Текст книги "Богиня пустыни"

Автор книги: Кай Майер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Обычно здесь с утра до вечера работали несколько женщин – поварихи и их помощницы, – кроме того, в кухне всегда было полно служанок, которые собирались здесь, прежде чем пойти трудиться в другие помещения.

Но сегодня в кухне, как, впрочем, и во всем доме, не было никого, кроме Адриана. Куда ни посмотри, по какому коридору ни пройдись – не было видно ни души.

Два дня назад большая часть слуг покинула дом. Деревня по ту сторону виноградников словно вымерла. Никто не заботился о восстановлении разрушенных хижин. На самом деле нашествие саранчи причинило гораздо больший вред, чем разрушение нескольких кровель, – оно сделало суеверие туземцев таким безумным, что этого не мог понять даже Адриан, уважительно относившийся к культуре санов. Все легенды этой долины, существующие со времен Селкирка, все жуткие истории и темные слухи снова передавались из уст в уста. Уже несколько часов спустя после нашествия саранчи не осталось никого, кто бы сомневался в правдивости этих историй. Большинство санов всегда в них верили, но теперь все знали наверняка: долина Каскаденов проклята, и каждому, кто останется в доме, была уготована страшная участь.

Слуги уходили толпами, некоторые пошли в Виндхук, другие отправились на юг, где в Людерице и других городах колонистов можно было найти работу. С Каскаденами остался только Йоханнес, тихий швейцар, никогда не говоривший ничего лишнего, Йоханнес, который, несмотря на цвет кожи, казался таким же европейцем, как и любой немецкий эмигрант. В настоящий момент он был с родителями Адриана и обеими девочками в церкви поместья, где капеллан из Виндхука читал проповедь.

Адриан не захотел участвовать в этом. Мадлен давно уже оставила попытки приобщить его к церковным обрядам. Почему его вдруг потянуло в кухню и захотелось сжечь документ Селкирка, он и сам не мог понять. Вероятно, из-за возникшего у него ощущения, что так он не позволит дыму от горящих записок Селкирка распространиться по тем местам дома, которые были ему особенно дороги. Он не хотел, чтобы тень Селкирка – пусть в данном случае это был всего лишь дым его воспоминаний – снова бродила по дому. Мысль о том, что девочки могут вдыхать запах его горящих слов, была Адриану неприятна.

Когда он сжег все страницы, каждую по отдельности, оставался еще кожаный переплет. Адриан не почувствовал удовлетворения, глядя, как тот превращается в черный пепел. Дрова в камине почти прогорели, полыхала только бумага. Теперь, когда страницы сгорели, в течение нескольких минут погас и огонь. Но сегодня и так больше никто не придет в кухню. Только завтра, во второй половине дня, из Регобота должна прибыть новая повариха, белая. Из-за того что Мадлен отказывалась стоять у печи, семья вынуждена была обходиться холодными блюдами из кладовых.

Адриан встал и через заднюю дверь пекарни вышел на улицу, мимо печи, в которой выпекали хлеб, и пустых емкостей для теста. На северо-востоке поместья располагался маленький дворик, который переходил в площадку перед конюшнями. Адриан, Тит и Йоханнес рано утром позаботились о лошадях; они надеялись, что вскоре, самое позднее послезавтра, найдут новых конюхов. Тит уже поручил одному из своих доверенных людей в Виндхуке нанять новых служащих, но, очевидно, задание оказалось сложнее, чем можно было предположить. Ни один чернокожий не хотел работать в долине. Вскоре Каскадены вынуждены будут принять предложение губернатора прислать несколько мужчин и женщин из числа собственных слуг. Тит терпеть не мог быть обязанным Лейтвайну, но в настоящий момент, похоже, у него не оставалось другого выбора – он не хотел нанимать на работу всяких бродяг. Тит был не согласен и с предложением Адриана привлечь чернокожих рабочих из рудников. Он не хотел, чтобы история о проклятии дома Каскаденов обсуждалась еще и на рудниках, вызывая отток служащих.

