Текст книги "Богиня пустыни"

Автор книги: Кай Майер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Глава 4

– Город!

Голос Кваббо вырвал Сендрин из дремоты, навеянной монотонными движениями идущего по пустыне верблюда. Она встревоженно приподнялась в седле и заморгала, ослепленная мерцающим светом.

Она не видела ничего, кроме дюн. Раскаленные добела песчаные холмы простирались до самого горизонта. След верблюда Кваббо, бегущего рысью в десяти метрах впереди нее, был единственным на гладком песке пустыни. Ничто не указывало на приближение города, не было видно никаких признаков исчезнувшей цивилизации.

– Здесь ничего нет, – проворчала она и опустилась в седло.

– Ты просто должна всмотреться, – приказал ей Кваббо.

Она рассерженно вытерла рукавом пот со лба и дала глазам возможность постепенно привыкнуть к яркому свету. Очень медленно, словно защищаясь от чужих взглядов, из белого песка показались очертания каменных фрагментов; грани и вершины которых поднимались над песком на высоту поднятой руки. Песчаные бури отшлифовали их поверхности, но чем дольше Сендрин смотрела, тем отчетливее она узнавала медную окраску горной породы.

Енох. После недель испытаний она наконец была у цели. Но ее постигло огромное разочарование. Это все, что осталось от города Каина? Только несколько каменных блоков, почти полностью погребенных в песке?

– Ты еще не у цели, – возразил Кваббо.

Она уже очень давно перестала реагировать на то, что он читал ее мысли, когда ему вздумается. Ты сказал, что это – город;

– О да! Город, который ты называешь Енохом. Мы стоим на его краю. То, что ты здесь видишь, – верхушки и зубцы его башен. Но твоя цель не Енох. Наш путь еще не закончен.

– Что ты хочешь этим сказать? – раздраженно спросила она.

– Прислушайся! Что ты слышишь?

В первый момент она подумала, что должна внимательно слушать тишину пустыни. Но затем она поняла. Он имел в виду женский голос, звучащий в ее сознании. Она уже так к нему привыкла, что почти не обращала внимания на его призывы. Хотя теперь голос звучал очень близко, громче, интенсивнее, требовательнее, он шел вовсе не из руин.

Кваббо прав. Необходимо было продолжать поиски.

– Скажи мне, наконец, правду, Кваббо! Куда мы едем? – Из-за усталости и охватывающего ее равнодушия ей показалось, что она получит правдивый ответ. – Ты никогда не говорил, что мы ищем что-то другое, не Енох.

– Ты никогда не спрашивала об этом, – схитрил он.

– Не пытайся поймать меня на слове.

– Я и не собираюсь это делать.

Она подъехала к нему.

– Что это значит? Почему ты что-то скрываешь от меня?

Сан покачал головой.

– Ты – белая шаманка. У меня не может быть от тебя никаких тайн. Твоя сила тысячекратно превышает мою.

– Вот как? – резко бросила она. – Почему тогда я не чувствую ее, эту мощную силу?

Разумеется, это не совсем соответствовало истине. Сендрин чувствовала силу внутри себя, пожалуй, она все возрастала после ритуала инициации шамана. Она была еще жива, и это было лучшим доказательством ее силы – в противном случае она не смогла бы перенести этой поездки по Калахари и давно бы умерла, обессилевшая или обезумевшая. Но она не могла понять, в чем ее способности превосходили талант Кваббо, более того, она полностью подчинялась его силе, хотя он постоянно внушал ей обратное.

Как обычно, он и на этот раз не ответил на ее вопрос. Вместо этого он только сказал:

– Мы должны проехать верхом еще немного.

Сендрин наморщила лоб.

– Есть ли смысл, если я спрошу тебя, как далеко нам ехать?

– Есть ли смысл? – широко ухмыльнулся он. – Если ты имеешь в виду, может ли вопрос сократить путь, тогда…

– Кваббо!

Он засмеялся, его смех напоминал кудахтанье.

– Ну хорошо. Уже недалеко. Самое большее еще полдня верховой езды.

