Текст книги "Диалектический материализм"
Автор книги: Карл Генрих Маркс
Соавторы: Иосиф Сталин (Джугашвили),Фридрих Энгельс,Владимир Ленин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 79 страниц)
...Точно так же как мануфактура и усовершенствовавшиеся под ее влиянием ремесла пришли некогда в столкновение с феодальными узами цехов, крупная промышленность, на более высокой ступени своего развития, приходит в столкновение с узкими пределами, которыми ограничивает ее капиталистический способ производства. Новые производительные силы переросли буржуазные формы их эксплоатации. Это противоречие между производительными силами и способом производства не выдумано людьми, – подобно противоречию между первородным грехом и божественной справедливостью, – а существует в действительности, объективно, вне нас, независимо от воли и поведения даже тех людей, деятельностью которых оно создано. Современный социализм есть не что иное, как умственное отражение этого фактического противоречия, идеальное отражение его в головах, прежде всего класса, страдающего от него непосредственно, т. е. класса рабочих.
В чем же состоит это противоречие?
До появления капитализма, т. е. в средние века, всюду существовало мелкое производство, основанное на частной собственности производителей по отношению к средствам производства; в деревне господствовало земледелие мелких, свободных или крепостных, крестьян, в городах – ремесло. Орудия труда – земля, земледельческие орудия, мастерские и инструменты ремесленников – были орудиями труда отдельных лиц, рассчитанными лишь на единоличное употребление, и, следовательно, по необходимости оставались мелкими, несовершенными, ограниченными. Но потому-то они и принадлежали самим производителям. Историческая роль капитализма и его носительницы – буржуазии – заключалась именно в концентрировании этих рассеянных мелках средств производства, в придании им более широких размеров, в превращении их в современные могучие рычаги производства. Как выполняла она эту роль, начиная с XV в., на трех различных исторических ступенях производства: простой кооперации, мануфактуры и крупной промышленности, – подробно изображено в IV отделе «Капитала» Маркса. Но там же показано, что, превращая ограниченные средства производства в громадные современные производительные силы, буржуазия не могла не превратить их вместе с тем из частных в общественные, приводимые в действие лишь усилиями многих людей. Вместо самопрялки, ручного ткацкого станка, кузнечного молота появились прядильные машины, механический ткацкий станок, паровой молот; вместо маленьких мастерских – громадные фабрики, требующие соединенного труда сотен и тысяч рабочих. Подобно средствам производства и само производство превратилось из ряда разрозненных усилий единиц в ряд общественных действий, а продукты из произведения отдельного лица – в произведения всего общества. Пряжи, ткани, металлические товары, выходящие теперь из фабрик и заводов, представляют собой продукт труда множества рабочих, которые поочередно прилагали к ним свои усилия, прежде чем придали им окончательную форму. Никто в отдельности не может сказать о них: «это сделал я, это мой продукт».
Но в обществе, производство которого основано на естественно выросшем, постепенно развившемся без всякого плана, разделении труда, продукты неизбежно принимают форму товаров, обмен которых, купля и продажа, дает отдельным производителям возможность удовлетворять свои разнообразные потребности. Так и было в средние века. Крестьянин, например, продавал ремесленнику земледельческие продукты и покупал у него ремесленные произведения. В это-то общество разъединенных товаропроизводителей вклинился новый способ производства. Среди естественно выросшего, без всякого плана сложившегося разделения труда между членами всего общества, возникло разделение труда на фабриках, организованное по обдуманному плану; рядом с индивидуальным производством появилось общественное производство.
Продукты того и другого продавались на одних и тех же рынках, а следовательно, по ценам по крайней мере приблизительно равным. Но организация, созданная по обдуманному плану, была могущественнее естественно выросшего разделения труда; продукты общественного фабричного труда стоили дешевле продуктов мелких, разъединенных производителей. Индивидуальное производство терпело одно поражение за другим, общественное производство революционизировало, наконец, весь старый способ производства. Революционный характер его, однако, так мало сознавался, что оно вводилось именно ради усиления и поощрения товарного производства. Оно возникло в непосредственной связи с известными, уже раньше его существовавшими, двигателями товарного производства: торговым капиталом, ремеслами и наемным трудом. Выступая лишь в виде новой формы товарного производства, оно оставляло в полной силе свойственные этому производству формы присвоения.