Поиск слуг затруднялся, кроме всего прочего, еще и тем, что нашествие саранчи не прошло бесследно и в самом Виндхуке, и на близлежащих фермах. Повсюду люди жаловались на опустевшие поля и сады. В сообщениях, полученных из Виндхука, говорилось, что насекомые сожрали абсолютно все на полосе шириной более чем сто километров, двигаясь по прямой на юго-запад. Опустошения в долине Каскаденов были не меньшими, чем во многих других местах, однако здесь, где большие площади были заняты виноградниками, это больше бросалось в глаза. То, что слуги видели причину случившегося в самой местности, было просто смешно. Адриан считал, что все вполне можно было восстановить, но на это понадобится очень много времени. Многие знали о том, что здесь когда-то произошло, и теперь все чаще вспоминали об этом.

Никто не сомневался в том, что что-тонадвигалось. Одни боялись, что будет совершенно необычный для этого времени года сезон дождей. Другие считали, что речь может идти о неизвестной эпидемии, от которой насекомые спасались бегством. Губернатор послал наблюдателей на восток, но могли пройти недели, прежде чем они вернутся, – возможно, им вообще не удастся проникнуть в глубь Калахари и выяснить хоть что-нибудь о том, что же происходит. Да и пересекать границу с британскими территориями – Бечуаналендом – наблюдателям было нельзя во избежание конфликта с английскими колониальными властями.

Если бы имелось больше возможностей собрать нужную информацию, можно было бы, вероятно, принять какие-нибудь меры. Сейчас же многое оставалось неизвестным. Что в действительности произошло там, в пустыне? Не пустятся ли и другие живые существа наутек? И если это действительно эпидемия, существует ли опасность и для людей?

Адриан быстро прошел мимо конюшен к центральной части дома. Сады все еще были полностью опустошены, так же как и виноградники. Даже при нормальных обстоятельствах, с полным штатом прислуги и рабочих, потребовались бы месяцы, чтобы привести поместье в первоначальное состояние. В данной же ситуации никто не решался высказывать даже самые неопределенные предположения о том, когда же все пойдет обычным чередом.

* * *

Вечером содрогнулась земля.

Сначала задрожала посуда в шкафах, а в галерее на пол рухнула полка с картографическими сборниками, изданными за последние одиннадцать лет. В музыкальной комнате захлопнулся рояль, в кухне зазвенели горшки, напоминая беспорядочный перезвон колоколов, а в старом кабинете Селкирка большой глобус упал на подоконник. Земной шар шумно покатился вниз по переходу и остановился только у входа в классную комнату. Бронзовая статуя Гермеса свалилась на окно будуара Мадлен, разбив стекла, а в конюшнях в это время неистовствовали лошади.

Семья, собравшаяся в столовой, была потрясена происходящим.

– Землетрясение, – испуганно вырвалось у Мадлен, и она обняла Салому и Лукрецию. Девочки испуганно прижались к ней.

– Нет, – возразил Тит и посмотрел вверх на раскачивающуюся люстру. – Это нечто иное.

Все с удивлением посмотрели на него, Адриан двумя прыжками подскочил к окну и выглянул в сумерки. В течение нескольких секунд он не мог вымолвить и слова.

– Посмотрите на это, – наконец выдавил он из себя.

И вот уже Тит стоял рядом с ним. Мадлен осталась на месте, чтобы не пустить к окну близнецов.

Окно столовой выходило на центральный двор, на запад. В темноте с трудом можно было видеть ворота и стену, окружавшую сад, за ними долина тонула во мраке, но не только лишь по причине сумерек.

Это были газели. Десятки тысяч газелей двигались через долину, предположительно с востока, с севера и с юга, огибая полукругом дом, а на западе вновь сливаясь в широкий поток. Они неслись так быстро, что было не различить отдельных животных – сплошная паникующая галопирующая масса тел. Между ними молниями мелькали силуэты гепардов, они были в такой панике, что не считали газелей возможной добычей.

