Текст книги "Собрание сочинений, том 19"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 47 страниц)

Что этим судоходством по Балтийскому морю занимались не римляне, свидетельствуют, во-первых, туманность всех их представлений о Скандинавии, во-вторых, отсутствие каких бы то ни было находок римских монет на берегах Каттегата и в Норвегии. Кимврские предгорья (Скаген), которых римляне достигли при Августе и откуда они увидели простиравшееся перед ними бесконечное море, были и остались, по-видимому, крайним пунктом их непосредственных морских сношений. Отсюда следует, что германцы сами плавали по Балтийскому морю, поддерживали торговые сношения и завозили в Скандинавию римские деньги и изделия. Да иначе и не могло быть. Со второй половины третьего столетия совершенно неожиданно начинаются саксонские морские набеги на галльские и британские берега, и притом с такой смелостью и уверенностью, которые не могли быть приобретены ими вдруг, а, наоборот, предполагали длительное и основательное знакомство с плаванием в открытом море. А такое основательное знакомство саксы – под этим именем мы должны здесь иметь в виду также все племена полуострова кимвров, т. е. также фризов, англов и ютов – могли приобрести только в Балтийском море. Это большое внутреннее море, без приливов и отливов, куда юго-западные атлантические штормы приходят лишь после того, как уже в значительной мере исчерпают свою силу в Северном море, этот вытянутый в длину бассейн с его многочисленными островами, заливами и проливами, где при переезде с одного берега на другой лишь очень короткое время не видно земли, был словно создан для упражнений вновь развивавшегося судоходства. Уже шведские рисунки на скалах, приписываемые бронзовому веку, с их многочисленными изображениями весельных лодок, указывают на издревле существовавшее здесь судоходство. Находка в Нюдамском болоте в Шлезвиге представляет собой построенную в начале третьего столетия из дубовых досок ладью в 70 футов длины и 8—9 футов ширины, вполне приспособленную к плаванию в открытом море. Здесь вырабатывалась в тиши та техника судостроения, та сноровка мореходов, которые впоследствии обеспечили саксам и норманнам возможность совершать свои завоевательные походы в открытом море и благодаря которой германское племя до сих пор стоит во главе всех морских народов мира.

Римские монеты, попадавшие до конца второго века в Германию, были преимущественно серебряными денариями (1 денарий = 1,06 марки). При этом германцы, как нам сообщает Тацит, предпочитали старые, давно известные им монеты, с зубчатыми краями и с изображением парной колесницы. И действительно, среди старых монет было найдено много и этих serrati bigatique. В этих старых монетах содержалось только 5%—10% меди. Уже Траян велел прибавлять к серебру 20% меди; этого германцы, по-видимому, не заметили. Но когда Септимий Север с 198 г. повысил примесь до 50%—60%, то это уже вызвало недовольство у германцев; позднейшие неполноценные денарии встречаются в находках только в виде исключения, ввоз римских денег прекратился. Он возобновился лишь после того, как Константин в 312 г. установил в качестве монетной единицы золотой солид (72 солида на римский фунт чистого золота в 327 граммов, т. е. 1 солид = 4,55 грамма чистого золота = 12,70 марки); с тех пор в Германию, а еще больше на Эланд и особенно Готланд идут преимущественно золотые монеты, солиды. Этот второй период ввоза римских денег, период солида, продолжается для западноримских монет до конца существования Западной Римской империи, для византийских– до Анастасия (умер в 518 г.). Находки приходятся большей частью на Швецию, датские острова и некоторые – на германское побережье Балтийского моря; во внутренних областях Германии они встречаются только изредка.

Порча монеты, которую производили Септимий Север и его преемники, сама по себе, однако, не может служить объяснением внезапного перерыва торговых сношений между германцами и римлянами. Были, по-видимому, и другие причины. Одной из них несомненно служили политические отношения.

С первых лет третьего века начинается наступательная война германцев против римлян, и приблизительно к 250 г. она уже разгорается по всей линии от устья Дуная до Рейнской дельты. Между воюющими сторонами, конечно, не могло уже быть никакой регулярной торговли. Но эти внезапно возникшие упорные наступательные войны сами нуждаются в объяснении. В условиях внутренней жизни Рима такого объяснения найти нельзя; напротив, империя еще повсюду оказывает успешное сопротивление и в промежутки между отдельными периодами крайней анархии все еще выдвигает – как раз в это время – могущественных императоров. Следовательно, нападения германцев были вызваны переменами, происшедшими у них самих. И здесь опять-таки находки позволяют объяснить это.

