Текст книги "Собрание сочинений, том 16"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 56 страниц)

Впрочем, для полной уверенности, будем считать доказанным только то, что вытекает из собственной статистики г-на фон Роона, а именно, что, не считая вольноопределяющихся с одногодичным сроком, ежегодно может быть призвано 85000 молодых людей. Численность же теперешней армии мирного времени составляет приблизительно 210000 человек. При двухлетнем сроке службы 85000 человек ежегодно составят вместе 170000; к этому нужно добавить офицеров, унтер-офицеров и сверхсрочнослужащих – от 25000 до 35000 человек; всего получается, таким образом, от 195000 до 205000 человек; с одногодичными же вольноопределяющимися – от 202 до 212 тысяч человек. Следовательно, при двухгодичном сроке службы в пехоте и пешей артиллерии (о кавалерии будет сказано позже) все кадры реорганизованной армии могут быть доведены, даже согласно собственной статистике правительства, до полной численности мирного времени. При действительном проведении всеобщей воинской повинности, при двухгодичном сроке службы, в армии, по всей вероятности, было бы на 30000 человек больше; следовательно, чтобы не превышать все же количество в 200000—210000 человек, можно было бы часть людей увольнять уже после 1–1¹/₂ лет службы. Это досрочное увольнение в качестве награды за усердие по службе было бы полезней для всей армии, чем удлинение срока службы на шесть месяцев.

Численный состав армии военного времени получился бы следующий: Четыре возрастных контингента, согласно плану реорганизации, по 63000 человек каждый – дают в сумме 252000 резервистов. Три же возрастных контингента – по 85000 каждый – дают 255000 резервистов. Следовательно, результат несомненно столь же благоприятный, как и по плану реорганизации. (Так как здесь речь идет только о численных соотношениях, то ничего не изменится, если мы в данном случае совершенно не станем принимать в расчет уменьшения числа возрастных групп резерва.)

В этом-то и заключается слабое место плана реорганизации. Под видом возвращения к первоначальной всеобщей воинской повинности, которая, разумеется, не может существовать без ландвера, как мощного резерва армии, он делает скорее уклон в сторону франко-австрийской кадровой системы[64]64
  Франко-австрийская военная система в 60-х годах XIX в. характеризовалась преобладанием регулярной кадровой армии, длительными сроками военной службы и применением конскрипции в отличие от прусской военной системы, основанной согласно закону 1814 г. на всеобщей воинской повинности без заместительства.


[Закрыть] и тем самым вносит неустойчивость в прусскую военную систему, что должно повлечь за собой самые худшие последствия. Нельзя смешивать обе системы, нельзя одновременно иметь преимущества обеих. Несомненно – и это никогда не оспаривалось, – что кадровая система с продолжительными сроками воинской повинности и пребывания на действительной службе обеспечивает армии в начале войны большие преимущества. Люди лучше знают друг друга; даже отпускники, которым большей частью отпуска даются каждый раз лишь на короткий срок, считают себя в течение всего отпускного времени солдатами и всегда готовы к тому, чтобы быть призванными на действительную службу, чего, конечно, нельзя сказать о прусских резервистах; благодаря этому батальоны, впервые участвующие в бою, несомненно обнаруживают большую стойкость. Против этого, однако, следует возразить, что если считать это самым важным, то можно с таким же успехом принять английскую систему десятилетнего срока действительной службы; что для французов безусловно гораздо полезнее оказались их алжирские походы, войны в Крыму и в Италии[65]65
  Имеется в виду завоевательная колониальная война в Алжире, начатая французским правительством в 1830 г. и продолжавшаяся в течение 40 лет, а также Крымская война 1853–1856 гг. и Итальянская война 1859 года.