Это продолжалось более десяти минут, затем первый натиск животных ослабел. Следом двигались, правда, уже не в таком количестве, зебры, жирафы, антилопы, небольшие стада буйволов и снова хищные кошки, которые в такой панике передвигались на запад, что ни одному из других животных не нужно было бояться их острых клыков. Мир, в котором страх объединил враждующих существ, был непостижим.

Позже, лежа в кровати, Адриану впервые удалось вступить в контакт с Сендрин. В это время поток бегущих животных перед окнами все еще не иссяк. Адриан пытался предостеречь Сендрин от Кваббо и других мудрецов-санов, но он не был уверен в том, что она его поняла. Контакт прервался очень быстро.

Когда наконец наступил новый день, Адриан, глубоко задумавшись, стоял у окна и наблюдал, как по склонам неслись все новые и новые стада животных, убегавших от чего-то такого же неотвратимого, как солнце, поднимающееся над горами.

Глава 5

Пустыня изменилась, но эти перемены не воспринимались глазами. Какое-то непонятное чувство охватывало Сендрин всякий раз, когда она направляла свой взгляд вдаль, на восток.

Только через три дня пути ей, как и Кваббо, стало ясно, что менялась не пустыня, изменения происходили в них самих. Она вдыхала горячий воздух, чувствовала ветер на коже и вкус сухих губ. Она потеряла страх перед этой страной. Бессознательно используемое покрывало осторожности и сдержанности, которое до сих пор притупляло ее восприятие, было окончательно сброшено. Теперь она впитывала в себя пустыню такой, какой та была в действительности, и ее красота покорила Сендрин.

Они покинули остальных шаманов и отправились навстречу неведомому. Сендрин и Кваббо ехали верхом на верблюдах, третье животное было нагружено припасами воды и сумками, полными еды.

Она несколько раз предпринимала попытку расспросить Кваббо о том, что с нею произошло, но каждый раз он давал запутанные, зашифрованные ответы, которых она не понимала, – очевидно, они должны были удержать ее от дальнейших вопросов.

Ландшафт был монотонным, они двигались вверх и вниз по бледно-желтым дюнам, простиравшимся во всех направлениях до самого горизонта. В небе снова и снова кружили стервятники, но их взгляды останавливались не на всадниках, а только на издыхающих животных и трупах, разлагающихся в песке.

Самым удивительным было то, что Сендрин легко переносила жару. Разумеется, она потела, и снова у нее обгорели лоб и нос. Тем не менее у нее больше не было такого чувства, что жара и обезвоживание лишали ее тело всех сил. Ее первая поездка верхом через Каоковельд и Намиб была в свое время страшным мучением, пыткой, а эта поездка с Кваббо по внушающей страх пустыне Омахеке и далее, в глубь Калахари, вызывала у нее гораздо меньше неприятных ощущений. Она повязала себе голову тонким платком, который должен был защищать ее от солнечных лучей, но Кваббо странно посмотрел на нее, а потом стал время от времени бросать в ее сторону снисходительные взгляды. Сейчас она уже была уверена, что солнце ей и без платка не могло причинить никакого вреда; но она его не снимала, возможно, таким образом выражая протест против загадочного поведения Кваббо.

Ночной холод ощущался, в этом ритуал инициации шамана ничего не смог изменить. Но, по крайней мере, морозные ночи никак не отражались на здоровье Сендрин. Она замерзала, но не простужалась; иногда у нее болели пальцы на ногах и руках, и все-таки она никогда не боялась их отморозить. В общем, она уподобилась санам, а ее тело буквально в течение нескольких дней привыкло к африканскому климату, лишившись европейской чувствительности.

