Текст книги "Собрание сочинений, том 16"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 56 страниц)

Ф. ЭНГЕЛЬС ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ «КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЫ В ГЕРМАНИИ»[342]342
  Настоящее предисловие было написано Ф. Энгельсом около 11 февраля 1870 г. ко второму немецкому изданию его работы «Крестьянская война в Германии» (см. настоящее издание, т. 7, стр. 343–437), вышедшему в Лейпциге в октябре 1870 года.
  Впервые предисловие было напечатано в газете «Volksstaat» №№ 27 и 28, 2 и 6 апреля 1870 г., затем в том же году – в отдельном издании работы «Крестьянская война в Германии». В 1875 г. это предисловие, к которому автор добавил второй раздел, было воспроизведено в третьем издании книги.


[Закрыть]

Настоящая работа была написана в Лондоне летом 1850 г., еще под непосредственным впечатлением только что завершившейся контрреволюции; она была опубликована в 5-м и 6-м выпусках журнала «Neue Rheinische Zeitung. Politisch-ekonomische Revue», выходившего под редакцией Карла Маркса, Гамбург, 1850 год. Мои политические друзья в Германии просят переиздать ее, и я иду навстречу их желанию, так как, к моему сожалению, она еще и теперь не утратила своей актуальности.

Она не претендует на то, чтобы дать самостоятельно исследованный материал. Напротив, весь материал, относящийся к крестьянским восстаниям и к Томасу Мюнцеру, заимствован у Циммермана[343]343
  W. Zimmermann. «Allgemeine Geschichte des grosen Bauernkrieges». Th. 1–3, Stuttgart, 1841–1843 (В. Циммерман. «История великой крестьянской войны». Ч. 1–3, Штутгарт, 1841–1843).


[Закрыть]. Его книга, хотя она и страдает некоторыми пробелами, все еще является лучшей сводкой фактических данных. К тому же старый Циммерман относился с любовью к своему предмету. Тот самый революционный инстинкт, который заставил его повсюду в этой книге выступать сторонником угнетенного класса, сделал его позже одним из лучших представителей крайней левой во Франкфурте[344]344
  Имеется в виду крайнее левое крыло общегерманского Национального собрания, заседавшего во Франкфурте-на-Майне во время революции 1848–1849 годов; оно представляло интересы преимущественно мелкой буржуазии, но пользовалось поддержкой и со стороны части немецких рабочих.


[Закрыть]. [В третьем издании «Крестьянской войны в Германии» (1875 г.) далее следует: «Правда, с тех пор он, должно быть, несколько устарел». Ред.]

Если же, вопреки всему этому, в изложении, которое дает нам Циммерман, не хватает внутренней связи; если ему не удается показать религиозно-политические контроверзы (спорные вопросы) этой эпохи как отражение классовой борьбы того времени; если в этой классовой борьбе он видит лишь угнетателей и угнетенных, злых и добрых и конечную победу злых; если его понимание общественных отношений, обусловивших как начало, так и исход борьбы, страдает весьма существенными недостатками, то все это было ошибкой, свойственной тому времени, в которое возникла книга. Напротив, представляя собой похвальное исключение из немецких идеалистических исторических произведений, она для своего времени написана еще очень реалистически.

В своем изложении я пытался, рисуя лишь в общих чертах исторический ход борьбы, объяснить происхождение Крестьянской войны, позиции различных выступавших в ней партий, политические и религиозные теории, с помощью которых эти партии пытались уяснить себе свои позиции, наконец, самый исход борьбы – как необходимое следствие исторически существовавших условий общественной жизни этих классов; я пытался показать, таким образом, что политический строй Германии того времени, восстания против него, политические и религиозные теории эпохи были не причиной, а результатом той ступени развития, на которой находились тогда в Германии земледелие, промышленность, сухопутные и водные пути, торговля и денежное обращение. Это – единственное материалистическое понимание истории было открыто не мной, а Марксом, и нашло свое выражение также в его работе о французской революции 1848–1849 гг., напечатанной в том же «Revue», и в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта»[345]345
  Речь идет о работе К. Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.», которая представляет собой серию статей, написанных с января по 1 ноября 1850 г. для журнала «Neue Rheinische Zeitung. Politisch-ekonomische Revue» (см. настоящее издание, т. 7, стр. 5—110).
  «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» см. настоящее издание, т. 8, стр. 115–217.


[Закрыть].

