Текст книги "История Великобритании"

Автор книги: Кеннет Морган

Генрих VIIІ

Восшествие на престол Генриха VIII в 1509 г. подданные приветствовали праздниками, танцами и всеобщим ликованием. Он унаследовал престол, едва достигнув восемнадцати лет, потому что его старший брат Артур умер в 1502 г. Под давлением своих советников, прежде всего душеприказчиков его отца, Генрих начал свое «триумфальное» правление, женившись на вдове покойного брата Екатерине Арагонской, – последствия этого брака оказались судьбоносными, если не революционными. Следующим шагом стала казнь Эмпсона и Дадли, которых бросили на растерзание волкам, чтобы завоевать популярность. Трюк сработал – никто не жаловался на то, что Совет не отменял последние из огромных залогов вплоть до начала 20-х годов XVI в. Однако Генрих VIII, проявив мстительность, показал, как собирался царствовать.

Характер Генриха VIII, безусловно, и восхищающий, и пугающий, а временами нездоровый. Его эгоизм, уверенность в собственной правоте и подозрительность были результатом фатального сочетания относительно способного, но определенно посредственного интеллекта и того, что выглядит подозрительно похожим на комплекс неполноценности. Генрих VII восстановил стабильность и укрепил власть короля, однако возможно, что его сын решил и дальше укреплять королевскую власть как из политических соображений, так и по причинам личного характера. В свое правление Генрих VIII прибавил к уже существовавшей «феодальной» «имперскую» концепцию королевской власти; он намеревался придать словам «король» и «император» значение, неслыханное со времен Римской империи. Ради этого он стремился к завоеваниям – повторению славных побед Эдуарда Черного Принца и Генриха V, обретению золотого руна, воплощавшегося во французской короне. По сути, Генрих желал возобновления Столетней войны, невзирая на успешную консолидацию территории Франции при Валуа и на смещение центра тяжести европейской политики в сторону Италии и Испании. Снова и снова усилия его более конструктивно настроенных советников оказывались тщетными из-за рыцарских мечтаний государя и из-за дорогостоящих войн, расточавших людей, деньги и ресурсы. Впрочем, если критика войны гуманистами: Колетом, Эразмом Роттердамским и Томасом Мором хорошо известна, не следует забывать и о том, что в эпоху Ренессанса «честь» защищали всеми средствами, вплоть до сражения. «Честь» была краеугольным камнем аристократической культуры; суверенные правители утверждали, что в отличие от своих подданных они не имеют «сеньоров», к которым можно обратиться с жалобами, поэтому у них нет другого выхода, кроме как принять «суждение» войны, если дипломатия не срабатывает. Кроме того, война была «спортом королей». Соревнуясь в династических и территориальных вопросах со своими континентальными собратьями, особенно с Франциском I, Генрих VIII признавал существовавшие условности и, что еще более очевидно, отвечал народным требованиям. Время его правления стало свидетелем самого дерзкого и масштабного вторжения во Францию со времен Генриха V. Однако лишь немногие из современников осознавали серьезные долговременные негативные последствия военных действий эпохи Ренессанса.

Оценка – это всегда paсстановка акцентов, но в том, что касается взаимосвязанных проблем теории монархии и жажды завоеваний, можно согласиться, что политика Генриха VIII оставалась последовательной на протяжении всего периода его правления; что Генрих сам направлял эту политику; что его министры и должностные лица имели свободу действий лишь в пределах определенных рамок в тех случаях, когда король был слишком занят, чтобы лично участвовать в государственных делах.

Первым министром Генриха VIII был кардинал Вулси, и на протяжении четырнадцати лет, пока этот гордый и способный прелат находился у власти (1515-1529), король несколько сдерживал свои порывы. В отличие от отца для Генриха что-то писать было делом «одновременно скучным и мучительным»; он предпочитал охоту, танцы, флирт и игру на лютне. В более «цивилизованные» периоды Генрих изучал богословие и астрономию; он мог разбудить сэра Томаса Мора посреди ночи ради того, чтобы они вместе посмотрели на звезды с крыши королевского дворца. Он сочинял песни, и слова одной из них – воплощение юношеских чувств Генриха VIII.