Сендрин не услышала его последних слов. Внезапно ее пронзила одна мысль.

Вот он, Енох, – ясно осознала она. – Это здесь производил раскопки Селкирк. Это здесь сотни людей умерли из-за его фанатизма.

И в тот же момент, когда в ее сознании возникли видения, те же самые, какие пробудил в ней дневник Селкирка, ее охватило хорошо знакомое ощущение головокружения, отвращения и беспомощности. Мир за доли секунды свернулся у нее перед глазами в крохотную пылающую точку, затем снова развернулся, но только на первый взгляд остался тем же самым.

Вокруг нее начал вибрировать песок, сначала медленно, затем все сильнее, словно что-то пробуждалось, оживало в глубине пустыни. Осыпался тонкий слой песка, лежавший на зубцах башен Еноха. Склоны дюн задрожали, отвердевший верхний слой песка разламывался и соскальзывал вниз, вызывая маленькие лавины и вздымая облачка пыли.

Рядом с верблюдом Сендрин вздыбился песок, и нечто высохшее, бледное и костистое выползло наверх, как будто все это время находилось под песком в засаде. Ветер выдул песок из пустых глазниц и посвистывал сквозь разбитые ряды зубов. Желтоватые останки напоминали деревянную марионетку, безжизненно лежащую в углу до тех пор, пока кто-то не начнет дергать ее за ниточки. Такими же дергаными были первые движения скелета, выбирающегося из пропасти забвения в свет дня, в пространство воздуха, ветра и солнца.

Повсюду выбирались из песка мумифицированные тела, некоторые выскакивали внезапно, другие показывались постепенно, будто освобожденные ветром от груза пустыни. Перед Сендрин разворачивались забытые мистерии этих мест.

Это было похоже на то, что происходило в высохшем русле реки в Омахеке. Мертвые двигались, безжизненными глазами смотрели вокруг, что-то искали, складывались, их пальцы высовывались из земли, хватали за ноги верблюда, пытаясь подняться, но при этом только затягивали беспомощное животное в песок, пока оно не погрузилось в него до колен. Верблюд закричал, дернулся сильным телом и сбросил Сендрин на песок.

Она упала на руки и сразу же покатилась в сторону, песок попал ей в рот и в глаза. Песок был теплым и мягким, и падение не причинило ей никакой боли. Но жжение в глазах и невозможность видеть, что происходило вокруг, были ужасны.

В облаке поднятого песка что-то промелькнуло у нее перед глазами, она уловила запах истлевшей кожи. Как парализованная, она уставилась на кулак мумии, на распрямляющиеся пальцы – это напоминало бледную почку, расцветавшую смертным цветом. Сендрин едва успела отклонить голову, чтобы избежать щелкнувших зубов. Одновременно она почувствовала прикосновение к своей левой голени. Когда она с криком закружилась, то увидела, что на ней висело нечто, вцепившееся в нее, как злая собака, – две руки крепко держали ее за ногу. Руки принадлежали безголовому безногому туловищу. Был виден комок высохших внутренностей и конец свободно болтающегося позвоночника. Ноги Трупа находились в земле, во мраке братской могилы. При попытке выбраться наверх торс разорвался пополам.

Нет!

Она дернулась изо всех сил, но не смогла избавиться от мертвеца.

Нет! Нет! Нет!

Она отчаянно защищалась, била по гнилым рукам, погружаясь при этом в песок. За ее спиной поднялся очередной труп, схватил ее за волосы и положил свою высохшую руку ей на грудь.

Я не освобожусь.

Великий Боже, я не освобожусь!

– Ты только должна захотеть, – это был голос Кваббо. – Ты должна хотеть этого изо всех сил!

Было так тяжело сконцентрироваться на его словах, так сложно понять, что он говорил. Она оставила свои попытки освободиться от трупа и направила свои силы не вовне, а внутрь себя и в конце концов вытянула себя из этого водоворота паники и отчаяния.

Кожа на голове перестала болеть, как будто кто-то отпустил ее волосы. Давление на ее грудь исчезло, освободилась и нога.

