Текст книги "Собрание сочинений, том 16"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 56 страниц)

В-третьих, двухгодичный срок службы – достаточный противовес увеличению численности армии. В той мере, в какой усиление армии увеличивает в руках правительства материальные средства для насильственных переворотов, в той же самой мере двухгодичный срок службы уменьшает моральные средства для этого. На третьем году службы вечная зубрежка абсолютистских наставлений и привычка к повиновению у солдат может в известный момент, и притом в течение срока службы, принести кое-какие плоды. На. третьем году службы, когда отдельному солдату в военном отношении почти уже нечему учиться, наш призванный в порядке всеобщей воинской повинности в известной мере уже приближается к солдату, призванному на длительный срок в соответствии с франко-австрийской системой. Он приобретает кое-какие качества профессионального солдата и, как таковой, во всяком случае может быть гораздо легче использован, чем более молодой солдат. Если рассматривать вопрос с точки зрения возможности государственного переворота, то увольнение из армии солдат на третьем году службы наверняка уравновесило бы призыв еще 60000– 80000 человек.

А к этому присоединяется еще один и притом решающий момент. Мы не хотим отрицать, что могли бы создаться условия, – для этого мы слишком хорошо знаем нашу буржуазию, – при которых даже без мобилизации, с армией обычного состава мирного времени, государственный переворот все же был бы возможен. Но это едва ли вероятно. Чтобы совершить серьезный переворот, почти всегда необходимо произвести мобилизацию. Но тогда дело принимает иной оборот. Прусская армия мирного времени, при известных обстоятельствах, может стать простым орудием в руках правительства для использования внутри страны; прусская же армия военного времени – ни в коем случае. Тот, кому когда-нибудь приходилось видеть один и тот же батальон сперва на мирном, а затем на военном положении, знает, какая огромная разница во всем поведении людей, в характере всей массы. Люди, вступавшие в армию почти мальчиками, снова возвращаются в нее теперь уже взрослыми людьми; они приносят с собой накопленное ими чувство собственного достоинства, уверенность в себе, твердость и характер, что идет на пользу всему батальону. Отношение солдат к офицерам и офицеров к солдатам сразу становится иным. Батальон довольно значительно выигрывает в военном отношении, но в политическом – для абсолютистских целей – он становится совершенно ненадежным. Это можно было видеть еще при вступлении в Шлезвиг, где, к великому удивлению корреспондентов английских газет, прусские солдаты повсюду открыто принимали участие в политических демонстрациях и безбоязненно высказывали свои далеко не правоверные взгляды. И этим результатом – политической непригодностью мобилизованной армии для абсолютистских целей – мы обязаны главным образом мантёйфелевским временам и «новейшей» эре. В 1848 г. дело обстояло еще совершенно иначе.

В том-то как раз и состоит одна из лучших сторон прусской военной системы как до, так и после реорганизации, что при такой военной системе Пруссия не может ни вести непопулярную войну, ни совершить государственный переворот, который обещал бы быть прочным. Ибо если бы даже армия мирного времени и позволила использовать себя для маленького государственного переворота, то все же достаточно было бы первой мобилизации и первой угрозы войны, чтобы снова поставить под вопрос все «завоевания». Геройские подвиги армии мирного времени при «внутреннем Дюппеле» без санкции их со стороны армий военного времени имели бы лишь кратковременное значение, а получить эту санкцию будет чем дальше, тем труднее. Реакционные газеты объявили «армию», в противовес палатам, истинным народным представительством. Разумеется, они имели при этом в виду только офицеров. Если бы когда-либо дело дошло до того, что господа из «Kreuz-Zeitung»[77]77
  «Kreuz-Zeitung» («Крестовая газета») – так называли немецкую ежедневную газету «Neue Preusische Zeitung» («Новая прусская газета»), которая издавалась в Берлине с июня 1848 г. и являлась органом контрреволюционной придворной камарильи и прусского юнкерства. «Neue Preusische Zeitung» имела в заголовке изображение креста.


[Закрыть] совершили бы государственный переворот, для чего им необходима мобилизованная армия, то будьте уверены, им пришлось бы сильно разочароваться в этом народном представительстве.