 
Празднества в хорошей компании
Я люблю и буду любить до самой смерти.
Ворчите те, кто завидует, но не смейте отрицать;
Да будет Господь милостив, так я и буду жить;
Для моих развлечений –
Охота, песни и танцы;
Лежит мое сердце
К каждой доброй забаве
для моего утешения:
Кто мне может не позволить?
 

Кроме того, Генрих сам заказывал музыку; он развлекался только тогда, когда был доволен Вулси. Назначенный лорд-канцлером и старшим советником в канун Рождества 1515 г., Вулси использовал Совет и Звездную палату как орудия власти министра во многом так же, как Генрих VІІ использовал их в качестве средства укрепления королевской власти; хотя кардинал довольствовался в Звездной палате единообразными и равными для всех идеями справедливости вместо избирательного правосудия Генриха VII, связанного с фискальной выгодой. Но главным козырем Вулси было уникальное положение, которого он достиг в английской церкви. Генрих и Вулси вдвоем принудили папу даровать Вулси сан пожизненного легата а latere(лично представляющий особу папы, лат.). Это означало: он представлял собой высшую церковную власть в Англии и мог созывать легатские синоды. Используя свои полномочия, Вулси сумел подчинить всю английскую церковь и большую часть духовенства, задействованного в тюдоровском правительстве, в частности в сфере налогообложения, и все выглядит так, словно был заключен закулисный договор, поддерживавший хрупкое равновесие: Генрих согласился, что английской церкви в тот момент лучше было находиться под управлением духовного лица, являвшегося слугой короля, а духовенство смирилось с тем, что лучше подчиняться тирану церковному, нежели светскому, – ведь несомненно, что Вулси защищал Церковь от худших проявлений враждебности мирян, пока находился у власти.

Проблема заключалась в том, что после восстановления стабильности, когда династия Тюдоров явно пребывала в безопасности, Англия оказалась уязвимой перед высвобождающимися новыми силами. Раньше считалось, что антиклерикализм был важной причиной английской Реформации, однако в последнее время эта трактовка была оспорена. Исследования последних лет показали, что большая часть английского духовенства в позднее Средневековье не пренебрегала своими обязанностями и не была неквалифицированной: церковные суды вовсе не были особенно неправедными; споры об оплате за утверждение завещания, о плате за панихиды и о десятине не были многочисленными; совмещение нескольких приходов, абсентеизм, непотизм, сексуальные проступки и коммерческие «приработки» клириков были менее серьезными, нежели считалось когда-то. С другой стороны, действительно существовали священники, которым не удавалось служить литургию вовремя, кто не проповедовал, чье поведение было агрессивным. Приходский священник из Амингтона в Нортгемптоншире, представший перед судом линкольнской консистории в 1526 г., имел двоих детей от своей кухарки и разгуливал по деревне в кольчуге. Действительно, священнику было легко вести себя так же, как и другие жители деревни: сделать свою экономку любовницей и проводить весь день за обработкой своего надела. Хотя в английской церкви не было серьезных скандалов, такие проступки, как нон-резиденство, совмещение нескольких приходов в одних руках, конкубинат и отказ приходского духовенства чинить алтарь церкви, когда возникала необходимость, продолжали привлекать внимание. Точкой кипения также могли стать десятина, плата за утверждение завещаний и за панихиды, за служение заказных месс, а также осуждение и сожжение еретиков. Известные писатели, в частности суровый ученый Кристофер Сент-Джермен (1460-1541), указывали, что процедура, принятая церковными судами в случае слушания дел о подозрении в ереси, допускала тайные обвинения, сведения из вторых рук и не позволяла обвиняемым пользоваться привилегией очищения клятвой соприсяжников или суда присяжных, что соответствовало традиции римского права, но противоречило принципам английского общего права – т.е., представляло собой заговор духовенства с целью лишить англичан их исконных законных прав. Подобные идеи явно были взрывоопасными; ведь они возбуждали интеллектуальную вражду между духовенством и юристами общего права.

