Текст книги "Запечатанная (СИ)"

Автор книги: Карина Фейтли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 11

Кто мог дать ответ на то, почему мы, спейшеры, существуем, я не знаю. Но мы есть. Кто мы такие? Практически, те же люди, только обладающие чуть большими возможностями по сравнению с остальными. Возможно, спейшеры – это сущности, пришедшие из других миров, а, может быть, некий верх эволюции для обычной души. Я не знаю. Обычные люди проживают свой жизненный цикл, умирают, рождаются вновь. И никогда не помнят о предыдущих воплощениях. И у каждого человека стоит печать, как некая программа ограничений. Она находится в районе лба между бровями, но люди не ощущают ее присутствия, не видят причудливых силовых линий, которые сворачиваются в индивидуальный узор. Они живут так, как привыкли, как получается, не помня о том, что было раньше. Печать перекрывает им память, лимитирует жизнь.

У спейшеров все не так. Каждый спейшер обладает тремя врожденными особенностями – половой принадлежностью, неизменным именем и памятью своих прошлых воплощений. При перерождении эти три составляющих обычно сохраняются. Я говорю обычно, так как бывают редкие сбои, такие как у Жека, но их вероятность настолько маловероятна, что данные особенности считаются константами, а отклонения от них – сбоями. Печать у спейшеров отсутствует.

Я мысленно потянулась к участку в районе лба, ощущая свободу и льющийся свет. Я больше не запечатанная. Еще какие-то осколки печати оставались, как некие затемненные области, перекрывающие поток света, но теперь это лишь вопрос времени. Восстановительный процесс запущен, и он необратим. Я не знаю как скоро, но память вернется, темных мест не останется.

Рождаясь, памяти спейшеров ничего не препятствует, они помнят все свои предыдущие воплощения. К тому же у них значительно удлинен жизненный цикл. Возможно, именно из-за печати люди и живут так мало. Она как ограничитель во всем. Не мы придумали такие правила, не мы придумали печати. Но очевидно, что они нужны. Дай всему человечеству доступ к памяти, и на земле начался бы хаос. У людей своя игра, свои задачи, у спейшеров – свои. Печать у людей обладает индивидуальностью, это как личный код, личный знак, паспорт сущности, то есть именно по ней можно вычислить и найти нужного человека в случае необходимости. За особо значимыми, выдающимися, опасными людьми всегда наблюдали из жизни в жизнь. Некоторые люди, даже не помня ничего из своего прошлого, из раза в раз пытались создавать гениальные открытия, совершать великие завоевания и злодеяния. Некоторые из благих намерений стремились разрушить этот мир. Задача спейшеров – сохранить равновесие, предотвратить разрушение. Наш мир должен жить, он нужен как нам, так и всем людям. А потому особо гениальные личности отслеживались в любой из их жизней, ставились на учет и строго оценивались масштабы их деяний. Среди спейшеров существуют целые аналитические отделы, просчитывающие вероятности катастроф, возможные результаты. Нет, войны, открытия, борьба за власть вполне допускалась до определенного уровня. Люди могли сколько угодно играть в свои кровавые игры, доказывать всему миру, кто сильнее и значимее. До тех пор, пока это не угрожало существованию этого мира, спейшеры не вмешивались. Наблюдали, оценивали, но ничего не предпринимали. Как только граница дозволенного нарушалась, вот тогда появлялись мы.