В начале шестидесятых годов нашего столетия в двух шлезвигских торфяных болотах были сделаны исключительной важности находки, которые были тщательно исследованы Энгельхардтом в Копенгагене и после разных странствований помещены теперь в Кильском музее. От прочих находок подобного рода их выгодно отличают находящиеся в них монеты, которые устанавливают древность находок довольно точно. Одна из них, из Ташбергского болота (по-датски – Thorsbjerger) около Зюдербрарупа, содержит 37 монет, чеканенных в период от Нерона до Септимия Севера; другая находка, из Нюдамского болота – занесенного илом и превратившегося в торфяник морского залива – содержит 34 монеты за время от Тиберия до Макрина (218 год). Находки относятся несомненно к периоду между 220 и 250 годами. В их числе имеются предметы не только римского происхождения, но и много других, сделанных в самой Германии, предметов, которые, почти полностью сохранившись в железистой торфяной воде, с поразительной ясностью показывают нам состояние северогерманской металлической промышленности, ткачества и судостроения, а рунические знаки на них показывают нам также состояние письменности в первую половину третьего столетия.

Еще более поражает нас здесь самый уровень промышленности. Тонкие ткани, изящные сандалии и хорошо сработанные шорные изделия указывают на гораздо более высокую ступень культуры, чем та, на которой стояли тацитовские германцы; но что нас особенно изумляет, так это туземные металлические изделия.

Что германцы принесли с собой со своей азиатской родины знакомство с употреблением металлов, доказывает сравнительное языкознание. Знакомство с добыванием и обработкой металлов у них, может быть, также было, но едва ли уже в то время, когда они столкнулись с римлянами. По крайней мере, у писателей первого века не встречается никаких указаний на то, что между Рейном и Эльбой добывали и обрабатывали железо или бронзу; они скорее приводят к противоположным выводам. Правда, относительно готинов (в Верхней Силезии?) Тацит говорит, что они добывают железо, а соседним квадам Птолемей приписывает изготовление железных изделий, но и те и другие могли ведь заимствовать с берегов Дуная умение плавить железо. И находки I века, возраст которых подтверждается монетами, также нигде не содержат местных металлических изделий, а только римские; да и зачем было бы привозить в Германию в массовых количествах римские металлические товары, если бы там существовала собственная обработка металлов? Правда, в Германии встречаются старые формы для отливки, незаконченные бронзовые отливки и отходы литья, но все это без монет, удостоверяющих их давность; по всей вероятности, это следы догерманской эпохи, остатки изделий из бронзы, сделанных странствующими этрусскими литейщиками. Впрочем, бесполезно ставить вопрос о том, совершенно ли забыли переселившиеся германцы обработку металлов; все факты говорят за то, что в первом веке они не занимались никакой или почти никакой обработкой металлов.

Но тут вдруг выступают на сцену находки в Ташбергских болотах и обнаруживают неожиданно высокий уровень развития местной металлической промышленности. Застежки, металлические бляхи для украшений с изображениями голов животных и людей, серебряный шлем, совершенно закрывающий все лицо, за исключением только глаз, носа и рта, кольчуги, сплетенные из проволоки, требовавшие чрезвычайно усидчивой работы, так как проволоку приходилось предварительно выковывать (волоченье проволоки было изобретено лишь в 1306 г.), золотой головной обруч, – не упоминая при этом о других предметах, местное происхождение которых может быть подвергнуто сомнению. С этими предметами, найденными при раскопках, обнаруживают сходство предметы из Нюдамского болота, из болотной раскопки на острове Фюнене и, наконец, из одной богемской находки (в Горжовице), сделанной также в начала 60-х годов: роскошные бронзовые диски с изображением человеческих голов, застежки, пряжки и т. п. —совершенно того же рода, что и ташбергские, во всяком случае, следовательно, той же самой эпохи.

