Текст книги "Я просто тебя люблю (СИ)"

Автор книги: Катерина Снежинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Глава пятая

Глава пятая

Женская логика оставляет неисцеляемый след на мужской психике

(Из наблюдений императора Нахшона II)

Кто не видел пожара в степях, тот вообще никаких пожаров не видел. Что такое горящий лес, дом, да пусть даже замок, бором окружённый? Ничего! Громко, шумно, ярко, вонюче. Ну, страшно немного, но даже весело: сейчас ка-ак шарахнет! Ка-ак грохнет! Ой, мамочка…

Горящая трава – это совсем не страшно. Это ватный, тянущийся, как прокисшее тесто, сонный кошмар, когда понимаешь, что спишь. И от холодного пота насквозь простыни промокли. И сил больше нет засасывающую серость терпеть. А проснуться не можешь.

Тишина вокруг такая… И сравнить то не с чем: вязкая, глушащая, будто в перине, единственные звуки – глухой топот копыт и собственное надсадное дыхание. Ни треска огня, ни гула пламени – ничего. Лишь сбоку тянет жаром, как из духовки: волосы сворачиваются в оплавленные комочки, пересохшие глаза режет, обожжённая раскалённым воздухом кожа шелушится, чешется раздражённо – и не дотронешься.

Дыма тоже нет, лишь туманная завеса над травой: колеблющаяся, мерцающая, словно и она мираж. А над головой пронзительно синее нереальное небо. Никак не подходящее ни тишине, ни призрачной траве, ни хриплому, на срыв, дыханию – твоему и твоей лошади.

От степного пожара не уйдёшь, не опередишь – огонь быстрее любых крыльев. Арха сама видела, как чёрная птица камнем рухнула с неправдоподобно-бесконечного неба. Нет, огонь её не достал – его и не видно, огня-то. Горячий, невероятно горячий, лишённый и глотка кислорода воздух сшиб ястреба, бросил в мерцающую траву.

Шанс спастись, не испечься заживо, всего один, другого никто не даст: уйти из-под ветра, найти уже выжженную землю, обойти пожар, оказавшись позади него. Для этого нужна почти невероятная удача, одна возможность на миллион. И это понимали и демоны, и кони, дико скалящие морды в бахроме пены, пучащие налитые кровью глаза. Через Тьму Шай вынесет двоих, троих максимум. А их шестеро, да ещё и лошади. Кому оставаться, кому спасаться? Тянули до последнего.

А пожар играл с ними – эдакий огромный, огненный кот с гривой раскалённого ветра. Он то дул ровно, нагоняя поток обжигающего воздуха сбоку, будто его кто мехами накачивал. То вдруг замирал, давая на мгновение, всего на один удар сердца поверить: всё кончилось! То бросался прямо в лицо, заставляя коней вставать на дыбы, едва не заваливаясь на бок, разворачивать, нестись в другую сторону – без направления, без цели: только бы уйти, сбежать!

И всё это… как во сне. Есть безумная скачка, есть хрипы, есть уже привычная барабанная дробь крови в висках и гонка, призом в которой всего лишь твоя жизнь тоже есть. Но это тянется, тянется, тянется ночным кошмаром, бесконечно и медленно, неправдоподобно, будто у мира, как у часов, заканчивается завод и он вот-вот остановится.

И завод кончился. Реальность врезалась в грудь, в лицо тараном, выбивая жалкие остатки кислорода. А всего-то и случилось, что рухнул шаевский конь. Сам ифовет среагировать успел, да ещё и Ирду поддержал. Соскочил лаской, спружинив на напряжённые ноги, едва коснувшись земли ладонями. И тут же отдёрнул руки, зашипев: почва нагрелась, словно противень.

Чёрный жеребец завизжал зло, забил ногами, пытаясь встать, вытянул мокрую морду, напрягся так, что вены на шее верёвками вздулись. И лёг, вытянувшись, смирившись, только крутой бок поднимался тяжело, судорожно.