Она должна была всего лишь прекратить обращать внимание на мир вокруг себя. Мертвые, пустыня, даже Кваббо – все это тотчас стало неважным. Она как бы сконцентрировала силы в кулак и сильными ударами сметала в сторону все, что отвлекало ее от самой себя, от того, что было в ней и жаждало освобождения.

Она открыла глаза – когда же она их закрывала? – пустыня была прежней. Мертвые растаяли в воздухе, сон Еноха оставался таким же безмятежным, как и прежде. Сендрин сидела на корточках на песке возле своего верблюда. Животное терпеливо стояло рядом, казалось, что оно терлось о ветер, почесывая им свою щетинистую шкуру. Кваббо сидел на своем верблюде и обеспокоенно смотрел на нее сверху.

– Все в порядке? – спросил он.

Она поморгала, привыкая к солнечному свету.

– Как долго… я имею в виду, я была…

– Два-три вдоха. Ты внезапно выпала из седла. Я как раз хотел спуститься и проверить, не ушиблась ли ты.

Немного помедлив, она покачала головой.

– Ничего не случилось. Вероятно, все дело просто в жаре.

Она спрашивала себя, знал ли он о том, что она видела. В любом случае, он мог читать об этом в ее мыслях, может быть, он этим сейчас и занимался. Внезапно ей пришло в голову, что он не сможет этого сделать, если она воспротивится этому. Или, по крайней мере, попробует закрыться от него.

Большим напряжением воли она внушала себе, что то, что происходит в ее голове, не предназначено для Кваббо. Уже через пару секунд по наморщенному лбу сана она поняла, что ее попытка удалась, его стремление проникнуть в ее мысли наткнулось на преграду, сооруженную ею вокруг своих мыслей.

Ощущение прикосновения рук мертвецов было все еще свежо и вызывало страх, но, тем не менее, она ощущала триумф. С одной стороны, ей удалось взять под контроль силу своего взгляда – отныне не будет возникать никаких неподвластных ей видений, с другой – она больше не позволит Кваббо читать свои мысли. Было достаточно причин для радости.

Кваббо ничего на это не сказал, только обреченно дернул поводья и погнал верблюда вперед. Сендрин приказала своему верблюду лечь, поднялась в седло и последовала за саном. Ужас, который до сих пор владел всем ее телом, исчез, и чувство, что она добилась победы, стало еще сильнее. Она была горда, однако прилагала все усилия, чтобы не впасть в эйфорию. Сейчас она не могла себе позволить необдуманных поступков.

Даже через час пути над песком по-прежнему возвышались части отдельных каменных сооружений и блестящие шпили башен. Енох, должно быть, был огромным городом. Селкирк вряд ли смог откопать весь город, как он это утверждал в своих записках. Сендрин невольно спрашивала себя: а что, если в его дневниках есть и другие неправдивые сведения? Почему лорд лгал сам себе, ведь записки предназначались только для него?

Несколько недель назад в беседе с профессором Пинтером ей стало ясно, что Селкирк после открытия Еноха посвятил себя следующей – и последней – своей находке в Калахари. Очевидно, оттуда он приказал доставить камни, которые были встроены в стены поместья в Ауасберге. Было ли это то место, к которому вел ее Кваббо? Что делала там женщина, призывы которой она слышала? И что привело ее в такое отчаяние, что она звала Сендрин, чужеземку, находящуюся от нее за сотни километров, и просила ее о помощи?

Но делала ли она это вообще? Конечно, в ее призывах звучали страх и безнадежность – вне всякого сомнения, женщина нуждалась в помощи. Но просила ли она Сендрин хоть раз открыто об этом? Она больше ничего не произносила, только называла ее по имени, посылая сигналы, которыми был наполнен мир шаманов. Просила ли она ее о чем-то? Нет, не было ничего такого. Что, если эти призывы были скорее предупреждением? Значит, нельзя оставаться слепой и глухой к тому, что ее окружало. Она должна быть осторожной, наблюдать за Кваббо, за пустыней, которую они пересекали. Вероятно, тогда она смогла бы найти ключ к тем многочисленным загадкам, с которыми судьба сталкивала ее на протяжении последних месяцев.

