Текст книги "Дело о рубинах царицы Савской"

Автор книги: Катерина Врублевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава восьмая

Нашествие демонов. Засада. Дикобразы. Бивак. Инкогнито Малькамо нарушено. Спор. Экспедиция присоединяется к армии. Обед. Лучший в мире кофе. Гражданская война. Воздушный шар. Итальянские лазутчики. Неизвестный в русских сапогах. Аршинов ранен. Полина и Малькамо в плену. Генерал Баратиери. Встреча кузенов. Страстный любовник.

Городок Волло в провинции Годжам, куда мы прибыли к вечеру, состоял из кучки наспех слепленных домов, увенчанных традиционной соломенной крышей в виде конуса. Навстречу нам никто не вышел, улицы словно вымерли: ни бегающих попрошайничающих детей, ни живности. Единственным ровным местом, где можно было разбить палатки, была главная площадь деревни.

– Что скажешь, Малькамо? – спросил Аршинов. – Тебе понятно, почему нет людей?

– Не знаю, – пожал он плечами. – может, стоит постучаться к старейшине?

– А как мы узнаем, где живет старейшина?

– Вот видите, – юноша показал на дома, – это «тукуль», круглые дома, обмазанные глиной. У них всегда коническая кровля. Богатые люди живут в «хедме». Это дома из камня вперемешку с глиной и щебнем. И крыша у таких домов плоская, с навесом.

– Что ж, поищем, – Аршинов пришпорил коня.

Такой дом оказался сразу же за поворотом. Аршинов спешился и постучал в дверь. Никто не ответил. Он закричал на амхарском:

– Хозяева, отворите!

Подошел Малькамо и тоже стал что-то кричать.

Дверь немного приоткрылась, оттуда выглянул старый эфиоп.

– Мы путешественники, – повторил Аршинов. – Идем на север, к озеру Тана. Где тут у вас можно напоить лошадей, да и самим передохнуть?

Хозяин вышел из дома, за ним трое молодых парней и толстая женщина. Николай Иванович поклонился, и опять повторил, что мы путешественники, идем с добрыми намерениями и не причиним зла населению городка. Они по-прежнему смотрели на нас с подозрением.

Тогда вперед вышел Малькамо и принялся убеждать старосту. Он говорил быстро, высоким гортанным голосом, и хозяин дома мерно покачивал головой в такт его словам. Наконец, он кивнул, крикнул что-то, обернувшись назад, и тут же из дома высыпала стайка женщин в белых шамма, украшенных затейливой вышивкой и принялись хлопотать: одна разжигала огонь в печке, стоящей во дворе, другие несли посуду и покрывала.

Староста пригласил нас в дом. Согнувшись, так как притолока была на уровне плеч, мы вошли в просторную комнату, убранную коврами и подушками-валиками. Столов и стульев не было. Аршинов завел со стариком беседу, потом повернулся к нам.

– Ситуация такова, дамы и господа: городишко не показывает носа на улицу, потому что люди боятся демонов.

– Каких демонов? – спросил Нестеров, а Агриппина и Автоном принялись креститься.

– Демоны появляются ночью, портят посевы, трещат погремушками. Они неуловимы, стреляют тонкими острыми стрелами, уже поранили несколько человек. Раненые мучаются лихорадкой.

– Позвольте мне осмотреть их, пока солнце не село, – вызвался Нестеров.

Малькамо перевел. Староста кивнул и пошел вдоль улицы. Нестеров и Малькамо, в качестве переводчика, за ним, а я пошла следом, вдруг моя помощь пригодится при врачевании?

Нестеров зашел в один дом, потом во второй и приказал всех больных вынести на подстилках на площадь. В хижинах было очень темно и он ничего не видел даже в очках.

Больных оказалось три парня и девушка. У них были множественные порезы, уколы, царапины, которые воспалились, а некоторые даже нагноились. Они тяжело дышали, глаза лихорадочно блестели.

– Малькамо, спроси их, как это получилось?

Из рассказа следовало, что они вечером пошли на поле выкопать несколько клубней батата, чтобы испечь их. Почему ночью? Потому что поле принадлежало не им, а старосте, поэтому их могли жестоко наказать за воровство и самоуправство.