– Поднимай! – крикнула Агной – в голосе самая настоящая ничем не прикрытая паника. – Поднимай его, пешком не уйдёшь!

Демон зачем-то стащил на шею косынку, которой нос со ртом прикрывал, утёр лицо, огляделся растерянно – на Архе взгляд даже не остановился. И махнул шаверке: езжайте, мол.

– Хотя бы её через Тьму вынеси! – почти взмолилась бабушка, подбородком на внучку показав.

– Сил не хватит, – мотнул головой блондин. – Теперь уж и один не пройду.

Арычар кивнула в ответ, дёрнула аркан, на котором Ведьму держала.

Лекарка хотела сказать, что никуда она без Шая не поедет и даже поводья натянула, но… не успела.

Ветер снова замер, а с ним и всё остальное: отворачивающийся Шай, напряжённо вытянувшаяся в седле бабушка, лежащий на раскалённой земле конь, Ирда, на эту же землю, наоборот, садящаяся. Только и в этом замершем мгновении что-то ещё жило, что-то неопределённое, едва уловимое, на грани чувств. И лишь когда это «что-то» повторилось, до Архи дошло: в ней шевельнулось, толкнулось мягко, будто ладошкой изнутри тронуло. Чуть-чуть тревожно и немного напугано: «Что там такое? Ничего же страшного, правда?»

А замерший ветер дохнул, словно воздуху набрав, ровно дунул сразу отовсюду: с лева горячо, привычно. Спереди, справа, позади дыхание ещё не было раскалённым, терпеть можно. И трава по-прежнему стояла стеной, ещё не мерцая. Но Арха поняла… Да нет, не поняла, а будто на ухо кто шепнул: «Всё, конец!» Значит всё-таки ей на роду сгореть написано?

Поняла-то ведунья другое. Хотя нет, тоже не поняла. Осознала, прочувствовала до щекотки под черепом: у неё внутри… живут. Там, где-то под рёбрами свернулся в темноте крохотный, голенький, с мягкими беззащитными ушками, на мышонка похожий. Абсолютно беспомощный – делай с ним всё, что вздумается. Он в ответ только глазёнки станет испуганно таращить, даже пикнуть не способный. Хотя нет, глазки открыть силёнок не хватит. Но мышонок-то живой. И у него всей защиты только она и есть – Арха. Мама… Это она мама.

– Гоните, ну! – рявкнул Шай, замахиваясь, чтобы шлёпнуть и без того нервно танцующую Ведьму по крупу.

Арха рванула поводья, заставляя лошадь назад податься. Дёрнула ворот рубашки, вцепилась в цепочку, накручивая её на пальцы. Все барьеры, все стены, которые привычно, даже сама этого не замечая, держала – зачем? для чего? – будто тем же огненным ветром сдуло: «Дан!»

Тьма! И вправду, зачем, для чего? «Я сама»? Что сама, почему сама? Когда у неё есть тот, с мягкими ушами, при чём тут «сама», «надоело», «не могу больше»?

Вот сейчас и впрямь не может.

«Дан!»

– Давайте туда! Прорвётесь!

Ведунья не поняла: кто кричит, кому кричит – не до этого было. Приподнялась в стременах, крутя головой, пытаясь найти в мерцающем, подступающем мареве рогатую фигуру, верхом на чёрном жеребце.

«Дан!»

Ответ пришёл. Просто потому, что по-другому случиться не могло. Ну не могло и всё!

«Я здесь…» – как будто в затылок подуло свежим, прохладным.

Помаргивающая туманная дымка дёрнулась в стороны, словно её изнутри одним махом разорвали, выплёвывая, выталкивая из себя тёмные фигуры. Мерещилось: кони в хмарной пелене ногами только перебирают, не касаясь земли. И всадники эти – тёмные, вырезанные на самой Тьме силуэты – казались нафантазированными. Масляно-сдержанно поблёскивающая сбруя, развевающиеся перья на шляпах, плащи… Какие тут могут быть перья, какие плащи? Здесь только пропотевшая до соляной корки рубашка, да чуть влажная косынка на лице. А ещё ватная тишина, даже стука копыт не слышно.

