Текст книги "Собрание сочинений, том 19"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 47 страниц)

В результате отказа от новых переделов пахотной земли марковый строй принимает теперь ту форму, в какой он выступает перед нами не только в старых «Правдах» V—VIII веков, но также в английских и скандинавских средневековых судебниках, в многочисленных германских Марковых уставах (так называемых Weistumer) от XIII до XVII столетия и в обычном праве (coutumes) Северной Франции.

Община-марка, отказавшись от права периодического передела пахотной земли и лугов между отдельными своими членами, из всех прочих своих прав на эти земли не уступила ни одного. А эти права были весьма значительны. Община передала свои земли отдельным лицам только с целью использования их в качестве пашен и лугов, но не для какой-либо другой цели. На то, что выходило за эти пределы, частный владелец не имел никакого права. Найденные в земле сокровища, залегавшие глубже, чем достает сошник, первоначально принадлежали поэтому не владельцу, а общине; то же относится к праву добывать руду и т. д. Все эти права впоследствии были узурпированы феодалами и князьями и обращены ими в свою пользу.

Но и пользование полем и лугом было подчинено контролю и регулированию со стороны общины, что осуществлялось следующим образом. Там, где господствовало трехполье, – а это было почти везде, – вся пахотная земля села делилась на три одинаковых по размеру поля; каждое из них попеременно предназначалось один год для озимых посевов, второй год для яровых, третий год шло под пар. Таким образом, село каждый год имело свое озимое, яровое и паровое поле. При распределении земли заботились о том, чтобы каждый член общины получал одинаковую долю во всех трех полях и мог бы, таким образом, без ущерба подчиняться принудительному севообороту общины; в соответствии с этим озимые он должен был сеять только на своем участке озимого поля и т. д.

Что же касается парового поля, то, пока оно находилось под паром, оно всякий раз снова переходило в общее владение и использовалось всей общиной в качестве пастбища. А как только кончалась уборка урожая на двух других полях, они также снова возвращались в общее владение до нового посева и использовались в качестве общинного выгона. То же самое относится к лугам после осеннего сенокоса. На всех полях, где должен был пастись скот, владелец обязан был удалить изгороди. Этот так называемый принудительный выпас естественно требовал, чтобы время посева, как и жатвы, не зависело от воли отдельного лица, а было для всех общим и устанавливалось общиной или обычаем.

Вся остальная земля, т. е. все, что не входило в усадьбу и в пахотный надел: лес, пастбища, пустоши, болота, реки, пруды, озера, дороги, места охоты и рыбной ловли, – оставалась, как и в старину, общинной собственностью, предназначенной для совместного пользования. Подобно тому как доля каждого члена общины в поделенной пахотной земле марки была первоначально для всех одинаковой, так же одинакова была и доля его в пользовании «общими угодьями марки». Способ этого пользования определялся всеми членами общины; таким же образом устанавливался способ наделения, когда уже возделанной земли больше не хватало и от общих угодий марки отрезывался участок для возделывания. Общие угодья марки использовались главным образом для выпаса скота и откармливания свиней желудями; кроме того, леса доставляли строительный материал и дрова, листья для подстилки, ягоды и грибы, а болота, если они имелись, – торф. Постановления о пастбищах, об использовании леса и т. д. составляют главное содержание многочисленных, сохранившихся от различнейших периодов Марковых уставов. Они были записаны в те времена, когда старое неписанное обычное право начинало оспариваться. Сохранившиеся еще общинные леса являются жалким остатком этих древних неподеленных общих угодий марки. Другим пережитком, по крайней мере в Западной и Южной Германии, является глубоко коренящееся в народном сознании представление, что лес есть общее достояние и каждый может собирать в лесу цветы, ягоды, грибы, буковые орешки и т. д. и вообще имеет право делать все, что ему угодно, пока и поскольку он не причиняет вреда. Но и здесь Бисмарк позаботился о том, чтобы своим знаменитым законом о сборе ягод[220]220
  Энгельс имеет в виду закон о различных лесных кражах («Gesetz, betreffend den Forstdiebstahl») от 15 апреля 1878 г., запрещавший, в частности, сбор трав, ягод и грибов без специального разрешения полиции.


