Текст книги "Богиня пустыни"

Автор книги: Кай Майер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

В доме все стихло, только за следующим поворотом перехода тикали напольные часы.

– Разве ваша комната не расположена в другом крыле? – тихо спросила Сендрин. Ее голос звучал хрипловато. «Это только усталость», – внушала она себе.

Когда он посмотрел на ее губы, она ощутила странное возбуждение. Прошло много времени с тех пор, как она чувствовала нечто подобное. Он смотрел на ее рот, хотя она замолчала, просто смотрела на него.

– У вас очень красивые губы, – сказал он. Это была почти констатация факта, но он произнес это таким тоном, с такой теплотой, что сказанное явно не походило на обычный комплимент.

Она чуть было не сказала «большое спасибо», но такой ответ показался ей несущественным и недостаточным.

– Вам всегда это было известно, не так ли? – произнесла она вместо этого.

Адриан чуть заметно кивнул.

– Не всегда легко, глядя на вас, концентрироваться на том, что вы говорите.

– Это уже второй раз, когда вы ради меня поступаете против своей воли. Сначала уничтожение термитника, а теперь то, что вы сказали вашей матери. Вы рассчитываете, что я буду чувствовать себя чем-то обязанной вам?

Улыбаясь, он покачал головой.

– Вы ничего мне не должны. Для многих других я поступил бы так же.

Она подошла к нему поближе, так что их лица почти соприкоснулись.

– Вы уверены в этом?

Его глаза вспыхнули. Он поспешно отступил назад.

– Вы сделали это, не так ли? – спросил он почти испуганно.

– Сделала… что? – с раздражением спросила она. – Что вы имеете в виду?

– Вы попытались заглянуть в меня.

Она удивленно тряхнула головой.

– Я этого не делала!

– Однако я… я чувствую это.

Почему вдруг это так вывело его из равновесия?

– Поверьте мне, я не делала ничего подобного.

– Однако вы знаетеэто.

– Что я знаю?

– Вы знаете, что я думаю.

Один шаг, разделявший их, казалось, становился все длиннее, возникшая между ними расселина с каждым вдохом расползалась все шире. Почему именно теперь он должен был опять говорить весь этот вздор?

Недолго думая, она решила вступить в игру.

– Но это же то, чего вы и хотели, или я ошибаюсь? Вы говорили, что я должна попытаться подружиться с вами, узнать побольше о вас.

– Не таким образом, – запинаясь, выдавил он из себя. – Это некорректно.

Она протянула к нему руку – Святой Боже, что ты делаешь? – но он отступил еще на шаг, и тогда она снова опустила свою руку. Он нервно улыбнулся.

– Мы увидимся завтра за завтраком, – и, обходя ее стороной, словно у нее было какое-то заразное заболевание, он добавил: – Не беспокойтесь больше из-за моей матери.

Она непонимающе смотрела ему вслед, а он удалялся, ни разу не оглянувшись. Из всей путаницы в ее голове постепенно выкристаллизовался вопрос:

«Что, черт побери, он имел в виду?»

Не понадобятся ли для ответа на этот вопрос действительно какие-то сверхспособности?

* * *

Сендрин упала на кровать и, погрузившись в свои мысли, смотрела вверх, на бирюзовый балдахин. Свет от единственной свечи, стоящей на ночном столике, падал на ткань, которая подрагивала, словно сверкающая мембрана. В какое-то мгновение ей захотелось лежать сейчас на свежем воздухе и смотреть на звезды. Иногда было полезно потеряться в бесконечности вселенной; иногда это позволяло забыть обо всех своих заботах.