Но почему-то они, абсолютно неправдоподобные, сейчас были единственно настоящими в сонном кошмаре.

«Я здесь» – привычно-уверенное, до боли знакомо-самоуверенное. Реальное.

***

Вот, казалось бы: возлюбленный спас, кошмар и ужас позади, а впереди исключительно тихое безоблачное счастье – живи да радуйся! Кинься на шею драгоценного своего жениха, признайся, что дурой была, поцелуйтесь и отправьте все проблемы в мусор.

Как бы ни так! Во-первых, тот самый драгоценный жених к общению явно не рвался. Наоборот, старался подальше держаться, а в сторону наречённой и не смотрел даже. Во-вторых, кидание на шею ничему не помогло. Дан постоял, терпеливо пережидая, когда Арха с него слезет, да и отошёл. С поцелуем, понятно, тоже ничего не вышло.

Конечно, всё на усталость списать можно. Лекарка никогда не задумывалась, легко это или тяжело через Тьму ходить. Сегодня у богини настроения общаться не было, и шуток она не шутила, за что спасибо ей большое. Вот только видимо, четырём лордам, даром, что высшим, непросто далось перетаскивание четырёх же шаверов, двух ифоветов, одной лекарки и пяти лошадей в придачу.

И перенеслись-то недалеко – на скальный клин, горбящийся над степью драконьим позвоночником. Отсюда пожар был хорошо виден, особенно когда солнце садиться начало: висел над землёй купол плотного, неподвижного, совсем почему-то не клубящегося дыма, подсвеченного снизу оранжевым. И даже странно, почему там, среди горящей травы, он совсем незаметен?

Пока Ирраш, предварительно дав Шаю в челюсть, подробно, обстоятельно, эмоционально и очень громко рассказывал Архе, почему она дура, Тхия, молчаливым неодобрением и укоризненными взглядами демонстрируя ведунье её идиотизм, нашёл пещерку. Не пещеру даже, а просто арку в камне, зато с потрясающе прохладным ручейком. Бабуле это нагромождение камней не понравилось. Агной пробурчала, мол: «Незачем здесь без дела появляться!» – но пояснять ничего не стала, только рукой махнула.

Костёр разводить никому не захотелось. Подкрепились хлебом и сыром, розданным бывшими гвардейцами, и все дружно завалились спать. И никакого тебе безоблачного счастья.

Лишь лекарке не спалось. Вернее, она, было, провалилась в дрёму. Но вдруг стало так жарко, что Арха на ноги вскочила, подбежала к роднику, на колени упала да и сунула голову в воду. От холода виски заломило и зубы, зато лицо немедленно печь перестало. Выпрямилась, отряхнувшись, как кошка – прикасаться к обожжённой коже руками и думать не хотелось.

Дан стоял неподалёку, сунув ладони за ремень, камзол перетягивающий, смотрел на ведунью. Почему-то так неудобно стало, будто её чужой за чем-то неприличным застукал. Главное, не понять, от чего некомфортнее: оттого, что чужой или потому, что неприличное сделала.

– Спасибо, – пробормотала лекарка, ничего умнее не придумав.

– За что? – помолчав, равнодушно поинтересовался хаш-эд.

– За то, что нас искали. Мне Адин сказал: вы с утра по степи…

Лорд Харрат мотнул головой: непонятно, то ли соглашаясь, то ли во Тьму девушку вместе с её благодарностями посылая. Развернулся, да и пошёл к выходу. И опять же непонятно: расценить ли это как приглашение или оставить демона в покое?

Арха следом поплелась, потому как невозможно вот так чувствовать: Дан – и вдруг чужой?

А снаружи хорошо было. Уже совсем стемнело и небо над головой перевёрнутой чашей с бисером звёзд, каждая размером с яблоко. И тонкая полоска зарева на горизонте выглядела романтично. Цикады тихонечко стрекотали. Ветер, прохладный и совсем не страшный, зарылся пальцами в мокрые волосы.