Начиная с третьего века металлическая промышленность, все более совершенствуясь, распространилась, по-видимому, по всей германской территории; ко времени переселения народов, примерно к концу V века, она достигла сравнительно высокого уровня. Не только железо и бронза, но также золото и серебро регулярно обрабатывались, по образцу римских монет чеканились золотые брактеаты [монеты с чеканкой только на одной стороне. Ред.], производилось золочение неблагородных металлов; встречаются инкрустации, эмалевые и филигранные работы; часто при неуклюжем общем виде изделия на нем можно обнаружить в высокой степени художественные и с большим вкусом сделанные украшения, лишь отчасти представляющие подражание римским; это главным образом относится к застежкам и пряжкам или брошкам с их определенными характерными формами, которые встречаются повсюду. В Британском музее хранятся застежки из Керчи, на Азовском море, рядом с совершенно одинаковыми, найденными в Англии; можно подумать, что те и другие сделаны в одной мастерской. Стиль этих работ – часто при довольно резких местных особенностях – в основных чертах тот же самый на всем пространстве от Швеции до Нижнего Дуная и от Черного моря до Франции и Англии. Этот первый период германской металлической промышленности на континенте приходит к концу вместе с окончанием переселения народов и со всеобщим принятием христианства; в Англии и Скандинавии он продолжается несколько дольше.

Как широко было распространено это производство у германцев в VI и VII веках и насколько сильно оно уже тогда выделилось как особая отрасль промышленности, свидетельствуют «Правды». Кузнецы, в частности кузнецы, изготовляющие мечи, золотых и серебряных дел мастера часто упоминаются в «Алеманнской правде», среди них даже такие, которые подвергались публичному испытанию (publice probati). «Баварская правда» наказывает за воровство, совершенное в церкви, в поместье герцога, в кузнице или на мельнице, повышенным штрафом, «потому что эти четыре здания являются общественными домами и постоянно стоят открытыми». За убийство золотых дел мастера платят, по «Фризской правде», виру на ¹/₄ выше, чем за других людей этого сословия; «Салическая правда» оценивает обыкновенного раба в 12 солидов, а раба-кузнеца (faber) в 35 солидов.

О судостроении мы уже говорили. Нюдамские суда – гребные ладьи; побольше – из дуба, на 14 пар гребцов, и поменьше – из соснового дерева. Весла, руль, ковши еще находились в самом судне. Только после того как германцы стали посещать также и Северное море, они, по-видимому, заимствовали у римлян и кельтов употребление паруса.

Гончарное дело было им знакомо уже во времена Тацита, правда, только ручное гончарное ремесло. На границе, именно с внутренней стороны пограничного вала в Швабии и Баварии, у римлян были большие гончарные мастерские, в которых работали и германцы, как о том свидетельствуют выжженные на изделиях имена рабочих. Через них в Германию, должно быть, проникло знакомство с гончарным кругом и глазурью, а также и более совершенные технические навыки. Изготовление стекла также стало известно германцам, вторгшимся в задунайские земли; в Баварии и Швабии часто находили стеклянные сосуды, цветные бусы и стеклянные инкрустации на металлических товарах, все – германского происхождения.

Наконец, мы видим уже повсеместное распространение и применение рунической письменности. В ташбергской находке имеются ножны для меча и пряжка от щита с руническими надписями. Те же рунические знаки мы находим и на золотом кольце, найденном в Валахии, на пряжках из Баварии и Бургундии, наконец на древнейших рунических камнях Скандинавии. Это более разработанный рунический алфавит, из которого впоследствии образовались англосаксонские рунические знаки; он содержит на семь графических знаков больше, чем северная руническая строка, получившая впоследствии распространение в Скандинавии, и указывает также на более раннюю форму языка, чем дошедшая до нас древнейшая форма скандинавского языка. Впрочем, то была в высшей степени неуклюжая система письма из римских и греческих букв, измененных таким образом, чтобы их было легче нацарапывать на камне или металле и в особенности на древесных стволах. Круглые формы букв должны были уступить место угольчатым; по древесным волокнам можно было проводить только вертикальные или косые штрихи, но не горизонтальные; однако именно поэтому они были крайне неудобны для письма на пергаменте или бумаге. И, насколько мы можем судить, они фактически служили лишь для культовых целей и колдовства, а также для надписей и вероятно также других кратких сообщений; как только возникала потребность в настоящей книжной письменности, как это было у готов и впоследствии у англосаксов, они отбрасывались, и вновь приспособлялись греческий и римский алфавиты, причем сохранялись только отдельные рунические знаки.