[Закрыть], чем долгосрочная служба; что, наконец, при этой системе можно подготовить только часть способного носить оружие человеческого материала и что, следовательно, далеко не все силы нации приводятся в действие. Кроме того, немецкий солдат, как показывает опыт, очень легко привыкает к боевой обстановке, и три значительных сражения, проведенных хотя бы с переменным успехом, уже да ют исправному в других отношениях батальону столько же, сколько целый лишний год службы. Для такого государства, как Пруссия, кадровая система невозможна. При кадровой системе Пруссия могла бы располагать армией самое большее в 300000—400000 человек, при составе ее в мирное время в 200000 человек. Однако, чтобы поддержать свое положение великой державы, такое количество необходимо ей уже для выступления в поход первоочередной полевой армии, то есть ей потребуется для всякой серьезной войны, включая крепостные гарнизоны, пополнения и т. д., 500000—600000 человек. Если 18 миллионов пруссаков должны во время войны выставить приблизительно такую же многочисленную армию, как 35 миллионов французов, 34 миллиона австрийцев и 60 миллионов русских, то это может быть достигнуто только посредством всеобщей воинской повинности, непродолжительной, но напряженной службы и сравнительно длительного пребывания в ландвере. При такой системе всегда приходится кое-чем пожертвовать в отношении боевой готовности войск и даже их боеспособности в первый момент войны; государство и политика приобретают нейтральный, оборонительный характер; но следует также помнить, что заносчивая наступательная тактика кадровой системы привела от Йены к Тильзиту, а скромная оборонительная тактика системы ландвера и всеобщей воинской повинности привела от Кацбаха к Парижу[66]66
  При Йене 14 октября 1806 г. прусская кадровая армия под командованием Гогенлоэ была разбита войсками Наполеона I во время войны наполеоновской Франции в 1806–1807 гг. с коалицией четырех государств (Англия, Россия, Пруссия, Швеция). Поражение при Йене и понесенное в тот же день крупное поражение при Ауэрштедте повлекли за собой капитуляцию Пруссии. Военные действия завершились заключением 7 июля 1807 г. тяжелого и унизительного для Пруссии Тильзитского мира. По условиям мира Пруссия теряла почти половину своей территории и была фактически низведена до положения вассала наполеоновской Франции.
  Кацбах – река в Силезии. Здесь 26 августа 1813 г. во время войны шестой коалиции европейских государств против наполеоновской Франции прусские и русские войска под командованием Блюхера наголову разбили французские части. Война окончилась вступлением союзников в Париж в марте 1814 г. и падением империи Наполеона.


[Закрыть]. Итак, либо конскрипционная система и заместительство с семи-восьмигодичным сроком службы, из которого почти половина на действительной службе, без дальнейшего отбывания повинности в ландвере; либо же всеобщая воинская повинность с пятигодичным, самое большее шестигодичным сроком службы, из которых два года на действительной службе с последующим отбыванием повинности в ландвере прусского или швейцарского типа[67]67
  В швейцарский ландвер зачислялись военнообязанные, которые отбыли срок службы в швейцарских войсках – войсках нерегулярных, собиравшихся периодически для учения. Срок службы в швейцарском ландвере – 12 лет. Ландвер в Швейцарии, так же как и в Пруссии, служил для усиления армии в военное время и призывался в случае военной угрозы.
  О прусском ландвере – см. примечание 58.


[Закрыть]. Но чтобы народные массы несли сперва тяготы конскрипционной системы, а затем еще системы ландвера, – этого не сможет выдержать ни одна европейская нация, даже турки, которые, сохраняя свое воинственное варварство, все еще обладают наибольшей выносливостью. Большое количество обученных людей при коротком сроке службы и продолжительном пребывании военнообязанными или же небольшое количество обученных при длительном сроке службы и коротком сроке пребывания военнообязанными – вот в чем вопрос; но нужно выбирать либо то, либо другое.

Уильям Нейпир, который, разумеется, считает английского солдата лучшим в мире, говорит в своей истории войны на Пиренейском полуострове, что английский пехотинец после трехлетней службы вполне подготовлен во всех отношениях[68]68
  W. F. P. Napier. «History of the War in the Peninsula and in the South of France, from the year 1807 to the year 1814». Vol. III, London, 1833, p. 271 (У. Ф. П. Нейпир. «История войны на Пиренейском полуострове и на юге Франции с 1807 по 1814 год». Т. III, Лондон, 1833, стр. 271). – 51.


[Закрыть]. А ведь нужно иметь в виду, что элементы, из которых формировалась английская армия в начале этого столетия, были наихудшими из всех элементов, из которых вообще может быть создано войско. Теперешняя английская армия сформирована из гораздо лучших элементов, но и они в моральном и интеллектуальном отношении все еще бесконечно хуже состава прусской армии. И разве того, чего достигали английские офицеры в три года, имея дело с таким сбродом, нельзя достигнуть в Пруссии в два года при наличии превосходно поддающегося обучению, частью уже хорошо обученного, с самого начала морально подготовленного сырого рекрутского материала?