Хаш-эд далеко отходить не стал. Облокотился о колено, поставив ногу на камень, нагнулся вперёд, сгорбился.

– Дан, ну честное слово! Я на самом деле ни в чём не виновата и этот…

– Дело не в этом, – тут же перебил её демон, а у самого голос всё такой же ровный и совсем безучастный – никакой.

– И в чём же дело? – обречённо выдохнула лекарка.

Вот так, получается? Здесь и сейчас, в самый раз после того, как она едва не погибла; сразу следом за осознанием, что значит беременной быть, и состоится Тот Самый Разговор? Наверное, давно пора поговорить. Нет, не так. Давным-давно пора бы поговорить – вот как. И ни подходящего времени, ни подходящего места для него никогда не найдётся. Но сейчас… Как-то это совсем несправедливо.

Главное, запросто можно развернуться да уйти, Дан останавливать не пожелает – это точно. Всё останется по-прежнему, можно сделать вид, будто ничего такого и не происходит.

– Почему ты со мной не поговорила?

А вот сейчас можно спросить: «О чём?», потом прицепиться к словам, перевести совсем на другое…

– А смысл? – откликнулась тихо.

– Весь смысл в том, чтобы ответ получить, желательно правдивый, нет?

Хаш-эд глянул на лекарку через плечо, но темно, лица не разглядеть. Только далёкое пламя чуть подсвечивает кончики рогов.

– Ты политик. Тебе врать, как дышать, – пожала Арха плечами.

– Хочешь, Тьмой поклянусь?

– Не хочу. Слишком уж много мы клялись. Кажется, между нами ничего, кроме этих самых клятв и нет.

Вроде бы, кто-то уже говорил, будто между ними ничего, кроме клятв, нет. Правда, это давно было. Сейчас и не вспомнить, кто сказал. Наверняка Адин, кто же ещё?

– То есть правду тебе знать и не обязательно, – по-прежнему равнодушно резюмировал Дан. – Тогда, чего ты хочешь?

– Данаш, принцы не женятся на простолюдинках.

– Не женятся, – согласился демон.

– И лорды не влюбляются в нищенок.

– Не влюбляются.

– А человечки не становятся первыми леди империи.

– Третьими, а то и десятыми, – холодно поправил Дан. – Есть ещё королевы, принцессы, тётушки-матушки. Но да, не становятся.

– Тогда к чему это всё?

И снова руками развела, и снова плечами пожала, и головой помотала, будто бы не она это всё говорила, а если и говорила, то не те ответы слышала. Но как по-другому реагировать?

– Ты не простолюдинка, не нищенка, и не человечка. Ты леди Арахша ашэр Нашкас из рода Каро. Конечно, тоже мезальянс, но его мне простят.

Помолчали. Вроде бы всё сказано, а на самом деле ничего. Вот совсем ничего: как было, так и осталось.

– Поправь меня, если ошибаюсь, – начала Арха, сумев-таки затолкать в желудок очень большой, очень ёжистый, и очень горький ком. – Вот всё с самого начала. Мы познакомились и ты захотел…

– Тебя трахнуть, – любезно подсказал лорд, решивший, видимо, побыть откровенным и честным.

– Вот именно, – опять покивала лекарка. – Потом эти ваши долги дурацкие. Но, наверное, ещё и забавным показалось такую ручную зверушку себе завести, правильно? А что, сам же говорил: необычная, мужчины на меня ведутся, забавная, да ещё и влюблённая до одури. Верно?

– Верно, – согласился лорд. – Кажется, в другом тебя и не убеждали.

– Ну да, ты сразу сказал, что ничего кроме места любовницы, мне не светит.

– Сказал, – рога на фоне неба едва заметно шевельнулись – кивнул. – Я никогда не принуждал, ни разу. Выбор всегда твой.