[Закрыть] установить в западных провинциях старопрусские юнкерские порядки.

Наряду с одинаковыми земельными наделами и равными правами в пользовании общими угодьями члены общины имели первоначально одинаковый доступ к участию в законодательстве, управлении и судопроизводстве в пределах марки. В определенные сроки – а если нужно было, то и чаще – собирались они под открытым небом для обсуждения общих дел марки, а также для судебного разбирательства нарушений обычаев марки и для разрешения тяжб. Это было – только в небольшом масштабе – древнее германское народное собрание, которое первоначально также являлось не чем иным, как большим собранием членов марки. Вырабатывались законы, правда, только в редких, самых необходимых случаях; избирались должностные лица, проверялась их служебная деятельность; главным же образом творился суд. Председатель должен был только ставить вопросы, приговор же выносился общим решением всех присутствующих.

В древние времена строй марки был почти единственным общественным устройством тех германских племен, у которых не было королей. Старая родовая знать, которая пришла в упадок во время переселения народов или вскоре после него, легко приспособилась к этому строю, как и все стихийно возникшее вместе с ним, точно так же как кельтская клановая знать еще в XVII веке уживалась с ирландской земельной общиной. И марка пустила столь глубокие корни во всей жизни германцев, что мы обнаруживаем ее следы на каждом шагу в истории развития нашего народа. В древности вся публичная власть в мирное время была исключительно судебной властью и находилась в руках народных собраний сотен, округов, наконец, всего племени. Но народный суд был только народным судом марки, действовавшим в случаях, которые касались не только дел марки, но и входили в сферу публичной власти. Даже когда с образованием административного окружного устройства государственные окружные суды были отделены от обычных судов марки, то и тогда в тех и других судебная власть оставалась в руках народа. Только когда древние народные вольности уже пришли в сильный упадок и исполнение судебных обязанностей, наряду с военной службой, стало тяжелым бременем для обедневшего свободного населения, только тогда Карл Великий мог в окружных судах большинства местностей заменить народные суды судами шеффенов [Не следует смешивать последних с бисмарковско-леонхардовскими судами шеффенов[221]221
  Имеются в виду суды шеффенов, введенные в ряде германских государств после революции 1848 г., а во всей Германии – с 1871 г. и состоявшие в то время из коронного судьи и двух заседателей (шеффенов), которые, в отличие от присяжных заседателей, выносили приговор в полном объеме, устанавливая не только виновность, но и определяя меру наказания; состав судов специально подбирался из представителей господствующих классов.


[Закрыть], где шеффены и юристы совместно устанавливают приговор. В древнем суде шеффенов вовсе не было юристов. Председатель, или судья, совсем не имел права голоса, и шеффены самостоятельно выносили приговор.]. Но это нисколько не коснулось судов марки. Напротив, они сами оставались еще образцом для ленных судебных курий средневековья, в которых только сеньор ставил вопросы, приговор же выносили сами ленники. Сельский строй являлся исключительно Марковым строем самостоятельной сельской марки и переходил в городской строй, как только село превращалось в город, т. е. укреплялось посредством рвов и стен. Из этого первоначального строя городской марки выросли все позднейшие городские устройства. И, наконец, по образцу маркового строя создавались уставы бесчисленных вольных товариществ средневековья, основанных не на общности землевладения, особенно же уставы вольных цехов. Предоставленное цеху исключительное право занятия определенным ремеслом рассматривалось совершенно так же, как марковое право. С таким же, как там, рвением и часто с помощью тех же самых средств цехи заботились о том, чтобы целиком или возможно точнее уравнять долю участия каждого своего члена в общем объекте пользования.