Конечно, в настоящее время учиться солдат должен больше. Но это обстоятельство никогда не выдвигалось в качестве серьезного возражения против двухгодичного срока службы. Обычно ссылаются на необходимость воспитания настоящего солдатского духа, который вырабатывается-де только на третьем году службы. Если господам угодно говорить откровенно и если они не желают принять во внимание признанное выше лучшее качество батальонов, то это соображение скорее политического, чем военного характера. Настоящий солдатский дух должен проявить себя больше при внутреннем Дюппеле[69]69
  Дюппель (датское название: Дюббёль) – датское укрепление в Шлезвиге, взятое штурмом 18 апреля 1864 г. прусскими войсками во время войны Пруссин и Австрии против Дании.
  Выражение «внутренний Дюппель» («Duppel im Innern») было впервые употреблено для обозначения «внутреннего врага» в политическом обзоре бисмарковского органа «Norddeutsche Allgemeine Zeitung» («Северогерманской всеобщей газеты») от 30 сентября 1864 г. и получило затем широкое распространение.


[Закрыть], чем при внешнем. Нам никогда не приходилось видеть, чтобы прусский солдат на третьем году службы выучился чему-нибудь большему, чем скучать, вымогать у рекрутов деньги на выпивку и отпускать плоские остроты по адресу своего начальства. Если бы большинство наших офицеров прослужило хоть один год в качестве рядовых или унтер-офицеров, они не могли бы этого не заметить. «Настоящий солдатский дух», поскольку он имеет политический характер, как это показывает опыт, очень быстро испаряется и к тому же безвозвратно. Военный же дух остается и после двух лет службы.

Двухгодичного срока, следовательно, вполне достаточно, чтобы обучить наших солдат службе в пехоте. С тех пор как полевая артиллерия отделена от крепостной, это относится и к пешей артиллерии; отдельные трудности, которые могут здесь встретиться, можно будет устранить либо еще большим разделением труда, либо и без того желательным упрощением материальной части полевой артиллерии. Равным образом никаких трудностей не встретил бы набор большего количества сверхсрочников; но именно эту категорию людей, если они не годятся в унтер-офицеры, в прусской армии считают весьма нежелательной. Какое это хорошее доказательство против продолжительного срока службы! Только в крепостной артиллерии с ее столь разнообразной материальной частью и в инженерных войсках с их многосторонними отраслями работы, которые, однако, нельзя полностью отделить друг от друга, опытные сверхсрочники становятся ценными, хотя и здесь они редки. Конная артиллерия потребует такого же срока службы, как и кавалерия.

Что касается кавалерии, то тот, кто привык с детства к верховой езде, нуждается только в кратком сроке службы, вновь обучаемые же обязательно требуют длительного срока. У нас мало людей, привыкших с детства к верховой езде, и потому нам бесспорно нужен четырехгодичный срок службы, намеченный в плане реорганизации. Единственной настоящей формой боя для конницы является атака в сомкнутом строю с саблями наголо, для проведения которой необходимо величайшее мужество и полнейшее взаимное доверие людей. Следовательно, люди должны знать, что они могут положиться как друг на друга, так и на своих командиров. А для этого нужен продолжительный срок службы. Но и без уверенности всадника в своей лошади кавалерия тоже никуда не годится; человек ведь должен уметь ездить верхом, а чтобы достигнуть уверенности в том, что он может управлять лошадью, то есть почти любой лошадью, которая ему может достаться, – для этого также необходим длительный срок службы. Для этого рода войск сверхсрочники безусловно желательны, и чем больше они будут настоящими ландскнехтами, тем лучше, – лишь бы у них была любовь к делу. Со стороны оппозиции нас будут упрекать в том, что это означает создание кавалерии из одних только наемников, готовых принять участие в любом государственном перевороте. Мы отвечаем: возможно. Но при существующих условиях кавалерия всегда будет реакционной (вспомним баденских драгун 1849 г.[70]70
  В 1849 г., во время восстаний в Юго-Западной Германии в защиту имперской конституции, в которой народные массы видели единственное еще не уничтоженное завоевание революции, баденские войска перешли на сторону восставшего народа и составили ядро баденской революционной армии. В баденских войсках кавалерийские полки являлись наименее надежными. Так, 21 июня 1849 г. в сражении с пруссаками при Вагхёйзеле войска повстанцев были обращены в бегство вследствие измены подполковника Беккерта, командовавшего несколькими эскадронами баденских драгун.


[Закрыть]), подобно тому как артиллерия всегда будет либеральной. Это заложено в природе вещей. Дело нисколько не изменится от того, будет ли несколькими сверхсрочниками больше или меньше. К тому же при баррикадной борьбе кавалерия все равно непригодна, а баррикадная борьба в больших городах, особенно поведение при-этом пехоты и артиллерии, решает в настоящее время судьбу всех государственных переворотов.