Спейшеры помнят, а потому постоянные перерождения для них бессмысленны. Хотя они не бессмертны, то есть их можно убить, может унести болезнь, голод, холод, ранение. То есть смерть у спейшера могла произойти точно так же, как и у любого из людей. Только от старости они не умирают. Но какова бы ни была причина перерождения спейшера, он всегда перерождался с абсолютной памятью о своем прошлом. Вот только место появления в новом воплощении спейшер не мог выбрать. Провидение, Бог, высшая сущность – можно называть как угодно – определяло все это за него. А потому перерождение – это всегда риск, особенно первые годы жизни, пока спейшер еще ребенок, самые опасные для его жизни. Он живет как обычный человек, как и другие люди, в мире людей, среди людей, а воспоминания возвращаются чуть позже, когда организм уже окреп и выжил, обычно это происходит лет в двенадцать – четырнадцать. Еще одной особенностью перерождения спейшера является то, что он всегда рождается без семейных привязок, чаще всего его бросают при рождении, отказываются, отдают. Судьба приводит его в этот мир в такие условия, что он сразу же остается один, воспитывается в монастырях, приютах, на улице. На самом деле все это неспроста. Когда нет связей с родными, ничего не держит спейшера на одном месте. Ничего не мешает его задачам, ничего не делает его слабым, уязвимым. Конечно, могут появиться друзья или другие привязки, но условия подбираются таким образом, что этого обычно не происходит. Спейшер сразу же чувствует себя другим, он кажется старше своих сверстников, мудрее, легче обучается. Он легко изучает языки, по сути всего лишь вспоминая их из предыдущих воплощений.

Неудивительно, что я, будучи баронессой Маринетт, все время чувствовала нереальность происходящего, боялась, что вскоре все закончится. У спейшеров такого не бывает. Что за сбой подарил мне семью? Я не знаю. Но я была рада и счастлива. И прекрасно понимаю теперь, почему обычно этого не дается. Родственные узы – это словно крепкие узлы на нашей жизни, не так-то легко с ними не считаться. Разве я могла оставить родителей и просто исчезнуть? Да никогда. Мне легче было отказаться от того, что я спейшер, но остаться со своей семьей, жить как обычный человек. И хоть Константин и говорил, что я больше, чем друг, я – семья. Это не совсем так. Я четко ощущала разницу.

Поиск «своих» в древние времена, когда перемещение по Земле было затруднительно и занимало довольно много времени, был сложен. На это требовалось время, не было самолетов, поездов, машин. Расстояние представляло значительную проблему. Но несмотря на это Константин всегда находил меня после очередного воплощения. Он был отличным поисковиком. Он словно чувствовал, где я или кто-либо из «наших» перерожденных, и двигался в этом направлении. С взросление спейшера, когда тот начинает просыпаться, связь между спейшерами только усиливается, а потому найти его с каждым годом все легче. Сейчас же, наверное, все решалось проще. И поиск происходил быстрее. На самолетах можно преодолевать такие расстояния, на которые раньше уходили месяцы, а то и годы, особенно когда ощущения были еще слабы и не точны.

Имя у спейшера всегда было одно и то же и не менялось при перерождении. Какой-то знак, образ имени был заложен в самой сущности спейшера, что при взгляде на маленького ребенка-спейшера, любой человек называл его настоящим именем, словно это имя было написано на лбу у ребенка. Так у меня было много имен – Марина, Маринетт, Рина, Мари, Марен, Мартье… Все вариации моего настоящего имени. Конечно, печать не дает этого постоянства. Но в моем случае, сущность была так сильна, что даже печать не смогла коренным образом изменить звучание моего истинного имени. В этой жизни меня назвали Ирина, что очень близко по звучанию. Страну, язык – ничего не выбирает спейшер, но на любом языке люди подбирают наиболее близкое по звучанию имя и называют им переродившегося спейшера.

* * *

Память возвращалась. Мне становилось лучше, перестало трясти, я приходила в себя. Я все вспомнила. Конечно, воспоминания были не такие, как сегодняшний день. Даже в одной жизни упомнить абсолютно все невозможно, что-то перестает быть важным, уходит на задний план, забывается, а что-то стоит перед глазами, как будто произошло только что.