– Принуждал, – хотела улыбнуться, да губы в улыбку никак не складывались. – Но я не сопротивлялась. Только скажи, что потом-то случилось? Нет, я не про то, как пытался… до себя подтянуть. Мне лишь интересно, когда заставлял отца меня признать, уже просчитал, как вынудишь Ирраша в род взять или идея позже пришла?

– Это имеет значение?

– Да нет, пожалуй. В ваших интригах разбираться – голова заболит. Но на вопрос ты всё-таки ответь.

– Какой?

– Что же потом-то случилось?

Кое-чему она у своих демонов всё-таки научилась. Например, упрямству.

– Понял, что ты моя, принадлежишь мне. Ты мне нужна. Очень. Это хотела услышать?

– Нет, не это.

Дан кивнул, снова соглашаясь. Ведь и сам знал, что не это.

– А больше мне дать нечего.

– Да почему, Тьма тебя задери?!

– Спроси у Шая, чего вся ваша любовь стоит, – глухо проговорил Дан выпрямляясь. – Спроси у моей маменьки и Адаши. У Адаша тоже можешь поинтересоваться, у Адина.

– У Тхия с Ю, – с энтузиазмом продолжила лекарка, – у Ирраша с Ллил.

– У них особенно, – хмыкнул хаш-эд. – Мы завтра в столицу возвращаемся. С нами поедешь?

А это, пожалуй, был самый сложный вопрос. Знать бы, как на него правильно ответить. И есть ли он, правильный ответ.

– Нет, мне надо… – мотнула головой, то ли показывая, что ей надо. То ли слёзы смаргивая. – Мне надо.

– Хорошо, я буду ждать, – прозвучало это, как клятва. Дан потянулся, провёл, будто слепой, пальцами по лбу лекарки, носу, щеке. – А бастардов у меня никогда не было.

Развернулся, да и ушёл в пещеру.

***

Хаш-эд то ушёл, а Арха осталась. Уселась на тот же камень, подобрав ноги, прижав коленки к груди. Очень, ну просто почти невыносимо хотелось плакать. Но ведунья не стала. И не потому, что слезы тут вряд ли помогли бы. Примерещилось, что от рёва мышонок проснуться может. Зачем ему это? Там, внутри, тихо, спокойно и уютно – пусть так и останется.

– Фу-ты ну-ты, страсти какие! – фыркнуло совсем рядом. – Аж на слезу пробрало.

– Кто здесь? – почему-то шёпотом взвизгнула лекарка и сама себе рот зажала, тоже непонятно зачем.

– Я здесь, ты здесь, а кто нам ещё нужен? – рассудительно отозвалась темнота. – Нет, если, конечно, хочешь, можно твоего рогатого обратно позвать, да за надо ли?

– За надо? – тупо повторила ведунья.

– Ну я про тоже, – согласились рассудительно. – Не за надо.

– Да вы кто?

– Я-то? – удивилась темнота, будто в жизни такого глупого вопроса не слышала. – Я – это я. И ты – это ты. По-другому разве может быть?

– Простите, но я вас не вижу совсем, – призналась Арха, уже морально готовая завизжать теперь по настоящему – так, чтобы в Ахаре услышали.

– А зачем тебе на меня смотреть? – хихикнуло удивлённо. – Я, чай, не невеста на выданье, да и ты на хорошего жениха не смахиваешь, нарчар. Впрочем, на плохого тоже не похожа. Хотя вот невеста получилась хоть куда. Тощая, бледная, с пузом и рыдает, – темнота рассыпалась сухими, отрывистыми смешками, как горохом. – Ну чего ты меня боишься-то? Вон, истряслась вся, глядеть радостно. Бабка я твоя.

– Ещё одна?

– Не ещё одна, а всего лишь вторая по роду. По уму-то и первая, – темнота возле локтя ведуньи не то чтобы посветлела, но как будто подтаяла, жиже сделалась. И оказалась, что рядом с камнем сидит себе шаверка. Архе примерещилось, что она в лекарку змеёй швырнула. На самом же деле просто клюкой за плечо зацепила, не дав с камня сверзиться. А потом и в запястье тонкими костлявыми пальцами впилась, помогая выпрямиться. – Ну и куда это ты собралась, кровь от крови моей? – поинтересовалась ехидно. – Сама пришла, не звал тебя никто и бежать? Ничему, видать, родня не научила, даже ведовству!