Но кроме увеличения числа сверхсрочников существуют еще другие средства для поднятия боеспособности и внутренней сплоченности армии при непродолжительном сроке службы. Сюда относятся, между прочим, учебные лагеря, которые сам военный министр фон Роон назвал средством, компенсирующим более короткий срок службы. Далее, рациональная постановка обучения, – и в этом отношении в Пруссии нужно сделать еще очень много. Предрассудок, что при непродолжительном сроке службы для компенсации его краткости необходимы якобы преувеличенная точность парадного марша, «муштровка» при экзерцициях, смехотворно высокое выбрасывание ног, чтобы «без сгиба в колене» пробивать дыру в воздухе, – весь этот предрассудок покоится на явном преувеличении. О необходимости всего этого в прусской армии болтали до тех пор, пока это не превратилось, наконец, в неподлежащую сомнению аксиому. Но какая польза в том, что солдаты при ружейных приемах с такой силой ударяют ружьем о собственное плечо, что почти опрокидываются, причем по всему строю пробегает отнюдь не воинственное содрогание, чего не увидишь ни в какой другой армии? – Наконец, в качестве эквивалента сокращенного срока службы, и самого существенного эквивалента его, следует считать лучшее физическое воспитание юношества. Необходимо только позаботиться, чтобы действительно что-нибудь делалось в этом направлении. Правда, во всех сельских школах поставлены параллельные брусья и турники, но наши бедняги школьные учителя еще плохо умеют с ними обращаться. Пусть назначат в каждый округ хотя бы по одному отставному унтер-офицеру, пригодному к работе в качестве учителя гимнастики, и поручат ему руководство обучением гимнастике; пусть позаботятся о том, чтобы школьная молодежь постепенно научилась маршировать в строю, усвоила движения взвода и роты и твердо бы знала соответствующие команды. В течение 6–8 лет это возместится сторицей, и рекрутов будет больше, и они будут крепче.

В вышеизложенной критике плана реорганизации мы исходили, как было сказано, исключительно из фактически существующих политических и военных условий. Сюда относится и предположение, что при теперешних обстоятельствах законодательное установление двухгодичного срока службы для пехоты и пешей артиллерии явилось бы максимально достижимым сокращением срока службы. Мы даже полагаем, что такое государство, как Пруссия, совершило бы величайший промах, – независимо от того, какая бы партия ни стояла у власти, – если бы оно в настоящий момент еще более сократило положенный срок службы. Пока с одной стороны находится французская армия, а с другой – русская, и пока существует возможность согласованного нападения их обеих одновременно, необходимо иметь войска, которым не пришлось бы учиться азбуке военного дела только лишь перед лицом неприятеля. Поэтому мы совершенно не принимаем во внимание фантазий о милиционной армии без всякого, так сказать, срока службы; в той форме, в какой себе это представляют, милиционная армия в настоящее время невозможна для страны с 18 миллионами жителей и с границами, совершенно открытыми для нападения; впрочем, и при других условиях она возможна не в такой форме.

После всего вышеизложенного спрашивается: были ли приемлемы основные черты плана реорганизации для палаты депутатов, стоящей на прусской точке зрения? Мы отвечаем, исходя из военных и политических соображений: увеличение кадров в том виде, как это было проведено, усиление армии мирного времени до 180000—200000 человек, превращение ландвера первого призыва в крупный армейский резерв, или во второочередную полевую армию, или же в крепостные гарнизоны было приемлемо при условии, что будет строго проводиться всеобщая воинская повинность, что законодательным порядком будет установлен двухгодичный срок пребывания на действительной службе, трехгодичный в резерве и пребывание до 36-летнего возраста в ландвере и что, наконец, будут восстановлены кадры ландвера первого призыва. Можно ли было добиться осуществления этих условий? Лишь немногие из тех, кто следил за дебатами, станут отрицать, что при «новой эре»[71]71
  Речь идет о «либеральном» курсе, провозглашенном прусским принцем Вильгельмом (с 1861 г. король Пруссии) при его вступлении в регентство в октябре 1858 года. В 1858 г. принц-регент дал отставку министерству Мантёйфеля и призвал к власти умеренных либералов. В буржуазной печати этот курс получил громкое название «новой эры». На деле политика Вильгельма была направлена исключительно на укрепление позиций прусской монархии и юнкерства; обманутые в своих надеждах буржуа отказались утвердить представленный правительством проект военной реформы. Возникший в связи с этим в 1862 г. конституционный конфликт и приход к власти Бисмарка в сентябре 1862 г. положили конец «новой эре».