Когда они пришли на поле и стали уже выкапывать клубни, то раздался страшный треск, на них накинулись демоны небольшого роста, примерно им по колено, стали кусать за ноги и стрелять в них острыми стрелами. Несчастные бросились вон, а на следующий день работники старосты увидели, что поле потоптано, побеги перегрызены, а многие бататы выкорчеваны.

Староста приказал найти проказников, но те сознались сами, так как уже лежали больными. Им не поверили, думали, что юноши и девушка хотят переложить вину на неизвестно на кого, но следующей ночью случилось тоже самое. Демоны грызли растения и трещали так громко, что их было слышно на противоположном конце городка.

Вот почему, когда мы въехали в город, он оказался пустынным и молчаливым. Люди боялись нашествия демонов.

Тем временем Арсений Михайлович осмотрел раны. Они были хоть и воспаленными, но поверхностными, и попросил ведро воды.

– Аполлинария Лазаревна, – обратился он ко мне, – у меня в саквояже склянка. На ней написано KMnO4. Будьте любезны, дайте мне ее.

– А что это? – я подала ему склянку с притертой крышкой, в которой лежали кристаллы темно-фиолетового цвета.

– Марганцовокислый калий, – ответил Нестеров. – Он является сильным антисептиком. Будем лечить нагноение.

Арсений Михайлович достал несколько кристалликов и бросил их в принесенную большую глиняную плошку с водой. Вода мгновенно окрасилась в сиренево-розовый цвет. Столпившиеся вокруг нас эфиопы, как один, вскрикнули, и стали взволнованно переговариваться.

– Что с ними? – спросила я Малькамо.

– Они называют месье Нестерова божьим человеком, чудодеем и дабтаром – ученым мужем. Он превратил воду в вино, как великий Иисус! А вон тот парень, – Малькамо улыбнулся и показал на мальчишку, с восхищением разглядывающего розовую воду, пожалел, что не лежит с остальными. Они его звали воровать бататы, а он не пошел. Сейчас бы лечился волшебной водой.

Тем временем Нестеров обмывал раны подростков и бинтовал полосками из старой шаммы. В основном, были поранены ноги, только один из них был ранен в ягодицу и руку.

– А мы займемся демонами, – сказал Головнин, попыхивая трубкой.

Он любовно погладил свою винтовку. Видно было, что ему не терпится выйти на охоту.

Багровый диск солнца закатился за горы. Резко похолодало. Григорий с Сапаровым успели разбить палатки, но никто не ложился. Нужно было идти на охоту, ловить демонов.

– Николай Иванович, – как по-вашему, что это может быть?

– Понятия не имею, Полина. Ничего, ввяжемся в драку, там посмотрим.

– Кстати, – Нестеров поднял голову, оторвавшись от очередного больного, – я бы хотел увидеть эти стрелы. Может быть, они смазаны ядом. Хотя в раны, скорей всего, попали песок и грязь, потому и воспалились. Хорошо еще столбняка нет.

Малькамо перевел. Жители опять испуганно замахали руками и принялись бурно высказываться.

– Они сожгли две стрелы на костре, а священник прочитал молитву. Больше нет, – ответил юноша.

– Жаль, очень жаль… Это прояснило бы картину.

– Не волнуйтесь, Арсений Михайлович, – хохотнул Головнин, – ночью я вам столько стрел достану, хватит вам для полной картины!

– Можно мне с вами? – я умоляюще посмотрела на охотника. – Лев Платонович, я очень вас прошу!

– Аполлинария Лазаревна, несравненная, ложитесь-ка вы спать. Дело нетрудное.

– Нет уж, не пойду я спать! Если в спасении принца не дрогнула, то что мне демоны по колено? Карлики какие-то!

– Ну, как вам будет угодно. Только вперед не стремитесь, будет кому в засаде лежать.

* * *

В засаду отправились после полуночи: Аршинов, Малькамо, Головнин, я и Григорий с Сапаровым. Автоном остался молиться, Нестеров в темноте ничего не видит, а Агриппина присматривала за Али.

В полночь мы пришли на бататовое поле. Идти было крайне неудобно: я все время цеплялась за коренья и комья земли.

Справа от нас виднелась груда валунов.

– Давайте туда, за камни! – шепотом приказал Аршинов.