Когда я впервые поняла, что я не простой человек? Это было очень давно. Не знаю, сколько жизней я прожила до той, особенной, когда вдруг поняла, что я что-то помню такое, чего со мной никогда еще не происходило. Я не задумывалась о том, как такое возможно, но уже понимала, что я какая-то другая, не такая, как остальные окружающие меня люди. Мне, кажется, было около восьми лет, когда я вдруг начала видеть странные сны, а потом вспомнила свою прежнюю жизнь, обрывками, кусками, яркими необычными образами, что иногда застывали перед глазами и которых я никогда раньше просто не могла нигде видеть. Я вспомнила город, в котором жила раньше, зеленые улочки. У меня был дом, богатый дом, во всяком случае, я не голодала и меня вроде бы любили. Не то, чтобы сейчас. Мы жили несколько десятков девочек в приюте при храме. И мне никто не верил, что у меня есть дом. Все смеялись над моими фантазиям, но я знала, что не могла такого придумать. Там время года сменяло жару на холод и падали с неба пушистые белые хлопья. Они таяли у меня в руках. Иногда они даже покрывали землю. Я брала в ладони комочки и лепила из них шарики. А падающие хлопья таяли на моих руках, холодили их, но я все равно им радовалась и смеялась. И дом был из круглых бревен деревьев, и в нем было много окон, много света. Все снаружи было украшено деревянными завитками. Я обошла весь город, в котором жила, но не нашла ничего подобного. В нашем городе не было похожих построек. Все дома были сделаны из глины, иногда в каркас добавлялись стебли папируса и соломы. Храм наш был из камня. Богатые дома были из камней или кирпичей, а бедные вообще похожи на небольшие глиняные глыбы с маленькими квадратными окошками. И никогда за все мои восемь лет я не видела падающих с неба белых хлопьев, которые вызывали у меня чувство холода на руках. Но я не теряла надежды, пытаясь расспрашивать приезжих о белых хлопья. У меня даже не хватало слов описать свои видения, так как рядом ничего подобного никогда не наблюдалось.

Я провела пальцами по своей стриженой голове и отправилась на рынок, чтобы украсть немного еды. Я не носила обуви, да и вся моя одежда было простое грубое платье, выданное мне в приюте. Я не знала, что будет со мной дальше. Точно, ничего хорошего. Выбор небольшой – или останусь при храме, если меня не усыновят. А этого не произойдет никогда, так как уже обо мне идет слух, что я тронулась головой, не в себе, сумасшедшая. Значит, остается только второй вариант – продадут в рабство.

Я хотела вернуться домой, в тот дом, который помнила, где мне было хорошо и меня любили. Конечно, это сейчас я понимаю, что у меня не было никакого шанса попасть в тот дом из моих воспоминаний, да и прошло время с момента моего перерождения. Скорее всего, возвращаться было уже некуда. Но тогда я была слишком мала, чтобы что-то понимать. Маленькая девочка просто не могла знать всех этих подробностей, ей казалось, что произошла какая-то ошибка, и она оказалась не там, где должна была быть. Волшебство или чудо произошло, но ее место не здесь. Она стремилась туда, где ей было хорошо. Она не понимала происходящего. Знала лишь одно – что где-то у нее был дом, где она была сыта и счастлива. И ей хотелось вернуться туда. И она искала дорогу назад. Дорогу, которой не было.

Я расспрашивала приезжих о белых хлопьях, о бревенчатых домах, о месте, где жару сменяет холод. Подслушивала разговоры. И однажды человек рассмеялся и махнул рукой в сторону пустыни. «За песками, за морем я видел подобное». Знал бы он, на что обрек ребенка, ни за что бы не сказал ничего подобного.

Меня учили грамоте, я умела читать. Но еще ничего не соображала в географии. Я никогда не бывала далеко от города. Не знала, где это море, как выживать в пустыне. Но я хотела домой. Это желание стало моей навязчивой идеей. Возможно, если бы я стала чуть старше, я никогда бы не рискнула отправиться в путешествие. Но я была мала, а из-за отсутствия знаний была лишена страха и чувства самосохранения.