Параллель между германской революцией 1525 г. и революцией 1848–1849 гг. слишком бросалась в глаза, чтобы можно было тогда совершенно отказаться от нее. Однако наряду со сходством в ходе событий, выразившемся в том, что тогда, как и теперь, одно и то же княжеское войско подавляло одно за другим различные местные восстания, наряду с доходящим часто до смешного сходством в поведении городского бюргерства в обоих случаях, все-таки ясно и четко выступали также и различия:

«Кто извлек выгоду из революции 1525 года? – Князья. Кто извлек выгоду из революции 1848 года? – Крупные государи, Австрия и Пруссия. За спиной мелких князей 1525 г. стояло мелкое бюргерство, привязывавшее их к себе налогами, а за крупными государями 1850 г., за Австрией и Пруссией, стоит современная крупная буржуазия, быстро подчиняющая их себе посредством государственного долга. А за спиной крупной буржуазии стоит пролетариат»[346]346
  См. настоящее издание, т. 7, стр. 436.


[Закрыть].

К сожалению, должен сказать, что этим положением было оказано слишком много чести немецкой буржуазии. Как в Австрии, так и в Пруссии у нее имелась возможность «быстро подчинить себе посредством государственного долга» монархию, но нигде и никогда эта возможность не была использована.

Австрия в результате войны 1866 г. попала как подарок в руки буржуазии. Но буржуазия не умеет господствовать, она бессильна и ни на что не способна. Она умеет лишь одно: неистовствовать против рабочих, как только они приходят в движение. Она остается еще у кормила правления только потому, что она нужна венграм.

А в Пруссии? Правда, государственный долг возрос с головокружительной быстротой, дефицит превращен в постоянное явление, государственные расходы растут из года в год, буржуазии принадлежит в палате большинство, без ее согласия не могут быть ни повышены налоги, ни заключены займы, – но где же ее власть над государством? Еще несколько месяцев назад, когда государство опять стояло перед дефицитом, у буржуазии была самая выгодная позиция. При некоторой хотя бы выдержке она могла бы добиться значительных уступок. Что же она делает? Она считает достаточной уступкой то, что правительство разрешает ей положить к его ногам около 9 миллионов, и не на один год, нет – ежегодно и на все будущие времена.

Бедных «национал-либералов»[347]347
  Национал-либералы – партия немецкой, в первую очередь прусской буржуазии, образовавшаяся осенью 1866 г. в результате раскола буржуазной партии прогрессистов. Национал-либералы отказались от притязания буржуазии на политическое господство ради удовлетворения материальных интересов этого класса и ставили своей основной целью объединение немецких государств под главенством Пруссии; их политика отражала капитуляцию немецкой либеральной буржуазии перед Бисмарком.


[Закрыть], заседающих в палате, я не хочу порицать в большей степени, чем они того заслуживают. Я знаю, что они были покинуты теми, кто стоит за ними, – массой буржуазии. Эта масса не хочет властвовать. Она все еще слишком хорошо помнит 1848 год.

Почему немецкая буржуазия проявляет такую поразительную трусость, об этом будет сказано дальше.

В остальном приведенное выше положение целиком подтвердилось. Начиная с 1850 г., мелкие государства все определеннее отступают на задний план, служа лишь орудием для прусских и австрийских интриг; между Австрией и Пруссией разгорается все более ожесточенная борьба за господство, и, наконец, в 1866 г. она разрешается насильственным путем, после чего Австрия сохраняет за собой свои собственные провинции, Пруссия подчиняет себе прямо или косвенно весь север, а три юго-западных государства оказываются пока выставленными за дверь[348]348
  Имеются в виду Бавария, Баден, Вюртемберг.


[Закрыть].

Для германского рабочего класса во всем этом лицедействе имеет значение лишь следующее:

Во-первых, что рабочие получили благодаря всеобщему избирательному праву возможность непосредственно посылать своих представителей в законодательное собрание.

Во-вторых, что Пруссия подала хороший пример, проглотив три других короны божьей милостью[349]349
  Речь идет о королевстве Ганновер, курфюршестве Гессен-Кассель и великом герцогстве Нассау, присоединенных Пруссией к своей территории после австро-прусской войны 1866 года.


[Закрыть]. Что после этой процедуры она все еще владеет той же самой незапятнанной короной божьей милостью, которую она приписывала себе раньше, – этому не верят даже национал-либералы.

В-третьих, что в Германии имеется еще только один серьезный противник революции – прусское правительство.

И, в-четвертых, что австрийские немцы должны теперь, в конце концов, поставить перед собой вопрос о том, кем они хотят быть – немцами или австрийцами? Что им дороже – Германия или же их внегерманские привески по ту сторону Лейты? Давно уже было ясно, что они должны отказаться либо от того, либо от другого, но это всегда затушевывалось мелкобуржуазной демократией.