Наконец, в течение рассматриваемого здесь периода германцы несомненно сделали также значительные успехи в земледелии и скотоводстве. К этому понуждал их переход к оседлости; огромный прирост населения, приведший в эпоху переселения народов к перенаселению, был бы иначе невозможен. Не мало участков девственного леса, должно быть, было выкорчевано, и отсюда произошло, вероятно, большинство так называемых «высоких пашен», т. е. лесных участков со следами старинного земледелия, если они только находятся на тогдашней германской территории. Специальных доказательств для этого, конечно, нет. Но если уже Проб приблизительно в конце III века предпочитал для своей конницы германских лошадей, а крупный белый рогатый скот, вытеснивший в саксонских областях Британии кельтскую черную низкорослую породу, был туда завезен, как теперь полагают, англосаксами, то это указывает на целую революцию в скотоводстве, а вместе с тем и в земледелии германцев.

 * * *

 В результате нашего исследования мы приходим к заключению, что германцы в период от Цезаря до Тацита сделали значительный шаг вперед по пути цивилизации, но что после Тацита, до начала переселения народов, примерно до 400 г., они сделали еще гораздо большие успехи. Торговля проникла к ним и принесла продукты римской промышленности, а вместе с ними, по крайней мере в известной степени, и римские потребности; она вызвала к жизни отечественную промышленность, которая исходила, правда, из римских образцов, но развивалась при этом совершенно самостоятельно. Находки в шлезвигских болотах представляют первый этап развития этой промышленности, время которого может быть установлено; находки из эпохи переселения народов – второй этап, указывающий на более высокую ступень развития. Характерно при этом, что западные племена решительно отстают от племен внутренних областей Германии, особенно Прибалтийского побережья. Франки и алеманны и еще позднее саксы производят металлические товары худшего качества, чем англосаксы, скандинавы и племена, переселившиеся из внутренних областей, – готы по берегам Черного моря и Нижнего Дуная, бургунды во Франции. Здесь не следует упускать из виду влияние старых торговых путей от Среднего Дуная вдоль Эльбы и Одера. Одновременно прибрежные жители становятся искусными судостроителями и смелыми мореплавателями; повсюду сильно растет численность населения; территория, урезанная римлянами, становится недостаточной. Прежде всего начинаются новые переселения ищущих земли племен на крайнем востоке,

пока, наконец, поднявшиеся со всех сторон людские массы неудержимым потоком не устремляются как по суше, так и по морю на новые земли.

ГЕРМАНСКИЕ ПЛЕМЕНА

 Во внутренние земли Великой Германии римские войска приходили только по путям своих походов и на короткие промежутки времени, да и то лишь до Эльбы; купцы и другие путешественники до времени Тацита также проникали сюда лишь изредка и не углублялись в страну. Не удивительно, что сведения об этой стране и ее населении так скудны и противоречивы; следует скорей удивляться тому, что у нас вообще еще так много достоверных сведений.

Из источников даже трудами обоих греческих географов можно безоговорочно пользоваться только при безусловном подтверждении их данных. Оба они были кабинетными учеными, собирателями и в меру своих средств в своем роде даже критическими обозревателями материала, который в большей своей части для нас утрачен. Им недоставало личного знания страны. Так, хорошо знакомая римлянам Липпе течет, по Страбону, не в Рейн, а параллельно Эмсу и Везеру в Северное море; он достаточно честен, чтобы признаться, что местность, лежащая по ту сторону Эльбы, ему совершенно неизвестна. Если он освобождается от противоречий своих источников и собственных сомнений при помощи наивного рационализма, который часто напоминает начало нашего столетия, то ученый географ Птолемей пытается разместить названные в его источниках отдельные немецкие племена в математически вычисленных клетках неумолимой градусной сетки своей карты. Но как ни великолепен в целом труд Птолемея для своего времени, все же его география Германии ошибочна[319]319
  О Германии говорится во 2 и 3 книгах труда Птолемея «География».