[Закрыть], а, пожалуй, даже и позднее это было возможно.

Как же вела себя буржуазная оппозиция?

II

Прусская буржуазия, которая, как самая развитая часть всей немецкой буржуазии, имеет в данном случае право представлять последнюю, влачит свое политическое существование с таким отсутствием мужества, которому нет равного в истории даже этого не отличающегося храбростью класса и которое может быть только до известной степени оправдано происходившими в то же время внешними событиями. В марте и апреле 1848 г. буржуазия была господином положения; но едва начались первые самостоятельные выступления рабочего класса, как буржуазия тотчас же испугалась и бросилась назад под защиту той самой бюрократии и того самого феодального дворянства, над которыми она только что одержала победу с помощью рабочих. Неизбежным результатом этого явился мантёйфелевский период[72]72
  Энгельс имеет в виду период с 1850 по октябрь 1858 г., когда в Пруссии у власти находилось крайне реакционное министерство Мантёйфеля. Буржуазия, удовлетворенная своими экономическими успехами и напуганная революционным движением пролетариата, встала на сторону дворянства и реакции, беспощадно расправлявшейся с участниками революции 1848–1849 годов. В этот период в Пруссии были ликвидированы демократические завоевания революции – свобода слова, печати, собраний, союзов; неоднократно изменялась конституция, превратившаяся в фикцию; в стране восстанавливались сословные привилегии дворянства, вся власть находилась в руках земельной аристократии и дворянства.


[Закрыть]. Наконец наступила – и притом без всякого содействия буржуазной оппозиции – «новая эра». Неожиданная удача вскружила головы буржуа. Они совершенно позабыли о том положении, которое сами себе создали своими неоднократными пересмотрами конституции, своей покорностью бюрократии и феодалам (вплоть до восстановления феодальных провинциальных и окружных сословных собраний[73]73
  Провинциальные и окружные сословные собрания (ландтаги), учрежденные в Пруссии в 1823 г., состояли, главным образом, из представителей дворянства; города и сельские общины были представлены в них весьма незначительно; собрания созывались королем, компетенция их ограничивалась вопросами местного хозяйства и провинциального управления. Оттесненные на задний план во время революции 1848–1849 гг., провинциальные и окружные сословные собрания приобрели снова значение в 50-е годы XIX в., в период господства реакции.


[Закрыть]), своим постоянным отступлением с одной позиции на другую. Они вообразили теперь, что снова стали господами положения, совершенно позабыв о том, что сами же восстановили все враждебные им силы, которые, с тех пор окрепнув, держали в своих руках реальную государственную власть совершенно так же, как и до 1848 года. Тут-то и нагрянула реорганизация армии подобно зажигательной бомбе, брошенной в их среду.

У буржуазии только два пути для приобретения политической власти. Так как она представляет собой армию офицеров без солдат и может добыть себе этих солдат только из рабочих, то она должна либо обеспечить себе союз с рабочими, либо выкупать по частям политическую власть у сил, находящихся выше нее и противостоящих ей, а именно у королевской власти. История английской и французской буржуазии показывает, что иных путей не существует.

Но прусская буржуазия – правда, без всяких оснований – совершенно потеряла охоту к тому, чтобы заключить искренний союз с рабочими. В 1848 г. немецкая рабочая партия, находившаяся тогда еще в начале своего развития и организации, была готова проделать для буржуазии работу на очень скромных условиях, но последняя боялась малейшего самостоятельного движения пролетариата больше, чем феодального дворянства и бюрократии. Спокойствие, купленное ценою холопства, казалось ей более предпочтительным, чем даже одна только перспектива борьбы за свободу[74]74
  Это положение было сформулировано Энгельсом по совету Маркса (см. письмо Маркса Энгельсу от 11 февраля 1865 года).


