355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Карл Генрих Маркс » Собрание сочинений. Том 7 » Текст книги (страница 38)
Собрание сочинений. Том 7
  • Текст добавлен: 13 сентября 2016, 19:56

Текст книги "Собрание сочинений. Том 7"


Автор книги: Карл Генрих Маркс


Соавторы: Фридрих Энгельс

Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 50 страниц)

Написано К. Марксом и Ф. Энгельсом

Напечатано в журнале «Neue Rheinische Zeitung. Politisch-okonomische Revue» № 5–6, 1850 г.

Печатается по тексту журнала

Перевод с немецкого

К. МАРКС и Ф. ЭНГЕЛЬС

ЗАЯВЛЕНИЕ ПРОТИВ А. РУГЕ

Газета «Bremer Tages-Chronik» от 17 января текущего года в корреспонденции из Лондона от 13 января помещает целый ворох бездарно состряпанных нелепостей, лживых и плохо понятых слухов, тяжеловесных инсинуаций и высокомерных нотаций по адресу «Neue Rheinische Zeitung» и нижеподписавшихся.

«Выдающиеся и решительные люди»[302] калибра этого лондонского корреспондента всегда отвечают на критику, которая им не по зубам, по-обезьяньи: они забрасывают противника своими собственными испражнениями. Chacun selon ses facultes {Каждый по своим способностям. Ред.}.

Хитроумные измышления о «Neue Rheinische Zeitung» мы оставляем их «решительному и выдающемуся» автору. Что же касается его благожелательных инсинуаций по поводу нашего выхода из Общества на Грейт-Уиндмилл-стрит {Просветительного общества немецких рабочих в Лондоне. Ред.}, то мы заявляем:

Ни до, ни после своего выхода из Общества Энгельс и Маркс никогда не имели никакого отношения к заведованию его кассой. Они участвовали в заведовании эмигрантской кассой и вышли из правления этой кассы лишь после того, как их предыдущая деятельность в ней была обследована и признана правильной. Утверждение, будто они вышли из Общества для того, чтобы избавиться от уплаты ежемесячного девятипенсового взноса, является выдумкой человека, цена которому – стертый медный грош! С этой целью, видите ли, один из них переехал в Манчестер, а другой задумал переселиться за море! Какие только замечательные перлы не таятся в глубине преисполненных моральным негодованием душ!

Нашим партийным товарищам в Германии известны действительные мотивы нашего выхода из упомянутого Общества и нашего разрыва с его руководителями. Мотивы эти одобряются и разделяются ими, но не подлежат оглашению[303]. При существующем положении вещей в Германии даже ловкий полицейский провокатор не заставил бы насдавать дальнейшие объяснения, а тем более – по-медвежьи неуклюжий провокатор из «Bremer TagesChronik».

В заключение отметим только, что человек, удобряющий из Лондона столбцы «Bremer Tages-Chronik» своим собственным навозом, не кто иной, как тот померанский мыслитель, к которому постоянно возвращалась как к предмету, достойному кисти художника, «Neue Rheinische Zeitung» и которого мы в другом месте охарактеризовали на основании его сочинений как «сточный желоб, в который стекаются все словесные нечистоты и все противоречия немецкой демократии»[304]. Одним словом, бременский приятель – это не кто иной, как наш «Арнольд Винкельрид Руге», пятая спица в колеснице европейской центральной демократии. Теперь понятны проклятия по адресу «Neue Rheinische Zeitung».

Лондон, 27 января 1851 г.

Карл Маркс, Фридрих Энгельс

Впервые опубликовано Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС в 1930 г. на русском языке

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

Ф. ЭНГЕЛЬС

ПИСЬМО РЕДАКТОРУ ГАЗЕТЫ «TIMES»

Милостивый государь!