Позднесредневековая религия также была сакраментализированной и институционализированной: могло показаться, что «объективный» ритуал и церемонии преобладали в ней за счет «субъективного» религиозного опыта, основывающегося на чтении Библии дома. Поскольку ожидания образованных мирян отражали идеи Возрождения, многие люди стремились обрести свою веру в текстах Писания и библейском повествовании (желательно иллюстрированном), однако Библии на народном языке в Англии были вне закона. Церковные власти полагали, что доступность английской Библии, даже в признанной ими версии, будет способствовать распространению ереси, позволив англичанам формировать собственные мнения. Сэр Томас Мор, преемник Вулси на посту лорд-канцлера, объявил в своей прокламации от 22 июня 1530 г., что «нет необходимости в том, чтобы Писание было на английском языке и в руках простых людей, но распространение Писания и разрешение или отказ в доступе к нему зависят только от усмотрения вышестоящих, смотря по тому, что они считают подобающим». Мор проводил политику строгой цензуры: запрещалось импортировать английские книги по любым предметам, изданные за пределами королевства; он запретил печатание книг Писания или трудов, посвященных религии, также и в Англии, если только заранее не было получено одобрение епископа. Однако Мор и епископы пытались плыть против течения. Изобретение книгопечатания революционизировало процесс распространения новых идей в Западной Европе, включая идеи протестантов. С печатных станков английских эмигрантов за границей, в особенности из типографии Уильяма Тиндела в Антверпене, сходило множество изданий еретических книг и Библий. Спрос на издания Священного Писания на народных языках был постоянным, устойчивым и повсеместным; Генрих VIII был достаточно просвещенным, чтобы согласиться с этим, и в 1535 г., в год смерти Мора, впервые появилось официальное издание английской Библии в переводе Майлса Ковердейла.

Из всех сил, вызванных к жизни европейским Возрождением, самой первой стал христианский гуманизм и воздействие греческой учености. Гуманисты, величайшим из которых был Эразм Роттердамский (1461-1536), отвергли схоластику в пользу простого благочестия, основанного на Библии, или philosophia Christi, предполагавшей непосредственное изучение текста, прежде всего греческого Нового Завета. Эразм несколько раз приезжал в Англию, и именно в Кембридже в 1511-1514 гг. он работал над греческим текстом Нового Завета для своего издания.

Однако возрождение греческой учености столь же многим обязано и англичанину, Джону Колету, мрачному настоятелю собора св. Павла, основателю школы при нем. Колет, бывший также духовным наставником молодого Томаса Мора, побывал в Италии, где познакомился с философией неоплатонизма Марсило Фичино и Пико делла Мирандолы. Он был знатоком греческой грамматики и литературы, изучение которых он позднее помог привить в Оксфорде и в своей школе, а его философские и литературные познания были применены к библейским студиям – особенно к изучению посланий св. Павла. В результате возник метод библейской экзегезы, опиравшийся на новые основания. Колет подчеркивал единство божественной истины, буквалистский подход к тексту, внимание к историческому контексту и веру в личного искупителя – Христа. Эти идеи вдохновляли как Эразма, так и младшее поколение гуманистов.

Гуманисты впервые бросили вызов английским институтам в 1512 г., когда в проповеди, произнесенной перед конвокацией, Колет осудил проступки клириков и призвал к реформе Церкви изнутри. Его проповедь вызвала негодование, но гуманисты продолжали призывать к духовному обновлению. Евангелизм Эразма сочетался с жесткой критикой священников и монахов, католических суеверий и даже папства. Он опубликовал свои «Наставление христианскому воину» (1503), «Похвала глупости» (1511) и «Воспитание христианского государя» (1516) раньше, чем Лютер бросил вызов папству. В 1516 г. Эразм издал также свой греческий Новый Завет вместе с исправленным латинским переводом. Ученые и образованные миряне были восхищены; наконец они могли припасть к чистым водам источника.

«Утопия» Томаса Мора (1516) была более сложной. Она представляла собой остроумную идеализацию воображаемого языческого сообщества, обитающего на отдаленном острове в полном соответствии с принципами естественной добродетели. Утопийцы обладали разумом, но были лишены христианского Откровения, и, подспудно сравнивая их благие общественные обычаи и просвещенные мнения с более низким уровнем (в практической жизни) христиан-европейцев, Мор осудил последних, пользуясь в основном приемом красноречивого умолчания. Ведь ирония и скандал заключались в том, что христианам нужно было столь многому учиться у язычников.