Но, в конце концов, и не в этом заключается главная гарантия против государственного переворота. Она заключается в том, что ни одно правительство не может путем государственного переворота собрать такую палату, которая станет вотировать ему новые налоги и займы, и что если бы оно даже создало палату, готовую на это, ни один банкир в Европе не открыл бы ему кредита на основании такого вотума палаты. В большинстве европейских государств дело обстояло бы иначе. Но Пруссия, после обещаний 1815 г. и многих тщетных попыток до 1848 г. получить деньги, теперь уже пользуется такой репутацией, что ей не ссудят ни гроша без правомерного и неоспоримого решения палаты. Сам г-н Рафаэль фон Эрлангер, который ссужал деньги даже американским конфедератам[78]78
  Имеются в виду сторонники южных рабовладельческих штатов во время Гражданской войны в Соединенных Штатах Америки в 1861–1865 годах.


[Закрыть], вряд ли доверил бы наличные деньги прусскому правительству, вышедшему из государственного переворота. Этим Пруссия обязана исключительно ограниченности абсолютизма.

В том-то и заключается сила буржуазии, что правительство, когда оно нуждается в деньгах, – а это рано или поздно обязательно должно случиться, – принуждено само обращаться за деньгами к буржуазии, но в данном случае уже не к политическому представительству буржуазии, которое, в конце концов, знает, что оно для того и существует, чтобы платить, а к крупным финансистам, которые не прочь обделать хорошее дельце с правительством, которые измеряют кредитоспособность любого правительства тем же масштабом, что и кредитоспособность любого частного лица, и которым совершенно безразлично, много или мало солдат нужно прусскому государству. Эти господа учитывают вексель только с тремя подписями, и если наряду с правительством он подписан только палатой господ, без палаты депутатов, либо палатой депутатов, состоящей из подставных лиц, то они считают такой вексель дутым и отказываются от сделки.

Здесь кончается военный вопрос и начинается вопрос конституционный. Безразлично, в результате каких ошибок и хитросплетений буржуазная оппозиция очутилась теперь в таком положении, что она должна либо одержать победу в военном вопросе, либо потерять тот остаток политической власти, которым она еще обладает. Правительство уже поставило под сомнение все ее право вотирования бюджета. И если правительство рано или поздно все же должно будет заключить мир с палатой, то не будет ли самой лучшей политикой просто настаивать на своем до тех пор, пока этот момент не наступит?

Раз уж конфликт зашел так далеко – безусловно да. Возможность заключить соглашение с существующим правительством на приемлемых основах – более чем сомнительна. Буржуазия, вследствие переоценки своих собственных сил, поставила себя в такое положение, что на этом военном вопросе она должна проверить, является ли она в государстве решающим фактором или же вовсе ничем. Если она победит, то одновременно завладеет властью назначать и смещать министров, властью, которой обладает английская палата общин. Если она потерпит поражение, то конституционным путем она никогда больше не приобретет какого-либо значения.

Но плохо знает наших немецких буржуа тот, кто думает, что от них можно ожидать такой выдержки. Мужество буржуазии в политических делах всегда находится в точном соответствии с тем весом, который она имеет в гражданском обществе данной страны. В Германии социальная мощь буржуазии гораздо меньше, чем в Англии и даже во Франции; в Германии буржуазия не вступила в союз со старой аристократией, как в Англии, и не уничтожила ее с помощью крестьян и рабочих, как во Франции. Феодальная аристократия в Германии все еще является силой, враждебной буржуазии, и, вдобавок, силой, связанной с правительствами. Фабричная промышленность, основа всей социальной мощи современной буржуазии, значительно меньше развита в Германии, чем во Франции и Англии, несмотря на ее огромный прогресс с 1848 года. Колоссальные скопления капиталов у отдельных лиц, часто встречающиеся в Англии и даже во Франции, в Германии бывают реже. Отсюда – мелкобуржуазный характер всей нашей буржуазии. Условия, в которых она живет, кругозор, который она может себе выработать, – мелочны; что же удивительного в том, что и весь образ ее мыслей такой же мелочный! Откуда же при таких условиях может появиться мужество бороться за дело до конца? Прусская буржуазия прекрасно знает, в какой зависимости от правительства она находится в сфере своей собственной промышленной деятельности. Концессии[79]79
  Речь идет о бюрократической системе регламентации промышленности, существовавшей в Пруссии в середине 60-х годов XIX века. Для ряда отраслей промышленности была установлена система специальных разрешений (концессий), без получения которых нельзя было заниматься промышленной деятельностью. Это полусредневековое промысловое законодательство стесняло развитие капитализма.