Что касается прочих важных спорных вопросов, связанных с 1866 г., которые с тех пор до тошноты обсуждаются «национал-либералами», с одной стороны, и «Народной партией»[350]350
  Немецкая народная партия, возникшая в 1865 г., состояла из демократических элементов мелкой буржуазии и отчасти буржуазии, главным образом южногерманских государств. В противоположность национал-либералам, Немецкая народная партия выступала против установления гегемонии Пруссии в Германии и отстаивала план так называемой «Великой Германии», в которую должна была входить как Пруссия, так и Австрия. Проводя антипрусскую политику и выдвигая общедемократические лозунги, эта партия в то же время являлась выразительницей партикуляристских стремлений некоторых германских государств. Пропагандируя идею федеративного германского государства, она выступала против объединения Германии в форме единой централизованной демократической республики.
  В 1866 г. к Немецкой народной партии примкнула Саксонская народная партия, основное ядро которой составляли рабочие. Это левое крыло Народной партии, не имевшее в сущности ничего общего с ней, кроме антипрусских настроений и стремления совместными усилиями решить вопрос о национальном объединении страны демократическим путем, развивалось в дальнейшем в социалистическом направлении. Основная часть партии, отделившись от мелкобуржуазных демократов, приняла участие в образовании в августе 1869 г. Социал-демократической рабочей партии.


[Закрыть] – с другой, то история последующих лет доказала, что обе эти точки зрения только потому так яростно враждуют между собой, что они являются двумя противоположными полюсами одной и той же ограниченности.

В общественных отношениях Германии 1866 год почти ничего не изменил. Несколько буржуазных реформ – единая система мер и весов, свобода передвижения, свобода промыслов и т. д., – и все это в пределах, приемлемых для бюрократии, – не достигают даже того, чем давно уже обладает буржуазия других западноевропейских стран, и оставляют неприкосновенным главное зло – бюрократическую систему концессий[351]351
  См. примечание 79.


[Закрыть]. А для пролетариата обычная полицейская практика все равно сделала совершенно иллюзорными все законы о свободе передвижения, о праве гражданства, об отмене паспортов и т. д.

Гораздо большее значение, чем лицедейство 1866 г., имел начавшийся с 1848 г. в Германии подъем промышленности и торговли, усиленное строительство железных дорог, развитие телеграфа и океанского пароходства. Как ни уступают эти успехи успехам, достигнутым в то же время Англией и даже Францией, они для Германии неслыханны и дали за двадцать лет больше, чем раньше приносило целое столетие. Только теперь Германия втянута решительно и бесповоротно в мировую торговлю. Капиталы промышленников быстро увеличились, а соответственно этому поднялось и общественное значение буржуазии. Спекуляция, вернейший признак промышленного расцвета, достигла широкого размаха, приковав к своей триумфальной колеснице графов и герцогов. Немецкий капитал – да будет земля ему пухом! – строит теперь русские и румынские железные дороги, тогда как еще пятнадцать лет тому назад немецкие железные дороги выпрашивали подачку у английских предпринимателей. Как же тогда могло случиться, что буржуазия не завоевала и политического господства, что она ведет себя так трусливо по отношению к правительству?

Несчастье немецкой буржуазии состоит в том, что она, по излюбленной немецкой привычке, запаздывает. Время ее расцвета совпало с тем периодом, когда буржуазия других западноевропейских стран в политическом отношении уже находится в состоянии упадка. В Англии буржуазия смогла ввести в правительство своего собственного представителя, Брайта, лишь путем расширения избирательного права – меры, последствия которой должны положить конец всему буржуазному господству. Во Франции, где буржуазия как таковая, как класс в целом, господствовала только в течение двух лет, 1849 и 1850, при республике, она смогла продлить свое социальное существование, лишь уступив свое политическое господство Луи Бонапарту и армии. А при бесконечно возросшем взаимодействии трех наиболее передовых стран Европы теперь уже невозможно, чтобы буржуазия в Германии тихо и мирно установила свое политическое господство, если оно изжило себя в Англии и во Франции.

Характерная особенность буржуазии по сравнению со всеми остальными господствовавшими ранее классами как раз в том и состоит, что в ее развитии имеется поворотный пункт, после которого всякое дальнейшее увеличение средств ее могущества, следовательно, в первую очередь ее капиталов, приводит лишь к тому, что она становится все более и более неспособной к политическому господству. «За спиной крупной буржуазии стоит пролетариат». В той самой мере, в какой буржуазия развивает свою промышленность, торговлю и средства сообщения, в той же самой мере она порождает пролетариат. И в определенный момент, который наступает не всюду одновременно и не обязательно на одинаковой ступени развития, она начинает замечать, что ее неразлучный спутник – пролетариат – стал перерастать ее. С этого момента она теряет способность к исключительному политическому господству; она ищет себе союзников, с которыми, смотря по обстоятельствам, она или делит свое господство, или уступает его им целиком.