[Закрыть]. С тех пор этот священный страх перед рабочими сделался у буржуа традиционным, пока, наконец, г-н Шульце-Делич не начал своей агитации за копилку[75]75
  Агитация Шульце-Делича – немецкого буржуазного экономиста и одного из лидеров прогрессистской партии – за создание ссудо-сберегательных касс, потребительских и производственных кооперативов на средства самих рабочих, агитация «за копилку», являлась попыткой отвлечь рабочих от революционной борьбы против капитала. Шульце-Делич проповедовал гармонию интересов капиталистов и рабочих, утверждая, что путем создания кооперативных обществ можно улучшить положение рабочего класса в рамках капитализма и спасти от разорения мелких производителей-ремесленников


[Закрыть]. Эта агитация должна была доказать рабочим, что для них нет большего счастья, чем в течение всей жизни подвергать самих себя и даже свое потомство промышленной эксплуатации буржуазии; больше того, что рабочие сами должны способствовать этой эксплуатации, добывая себе приработок посредством разного рода промышленных товариществ и тем самым предоставляя капиталистам возможность снижать заработную плату. Хотя промышленная буржуазия наряду с гусарскими поручиками – несомненно наиболее невежественный класс немецкой нации, все же подобная агитация среди такого в умственном отношении развитого народа, как немецкий, заведомо не имела никаких шансов на продолжительный успех. Более проницательные головы из среды самой буржуазии должны были понять, что из этого ничего не могло получиться, и союз с рабочими снова провалился.

Оставался мелочный торг с правительством из-за политической власти, за которую платилось чистоганом – разумеется, из народного кармана. Реальная власть буржуазии в государстве заключалась лишь в праве, к тому же еще очень ограниченном, вотировать налоги. Значит, сюда-то и надо было приложить рычаг, и класс, который так превосходно умеет торговаться, наверняка должен был при этом оказаться в выигрыше.

Но не тут-то было! Прусская буржуазная оппозиция – в полную противоположность классической буржуазии Англии XVII и XVIII столетий – поняла дело так, что она выторгует власть, не платя за это денег.

В чем же должна была состоять правильная политика буржуазной оппозиции, если исходить из чисто буржуазной точки зрения и полностью учитывать условия, при которых была преподнесена реорганизация армии? Буржуазная оппозиция должна была знать, если она учитывала свои силы, что она, которая только что была поднята – и, право, без всяких усилий с ее стороны – из того унизительного положения, в котором находилась при Мантёйфеле, безусловно не имела сил помешать фактическому проведению плана, который ведь уже начали осуществлять. Она должна была знать, что с каждой бесплодно прошедшей сессией становилось все труднее устранить фактически существующее нововведение, что, следовательно, с каждым годом правительство будет предлагать все меньшую цену за то, чтобы добиться согласия палаты. Она должна была знать, что ей еще очень далеко до того, чтобы иметь возможность назначать и свергать министров, и что, следовательно, чем дольше будет тянуться конфликт, тем меньше будет она встречать склонных к компромиссам министров. Она должна была, наконец, знать, что прежде всего в ее же собственных интересах было не доводить дела до крайности. Ибо серьезный конфликт с правительством, при том уровне развития, на котором находились немецкие рабочие, должен был неизбежно вызвать к жизни независимое рабочее движение и тем самым в крайнем случае снова поставить ее перед дилеммой: или союз с рабочими, но теперь уже на значительно менее выгодных условиях, чем в 1848 г., или же – на колени перед правительством и «pater, peccavi!» [ «отче, я согрешил!». Ред.].

Либеральная и прогрессистская буржуазия[76]76
  Имеются в виду представители немецкой буржуазной прогрессистской партии, организованной в июне 1861 года. Наиболее видными деятелями этой партии были: Вальдек, Вирхов, Шульце-Делич, Форкенбек, Ховербек и др. Прогрессистская партия выставила в своей программе требование объединения Германии под главенством Пруссии, созыва общегерманского парламента, создания сильного либерального министерства, ответственного перед палатой депутатов. Опасаясь народной революции, она не поддерживала основных демократических требований – всеобщего избирательного права, свободы печати, союзов, собрании. В 1866 г. от прогрессистской партии откололось правое крыло, которое основало партию национал-либералов, капитулировавшую перед бисмарковским правительством.


[Закрыть] должна была поэтому подвергнуть проект реорганизации армии и неразрывно с ним связанное увеличение контингента мирного времени беспристрастному деловому изучению, и тогда она, вероятно, пришла бы примерно к тем же результатам, что и мы. При этом ей не следовало забывать, что она все-таки не в состоянии была воспрепятствовать предварительному введению новшеств, поскольку план содержал так много верных и нужных вещей, а могла только замедлить их окончательное установление. Она должна была, следовательно, прежде всего остерегаться того, чтобы сразу занять прямо враждебную позицию в отношении реорганизации; напротив, она должна была эту реорганизацию и деньги, которые предстояло на нее вотировать, использовать для того, чтобы купить себе на них у «новой эры» возможно большую компенсацию, чтобы за 9 или 10 миллионов марок новых налогов приобрести себе как можно больше политической власти.