– Ведовству?!

– Вежливости! – огрызнулась шаверка.

И подняла голову, скинув на плечи то ли капюшон, то ли просто покрывало. Темнота не давала лекарке женщину рассмотреть как следует. Но одно Арха могла сказать точно: возраст бабушки – той, что в пещере спала, а не вновь обнаруженной – ей определить было не под силу. Эта же оказалась старухой. Да такой, основательной, одной ногой на погребальном костре стоящей.

– Ну, и чего припёрлась? – поинтересовалась бабка уже без всяких смешков, неприязненно даже.

– Да мы тут случайно оказались. Там пожар, а мы сюда и… – забормотала лекарка, судорожно соображая, пора уже на помощь звать или ещё подождать можно?

– Здесь никто случайно не оказывается, – сообщила старуха веско, наставительно. – К Элной-ара Тьма просто так никого не приводит. Раз очутилась тут, значит, за надобностью, – странная шаверка вдруг понизила голос до свистящего шёпота. – Места тут тайные, заповедные. Вот сколько живу здесь, а самой порой боязно. Тени какие-то, шепотки по ночам чудятся. А то вдруг раз!.. Эй, ты куда намылилась-то опять?

– Никуда, – проворчала ведунья, обратно на камень забираясь. – Я упала. Так что там раз?

– Да то и раз. А, может, два или даже три, – отмахнулась шаверка. – Одно я тебе скажу, девочка. Ты страдания-то свои не страдай. Нету на то достойной причины. И недостойной нет. Никакой не-ту, – она развела руками, едва не задев клюкой Арху по носу. – Вот ты мне ответь. Если кто-то, к примеру, свою жизнь едва ль не с колыбели расписал и идёт себе так упорненько, трудненько, но идёт, шажок за шажочком задуманное свершая, а?

– Что?

– Отвечай, давай! – грозно потребовала бабка.

– Так вы вопрос-то задайте, – робко посоветовала лекарка.

– Ты глухая, что ль, или дура навовсе? – удивилась старуха. – Вроде на имперском изъясняюсь, не на гхарском. Ладно, спрошу ещё раз: за ради чего он это всё бросить должен?

– Ну-у…

– А ты не нукай! – прикрикнула шаверка. – Лошади твои вон там, а меня не запрягла! Давай, давай, соображай.

– Если близкому беда грозит? – ещё осторожнее предположила лекарка.

– Это кому такому-разэтакому тут беда грозит? – вконец рассвирепела женщина. – Тебе, недоразумение с выменем? Да что-то никакой беды над тобой не вижу! А ну хватит себя пупом мира считать!

Ведунья опять едва с камня не свалилась, шарахнувшись от свистнувшей кнутом клюки.

– Я ничего не понимаю… – протянула жалобно, нервно на пещеру оглядываясь.

Кажется, на помощь позвать всё же стоило.

– Вот хоть бы раз, хоть бы один разочек с первого раза кто понял, – хныкнула старуха, утирая сморщенную, как печёное яблоко, щеку. – Этому всё разжуй да в рот положи. Этому разъясни. Уж думала, в родной-то крови мозгов побольше, а туда же – дура и есть. Слушаешь меня или нет?

– Слушаю, – покорно согласилась Арха.

– А раз слушаешь, то отвечай. Ну вот кто в том виноват?

– В чём?

– Ах ты, Тьма! Ну, говорю же, говорю! Ты чего получить желаешь? От жизни своей кривой? Вот там хотела лекарем стать, в книжках умных рылась. А потом? Ну, соображай быстрее, некогда мне тут с тобой.

– Откуда вы?..

– Я всё ж Элной-ара, а не кобыла недоенная, – хмыкнула шаверка. – Ну, отвечай скорее!