Прогноз Кваббо оказался верным. Прошло полдня, прежде чем они достигли высокого вала из песка. За ним, объявил сан, находилась их цель.

Сендрин не задавала вопросов. Она молча присоединилась к Кваббо, так что теперь она ехала рядом с ним. Они рысью пустили верблюдов через вал. Он был гораздо выше и круче, чем склоны близлежащих дюн, и кто бы ни насыпал его, он явно сделал это не лопатой и киркой.

Но даже осознание этого не подготовило Сендрин к виду, открывшемуся ей с вершины песчаного вала.

Вал не шел по прямой, как это можно было предположить, глядя на него снизу. Он был скорее спиралевидной формы, причем внешний виток спирали представлял собой край гигантского кратера. Высота внутренних витков постепенно понижалась и была, пожалуй, не больше высоты дюн вне кратера. Это сооружение напоминало дом улитки, построенный из песка. Диаметр кратера был, судя по всему, больше трех километров.

В центре спирали возвышалось титаническое сооружение. Конец песчаного вихря проходил через его портал внутрь и исчезал там, в пасти мрака; один только этот вход мог быть высотой не меньше пятидесяти метров и такой же ширины.

Невероятные кубы из камня, содержащего медь, в свете заходящего солнца сверкали красноватыми оттенками. Они были составлены во что-то, не обладающее ни симметрией, ни гармонией. Сооружение высотой минимум в сто пятьдесят метров возвышалось в центре странного песчаного вихря. Вокруг него не было никаких признаков жизни. Кроме портала, не существовало других отверстий – ни окон, ни дверей.

Тишина, стоявшая над этими грандиозными декорациями, и отсутствие внутри кратера малейшего дуновения ветра вызывали тревогу. Сооружение напоминало каменный череп, из зева которого высовывались витки песчаной спирали как необычной формы язык.

– Храм Великого Змея, – благоговейно прошептал Кваббо.

Даже его голос был не в состоянии вывести Сендрин из оцепенения, охватившего ее при виде удивительной долины. Только через некоторое время она очень медленно отвела свой взгляд от сооружения и посмотрела на Кваббо.

Он кивнул ей, подбадривая.

– Ты знаешь, что нужно делать.

– Нет, – возразила Сендрин, но в душе она все-таки знала это и снова не стала задавать вопросов, вместо этого она погнала своего верблюда через вал, вниз по склону.

«Буря создала эту воронку, – ее мысли возникали как в трансе. – Великий Змей отобразился в песке. Это сооружение пережило тысячелетия, пока Селкирк не нарушил его покой».

Кваббо остался на краю кратера. Ничего другого она и не ожидала. Она была той, кого загадочный голос призвал в храм.

Я здесь, взывала она в мир шаманов и чувствовала, что ее призыв с быстротой молнии пламенем охватил сигналы женщины.

По какой бы то ни было причине – я здесь!

* * *

Ворота исчезли в облаках поднявшейся пыли. Если смотреть в том направлении достаточно долго, зная, что там находится, можно было время от времени разглядеть их массивные очертания; в такие моменты казалось, будто ворота сопротивляются буре и пытаются приблизиться к дому, как заблудившаяся овца ищет спасения возле своего стада.

Адриан вертел верхушку кия между большим и указательным пальцами. Его лицо казалось окаменевшим. Здесь, в бильярдной, он никогда не чувствовал себя комфортно. В этом помещении с обитыми темно-красным шелком стенами и абажурами из того же материала особенно сильно ощущалась угнетающая атмосфера жилья старых хозяев. Теперь он пришел сюда не для того, чтобы играть, хотя, пытаясь создать ощущение нормальности происходящего, он даже выложил на бильярдном столе шары. Скорбя о смерти Гаупта, он считал, что все, кроме этого, не имело никакого значения.