Мы, согнувшись, бросились за камни и притаились.

Ждать пришлось недолго. Неожиданно раздалось шуршание, потом треск, словно кто-то перекатывал горошины в сухом стручке.

– Факелы, – шепнул Головнин, и тут же Сапаров с товарищем зажгли два факела из промасленной пакли, намотанной на крепкие ветки.

По полю бегали какие-то круглые существа, похожие на огромных ежей, длиной в аршин. Увидев огонь, они остановились, встопорщили иголки, стали трясти ими. Иголки разлетались в разные стороны.

– Осторожно! – закричал Головнин, прицелился и выстрелил. Одно существо осталось лежать, остальные заметались по полю.

– Сеть! Сеть набрасывай! – закричал Аршинов. – В норы уйдут!

Двое его подручных изловчились и набросили взятую с собой сеть на клубки острых иголок. Те бешено заворочались, пытаясь выбраться, но от этого запутывались все более и более, пока совсем не затихли.

– Кто это? – спросил Малькамо. – Демоны?

– Да какие там демоны? – засмеялся Головнин. – Дикобразы. Правда, довольно большие и упитанные, я такой вид раньше не видел. Поменьше попадались, когда охотился в Индии. Давайте, служивые, беритесь за сетку, только осторожно, не пораньтесь об иголки.

– Они ядовитые? – спросила я.

– Насколько я знаю, нет, но все может быть, так что держитесь подальше, Аполлинария Лазаревна, – предупредил Головнин.

Вернувшись, мои спутники сделали нечто вроде загончика из обломков скал, оставив дикобразов в сети. Я вернулась в свою палатку.

– Барыня! А я уж так боялась, так боялась! – Аграфена приподнялась со своей кошмы.

– Не волнуйся, все обошлось.

– Чем вы демонов-то повергли? Крестным знамением?

– Ружьем и сетью. Не демоны это, дикобразы.

– Ох! Это что за напасть такая? Дикие образом?

– Зверьки, похожие на больших ежей. С иголками. Давай спать.

Наутро вокруг загона собралось все население городка. Люди жались друг к другу и вскрикивали, когда пойманные дикобразы шевелились или топорщили иголки. В загоне сидел Нестеров. Он налил животным воды в глиняную плошку и попросил у местных жителей пару бататов.

– Вы уже здесь, Арсений Михайлович, – улыбнулась я.

– О да! С рассвета! Получаю неизъяснимое наслаждение! Ути, моя цыпочка, – он предложил дикобразу плошку с водой. – Это же африканский гребенчатый дикобраз, Аполлинария Лазаревна, я о таких только читал, и не думал, что доведется живьем увидеть! Редкое животное.

– На ежей похожи.

– Смотрите, какая у них грива из гибких шипов и острых игл. Не сомневаюсь, что они поворачивались к вам хвостом и нападали, стараясь уколоть.

– Не знаю, их Григорий с Георгием ловили. Я в засаде сидела. Кстати, и много у них игл? Они ими так стреляли!

– Нет, – рассмеялся Нестеров, – они не могут стрелять. Это легенда.

– Но я сама видела! – возразила я.

– Дело в том, что иголки у этого животного держатся очень непрочно. Когда на дикобраза нападает враг, он начинает трясти иглами. При этом они отрываются и летят во все стороны, куда попало. Именно из-за этого вы и решили, что дикобраз стреляет иглами. А их у животного около тридцати тысяч.

– Невероятно! Откуда же они взялись?

– Иглы? Выросли.

– Нет, я о самих животных. Откуда они пришли?

– Судя по тому, что местные жители их никогда не видели и приняли за демонов, дикобразы пришли издалека. Их что-то спугнуло, или кто-то спугнул, – ответил подошедший Аршинов.

– Причем шли они под землей – они выкапывают длинные норы и ведут ночной образ жизни, – добавил Нестеров.

– Не нравится мне все это, – посерьезнел Аршинов. – Когда звери трогаются с места, это обозначает катастрофу не менее, чем лесной пожар.

– Может быть, на них охотились? – спросил Нестеров. – Все же в культуре народов многих стран принято украшать себя иголками дикобразов.

– Не помню, чтобы эфиопы украшали себя подобным. Нет, дело не в погоне за иголками. Что-то происходит буквально в нескольких верстах отсюда.