– Да не знаю я! – выпалила вконец растерявшаяся лекарка.

– А я об чём?! – возликовала бабка. – Про тоже талдычу, уже весь язык отболтала. Не знаешь ты, чего тебе и нужно, урыльник твой поросячий. А от мужика, у которого всё по шажочкам расписано, ещё требуешь чего-то. Промежду прочим, чего и требуешь, сама не знаешь. Ты б в себе покопалась: чего хочу? Чтоб на руках с утра до ночи носил? Чтоб сидел рядышком, за ручку держал? Чтоб в глазки глядел?

– Да какие глазки?!

– Во-во, и я о том же, – старуха ласково погладила ведунью по руке. – Ты в себя-то загляни, загляни. Самое время сейчас, ведь никто за плечом не маячит. Нету ничьей власти – ни Тьмы, ни Жизни. Пойми, что тебя надобно, нарчар. А там уж и мужику несчастному душу выедай по кусочкам.

– Я выедаю? – тяжко изумилась Арха.

– Ты, ты! – закивала шаверка радостно.

Видимо, обрадовалась, что лекарка поняла, что ей втолковать пытались. Разубеждать полоумную ведунья побоялась.

***

Вроде бы всем давно известно: нервировать беременных женщин нельзя. Но в последнее время окружающие только и делали, что Арху пугали. Причём делали это удивительно однообразно, подкрадываясь незаметно. Вот и родная бабуля объявила о своём появлении тем, что внучке руку на плечо положила, да ещё похлопала успокаивающе. Хорошо, что сама за спиной ведуньи встала – лишь поэтому лекарка опять не навернулась.

– Проснулась – смотрю, а тебя нет, – заботливо пояснила Агной. – Решила проведать. Зря мы всё же дозорных не выставили. Конечно, тут, вроде, злодеев тут сроду не водилось, но глаза лучше открытыми держать. Хотя оно и понятно: что с мужчин возьмёшь? Они духом слабы, значит, и в теле сил немного.

– Сама же чего сторожить не встала? – насмешливо спросила старуха, на земле сидящая. – Легко на мужиков пенять, когда по старости да немощности сил осталось – сурок наплакал.

– Ты бы шла в пещеру, нарчар, – будто ничего не слыша, заботливо посоветовала степнячка. Эдаким специальным нежно-бабушкиным голосом посоветовала – Архе от неё подобного слышать ещё не доводилось. – К утру же сквозить стало, как бы тебе не простыть. А то смотри, я своих мужчин попрошу, рядом лягут, согреют.

– Нет, не надо! – выпалила лекарка, представив, как на такую заботу её демоны отреагируют. – Всё хорошо, мне и так жарко!

– Ну, смотри, – усомнилась шаверка. – Только себя-то беречь надо.

– Ты её слушай, слушай, нарчар, – хихикая, подсказала старуха. – Как уж себя-то сберечь, красотка Агной не понаслышке знает. Ей до других дела нет, лишь бы собственная шкурка в целости осталась. Да ещё в тепле и уюте, золотом украшенная. И ведь не посмотрит, что золото чужое, а тепло ворованное!

– Ничего я у тебя не крала, дура старая! Я не виновата, что ты спятила!

Вопящей Агной, да ещё так, что слюна брызгала, Архе видеть тоже ещё не приходилось. С другой стороны, много ли она про родную бабку знала?

– Спятила-поспятила! – завопила в ответ старуха, проворно на ноги вскакивая и даже про клюку свою забыв. – Сама дура, дура, дура! – лекарка была уверена: сейчас язык покажет. Не показала. – Скажешь, не ты у меня жениха увела? Другая, может, кто?

– Да не был он никогда твоим женихом! Он от тебя, как от бешеной кобылицы шарахался!

– Не ври, чего не знаешь! Он в твой шатёр зашёл, просто потому, что заблудился!

– Не заблудился, а от тебя прятался! Ты его своей рожей овечьей напугала до икоты!