[Закрыть]. Во-первых, сведения, которыми он пользуется, в большинстве случаев неопределенны и противоречивы, часто прямо ложны. Во-вторых, его карта неверно начертана; течение рек и горные цепи в большинстве случаев нанесены совершенно неправильно. Словно никогда не путешествовавший берлинский географ счел бы, примерно в 1820 г., своей обязанностью заполнить пустое пространство на карте Африки, согласовывая данные всех источников со времени Льва Африканского и указывая каждой реке и каждому горному хребту определенное направление, а каждому племени точное местонахождение. Такие попытки добиться невозможного приводят к тому, что ошибки использованных источников еще усугубляются. Так, многие племена Птолемей приводит дважды: лаккобардов в нижнем течении Эльбы и лангобардов от среднего течения Рейна до среднего течения Эльбы; он знает две Богемии – одна заселена маркоманнами, другая байнохаймами и т. д. Если Тацит определенно говорит, что в Германии городов нет, то Птолемей менее чем через 50 лет уже перечисляет целых 96 населенных пунктов с названиями. Многие из этих названий могли быть действительными названиями крупных поселений; Птолемей, по-видимому, собрал много сведений от купцов, которые к этому времени уже в большем числе посещали восточную часть Германии и знакомились с названиями; последние постепенно закреплялись за теми населенными пунктами, где они бывали. На происхождение других названий указывает один пример мнимого города Сиатутанда, который наш географ вычитывает из слов Тацита «ad sua tutanda» [«для охраны своего имущества». Ред.], по-видимому, из плохой рукописи. Наряду с этим встречаются сведения поразительной точности и величайшей исторической ценности. Так, Птолемей, единственный из древних, помещает лангобардов, правда, под искаженным названием лаккобардов, как раз на том месте, где еще теперь о них свидетельствуют названия Барденгау и Бардовик, также ингрионов – в Энгерсгау, где в настоящее время расположен Энгерс на Рейне у Нёйвида. Также только он один приводит имена литовских галиндов и судитов, которые еще теперь населяют восточнопрусские районы Гелюнден и Зудау. Однако такие примеры свидетельствуют только о его большой учености, но не о правильности остальных его данных. В очень многих местах текст, особенно там, где идет речь о самом важном, о названиях, до крайности испорчен.

Наиболее непосредственными источниками остаются работы римлян, особенно тех, которые сами посещали Германию. Веллей был в Германии солдатом и пишет, как солдат, примерно в таком роде, как офицер grande armee [великой армии. Ред.] пишет о походах 1812 и 1813 годов. Его рассказ не дает возможности установить даже те места, где происходили военные события. Это и не удивительно в стране без городов. Плиний также служил в Германии кавалерийским офицером и, между прочим, посетил побережье, где жили хавки; он же описал в 20 книгах все войны, которые велись с германцами; из этих книг черпал свои данные Тацит. К тому же Плиний был первым римлянином, интересовавшимся войнами в варварской стране не только с военно-политической, но и с теоретической точки зрения. Кроме того, он был естествоиспытателем. Поэтому его сообщения о немецких племенах, основанные на непосредственных наблюдениях римского ученого энциклопедиста, должны иметь для нас особую ценность. По традиции утверждают, что Тацит был в Германии, но доказательства тому я не нашел. Во всяком случае, он мог в свое время собирать прямые сведения только близ Рейна и Дуная.

Безуспешная попытка согласовать классификацию племен «Германии» Тацита и Птолемея между собой и с путаницей прочих сведений древних авторов была сделана в двух классических трудах: Каспара Цейса – «Германцы» и Якоба Гримма– «История немецкого языка»[320]320
  Имеются в виду книги: К. Zeuss. «Die Deutschen und die Nachbarstamme». Munchen, 1837 (К. Цейс. «Германцы и соседние племена». Мюнхен, 1837) и J. Grimm. «Geschichte der deutschen Sprache», Bd. I—II, Leipzig, 1848.


[Закрыть]. То, что не удалось обоим этим гениальным ученым и позднейшим исследователям, следует считать невыполнимым на основании наших современных материалов. Недостаточность этих материалов видна уже из того, что оба они вынуждены были построить ложные вспомогательные теории: Цейс – что последнее слово во всех спорных вопросах следует искать у Птолемея, хотя никто так резко не охарактеризовал основных ошибок Птолемея, как он сам; Гримм – что силы, которые ниспровергли римское мировое владычество, должны были вырасти на более широкой почве, чем пространство между Рейном, Дунаем и Вислой, и что поэтому вместе с готскими и дакскими землями к Германии следует отнести и большую часть страны на севере и северо-востоке нижнего течения Дуная. Предположения Цейса и Гримма в настоящее время устарели.