[Закрыть] и административный контроль гнетут ее, как кошмар. При открытии каждого нового предприятия правительство может чинить ей препятствия. А тем более в политической области! Во время конфликта по военному вопросу буржуазная палата может только отвергать, она вынуждена только обороняться, в то время как правительство действует агрессивно, интерпретирует по-своему конституцию, преследует либеральных чиновников, аннулирует либеральные городские выборы, пускает в ход все рычаги бюрократического насилия, чтобы втолковать буржуа их верноподданническую точку зрения, захватывает фактически одну позицию за другой и таким образом завоевывает себе такое положение, какого не было даже у Мантёйфеля. Между тем внебюджетное расходование финансов и взимание налогов спокойно производится своим чередом, а реорганизация армии приобретает с каждым годом своего существования новую силу. Короче говоря, стоящая в перспективе окончательная победа буржуазии с каждым годом приобретает все более революционный характер, а ежедневно умножающиеся частичные победы правительства во всех областях все более и более приобретают вид совершившихся фактов. К тому же появляется совершенно независимое как от буржуазии, так и от правительства рабочее движение, которое вынуждает буржуазию либо делать рабочим весьма неприятные уступки, либо же быть готовой в решительный момент действовать без помощи рабочих. Хватит ли у прусской буржуазии при таких обстоятельствах мужества стоять на своем до конца? Ей бы следовало с 1848 г. необычайно выправиться, – в ее же собственном смысле, – но та жажда компромисса, которая с момента открытия нынешней сессии все время ярко проявляется в партии прогрессистов, не свидетельствует об этом. Мы опасаемся, что буржуазия и на этот раз не остановится перед тем, чтобы совершить предательство по отношению к самой себе.

III

«Каково же отношение рабочей партии к этой реорганизации армии и к возникшему на этой почве конфликту между правительством и буржуазной оппозицией?»

Для полного развертывания своей политической деятельности рабочий класс нуждается в значительно более широкой арене, чем та, которую представляют собой отдельные государства теперешней раздробленной Германии. Государственная раздробленность будет препятствием для движения пролетариата и никогда не приобретет в его глазах права на существование, никогда не явится предметом его серьезных размышлений. Немецкий пролетариат не будет заниматься имперскими конституциями, прусским верховенством, триадой[80]80
  Прусское верховенство (preusische Spitze) – выражение, употребленное прусским королем Фридрихом-Вильгельмом IV в речи от 20 марта 1848 г., в которой он заявил о своей готовности стать «для спасения Германии во главе (an die Spitze) всего отечества». В период борьбы за объединение Германии это выражение употреблялось для обозначения стремления Пруссии объединить страну под своей гегемонией.
  Триада – один из планов реорганизации Германского союза, предусматривавший образование, наряду с Австрией и Пруссией, союза средних государств. Этот план, защищавшийся в 50– 60-х годах особенно Баварией и Саксонией, был направлен против австрийской и прусской гегемонии и выражал партикуляристские тенденции средних немецких государств, стремившихся сохранить свою самостоятельность.


[Закрыть] и тому подобными вещами, – разве только с единственной целью навсегда покончить со всем этим; вопрос, сколько солдат требуется прусскому государству для прозябания в качестве великой державы, для него безразличен. Увеличатся ли несколько военные тяготы в результате реорганизации или нет, – для рабочего класса, как класса, это не имеет большого значения. Зато для него вовсе не безразлично, будет ли всеобщая воинская повинность проведена полностью или нет, Чем большее количество рабочих обучится владеть оружием, тем лучше. Всеобщая воинская повинность – необходимое и естественное дополнение к всеобщему избирательному праву; она дает возможность избирателям отстаивать свои решения с оружием в руках против всяких попыток государственного переворота.