При средневековом производстве товаров вопрос о том, кому должны принадлежать продукты труда, не мог даже и возникнуть. Они выделывались каждым отдельным производителем из собственного материала, часто им же самим произведенного, собственными орудиями и собственными руками или руками семьи. Такому производителю незачем было присваивать себе свои продукты, они принадлежали ему по самому существу дела. Следовательно, право собственности на продукты основывалось на личном труде. Даже там, где посторонняя помощь имела место в производстве, она в большинстве случаев играла лишь второстепенную роль и вознаграждалась не одною лишь заработною платой; цеховой ученик и подмастерье работали не столько ради платы или содержания, сколько ради собственного обучения и подготовки к званию самостоятельного мастера. Но вот началась концентрация средств производства в больших мастерских и мануфактурах, превращение их на деле в общественные средства производства. И с этими общественными средствами и продуктами продолжали поступать так, как будто они по-прежнему оставались средствами производства и продуктами труда отдельных лиц. Если до сих пор производитель, бывший одновременно и собственником орудий труда, присваивал себе свой продукт, в котором чужой труд участвовал лишь в виде исключения, то теперь собственник орудий труда продолжал присваивать себе продукты, хотя они производились уже не его, а исключительно чужим трудом. Таким образом, продукты общественного труда стали присваиваться не теми, кто работал с помощью его орудий и был настоящим производителем его продуктов, а капиталистами. Средства производства и само производство по существу своему стали общественными; но они были подчинены форме присвоения, основанной на частном единичном производстве, свойственном тому времени, когда каждый владел своим собственным продуктом и сам выносил его на рынок. Новая форма производства подчинилась старой форме присвоения, несмотря на то, что она совершенно разрушила ее основы [Само собой понятно, что хотя форма присвоения и осталась прежней, но характер его изменился вследствие вышеописанного процесса столь же радикально, как и характер самого производства. Большая разница, присваиваю ли я продукт своего собственного или продукт чужого труда. Заметим мимоходом, что наемный труд, который скрывает в себе зародыш всего капиталистического производства, существует с давних времен. В одиночной случайной форме мы встречаем его в течение столетий рядом с рабством. Но скрытый зародыш не мог развиться в капиталистический способ производства раньше, чем созрели необходимые для него исторические условия.].
Это противоречие, сообщившее новому способу производства его капиталистический характер, заключало в себе зародыши всех современных противоречий. И чем полнее становилось господство нового способа производства во всех наиболее значительных отраслях труда, во всех наиболее влиятельных в экономическом отношении странах, чем дальше оттеснял он незначительные остатки единичного производства, тем резче должна была выступать несовместимость общественного производства с капиталистическим присвоением.
Первые капиталисты застали, как мы видели, форму наемного труда уже готовой. Но наемный труд существовал лишь в виде исключения, побочного занятия, переходного положения для рабочего. Земледелец, нанимавшийся по временам на поденную работу, имел свой собственный клочок земли, продуктами которого он мог жить в случае крайности. Цеховые уставы заботились о том, чтобы сегодняшний подмастерье завтра становился мастером. Но все изменилось, лишь только средства производства приобрели общественный характер и сконцентрировались в руках капиталистов. Средства производства и продукты единичных производителей все более и более обесценивались, и их владельцам не оставалось ничего иного, как наниматься к капиталистам. Наемный труд, существовавший раньше в виде исключения и подсобного промысла, стал общим правилом, основою всего производства; из побочного он превратился в единственное занятие рабочих. Временный наемный рабочий превратился в пожизненного. Масса наемных рабочих чрезвычайно увеличилась благодаря одновременному разрушению феодального порядка, распущению свит феодалов, изгнанию крестьян из их усадеб и пр. Совершился полный разрыв между средствами производства, сконцентрированными в руках капиталистов, и производителями, лишенными всего, кроме рабочей силы. Противоречие между общественным производством и капиталистическим присвоением проявилось в антагонизме между пролетариатом и буржуазией. (Энгельс, Анти-Дюринг, стр. 192 – 195, Партиздат, 1932 г.)