Он стоял у окна, задумчиво крутил в руках кий и смотрел на бушующий ураган. Снаружи все выглядело так, словно поместье одним махом перенеслось в пустыню, в самое сердце песчаной бури. Он никогда еще не видел, чтобы буря в этой местности поднимала с земли такое количество пыли. Постепенно он приходил к выводу, что буря принесла песок с собой. Откуда бы ни Пришли эти шквалы, они принесли с собой часть пустыни.

Через неплотные стыки оконных рам и дверей пыль проникала внутрь дома и собиралась на подоконниках, создавая маленькие насыпи около цветочных горшков и ваз. Было такое впечатление, будто буря пыталась постепенно засыпать песком долину.

Гаупт умер.

Когда Адриан наклонялся вперед, к стеклу, он мог видеть дорогу из гравия, на которой павианы разорвали старика. Пыль и песок скрыли кровь, но Адриан мог точно указать это место. Он принуждал себя отводить взгляд, хотя внутренний голос уверял его, что было глупо упрекать себя в чем-то. Он не смог бы спасти Гаупта – и никто бы не смог. В тот самый момент, когда внезапно появились голодные, объятые паникой обезьяны, участь Гаупта была предрешена.

Но если бы Адриан вчера, будучи в Виндхуке, просто навестил бы священника… Да, тогда Гаупт и вовсе не приехал бы сюда. Он мог бы еще жить, если бы Адриан не избегал его. Он мог бы… – но нет, он был мертв!

Нет, так нельзя!

Он сам все усложнял. Делал все возможное, чтобы тяжелее переживать смерть друга. Все. Никакой вины. Никаких упреков. Страх, который он ощущал с того времени, как разразилась буря, с каждым часом становился все сильнее. Действительно ли животные бежали только от урагана? Случалось уже много ураганов в горах и в Калахари, но о таком массовом бегстве животных он еще никогда не слышал.

Адриана охватывала дрожь при мысли, что снаружи было почти темно, хотя солнце еще не зашло и зайдет не раньше чем через час-два. Облака из песка, которые приносились и закручивались шквалами бури, высасывали свет из окружающего пространства и закрывали небо. Адриан зажег свечи, чтобы осветить темные углы бильярдной. На самом деле он только образовал новые тени, более темные и остро очерченные, чем те, которые создавали сумерки.

Его родители спорили вот уже несколько часов. Их словесная перепалка переместилась сначала из столовой в холл, а затем в музыкальную комнату. Тит устроился за роялем и играл с подчеркнутым спокойствием, в то время как Мадлен беспрерывно ему что-то говорила, упрекая его в безразличии.

Бильярдная находилась в противоположном конце поместья. Адриану очень хотелось побыть одному, но теперь ему стало ясно, что одиночество невыносимо. Лучше всего было бы разыскать девочек. Он давно уже не видел их и теперь, внезапно о них вспомнив, упрекал себя в том, что не позаботился о них раньше. Его родители слишком заняты своим спором. Никто не задумался над тем, как это все могло подействовать на близнецов.

Проклятье, как он мог позабыть о них! Он гневно ударил кием о край бильярдного стола, так сильно, что кий сломался. Адриан резко отбросил его в сторону и, уходя, задул свечи. Когда он закрыл за собой дверь, сумерки снова заполнили помещение.

Первым делом он поспешил в музыкальную комнату. Отец с закрытыми глазами наслаждался мелодией, которую извлекали из инструмента его пальцы. Адриан не мог ее слышать, но предполагал, что Тит играл свое любимое произведение, Allegro affetuoso Шумана.Однажды, когда Адриан был еще маленьким, отец попытался описать ему эту мелодию словами. Ничего из этого не вышло, но в тот момент Адриан чувствовал к нему такую пламенную любовь, как никогда прежде. Казалось, что Тит посвятил глухого сына в свою тайну, и это отныне и навсегда, что бы ни случилось, делало их союзниками.

Его мать расхаживала по комнате. Как раз когда Адриан входил в дверь, она прервала свое угрюмое молчание, не заметив сына.

– Если бы ты не отпустил Валериана, – упрекала она мужа, – все выглядело бы совершенно иначе.

Тит даже не открыл глаза, продолжая играть.