Во второй половине третьего дня их путешествия впервые на горизонте что-то возникло. Приблизившись, они увидели, что из моря дюн вырастало изрезанное трещинами скальное образование, дикое нагромождение камней, которое она в первый момент приняла за руины Еноха. Кваббо посмеялся, когда она спросила его, справедливо ли ее предположение, и скоро она сама поняла свою ошибку. Эти скалы не были творением рук человека, хотя они и напоминали Сендрин лежащую на песке руку с сильными, слегка растопыренными гранитными пальцами, указывающими на север.

На своих ворчливых верблюдах они обошли два длинных каменных нароста. Сендрин заметила несколько странных пустынных птиц с потрепанными перьями и усталыми взглядами, которые выжидающе сидели на острых гранях и вершинах скал.

Кваббо направил верблюда в пространство между вторым и третьим скальными пальцами. Сендрин свернула вслед за ним и увидела, что там, где сходились каменные стены, зияло темное отверстие. Это был вход в пещеру.

– Там слишком низко для животных, – проговорил Кваббо. – Мы должны оставить их снаружи.

– А если они убегут?

Кваббо улыбнулся.

– Они этого не сделают.

Она приказала своему верблюду опуститься на землю и соскользнула вниз. Спускаясь на твердую поверхность после многих часов раскачиваний в седле, ей каждый раз казалось, будто пустыня колеблется у нее под ногами. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы восстановить равновесие.

Кваббо что-то прошептал верблюдам на ухо, потом первым скрылся в темноте пещеры. Сендрин, немного помедлив на входе, последовала за Кваббо.

– Что мы здесь ищем? – спросила она. Ее голос глухо звучал в глубинах горной породы.

– Имей терпение, – коротко ответил Кваббо. Она знала его слишком хорошо, чтобы ожидать другого ответа.

Воздух в пещере был сухим и полностью лишенным запаха. Путь, по которому они следовали внутрь скал, уже через несколько шагов изгибался. За поворотом стало светлее, и вскоре показалась скрытая пещера – площадка в центре скального образования. Вверху стены изгибались, создавая свод, через два метра они обрывались, образуя большое круглое отверстие, сквозь которое виднелось голубое небо. Обрушился ли когда-то давно потолок – сказать было сложно: вокруг не осталось никаких каменных глыб. Пол пещеры был устлан слоем белого песка, такого мелкого, как будто его пропустили через сито. Очень гладкие стены были покрыты рисунками. Сендрин поняла, что Кваббо хотел показать ей эти изображения. Рисунки казались примитивными – тонкие очертания фигур без лиц и других отличительных признаков, – но техника выполнения придавала им определенное дикое изящество. На многих рисунках были изображены цепочки людей с широко расставленными руками и ногами. Сендрин они показались танцорами, их движения были исполнены балетной грации. На других рисунках изображения людей сочетались с изображениями диких животных, прорисованных более детально. Так, Сендрин обнаружила носорога, обозначенного черным контуром весьма реалистично. В другом месте она увидела собаку или шакала, стоявшего в конце ряда танцующих людей. Только присмотревшись, она поняла, что это, скорее всего, гиена. Ряд фигур представлял собой изображение различных стадий превращения человека в животное. Сендрин заметила, что Кваббо внимательно наблюдал за ней, но он не воспользовался случаем поговорить об участи ребенка, которого она доверила ему в Виндхуке. Впервые за много недель она спросила себя, жив ли еще этот малыш.

Кваббо молча взял ее за руку и потянул на другую сторону пещеры. Свет был желтоватым, словно горная порода лишила солнечные лучи большей части их белого спектра.

Они остановились перед изображением цепочки танцующих или прыгающих фигур. На этот раз было отчетливо видно, что на самом деле они бежали, так как за ними в горной породе был выбит большой волнообразный контур.

– Змей всегда желал человеку зла, – сказал Кваббо и кивком головы указал на рисунок. – Существует много легенд о том, что люди в давние времена собирались на этом месте и объявляли дух Змея вне закона.

– И это ни к чему не привело, как мне кажется.