Все более и более последовательное проведение всеобщей воинской повинности – единственный момент в реорганизации прусской армии, который представляет интерес для рабочего класса Германии.

Более важным является вопрос: какую позицию должна занять рабочая партия в возникшем на этой почве конфликте между правительством и палатой?

Современный рабочий, пролетарий, – продукт великой промышленной революции, которая именно за последние сто лет во всех цивилизованных странах совершила полный переворот во всем способе производства, сначала в промышленности, а затем и в земледелии; в результате этой революции в производстве принимают участие только два класса: класс капиталистов, владеющих орудиями труда, сырьем и жизненными средствами, и класс рабочих, которые не имеют ни орудий труда, ни сырья, ни жизненных средств, а должны сперва своим трудом покупать эти последние у капиталистов. Современный пролетарий, следовательно, имеет дело непосредственно только с одним общественным классом, который враждебно противостоит ему, эксплуатирует его, – с классом капиталистов, буржуа. В странах, где эта промышленная революция осуществлена полностью, как, например, в Англии, рабочий действительно имеет дело только с капиталистами, потому что и в деревне крупный арендатор имения является не чем иным, как капиталистом; аристократ, который только проедает земельную ренту со своих владений, не имеет с рабочим абсолютно никаких общественных точек соприкосновения.

Иначе обстоит дело в странах, где эта промышленная революция еще только совершается, как в Германии. Здесь еще сохранилось от прежних феодальных и послефеодальных отношений множество общественных элементов, которые, так сказать, затемняют общественную среду (medium) и лишают социальный строй Германии того простого, ясного, классического характера, которым отличается стадия развития Англии. Здесь, в Германии, в атмосфере, все более модернизирующейся с каждым днем, среди вполне современных капиталистов и рабочих живьем разгуливают изумительнейшие допотопные ископаемые: феодальные господа, вотчинные суды, захолустное юнкерство, телесные наказания, регирунгсраты, ландраты, цеховщина, конфликты из-за сферы компетенции, право административных взысканий и т. д. И мы видим, что в борьбе за политическую власть все эти ископаемые, продолжающие еще жить, объединяются против буржуазии, которая, будучи благодаря своей собственности могущественнейшим классом новой эпохи, во имя этой новой эпохи требует себе от них политического господства.

Кроме буржуазии и пролетариата, современная крупная промышленность производит еще нечто вроде промежуточного класса, стоящего между ними, – мелкую буржуазию. Эта последняя состоит частью из остатков прежнего, полусредневекового бюргерства, частью из рабочих, несколько поднявшихся над общим уровнем. Мелкая буржуазия в меньшей мере участвует в производстве, чем в распределении товаров; главное ее занятие – розничная торговля. В то время как старое бюргерство было самым устойчивым, современная мелкая буржуазия является наиболее меняющимся классом общества; банкротство стало в ее среде постоянным явлением. Благодаря обладанию небольшим капиталом, она по своим жизненным условиям примыкает к буржуазии, по неустойчивости же своего существования – к положению пролетариата. Ее политическая позиция так же полна противоречий, как и ее общественное бытие; в общем же ее наиболее точным выражением является «чистая демократия». Ее политическое призвание состоит в том, чтобы подталкивать вперед буржуазию в ее борьбе против остатков старого общества и в особенности против ее собственной слабости и трусости и помогать в завоевании таких свобод, как свобода печати, союзов и собраний, всеобщего избирательного права, местного самоуправления, без которых, несмотря на их буржуазную природу, трусливая буржуазия все же может обойтись, но без которых рабочие никогда не смогут завоевать себе освобождения.