Развитие производства (а следовательно, и внутреннего рынка) преимущественно на счет средств производства кажется парадоксальным и представляет из себя, несомненно, противоречие. Это – настоящее «производство для производства», расширение производства без соответствующего расширения потребления. Но это противоречие не доктрины, а действительной жизни; это – именно такое противоречие, которое соответствует самой природе капитализма и остальным противоречиям этой системы общественного хозяйства. Именно это расширение производства без соответствующего расширения потребления и соответствует исторической миссии капитализма и его общественной структуре [В первом изд.: «его специфической общественной структуре». – Ред.]: первая состоит в развитии производительных сил общества; вторая исключает утилизацию этих технических завоеваний массою населения. Между безграничным стремлением к расширению производства, присущим капитализму, и ограниченным потреблением народных масс (ограниченных вследствие их пролетарского состояния) есть несомненное противоречие. Именно это противоречие и констатирует Маркс в тех положениях, которые охотно приводятся народниками в подтверждение якобы их взглядов о сокращении внутреннего рынка, о непрогрессивности капитализма и пр., и пр. Вот некоторые из этих положений: «Противоречие в капиталистическом способе производства: рабочие, как покупатели товара, важны для рынка. Но капиталистическое общество имеет тенденцию ограничить их минимумом цены, как продавцов их товара – рабочей силы» («Das Kapital», II, 303).
...«Условия реализации... ограничиваются пропорциональностью различных отраслей производства и потребительной силой общества... Чем больше развивается производительная сила, тем более приходит она в противоречие с узким основанием, на котором покоятся отношения потребления» (ibid., III, 1, 225 – 226). «Пределы, в которых только и может совершаться сохранение и увеличение стоимости капитала, основывающееся на экспроприации и обеднении массы производителей, эти пределы впадают постоянно в противоречие с теми методами производства, которые капитал вынужден принять для достижения своей цели и которые стремятся к безграничному расширению производства, к безусловному развитию общественных производительных сил, которые ставят себе производство как самодовлеющую цель... Поэтому, если капиталистический способ производства есть историческое средство для развития материальной производительной силы, для создания соответствующего этой силе всемирного рынка, то он в то же время является постоянным противоречием между такою его исторической задачей и свойственными ему общественными отношениями производства» (III, 1, 232. Русс. пер., с. 194). «Последней причиной всех действительных кризисов остается всегда бедность и ограниченность потребления масс, противодействующая стремлению капиталистического производства развивать производительные силы таким образом, как если бы границей их развития была лишь абсолютная потребительная способность общества» [Именно это место цитировал знаменитый (геростратовски знаменитый) Эд. Бернштейн в своих «Предпосылках социализма» («Die Voraussetzungen etc.», Stuttg. 1899, S. 67). Разумеется, наш оппортунист, поворачивающий от марксизма к старой буржуазной экономии, поспешил заявить, что это – противоречие в теории кризисов Маркса, что такой-то взгляд Маркса «не очень-то отличается от родбертусовской теории кризисов». На самом же деле «противоречие» имеется лишь между претензиями Бернштейна, с одной стороны, и его бессмысленным эклектизмом и нежеланием вдуматься в теорию Маркса – с другой. До какой степени не понял Бернштейн теории реализации, это видно из его, поистине курьезного рассуждения, будто громадный рост массы прибавочного продукта необходимо должен означать увеличение числа имущих (или повышение благосостояния рабочих), ибо сами капиталисты, извольте видеть, и их «слуги» (Sic! Seite 51 – 52) не могут «потребить» всего прибавочного продукта!! (Примеч. ко 2-му изд.)] (III, 2, 21. Русс. пер., 395). Во всех этих положениях констатируется указанное противоречие между безграничным стремлением расширять производство и ограниченным потреблением, и ничего более [Ошибочно мнение г-на Туган-Барановского, который полагает, что Маркс, выставляя эти положения, впадает в противоречие с своим собственным анализом реализации («Мир божий», 1898, № 6, с. 123, в статье: «Капитализм и рынок»). Никакого противоречия у Маркса нет, ибо и в анализе реализации указана связь производительного и личного потребления.]. Нет ничего бессмысленнее, как выводить из этих мест «Капитала», будто Маркс не допускал возможности реализовать сверхстоимость в капиталистическом обществе, будто он объяснял кризисы недостаточным потреблением и т. п. Анализ реализации у Маркса показал, что «в конечном счете обращение между постоянным капиталом и переменным капиталом ограничено личным потреблением», но этот же анализ показал истинный характер этой «ограниченности», показал, что предметы потребления играют меньшую роль в образовании внутреннего рынка сравнительно с средствами производства. А затем, нет ничего более нелепого, как выводить из противоречий капитализма его невозможность, непрогрессивность и т. д. – это значит спасаться в заоблачные выси романтических мечтаний от неприятной, но несомненной действительности. Противоречие между стремлением к безграничному расширению производства и ограниченным потреблением – не единственное противоречие капитализма, который вообще не может существовать и развиваться без противоречий. Противоречия капитализма свидетельствуют о его исторически-преходящем характере, выясняют условия и причины его разложения и превращения в высшую форму, – но они отнюдь не исключают ни возможности капитализма, ни его прогрессивности сравнительно с предшествующими системами общественного хозяйства [Ср. «К характеристике экономического романтизма. Сисмонди и наши отечественные сисмондисты» (т. II, Соч. – Ред).]. (Ленин, Развитие капитализма в России, Соч. т. III, гл. I, § VI, стр. 31 – 33.)