Кваббо осторожно кивнул.

– Змей слишком стар и слишком могуществен, чтобы дать себя так легко перехитрить.

– Значит, все было напрасно?

– Как то, что стало легендами, может быть напрасным? – Кваббо выглядел действительно удивленным. – Никакая история не может быть напрасной. Ни одна из тех, что были рассказаны у огня или выцарапаны на стенах пещер нашими предками. Эти легенды будут жить и тогда, когда человек исчезнет с лица земли. Легенды – это сила; если использовать их правильно – это и есть магия.

Сендрин указала на рисунки, которые она рассматривала вначале.

– Там нет никаких змей. Только гиены и другие животные.

– Если происходит что-то злое, то это происки Змея, – таинственно проговорил Кваббо. – Человек, который превращается в гиену, является рабом Змея. Он очень плохой. Подлость всегда является знаком того, что Змей недалеко.

– Что обозначает эта картина? – спросила Сендрин и показала на рисунок, на котором человек был изображен стоящим между извивающимся удавом и какой-то разновидностью ящерицы. Оба животных тянули человека за руки.

– Есть одна очень давняя история, – ответил Кваббо. – В ней рассказывается о том, как смерть получила власть над людьми. Этим мы также обязаны Змею. Ты хочешь услышать эту историю?

Сендрин кивнула.

Сан указал пальцем на вторую рептилию.

– Вы называете эту сущность хамелеоном, – объяснил он. – Когда-то она была самым важным курьером Создателя. Однажды, в начале всех времен, он дал ей совершенно особенное поручение: «Передай людям радостное известие: хотя они и должны умирать, как и любое другое живое существо этого мира, но вскоре они восстанут из мертвых и обретут новую жизнь». Хамелеон поторопился передать послание. Он быстро пополз вниз по веткам Дерева жизни, на верхушке которого сидел Создатель, а у основания ствола жили люди. Но хамелеон скоро запыхался и присел отдохнуть. Тут Змей, который все время следовал за хамелеоном, проскользнул мимо него, устремившись по стволу дерева вниз, и первым достиг земли мира.

Змей завидовал людям в их благодати вечной жизни, дарованной им Создателем, и потому объявил: «Я прибыл к вам, люди, с посланием Создателя. Он дает вам знать, что те из вас, кто умрет, навечно успокоятся в своих могилах и обратятся в прах. Смерть овладеет ими и оставит у себя навсегда».

Эти слова услышали не только люди, но и Смерть, и она возрадовалась от таких слов, потому что была жадной и ненасытной, и мысль о большой добыче, свалившейся на нее, делала ее счастливой.

Вскоре после того к людям прибыл хамелеон и торжественно объявил настоящее послание, с которым Создатель отправил его в путь. «Ни один человек не умрет навсегда», – сказал он. Но люди, слушавшие его, высмеяли хамелеона: «Мы верим тому, что рассказал нам Змей, так как он прибыл к нам первым». Затем они позвали Змея, чтобы сообщить ему о предполагаемом обмане хамелеона. Змей радовался своей победе и кричал: «Только мои слова исходят от Создателя! Только я несу вам правду!»

Тогда хамелеон очень разгневался. Он схватил Змея и потащил его с собой вверх, на Дерево жизни, проделав с ним весь длинный путь до трона Создателя. Тот выслушал, что произошло, и обвинил Змея во лжи и обмане. Но он сказал также: «Я не могу исправить свершившуюся несправедливость. Змей первым побывал у людей, и то, о чем он объявил, отныне остается в силе. Смерть уже выползла из своего убежища и убивает людей, так как она уже знает новость и верит в то, что она поступает правильно». Змей издевательски засмеялся, услышав это, так как он уже считал себя выигравшим спор. Но Создатель еще не закончил говорить. «Ты, Змей, будешь наказан за то, что натворил. Отныне все люди должны будут ненавидеть тебя, и так сильно, что станут убивать тебя, лишь только ты попадешься им на глаза». Так и происходит: люди умирают и никогда не возрождаются вновь, и каждый, кто видит змею, хватает свое копье и пронзает ее насквозь.