В ходе борьбы между остатками старого, допотопного общества и буржуазией всюду, рано или поздно, наступает такой момент, когда обе борющиеся стороны обращаются к пролетариату и ищут его поддержки. Это совпадает обыкновенно с тем моментом, когда рабочий класс сам начинает приходить в движение. Феодальные и бюрократические представители гибнущего общества призывают рабочих к нападению совместно с ними на кровопийц-капиталистов, единственных врагов рабочего, а буржуа указывают рабочим на то, что они вместе представляют новую общественную эпоху и поэтому по отношению к гибнущей старой общественной форме их интересы, во всяком случае, совпадают. В то же время и рабочий класс постепенно приходит к сознанию, что он является особым классом, с особыми интересами и с особым самостоятельным будущим; и вместе с тем возникает вопрос, который настойчиво выдвигался последовательно в Англии, во Франции и в Германии: какую позицию должна занять рабочая партия по отношению к борющимся?

Это прежде всего будет зависеть от того, к каким целям в интересах класса стремится рабочая партия, то есть та часть рабочего класса, которая пришла к сознанию общих интересов класса.

Насколько известно, передовые рабочие в Германии выдвигают требование: освобождение рабочих от капиталистов путем передачи капитала, принадлежащего государству, ассоциированным рабочим для ведения производства за общий счет и без капиталистов, а в качестве средства для осуществления этой цели – завоевание политической власти путем всеобщего, прямого избирательного права[81]81
  Приводя эти требования, выдвинутые Всеобщим германским рабочим союзом, Энгельс, по совету Маркса (см. его письмо от 11 февраля 1865 г.), сформулировал это место своей брошюры таким образом, чтобы оно не было истолковано как согласие с лассальянскими лозунгами.


[Закрыть].

Одно уже ясно: ни феодально-бюрократическая партия, которую принято называть просто реакцией, ни либерально-радикальная буржуазная партия не склонны будут добровольно уступить этим требованиям. Но ведь пролетариат становится силой с того момента, когда он образует самостоятельную рабочую партию, а с силой приходится считаться. Обе враждующие партии знают это и поэтому в известный момент будут склонны сделать рабочим мнимые или действительные уступки. На чьей же стороне рабочие могут добиться наибольших уступок?

Для реакционной партии уже само существование буржуа и пролетариев является бельмом на глазу. Ее сила зависит от того, будет ли снова приостановлено или, по крайней мере, замедлено современное общественное развитие. Иначе все имущие классы постепенно превратятся в капиталистов, все угнетенные классы – в пролетариев, а вместе с тем исчезнет сама собой реакционная партия. Реакция, если она последовательна, стремится, конечно, упразднить пролетариат, но не путем движения вперед к его ассоциированию, а путем возврата вспять, превращения современных пролетариев снова в цеховых подмастерьев и в крепостных или полукрепостных зависимых крестьян [bauerliche Hintersassen]. Устраивает ли наших пролетариев такое превращение? Хотят ли они снова вернуться под отеческую опеку цехового мастера и «милостивого господина», если бы нечто подобное было возможно? Разумеется, нет! Ведь именно отделение рабочего класса от всякой прежней мнимой собственности и мнимых привилегий, установление неприкрытого антагонизма между капиталом и трудом сделало вообще возможным существование единого многочисленного рабочего класса с общими интересами, существование рабочего движения, рабочей партии. К тому же подобный поворот истории вспять совершенно невозможен. Паровые машины, механические прядильные и ткацкие станки, паровые плуги и молотилки, железные дороги и электрический телеграф, современные паровые прессы делают невозможным такое нелепое движение вспять; наоборот, постепенно и неумолимо они уничтожают все остатки феодальных и цеховых отношений и растворяют все перешедшие от прежнего времени мелкие общественные противоречия в едином всемирно-историческом антагонизме между капиталом и трудом.

У буржуазии, напротив, нет никакой другой исторической задачи, как только всесторонне увеличить и поднять до высшего уровня упомянутые ранее гигантские производительные силы и средства обмена современного общества; при помощи своих кредитных обществ прибрать к рукам и те средства производства, которые унаследованы от прежних времен, а именно земельную собственность; развить при помощи современных орудий труда все отрасли производства; уничтожить все остатки феодального производства и феодальных отношений и таким образом свести все общество к простому антагонизму между классом капиталистов и классом неимущих рабочих. В той же мере, в какой происходит это упрощение общественных классовых противоречий, растет сила буржуазии, но в еще большей мере возрастает также сила пролетариата, его классовое сознание и способность к победе; только в результате этого увеличения мощи буржуазии пролетариат мало-помалу становится большинством, преобладающим большинством в государстве, как это уже имеет место в Англии, но чего вовсе нет еще в Германии, где в деревне крестьяне всех категорий, а в городах мелкие мастера, мелкие торговцы и т. п. еще преобладают над пролетариатом.