Противоречие товараДо сих пор товар рассматривался с двух точек зрения, – как потребительная стоимость и как меновая стоимость, – всякий раз односторонне. Но как товар он есть непосредственно единство потребительной стоимости и меновой стоимости; вместе с тем он является товаром только в отношении к другим товарам. Действительное отношение товаров друг к другу составляет их меновой процесс. Это – общественный процесс, в который вступают независимые друг от друга индивидуумы, но они вступают в него только как товаровладельцы; их взаимное существование друг для друга есть существование их товаров, и, таким образом, в действительности они являются только сознательными носителями процесса обмена.
Товар есть потребительная стоимость: пшеница, холст, алмаз, машина и т. д.; но как товар он вместе с тем есть не потребительная стоимость. Если бы он был потребительной стоимостью для своего владельца, т. е. непосредственно средством для удовлетворения его собственных потребностей, то он не был бы товаром. Для владельца он, напротив, не потребительная стоимость, именно для него он только материальный носитель меновой стоимости, или простое средство обмена; как активный носитель меновой стоимости, потребительная стоимость становится средством обмена. Для своего владельца товар есть потребительная стоимость лишь в качестве меновой стоимости. Следовательно, он еще должен сделаться потребительной стоимостью прежде всего для других. Так как товар не есть потребительная стоимость для его собственного владельца, то он является потребительной стоимостью для владельцев других товаров. Если этого нет, то труд его владельца был трудом бесполезным, и результат его не есть товар. С другой стороны, товар для самого его владельца должен сделаться потребительной ценностью, потому что средства существования данного владельца существуют вне этого товара, в потребительных стоимостях чужих товаров. Чтобы сделаться потребительной стоимостью, товар должен отвечать определенной потребности, по отношению к которой он является средством удовлетворения. Следовательно, потребительные стоимости товаров становятся потребительными стоимостями тогда, когда они всесторонне меняются местами, когда переходят из рук, в которых они являются средствами обмена, в руки, в которых они являются предметами потребления. Только посредством такого всестороннего отчуждения товаров заключенный в них труд становится полезным трудом. В процессе этих отношений товаров друг к другу как потребительных стоимостей они не получают никакой новой экономической определенности формы. Напротив, исчезает и та определенность формы, которая характеризовала их как товары. Например, хлеб при переходе из рук пекаря в руки потребителя не изменяет своего бытия как хлеб. Наоборот, только потребитель относится к нему как к потребительной стоимости, как к определенному средству питания, между тем как в руках пекаря он был носителем экономического отношения, вещью чувственно-сверхчувственной. Следовательно, единственное изменение формы, которому подвергаются товары, становясь потребительными стоимостями, есть уничтожение их формального бытия, в котором они не были потребительными стоимостями для своего владельца и были потребительными стоимостями для своего невладельца. Чтобы стать потребительными стоимостями, товары должны всесторонне отчуждаться, вступать в процесс обмена, но их бытие для обмена есть их бытие в качестве меновых стоимостей. Поэтому, чтобы реализоваться как потребительные стоимости, они должны реализоваться как меновые стоимости.