В Германии этот поворотный пункт наступил для буржуазии уже в 1848 году. Правда, тогда немецкая буржуазия испугалась не столько немецкого, сколько французского пролетариата. Парижские июньские бои 1848 г. показали ей, что ее ожидает; немецкий пролетариат находился тогда в состоянии достаточно сильного возбуждения, чтобы доказать ей, что и здесь уже заложены семена, которые могут дать такую же жатву; и с этого момента острие политического действия буржуазии было сломлено. Она стала искать союзников и продавать себя им за какую угодно цену, – и вплоть до сегодняшнего дня она не продвинулась вперед ни на шаг.

Все эти союзники по природе реакционны. Это – королевская власть со своей армией и своей бюрократией, это – крупная феодальная знать, это – мелкие захолустные юнкера, это, наконец, – попы. Со всеми ними буржуазия вступала в сделки и соглашения, лишь бы сохранить свою драгоценную шкуру, пока, наконец, ей уже нечем стало торговать. И чем более развивался пролетариат, чем более он начинал сознавать себя как класс и действовать как класс, тем малодушнее становились буржуа. Когда на редкость скверная стратегия пруссаков при Садове одержала победу над еще худшей, как это ни странно, стратегией австрийцев, трудно было сказать, кто вздохнул с большим облегчением – прусский буржуа, который заодно тоже был разбит при Садове, или австрийский.

Наши крупные буржуа поступают в 1870 г. точь-в-точь так же, как поступали в 1525 г. средние бюргеры. Что же касается мелких буржуа, ремесленных мастеров и лавочников, то они всегда останутся такими же, как и были. Они надеются правдой или неправдой выбиться в ряды крупной буржуазии, они боятся быть низвергнутыми в ряды пролетариата. Колеблясь между страхом и надеждой, они во время борьбы будут спасать свою драгоценную шкуру, а после победы примкнут к победителю. Такова уж их природа.

Нога в ногу с подъемом промышленности с 1848 г. развивалась социальная и политическая деятельность пролетариата. Роль, которую играют в настоящее время немецкие рабочие в своих профессиональных союзах, кооперативных товариществах, политических организациях и собраниях, на выборах и в так называемом рейхстаге, уже одна эта роль показывает, какой переворот незаметно произошел в Германии за последние двадцать лет. Немецким рабочим принадлежит величайшая честь: только они одни добились того, чтобы посылать в парламент рабочих и представителей рабочих, тогда как ни французы, ни англичане не смогли до сих пор достигнуть этого.

Но и пролетариат не дорос еще до такого состояния, которое не допускало бы сравнения с 1525 годом. Класс, вынужденный существовать исключительно и в течение всей жизни на заработную плату, все еще далеко не составляет большинства немецкого народа. Следовательно, и он не может обойтись без союзников, А последних можно искать лишь среди мелкой буржуазии, городского люмпен-пролетариата, мелких крестьян и сельскохозяйственных рабочих.

О мелких буржуа мы уже говорили. Они крайне ненадежны, и только лишь когда одержана победа, они поднимают неимоверный крик в пивных. Тем не менее среди них имеются и очень хорошие элементы, которые сами присоединяются к рабочим.

Люмпен-пролетариат, представляющий собой отбросы из деморализованных элементов всех классов и сосредоточивающийся главным образом в больших городах, является наихудшим из всех возможных союзников. Этот сброд абсолютно продажен и чрезвычайно назойлив. Если французские рабочие во время каждой революции писали на домах: «Mort aux voleurs!» – «Смерть ворам!» – и многих из них расстреливали, то это происходило не в силу их благоговения перед собственностью, а вследствие правильного понимания того, что прежде всего необходимо отделаться от этой банды. Всякий рабочий вождь, пользующийся этими босяками как своей гвардией или опирающийся на них, уже одним этим доказывает, что он предатель движения.

Мелкие крестьяне – крупные принадлежат к буржуазии – бывают разного рода:

Либо это – феодальные крестьяне, обязанные еще отбывать барщинные повинности милостивым господам. После того как буржуазия упустила возможность освободить их от крепостной зависимости, – что было ее долгом, – не трудно будет убедить их в том, что они могут ждать освобождения только лишь от рабочего класса.

Либо это – арендаторы. В этом случае существуют большей частью те же самые отношения, что и в Ирландии. Арендная плата настолько возросла, что при среднем урожае крестьянин едва в состоянии прокормить себя и свою семью, а при плохом урожае он дочти умирает с голоду, не может вносить арендной платы и в силу этого попадает в полную зависимость от милости землевладельца. Для таких людей буржуазия делает что-нибудь только тогда, когда ее вынуждают к этому. От кого же им ожидать спасения, как не от рабочих?