Все, что я поняла, так это то, что мне необходимо преодолеть пустыню. Я несколько дней собирала продукты себе в дорогу. Своровала на рынке несколько краюшек хлеба. В приюте нас кормили плохо, никогда не хватало даже наесться, не то, чтобы отложить что-то, чтобы взять с собой. Завязала узлом в тряпку куски хлеба, стебли папируса и несколько ворованных банан. Нашла несколько старых тряпок, чтобы повязать лицо и ноги, обуви у меня не было. И я направилась через пустыню. Я удалялась от города без сожаления. У меня здесь ничего не было. Мне нечего было оставлять. Не о чем печалиться. Меня ничего не держало. Песок забивался в нос и уши, солнце палило. Но я упрямо шла, давно не ориентируясь в пространстве и времени. Жажда мучила меня. В какую бы сторону я не повернула, кругом был песок. Почему-то когда я начинала свой путь, мне казалось, что я с легкостью преодолею пустыню, но ей не было ни конца, ни края. Я вдруг поняла, что не дойду. В какую сторону ни глянь – бескрайний песок, солнце и ветер. Сил идти не было, я умирала. Но мне не было жалко. Я упала на песок, свернулась калачиком, а перед глазами стоял большой дом с резными ставнями, падали белые хлопья, которые таяли у меня на губах, я ловила их руками, смеялась. Мне было хорошо. Я была дома. Я была счастлива.

Когда на горизонте показался отряд на верблюдах, я уже даже не пыталась привлечь к себе внимание, я думала это такое же видение, как и мой дом. Но все же это оказалось реальностью. Всадники, замотанные с головы до ног, медленно приблизились ко мне. Один верблюд опустился вниз. С него слез мужчина, он говорил на незнакомом мне языке, делал какие-то знаки своему отряду. А затем опустился передо мной на колени, пощупал пульс, со своего лица он сдернул платок, улыбнулся сквозь бороду и произнес на знакомом мне языке:

– Привет, Марена. Я – Тино.

Я смотрела на этого удивительного мужчину, взгляд которого словно проникал в самую суть меня, внушал необъяснимое доверие.

– Ты кто? Волшебник? – что еще могла спросить маленькая девочка у человека, который назвал ее по имени, а вскоре изменил ее жизнь. Его глаза хитро щурились, а у меня внутри начала разливаться уверенность в том, что вот теперь все будет хорошо.

Так я впервые встретила Константина. Костя, Коста, Тино, Коташе, Костадино. Я знала множество его имен.

Он протянул мне флягу, а я жадно начала глотать воду, никак не могла напиться. Хотелось воды еще и еще. Но мне не дали. Тино усадил меня впереди себя на верблюда, и я всю дорогу проспала на его груди. С тех пор я жила с ним. Ожоги от солнца на моем теле вылечтли.

Мы все время куда-то ехали, перемещались с места на место, но каждый раз останавливались в уютных домах, ели вкусную пищу. Я была сыта и одета. Меня учили грамоте, причем на том языке, где мы проживали в данный момент, рассказали о том, кто я такая. Моя жизнь изменилась. Я не знала больше голода и была обеспеченной. Я несколько раз порывалась отправиться на поиски того дома, но Тино сказал, что это бесполезно. Мы высчитали по известным мне событиям годы моей предыдущей жизни, получалось, что с тех пор прошло более ста лет. Людей, что могли знать меня раньше, скорее всего уже нет в живых. Даже если бы и были, мне бы никто не поверил. Со временем я смирилась.

Меня тестировали на способности, проверяли мои возможности. В целом, ничем выдающимся я не обладала, кроме разве что запечатывания. Вот это у меня получалось отменно, в этом деле мне не было равных. Я стала мастером печати.

* * *

Очнулась я все в том же помещении. В центре. На диване, укрытая полосатым пледом. Голова раскалывалась, но по сравнению со вчерашними ощущениями мне было гораздо легче. В голове все хоть как-то упорядочилось, перестали мелькать картинки, сменяя одна другую.