Следовательно, каждая победа реакции задерживает общественное развитие и неизбежно отдаляет момент победы рабочих. Напротив, каждая победа буржуазии над реакцией в известной мере является вместе с тем и победой рабочих, способствует окончательному свержению господства капиталистов, приближает время победы рабочих над буржуазией.

Сравним положение немецкой рабочей партии в 1848 г. и теперь. В Германии еще достаточно ветеранов, которые накануне 1848 г., когда делались первые шаги к основанию немецкой рабочей партии, принимали в этом участие, которые после революции помогали ее построению, пока тогдашние условия позволяли это. Все они знают, какого труда стоило, даже в те бурные времена, вызвать к жизни рабочее движение, поддерживать его развитие, удалять реакционно-цеховые элементы, и как все это снова замерло спустя несколько лет. Если же теперь рабочее движение возникло, так сказать, само собой, то отчего это происходит? А оттого, что с 1848 г. крупная капиталистическая промышленность в Германии достигла неслыханных успехов, оттого, что она уничтожила массу мелких мастеров и других промежуточных элементов между рабочими и капиталистами, прямо противопоставила рабочую массу капиталистам, короче– создала значительный пролетариат там, где раньше он либо не существовал, либо был крайне малочисленным. Благодаря этому промышленному развитию рабочая партия и рабочее движение стали необходимостью.

Это не значит, что не могут наступить такие моменты, когда реакции покажется выгодным сделать уступки рабочим. Но это – уступки всегда совсем особого сорта. Они никогда не имеют политического характера. Феодально-бюрократическая реакция не станет ни расширять избирательное право, ни предоставлять свободу печати, союзов и собраний, ни ограничивать власть бюрократии. Уступки, которые она делает, всегда направлены прямо против буржуазии, и они такого сорта, что нисколько не увеличивают политической мощи рабочих. Так в Англии против воли фабрикантов был проведен закон о десятичасовом рабочем дне для фабричных рабочих. Так можно было бы в Пруссии потребовать от правительства точного исполнения предписаний о продолжительности рабочего времени на фабриках – предписаний, которые теперь существуют лишь на бумаге, – далее, можно было бы требовать права коалиций для рабочих[82]82
  Речь идет о праве рабочих объединяться для экономической борьбы, прежде всего о праве на создание профессиональных организаций и на стачки.
  В январе 1865 г. вопрос о праве коалиций был поднят в прусском ландтаге в связи с выступлениями рабочих против действовавшего промыслового устава. Представители буржуазии воспользовались подъемом рабочего движения, чтобы добиться отмены в первую очередь тех статей устава, которые стесняли капиталистов. Прогрессисты Шульце-Делич и Фаухер внесли на обсуждение палаты депутатов предложение об отмене § 181 устава, запрещавшего предпринимателям прекращать производство для того, чтобы добиться уступок со стороны рабочих. В демагогических целях прогрессисты выдвинули также требование об отмене § 182 о наказаниях рабочих за подстрекательство к стачке. Рабочие же требовали, в первую очередь, отмены § 183 устава о полицейском разрешении для образования рабочих объединений и § 184, запрещавшего стачки.
  14 февраля 1865 г. прусский ландтаг отменил лишь §§ 181 и 182 промыслового устава, оставив требование рабочих о свободе коалиций не удовлетворенным.


[Закрыть] и т. д. и, может быть, добиться этого. Однако, какие бы уступки ни делались со стороны реакции, одно остается неизменным: они достигаются без каких-либо встречных услуг со стороны рабочих; и это справедливо, так как, отравляя существование буржуазии, реакция тем самым уже достигает своей цели, и рабочие не обязаны ее благодарить, да они никогда и не благодарят ее.