Остаются крестьяне, которые ведут хозяйство на небольших участках собственной земли. Они в большинстве случаев так обременены ипотеками, что находятся в такой же зависимости от ростовщиков, как арендаторы от землевладельцев. И у них остается лишь очень скудный и к тому же, в зависимости от хорошего или плохого урожая, крайне неустойчивый заработок. Они менее всего могут возлагать какие-нибудь надежды на буржуазию, так как именно буржуа, капиталисты-ростовщики высасывают из них все соки. Однако они большей частью очень цепляются за свою собственность, хотя в действительности она принадлежит не им, а ростовщику. Все же их надо убедить в том, что они только тогда смогут освободиться от ростовщика, когда зависимое от народа правительство превратит все ипотечные долги в долг государству и таким путем понизит процент. А этого может добиться только рабочий класс.

Всюду, где господствует средняя и крупная земельная собственность, наиболее многочисленный класс в деревне составляют сельскохозяйственные рабочие. Так обстоит дело во всей Северной и Восточной Германии, и здесь находят городские промышленные рабочие своих наиболее многочисленных и естественных союзников. Так же как капиталист противостоит промышленному рабочему, так землевладелец или крупный арендатор противостоит сельскохозяйственному рабочему. Те самые меры, которые помогают одному, должны помочь и другому. Промышленные рабочие могут себя освободить только при том условии, если превратят капитал буржуазии, то есть необходимые для производства сырье, машины и орудия, а также жизненные средства, в общественную собственность, то есть в свою, коллективно используемую ими, собственность. Точно так же и сельские рабочие могут избавиться от своей ужасающей нищеты только при том условии, если прежде всего земля, являющаяся главным объектом их труда, будет изъята из частного владения крупных крестьян и – еще более крупных – феодалов и обращена в общественную собственность, коллективно обрабатываемую товариществами сельских рабочих. И здесь мы подходим к знаменитому решению Базельского международного рабочего конгресса: в интересах общества необходимо обратить земельную собственность в коллективную, национальную собственность[352]352
  Имеется в виду Базельский конгресс Интернационала, на котором 10 сентября 1869 г. по вопросу о земельной собственности была принята следующая предложенная сторонниками Маркса резолюция:
  «1) Общество имеет право упразднить частную собственность на землю и обратить ее в общественную собственность.
  2) Необходимо упразднить частную собственность на землю и обратить ее в общественную собственность».


[Закрыть]. Это решение имело главным образом в виду те страны, где существует крупная земельная собственность и связанное с ней крупное хозяйство на больших участках земли, причем в этих больших имениях существуют один господин и множество наемных рабочих. Но такое положение вещей в общем все еще преобладает в Германии, и поэтому решение Базельского конгресса наряду с Англией было в высшей степени своевременным именно для Германии. Сельскохозяйственный пролетариат, сельские рабочие, это – тот класс, который дает наибольшее число рекрутов в армии государей. Это – тот класс, который в настоящее время в силу всеобщего избирательного права посылает в парламент большое число феодалов и юнкеров; но в то же время это – тот класс, который ближе всего стоит к городским промышленным рабочим, разделяет с ними одни и те же условия существования и находится даже в более нищенском положении, чем они. Этот класс бессилен, так как он раздроблен и распылен; правительство и дворянство, однако, настолько хорошо знают его скрытую силу, что намеренно стараются привести в упадок школы, чтобы оставить его невежественным. Пробудить этот класс и втянуть его в движение – вот ближайшая и настоятельнейшая задача немецкого рабочего движения. С того дня, когда масса сельских рабочих научится понимать свои собственные интересы, с того дня в Германии станет невозможным никакое реакционное – будь то феодальное, бюрократическое или буржуазное – правительство.

Написано Ф. Энгельсом около 11 февраля 1870 г.

Напечатано во втором издании работы Ф. Энгельса «Крестьянская война в Германии», вышедшем в Лейпциге в октябре 1870 г.