Я села, оборачиваясь в плед, как кокон, пытаясь немного собраться и подумать о том, что произошло. Я вспомнила, кто я. Почти все, кроме того, почему я в предыдущей жизни умерла, почему мне пришлось переродиться, зачем я себя запечатала… Мое предыдущее рождение по – прежнему было для меня загадкой. Я начала перебирать в голове то, что вспомнила, чтобы хоть как-то упорядочить то, что уже знала. В той жизни что-то изначально пошло не так. Я родилась в семье. У меня были отец и мать. Теперь мне понятно это чувство страха, что все скоро закончится. Я чувствовала, что в этом есть какой-то подвох, что это не правильно. У меня этого не может быть. Я, ещё не помня, подсознательно уже боялась все потерять. Но так получилось. Мне повезло. У меня была семья, которую я очень любила. Воспоминания возвращались ко мне поздно. Мне было семнадцать, но я все ещё не пробудилась окончательно. Далее я встретилась с Арсеном, влюбилась. Он был тоже спейшер. Он первый способствовал более активному пробуждению воспоминаний о том, кто я такая. Кстати, я до сих пор не спросила о нем у Константина. Как я поняла, Арсен искал меня намеренно, он слышал обо мне от Кости, которого тогда звали Костой. По словам Арсена, он влюбился в меня уже заочно, ещё не встретив, услышав только хвалебные речи обо мне. Мы начали встречаться, родные были против. Но это не могло нам помешать. Затем случилась беда. Умер отец. Мы с мамой вернулись в наше поместье. Вскоре после похорон около ворот нашего поместья появился Коста, он нашел меня, как и всегда находил после перевоплощения, но я отказалась ехать с ним, не желая оставлять маму одну в горе. Далее события уже более туманные. Приезжал Арсен, я бежала к нему по полю, испытывая счастье от встречи. Но приехал он ненадолго, только повидать меня, и должен был снова уезжать по срочным делам. Я уговорила его остаться со мной на одну ночь. А дальше – темный лес. Почему-то я оказалась невестой Лукаса, моего троюродного брата, и упала с башни замка на камни и разбилась. При этом запечатала себя, чтобы не вспоминать. Вот этого, я никак не могла понять. Зачем я себя запечатала? Смерть – она всегда ужасна, какова бы она ни была. Но для спейшера – это не конец, и я знала об этом. Спейшеры относятся к смерти гораздо более прозаично, чем люди. Уже после того, как меня покинул Коста, воспоминания потоком возвращались ко мне. Я уверенна, что знала к моменту смерти о себе пусть не все, но многое. Мой поступок казался мне не логичным. Я не находила объяснения. Запечатать себя, чтобы не помнить своей смерти? Зачем? Я же знала, что тогда я воплощусь простым человеком. Зачем мне понадобилась печать? Что она мне давала? Она лишала меня памяти и всех опознавательных знаков.

Я огляделась. В рядом стоящем кресле спал Константин. В одежде, без одеяла, он склонился на один бок и так забавно посапывал. Но не это притягивало к нему взгляд. Я смотрела на его лицо. И я видела его теперь другим. Он как будто бы светился бледно желтым светом, особенно в районе груди. Да, именно так мы узнавали «своих». Словно у меня с отсутствием печати расширился диапазон зрительного восприятия. Хотя, даже с закрытыми глазами я чувствовала, это «свой». Этого чувства узнавания ни с чем нельзя было спутать. Все спейшеры старались держаться небольшими группами. В нашей группе Костя был старший. А еще были главные. Именно они связывались с Константином и выдавали ему задания. А он решал, кто этим будет заниматься. А еще за это платили деньги. Спейшеры никогда ни в чем не нуждались. Хотя и жили подчеркнуто скромно, не привлекая к себе излишнего внимания.