– А с чего она у меня вдруг овечьей стала? Кто на меня ос наслал, кто мёдом меня намазал, пока спала? Не ты?

– Мало намазала! Надо было тебя в муравейник сунуть! Ты мне подпругу подрезала и тетиву подпалила!

– Так ведь не просто ж так! Кто у меня подвеску с камешками голубенькими попёр?

– Сама вначале у меня спёрла, а потом говорит, будто её, будто я? Как тебя Тьма только выносит?! Так и не выносит же, потому ты до сих пор и не сдохла, карга старая!

– А это, вообще, кто?

Негромко, так, что Арха, над ухом которой клекотали две разъярённые демонессы едва расслышала, поинтересовалась Ирда. Оказывается, пока шаверки пытались друг друга перекричать, спящие в пещере успели проснуться и наружу вылезти. Впрочем, это как раз и не удивляло. Гневных женских воплей даже цикады испугались, присмирели.

– Если я всё правильно понял, – пояснил один из «наложников», демонстрируя, что имперский местные шаверы всё же знают, – та, что с палкой – уважаемая Элной-ара. Другой тут взяться неоткуда, на этой горе только она живёт.

– И кто такая эта Элной-ара? – почесав нос, поинтересовался Шай.

– Видящая, – пожал плечами шавер. – Умеющая зрить то, что было и то, чему ещё только суждено случиться. Но об этом её редко спрашивают. Не дело смертным знать, что им Тьма уготовила. Потому к ней и обращаются только за тем, чтобы она растолковала, как сейчас жить. Советы даёт толковые. Если, конечно, понять. Уж больно запутанно говорит.

– Это точно, – подтвердила Арха, бочком, перебирая руками по камешку, отодвигаясь от старух.

– Н-да, – хмыкнул Дан. – Говорят и впрямь запутанно. Ирраш, разобрался бы ты, что ли?

– Почему я? – изумился лорд Нашкас. – Это не мой род, не мои женщины. Я тут вообще чужой.

– Зато шавер, – ухмыльнулся Шай, скривив надутую кровоподтёком щёку, – тебе и карты в руки.

– Я ещё жить хочу, – пожал плечами грозный капитан столичной стражи.

– Ну а вы? – хаш-эд искоса глянул на «наложников».

Неприязненно так глянул. Может, всё-таки слышал предложение заботливой бабули? Или ему просто местные нравы не нравились?

– А что мы? – хмыкнул тот самый, имперский знающий. – Нам только Агной-ара приказывает.

– Не смотри на меня! – выставил руки Тхия. – Я больше в женскую драку не влезаю.

– Так драки ещё и нет, – заметил Адин.

И припоздал с замечанием. Потому что пока он говорил, шаверки успели-таки в волосы друг другу вцепиться. Визжа и завывая, как самые натуральные кошки, покатились по земле, совершенно неженственно лягаясь.

Арха понятия не имела, как происходят демонические бои за право сильного. Вполне возможно, что её неведомый дед тоже отстаивал свою власть, пытаясь супруге глаза выцарапать, но это вряд ли. По совсем не экспертному мнению лекарки, Агной-ара в такой драке не сильна была. Старуха с клюкой явно брала верх. Уже и уселась на поверженную степнячку, левой рукой вцепившись в шевелюру соперницы, а правой клюкой охаживая.

– Дан, как-то это… нехорошо, – высказал своё мнение Тхия, то ли неприязненно, то ли болезненно морщась.

– И почему всегда я? – едва слышно вздохнул хаш-эд.

Но, видимо, вздох расслышала не только лекарка.

– Потому что это твои будущие родственницы? – усмехнулся Ирраш.

– Твои тоже, – мрачно буркнул лорд Харрат.

– Справедливо, – мигом посмурнев, согласился шавер.

И глянул на Арху очень, ну просто очень недовольно. И вот как так получается: чтобы не случилось, чтобы не стряслось, а виноватой она оказывается? Проклял, что ли, кто при рождении?

А Дан на лекарку так и не посмотрел. Он, кажется, её вообще не замечал.