Печатается по тексту второго издания

Перевод с немецкого

К. МАРКС АНГЛИЙСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО И ЗАКЛЮЧЕННЫЕ ФЕНИИ[353]353
  Статья «Английское правительство и заключенные фении» была послана Марксом в газету «Internationale» с целью разоблачения перед лицом европейской общественности колониальной политики правительства Гладстона в Ирландии. Как сообщал Маркс в письме к Энгельсу 9 марта 1870 г., статья представляла собой набросок в виде частного письма редактору газеты Де Папу. Маркс предполагал, что набросок будет переработан Де Папом в статью. Однако редакция поместила присланный Марксом набросок дословно, разделив его на две части, которые были напечатаны 27 февраля и 6 марта 1870 г. в №№ 59 и 60 газеты. При этом редакция в № 59 сделала небольшие пояснения от себя в скобках и добавила следующую концовку: «Мы опубликуем в нашем ближайшем номере результаты дознания об убийстве Майкла Терберта, а также наши соображения по поводу весьма важного дела о заключенных фениях. Нет нужды говорить, что мы полностью присоединяемся к негодованию нашего корреспондента по поводу столь жестоких методов обращения». В № 60 редакция добавила первый абзац и следующее заключение:
  «Резюмируем: Терберт был заключен в Маунтджойскую тюрьму, где имеются только одиночные камеры. После нескольких месяцев пребывания в этой тюрьме доктор О'Доннелл требует, чтобы Терберта перевели на Спайк-Айленд, где одиночный режим не применяется; он основывается на том, что здоровье заключенного не позволит ему вынести одиночный режим.
  Как отнеслись к требованию врача? В тюрьме на Спайк-Айленде заключенные, правда, содержатся вместе, но там имеются одиночные камеры для тех, которых подвергают наказанию; и на Терберта усердно налагают наказание за наказанием, чтобы держать его в убийственном для него одиночном заключении. Каждый раз, как этот несчастный покидает свою больничную койку, его сажают на хлеб и воду, тогда как он нуждается в тщательном уходе для полного выздоровления. Негодяй, доктор Келли, покрывает авторитетом науки это убийство. Обратите внимание на показание Питера Хея, начальника тюрьмы. В нем говорится, что большая часть наказаний была вызвана непочтительными выражениями заключенного по адресу врача; следовательно, доктор Келли не только не протестовал против дурного обращения с заключенным, но и давал повод к наложению на него наказаний. Он был одновременно доносчиком и палачом.
  Таким образом, вердикт заклеймил двух убийц – Питера Хея и Келли. Но это и все: их не только не привлекут к ответственности, но они сохранят свои должности; по всей вероятности, Гладстон даже даст им повышение, и они будут вкушать плоды своего преступления до дня народного суда. В то время как виновные считают себя в полной безопасности, народ готовит виселицы; будем надеяться, что Хей и Келли, к чести человечества, не умрут на своих постелях, но будут линчеваны в назидание грядущим негодяям, – на тот случай, если реакция восторжествует еще раз.
  Какую ужасную месть готовятся обрушить на свою голову с изумительной беззаботностью все эти презренные негодяи, начиная от монархов и их министров и кончая самыми подлыми их палачами! Знайте же, люди, наслаждающиеся чужими муками: нет ни одного злодеяния, ни одной подлости, ни одного неправого дела, ни одной слезы, которых бы мы не записали; мы на каждого составим счет, и есть уже немало таких, которые изрядно обременены долгами. Пусть же те, кто еще не слишком далеко зашел по пути злодеяний и угнетения народа, остановятся и постараются загладить свою вину, пока еще есть время. Наступит день, когда поздно будет молить о пощаде: народ будет неумолим, ибо ему предстоит мстить за миллионы погибших».


[Закрыть]

Лондон, 21 февраля 1870 г.

I

Замалчивание европейской печатью гнусностей, совершаемых английским олигархически-буржуазным правительством, обусловлено различными мотивами. Прежде всего, английское правительство богато, а печать, как вы знаете, неподкупна. Кроме того, английское правительство – образцовое правительство, как это признают лендлорды, капиталисты континента и даже Гарибальди (см. его книгу[354]354
  Имеется в виду книга: Garibaldi. «The Rule of the Monk, or Rome in the nineteenth Century». London, 1870 (Гарибальди. «Иго монахов, или Рим в XIX веке». Лондон, 1870).


[Закрыть]); нельзя, следовательно, дурно отзываться об этом идеальном правительстве. Наконец, французские республиканцы настолько ограниченны и эгоистичны, что весь свой гнев приберегают для империи. Ведь сообщить своим соотечественникам, что в стране буржуазной свободы карается 20 годами каторги то, что в стране казарм карается 6 месяцами тюрьмы, было бы преступлением, оскорбляющим свободу слова. Приводим некоторые подробности, взятые из английских газет, об обращении, которому подвергаются заключенные фении.

Малкехи, помощника редактора газеты «The Irish People» («Ирландский народ»)[355]355
  «The Irish People» («Ирландский народ») – ирландская еженедельная газета, главный орган фениев, издавалась в Дублине с 1863 по 1865 год; была запрещена английским правительством, а члены ее редакции арестованы.


[Закрыть], осужденного за участие в фенианском заговоре, в тюрьме Дартмура впрягли в нагруженную камнями тележку при помощи железного ошейника.

О'Донован-Росса, издатель «Irish People», был брошен в темный карцер и в течение 35 суток находился там со скованными за спиной днем и ночью руками. С него не снимали цепей даже для принятия пищи – скудной похлебки, которую ему ставили на земляной пол тюрьмы.