Однако гуманизм Эразма и Мора был хрупким. Даже без брошенного Лютером вызова он мог распасться на части, так как вера и разум в этой схеме противоречили друг другу. Решение Мора заключалось в том, что вера обладает высшей властью, а католические верования нужно защищать, потому что это веления Бога. Эразм же доверял человеческому разуму и не мог принять мысль о том, что Господь испытывает веру людей, заставляя их верить в то, что ученые Возрождения поставили под вопрос. Лютер даже считал Эразма своим врагом из-за его преклонения перед разумом. Так что эти разногласия ослабляли гуманизм, и общее внимание привлекли новые сторонники реформы. В Англии влияние лютеранства выходило за пределы узкого круга обращенных: подъем «новой учености», как ее называли, стал одной из самых мощных сил, вырвавшихся на свободу в 20-30-х годах XVI в. Идеи Лютера и его многочисленные сочинения быстро проникли в университеты, особенно в Кембридж, в деловой центр Лондона, в юридические корпорации, готовящие адвокатов, а при посредстве Анны Болейн и ее круга достигли даже двора Генриха VIII. В Кембридже в число молодых ученых, захваченных новыми идеями, входили Томас Кранмер и Мэтью Паркер, и оба они впоследствии стали архиепископами Кентерберийскими. Естественно, Вулси как легат предпринимал решительные усилия, чтобы прекратить распространение протестантизма, но без явного успеха. Критики осуждали его за нежелание сжигать людей за ересь, однако Вулси предпочитал жечь книги и заключать людей в тюрьмы, разделяя с Эразмом вполне человечный ужас при мысли о том, что он будет предавать тела людей пламени костра. Однако истинной причиной успеха Лютера было то, что он предложил стройную систему вероучения, дававшую выражение религиозной субъективности индивида, а также их недоверию к Риму и папской монархии. Вдобавок его взгляд на духовенство отвечал здоровым инстинктам мирян, и его глобальное решение проблемы конкубината, внебрачного сожительства, состояло в безусловном разрешении брака для клириков.

В этот религиозный водоворот втянуло и первый развод Генриха VIII. Хотя Екатерина Арагонская родила пятерых детей, выжила только принцесса Мария (род. 1516), а король стремился иметь наследника-мужчину, чтобы обеспечить безопасность династии Тюдоров. К 1527 г. стало ясно, что Екатерина уже миновала детородный возраст; тем временем Генрих возжелал Анну Болейн, которая не сдавалась ему без обещания брака. Впрочем, аннулирование королевских браков случалось не так уж редко, и все могло быть разрешено без драмы, совершенно незаметно, если бы Генрих VIІІ не был знающим, хотя и лживым богословом.

Главное препятствие заключалось в том, что Генрих, опасаясь унижения в глазах других государей, настаивал на том, чтобы его развод был совершен компетентной инстанцией в Англии, потому что в таком случае он мог бы лишить свою жену ее юридических прав и запугать судей-епископов. Но его брак основывался на диспенсации папы Юлия II, по необходимости приобретенной Генрихом VII прежде всего для того, чтобы дать возможность юному Генриху VIII жениться на вдове брата; следовательно, дело подпадало под юрисдикцию Рима. Чтобы разрешить дело без обращения в Рим, принимая во внимание, что папа не склонен уступать желаниям короля, Генрих должен был доказать, вопреки мнению правящего папы Климента VII, что диспенсация, данная его предшественником, была недействительной, – это автоматически покончило бы с его браком на основании того, что юридически он вообще никогда не существовал. Тогда Генрих вновь стал бы холостяком. Однако такая стратегия увела короля из области брачного права в отдаленную и сверхчувствительную сферу папской власти. Если диспенсация Юлия II была недействительной, то только потому, что преемники св. Петра не имели права издавать подобные документы, а следовательно, папы ничем не отличались от прочих законодателей, преступивших границы своих полномочий.