В сегодняшнем номере Вашей газеты я обнаружил письмо г-на Луи Блана по поводу «Банкета равных», который состоялся в Лондоне 24 февраля[305], и по поводу известного тоста, текст которого был прислан на этот банкет г-ном Бланки, находящимся в заключении в Бель-Иль-ан-Мер. Позвольте мне сделать несколько замечаний относительно этого письма.

На банкете имя Бланки было начертано крупными буквами на стене среди имен других героев и мучеников демократии. На этом же собрании был провозглашен тост в честь «жертв клеветы» – Марата, Робеспьера… и Бланки! Все тексты тостов и речей, произнесенных по этому случаю, должны были быть представлены комитету «организаторов этого прекрасного и внушительного торжества» не позднее 15 февраля. Г-н Блан был членом этого комитета, поэтому он должен был заранее одобрить этот тост в честь г-на Бланки. Как же может теперь г-н Блан снова сделать г-на Бланки «жертвой клеветы», называя его

«одним из тех несчастных существ, которые в исступлении пытаются наносить оскорбления авторитетам и которые погубили бы самое лучшее дело, если бы была возможность его погубить?»

Г-н Блан утверждает, что текст тоста не был прислан узниками Бель-Иля, а является исключительно делом г-на Бланки. Конечно, г-н Бланки, надо полагать, является автором тостов и документов, появляющихся за его подписью. Однако текст тоста, о котором идет речь, как это хорошо известно во Франции, был одобрен и опубликован Обществом друзей равенства; в это общество входят те узники Бель-Иля, которые держат сторону г-на Бланки, ибо у последнего среди узников есть друзья, так же как у г-на Барбоса, покровителя г-на Луи Блана.

Что касается «внушительного и прекрасного торжества» и «единения более чем тысячи лиц, принадлежащих к различным нациям», то не следует забывать, что эта трогательная сцена, поскольку дело идет о г-не Блане, была не чем иным, как «братской» демонстрацией против г-на Ледрю-Роллена, не чем иным, как местью – сам г-н Блан публично заявил об этом – за то, что его, Блана, не включили в «Центральный комитет европейской демократии», в который входят гг. Ледрю-Роллен, Мадзини и другие.

Что же касается «авторитета» г-на Луи Блана, то для него было бы более благоразумным впредь не касаться этого деликатного предмета, пока его «авторитет» не оправится от страшных ударов, нанесенных ему несколько времени тому назад г-ном Пру доном.

Г-ну Блану хотелось бы, повидимому, защитить себя от нападений г-на Бланки, старательно рекламируя свое положение эмигранта и изгнанника. Но разве сыновья Луи-Филиппа тоже не изгнанники? И разве сам г-н Блан ослабил ярость своих атак против того же г-на Прудона, который был не изгнанником, комфортабельно проживающим на Пиккадилли № 87 – в убежище, весьма мало подходящем для того, чтобы писать в нем овидиевы «Скорби», – а был узником в руках закона?

Г-н Блан, повидимому, ставит в упрек г-ну Бланки, что тот опубликовал свой тост в «контрреволюционной прессе». Г-ну Блану хорошо известно, что с мая 1850 г. «революционной» прессы во Франции больше не существует. Но позвольте, г-н Луи Блан, Вы же просите редактора «Times» принять «выражение Ваших лучших чувств», а с каких это пор «Times» является в Ваших глазах демократической, социалистической и революционной газетой?

Однако, чтобы дать публике возможность судить об этом необычайном документе, который возбуждает такое негодование г-на Блана и который до сих пор еще является предметом всеобщего интереса французской прессы, я предлагаю Вашему вниманию его полный перевод и надеюсь, что он представит интерес для английской публики[306].

Остаюсь, милостивый государь, Вашим покорнейшим слугой.

Написано Ф. Энгельсом 5 марта 1851 г.

Впервые опубликовано Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС в 1934 г. на русском языке

Подпись: Veritas

Печатается по рукописи

Перевод с английского

Ф. ЭНГЕЛЬС

ВОЗМОЖНОСТИ И ПЕРСПЕКТИВЫ ВОЙНЫ СВЯЩЕННОГО СОЮЗА ПРОТИВ ФРАНЦИИ В 1852 г.[307]

Я исхожу из того, что любая победоносная революция в Париже в 1852 г. безусловно вызовет немедленную войну Священного союза против Франции.