Дикобразы тем временем поели и залезли в тень отдохнуть.

– Что будем с ними делать? – спросила я.

– Надо отнести их в монастырь, – сказал Малькамо. – Там их никто не тронет, на монастырских землях какие только животные не водятся.

– Предложи это старосте, – согласился с его доводами Аршинов.

– А я пока снова займусь ранеными, – Нестеров оторвался от своих любимцев.

Жители городка опять стали свидетелями возливания розово-фиолетовой воды на раны больных, которые уже подсохли и больше не гноились. Приветственными криками они встретили такое лечение, а больные стали героями дня.

Аршинов договорился со старостой, что дикобразов отнесут в монастырь Дебре-Маркос и там отпустят на волю.

* * *

Мы неуклонно продвигались к озеру Тана. Уже с севера стало тянуть влажностью, ночью сырели наши бурнусы, а в воздухе появилось больше птиц.

Аршинов сказал, что перед тем, как добраться до озера, мы переночуем в монастыре Дебре-Табор. Он старался выбирать для ночевок монастыри, так как там были каменные полати, на которые можно было бросить бурнусы, и столы, а в хижинах эфиопов нас кусали злые насекомые. Уж лучше на твердом камне, чем с кровососами. Я так скучала по обычным гостиницам с кроватью и кувшином горячей воды. Но делать было нечего – я поклялась, что пройду путем моего незабвенного мужа Владимира Гавриловича.

Уже на подступах к монастырю мы заметили нечто необычное: многочисленные струйки дыма устремлялись ввысь, ржали кони, кричали ослы, ревели верблюды. Перед монастырем обосновался самый настоящий бивак.

– Малькамо, спрячь лицо! – приказал Николай Иванович. – Кажется, это войска негуса.

Нас заметили. Навстречу нам скакал отряд эфиопской армии. Мы остановились.

Воины приблизились. Их командир что-то отрывисто произнес. Я разобрала слово «итальяно».

Аршинов перевел:

– Это ямато алака – начальник сотни, по-вашему штабс-капитан. Видишь у него на плече львиная лапа. Он спрашивает, кто мы и не итальянцы ли мы. А еще приказывает нам следовать за ним, в лагерь, расположенный в монастыре.

Аршинов ответил согласием и снова повернулся к нам:

– Вот что, господа, оказывается, недалеко отсюда идут жестокие бои с итальянцами. В нас подозревают лазутчиков, поэтому мы сейчас поедем в лагерь и там я попробую объясниться с более высоким начальством. За мной!

В огромном монастырском дворе мы спешились и пошли, держа под узды своих лошадей. Нас обступили эфиопы, цокали языками, переговаривались, некоторые даже дотрагивались, особенно до меня и Агриппины, но наши спутники быстро обступили нас так, что мы оказались в середине процессии.

Много было раненых. Они лежали прямо на земле, окровавленные, над ними хлопотали монахи.

Поручив лошадей и припасы монахам, так как наших людей нам не разрешили оставить во дворе, мы вошли в монастырь. Штабс-капитан показывал дорогу, а сзади нас шли несколько воинов, готовых тут же выстрелить, если мы вдруг предпримем попытку к бегству.

Нас привели в светлую комнату с высокими потолками, и выстроили вдоль стены. Чтобы немного успокоиться, я стала рассматривать предметы, которыми были уставлены длинные полки. Это были различные церемониальные кресты, литые и из витой проволоки, резные деревянные, украшенные эмалью или просто раскрашенные яркими красками. В углу небольшой латунный аналой старинной работы, а на нем бронзовое панно с вырезанными архаичными фигурками Христа, архангелов и апостолов.

Особенно хороши были потолочные панели. На них вырезаны, как живые, слон, козел и корова, кормящая теленка. Скорее всего, эти панели не имели ничего общего с христианством, а представляли собой отражение местных языческих верований.

За столом посреди комнаты сидел молодой офицер в богатом наряде. Было видно, что он, несмотря на молодость, старший по званию, потому что все остальные воины, находящиеся в комнате, относились к нему с почтением, кланялись и выслушивали указания. Офицер внимательно смотрел на нас, медленно переводя взгляд с одного на другого. Увидев Малькамо, закрывающего лицо краем шаммы, он кивнул стражникам, те подскочили и отдернули одежды. Малькамо закрыл лицо руками.