Такую же изумительную приспособляемость, какую проявил марковый строй здесь в различнейших областях общественной жизни и перед лицом самых разнообразных потребностей, обнаруживает он и в дальнейшем ходе развития земледелия и в борьбе с растущей крупной земельной собственностью. Этот строй возник одновременно с поселением германских племен в Германии, – следовательно, в такое время, когда скотоводство было главным источником пропитания, а принесенное из Азии, но полузабытое земледелие только лишь начинало возрождаться. Марка сохранялась на протяжении всего средневековья в тяжелой непрерывной борьбе с землевладельческой знатью. Однако потребность в ней всегда была еще настолько велика, что повсюду, где знать присвоила себе крестьянскую землю, устройство сел, попавших в феодальную зависимость, оставалось устройством марки, хотя и сильно урезанным в результате посягательств феодалов. Ниже мы приведем пример этого. Марковый строй приспособлялся к самым изменчивым отношениям владения возделанной землей, пока еще существовали общие угодья марки, а также к разнообразнейшим правам собственности на них, когда марка перестала быть свободной. Марка погибла вследствие разграбления почти всей крестьянской земли, как поделенной, так и неподеленной, – разграбления, произведенного дворянством и духовенством при благосклонном содействии территориальной власти. Но экономически она устарела, потеряв жизнеспособность в качестве формы земледельческого производства, фактически лишь с тех пор, как гигантский прогресс сельского хозяйства за последние сто лет превратил земледелие в науку и привел к появлению совершенно новых форм производства.

Основы маркового строя начали подрываться уже вскоре после переселения народов. В качестве представителей народа франкские короли завладели огромными земельными пространствами, принадлежавшими всему народу, в особенности лесами, чтобы затем расточать их в виде подарков своей придворной челяди, своим военачальникам, епископам и аббатам. Таким путем они заложили основу позднейшего крупного землевладения дворянства и церкви. Последняя еще задолго до Карла Великого владела доброй третью всех земель во Франции; несомненно, что такое соотношение в течение средних веков имело место почти во всей католической Западной Европе.

Продолжавшиеся без конца внутренние и внешние войны, неизменным последствием которых были конфискации земель, разорили огромное число крестьян, так что уже во времена Меровингов имелось весьма большое количество свободных людей, лишенных земли. Беспрерывные войны Карла Великого сломили главную силу свободного крестьянства. Первоначально каждый свободный владелец земли был обязан службой и должен был на свои средства не только вооружиться, по также и прокормить себя на военной службе в течение шести месяцев. Нет ничего удивительного в том, что уже во времена Карла на военную службу мог действительно быть взят едва лишь каждый пятый мужчина. Во время хаотического правления его преемников свобода крестьян еще быстрее сводилась на нет. С одной стороны, бедствия от набегов норманнов, вечные войны королей и междоусобицы знати вынуждали свободных крестьян, одного за другим, искать себе покровителя. С другой стороны, алчность той же знати и церкви ускоряла этот процесс; хитростью, обещаниями, угрозами, силой они подчиняли своей власти еще больше крестьян и крестьянских земель. Как в том, так и в другом случае крестьянская земля превращалась в господскую и, самое большее, вновь передавалась крестьянам в пользование за оброк и барщину. Крестьянин же из свободного землевладельца превращался в зависимого, обязанного платить оброк и отбывать барщину, или даже в крепостного. В Западнофранкском королевстве[222]222
  Западнофранкское королевство образовалось в результате распада империи Карла Великого, которая представляла собой временное и непрочное военно-административное объединение. В 843 г. произошел окончательный раздел империи между тремя внуками Карла. Одному из них, Карлу Лысому, достались западные земли распавшейся империи, охватывавшие большую часть территории современной Франции и образовавшие Западнофранкское королевство. Земли к востоку от Рейна (ядро будущей Германии) были отданы Людовику Немецкому, а промежуточная полоса земель от Северного моря до Центральной Италии осталась у старшего внука Карла Великого – Лотаря.


[Закрыть], и вообще к западу от Рейна, это было правилом. К востоку от Рейна, напротив, сохранилось еще сравнительно большое число свободных крестьян, преимущественно рассеянных в разных местах, реже соединенных в целые свободные села. Однако и здесь в Х—XII столетиях под нажимом всемогущих дворянства и церкви все большее количество крестьян попадало в крепостную кабалу.