Раньше, в их тесной мансарде, зажатой между бременскими фронтонами, ей достаточно было в такие моменты всего лишь открыть люк в крыше. Комната была расположена достаточно высоко над уличными фонарями, чтобы иметь возможность наблюдать небесные тела во всем их великолепии. Элиас никогда не мог оценить их очарования, но однажды он принес Сендрин свежеотпечатанную звездную карту размером с обеденный стол, стоящий рядом с печью. Она предполагала, что он где-то украл ее, но благоразумно не спрашивала об этом. Вместо этого она с воодушевлением начала изучать созвездия, которые были обозначены на карте тонкими светлыми линиями. Иногда они казались ей частями лабиринта. Однажды они с Элиасом полночи провели за обсуждением того, какой длины должна быть нить, если натянуть ее от входа этого лабиринта до выхода. Они могли часами говорить друг с другом о таком вздоре, все глубже зарываясь при этом в самые абсурдные предположения, до тех пор, пока они уже не могли вспомнить, с чего, собственно, началась их беседа. Они много смеялись в те времена, бывая вместе.

Теперь она тосковала, потому что вынуждена была лежать одна под шелковым балдахином. Она и Элиас с детства спали в одной кровати, что в бедных семьях ни в коем случае не считалось чем-нибудь необычным: Сендрин знала, что в одной семье в их доме братья и сестры вчетвером спали на одном матрасе, так как у родителей, простых рабочих с фабрики рыбной муки, не было денег для приобретения дополнительных постелей.

Близкие отношения с Элиасом были утешением для Сендрин в те времена, когда они не знали, чем им на следующий день заплатить за еду. Позже, когда Элиас начал свою карьеру в торговом доме и их финансовое положение упрочилось, для нее давно уже стало обычным засыпать у него на руке. Для него она по-прежнему оставалась маленькой сестричкой, которую нужно было окружать заботой и оберегать, и так как не было больше никого, кто смог бы принять на себя эти обязанности, то для обоих такие отношения казались единственно возможными. Они не стеснялись друг друга, между ними не было никаких тайн. Тем большее потрясение испытала Сендрин, когда Элиас поставил ее перед фактом, объявив о своей предстоящей эмиграции.

Она должна была признаться, что в течение нескольких месяцев ее пребывания в Африке мысли об Элиасе все больше отступали на задний план. Конечно, она подавала письменное прошение о помощи в розыске брата в службу губернатора, но не получила никакого ответа. Затем она пыталась сделать это через почтамт, но снова так же безуспешно.

Никто, кажется, не мог ей помочь.

Сендрин вздрогнула от страха, когда за ее окном вдруг раздался дикий визг. Замерев, она загасила свечу и после некоторого промедления вскочила с кровати. В полной темноте она вышла в эркер и выглянула наружу. Ветер дул с запада и отгонял потоки дождя от дома. Хотя стекла оставались почти сухими, она ничего не могла разглядеть во мраке ночи.

Визг послышался еще раз, на этот раз гораздо дальше, но теперь она поняла, что это за звуки. Там, снаружи, вокруг дома бродили гиены в поисках падали.

Несколько темных теней скользили по лугу, но, возможно, это были всего лишь тени акаций, колышущихся на ветру. Невозможно было сказать с уверенностью, что же именно она видела. Через некоторое время, когда глаза Сендрин немного привыкли к темноте, она не обнаружила на лугу никаких гиен. Там не было ничего, кроме исхлестанной дождем высокой – по колено – травы.

Не хватало только сойти с ума, – поругала она себя мысленно. Суеверия туземцев уже влияют на тебя; скоро ты поверишь и в человека-гиену, и в перемещения духа шаманов, и в то, что сама являешься шаманкой.

От этой мысли прошла гусиная кожа, которой она покрылась при крике гиен. Она видела в сумерках перед своими окнами много разных хищников с тех пор, как приехала сюда почти десять месяцев тому назад, и было бы нелепо именно сегодня из-за этого потерять самообладание.

Но, возможно, в гораздо большей степени в ее смятении на самом деле были виноваты вовсе не гиены, а то, что сказал ей Адриан. И то, что говорил этот Кваббо. Вероятно, из-за всего этого она и сама постепенно начинала верить в такие вещи.