Генрих был достаточно хорошим богословом, чтобы знать, что этого мнения придерживается меньшинство западных христиан. Он был также достаточно эгоистичным, чтобы вскоре подпасть под обаяние собственной способности убеждать; он поверил, что власть папы – несомненный обман, человеческий заговор с целью лишить королей и императоров их законного наследия. Генрих оглядывался на золотой период имперского прошлого Британии I на времена императора Константина и короля Луция I. На деле Луций I никогда не существовал, он представлял собой миф, фикцию относительно воображаемого донормандского прошлого. Однако британские «источники» Генриха показывали, что этот самый Луций был великим правителем, первым христианским королем Британии, наделившим британскую церковь всеми ее вольностями и владениями, а затем написавшим папе Элевтерию, прося его сообщить ему римские законы. В ответ папа объяснил, что Луцию не нужны никакие римские законы, потому что у него уже был lex Britannic(в чем был он ни заключался), на основании которого он правил как Церковью, так и государством.

«Ибо ты – наместник Господа в твоем королевстве, как говорит псалмопевец, «Боже! даруй царю Твой суд и сыну царя Твою правду» (Пс.72:1) *  *В русском синодальном переводе Пс.71:1.


[Закрыть]… Король получает свое имя от правления, а не от обладания королевством. Ты будешь королем, если ты правишь хорошо; но, если ты поступаешь иначе, имя короля не останется тебе… Господь вверил тебе править Британским королевством, чтобы ты мог править вместе с ним вечно, ибо ты – его наместник в королевстве».

Vicarius Dei– наместник Христов. Невероятно, но развод привел Генриха к вере в свое королевское верховенство, супрематию, по отношению к английской церкви.

С наступление кризиса, вызванного разводом, Генрих лично занялся политическими делами и управлением. Он выпроводил Вулси, оказавшегося в новых условиях безнадежно скомпрометированным, поскольку его легатская власть исходила непосредственно из Рима. Генрих назначил канцлером Томаса Мора, но это решение имело негативные последствия из-за щепетильного нежелания Мора быть вовлеченным в действия короля. Последний созвал Парламент, который впервые в английской истории составил вместе с королем, хотя и не без колебаний, законодательную ассамблею, обладающую всеобъемлющей компетенцией. Наконец, Генрих и Парламент в непревзойденном порыве революционного законотворчества отбросили верность Англии Риму, издав статуты об аннатах (1533), об апелляциях (1533), о супрематии (1534), первый статут о престолонаследии (1534), статут о государственной измене (1534) и статут против власти папы (1536). Статут об апелляциях провозглашал новый императорский статус Генриха VIII: вся юрисдикция в Англии, светская и духовная, теперь принадлежала королю – и отменил право папы решать английские церковные дела. Акт о супрематии провозгласил, что король Англии, а не папа является верховным главой английской церкви. Статут о престолонаследии стал первым в серии тюдоровских документов, призванных определить порядок наследования престола. Даже Томас Мор согласился с тем, что сама по себе эта мера вполне здравая, вот только статуту предшествовала преамбула, где папская юрисдикция отвергалась как «узурпация» императорской власти Генриха. Мор вместе с епископом Рочестерским Фишером и лондонскими картузианцами, наиболее аскетическими и благородными защитниками идеи папского примата, предстали перед судом по обвинению в «отрицании» супрематии Генриха VIII на основании статута о государственной измене. Согласно ему, злонамеренно лишать короля или королеву «достоинства, титула, или имени их королевских владений», т.е. отрицать супрематию Генриха было государственной изменой. Летом 1535 г. жертвы этого статута, а в действительности жертвы мстительности Генриха VIII были подвергнуты жестокой казни. Год спустя реформационное законодательство было дополнено завершающим статутом против власти папы, уничтожившим последние остатки папского авторитета в Англии, включая «пастырское» право папы как учителя разрешать споры о толковании Писания.