Офицер сделал знак, чтобы стражники отошли в сторону, и что-то отрывисто спросил высоким звенящим голосом. Малькамо отнял руки от лица, выпрямился и произнес гордо несколько слов, из которых я только и поняла, что "Малькамо, негус, Иоанн".

Завязался ожесточенный спор. Я все равно ничего не понимала, поэтому просто следила за лицами. Молодой офицер вызывал смутные воспоминания. Ну, конечно! Он был один из тех, кто стоял возле царского трона, на котором восседал Менелик. И он не волок нас в тюрьму, это сделали его поручные, рангом пониже.

Все это не внушало особенной надежды на будущее. Хотя Менелик и отнесся ко мне благосклонно, но с нами путешествовал его враг, которого он собирался предать казни. А этот молодой офицер, без сомнения, предан ему донельзя, и поэтому нас ожидает плен и отправка в Аддис-Абебу.

Я тихонько спросила Аршинова, стоящего слева от меня:

– Что происходит?

– Они были друзьями детства, но потом этот офицер перешел на сторону Менелика.

– И что теперь будет?

– Пока не знаю. Спорят.

Тем временем накал и интонация спора изменились. Малькамо в чем-то убеждал офицера, показывая на нас. Он произносил «руси», значит, речь шла о нас и наших странствиях.

Офицер волевым жестом прекратил спор и обратился к нам на неплохом французском:

– Господа, сейчас идут боевые действия с итальянцами. С белыми. Вы тоже белые. Вчера был сильный бой, много воинов полегло от итальянского оружия. Они – захватчики на нашей земле, и мы будем бороться из последних сил, чтобы защитить родину. Поэтому я хочу спросить вас: за кого вы? За соплеменников по цвету кожи или за нас, справедливых защитников своей страны?

– Мы уважаем и любим народ Абиссинии, – ответил Аршинов. – И цвет нашей кожи тут ни причем. Поэтому располагайте нами, как вам будет угодно.

– Я – меткий стрелок, – добавил Головнин, – и пусть мое оружие послужит делу справедливости. Только верните мне его.

– Здесь много раненых, – добавил Нестеров. – Я немного понимаю в медицине, и хотел бы помочь в облегчении их страданий.

– Присоединяюсь к доктору, – сказала я. – Тем более, что к итальянцам у меня есть свои счеты.

– Какие? – спросил офицер.

– Четверо напали на меня во дворе перед шатром Менелика и пытались лишить чести. Хорошо, что мои друзья подоспели на помощь.

– Брать силой женщину, если она этого не желает? – возмутился молодой офицер. – У нашего народа это считается одним из самых страшных преступлений!

Я не стала продолжать, что и Менелик поступил неправедно, заточив моих друзей в темницу, и поэтому пришлось переодеться в мундиры итальянцев, чтобы спасти узников. Это было ни к чему.

Но, словно услышав мои мысли, монах Автоном гаркнул басом:

– Постав их не будет на ризу, и не одеждутся от дел своих: дела бо их дела беззакония.[49]49
  Паутины их для одежды негодны, и они не покроются своим произведением; дела их – дела неправедные, и насилие в руках их. (Исайя, Глава 59:6)


[Закрыть]

– Что он сказал? – спросил офицер.

– Дела итальянцев – дела беззаконные, – ответила я. – Наш монах – святой дабтар и знаток священного писания.

– И в святой книге написано о них?

– Да, – кивнула я, не задумываясь.

– Где?

Обернувшись к монаху, я спросила:

– Автоном, голубчик, откуда ты взял эти слова. Офицер спрашивает.

– Пророк Исайя возвестил.

– Священное писание мне! – приказал офицер.

Один из солдат подошел к полкам и благоговейно взял огромный фолиант в переплете телячьей кожи.

– Исайя говоришь? Посмотрим…

Он быстро перелистал книгу, нашел нужный раздел и вчитался.

– Дела их – дела неправедные, и насилие в руках их… Надо же. А ведь прав святой человек. Вы свободны, господа, и я счастлив, что вашему присутствию здесь, хотя и не при благоприятных обстоятельствах.