Война эта будет совсем иной, чем война 1792–1794 гг., и события той эпохи отнюдь не могут служить основанием для проведения параллели.

I

Чудеса, совершенные Конвентом в деле военного разгрома коалиции, при более близком рассмотрении заметно бледнеют;

становится понятным и даже во многих случаях представляется оправданным презрение Наполеона к четырнадцати армиям Конвента. Наполеон имел обыкновение говорить, что главную роль сыграли промахи самой коалиции – и это безусловно верно. Даже на острове Св. Елены он продолжал считать Карно посредственным умом.

В августе 1792 г. во Францию вторглись 90000 пруссаков и австрийцев. Прусский король {Фридрих-Вильгельм II. Ред.} намеревался идти прямо на Париж, герцог Брауншвейгский и австрийские генералы не соглашались. Единство командования отсутствовало; то медлили, то быстро двигались вперед, планы все время менялись. Пройдя через теснины Аргоннской возвышенности, Дюмурье преградил неприятелю дорогу при Вальми и Сен-Менеуле. Союзники могли обойти его и оставить его спокойно стоять на месте, после чего он вынужден был бы двигаться за ними следом по направлению к Парижу и при сколько-нибудь правильном образе действий не был бы опасен даже с тылу. Но они также могли бы не подвергать себя риску и разбить его, что было не трудно, так как в их распоряжении войск было больше и притом, как признают сами французы, лучших по качеству. Вместо этого они ограничились смехотворной канонадой у Вальми, где во время боя, даже в момент самой атаки колоннами, союзные генералы несколько раз переходили от более решительной тактики к более робкой и наоборот. Обе атаки носили жалкий характер по количеству войск, по силе, по энергии, в чем вина ложилась отнюдь не на солдат, а на колебания командования. Это были скорее демонстрации, чем атаки. Решительный натиск по всей линии несомненно опрокинул бы французских волонтеров и деморализованные линейные полки. После боя союзники снова остались в нерешительности стоять на месте, пока среди солдат не начались заболевания.

В военных действиях при Жемапе[308] Дюмурье одержал победу благодаря тому, что он тут впервые полуинстинктивно противопоставил австрийской системе кордонов и бесконечно длинных фронтов (от Остенде до Мааса) концентрацию крупных масс. Но уже следующей весной он сам впал в ту же ошибку – в результате своей фантастической идеи завоевания Голландии, – в то время как австрийцы наступали концентрированно. Результатом этого было сражение при Неервиндене[309] и потеря Бельгии. При Неервиндене и особенно в более мелких стычках этой кампании выяснилось, что французские волонтеры, эти столь превозносимые герои, когда они не находились непрерывно на глазах у Дюмурье, дрались отнюдь не лучше, чем южногерманское «народное ополчение» 1849 года.

Затем еще изменил Дюмурье, восстала Вандея, армия была расчленена, утратила свой боевой дух, и если бы 130000 австрийцев и англичан двинулись решительно на Париж, революция была бы раздавлена и Париж – завоеван, точно так же как это могло бы произойти и годом раньше, если бы не наделали таких глупостей. Вместо этого почтенные господа обложили крепости и устремили все свои силы на то, чтобы педантично, с огромной тратой стратегических усилий выигрывать по мелочам одно за другим незначительные преимущества, на что они ухлопали полных шесть месяцев.

Первая страница рукописи Ф. Энгельса «Возможности и перспективы войны Священного союза против Франции в 1852 г.»