Когда феодал – духовный или светский – приобретал крестьянское владение, он вместе с тем приобретал и связанные с этим владением права в марке. Таким образом, новые землевладельцы становились членами марки и первоначально пользовались в пределах марки только равными правами наряду с остальными свободными и зависимыми общинниками, даже если это были их собственные крепостные. Но вскоре, несмотря на упорное сопротивление крестьян, они приобрели во многих местах привилегии в марке, а нередко им удавалось даже подчинить ее своей господской власти. И все же старая община-марка продолжала существовать, хотя и под господской опекой.

Насколько безусловно необходимо было тогда марковое устройство для земледелия, даже для крупного землевладения, убедительнейшим образом доказывает колонизация Бранден-бурга и Силезии фризскими, нидерландскими, саксонскими и рейнско-франконскими поселенцами. Начиная с XII столетия, их поселяли целыми деревнями на господской земле, и именно согласно германскому праву, т. е. древнему обычному праву марки, поскольку оно сохранилось в господских поместьях. Каждый получал усадьбу, одинаковый для всех надел пахотной земли деревни, определяемый на древний лад жребием, а также право пользования лесом и пастбищем, большей частью в господском лесу, реже в особых лесных угодьях марки. Все это передавалось в наследственное пользование. Собственность на землю оставалась за господином, в пользу которого колонисты были обязаны из поколения в поколение платить определенные оброки и выполнять определенные работы. Но эти повинности были настолько умеренны, что крестьяне находились здесь в лучшем положении, чем где-либо в Германии. Поэтому они и остались спокойными, когда разразилась Крестьянская война. За это отступничество от своего собственного дела они, однако, жестоко поплатились.

Вообще около середины XIII столетия в положении крестьян наступил решительный поворот к лучшему; подготовили его крестовые походы. Многие феодалы, отправляясь в поход, прямо отпускали крестьян на свободу. Другие умерли, погибли; сотни дворянских родов исчезли, и их крестьяне тоже часто добивались свободы. К тому же с ростом потребностей феодалов гораздо важнее для последних становилось право распоряжения повинностями крестьян, чем их личностью. Крепостное право раннего средневековья, сохранившее в себе еще много черт древнего рабства, предоставляло господину права, которые все больше и больше теряли свою ценность; постепенно оно стало ослабевать, и положение крепостных приблизилось к простой зависимости. Так как способ обработки земли оставался таким же, как и раньше, то увеличения доходов владельцам имений можно было добиться только поднятием целины, основанием новых деревень. Но это было достижимо только при помощи полюбовного соглашения с колонистами – все равно, принадлежали ли они к имению или пришли со стороны. Поэтому мы всюду видим в это время твердо установленные, большей частью умеренные крестьянские повинности и хорошее обращение с крестьянами, особенно во владениях духовенства. И, наконец, благоприятное положение вновь привлеченных колонистов оказывало со своей стороны влияние на условия жизни соседних зависимых крестьян, так что и они во всей Северной Германии, продолжая выполнять свои повинности в пользу помещиков, получили, однако, личную свободу. Только славянские и литовско-прусские крестьяне оставались несвободными. Однако все это не могло долго продолжаться.