– Мне не было известно, что Валериан умеет оказывать влияние на погоду. Мы произвели на свет шамана?

– Твой сарказм невыносим.

– Как и твоя страсть спорить, любовь моя.

Адриан видел обоих в профиль, так что ему было трудно читать по губам. Он должен был напряженно всматриваться в их лица, чтобы понимать беседу.

Мадлен стояла рядом с Титом у рояля, воздев руки над головой.

– Мы должны были бы уехать отсюда уже несколько дней назад. Если бы ты не колебался, мы могли бы…

– Ах, Мадлен, – вздыхал Тит и продолжал скользить пальцами по клавишам, – как часто я должен повторять, что несколько напуганных животных и не очень хорошая погода…

Теперь она перебила его:

– Эти несколько животныхтам, на улице, разорвали человека!

– Это, разумеется, несчастье, но ты ведь терпеть не могла этого Гаупта.

Адриан застыл на месте, когда Мадлен размахнулась и отвесила мужу сильную пощечину. Он перестал играть.

Тит Каскаден поднялся. Никогда еще он не выглядел таким большим, массивным, как в этот момент, стоя перед своей женой, сжав кулаки, с яростной гримасой на лице.

Адриана бросило в пот.

– Вы невыносимы! – вырвалось у него.

Оба повернулись к нему, но во взглядах обоих не было ни удивления, ни заинтересованности. Казалось, что их ярость теперь была направлена на него. Адриан раздраженно спросил себя, не буря ли была причиной происходящего с ними. Буря – или то, что ее вызвало.

– Что тебе нужно? – набросилась на него Мадлен.

Что-то было не так. Он чувствовал это совершенно отчетливо. Его мать всегда больше любила Валериана, но еще никогда она не была так резка по отношению к нему, так озлоблена. И почему отец не приходит к нему на помощь? Тит всегда вмешивался, когда с Адрианом обращались несправедливо.

Но Тит стоял молча, враждебно глядя на Адриана. Его правая щека горела огнем.

– Вы видели девочек? – спросил Адриан.

– Наверное, носятся где-нибудь, – холодно ответила Мадлен.

– Где-нибудь в доме, – добавил Тит.

Адриан отрывисто кивнул, повернулся и пошел вниз по переходу. Он говорил себе, что это не было бегством, что он просто очень спешил, чтобы найти Салому и Лукрецию. Но на самом деле поведение его родителей внушало ему ужас.

Он помчался вверх по лестнице, затем по коридору в комнаты девочек. Обе были пусты. В игровой комнате, которой они и без того редко пользовались, их тоже не было. Но не могли же они выйти на улицу? Нет, такими легкомысленными они не были. Скорее всего, они спрятались. Где-нибудь, где чувствовали бы себя защищенными от бегущих животных и от бури века, грохочущей за стенами дома.

Без особой надежды он распахивал двери комнат, оглядывал их, но никого не находил. Тишина, окружавшая его всю жизнь, впервые внушала ему страх.

* * *

Вскоре храм Великого Змея закрыл все небо.

Вблизи сооружение казалось еще огромнее, и, хотя Сендрин знала, что оно не могло быть шириной более пятисот или шестисот метров, у основания циклопического фасада она чувствовала себя ужасно потерянной.

Лабиринт из разрушенных тесовых камней и цилиндров, высеченных из рудоносной скальной породы далеких гор; каменное чудовище, сооруженное из блоков, каждый из которых был больше трехэтажного дома; титан тех времен, когда тысячи людей умирали при транспортировке только одного тесового скального блока и никто не обращал на это внимания.

Здесь все было совсем иным, нежели в Енохе, который Сендрин видела в своих фантазиях – или в воспоминаниях незнакомца? Енох был городом просторных площадей и искусных строений, был местом торговли, соревнований и великолепных шествий. Местом для человека.

Здесь было место богов.

Она чувствовала, что нельзя подходить к порталу. Приближаясь к нему, она видела, как мрак, лежащий за ним, рассеивался; теперь она могла различать высокие стены справа и слева от входа, видела, что в глубине пространства с потолка падал свет, вероятно, через проемы в кровле или же благодаря светлым внутренним дворам, предусмотренным архитекторами.