То, что осталось во французской армии после измены Лафайета, насчитывало приблизительно 120000 человек, а волонтеров 1792 г. было около 60000 человек. В марте 1793 г. был произведен набор в 300000 человек. В августе, к моменту объявления всеобщего набора [levee en masse], французская армия должна была, таким образом, насчитывать по меньшей мере 300000—350000 человек. Всеобщий набор добавил к этому около 700000 человек. Если принять во внимание всякого рода отсев, французы в начале 1794 г. выставили против коалиции примерно 750000 человек, т. е. значительно больше, чем сама коалиция выставила против Франции.

С апреля по октябрь 1793 г. французов повсюду били, но удары эти не имели решающих результатов вследствие системы затяжек, практиковавшейся коалицией. Начиная с октября, кампания велась с переменным успехом, на зиму она была прервана, а весной 1794 г. войска, призванные по всеобщему набору, вышли на боевую линию и полностью вступили в действие; в результате – победы на всех направлениях в мае, пока, наконец, в июне победа при Флёрюсе[310] не решила судьбу революции.

Конвент, – а до него министерство 10 августа[311], – имели, таким образом, достаточно времени для военных приготовлений. С 10 августа 1792 г. по март 1793 г. ничего, однако, не было сделано; волонтеров едва можно принимать в расчет. В марте 1793 г. был произведен набор 300000 человек; с этого момента и до марта следующего года Конвент имел в своем распоряжении вполне достаточно времени и полную свободу для военных приготовлений – целый год, а из него 10 месяцев после падения жирондистов, когда ничто не ограничивало свободу действий революционной партии. В стране с 25 миллионами жителей, располагающей нормальным контингентом боеспособного населения, т. е. 1 миллионом солдат, для создания действующей армии в 750000 (3 % населения) против внешнего врага, при всей новизне этого дела для тогдашнего времени, не требовалось никакого колдовства, если можно было располагать годичным сроком.

Все внутренние восстания, за исключением Вандеи, я считаю в военном отношении не имеющими абсолютно никакого значения. За исключением лионского и тулонского, они были ликвидированы без единого выстрела в течение шести недель. Лион был взят солдатами всеобщего набора, а Тулон – ловким нападением и решительным штурмом Наполеона, а также благодаря ошибкам оборонявшихся.

В числе 750000 человек, выступивших в 1794 г. против коалиции, было по меньшей мере 100000 старых солдат времен монархии и 150000 других солдат, частью из волонтеров, частью из набранных при первом 300-тысячном наборе, успевших уже провести в непрерывных сражениях одни – 18, а другие – 12 месяцев и, следовательно, уже привыкших к войне. Кроме того, из 500000 новобранцев половина, по крайней мере, уже успела принять участие в сражениях в сентябре, октябре и ноябре 1793 г., а самые молодые должны были уже находиться под ружьем не меньше трех месяцев, прежде чем они были направлены в бой. В своем труде об испанском походе Наполеон исчисляет время, требуемое для обучения – ecole de bataillon {батальонная школа. Ред.} – в 3–4 недели. Если не считать младшего и среднего офицерского состава, который в то время был в общем и целом гораздо лучше у союзников, французская армия 1794 г., благодаря времени, имевшемуся в ее распоряжении для организации, и благодаря свойственной союзникам системе безрезультатных боев, – системе, которая деморализует испытанную, приспособленную преимущественно для наступления армию, но дисциплинирует и закаляет армию противника, если она молодая и придерживается обороны, – эта французская армия 1794 г. представляла собой вовсе не шумную, неотесанную толпу добровольцев, воодушевленных идеей «умереть за республику», но a very fair army {вполне приличную армию. Ред.}, несомненно равную неприятельской. Французские генералы 1794 г. несомненно стояли значительно выше неприятельских, хотя и они наделали немало ошибок; но гильотина обеспечивала единство командования и согласованность операций, если не считать немногих исключений, когда представители Конвента делали глупости по собственной инициативе. Le noble Saint-Just en fit plusieurs {Благородный Сен-Жюст сделал несколько таких ошибок. Ред.}.

Несколько замечаний о тактике действий большими массами.