– Автоном, вы наш талисман! – прошептал Нестеров.

Но монаха, видимо, не интересовала наша похвала, он истово крестился, перебегая глазами с одного креста на стене до другого.

– И Малькамо? – спросила я.

– А что, Малькамо пособник итальянцев? – при этих словах принц энергично покачал головой. – Ну, вот, видите. А разбираться, враг он негусу или нет, мы будем после того, как разобьем итальянцев. Присаживайтесь, господа!

Мы уселись вокруг стола на табуретки, покрытые обезьяньими шкурами – это мне сказал Малькамо, севший рядом. Он же объяснял мне названия всех блюд. Монахи принесли инджеру, и устелили этими ноздрястыми блинами весь стол. На них навалили вареную кукурузу, «тыбс» – особым образом нарезанные полоски мяса, жареные с зеленым перцем. Налили «вотт» – острый соус из перца «бербери», который огнем горел на языке и в желудке. Запивать пришлось напитком «тэджем», по вкусу напоминавшем медовую брагу, но, почему-то, мутно-опалового цвета, и ячменным пивом «тэлла».

От пива я отказалась, но мои спутники пили и похваливали. Сидящие на противоположном конце стола солдаты ели что-то похожее на французский "стек тартар",[50]50
  «Стек тартар» – татарский бифштекс, сырой фарш с луком и пряностями.


[Закрыть] только они называли его «кытфо» и резали кривыми, остро отточенными ножиками.

Есть, как обычно, пришлось руками, заворачивая мясо и овощи в «скатерть» – инджеру. Острый сок тек по пальцам, но никто не обращал на это внимания – все были голодны и старательно набивали желудки – когда еще придется так же плотно поесть?

Когда все насытились, принесли кофе, черный и густой. Аромат разнесся по всей трапезной, и я приободрилась: жизнь уже не казалась такой мрачной, страхи перед завтрашним днем отпустили.

Запасливая Агриппина собрала в сумку все, что не успели доесть сотоварищи, а Малькамо мне сказал:

– Полин, пей кофе, такого кофе, как в Абиссинии, ты не найдешь даже в Париже.

– Да, я согласна, – кивнула я и отпила маленький глоточек.

– Самый лучший кофе готовят к юго-западу от Аддис-Абебы – в городе Бонга. А знаешь почему?

– Нет, не знаю. Расскажи.

– Бонга – это столица провинции Каффа. Тебе ничего не говорит это название?

– Похоже на кофе, – я показала на чашечку.

– Верно. Существует легенда: однажды некий пастушок пас коз. Заснул и потерял их. Козы убежали. Когда пастух пошел их искать, то нашел их скачущими возле неизвестного дерева – козы наелись плодов этого дерева и пришли в неистовство. Пастушок был любознательным парнем. Он собрал несколько плодов, отнес дабтару и рассказал о поведении коз. Дабтар долго колдовал над зернами, и придумал напиток, вселяющий бодрость и силы. Напиток назвали кофе, по имени провинции Каффа, а уж оттуда он распространился по всему миру. Теперь понятно, почему в Бонга варят лучший в мире кофе?

– Спасибо, Малькамо, очень интересная история.

– Не за что, Полин. Мне так приятно сидеть рядом с тобой, – он потупился.

Я смотрела на юношу и недоумевала. Неужели он мне нравится? Он не глуп, строен и высок, знатного рода, у него тонкие черты лица, вот только цвет кожи не такой, к которому я привыкла. Но разве это мешает мне общаться с ним? Подумав, я решила, что общаться не мешает.

И тогда я спросила:

– Скажи, Малькамо, кто этот офицер, который нас допрашивал?

– Его зовут Астер Тункара, он фитаурари.

– Кто?

– Фитаурари – это генерал-майор, начальник или отдельной армии, или одного из отрядов негуса. С нашего языка переводится, как "вперед грабить".

– Понятно, – кивнула я. – Раз вперед, значит авангардный отряд, а фитаурари – командир авангарда. Теперь все ясно.

Словно услышав мои слова Астер Тункара, молчавший во время еды, заговорил:

– Господа, – сказал он, – завтра нас ждет тяжелый день. Отправляйтесь спать, потому что на рассвете мы выступаем против итальянцев.