Хотя здесь все еще не ощущалось никакого ветра, Сендрин слышала, как он ревет далеко вверху, над гранями тесовых камней, слышала, как он шелестит в щелях, шахтах и проемах. Время от времени сверху просачивался песок. Она спрашивала себя, когда же был откопан храм. Селкирк выкопал, очевидно, только верхнюю часть, так как на высоте более ста метров она могла отчетливо видеть места, где от наружных каменных блоков были отбиты большие куски. Недостающие части, вероятно, украшали теперь дом Каскаденов. Уже несколько минут назад она обнаружила, что поверхность скальных блоков покрыта рельефами. Едва ли нашелся бы хоть метр камня, на котором не виднелись переплетенные узоры, изображения людей и богов, древние письмена.

Знал ли Селкирк, какое преступление он совершал? Он не был глупцом, он должен был отдавать себе отчет в том, что разрушал нечто, многие тысячелетия безмятежно дремлющее в песке. Его фанатизм не был подвластен здравому смыслу, не говоря уже о том, что он не испытывал никакого уважения к памяти предков.

Сендрин поймала себя на мысли, что лорд заслужил своей участи – разумеется, он сам, но не его семья. И конечно, не Каскадены, которые также умрут, если Сендрин не остановит Великого Змея.

Она спрыгнула с верблюда и оставила его перед входом. Не было ничего, к чему бы она могла его привязать. Но это было не важно.

Она сделала глубокий вдох и вступила под своды величественных ворот. С запада ей в спину светили последние солнечные лучи. Ее тень, длинная и темная, пронзала внутреннюю часть храма. Сендрин следовала за нею, как за своим черным двойником.

Два чудовищных крыла ворот были изготовлены, вероятно, из гранита, а может, из окаменевшей древесины. Они казались немыслимо древними.

Сендрин прошла мимо открытых створок ворот, затем двинулась по туннелю, такому же высокому, как и портал. Потолок парил над ней минимум в пятидесяти метрах. Пол был песчаным, мягким и девственно-нетронутым. Она предполагала, что под песком лежали каменные плиты, наверное, так же искусно обработанные, как и тесовые камни стен. Ее немного успокаивало то, что даже силы, воздвигшие это сооружение, были беззащитны перед песком пустыни; противостояние с чем-то всемогущим должно было бы заставить Сендрин запаниковать, но она не испытывала большого страха. Она не знала, помогала ли ей защита, полученная в результате ритуала шаманов, или понимание неотвратимости судьбы придавало ей сил.

Она достигла конца туннеля и вышла во двор, освещаемый светом вечернего неба. Справа и слева стояли ряды высоких колонн, основание каждой из них по площади было не меньше чем фундамент небольшого дома. Их поверхность также была покрыта изображениями, но Сендрин не останавливалась, чтобы рассмотреть их. Ей подадут необходимый знак.

Мужчина, которого ты называешь Каином, приказал построить этот храм.

Сендрин повернулась.

– Кваббо?

Нигде не было видно ни единой живой души. Ее следы на песке были единственными, куда ни кинь взгляд.

Голос сана раздался в ее мыслях, на одно мгновение она хотела воспротивиться этому, но затем позволила ему продолжать.

Он чувствовал себя в этих каменных стенах в безопасности от проклятия его Создателя, который осудил его на вечное путешествие.

– И что же, – спросила Сендрин тишину, – он был здесь в безопасности?

Каин освятил храм Великого Змея, самой удивительной сущности, которая когда-либо являлась в этот мир, – противника вашего Бога, но вместе с тем законопослушного его воле, сторожа Каина, но также и его союзника против того, кто наложил на него проклятие. У Великого Змея множество целей, мы не всегда можем охватить их своим разумом. В этом храме – первом, сооруженном в его честь, – он позволил поклоняться себе и при этом забывал о своих обязательствах. Он находился здесь, и с ним был Каин, оба оставались неразрывно связанными друг с другом, но они не имели возможности покидать храм, так как только эти каменные стены защищали их от ярости их общего Господина.