Кикем, один из редакторов «Irish People», который не мог пользоваться правой рукой из-за нарыва, должен был в туманные и холодные ноябрьские дни сидеть вместе со своими товарищами по тюрьме на груде щебня и левой рукой разбивать камни и кирпичи. На ночь он возвращался в свою камеру, и все его питание состояло из шести унций хлеба и пинты теплой воды.

Заключенного ОЛири, старика 60–70 лет, держали в течение трех недель на воде и хлебе за то, что он не захотел отречься от язычества (так, по-видимому, тюремщик называет атеизм) и стать или папистом, или протестантом, или пресвитерианцем, или даже квакером, или, наконец, перейти в любое из многочисленных вероисповеданий, предоставленных ирландскому язычнику на выбор начальником тюрьмы.

Мартин X. Кэри заключен в дом умалишенных в Милбанке. Запрещение говорить и другие жестокости, которым он подвергался, довели его до сумасшествия.

Полковник Рикард Бёрк не в лучшем состоянии. Один из его друзей пишет, что рассудок Бёрка помутился; он лишился памяти; его манеры, поведение и речь свидетельствуют о потере разума.

Политических заключенных швыряют из одной тюрьмы в другую, как будто это дикие звери. Им навязывают общество самых гнусных мошенников; их заставляют чистить посуду, которой пользовались эти негодяи, носить рубашки и теплое белье этих преступников, из которых многие заражены самыми отвратительными болезнями, мыться в воде, в которой те уже мылись. До прибытия фениев в Портленд всем этим преступникам разрешали беседовать с посетителями. Ради заключенных фениев была сооружена клетка для свиданий. Она состоит из трех отделений, разделенных толстыми железными решетками; тюремщик находится в среднем отделении, а заключенный и его друзья могут видеть друг друга только через двойную решетку.

В доках встречаются заключенные, которые поедают всех слизняков, а в Чатаме на лягушек смотрят, как на лакомство. Генерал Томас Бёрк заявляет, что он не удивился, увидев в супе мертвую мышь. Осужденные говорят, что день, когда в тюрьму посадили фениев, был для них несчастным днем (режим стал гораздо более суровым).

* * *

К вышеприведенным выдержкам я добавлю несколько слов.

В прошлом году г-ну Брусу, министру внутренних дел, великому либералу, великому полицейскому, великому собственнику рудников в Уэльсе, свирепому эксплуататору труда, был сделан запрос относительно жестокого обращения, которому подвергаются заключенные фении и в особенности О'Донован-Росса. Сперва он отрицал все, затем вынужден был признать. Тогда г-н Мур, ирландский депутат палаты общин, потребовал расследования этих фактов. Радикальное министерство, главой которого является полусвятой (его открыто сравнивали с Иисусом Христом), г-н Гладстон, а одним из влиятельнейших членов – старый буржуазный демагог Джон Брайт, наотрез отказалось произвести это расследование.

В последнее время, когда слухи о жестоком обращении возобновились, некоторые члены парламента попросили у министра Бруса разрешения посетить заключенных, чтобы иметь возможность констатировать ложность этих слухов. Г-н Брус отказал в разрешении, так как, сказал он, начальники тюрем опасаются, что подобного рода посещения вызовут среди заключенных чрезмерное возбуждение.

На прошлой неделе министру внутренних дел снова был сделан запрос. Его спросили, правда ли, что О'Донован-Росса после своего избрания депутатом от Типперэри был подвергнут телесному наказанию (то есть высечен кнутом); г-н министр заявил, что с О'Донованом-Россой этого не случалось с 1868 г. (это означало, следовательно, признание того, что в течение двух-трех лет бывали случаи, когда секли кнутом политического заключенного).

Я посылаю вам также выдержки (мы опубликуем их в следующем номере), касающиеся Майкла Терберта, фения, которого приговорили за фенианство к каторге и который отбывал свое наказание в тюрьме Спайк-Айленда, в графстве Корк, в Ирландии. Вы увидите, что сам коронер (судебный следователь) приписывает его смерть пыткам, которым его подвергали. Дознание имело место на прошлой неделе.

За два года больше двадцати рабочих-фениев умерли или сошли с ума вследствие человеколюбия этих добрых буржуа, поддерживаемых добрыми лендлордами.