В XIV и XV столетиях происходит быстрый подъем городов и рост их богатств. Особенно отличались расцветом своей художественной промышленности и своей роскошью города в Южной Германии и на. Рейне. Роскошная жизнь городских патрициев не давала покоя поместному дворянству, которое питалось грубой пищей, одевалось в грубую одежду и должно было довольствоваться неуклюжей мебелью. Но откуда взять красивые вещи? Разбой на большой дороге становился все опаснее и безуспешнее. Для покупки же нужны были деньги. А их мог доставлять только крестьянин. Отсюда – новый нажим на крестьян, увеличение оброков и барщины, возобновившееся и все растущее стремление превратить свободных крестьян в зависимых, зависимых в крепостных, а общую землю марки в господскую землю. В этом князьям и дворянам помогали юристы, изучившие римское право, которые своим применением норм римского права к германским отношениям, большей частью не понятым ими, сумели создать безграничную путаницу, и притом такую, что благодаря ей господин всегда был в выигрыше, а крестьянин постоянно в проигрыше. Духовные владыки поступали проще: они подделывали документы, в которых права крестьян урезывались, а обязанности увеличивались. На это хищничество князей, дворян и попов крестьяне стали с конца XV столетия отвечать частыми разрозненными восстаниями, пока в 1525 г. Великая крестьянская война не охватила Швабию, Баварию, Франконию и не распространилась также на Эльзас, Пфальц, Рейнгау и Тюрингию. Крестьяне были побеждены после ожесточенной борьбы. С этого времени возобновляется всеобщее преобладание крепостной зависимости среди немецких крестьян. В тех местностях, где бушевала война, все сохранившиеся еще права крестьян были теперь беззастенчиво попраны, их общинная земля была превращена в господскую, а сами они в крепостных. А северогерманские крестьяне – в награду за то, что они, живя в лучших условиях, оставались спокойными – подверглись, хотя и не сразу, такому же гнету. Крепостное право для немецких крестьян в Восточной Пруссии, Померании, Бранденбурге, Силезии утвердилось с середины, а в Шлезвиг-Гольштейне – с конца XVI столетия и все больше приобретало характер всеобщего закабаления крестьян.

Это новое насилие имело к тому же и экономическое основание. Из войн времен Реформации извлекли выгоду одни только немецкие территориальные князья, увеличившие свою власть. Благородное разбойничье ремесло дворянства уже изжило себя. Если дворянство не желало погибнуть, ему надо было выколачивать больше дохода из своих земельных владений. Единственным путем для этого было – по примеру более крупных феодальных господ и особенно монастырей – завести собственное хозяйство, по крайней мере на некоторой части своих владений. То, что до тех пор являлось исключением, стало теперь насущной потребностью. Но этой новой форме хозяйства служило препятствием то обстоятельство, что почти повсюду земля была роздана оброчным крестьянам. С превращением свободных или зависимых оброчных крестьян в крепостных господин помещик получал полную свободу действий. Часть крестьян была, как гласит технический термин, «согнана» [«gelegt»], т. е. либо изгнана с земли, либо низведена до положения безнадельных крестьян [Kotsassen], владеющих только хижиной и клочком огородной земли; их наделы были слиты в одно большое господское имение, земли которого обрабатывались барщинным трудом новых безнадельных крестьян, а также тех крестьян, которые еще оставались на своих наделах. Таким образом, не только множество крестьян попросту сгонялось со своей земли, но и падавшие на оставшихся еще крестьян барщинные повинности значительно увеличивались, и чем дальше, тем больше. Капиталистический период возвестил в деревне о своем пришествии как период крупного сельскохозяйственного производства на основе барщинного труда крепостных крестьян.

Эти перемены вначале все же совершались еще довольно медленно. Но вот наступила Тридцатилетняя война[223]223
  Тридцатилетняя война 1618—1648 гг. – первая общеевропейская война, явившаяся результатом обострения противоречий между разными группировками европейских государств и принявшая форму борьбы между протестантами и католиками. Война началась восстанием в Чехии против гнета Габсбургской монархии и наступления католической реакции. Вступившие затем в войну европейские государства образовали два лагеря. Папа, испанские и австрийские Габсбурги и католические князья Германии, объединившись под знаменем католицизма, выступили против протестантских стран: Чехии, Дании, Швеции, Голландской республики и ряда принявших Реформацию немецких государств. Протестантские страны поддерживались французскими королями, противниками Габсбургов. Германия стала главной ареной этой борьбы, объектом военного грабежа и захватнических притязаний участников войны. Война закончилась в 1648 г. заключением Вестфальского мира, закрепившего политическую раздробленность Германии.


[Закрыть]. На протяжении жизни целого поколения по всей Германии хозяйничала самая разнузданная солдатня, какую только знает история. Повсюду налагались контрибуции, совершались грабежи, поджоги, насилия и убийства. Больше всего страдал крестьянин там, где в стороне от больших армий действовали на собственный страх и риск и по своему произволу мелкие вольные отряды, или, вернее, мародеры. Опустошение и обезлюдение были безграничны. Когда наступил мир, Германия оказалась поверженной – беспомощной, растоптанной, растерзанной, истекающей кровью; и в самом бедственном положении был опять-таки крестьянин.

Дворяне-землевладельцы стали теперь единственными хозяевами в деревне. Князья, уничтожившие как раз к этому времени политические права дворянства в сословных собраниях, предоставили ему зато полную свободу действий в отношении крестьян. А способность крестьян к сопротивлению была окончательно сломлена войной. Таким образом, дворянство могло установить все земельные отношения в таком виде, как это было всего выгоднее для восстановления его расстроенных финансов. Не только заброшенные крестьянские хозяйства были без всяких обиняков присоединены к господскому поместью, но именно теперь и начался в большом масштабе систематический сгон крестьян с земли. Чем крупнее было господское хозяйство, тем тяжелее были, разумеется, барщинные повинности крестьян. Снова наступило время неограниченных повинностей; господин помещик мог выгонять на работу крестьянина, его семью, его скот так часто и на такой срок, как ему было угодно. Крепостное состояние сделалось отныне всеобщим; свободный крестьянин стал теперь такой же редкостью, как белая ворона. А для того, чтобы господин помещик был в состоянии подавить в зародыше всякое, даже малейшее сопротивление крестьян, он получил от территориального князя право вотчинной юрисдикции, т. е. он был назначен единственным судьей по всем мелким проступкам и тяжбам крестьян, даже тогда, когда крестьянин имел тяжбу с ним самим, со своим господином. Таким образом, господин был судьей в своем собственном деле! С того времени в деревне стали господствовать палка и кнут. Как и вся Германия, немецкий крестьянин был доведен до крайней степени унижения. Как и вся Германия, крестьянин до того обессилел, что исчезла всякая возможность самопомощи, и спасение могло явиться только извне.

И оно пришло. С французской революцией наступила и для Германии и для немецкого крестьянина заря лучших времен. Едва только армии революции заняли левый берег Рейна, как там, словно по мановению волшебного жезла, исчез весь старый хлам – барщина, оброк и всякого рода повинности в пользу господина помещика, а также и сам господин. Крестьянин на левом берегу Рейна стал тогда хозяином своего участка, и, кроме того, в Code civil[224]224
  Code civil – Гражданский кодекс Наполеона I, который был введен также и в завоеванных французами областях Западной и Юго-Западной Германии; продолжал действовать в Рейнской провинции и после ее присоединения к Пруссии.


[Закрыть], который был подготовлен в революционную эпоху, а Наполеоном только испорчен, он получил свод законов, приспособленный к его новому положению, – свод, который он мог не только понимать, но и с удобством носить с собой в кармане.

Но на правом берегу Рейна крестьянину пришлось еще долго ждать. Правда, в Пруссии после вполне заслуженного поражения при Йене[225]225
  Разгром прусской армии под Йеной 14 октября 1806 г., повлекший за собой капитуляцию Пруссии перед наполеоновской Францией, показал всю гнилость социально-политического строя феодальной монархии Гогенцоллернов.


[Закрыть] были отменены некоторые из самых гнусных дворянских привилегий и была установлена законом возможность так называемого освобождения посредством выкупа прочих крестьянских повинностей. Но все это большей частью оставалось долгое время только на бумаге. В других же германских государствах было сделано еще меньше. Понадобилась вторая французская революция в 1830 г., чтобы начал осуществляться выкуп повинностей, по крайней мере в Бадене и некоторых других мелких государствах, соседних с Францией. И даже когда третья французская революция в 1848 г. увлекла за собой наконец и Германию, в Пруссии выкуп далеко еще не закончился, а в Баварии еще совсем и не начинался! Теперь, впрочем, дело пошло живее; барщина, отбываемая крестьянами, настроение которых стало на этот раз совсем бунтарским, потеряла уже всякую ценность.

В чем же заключалось это освобождение? Забирая у крестьянина определенную сумму денег или кусок его земли, помещик обязывался за это признавать впредь остававшуюся еще у крестьянина землю свободной, не обремененной повинностями собственностью последнего, – и это несмотря на то, что и все ранее принадлежавшие господину помещику земли являлись не чем иным, как землями, награбленными у крестьян! Но и этого было мало. При размежевании назначенные для этой цели чиновники, разумеется, почти всегда держали сторону господина помещика, у которого они жили и кутили, так что крестьян жестоко обделили, отобрав даже сверх того, что допускала буква закона.

Итак, благодаря трем французским и одной немецкой революциям мы пришли, наконец-таки, к тому, что у нас снова имеются свободные крестьяне. Но как далеко нашему нынешнему свободному крестьянину до свободного члена марки прежних времен! Его участок большей частью значительно сократился, а неподеленная марка исчезла вовсе, за исключением немногочисленных, очень мелких и запущенных общинных лесных участков. Но не пользуясь общинными угодьями, мелкий крестьянин не может содержать скота; не содержа скота, он не имеет удобрений, без удобрений невозможно рациональное земледелие. Сборщик налогов и угрожающая фигура судебного исполнителя, стоящая за ним, столь хорошо известные современному крестьянину, были незнакомы общиннику прежних времен, так же как и ростовщик, дающий ссуды под залог земли, в лапы которого один за другим попадают крестьянские дворы. Но самое замечательное заключается в том, что эти новые свободные крестьяне, у которых так сильно урезаны наделы и подрезаны крылья, появились в Германии, где все происходит слишком поздно, в такое

время, когда не только научное ведение сельского хозяйства, но и новоизобретенные сельскохозяйственные машины все более и более превращают мелкое крестьянское хозяйство в устарелую, уже нежизнеспособную форму производства. Подобно тому как механическое прядение и ткачество вытеснили самопрялку и ручной ткацкий станок, так и эти новые методы сельскохозяйственного производства должны беспощадно уничтожить парцелльное сельское хозяйство и заменить его крупной земельной собственностью, если только им будет предоставлено для этого необходимое время.

Ибо уже сейчас всему европейскому земледелию, в том виде как оно ведется в настоящее время, угрожает могущественный соперник – американское массовое производство зерна. С американской землей, которую сама природа позаботилась сделать плодородной и удобренной на долгий ряд лет и которую можно приобрести за бесценок, не могут выдержать состязания ни наши обремененные долгами мелкие крестьяне, ни наши столь же запутавшиеся в долгах крупные землевладельцы. Весь европейский способ ведения сельского хозяйства терпит поражение от американской конкуренции. В Европе можно будет продолжать заниматься земледелием только в том случае, если оно будет вестись в общественной форме и на счет всего общества.

Таковы виды на будущее для наших крестьян. А восстановление хотя и горемычного, но свободного класса крестьян имело ту хорошую сторону, что оно поставило крестьянина в положение, в котором он – при содействии своих естественных союзников – рабочих – может сам себе помочь, лишь только он захочет понять, как это сделать [Далее следует текст, представляющий собой добавление Ф. Энгельса к отдельному изданию «Марки», вышедшему в 1883 г. под названием «Немецкий крестьянин. Чем он был? Что он есть? Чем он мог бы быть?» Ред.]

* * *

Но как? – Путем возрождения марки, но не в ее старой, пережившей себя, а в омоложенной форме; путем такого обновления общинного землевладения, при котором последнее не только обеспечит мелкокрестьянским общинникам все преимущества крупного хозяйства и применения сельскохозяйственных машин, но и предоставит им средства организовать наряду с земледелием также и крупную промышленность с использованием силы пара и воды, и притом организовать ее без капиталистов, а силами самого товарищества.

Организовать крупное земледелие и применить сельскохозяйственные машины и означает другими словами: сделать излишним сельскохозяйственный труд большей части мелких крестьян, которые теперь сами обрабатывают свои поля. А чтобы эти вытесненные из земледелия люди не оставались без работы или не были вынуждены скопляться в городах, для этого необходимо занять их промышленным трудом в самой деревне, а это может быть с выгодой для них организовано только в крупном масштабе, при помощи силы пара или воды.

Как это устроить? Подумайте об этом хорошенько, немецкие крестьяне. Помочь вам могут только социал-демократы.