Пока Кваббо говорил, изображения на стенах грота, казалось, оживали перед глазами Сендрин, исполняя странный танец, который, похоже, подтверждал слова сана. Но теперь, когда он закончил, фигуры людей и животных снова застыли в их первоначальном виде. Сендрин смотрела на все, как во сне.

– Все это скрывается в таком простом рисунке? – озадаченно спросила она и посмотрела на три примитивных рисунка, выбитых в камне, – змея, человека и хамелеона.

– О да, – подтвердил Кваббо, – эта история и еще много других. Если бы у нас было достаточно времени, они сами рассказали бы тебе обо всем, тебе нужно было бы просто всмотреться в картины.

– Сила взгляда? – неожиданно спросила она.

Кваббо кивнул, затем отвернулся и пошел вдоль стены, погрузившись в изучение росписей.

Сендрин задумалась, надо ли было ей следовать за ним, затем решила все же попытаться понять это загадочное место самостоятельно. Вскоре она обнаружила еще более чудесные изображения. На некоторых из них легко можно было узнать Змея, на других он скрывался под чужими обличьями.

Наконец – она, должно быть, уже полчаса, если не больше, бродила вдоль стен – Сендрин наткнулась на рисунок, который особенно очаровал ее. Он изображал странную геометрическую конструкцию – несколько колец, соединенных между собой вибрирующими линиями, которые шли снаружи к центру самого маленького кольца и оттуда уходили вниз.

Хотя рисунок показался ей ничего не значащим, Сендрин вскоре поняла, что перед ней схематическое изображение вихря, точнее, схема движения его воздушных потоков!

Но это было невозможно! Как саны, которые нанесли эти росписи столетия или тысячелетия назад, могли обладать такими знаниями?

Кваббо стоял рядом с нею.

– Великий Змей, – тихо проговорил он. – Ты нашла его.

– Это невероятно, – вырвалось у нее. – И выглядит как научная иллюстрация, своего рода чертеж. Кроме того, это единственная здесь объемная картина. Все остальные плоские.

– Простое изображение такой сложной вещи, – проговорил он, пожимая плечами. – Здесь все такое.

Но Сендрин сделала еще одно открытие. На скале, ниже вихря, был выцарапан маленький человечек, гораздо меньший, чем на остальных изображениях, очевидно, это была тщетная попытка передать правильное соотношение размеров человека и божественной силы.

– Я знаю эту картину, – проговорила она беззвучно. – Я видела это в моих снах. Мужчина, за которым следует буря. Ведь это он, не так ли?

– Это он, – подтвердил Кваббо. – Первый проклятый.

– Первый, – повторила она задумчиво.

– Строитель Первого Города, – сказал Кваббо. – Тот, кто взял в жены свою собственную мать. Тот, кто убил своего брата.

– Каин…

– Это одно из многих имен одного и того же мужчины.

Сендрин не могла оторвать взгляд от рисунка.

– Он ведет Змея по пустыне. Он его создал?

– У Великого Змея только один господин, – возразил Кваббо, покачав головой, – Создатель. Ему он обязан всем, хочет он того или нет. Этот – он ткнул пальцем в крохотную фигурку у основания вихря – никому не господин и ничей слуга. За то, что он совершил, он был наказан бессмертием, проклят вечным путешествием по миру. Великий Змей следует за ним, он – сторож. Куда идет тот, туда идет и Змей. С первых дней сотворения мира он бродит по бескрайним пустыням, и за ним Великий Змей тянет след разрушения. Он – часть того зла, которое скрывается и в других змеях, – и в том, который опередил хамелеона, и в том, что некогда соблазнил дух женщины вкусить яблоко. Создатель использует Змея, чтобы наказать братоубийцу.