Но существует еще один вид реакции, который за последнее время имел большой успех и очень в моде в определенных кругах; это тот вид реакции, который в настоящее время называют бонапартизмом. Бонапартизм является необходимой государственной формой в такой стране, где рабочий класс, который достиг в городах высокой ступени своего развития, но в деревне численно перевешивается мелким крестьянством, оказался побежденным в великой революционной битве классом капиталистов, мелкой буржуазией и армией. Когда во Франции парижские рабочие были побеждены в гигантской битве в июне 1848 г., одновременно и буржуазия была совершенно истощена этой победой. Она сознавала, что второй такой победы выдержать не сможет. Номинально она еще господствовала, но была слишком слаба для господства. На первый план выдвинулась армия, – настоящий победитель, – опирающаяся на класс, из которого она преимущественно рекрутировалась, на мелких крестьян, желавших отдохнуть от городских смутьянов. Формой этого господства был, само собой разумеется, военный деспотизм, его естественным шефом – прирожденный наследник его, Луи Бонапарт.

Отношение бонапартизма как к рабочим, так и к капиталистам характеризуется тем, что он препятствует им наброситься друг на друга. Это означает, что он защищает буржуазию от насильственных нападений рабочих, поощряет мелкие мирные стычки между обоими классами, а во всем остальном лишает как тех, так и других всяких признаков политической власти. Ни права союзов, ни права собраний, ни свободы печати; всеобщее избирательное право – но под таким бюрократическим гнетом, что оппозиционные выборы почти невозможны; засилие полиции, невиданное до сих пор даже в полицейской Франции. Наряду с этим происходит прямой подкуп некоторой части как буржуазии, так и рабочих; первых – путем колоссальных кредитных мошенничеств, при помощи которых деньги мелких капиталистов перекочевывают в карманы крупных; вторых – путем колоссальных государственных строительных работ, которые рядом с естественным, самостоятельным пролетариатом концентрируют в больших городах пролетариат искусственный, связанный с империей, зависимый от правительства. Наконец, льстят чувству национальной гордости посредством мнимо-героических войн, которые, однако, всегда ведутся с высочайшего дозволения Европы против общего в данный момент козла отпущения, да и то лишь при том условии, что победа заранее обеспечена.

Самое большее, что при таком правительстве достается и рабочим и буржуазии, это то, что они отдыхают от борьбы, что промышленность – при прочих благоприятных условиях– сильно развивается, что, следовательно, создаются элементы для новой и более ожесточенной борьбы и что эта борьба вспыхивает, как только перестает существовать потребность в такой передышке. Было бы верхом глупости ожидать большего для рабочих от правительства, которое как раз для того только и существует, чтобы держать рабочих в узде по отношению к буржуазии.

Перейдем теперь к специально разбираемому нами случаю. Что может предложить рабочей партии реакция в Пруссии?

Может ли эта реакция предложить рабочему классу действительное участие в политической власти? – Безусловно нет. Во-первых, в новейшей истории, ни в Англии, ни во Франции, никогда еще не бывало случая, чтобы реакционное правительство сделало это. Во-вторых, в современной борьбе в Пруссии дело идет как раз о том, сосредоточит ли правительство всю реальную власть в своих руках или же оно должно будет разделить ее с парламентом. Не станет же правительство, в самом деле, пускать все средства в ход, лишать буржуазию власти лишь для того, чтобы затем подарить эту власть пролетариату!

Феодальная аристократия и бюрократия могут сохранить свою реальную власть в Пруссии и без парламентского представительства. Их традиционное положение при дворе, в армии, среди чиновничества гарантирует им эту власть. Им даже незачем желать особого представительства, так как палаты из дворян и чиновников, существовавшие при Мантёйфеле, в настоящее время в Пруссии надолго все-таки невозможны. Поэтому они не прочь послать к черту и всю систему палат.