А как много тут надо было еще сделать! Было тут и все мантёйфелевское законодательство о печати и праве союзов; была тут и перешедшая без всяких изменений от абсолютной монархии власть полиции и чиновничества; устранение судов от решения дел путем оспаривания их компетенции; провинциальные и окружные сословные собрания и, прежде всего, господствовавшее при Мантёйфеле толкование конституции, в противовес которому нужно было установить новую конституционную практику; было тут и нарушение городского самоуправления бюрократией и еще тысяча других вещей, которые всякая другая буржуазия в подобном положении охотно выкупила бы ценою увеличения налогов на полталера с каждого жителя, и все это можно было получить, если бы действовали хоть сколько-нибудь искусно. Но буржуазная оппозиция была иного мнения. Что касается свободы печати, союзов, собраний, то законы Мантёйфеля установили как раз те пределы, в которых буржуа чувствовали себя покойно. Они могли беспрепятственно выступать в умеренной форме против правительства; всякое увеличение свободы приносило им меньше выгоды, чем рабочим, и буржуазия скорее готова была терпеть несколько большее притеснение со стороны правительства, чем дать рабочим свободу самостоятельного движения. Так же обстояло дело и с ограничением власти полиции и чиновников. Буржуазия полагала, что посредством министерства «новой эры» она уже подчинила себе бюрократию, и была довольна тем, что эта бюрократия сохраняла полную свободу действий в отношении рабочих. Она совершенно забыла, что бюрократия гораздо сильнее и жизнеспособнее, чем любое дружественное буржуазии министерство. И вот она вообразила, что с падением Мантёйфеля наступило тысячелетнее царство буржуазии и что дело теперь лишь в том, чтобы собрать созревшую жатву буржуазного единодержавия, не платя за это ни гроша.

Но как можно вотировать столько денег, да еще после того, как годы, последовавшие за 1848 г., обошлись так дорого, так увеличили государственный долг и так повысили налоги! – Милостивые государи, вы – депутаты самого молодого конституционного государства в мире, и вы не знаете, что конституционализм – самая дорогостоящая в мире форма правления? Она чуть ли еще не дороже бонапартизма, который – apres moi le deluge! [после меня хоть потоп! Ред.] – покрывает старые долги все новыми и новыми и таким образом в десять лет растрачивает ресурсы столетия? Золотые времена ограниченного абсолютизма, которые вам все еще мерещатся, никогда не вернутся назад.

Но как же быть с оговорками в конституции насчет продолжения взимания уже однажды вотированных налогов? – Всякий знает, как скромна была «новая эра» в требовании денег. Вследствие того, что ценой официально зафиксированных контруступок издержки на реорганизацию включались в ординарные расходы, – вследствие этого приходилось поступиться еще немногим. Дело заключалось в вотировании новых налогов, которыми должны были покрываться эти издержки. Тут-то и можно было поскаредничать, а для этого нельзя было и желать лучшего министерства, чем министерство «новой эры». Ведь буржуазия продолжала бы еще оставаться хозяином положения настолько, насколько это было и раньше, и завладела бы новыми орудиями власти в других областях.

Но ведь реакция окрепнет, если ее главное орудие – армию – увеличат вдвое? В этом вопросе прогрессистские буржуа впадали в совершенно неразрешимый конфликт сами с собой. Они требуют от Пруссии, чтобы она играла роль немецкого Пьемонта. Но для этого необходима сильная, боеспособная армия. У них министерство «новой эры», которое втихомолку придерживается тех же взглядов, наилучшее министерство, какое у них может быть в данных условиях. Они отказывают этому министерству в усилении армии. Ежедневно, с утра до вечера, у них не сходит с уст слава Пруссии, величие Пруссии, рост могущества Пруссии; но они отказывают Пруссии в таком усилении армии, которое лишь в точности соответствовало бы усилению, произведенному после 1814 г. у себя другими великими державами. Почему же они это делают? Потому что боятся, что это усиление пойдет на пользу только реакции, поднимет разорившееся военное дворянство и вообще даст феодальной и абсолютистско-бюрократической партии возможность путем государственного переворота похоронить весь конституционализм.