При этих словах Агриппина задрожала и принялась мелко креститься.

– Позвольте лишь узнать, – спросил Головнин, – каковы силы противника?

– Превосходящие, – ответил командир отряда. – На нас идет генерал Баратиери. Самое страшное во всем этом, что у нас настоящая гражданская война.

– Как? Ведь вы боретесь против итальянцев! – воскликнула я. – Они хотят установить протекторат и отобрать у вашей страны независимость.

– Все так, – кивнул Тункара, – но итальянцы только командуют. Простые воины – это такие же эфиопы, как и мы. Страна раскололась на два лагеря. Теперь ты понимаешь, Малькамо, что попав у руки противника, тут же станешь разменным козырным тузом?

– Не понимаю, – Малькамо мотнул головой. – Ты же служишь узурпатору, захватившему власть в стране. Не отсюда ли все беды нашей страны?

– Ах, оставь, – Тункара махнул рукой, – захватил он или получил по праву, но у Абиссинии нет сейчас другого правителя, способного противостоять итальянцам. А твой кузен Мангашия лижет им пятки, надеясь, что итальянцы свергнут негуса.

– Не смей так говорить о сыне сестры моего отца! – вскипел Малькамо. – Он – достойный представитель нашего рода! Мой отец в лицо сказал итальянцам: "Ваша страна от моря до Рима, a моя от моря до сих мест", дав им понять, что их ноги не будет в Абиссинии, и нас этому научил. А у Менелика итальянцы по шатру разгуливают и чувствуют себя, как дома!

– Спокойно, молодые люди, спокойно, – Аршинов попытался утихомирить спорщиков. – Я не хочу, чтобы гражданская война началась прямо здесь, в монастырской трапезной.

Головнин вновь повторил вопрос:

– Мне так никто и не ответил: каковы силы противника, вооружение, тактика боя. В конце концов, какого черта ваши люди, я имею в виду жителей вашей страны, служат итальянцам?

– За деньги, – ответил Тункара.

– И что, итальянцы много платят? – спросил Нестеров.

– Да куда там! Одну лиру и 50 граммов муки в день. И за это люди борются против своей страны.

– Неужели все так плохо?

– Голод… На юге еще не так страшно, а вот север, города Аксум, Керен, уже давно испытывают нехватку продовольствия. Люди оттуда бегут, нанимаются к итальянцам, а те бросают их против регулярных войск негуса. Что для простого человека слова «договор», "независимость", «протекторат»? Инджера для них понятнее.

Малькамо сидел, опустив голову. Его смуглое лицо почернело от обиды и стыда. Слова молодого фитаурари горько ранили его в самое сердце. Я понимала, что с ним творится: он же полагал негуса Менелика захватчиком власти, а оказалось, что именно Менелик борется за независимость страны, когда его кузен перешел на сторону итальянцев, чтобы удержать власть.

– Простите, уважаемый, – обратился Тункара к Головнину, – я еще не ответил на ваш вопрос. Разведка доложила, что диспозиция такая: у нас около трех тысяч воинов и полутора тысяч винтовок «ремингтон». У кого нет винтовки, вооружены копьями и дубинками. Триста лошадей и сто верблюдов. У противника шесть отрядов дервишей по пятьсот человек, известных своей жестокостью, силой и выносливостью. Ими командуют итальянские офицеры под предводительством генерала Бальдиссера. Кроме них около полутора тысяч наемников башибузуков и тысяча итальянских, хорошо вооруженных солдат, которых генерал держит на базе в Дангиле, позади линии фронта. Он ими рискнет в последнюю очередь, подставив под пули эфиопов самих же эфиопов.

– Есть ли у них артиллерийские орудия? – спросил Аршинов.

– Да, – кивнул Тункара. – четыре орудия у них и два у нас, и для тех не хватает снарядов. Скоро башибузуки пойдут на штурм. Надо будет обороняться и тут каждый человек на счету.

– Мы с вами! – заявил Аршинов. Остальные подтвердили согласие.

– Женщины пусть останутся здесь, за монастырскими стенами. И лекаря не отпускайте – он понадобится раненым. Собирайтесь, господа, уже совсем рассвело.

Агриппина, не скрывая рыданий, бросилась к Сапарову и обняла его. Он молча погладил ее по голове, потом оторвал от себя ее руки. Григорий вышел за ним.