Вы, вероятно, знаете, что английская печать выражает лицемерное негодование по поводу гнусных законов о чрезвычайном положении, украшающих прекрасную Францию. Но ведь законы о чрезвычайном положении, за исключением некоторых кратких периодов, составляют хартию Ирландии. С 1793 г. английское правительство по любому поводу регулярно и периодически приостанавливает в Ирландии действие Habeas Corpus Bill (закона, гарантирующего личную свободу)[356]356
  Имеется в виду Habeas Corpus Act, который был принят английским парламентом в 1679 году. По этому акту каждый приказ об аресте должен быть мотивирован, и арестованный либо должен в короткий срок (от 3 до 20 дней) предстать перед судом, либо быть освобожденным. Действие Habeas Corpus Act не распространяется на дела по обвинению в государственной измене и может быть приостановлено решением парламента.


[Закрыть], а в действительности – всякого закона, за исключением закона грубой силы. Таким образом, тысячи людей были арестованы в Ирландии без суда и следствия, даже без обвинения – по одному только подозрению в фенианстве. Не довольствуясь лишением их свободы, английское правительство подвергало их самым варварским пыткам. Приведем пример.

Одна из тюрем, в которых заживо погребали заподозренных фениев, это – Маунтджойская тюрьма в Дублине. Инспектор этой тюрьмы Марри – гнусная скотина. Он подвергал заключенных такому зверскому обращению, что несколько человек из них сошло с ума. Тюремный врач О'Доннел – превосходный человек (он сыграл достойную уважения роль и во время дознания о смерти Майкла Терберта) – писал в продолжение нескольких месяцев протестующие письма, направляя их сперва самому Марри; так как Марри на них не отвечал, О'Доннел обратился с изобличительными письмами к высшим властям; но Марри, опытный тюремщик, перехватил эти письма.

Наконец, О'Доннел обратился непосредственно к лорду Мэйо, бывшему в то время вице-королем Ирландии. У власти стояли тогда тори (Дерби – Дизраэли). Каков был результат попыток О'Доннела? Документы, относящиеся к этому делу, были опубликованы по распоряжению парламента, и… доктор О'Доннел был уволен со службы!!! Что же касается Марри, то он свой пост сохранил.

Затем к власти приходит так называемое радикальное министерство Гладстона, мягкого, елейного, великодушного Гладстона, проливавшего перед всей Европой такие горячие и такие искренние слезы по поводу судьбы Поэрио и других буржуа, с которыми-плохо обошелся король-бомба[357]357
  Имеется в виду разоблачение Гладстоном жестокого обращения неаполитанского правительства Фердинанда II с заключенными, участниками национально-освободительной борьбы 1848–1849 гг., в брошюре «Two Letters to the Earl of Aberdeen on the State Persecutions of the Napolitan Government». London, 1851 («Два письма графу Абердину по поводу преследований государственных преступников неаполитанским правительством». Лондон, 1851).


[Закрыть]. Как же поступил этот кумир прогрессивной буржуазии? Оскорбляя ирландцев своими наглыми ответами на их требования амнистии, он в то же время не только утвердил чудовищного Марри в его должности, но, чтобы показать, насколько он им доволен, он прибавил к его должности главного тюремщика жирную синекуру! Таков апостол буржуазной филантропии!

Но ведь нужно пустить пыль в глаза публике; нужно сделать вид, что кое-что для Ирландии делается; и вот с большим шумом возвещается закон об урегулировании земельного вопроса (Land Bill)[358]358
  Land Bill – законопроект для Ирландии, обсуждавшийся английским парламентом в первой половине 1870 года. Внесенный Гладстоном от имени английского правительства под предлогом помощи ирландским арендаторам, но снабженный различными оговорками и ограничениями, законопроект по существу оставлял незыблемыми основы крупного землевладения английских лендлордов в Ирландии; он сохранял для них возможность повышения ренты и сгона арендаторов с земли, обусловливая его лишь уплатой известной компенсации последним за мелиоративные работы и устанавливая для этого определенную судебную процедуру. Земельный акт был принят в августе 1870 года. Лендлорды всячески саботировали осуществление акта и под различными предлогами нарушали его. Акт в значительной степени способствовал концентрации крупного фермерского хозяйства в Ирландии и разорению мелких ирландских арендаторов.


[Закрыть]. Но все это – лишь обман с конечной целью ввести в заблуждение Европу, подкупить ирландских судей и адвокатов перспективами бесконечных процессов между лендлордами и арендаторами, приобрести благосклонность лендлордов обещанием денежных пособий со стороны государства и обмануть более зажиточных арендаторов некоторыми полууступками.

В длинном вступлении к своей высокопарной и путаной речи Гладстон признает, что даже те «доброжелательные» законы, которые либеральная Англия за последние сто лет пожаловала Ирландии, всегда приводили к разорению страны[359]359
  Имеется в виду речь Гладстона в палате общин 15 февраля 1870 г., опубликованная в «Times» 16 февраля 1870 года.


[Закрыть]. И вот после этого наивно выболтанного признания тот же человек продолжает пытать людей, желающих положить конец этому вредному и нелепому законодательству.