Попытаемся внести хоть некоторую ясность в вопрос, ограничив свою задачу. Если нам удастся произвести общее распределение племен по нескольким основным группам, то будет заложена прочная основа для дальнейших детальных исследований. И здесь место из Плиния дает нам точку опоры, устойчивость которой все больше подкрепляется в ходе исследования; во всяком случае, это место создает меньше затруднений, в меньшей степени запутывает нас в противоречиях, чем какое-либо другое.

Но, исходя из системы Плиния, мы должны будем отказаться от безусловной пригодности тацитовской триады и от древней легенды о трех сыновьях Манна – Инге, Иске и Эр мине. Во-первых, Тацит и сам не знает, как ему быть со своими ингевонами, искевонами и герминонами; он не делает ни малейшей попытки распределить перечисленные им порознь племена по этим трем основным группам. И, во-вторых, это и впоследствии никому не удавалось. Цейс делает отчаянные усилия, чтобы втиснуть в тацитовскую триаду готские племена, которые он считает «истевонами», и вносит тем самым только еще большую путаницу в вопрос. Включить туда же скандинавов он даже и не пытается и создает из них четвертую основную группу племен. Но таким образом тацитовская триада разрушается так же, как она разрушается и пятью основными группами племен Плиния.

Рассмотрим теперь каждое из этих пяти основных групп племен отдельно.

I. Vindili, quorum pars burgundiones, varini, carini, guttones [Виндилы, к которым принадлежат бургунды, варины, карины, гуттоны. Ред.].

Здесь три племени: вандалы, бургунды и сами готы, относительно которых определенно установлено, что они, во-первых, говорили на готских диалектах и, во-вторых, жили в то время в дальней восточной части Германии: готы – в устье Вислы и по ту сторону этого устья, бургунды помещены Птолемеем в бассейне Варты до Вислы, а вандалы – Дионом Кассием (который по их имени называет Исполиновы горы) в Силезии. К этому готскому основному племени, как мы будем обозначать его по языку, мы безусловно можем причислить все те племена, диалекты которых Гримм свел к готскому диалекту, следовательно прежде всего жителей тех земель, которым Прокопий определенно, как и вандалам, приписывает готский язык[321]321
  Прокопий Кесарийский. «История войн Юстиниана с персами, вандалами и готами», кн. VIII: «История войн с готами», кн. IV, гл. 5, § 5.


[Закрыть]. О прежнем месте их жительства мы ничего не знаем, так же мало знаем мы о месте жительства герулов, которых Гримм вместе со скирами и ругиями также причисляет к готам. Плиний упоминает скиров на берегах Вислы, а Тацит – ругиев рядом с готами на морском побережье. Готский диалект занимает, таким образом, довольно компактную территорию между Вандальскими (Исполиновыми) горами, Одером и Балтийским морем до Вислы и за этой рекой.

Кто такие были карины, мы не знаем. Некоторые затруднения причиняют варны. Тацит приводит их наряду с англами в числе семи племен, приносящих жертвы Нерте; о них уже Цейс справедливо заметил, что у них своеобразный ингевонский облик. Птолемей же относит англов к свевам, что явно неверно. В одном или двух искаженных тем же географом названиях Цейс усматривает варнов и на этом основании помещает их в Хафельланд, к свевам. Запись древней «Правды» прямо отождествляет варнов с тюрингами, но само право у варнов с англами общее. Ввиду всего этого вопрос о том, следует ли варнов причислить к готской или ингевонской основной группе племен, должен остаться открытым; но так как они совершенно исчезли, то и вопрос этот не имеет особого значения.

II. Altera pars ingaevones, quorum pars cimbri, teutoni ac chaucorum gentes [Другая часть – ингевоны, к которым принадлежат кимвры, тевтоны и племена хавков. Ред.].

Плиний указывает здесь прежде всего на полуостров кимвров и прибрежную полосу между Эльбой и Эмсом как на место жительства ингевонов. Из трех названных племен хавки были несомненно ближайшими сородичами фризов. Фризский язык и теперь еще господствует на берегах Северного моря, в голландской Западной Фрисландии, в ольденбургском Затерланде, в шлезвигской Северной Фрисландии. В эпоху Каролингов по всему побережью Северного моря от Синкфаля (бухты, которая и теперь еще образует границу между бельгийской Фландрией и голландской Зеландией) до Зильта, шлезвигского Видау и, вероятно, еще на большом пространстве дальше к северу говорили почти исключительно по-фризски; только по обеим сторонам устья Эльбы саксонский язык был распространен до самого моря.