– Пока не пришел Селкирк…

Да, пока он не пришел и не разрушил каменные стены. Англичанин нанес непоправимый урон святыне. Храм разрушен, а другой не может быть построен, так как, в отличие от тех времен, когда существовал Енох и народ, живущий в нем, сегодня найдутся лишь немногие, кто был бы готов отдать такому строительству свои силы и свою жизнь. Вечное путешествие началось снова, после многих тысячелетий спокойствия. Великий Змей бродит вокруг, следуя за Каином по пятам.

– Ты сказал – они в пути к поместью Каскаденов?

Они вот-вот будут там.

– Что я могу сделать?

Кваббо замолчал, и в воцарившейся тишине Сендрин уловила изменения: смолк голос женщины. Больше никаких призывов, никакого чужого отчаяния, наполнявшего ее дух. Это было последним доказательством того, что она действительно у цели. Храм Великого Змея был центром вихря, в котором царил абсолютный покой, где не существовало ничего, кроме молчания и покорности судьбе.

Вдруг возникло движение – она заметила его краем глаза!

Сендрин повернулась. Между колоннами ничего не было. Она осторожно сделала шаг и обнаружила в нескольких метрах на песке след ноги. Никакой ошибки. Здесь кто-то был.

Она осталась стоять как вкопанная. Ее взгляд скользил по колоннам, но натыкался повсюду только на камень, ограничивающий ее поле зрения.

Затем она снова заметила это. Неясные тени метались между могучими пилонами, куда бы она ни взглянула. Но как только ей казалось, что она кого-то увидела, оказывалось, что опять никого нет, и новые тени заманивали ее, уводя в другом направлении.

– Кто тут? – спросила она и ощутила, что комок в горле мешает ей говорить.

Это было бессмысленно. Никто не показывался.

Они не нападают на меня, думала она. Да и зачем им это нужно? Если бы они хотели убить меня, они могли бы сделать это очень давно, напав внезапно или совершенно открыто на входе в храм.

Она просто пошла дальше. Ей казалось, что кто-то дышал ей в затылок при каждом шаге, но она не решалась повернуться из опасения, что там опять никого не окажется. При этом она совершенно отчетливо чувствовала чье-то присутствие.

Наконец она дошла до конца двора с колоннами и достигла прилегающей ко входу в туннель арки ворот в форме змеи. Она прошла через арку, а тени остались позади, между пилонами. Если бы неизвестные следовали за нею теперь, Сендрин увидела бы их силуэты на фоне светлого входа. Тогда она узнала бы, кто они – люди, животные или боги.

Она, не останавливаясь, шла дальше, снова и снова оглядываясь через плечо. Туннель оказался, очень темным, и свет в его конце был еще более тусклым, чем во внутреннем дворе. Приблизившись, она заметила на стенах мечущиеся отблески света. Вероятно, горел огонь, быть может, факелы.

Она достигла почти середины туннеля, того места, где было темнее всего, и снова оглянулась.

За нею следовал человек, он был один, маленький, щуплый. Судя по его телосложению, можно было предположить, что это был мужчина. Он шел медленно, не стремясь ее догнать, – еле заметный контур, вырезанный ножницами из фона более светлого полукруга ворот.

Сендрин подумала, не для того ли они выслали его вперед, чтобы она спросила, чего от нее хотят. Но не мужчина призывал ее все эти месяцы, не он распоряжался здесь.

Итак, она продолжала двигаться, теперь немного быстрее, пока не вступила в светлый круг огня. Шаги ее преследователя оставались бесшумными, от стен отражалось только взволнованное дыхание Сендрин.

Она почти достигла выхода из туннеля, как вдруг ей в голову пришла одна мысль. Она резко остановилась и повернула назад. Человек двигался теперь, прижимаясь к стене, и лишь иногда случайно попадал в свет, идущий от дальнего конца туннеля. Но он по-прежнему был позади Сендрин и, когда она повернулась, оказался переднею – оба застыли в темноте на расстоянии тридцати-сорока шагов друг от друга.