Напротив, буржуазия и рабочие могут действительно организованно использовать политическую власть только через парламентское представительство, а это парламентское представительство только тогда чего-нибудь стоит, когда за ним обеспечено участие в обсуждении и решении, другими словами – если оно может держать в своих руках «ключ от денежного ящика». Но именно этому-то Бисмарк, как он сам признает, хочет помешать. Мы спрашиваем: в интересах ли рабочих, чтобы у этого парламента была отнята вся власть, у парламента, в который рабочие сами рассчитывают войти посредством завоевания всеобщего и прямого избирательного права и в котором они надеются когда-нибудь составить большинство? Разве в их интересах приводить в движение все рычаги агитации с целью войти в состав такого органа, который в конечном счете не будет иметь никакого веса? Разумеется, нет!

Ну, а если бы правительство отменило существующий избирательный закон и октроировало всеобщее и прямое избирательное право? Да, если бы! Если бы правительство выкинуло такой бонапартистский трюк и рабочие согласились бы на это, то уже тем самым они заранее признали бы за правительством право путем нового октроирования снова уничтожить всеобщее и прямое избирательное право, как только это ему заблагорассудится. И какую ценность имело бы тогда все это всеобщее и прямое избирательное право?

Если бы правительство октроировало всеобщее и прямое избирательное право, то оно заранее ограничило бы его такими оговорками, что оно уже не было бы всеобщим и прямым избирательным правом.

Что же касается самого всеобщего и прямого избирательного права, то стоит только отправиться во Францию, чтобы убедиться, какие безобидные выборы можно проводить при его помощи, когда имеется многочисленное тупое сельское население, хорошо организованная бюрократия, хорошо вышколенная пресса, союзы, в достаточной степени придавленные полицией, и совершенно нет никаких политических собраний. Много ли представителей рабочих вводит всеобщее и прямое избирательное право во французскую палату? А ведь французский пролетариат имеет перед немецким то преимущество, что он значительно более концентрирован и обладает более продолжительным опытом борьбы и организации.

Тут возникает еще другой вопрос. В Германии сельского населения вдвое больше, чем городского, то есть в Германии 2/3 населения живет земледелием и 1/3 промышленностью. И так как крупное землевладение является в Германии правилом, а мелкий парцелльный крестьянин – исключением, то, иными словами, это значит, что если 1/3 рабочих находится под командой капиталистов, то 2/₃ находятся под командой феодальных господ. Пусть же люди, которые все время нападают на капиталистов, но не находят ни одного негодующего словечка против феодалов, хорошенько поймут это. В Германии феодалы эксплуатируют вдвое большее количество рабочих, чем буржуазия; они являются в Германии точно такими же прямыми противниками рабочих, как и капиталисты. Но это далеко еще не все. Патриархальное ведение хозяйства в старых феодальных имениях приводит к наследственной зависимости сельского батрака иди безземельного крестьянина [Hausler] от его «милостивого господина», зависимости, сильно затрудняющей сельскохозяйственному пролетарию приобщение к движению городских рабочих. Попы, систематическое отупление деревни, скверное школьное обучение, оторванность людей от всего мира довершают остальное. Сельскохозяйственный пролетариат представляет собой ту часть рабочего класса, которая с наибольшим трудом и позднее других уясняет себе свои собственные интересы, свое собственное общественное положение; иными словами, это – та часть, которая дольше всего остается бессознательным орудием в руках эксплуатирующего ее привилегированного класса. А что же это за класс? В Германии это – не буржуазия, а феодальное дворянство. Но даже во Франции, где ведь существуют почти исключительно свободные крестьяне, владеющие землей, где у феодального дворянства давно уже отнята всякая политическая власть, всеобщее избирательное право не привело рабочих в палату, а наоборот, почти совсем устранило их оттуда. Каков же был бы результат всеобщего избирательного права в Германии, где феодальное дворянство является еще реальной социальной и политической силой и где на одного промышленного рабочего приходится два сельскохозяйственных рабочих? В Германии борьба против феодальной и бюрократической реакции – ведь та и другая у нас теперь неотделимы – равносильна борьбе за духовное и политическое освобождение сельского пролетариата, и пока сельский пролетариат не втянут в движение, до тех пор городской пролетариат в Германии не может достигнуть и не достигнет ни малейшего успеха, до тех пор всеобщее и прямое избирательное право является для пролетариата не оружием, а западней.