Теперь Генрих VIII контролировал английскую церковь в качестве ее верховного главы. Но почему же епископы, обладавшие решающим голосом в Палате лордов и на церковном соборе (Convocation), допустили Реформацию Генриха? Ответ отчасти заключается в том, что Генрих принудил своих оппонентов из числа духовенства к повиновению угрозами и карательным налогообложением, однако некоторые епископы, по сути, поддержали короля, хотя и с грустью. Они предпочли находиться непосредственно под управлением Тюдоров, с которыми можно было торговаться и договариваться, нежели подчиниться Парламенту, а именно такова была альтернатива. Уже в 1532 г. Кромвель стремился сделать тюдоровскую супрематию парламентской. Однако дело Парламента было ограничено механической, хотя и революционной по сути задачей принятия соответствующих законов. По мнению Генриха, образцами управления государством были императоры поздней Римской империи, особенно Константин и Юстиниан, управлявшие как Церковью, так и государством. Генрих считал, что его супрематия является «императорской», несмотря на использование Парламента. Королевская супрематия была «установлена Богом»; все, что сделал Парламент, так это с запозданием признал данный факт. Однако вся полнота последствий разрыва с Римом не была осознана вплоть до 1549, 1552 и 1559 гг., когда королевская супрематия стала орудием протестантской Реформации. Далеко не каждый понимал смысл того, что происходило в 30-х годах XVI в. Многие рассматривали статуты об апелляциях и супрематии как проявление временного конфликта между королем и папой, как дело, из-за которого не стоило становиться мучеником.

До 1529 г. Генрих управлял своим духовенством через Вулси; после 1534 г. он делал это лично и при посредстве своего второго министра, Томаса Кромвеля. Бывший помощник Вулси, Кромвель вознесся к власти, как человек, поддерживавший интересы Болейнов. К январю 1532 г. он полностью освоил механизм управления, в особенности искусство контролировать Парламент. Используя должности хранителя королевских украшений, королевского секретаря, лорда-хранителя личной печати и светского наместника Генриха в церковных делах, он определял политику Генриха вплоть до своего падения в июне 1540 г. В самом деле, ряд историков считают, что Кромвель был вдохновителем тюдоровской «революции управления». Хотя это так и не было доказано, верно то, что Кромвель пытался реформировать Королевский Совет и финансовые ведомства Тюдоров. В 1536 г. многочисленный и неуправляемый Совет, с которым приходилось иметь дело Генриху VII и Вулси, был превращен в исполнительный орган, состоявший из девятнадцати человек, и переименован в Тайный совет. Выйдя на первый план после 1540 г., Тайный совет определял и применял политику Короны, надзирал над судами, управлял финансами казначейства и координировал действия на местах. Действуя скорее на основании государственных документов, а не королевских предписаний, Совет стал партнером Короны в той же степени, как и ее корпоративным слугой. Благодаря финансовым реформам Кромвеля началось отделение финансов королевской семьи и свиты от средств национального правительства, хотя этот важный процесс не был полностью завершен до 70-х годов XVI в.

Однако главным достижением Кромвеля был роспуск монастырей. После 1535 г. объединились три непобедимые силы, сделав их устранение неизбежным. Во-первых, почти все монастыри подчинялись материнским обителям за пределами Англии и Уэльса – что было неприемлемо с точки зрения закона согласно статутам об апелляциях и супрематии. Во-вторых, Генрих VIII оказался банкротом. Ему нужно было конфисковать владения монастырей, для того чтобы восстановить финансовые позиции Короны. В-третьих, Генрих должен был купить политическую поддержку нации по поводу своего разрыва с Римом и своей Реформации путем щедрого покровительства, а значит, он должен был умилостивить знать и дворян долей добычи. Таким образом, первой задачей Томаса Кромвеля как наместника было провести по приказу Генриха опись церковного имущества, первую налоговую опись со времен «Книги Страшного Суда», чтобы оценить состояние и размер владений английской церкви. Вопросник Кромвеля был образцом точности. Отправляется ли божественная литургия? Кто является вкладчиками в монастырь? Какими землями владеет монастырь? Какими рентами? И так далее. Опись была завершена за шесть месяцев, и административный талант Кромвеля может продемонстрировать тот факт, что « Valor Ecclesiasticus» – название, под которым она известна, – предоставляла информацию как о ценности монастырского имущества, так и о доходах отдельных клириков (в фискальных целях).