Конечно, это было смешно. И конечно же, в действительности она вовсе так не думала. По крайней мере, она внушала себе это снова и снова.

Мировосприятие Кваббо было частью совершенно чуждой ей культуры. То, что он говорил и думал, могло быть правдой лишь с его точки зрения. Но Сендрин смотрела на эти вещи глазами современной просвещенной жительницы Европы. Как он мог требовать, чтобы она приняла то, что он считал правдой?

Нет, рассуждения Кваббо не были проблемой для нее. Проблема заключалась в Адриане. Он не был африканцем. Конечно, он родился здесь, но получил воспитание европейца. Если на всем Юго-Западе и нашелся бы человек, которому она могла бы доверять, то это был бы именно Адриан. И вовсе не на основании того, что он делал или говорил; дело было скорее в его сущности, его энергетике, в чем-то, что было в нем главным и чему она, однако, не могла дать названия. Она не могла подобрать для этого нужного слова, и было абсолютно безнадежным делом пытаться его найти. Вопреки всем странностям, присущим ему, вопреки его загадочному появлению у термитника и его таинственным поездкам в Виндхук, она чувствовала, что он был на ее стороне.

И именно он настаивал на том, что она… Да что она, собственно? Что она может читать мысли? Или что она может поставить себя на место любой вещи, просто наблюдая за ней? Или что она обладает властью африканских шаманов?

Возможно, как раз это и было ошибкой, которую она постоянно совершала. Африканскийшаман. Если бы ей удалось избавиться от представления, что эти способности тесно взаимосвязаны с континентом, на котором она находилась, с землей, на которой она стояла, с песком, солнцем, бесконечной пустыней, тогда, возможно, она бы лучше поняла, что с ней происходит. По крайней мере, настолько, что смогла бы попытаться использовать эти способности, приписываемые ей Кваббо и Адрианом, не накладывая никаких ограничений и не замыкаясь в рамки разума. Просто надо быть открытой, готовой принять новые знания, позволяющие изменить ее представления о мире.

Она прикрыла лицо руками, помассировала себе веки и щеки. То, что она сказала Адриану, тогда, в тени акаций, было правдой: перед ней и раньше возникали картины, которые на самом деле она не видела – они существовали только в ее голове. Не какие-то химеры, а просто фантазии. Это было то, что происходило в повседневной жизни, ничего такого, что могло бы сбить ее с толку: мошеннические намерения уличного торговца, который хотел продать ей испорченную рыбу; оценки, выставленные ей преподавателем до их оглашения; карета, попавшая в аварию за мгновение до того, как ее заднее колесо раскололось о камни бордюра. Она говорила об этом с Элиасом и была убеждена в том, что у каждого бывают подобные видения. Вскоре она перестала задумываться об этом.

Здесь же подобные случаи происходили совершенно по-другому. Что, если Адриан прав? Что, если то, о чем говорил Кваббо, было не загадочными манипуляциями, а его, а вероятно, и ее гранью бытия?

На улице в последний раз раздался крик гиен, после чего в ночи звучали лишь плач ветра и шум дождя.

Сендрин отступила назад, во мрак комнаты. Она опустилась в одно из кресел у камина. Ее кожа была ледяной, одежда не спасала от озноба. Слуги аккуратно вычистили очаг, от него слегка пахло остывшим пеплом. Из каминной трубы продолжали доноситься стенания бури.

Шаман может заставить разговаривать с собой предметы, сказал Адриан. Ну хорошо, она попробует сделать это. Она не жаждала оказаться во власти видения, подобного тому, что было в термитнике, поэтому Сендрин попыталась сконцентрироваться на чем-то неопасном. Но насколько неопасными могли быть предметы в комнате, в которой отец семейства заколол маленькую девочку, свою дочь?