– Мужчина, которого я видела в моих снах, действительно Каин?

– Ну конечно, это братоубийца.

– Чего он хочет? Почему он покидает пустыню?

– Это часть его наказания, часть его проклятия. В эти дни много чего собирается воедино, связывается много нитей, – указательным пальцем он провел по линиям, проходящим от внешнего кольца эскиза вихря к его центру. – Многие, многие нити, – тихо пробормотал он.

– Но почему именно сейчас? – захотела знать Сендрин.

– Ты – шаманка. Твое присутствие в доме Каскаденов разбудило в камнях скрытые силы, ты своим присутствием пробудила дыхание Великого Змея. Поверь мне, ты поймешь это, по крайней мере кое-что тебе станет ясно. Камни полностью пропитаны жизнью тех, кто живет в доме. Они являются как бы маяками в темноте, которые указывают путь Змею и его пленнику, – Кваббо взял ее руку и легонько погладил ее. – Это началось, Сендрин, – прошептал он, – сразу после твоего прибытия.

* * *

Поток животных за три дня уменьшился. По долине теперь иногда проходили лишь отдельные небольшие стада. Земля восточнее Ауасберге, должно быть, опустела, вся жизнь там, наверное, прекратилась.

Адриан бродил вокруг поместья и задумчиво рассматривал произведенные опустошения. Сначала саранча, затем массовое бегство животных. От садов и виноградников мало что осталось. Накануне долиной прошло стадо буйволов, вытоптало до основания все, что еще оставалось после других животных, и утрамбовало землю.

Он с болью наблюдал за тем, как разрушался его домашний очаг, но это была не самая большая его забота. Он пытался посылать свой дух в мир шаманов, но там не было никаких объяснений тому, что заставило животных покинуть восточные области. Что же они учуяли, что ввергло их в панику? Ответ был близко, но он не мог приблизиться к нему настолько, чтобы узнать правду. Уровень духов был наполнен зловещими сигналами, зовущими Сендрин на восток, они заглушали все остальное. Даже мудрецы-саны вынуждены были прилагать усилия, чтобы иметь возможность оценить обстановку. Как бы тогда мог он, Адриан, узнать, что произошло и – что гораздо важнее – должно еще произойти?

В середине предыдущего дня, сразу после того, как долиной прошли буйволы, он съездил верхом в Виндхук, вопреки категорическому запрету родителей. Они вот уже несколько недель не имели никаких известий от Валериана, знали только, что в Омахеке дело дошло до сражений; теперь они боялись потерять еще и Адриана.

Но во время своей поездки Адриан не встретил ни одного дикого животного, которое могло бы представлять для него опасность. Быстрые хищные кошки убрались вместе с первой волной убегающих зверей, устремившихся на запад, а все те, кто сейчас с топотом еще двигались долинами Ауасберге и высокогорьями Виндхука, были слишком погружены в свой собственный страх, чтобы нападать на всадника на лошади.

Земля была взрыхлена миллионами копыт, лап и когтей. Трава, когда-то покрывавшая склоны, пала еще жертвой саранчи, но теперь на этом месте был вскопан даже песок – по нему проходили глубокие борозды. Стволы акаций, лежащие во впадинах, выглядели так, словно их обработали напильником и наждачной бумагой. Ответвления дороги, ведущей в Виндхук, было не узнать, одинокий дорожный указатель был сломан, как соломинка; деревянный столб в руку толщиной треснул над самой землей, вокруг были разбросаны щепки.

Когда Адриан, преодолев отроги гор, посмотрел на равнину Виндхука, он увидел, что город не так разрушен, как он предполагал. Полчища животных инстинктивно по дуге огибали дома. Поток зверей прокатился по свободным землям севернее и южнее Виндхука, опустошил поля и – насколько Адриан мог увидеть это издалека – частично вытоптал поселения туземцев на городской окраине.