Допустим, что прогрессистские буржуа были правы, не желая усиливать реакцию, и что армия была вернейшей опорой реакции. Но представлялся ли когда-либо более удобный случай поставить армию под контроль палаты, чем именно эта реорганизация, предложенная самым дружественным буржуазии министерством, какое Пруссия когда-либо видала в спокойные времена? Как только дали бы согласие на известных условиях вотировать кредиты на усиление армии, разве нельзя было именно тогда же договориться о кадетских корпусах, о дворянских привилегиях и обо всех других спорных пунктах и добиться гарантий, которые придали бы офицерскому корпусу более буржуазный характер? Для «новой эры» одно лишь было ясно: усиление армии должно быть проведено. Окольные пути, которыми она контрабандой протаскивала реорганизацию в жизнь, лучше всего изобличали ее нечистую совесть и страх перед депутатами. Вот за это-то и надо было ухватиться обеими руками; другого такого случая буржуазии не дождаться вновь и через сотню лет. Чего только не выторговали бы в розницу у этого министерства, если бы прогрессисткие буржуа взялись за дело не как скряги, а как крупные дельцы!

Ну, а теперь о практических результатах реорганизации в отношении самого офицерского корпуса. Нужно было найти офицеров для удвоенного числа батальонов. Кадетские корпуса уже далеко не могли удовлетворить этой потребности. Был проявлен такой либерализм, какого никогда еще раньше не проявляли в мирные времена; должности лейтенантов предлагались просто в качестве премии студентам, вольнослушателям и всем образованным молодым людям. Кто видел снова прусскую армию после реорганизации, тот не узнавал ее офицерского корпуса. Мы говорим это не понаслышке, а по личным наблюдениям. Специфический офицерский жаргон был почти вытеснен, молодые офицеры говорили на своем обычном родном языке; они никоим образом не принадлежали к замкнутой касте, а представляли больше, чем когда-либо с 1815 г., все образованные классы и все провинции государства. Итак, эта позиция уже была завоевана в силу естественного хода событий; дело заключалось теперь только в том, чтобы удержать ее и использовать. Но прогрессистские буржуа все это игнорировали и продолжали болтать, как будто все эти офицеры были благородными кадетами. А между тем никогда с 1815 г. в Пруссии не было большего числа офицеров из среды буржуазии, чем именно теперь.

Кстати сказать, мы приписываем отважное поведение прусских офицеров перед лицом неприятеля в шлезвиг-гольштейнской войне главным образом этому вливанию свежей крови. Младшие офицеры старого состава одни не осмелились бы так часто действовать на собственный риск. В этом отношении правительство право, приписывая реорганизации существенное влияние на «блистательность» этих успехов; в чем кроме этого заключалась опасность реорганизации для датчан – нам неведомо.

Наконец – главный вопрос: облегчается ли с усилением армии мирного времени осуществление государственного переворота? Совершенно верно, что армии являются орудием, с помощью которого совершаются государственные перевороты, и что, следовательно, всякое усиление армии увеличивает также возможность совершения государственного переворота. Но численность армии, которая требуется великой державе, определяется не большими или меньшими шансами на государственный переворот, а размерами армий других великих держав. Кто сказал А, должен сказать и Б. Кто принял мандат прусского депутата и начертал на своем знамени величие Пруссии и ее влиятельное положение в Европе, тому приходится также соглашаться и на то, чтобы были созданы средства, без которых о величии Пруссии и ее влиятельном положении не может быть и речи. Если же эти средства не могут быть созданы без того, чтобы не облегчить возможность государственных переворотов, то тем хуже для господ прогрессистов. Если бы в 1848 г. они не вели себя так до смешного трусливо и неискусно, то период государственных переворотов, вероятно, давным-давно был бы позади. Но при существующих условиях им ничего больше не остается, как в конце концов все же признать необходимость усиления армии в той или иной форме, а свои опасения насчет государственных переворотов оставить при себе.

Между тем вопрос имеет ведь и другие стороны. Во-первых, все же предпочтительнее было вести переговоры о вотировании средств на это орудие государственного переворота с министерством «новой эры», чем с министерством Бисмарка. Во-вторых, само собой разумеется, что каждый дальнейший шаг к действительному проведению всеобщей воинской повинности делает прусскую армию менее пригодным орудием для государственных переворотов. Коль скоро стремление к самоуправлению и понимание необходимости борьбы против всех сопротивляющихся этому элементов уже проникло во всю народную массу, то и молодые люди в возрасте 20–21 года должны быть также захвачены этим движением, и осуществление государственного переворота с их помощью, даже под начальством феодального и абсолютистского офицерства, должно становиться все более затруднительным. Чем больше повышается уровень политического развития в стране, тем неблагонадежнее становится настроение призванных рекрутов. Даже нынешняя борьба между правительством и буржуазией должна была уже дать доказательства этого.