И у меня, вспоминается, есть даже свои деньги в швейцарском банке, доступ к которым знаю только я. Константин так вообще один из богатейших людей на планете. По нему, конечно, не скажешь, но это так. Спейшеры вообще не публичные люди, обычно ведут незаметную скромную жизнь, стараясь не привлекать к себе внимания. Да и стремления жить в роскоши, стремления к власти у них нет. Это люди не наигрались в господство, их все время тянет кому-то доказывать, что они лучше, краше, богаче. Люди стремятся завоевать мир. Спейшеры же знают, что нельзя владеть тем, что тебе не принадлежит. А этот мир нам не принадлежал. Конечно, бывают исключения, но скорее всего, если такое произошло, то спейшер перестал быть достойным, его поставят на учет, а возможно даже запечатают, переведут в разряд обычных смертных до тех пор, пока он не наиграется. Я сама не раз запечатывала таких, по заданию, разумеется.

Вообще, конечно, финансовый вопрос когда-то решался тоже тяжело. Необходимо было писать завещание на кого-то из «своих», передавать права, которые переходили в случае нечаянной смерти спейшера. А если перерождаться не планируешь в ближайшее время, но твой возраст может уже вызывать подозрения, то приходилось переводить средства с одних счетов на другие, с одного имени на другое. Пока один из спейшеров не создал свой банк в Швейцарии. Сначала это был банк исключительно для «своих», полностью конфиденциальный, сохраняющий тайну о владельце счета, о вкладе и объеме средств. А имя владельца счета было не известно даже работникам банка, только сам хозяин и несколько членов руководства, которые так же являлись спейшерами, имели доступ к базе имен.

Мне не нужно больше работать. На этой работе, во всяком случае. От этой мысли даже головная боль утихла. Захотелось предательски сбежать, даже не написав заявление об уходе, наплевав на командировку. А зачем? Теперь это совершенно меня не касается. Только я так не могла. Арсений Петрович сказал, что от нашей поездки будет зависеть будущее филиала. И я не могла подвести людей, с которыми проработала бок о бок более пяти лет, где ко мне очень по-доброму все относились, уважали и ценили. Я даже метала на место моей начальницы, когда она уйдет на пенсию. Теперь это все не важно. Но я доведу начатые дела до конца, завершу это последнее задание и уволюсь с чистой совестью.

Кстати об Арсении, он тоже меня искал. И тоже нашел, как и Костя. Зачем? Я боялась поверить, что он все ещё любит меня. Он этого не говорил, но он так смотрел на меня, когда спрашивал, вспомнила ли я. Когда обнимал меня, и он хотел меня поцеловать. Мой взгляд упал на часы, уже шесть утра. Мне скоро выезжать, а я все еще здесь.

Все так же закутавшись в плед, я огляделась по сторонам, ища дверь, которая, как я надеялась, вела в туалетную комнату. К счастью, такая нашлась. И за ней действительно был туалет, раковина и зеркало. Какая же я бледная, осунулась и, похоже, похудела килограмм на пять. Я попробовала кое-как привести себя в порядок, полоская рот и умываясь. Пятерней попробовала расчесать волосы, не найдя более ничего подходящего.

Затем вышла, опустилась перед Костей на колени, обнимая своего друга. Он открыл глаза:

– Ну, привет, Маришка! Вижу, ты уже пришла в себя.

Я улыбнулась.

– Мне нужно в командировку, – Костя смотрел на меня непонимающими глазами, все ещё окончательно не проснувшись.

– Зачем?

– Так нужно, я решу последний вопрос и вернусь, – я снова крепко обняла друга, а он осуждающе смотрел, но ничего не говорил. Все-таки я слишком долго была просто человеком и не могу вот так легко все бросить и вернуться к прежней жизни, до запечатывания. Надеюсь, мой друг это понимал.

– Кстати, ты по что мучаешь Кати? – перевела разговор я с себя, отвлекая внимание. Костя ошарашенно хлопал глазами.

– Обещай мне, пока я отсутствую, обязательно пригласишь ее на свидание, – подмигнула я ему. Но, похоже, до него все еще ничего не доходило.

– Я и Кати? Ты думаешь… – начал было он. А я активно закивала головой. А затем потянулась и поцеловала его в щеку. Поднялась и прошмыгнула за дверь. А он провожал меня своими сонными ошарашенными глазами, о чем-то задумавшись.