– Прикажите вернуть нам наше оружие и лошадей, – сказал Головнин. – Я, конечно, не профессиональный военный, но поохотиться люблю. Просто сегодня это будет двуногая дичь.

Во дворе послышались крики. Мы выбежали наружу.

Над нами, в синем небе, парил огромный воздушный шар! В нем сидели два итальянца. Один смотрел в подзорную трубу, другой отвязывал балласт – мешки с песком и бросал их вниз. Шар от этого качало, и он понемногу набирал высоту.

– Заряжай! По шару пли! – приказал Тункара.

Первым среагировал Головнин. Он прицелился и выстрелил. Раздался свист – пуля пробила оболочку. Шар стал стремительно опускаться, влекомый ветром. Аршинов вскочил на коня.

– Вперед! Схватим лазутчиков!

Григорий с Сапаровым поскакали за ним. Издалека, навстречу им приближались всадники. Тункара послал отряд на помощь, а я молила Господа, чтобы нащи друзья успели вернуться с добычей до того, как их настигнут башибузуки.

Успели! Противника встретили огнем – толстые стены монастыря защищали стрелявших. Наша отважная троица возвращалась, пригнувшись к гривам, у Аршинова через круп коня был перекинут итальянец: он висел, как тряпичная кукла.

Итальянца привели в чувство, он ошарашено смотрел по сторонам, не понимая, как среди эфиопов оказались белые европейцы, которые с ними заодно.

Итальянца увели для допроса. Второй, бывший в корзине, разбился насмерть. Страшная смерть.

Мы занялись лошадьми. Сапаров седлал их, Григорий проверял сбрую. За этим занятием я и не заметила, как к нам подошел Астер Тункара и спросил Аршинова:

– Сколько вас человек?

– Все здесь, – ответил Аршинов. – Семеро мужчин и две женщины.

– Не отбивался ли от вас кто-то еще?

– Нет. Мы держимся вместе. А что случилось?

– Итальянец утверждает, что видел сверху всадника. И судя по одежде на вас, тот тоже был русским, у него похожие сапоги, – Тункара показал на сапоги казака.

– Как он увидел сапоги? – спросила я.

– В подзорную трубу.

– И где этот человек? – спросил Нестеров.

– Как только он заметил воздушный шар, тут же пришпорил коня и скрылся в ущелье.

– Его нужно найти! – заявил Аршинов. – Может, это, действительно, человек из нашей колонии, спешит к нам, чтобы сообщить что-то важное.

– Тогда почему он прячется?

– Не от нас же, – возразил Аршинов. – Кто знает, что у него на уме?

Но тут раздался взрыв совсем неподалеку от нас.

– Полина, Груша, в укрытие! За мной, друзья! – закричал Аршинов, вскочил на коня и поскакал на арену боевых действий, которой служила большая песчаная поляна позади монастыря. Наши мужчины устремились за ним. Со мной остался только Нестеров.

Вскоре стали прибывать раненые. Мы работали, невзирая на грохот вокруг, крики и стоны: перевязывали, чистили, промывали раны, но, к сожалению, ощущалась нехватка всего. Нам помогали монахи, но и от них было скорее психологическое подспорье.

Так продолжалось до заката. Урвав минутку, я выбегала за монастырские ворота, чтобы посмотреть, не возвращаются ли наши, но в огромном поле, все в дымке от снарядов, ничего нельзя было разобрать, оставалось только надеяться на Господа.

Сердце мое было неспокойно, уже реже стали гулкие взрывы от ударов снарядов, уже длинные тени поползли по монастырскому плиточному двору, а мои соотечественники все не возвращались.

Вдруг в воротах появился Малькамо на взмыленной лошади. Весь в саже, рукав холщевой рубашки оторван:

– Полин, где месье доктор? Аршинов ранен!

Как назло, Нестеров был внутри монастыря, вместе с монахами переносил и устраивал раненых. Не было времени его дожидаться.

– Вот его саквояж! – я схватила кожаный саквояж Арсения Михайловича. – Возьми меня к нему!

Малькамо легко подхватил меня, усадил на лошадь и мы помчались по полю, усеянному неподвижными и стонущими телами.