1) Неоформленная идея о ней впервые возникла в результате удачного маневра при Жемапе, который был произведен скорее по инстинкту, чем по сознательному военному расчету. Ее появление было обусловлено плохим состоянием французской армии, которая нуждалась в численном превосходстве, чтобы хоть сколько-нибудь почувствовать уверенность в собственных военных силах; масса должна была заменить отсутствующую дисциплину. Участие Карно во введении этой тактики отнюдь не ясно.

2) Эта тактика массовых действий оставалась совершенно неразработанной, – например, в 1794 г. при Туркуэне[312] и Флёрюсе она не была применена (французы, в том числе и сам Карно, наделали грубейших ошибок), – до тех пор пока, наконец, Наполеон в 1796 г. своим шестидневным пьемонтским походом и фактическим уничтожением en detail {по частям. Ред.} превосходящих сил противника не раскрыл людям смысл тех действий, которые они до этого совершали, не отдавая себе в них ясного отчета.

3) Что касается самого Карно, то этот парень вызывает во мне все большие сомнения; я, понятно, не могу составить себе окончательного суждения, не располагая его депешами к генералам. Но, судя по имеющимся материалам, главная его заслуга, повидимому, заключалась лишь в беспредельном невежестве и беспредельной неспособности его предшественников Паша и Бушота, а также в полном незнакомстве всего остального состава Комитета общественного спасения с военным делом. Dans le royaume des aveugles, le borgne est roi {В царстве слепых и кривой – царь. Ред.}. Карно, старый офицер инженерных войск, бывший сам представителем Конвента при Северной армии, знал, в каких материалах нуждается крепость, армия и, в частности, чего не хватает французам. Кроме того, он, естественно, имел известное представление и о том, каким образом можно мобилизовать военные ресурсы такой страны, как Франция; а так как при революционном всеобщем наборе, когда и без того многое делается попусту, несколько более или менее непроизводительная трата ресурсов не имеет значения, лишь бы только достигалась при этом главная цель – быстрая мобилизация этих ресурсов, то нет надобности объявлять Карно выдающимся гением, чтобы объяснить достигнутые им результаты. Особенно заставляет меня сомневаться в том, что Карно pour sa part {со своей стороны, что касается его лично. Ред.} действительно изобрел, как ему приписывают, методы ведения войны большими массами, именно то, что его самые широкие планы на 1793–1794 гг. были построены как раз на противоположном методе ведения войны: он дробил французские армии, вместо того чтобы их концентрировать, и проводил операции на флангах противника таким образом, что заставлял его самого концентрировать свои силы. Не вполне соответствует репутации гения и дальнейшая карьера Карно – неприступная добродетель во время Консульства и т. д., хваленая защита им Антверпена (оборона крепости является, в общем, именно тем поручением, при выполнении которого посредственный, методичный, но наделенный известной выдержкой офицер может отличиться; к тому же осада Антверпена в 1814 г. не продолжалась и трех месяцев); наконец, его попытка навязать Наполеону методы 1793 года в 1815 г., когда ему противостояла централизованная армия коалиции в 1200000 солдат, действовавшая по совсем другой военной системе; и вообще его филистерские замашки – все это не говорит в пользу гениальности Карно. А затем, где это видано, чтобы честный человек умудрился как он удержаться несмотря на термидор, фрюктидор, брюмер[313] и т. д.

Summa summarum {Общий итог. Ред.}. Конвент был спасен только и исключительно благодаря тому, что силы коалиции не были централизованы, вследствие чего в его распоряжении оказался целый год для военных приготовлений. Он был спасен так же, как спасся старый Фриц {Фридрих II. Ред.} в Семилетнюю войну; так же спасся и Веллингтон в 1809 г. в Испании, хотя французы и по количеству, и по качеству своих войск по крайней мере втрое превосходили всех своих противников, вместе взятых, и только тем парализовали свою колоссальную силу, что маршалы, в отсутствие Наполеона, всячески подставляли друг другу ножку.