Воспоминание о маленькой Кимберли Селкирк и ее отце, опьяненном кровью, снова вызвало у нее перед глазами картины той ночи. Она никогда не пыталась дать объяснение своим видениям. Это было похоже на сон, правдоподобный и страшный, но всего лишь сон. Заглядывая глубоко внутрь себя, она понимала, что это должно было иметь какое-то значение. Она не верила в привидения и кару небесную. А что, если что-то из находящегося здесь, в этой комнате, обращалось к ней? Или сама комната? Смогла бы она еще раз пережить зрелище убийства, если бы захотела? Но ни за что на свете она не хотела бы снова выдержать такое испытание.

Крики девочки, нож, которым режут мясо, кровь, повсюду кровь – Сендрин насмотрелась на все это больше чем достаточно.

Она откинулась в кресле и закрыла глаза. Темнота, окружавшая ее, была столь полной, что Сендрин казалось, будто ее погрузили в бочку с чернилами. Возникло ощущение, что ледяная волна накрыла ее тело, быть может, это был всего лишь сквозняк из камина, а может, и нечто иное. Ее тело содрогнулось, словно от удара, она выпрямилась. Сначала Сендрин подумала, что кто-то зажег свет, затем она осознала, что свет, заполнивший пространство вокруг нее столь внезапно, не воспринимался глазами. Этовызывало неопределенные ощущения, свечения в глубинах пропасти, которая с каждым метром, который она пролетала, становилась все глубже. Холод, чувство падения, беспомощность – все это переполняло ее, проникало в ее сущность, сотрясая ее. Через секунду она запаниковала и открыла глаза.

Она была в своей комнате, сидела в кресле. Все было как прежде. Белоснежные постельные принадлежности были нетронуты, на них не лежала маленькая девочка. За окнами царила тихая ночь, вокруг дома не бушевал вихрь. Сендрин облегченно вздохнула.

Из темноты эркера на нее смотрели пустые глаза. Это были куклы с белыми фарфоровыми лицами. Но она же убрала их, как только вселилась сюда!

Затем она заметила и другие детали, не соответствующие интерьеру ее комнаты: плюшевая игрушка лежала на полу рядом с кроватью; венок из сухих цветов висел на углу зеркала; несколько пар крохотной белой обуви были наполовину задвинуты под комод; повсюду из ниш выглядывали призрачные кукольные лица, неподвижные, с нарисованными слезами арлекина.

Послышался скрип, потом открылась дверь. В помещение вошел мужчина, в одной руке он держал подсвечник с зажженными свечами, в другой – прямоугольный пакет, вероятно, это был дневник в кожаном переплете или большая книга. Он тщательно закрыл за собой дверь и прошел мимо Сендрин, не обращая на нее ни малейшего внимания. Посередине комнаты он опустился на колени, поставил подсвечник на пол и отложил кожаный том в сторону. Потом он обеими руками скатал дорожку в рулон. Под ней оказалась небольшая квадратная каменная плита красноватого цвета, покрытая ломаными узорами. Она была похожа на те древние фрагменты, что повсюду были вделаны в стены и потолки дома. Сендрин никогда не замечала, что такие же были и на полу ее комнаты.

Селкирка нельзя было назвать молодым мужчиной. Ему было чуть больше пятидесяти лет, – так показалось Сендрин. Маленькая Кимберли, несомненно, была поздним ребенком, неожиданной радостью. Возможно, именно поэтому Селкирк ее обожествлял. Адриан рассказал ей, что лорд был очень привязан к малышке; от него она узнала также и то, что ни один труп не был настолько обезображен, как труп этой девочки.

Для того чтобы приподнять плиту, лорд зацепил обеими руками небольшое углубление, которое, очевидно, только для этой цели и было сделано в камне. С трудом ему удалось немного приподнять плиту и отодвинуть ее в сторону, приоткрыв небольшую щель. За ней виднелась абсолютно черная ниша.