Если отдельный товар, с точки зрения потребительной стоимости, первоначально представлялся как самостоятельная вещь, то, наоборот, как меновая стоимость он с самого начала рассматривался в отношении ко всем другим товарам. Однако это отношение было только теоретическим, мысленным. Реальным оно становится лишь в процессе обмена. С другой стороны, товар является все-таки меновой стоимостью, поскольку заключает в себе определенное количество рабочего времени, поскольку, следовательно, он представляет овеществленное рабочее время. Но непосредственно он представляет только овеществленное индивидуальное рабочее время с особенным содержанием, а не всеобщее рабочее время. Следовательно, товар не является непосредственно меновой стоимостью, он должен еще стать таковою. Прежде всего он может быть овеществлением всеобщего рабочего времени, поскольку он представляет рабочее время в определенном полезном применении, т. е. в какой-нибудь потребительной стоимости. Это было материальным условием, при котором только можно было принять рабочее время, заключенное в товарах, за всеобщее, общественное. Следовательно, если товар может стать потребительной стоимостью лишь благодаря своему осуществлению в качестве меновой стоимости, то, с другой стороны, он может осуществиться как меновая стоимость лишь в том случае, если в процессе отчуждения обнаружит свою потребительную стоимость. Товар как потребительная стоимость может быть отчужден только тому, для кого он является потребительной стоимостью, т. е. предметом особой потребности. С другой стороны, он отчуждается только за другой товар, или, если мы поставим себя на место владельца этого другого товара, то увидим, что этот владелец может точно так же отчуждать свой товар, т. е. реализовать его только тогда, когда приведет его в соприкосновение с особой потребностью, для удовлетворения которой он служит. Следовательно, при всестороннем отчуждении товаров как потребительных стоимостей товары относятся друг к другу сообразно их материальному различию, как особые вещи, которые удовлетворяют своими специфическими свойствами особые потребности. Но в качестве таких простых потребительных стоимостей они друг для друга безразличны и, больше того, не стоят ни в каком отношении друг к другу. Как потребительные стоимости товары могут обмениваться только вследствие их отношения к особым потребностям. Но они обмениваемы только как эквиваленты, эквивалентами же они являются лишь как равные количества овеществленного рабочего времени, так что всякое внимание к естественным свойствам их потребительных стоимостей, а следовательно, к их связи с особыми потребностями, исчезает. Меновая стоимость товара обнаруживается, напротив, в том, что он как эквивалент замещает, по желанию, определенное количество всякого другого товара, независимо от того, представляет ли он для владельца другого товара потребительную стоимость или нет. Но для владельца этого другого товара он лишь постольку товар, поскольку составляет для него потребительную стоимость, и для своего собственного владельца он лишь постольку меновая стоимость, поскольку является товаром для другого. Поэтому это отношение должно быть: отношением товаров как величин, по существу равных, только количественно различных; равенством их как материализации всеобщего рабочего времени; но вместе с тем оно должно быть отношением товаров как качественно различных вещей, или особых потребительных стоимостей, служащих для удовлетворения определенных потребностей, словом, отношением при котором они различаются как действительные потребительные стоимости. Но это приравнивание и неприравнивание взаимно исключается. Таким образом, здесь представляется не только ложный круг проблем, поскольку разрешение одной из них уже предполагает разрешение другой, но и совокупность противоречивых требований, поскольку выполнение одного условия непосредственно связано с выполнением другого, ему противоположного.
Процесс обмена товаров должен быть одновременно и развертыванием и разрешением этих противоречий, которые не могут, однако, являться в нем в такой простой форме. Мы только видели, как сами товары относятся друг к другу как потребительные стоимости, т. е. каким образом товары в пределах процесса обмена выступают в качестве потребительных стоимостей. Напротив, меновая стоимость, как мы до сих пор рассматривали, существовала только в нашей абстракции или, если угодно, в абстракции отдельного товаровладельца, у которого товар как потребительная стоимость лежит на складе и как меновая стоимость – на совести. Однако сами товары в сфере процесса обмена должны быть друг для друга не только потребительными, но и меновыми стоимостями, и это их бытие должно проявляться в виде их взаимного отношения. Трудность, на которую мы прежде всего натолкнулись, заключалась в том, что товар, для того чтобы реализоваться как меновая стоимость, как овеществленный труд, сначала должен быть отчужден, реализован как потребительная стоимость; между тем это отчуждение его в качестве потребительной стоимости предполагает, наоборот, его бытие как меновой стоимости. Допустим, однако, что эта трудность разрешена. Предположим, что товар сбросил с себя особую потребительную стоимость и через отчуждение ее выполнил материальное условие для того, чтобы быть общественно полезным трудом, а не особым трудом отдельного лица для него самого. Тогда товар должен стать в процессе обмена меновой стоимостью, всеобщим эквивалентом, овеществлением всеобщего рабочего времени для других товаров и, таким образом, вместо ограниченного значения отдельной потребительной стоимости он должен приобрести непосредственную способность выражаться во всех потребительных ценностях как в своих эквивалентах. Но каждый товар есть именно такой товар, который через отчуждение своей особенной потребительной ценности должен явиться как непосредственная материализация всеобщего рабочего времени. Однако, с другой стороны, в процессе обмена противостоят друг другу только особенные товары, или индивидуальные работы, воплощенные в особенных потребительных стоимостях. Всеобщее рабочее время само есть абстракция, которая как таковая не существует для товаров. (Маркс, К критике политической экономии, гл. I, Товар, стр. 63 – 67. Партиздат, 1932 г.).