II

В настоящее время коалиция давно освободилась от глупых промахов, допущенных в 1793 году; она великолепно централизовала свои силы, что, впрочем, было сделано уже в 1813 году. Русская кампания 1812 г. поставила Россию в центре войны всего Священного союза на континенте. Русские войска составляли основное ядро, вокруг которого лишь позднее сгруппировались пруссаки, австрийцы и остальные. Они оставались основной массой вплоть до вступления в Париж. Александр был фактически главнокомандующим всех армий (вернее, русский генеральный штаб, стоявший за спиной Александра). Но с 1848 г. Священный союз покоится на еще более прочном основании. Развертывание контрреволюции в 1849–1851 гг. поставило континент, за исключением Франции, в такое же отношение к России, в каком находились Рейнский союз и Италия к Наполеону. Это – чистейшая вассальная зависимость. Николай – id est {то есть. Ред.} Паскевич – неизбежный диктатор Священного союза en cas de guerre {в случае войны. Ред.}, точно так же, как Нессельроде уже является им en temps de paix {в мирное время. Ред.}.

Далее, что касается современного военного искусства, то оно было полностью разработано Наполеоном. До наступления известных обстоятельств, о которых речь пойдет ниже, полководцам не остается ничего иного, как следовать примеру Наполеона в той мере, в какой это позволяют условия. Но современное военное искусство распространено по всему миру. В Пруссии его вдалбливают – по крайней мере, в той его части, которую можно вдолбить, – каждому младшему лейтенанту еще до сдачи им экзамена на портупей-юнкера. Что же касается австрийцев, то венгерская кампания дала им возможность распознать, а затем отстранить своих плохих, специфически австрийских генералов – всяких Виндишгрецов, Вельденов, Гёцов и других старых баб. Другое дело, – так как мы пишем уже не во время «Neue Rheinische Zeitung», то можем отказаться от всяких иллюзий, – обе кампании Радецкого в Италии; первую он провел великолепно, а вторую прямо-таки мастерски. Чьей помощью он при этом пользовался, не имеет значения; достаточно того, что у старика хватило bon sens {здравого смысла. Ред.} усвоить чужие гениальные идеи. Оборонительную позицию 1848 г. между четырьмя крепостями – Пескьерой, Мантуей, Леньяго и Вероной – с прекрасным прикрытием всех четырех сторон четырехугольника и оборону Радецким этой позиции среди восставшей страны вплоть до того момента, когда он получил помощь, следовало бы признать образцом военного искусства, если бы его задача не была очень облегчена отвратительным руководством со стороны итальянских генералов, их постоянными колебаниями, отсутствием среди них единства, интригами Карла-Альберта и поддержкой реакционных аристократов и попов внутри неприятельского лагеря. Не следует также забывать и того, что он находился в самой плодородной стране мира и поэтому был свободен от всяких забот о снабжении своей армии продовольствием.

Кампания 1849 г. является совершенно беспримерной для австрийцев. Пьемонтцы, вместо того чтобы концентрированными силами преградить дорогу на Турин у Новары и Мортары (линия в три мили длины), что было бы лучше всего, или наступать с этой линии двумя или тремя колоннами на Милан, заняли позицию от Сесто до Пиаченцы – линию в 20 миль длиной, следовательно, при 70000 бойцов, только по 3500 человек на немецкую милю, причем один фланг отстоял от другого на 3–4 добрых дневных перехода. Это было жалкое концентрическое наступление против Милана, причем повсюду их силы были недостаточны. Радецкий, видя, что итальянцы применяют старую австрийскую систему 1792 г., повел свои операции против них в точности так, как это сделал бы Наполеон. Пьемонтский фронт был разрезан на две части рекой По, что составляло грубейшую ошибку. Радецкий прорывает фронт у самого По, отрезает таким образом две южные дивизии от трех северных, вбивая между ними клин в 60000 человек; затем быстро бросает все свои силы на три северные дивизии (сосредоточившие едва 35000 человек), отбрасывает их в Альпы и отрезает друг от друга и от Турина оба корпуса пьемонтской армии. Этот маневр, который закончил кампанию в три дня и был почти буквально скопирован с маневра Наполеона в 1809 г. у Абенсберга и Экмюля[314], – гениальнейшего из всех наполеоновских маневров, – во всяком случае доказывает, что австрийцы уже отнюдь не придерживаются своего старого обычая парадировать «медленным шагом вперед»[315]. В этом маневре решающее значение имела как раз быстрота движения. Предательство аристократов и Раморино облегчило дело, особенно тем, что доставило точные сведения о расположении и планах итальянцев. Такое же значение имело гнусное поведение при Новаре Савойской бригады, которая не сражалась, а занималась грабежом. Но с военной точки зрения нелепое расположение пьемонтцев и маневр Радецкого сами по себе вполне достаточны, чтобы объяснить у спех. Оба эти факта должны были при любых обстоятельствах привести к этому результату.