Селкирк схватил кожаную книгу, еще раз задумчиво пролистал ее, не читая, затем сунул в щель. Он быстро поставил плиту на место и снова расстелил ковер. Он педантично собрал с ковра частички пыли и растер их между большим и указательным пальцами. Затем он взял светильник и покинул комнату.

Сендрин почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Сначала странное ощущение возникло у нее в желудке, но постепенно оно охватило все ее тело. Она раскрыла рот, чтобы закричать, но с ее губ не сорвалось ни звука. В ее голове расцветал черный вихрь, он засасывал ее вниз, в пучину холода и звуков, похожих на рев диких животных. Прочь из прошлого, назад, в настоящее!

Прохладная кожа спины. Запах холодного пепла. Потоки дождя за окном.

Глаза Сендрин были открыты, взгляд затуманился, словно зрачки были покрыты кристаллами льда. Инстинктивно она похлопала ресницами, пока наконец не поняла, что снова оказалась в реальности. Ее реальности.

Она встала, пошатываясь, и тотчас опустилась на колени, затем снова поднялась и, спотыкаясь, прошла вперед, взялась за край ковра – он был не таким, как в видениях, – и откинула его.

Каменная плита лежала прямо перед нею неясным пятном на фоне темной комнаты. Пальцы Сендрин с дрожью нащупали углубление, она тянула и дергала плиту, ухватившись за него. Ей понадобилось больше времени, чем Селкирку, чтобы отодвинуть плиту в сторону, но в конце концов щель стала достаточно широкой, чтобы туда пролезла рука. Она нащупала книгу.

Сендрин не стала тратить время на то, чтобы поставить плиту на место, ковер она оставила лежать в стороне.

Она торопливо бросилась к кровати. Зажгла свечу на комоде. Раскрыла кожаный том где-то в середине.

Это был своего рода дневник, содержащий не менее ста страниц, – своеобразный протокол отрезков жизни, его вели в течение нескольких лет. Он был написан на английском языке. Это не представляло для Сендрин никаких затруднений, трудно было разобрать тонкий лихорадочный почерк. Кое-что она вынуждена была перечитывать дважды, особенно то, что было написано на последних страницах.

Уже светало, когда она в изнеможении захлопнула том, до такой степени переполнив голову картинками прочитанного, что она начала трещать.

Сендрин уснула, ей снилась пустыня.

* * *

Когда Селкирк со своей семьей прибыл на Юго-Запад, территории по ту сторону Намиба еще не были немецкой колонией. Здесь жили отдельные поселенцы, в большинстве случаев англичане и голландцы, обосновавшиеся в самом центре земель, принадлежащих гереро и нама. Они вели с туземцами обменную торговлю, а в скудных саваннах начали строительство собственных ферм. Губернатор не следил за законами – здесь и не действовали никакие законы; не было и солдат, которые могли бы прийти на помощь поселенцам в случае необходимости.

Снова и снова возникали конфликты между колонистами и туземцами. Некоторые фермеры обращались со своими служащими как с рабами, заставляли их работать при помощи кнутов и приказывали вздергивать тех, кто не подчинялся их воле, на первом же дереве. В свою очередь туземцы грабили и сжигали многочисленные фермы и миссионерские колонии, их жителей убивали. Иногда между кровавыми бойнями не проходило и недели, иногда в течение долгих лет не случалось ни одного инцидента.

Со временем, однако, поселенцы и туземцы начали договариваться. Оживилась торговля крупным рогатым скотом и продовольствием, условия труда для черных помощников стали сносными. Некоторое время все выглядело так, как будто бы жизнь на Юго-Западе нормализовалась, и мужчины, которые приехали сюда в одиночку, садились писать длинные письма своим семьям, в которых просили жен бросить хозяйство на родине и на следующем же пароходе плыть вместе с детьми и всем имуществом в Вэлвис Бэй или Свакопмунд.

Одним из таких мужчин был лорд Лютер Селкирк. За несколько лет до этого он был посвящен в рыцари и считался величайшим британским археологом своего поколения. Бесчисленные находки в Западной Азии и индийских колониях прославили его имя среди профессионалов, а его записки свидетельствовали о том, что он сам весьма гордился своими достижениями.

Селкирк прибыл на Юго-Запад в 1847 году в сопровождении нескольких ассистентов. В это время страну только начали заселять миссионеры. У него была безумная цель, самая необычная за всю его карьеру. До сих пор он ограничивался исследованием руин, затерянных городов в индийских джунглях и храмов в песках аравийских пустынь. Теперь он искал корабль, и искал он его не в море, а посреди Калахари, в центре пустыни, которая лежала за сотни километров от океана.

Селкирк, в своих поисках опиравшийся на сообщения греческого путешественника Геродота, знал, что за 600 лет до нашей эры финикийский флот, состоящий из галер, отправился в плавание вокруг Африканского континента. Моряки были наняты египетским фараоном Нехо II. Он хотел наладить торговые связи с потрясающей страной Пунт, в которой, как гласили легенды, в изобилии имелись золото и алмазы. Сокровищницы Тебена и Мемфиса были пусты, и фараон надеялся, что ему удастся обменять египетские товары на золото, медь и драгоценные камни.

Финикийцы отправились в путь на своих биремах и триремах – парусных судах с двумя или тремя дополнительными весельными палубами. Они вышли в Красное море, достигли открытого океана и поплыли к югу вдоль побережья Африки.

Через два года корабли вновь появились в водах вблизи Канарских островов, затем они прошли Гибралтарским проливом мимо Геркулесовых колонн. Их численность значительно сократилась. Галерам понадобился еще год, чтобы вдоль побережья Северной Африки, затем через построенный к тому времени канал между Средиземным и Красным морем добраться до порта своей приписки. Они действительно привезли с собой несколько ящиков с золотом и украшениями из драгоценного металла, но большая часть добытого, как объяснили капитаны судов, вместе с недостающими галерами покоится на дне океана. Никто, в том числе и Геродот, не знал, приказал ли фараон за это лишить финикийцев голов. Селкирк в своих записях высказывал такое предположение.

Гораздо позже появились данные о том, что одна из галер во время шторма потерпела крушение у побережья Юго-Западной Африки и затонула. Селкирк выдвинул рискованную теорию, что линия побережья во времена финикийцев была совсем другой, и, хотя все считали его сумасшедшим, он предполагал найти останки галеры далеко на суше, в море дюн Калахари. Географических познаний Сендрин хватало, чтобы оценить абсурдность этой идеи: за миллионы лет побережье Африки, вероятно, могло бы продвинуться так далеко в глубь континента, но уж никак не за несколько тысячелетий!

Что побуждало Селкирка настаивать, несмотря ни на что, на таком абсурдном утверждении, стало очевидным только из последних частей его заметок. Ввиду того, что эти записки, очевидно, не были предназначены ни для кого, кроме него самого, Сендрин удивилась тому, что Селкирк не упомянул об истинных целях экспедиции в Калахари уже на первых страницах дневника. Должно быть, он очень опасался того, что кто-то узнает о его тайне, – иначе почему он прятал дневник в комнате любимой дочери?

Лорду Селкирку вопреки недоверию и насмешкам удалось для осуществления своих планов получить финансовую поддержку британского королевского дома и многочисленных высокопоставленных особ из правительства Англии. Это стало возможным лишь благодаря его превосходной репутации, которую он имел на своей родине. И когда он наконец в мае 1847 года прибыл в сегодняшний Вэлвис Бэй, он и его ассистенты располагали настолько обширными средствами, что нисколько не сомневались в осуществлении своих безумных планов.

Но для того чтобы Селкирк смог достичь своих целей и исходя из масштабности этого предприятия, вначале необходимо было создать некоторые структуры. Англичане наняли на работу бесчисленное количество туземцев. На них стали работать и белые, фермы которых не давали никакой прибыли, и их хозяева были рады получить любую работу. Станции обустраивались в направлении от побережья на восток, чтобы в случае успеха гарантировать надежную доставку грузов в порт. Были куплены целые караваны верблюдов вместе с погонщиками, следопытами и лазутчиками. Когда Селкирк прибыл на окраину Калахари и впервые мог получить представление о том, что на самом деле ему предстояло совершить, за ним следовало целое войско, состоящее из более сотни мужчин. Верблюдов и воловьих упряжек было почти в два раза больше.

Сендрин предполагала, что Селкирк исписал большое количество подобных томов, так как текст того тома, который она держала в руках, имел значительные пробелы. Он позволял восстановить общую картину начала экспедиции, в том числе благодаря и кое-где разбросанным на полях заметкам и сноскам, а прежде чем Селкирк впервые назвал истинную причину своей поездки на Юго-Запад, она прочла три четверти книги. Разумеется, можно было предположить, что именно этот том имел огромное значение и что в нем он приоткрывал тайну, которую до того никому не мог доверить.

Хотя останки корабля и могли хранить огромные сокровища, это было последнее, что интересовало лорда к этому моменту его исследований. Его устремление было направлено на что-то совершенно иное, что-то, настолько выходящее за грани реальности, что только археолог уровня Селкирка мог серьезно задуматься над этим, дерзнуть взяться за разгадку этих тайн.

Селкирк предполагал найти в песке Калахари ни больше, ни меньше чем руины Еноха, первого города человечества – того самого города, который основал когда-то Каин после убийства своего брата Авеля.

Но почему нужно было искать город, о котором не существовало никакой информации, за исключением поверхностного упоминания в первой книге Моисея, именно здесь, на юге Африки, а не севернее, на равнинах Месопотамии или среди скал Палестины?

Селкирк не дал этому никаких объяснений. Позже источники, из которых он получил эти сведения, утратили свое значение потому, что он таки первым обнаружил руины в раскаленных песках пустыни.

Дальнейшие заметки Селкирка, отображающие последующие годы экспедиции, заполонили голову Сендрин картинами старого Египта, толпами рабов, которые надрывались от тяжкого труда под суровым солнцем пустыни, жертвуя своими жизнями, изможденными мужчинами, умирающими от жары, жажды и истощения.

Уже в течение первых недель раскопок Селкирк потерял двоих из трех своих ассистентов, вскоре после этого рабочие также начали массово умирать. Песчаные бури невиданной доселе силы бушевали над ними и уничтожали работу нескольких месяцев; скорпионы и другие ядовитые твари нападали на мужчин во сне и убивали их столь целенаправленно, как будто бы кто-то дал им такую команду. Днем жара была просто невыносимой, а по ночам рабочих мучил холод – температура падала почти до нуля. Все указывало на то, что планы Селкирка были обречены на неудачу. Но он не хотел сдаваться и неоднократно посылал старших рабочих на запад набирать новые отряды рабочих. Уничтожались целые племена, потому что туземцы-мужчины под воздействием щедро раздаваемого спирта не могли противостоять обещаниям Селкирка и, уходя к нему работать, оставляли своих женщин и детей без защиты.

Раскопки все продолжались – до тех пор, пока на шестом году работ не было раскопано так много руин, что их не заставила бы исчезнуть с лица земли даже самая жестокая песчаная буря. Селкирк торжествовал, он приказал возвести искусственные дюны на братских могилах. К этому моменту его рассудок уже, очевидно, был не в порядке, хотя стиль рукописи оставался все таким же, выбор слов казался обдуманным и точным. Вместо того чтобы уведомить кредиторов о своих успехах, он замалчивал правду и объявил свою затею несостоятельной. Единственный британец, который знал о находке, – выживший ассистент – также умер вскоре после этого, когда в одной из руин необъяснимым образом от скалы отвалился камень и придавил его. Даже в своих личных записках Селкирк не признал своей вины за этот случай, но, тем не менее, Сендрин была убеждена, что за этим покушением, несомненно, стоял сам лорд. Только после смерти ассистента тайна Селкирка оказалась в безопасности, так как наверняка никто не поверил бы болтовне туземцев, тем более что тогда не было и речи о массовой колонизации страны. С тем же успехом раскопки могли вестись на темной стороне луны – настолько уверенно чувствовал себя Селкирк на Юго-Западе.

После этого успеха он приказал возвести поместье в предгорьях Ауасберге. Он пригласил на Юго-Запад несколько самых лучших английских архитекторов, разумеется, даже вскользь не упоминая о своей находке в Калахари. После того как были возведены крылья жилого здания, он вызвал сюда свою молодую жену и произвел с ней на свет тех самых трех дочерей, которые по прошествии многих лет были лишены жизни таким жестоким способом.

После открытия Еноха Селкирк продолжал свои работы на Юго-Западе, часто путешествовал с несколькими достойными доверия туземцами по Калахари и, наконец, начал – вероятно, только из необходимости оправдать свое присутствие в этой стране – археологические раскопки на побережье Скелетов на северо-западе страны. Те туземные рабочие, которые пережили Енох, уже давно снова находились в пути, кочуя где-нибудь в саваннах и пустынях Юго-Запада, так что Селкирк спокойно смог нанять новых британских ассистентов и доверить им работу на побережье, не опасаясь того, что кто-то сможет выдать им его тайну.

Записки обрывались рождением младшей дочери, Кимберли, и Сендрин считала весьма вероятным существование как минимум еще одного тома дневника, в котором Селкирк описывал участь своей семьи. Она, правда, сомневалась в том, что еще какая-то книга смогла сохраниться за годы, прошедшие после смерти Селкирка. Возможно даже, что он сам уничтожил все остальные тома и сохранил только этот – для того, чтобы когда-нибудь стало известно о величии его гения.

Все же было непонятно, по какой причине Селкирк скрывал открытие Еноха. Зачем он отнял город у его могилы в песках пустыни, чтобы затем вновь отдать его Калахари? И соответствовало ли истине предположение Сендрин, что древние строительные элементы, которые были встроены в конструкции поместья, действительно попали сюда из Еноха, были взяты из зданий, которые проектировал не кто иной, как Каин, убийца своего брата?

Только после того, как она захлопнула том, ей стало ясно, что онаи была тем лицом, на которое лорд возлагал надежды, пряча дневник в тайнике комнаты. Вероятнее всего, она была единственной, кто знал всю правду. Только она знала, что Селкирк обнаружил в глубинах Калахари.

«Наследница Еноха, – подумала она с усмешкой. – Ну что ж, не самое плохое звание».

* * *

Сендрин снилась пустыня.

Ей снились раскаленные на солнце гребни дюн, голод и жажда, высушивающие ей горло во сне песчаные бури, неотвратимые, как муки апокалипсиса. Ей снились горы человеческих костей, сваленные где-то под холмами песка, не имеющими названий и не обозначенными ни на одной карте. Ей снились руины, остатки стен которых выстояли в океане движущихся дюн.

Сендрин с дрожью в коленях спускалась по склону, а земля уходила все дальше. Земля угрожала увлечь ее вниз, за собой, лавиной белого песка, такого горячего, что ей было больно, когда он касался неприкрытых частей ее тела. Резкий ветер бушевал в море дюн, обветривал губы и высушивал глаза. Она никогда еще не видела пустыню такой, как теперь. Ее поездка по железной дороге через Намиб по сравнению с этим была подобна посещению галереи, в которой выставлены картины с незнакомыми ландшафтами; они, само собой разумеется, производили впечатление, но им не хватало правдоподобности, ощущения угрозы и смертельных мучений, которые ощущались здесь с каждым вдохом. Уединенность в бесконечности. Затерянность в небытии.