Вскоре от представителя губернатора он узнал, что о подобных нашествиях сообщалось из таких далеких мест, как Омаруру на севере и Гибеон на юге. Первоначальные предположения оказались слишком оптимистичными: полоса опустошения, тянувшаяся из глубин Калахари к западным областям страны, была шириной в пятьсот километров.

Выяснилось кое-что еще. До сих пор это были только предположения, но информация, поступающая в Виндхук из прибрежных районов, не оставляла практически никаких сомнений в том, что опасения оправдываются: звери от отчаяния бросались в море.

Ослепленные паникой гигантские стада животных направлялись прямо к Атлантическому океану, первые из них достигли его два дня тому назад. Стада газелей уже захлебнулись в морской воде. Задние напирали на передних, сталкивая тех с утесов и берегов в смертельный для них океан. Уже сейчас берег океана был усеян трупами.

Чем бы ни было то, что погубило животных, казалось, что оно пришло вместе с зимними бурями с востока. И на самом деле, ветры были сильнее, чем когда бы то ни было. На следующий день после возвращения из Виндхука Адриан спрашивал себя: может быть, катастрофа, грозящая им, на самом деле уже очень давно существовала среди них, невидимая, без запаха и без вкуса.

Не эпидемия, не природные катаклизмы, но нечто, находившееся в сознании людей.

Что, если в действительности им угрожали их же безысходность и страх, приводящие всех в отчаяние? Что, если безумие, которое медленно охватывало их, было гораздо хуже, чем то, что могло еще прийти из пустыни?

* * *

Лукреция схватила Салому за руку и потянула ее за собой вдоль коридора.

– Ну, пойдем же, – кричала она ей. – Пойдем со мной!

– Куда ты идешь?

– Увидишь.

Саломе не нравилось, когда ее сестра что-то скрывала от нее, но в настоящий момент это было не важно. Каждую клеточку ее тела наполнял страх, подсознательная тревога, которая усиливалась поведением Лукреции.

Взявшись за руки, девочки побежали по северному крылу, по разноцветным байковым коврам, которые делали их поспешные шаги почти беззвучными. Новая повариха из Регобота была настоящим кладом; она приняла на себя также некоторые обязанности, обычно возлагавшиеся на других служанок. Пока слуг не хватало, она каждое утро зажигала лампы на стенах коридоров, по крайней мере в тех частях дома, которыми пользовались хозяева, так что и сейчас переход был заполнен мерцающим светом. В течение первых дней после бегства прислуги, когда Мадлен вынуждена была лично заботиться об освещении, переходы были заполнены зловещим полумраком: чтобы сэкономить время и хлопоты, Мадлен предпочитала зажигать лампы через одну.

То, что теперь снова стало светлее, немного успокаивало Салому. Полутьма прошедших дней действовала на нее, как и на Лукрецию, подавляюще. Большую часть времени они сидели в одной из своих комнат и пытались убить время настольными играми или раскладыванием карт. Тит категорически запретил им выходить на улицу, но в этом запрете не было никакой необходимости. Ни одна из девочек не хотела рисковать, оказавшись вдруг на пути льва или разъяренного носорога.

Они достигли узкой лестницы в восточном углу северного крыла. Ступени вели наверх, к пустующим сейчас комнатам посыльных. Теперь там, в противоположных концах затхлого коридора, жили только Йоханнес и кухарка. – Что тебе здесь надо? – спросила Салома еще раз, когда Лукреция повела ее вверх по ступеням.

– Там, наверху, мы будем в безопасности, – ответила Лукреция. – Ты же боишься, не так ли?

– Но животные не могут попасть в дом.

– Животные – это только начало всего. – Кто так говорит? Ты?

– Так сказала София.

София, служившая в поместье садовницей, была без ума от Лукреции. Как и другие слуги, она исчезла после нашествия саранчи. Перед этим она, вероятно, отвела Лукрецию в сторону и рассказала ей кое-что о том, что предстояло испытать долине и ее жителям.