Наконец, русские, по самой природе своей армии, вынуждены придерживаться военной системы, весьма близкой к современной. Их армия в главной своей части состоит из больших масс полуварварской и поэтому тяжелой на подъем пехоты и многочисленной, полуварварской, легкой иррегулярной кавалерии (казаков). В решающих сражениях, в крупных боях русские никогда не действовали иначе, как крупными массами. Суворов понимал необходимость этого уже при штурмах Измаила и Очакова. Отсутствие подвижности у этой армии отчасти возмещается иррегулярной кавалерией, которая маневрирует вокруг нее во все стороны и маскирует таким образом все ее движения. Но как раз эта массовость и неповоротливость русской армии и делают ее весьма пригодной для того, чтобы образовать собой ядро и главную опору, становой хребет коалиционной армии, операции которой всегда являются несколько замедленными по сравнению с действиями армии национальной. Эту роль русские великолепно выполнили в 1813 и 1814 гг., и трудно назвать за эти годы диспозицию сражения, в которой не бросалась бы в глаза густота русских колонн, значительно превосходивших своей глубиной и плотностью все другие войска.

Со времени 1812 г. французов едва ли можно еще рассматривать как преимущественных носителей наполеоновских традиций. Эти традиции перешли в большей или меньшей степени ко всем крупным европейским армиям. В каждой из них эти традиции произвели целую революцию главным образом уже в последние годы Империи. В каждой из них наполеоновская система применяется в стратегии и тактике в той мере, в какой она совместима с характером данной армии. Нивелирующее влияние буржуазной эпохи проявилось и здесь; старые национальные особенности находятся в процессе исчезновения также и в армиях: таким образом французская, австрийская и прусская армии, а в значительной степени даже и английская, представляют собой машины, более или менее одинаково приспособленные для наполеоновских маневров. Этим отнюдь не исключаются весьма различные их качества в прочих отношениях, например в рукопашном бою и т. п. Но из всех европейских армий (крупных) только русская армия, полуварварская, способна к самостоятельной тактике и стратегии, потому что лишь она одна еще не созрела для вполне развитой современной системы ведения войны.

Что касается французов, то в результате малой войны, которую они вели в Алжире, они даже прервали нить наполеоновской традиции большой войны. Еще надо доказать, компенсируется ли отрицательное влияние этой разбойнической войны на дисциплину преимуществами, связанными с приобретением навыков к войне, приучает ли она людей к походной жизни или, наоборот, изматывает их силы, переутомляя их, и, наконец, не лишает ли она и генералов того coup d'oeil {глазомера. Ред.}, который нужен для большой войны? Во всяком случае французская кавалерия, несомненно, в той или иной мере портится в Алжире. Она отучается от удара сомкнутым строем, который составлял ее силу, и приучается к системе действий врассыпную, в которой ее всегда будут превосходить казаки, венгры и поляки. Из генералов Удино оскандалился у стен Рима, и только Кавеньяк отличился в июньских боях; но все это отнюдь еще не grandes epreuves {большие испытания. Ред.}.