Менее крупные обители были распущены в 1536 г.; крупные монастыри претерпели ту же участь два года спустя. Процесс был прерван впечатляющим восстанием на Севере, Благодатным паломничеством, жестоко подавленным с применением законов военного положения, что полностью нарушило обещания, данные «паломникам» Генрихом VIII. Однако грабеж был быстро завершен. К ноябрю 1539 г. было распущено 560 монастырей, а земли, приносившие 132 тыс. фунтов годового дохода, немедленно переданы в ведение Суда приобретений ведомства королевских доходов, нового государственного учреждения, созданного Кромвелем, для того чтобы заниматься перераспределением ресурсов. Затем в сундуки Генриха отправилось приблизительно 75 тыс. фунтов – доход от продажи золотой и серебряной утвари, меди и других ценных предметов. Наконец, монастыри имели право поставлять священников для 2/5 приходов в Англии и Уэльсе, и это право также влилось в систему королевского патроната.

Историки часто спорят о долговременных последствиях роспуска монастырей, которые для удобства можно разделить на те, что планировались заранее, и непредвиденные. В рамках первой категории ГенрихVIII устранил последний оплот возможного сопротивления королевской супрематии. Из числа бывших монастырских зданий и владений он выкроил шесть новых епархий: Питерборо, Глостер, Оксфорд, Честер, Бристоль и Вестминстер, – последняя из которых была расформирована в 1550 г. Затем король реорганизовал бывшие монастырские соборы во вновь основанные соборы, с заново укомплектованным штатом и пересмотренными уставами. Главным, однако, было то, что регулярный доход Короны почти удвоился – но надолго ли? Горькая ирония роспуска монастырей заключалась в том, что колоссальные военные расходы Генриха VIII в 40-х годах XVI в., вместе с требованиями мирян, желавших получить свою долю награбленного, которым невозможно было сопротивляться по политическим мотивам, настолько уменьшили финансовые приобретения, что практически поглотили весь доход от конфискации. Продажа конфискованных земель началась еще до того, как были распущены крупные монастыри, и к 1547 г. почти две трети бывшей монастырской собственности перешло в другие руки. Дальнейшие пожалования при Эдуарде VI и королеве Марии довели этот показатель к 1558 г. до более чем трех четвертей. Оставшиеся земли были проданы Елизаветой I и первыми Стюартами. Правда, земли не раздавались: из 1593 пожалований во время правления Генриха VIII только 69 были полностью или частично дарениями; большинство пожалований (95,6%) представляло собой земли, проданные по ценам, определенным на основании последней оценки. Но доходы от продажи не инвестировались – при Генрихе VIII все было как раз наоборот. В любом случае земля была лучшим вложением капитала. Таким образом, воздействие продаж на внепарламентские источники дохода Короны было очевидным, и это аргумент в пользу мнения о том, что именно расточение Генрихом VIII бывших монастырских ресурсов затруднило управление Англией для его преемников.

Что касается непредвиденных последствий роспуска монастырей, то масштабное разрушение прекрасных готических зданий, переплавка средневековых металлических изделий и драгоценностей и разграбление библиотек были актами дозволенного вандализма. Естественно, духовенство впоследствии страдало от упадка духа. Резко уменьшилось число рукоположенных; лишь немногие считали, что Реформация Генриха VIII имела отношение к духовной жизни или Богу. Исчезновение аббатов из Палаты лордов означало, что голос духовенства ослабел, усилив позиции мирян в обеих палатах. Вместе с продажей бывших монастырских земель обычно отчуждались и связанные с ними права поставления на приход; таким образом миряне на местах приобрели большую часть церковного патроната, задав тон для трех последующих столетий. В конечном счете от продажи земель Короны выиграли знать и джентри, в особенности мелкопоместные дворянские семьи. Распределение национального богатства в период между 1535 и 1558 гг. изменилось не в пользу Церкви, но на благо Короны и мирян, а точнее, на благо знати и дворян, но не в пользу Короны. Если взять Норфолк как типичное графство, то изменение в распределении богатства к началу правления Елизаветы заключалось в том, что 4,8% маноров графства принадлежало Короне, 6,5 – составляли епископские или церковные маноры, 11,4 – владели территориальные магнаты Восточной Англии, а 75,4% маноров были приобретены джентри. В 1535 г. Корона имела здесь 2,4% маноров, 17,2% их принадлежали монастырям, 9,4 – находились в руках магнатов, а 64% принадлежали семействам джентри.