Под кимврами и тевтонами Плиний, очевидно, разумеет тогдашних обитателей полуострова кимвров, которые принадлежали, следовательно, к хавко-фризской языковой группе. Мы можем, следовательно, вместе с Цейсом и Гриммом рассматривать северных фризов как прямых потомков тех древних германцев, которые населяли полуостров.

Правда, Дальман («История Дании»)[322]322
  F. С. Dahlmann. «Geschichte von Dannemark», Bd. I, Hamburg, 1840, S. 16.


[Закрыть] утверждает, что северные фризы переселились с юго-запада на полуостров только в III веке. Но он не приводит ни малейших доказательств в пользу своего утверждения, и оно при всех дальнейших исследованиях справедливо совсем не принималось во внимание.

Ингевонский диалект может иметь поэтому прежде всего то же значение, что и фризский язык, в том смысле, что мы всю племенную языковую группу называем по диалекту, от которого только и дошли до нас старинные памятники и продолжающие существовать диалекты. Но исчерпывается ли этим объем ингевонской основной группы племен? Или Гримм прав, объединяя в нем всех, кого он не совсем точно обозначает как нижнегерманцев, т. е. наряду с фризами также и саксов?

Признаем с самого начала, что, причисляя херусков к герминонам, Плиний неверно классифицирует саксов. Мы дальше увидим, что в сущности ничего другого не остается, как отнести и саксов к ингевонам и считать также и эту основную группу племен фризско-саксонской.

Здесь будет уместно сказать об англах, которых Тацит предположительно, а Птолемей определенно относит к свевам. Птолемей помещает их на правом берегу Эльбы, напротив лангобардов; при этом, если его указание вообще сколько-нибудь правильно, то имеются, вероятно, в виду только настоящие лангобарды на Нижней Эльбе. В таком случае англы от Лауэнбурга дошли, пожалуй, приблизительно до Пригница. Позднее мы их находим на самом полуострове, где сохранилось их имя и откуда они вместе с саксами переправились в Британию. Их язык представляется теперь частью англосаксонского диалекта и притом определенно фризской частью этого вновь образовавшегося диалекта. Что бы ни произошло с оставшимися во внутренних частях Германии или затерявшимися англами, один этот факт заставляет нас причислить англов к ингевонам и притом к фризской их ветви. Им обязан англосаксонский язык всей системой гласных, гораздо более фризской, чем саксонской, и тем обстоятельством, что дальнейшее его развитие во многих случаях протекает поразительно сходно с развитием фризских диалектов. Из всех континентальных диалектов фризские в настоящее время стоят ближе всех к английскому языку. Так, переход гортанных звуков в шипящие в английском языке также не французского, а фризского происхождения. Английское ch = с вместо k и английское dz вместо g перед мягкими гласными могли, конечно, произойти из фризского tz, tj вместо k, dz вместо g, но никогда не могли произойти из французского ch и

Вместе с англами мы должны и ютов причислить к фризско-ингевонской группе племен, независимо от того, жили ли они на полуострове уже во времена Плиния или Тацита или же переселились туда лишь позднее. Гримм находит их название в названии эвдозов, одного из тацитовских племен, поклонявшихся Нерте; если англы принадлежат к ингевонам, то вряд ли можно будет отнести остальные племена этой группы к другой основной группе. В таком случае места жительства ингевонов простирались бы до окрестностей устья Одера, и пустое пространство между ингевонскими и готскими племенами было бы заполнено.

III. Proximi autem Rheno iscaevones (alias istaevones). quorum pars sicambri [Ближайшие же к Рейну – искевоны (иначе – истевоны), часть которых составляют сигамбры. Рвд.].

Уже Гримм и вслед за ним другие, как, например, Вайц[323]323
  G. Waitz. «Deutsche Verfassungsgeschichte», Bd. 1—8, Kiel, 1844—1878 (Г. Вайц. «История немецкого государственного строя», тт. 1—8, Киль, 1844—1878).


[Закрыть], в большей или меньшей степени отождествляли искевонов с франками. Но Гримма вводит в заблуждение язык. Начиная с середины IX века все немецкие документы во Франкском государстве составлялись на диалекте, который нельзя отличить от древневерхненемецкого языка; поэтому Гримм полагает, что древнефранкский диалект на чужбине погиб, а на родине был заменен верхненемецким, и на этом основании он, в конце концов, причисляет франков к верхненемецкому племени.