Таким образом в целом шансы, в смысле превосходства в стратегии и тактике, по меньшей мере такие же на стороне коалиции, как и на стороне революции.

III

Но не создаст ли новая революция, которая приведет к господству совершенно новый класс, подобно первой революции, новые боевые средства и новую систему ведения войны, по сравнению с которой нынешняя, наполеоновская, окажется такой же устаревшей и бессильной, какой оказалась система времен Семилетней войны перед системой времен первой революции?

Современная система ведения войны является необходимым продуктом французской революции. Ее предпосылкой является социальная и политическая эмансипация буржуазии и парцельного крестьянства. Буржуазия дает деньги, парцельные крестьяне ставят солдат; эмансипация обоих классов от феодальных и цеховых пут является необходимым условием для возникновения нынешних колоссальных армий; связанный же с этой ступенью общественного развития уровень богатства и культуры точно так же является необходимым условием для обеспечения современных армий необходимым количеством оружия, боевых припасов, продовольствия и т. д., для создания нужных кадров образованных офицеров и для умственного развития самих солдат.

Я беру современную военную систему, полностью разработанную Наполеоном. Ее двумя осями являются: массовые масштабы применения средств наступления – живая сила, кони и орудия – и подвижность этих наступательных средств. Подвижность является необходимым следствием массовости. Современные армии не могут, подобно небольшому войску периода Семилетней войны, в продолжение месяцев маршировать взад и вперед на территории в каких-нибудь 20 миль. Они не в состоянии возить за собой все необходимое количество продовольствия в походных магазинах. Они вынуждены нападать на занимаемую ими местность, подобно туче саранчи, производя фуражировку во всех направлениях в пределах досягаемости своей кавалерии, и вынуждены уходить, когда все съедено. Магазинные запасы удовлетворяют своему назначению, если содержат не больше, чем может потребоваться в непредвиденных случаях. Они все время опустошаются и снова пополняются, они должны следовать за быстрыми передвижениями армии и поэтому лишь в редких случаях могут иметь достаточно запасов для покрытия потребностей армии хотя бы в течение одного месяца. Поэтому современная военная система не может применяться в течение длительного срока в бедной, полуварварской, слабо населенной стране. Вследствие этого французы потерпели крушение, медленное в Испании и быстрое в России. Но, в свою очередь, и испанцы были разорены французским нашествием: их страна была в сильнейшей степени истощена. Россия же не может применять своей собственной тяжеловесной системы ведения войны большими массами в течение долгого времени, – даже в Польше. На ее же собственной территории, пока она лишена железных дорог, эта система и вовсе неприменима. Оборонительная кампания России на Днепре или на Двине разорила бы страну.

С этой подвижностью армии также связан известный уровень развития солдата, который во многих случаях должен уметь сам себе помочь. Сюда относится более значительное развитие патрульной, фуражировочной и аванпостной службы и т. д.; большая активность, требуемая от каждого солдата; частое повторение случаев, когда солдату приходится действовать в одиночку и основываться на своем собственном разумении; наконец, большое значение, которое приобрели стрелковые бои, результаты которых зависят от умственного развития, coup d'oeil и энергии каждого отдельного солдата, – все это предполагает со стороны унтер-офицеров и солдат более высокий культурный уровень, чем был в армии старого Фрица. Варварская или полуварварская нация не обладает, однако, таким культурным уровнем в массах, чтобы можно было, с одной стороны, дисциплинировать и механически обучить 500000—600000 человек, без всякого отбора призванных под ружье, и, с другой стороны, развить или сохранить у них этот самый coup d'oeil для малой войны. У варваров есть от природы этот разбойничий coup d'oeil. Пример – казаки; зато они в такой же мере непригодны для несения регулярной военной службы, в какой русские пехотинцы-крепостные, наоборот, непригодны для настоящего стрелкового боя.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю