Текст книги "Изольда Великолепная. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Карина Демина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 88 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]
И белесые пятна мрамора.
У дальней плиты – Кайя скорее чует, чем видит – ветка лилий, и значит, дядя все еще приходит. Но лилии лучше, чем головы. За этой могилой – пустая, которую Магнус охраняет свято, правда, уже не спешит занять ее до срока.
Кайя останавливается у первой в череде могил.
– Здравствуте, мама, – плита влажная наощупь. Шрамы букв читаются под пальцами. – Извините, что давно не заглядывал, но… вряд ли вы заметили. Хотя если все-таки заметили, то извините.
Не стоило сюда приходить. Не сейчас.
А когда?
Двенадцать лет было, чтобы с духом собраться. И то не хватило.
– Ваша Светлость, – к плите отца прикоснуться Кайя не решился. – Рад сообщить вам, что я вполне справляюсь. Хотелось бы думать, что вы мной гордитесь, но это, право, было бы наивно с моей стороны. Я пришел сообщить вам, что женюсь. И что вы вряд ли бы одобрили мой выбор, но в кои-то веки мне больше не нужно ваше одобрение.
Каждое слово давалось с трудом.
– И что когда у меня появится сын, я не повторю вашей ошибки. Я не стану обвинять его в собственных несчастьях.
Тишина. А чего он ждал? Ответа? Ответ отца Кайя мог бы представить в мельчайших деталях. Каждое слово. Интонация, что режет больнее слов. И взгляд, под которым остро ощущаешь собственную ничтожность. Не следовало приходить.
И уж тем более не следовало сбегать, поджав хвост.
У ворот ждал Магнус. Он держал охапку лилий, бутылку вина и связку толстых восковых свечей.
– Мириться приходил? – поинтересовался дядя. – Или проверял, на месте ли мой братец? Ну да, с его паскудным характером и воскреснуть станется…
Кайя мотнул головой и отмахнулся, но от дяди не так просто отделаться.
– Садись, – Магнус указал на скамейку, спрятанную за змеиной спиной. – И выпей. Полегчает.
Вино было кислым, но и вправду слегка полегчало. Во всяком случае, речь вернулась.
– Думаешь, он слышал? – Кайя очень на это надеялся.
– Ну… как знать?
– Если слышит, то бесится.
– Может, и так. А может, и нет. Совсем туго приходилось?
Еще один отложенный разговор. И можно не отвечать, дядя не будет настаивать – до сих пор он избегал задавать вопросы о том времени – но, вероятно, пришла пора.
– Он решил, что я виноват. Она умерла от простуды, а виноват все равно я. Меня здесь даже не было. Мы на границе стояли. А он вызвал вдруг. И не объяснил, почему… и уже потом не отпускал. Мать не вмешивалась. Она ведь никогда и ни во что не вмешивалось.
– А меня не было.
Кайя кивнул. Никого не было. К счастью, он достаточно хорошо изучил отца, чтобы, получив письмо, отправить Урфина к Мюрреям. Эдвард все правильно понял.
Жаль, что самому Кайя бежать было некуда.
– Еще немного и я бы его убил. Или он меня, что вероятней.
Вино закончилось. И надо бы уходить. Прошлое надежно заперто в склепе, и Кайя сказал все, что хотел сказать.
– Знаешь, – дядя погладил восковые лепестки лилий. – Я почти и не помню, что со мной было, но если о чем и жалею теперь, так о том, что вас бросил.
– Но ты же вернулся.
– Ну да… большей частью.
Три дня.
Я спокойна.
Нет, честное слово, спокойна. Ну почти. Главное, без истерик. Свадьба… подумаешь, свадьба. Это же не запуск орбитальной станции. Проехаться по городу. Постоять красиво. И помахать подданным ручкой. Они посмотрят на меня. Я – на них.
И разойдемся, довольные друг другом.
Ну не выгонят же меня из Замка, если вдруг что-то не так пойдет?
На всякий случай спрашиваю у Кайя. Он долго смотрит на меня, пытаясь вникнуть в суть проблемы, потом решает ее проверенным уже способом – сгребает Нашу Светлость в охапку.
– Все будет замечательно, сердце мое.
Верю. Наверное. Он же льстец. И предвзято ко мне относится.
– Ты понравишься им. Ты до того хороша, – мурлычет Кайя на ухо, – что будь ты чужой невестой, я бы вспомнил о своем праве первой ночи.
Комплимент меня озадачивает настолько, что я перестаю бояться.
– А оно у вас есть?
Кайя кивает.
– И часто ты…
Вот оно мне надо знать? Я не ревнивая… была не ревнивая. Но Кайя расценивает вопрос по-своему.
– Иза, я, конечно, чудовище…
Да неужели? Кто ему такое наврал?
– …но женщин не насилую.
В этом я и не сомневалась.
– Но иногда случается, что просят этим правом воспользоваться. Особенно на Севере. Там почитают за честь, если высокий гость обращает внимание на девушку. Она сразу вырастает в цене. А на Юге строго с чистотой невесты.
Полагаю, не той, которая достигается посредством хорошей бани.
– И в случае… проблемы, чтобы избежать позора, родители… или невеста обращается к лорду за помощью.
Так, Изольда, прикуси-ка язык и подумай, хочешь ли ты знать, сколь часто твой муж приходил на помощь. Или оказывал честь. Или еще что там у них… Кайя в твое прошлое не лезет и не потому, что не интересно.
– Но теперь эти обязанности придется кому-нибудь перепоручить.
Он смотрит с насмешкой, и я фыркаю, притворяясь, что преисполнена сочувствия к тому несчастному человеку, на чьи плечи ляжет сие тяжкое бремя.
Хохочем вместе.
– Ты – чудо, Иза.
А про себя он думает иначе. Плохо думает. Ничего, исправим.
– И у меня к тебе просьба… это именно просьба и я пойму, если ты откажешь.
Так, Нашу Светлость ставят на постамент, точнее, кресло, и сами расхаживают по комнате. Ну как ребенок, мороженое выпрашивающий, ей богу. Вот откуда у терминаторов комплексы?
– Дело в том, что Урфин хотел поучаствовать в турнире. Но его заявку отклонили.
И кто это там такой смелый?
– После того, что я сделал, титул его не законен. И они в своем праве. Единственная возможность, если он будет участвовать как твой рыцарь. Сам он не попросит, потому что гордый. Но если я скажу, что ты хотела бы…
– Я бы хотела.
Должен же у меня рыцарь быть, а то как-то несолидно даже. Ни любовника законного, ни рыцаря, муж и тот какой-то не совсем пока еще муж.
– Честно?
Вот видит же, что честно, но все равно переспрашивает.
– Ты разрешишь использовать свои цвета? И герб? И…
– И я даже ленточку ему на копье повяжу, если тебе от этого легче станет.
Уже становится. Все-таки они мальчишки. Кони, доспехи, копья, турниры… ну и я не против поиграть в прекрасную даму. Хотя Кайя думает, что я и вправду прекрасна.
– Только пусть уж тогда выиграет.
– О, в этом можно не сомневаться. Он лучший, – Кайя остановился и уточнил. – После меня.
Желтый листок бумаги подсунули под дверь. И Урфин наступил на него. От сапог остались грязевые разводы, и буквы поплыли. К несчастью не все. На лицевой стороне – четыре строки в обрамлении виньеток.
Забавные носятся слухи
Про жизнь высочайшей семьи:
Раб, рогоносец и шлюха
Кривой треугольник любви.
На обратной – краткий призыв: “Не позволим фризской шлюхе захватить власть!”.
Урфин перечитал дважды, затем сложил листок и вышел из комнаты. Он шел, контролируя каждое свое движение, каждый жест, отмечая в памяти всех, встреченных по пути людей.
Тот, кто затеял игру, находится поблизости. Ему ведь интересно, иначе зачем предупреждать?
Два дня…
Мне приносят коробочку от ювелира. Он и вправду понял, что именно я хотела.
И мастером оказался замечательным.
– Возможно, стоит все отменить, – Урфин переступил через обломки стола. Хороший был стол. И стулья крепкими выглядели.
Кайя разжал кулак и высыпал древесную труху.
– Эти бумажки ходят по городу. Люди встревожены.
Кивок и судорожный выдох. Он вообще способен воспринимать информацию? Способен. Кайя втягивает воздух и на вдохе отвечает.
– Нельзя отступать. Это проигрыш.
– Верно. Но рискуешь проиграть больше.
– Нет. Усилим оцепление. В первых рядах должны быть наши.
– Людей не хватит.
– Найди, – Кайя присел и поднял желтый клочок бумаги. – Найди мне эту суку. А люди… они не пойдут против меня.
Урфин мог бы сказать, что уже пошли, но промолчал. Возможно, Кайя прав, поддерживая игру. Ставки растут, но тем интересней.
– Если отступим, – бумага в пальцах вспыхнула, и Кайя брезгливо стряхнул крохи пепла, – он все равно ударит. Только в следующий раз мы не будем знать, где ждать удара.
Один.
Мамочки. Неужели завтра?!
Глава 33. Свадьба
Желание жениться продолжалось до завтрака, а потом прошло.
Из откровений застарелого холостяка.
Сегодня.
Я больше не боюсь.
Море спокойно. Небо ясное. Солнце только-только поднялось над водой, и кажется, что корабль идет по разлитому золоту. Я стою рядом с Гневом, вцепившись в гриву.
Все получится.
Как иначе?
– Когда-то давно, – Урфин держится рядом, не то присматривает за мной, не то охраняет. – Лорды уходили в море, чтобы там найти себе жену. Считалось, что случайные нити судьба крепче вяжет. Отсюда и пошло, что невеста прибывает на корабле.
Про корабль Нашей Светлости упомянуть забыли. Но к тому моменту, когда вопрос прояснился, мне, измученной фрейлинами и куафюром, было все равно. Морской болезнью я не страдаю, а остальное – пустяки.
Галера медленно огибала мыс. Слаженно работали весла, поднимая тысячи брызг, ярких, как алмазы.
– Решил возродить обычай? – я раздумываю над тем, подходящий ли момент для разговора.
Определенно, нет. Но молчание сведет меня с ума.
– Вроде того, – отвечает Урфин.
В доспехе он выглядит столь же массивным и внушительным, как Кайя. Меня тянет потрогать сияющий панцирь, или шипы на перчатках, или конский хвост, который свисает со шлема. Да и вообще я живьем рыцаря впервые вижу.
Ладно, во второй. Но первое знакомство было слишком уж стремительным.
– Слушай, вот ты действительно считаешь меня идиотом, который проломил стену между мирами и взял первую встречную в невесты единственному другу? Ладно Кайя, он от меня ничего хорошего в принципе не ждет. Но ты-то…
А что я? Я вообще случайный элемент. Или не совсем случайный?
– Ты мне сначала категорически не понравилась. Такая же, как эти…
Очаровательное признание.
– …но теперь вижу: Оракул действительно не ошибается.
– Кто такой Оракул?
Его еще на мою голову не хватало.
– Скорее “что”. Он определенно разумный, но вряд ли живой. Странное существо, хотя я ему многим обязан. Он дал координаты. Сказал, что я узнаю, кого ищу.
Прелесть какая. То есть, некто – или нечто? – оправила Урфина сам-знает-куда искать сам-знает-кого? И тот сходил и нашел?
– Извини, что молчал, но… тебе бы слишком много всего пришлось бы объяснять.
А сейчас не придется?
– Да и чужой ты была. А узнай Кайя про Оракула, то… счел бы приказом. Исполнил бы, конечно, усложнив все в разы.
Как ни странно, но я понимаю Урфина. Жениться по приказу – это хуже, чем по воле случая.
Стоим, думаем каждый о своем.
Тень скалы падает на море, словно продавив темно-зеленые волны. И становится вдруг тихо. Жутко. Холодно, несмотря на плащ, подбитый белым мехом. Я впиваюсь в полы этого плаща, кляня себя за то, что отказалась от шубы.
Нельзя молчать: мысли дурные в голову лезут. Им там ныне просторно.
– Урфин, я хотела спросить… точнее не совсем спросить. Кайя рассказал, что между вами произошло.
Обидится? Отвернется? Нет. С ответом он не тянет, только встряхивает головой, и хвост на шлеме качается струной маятника, ударяя по металлу.
– Ну, полагаю, рассказ был односторонним. Иза, я – кромешная сволочь, и лучше, если ты будешь об этом помнить, – Урфин дернул ремень под подбородком и стащил шлем, оставшись в смешной вязаной шапочке, из-под которой выбивались светлые локоны. – Ошибки не было. Кайя отдал мне Фарнер под базу. У меня есть корабли, а остров довольно-таки удобен. Надо только привести его в порядок. Пристани восстановить. Городом заняться. Но это долго – восстанавливать. Я решил, что проще наново все построить и вычистил остров. Кто там жил? Пираты. Контрабандисты. Шлюхи. Мошенники. Воры. Всякий сброд, который не стоит упоминания, но лишь занимает место и мешает поселенцам. Я действовал во благо Протектората.
Я не слышу его так, как слышу Кайя, но зато вижу вздувшиеся сосуды на висках. И капли пота, которые стекают за шиворот. Вот тебе и светлый рыцарский образ.
– Я вполне осознанно убил несколько тысяч человек. Что бы со мной сделали в твоем мире?
– Посадили бы.
Смертной казни у нас нет. А вот здесь имеется.
– Мне грозило обвинение в измене. А при том, что я не собирался отрицать… проклятье, Иза, я гордился тем, что сделал! И готов был ответить. Казнь? Я не боялся.
Еще один с острым воспалением совести на мою несчастную голову.
– Но раб за свои поступки не отвечает. Его нельзя судить. Женщин можно за некоторые преступления. Детей тоже. Не рабов. С ними разбирается хозяин. Я думал, Кайя меня убьет. Он даже не орал. Просто взялся за кнут и… потом еще добавил пару раз уже на холодную голову.
Вот я и расковыряла еще одну чужую рану. И что теперь делать с новообретенным знанием?
Грехи отпустить? Так я не уполномочена.
– И вышвырнул из Замка, сказав, что если я дерьмо, то с дерьмом мне и работать.
Урфин поднял шлем и уставился на собственное отражение.
– Первое время я его ненавидел, но… знаешь, однажды я просто понял, что жив. И дышу. И солнце вон светит, а я это вижу. Птички поют, и я слышу. Вода холодная. Хлеб – горячий. А я – живой и мне нравится быть живым. И что люди вокруг – это именно люди, а не сброд или балласт. Вот тогда-то до меня начало доходить, что именно я натворил. Гляди.
Я повернулась туда, куда указывал Урфин. Скала, мимо которой шла галера, вздымалась до самого неба. Вершина ее была алой, словно пламенем объятой, и в этом пламени горел белый замок, такой далекий и хрупкий. Сказочный. Только сказка ноне мрачновата.
– Кайя в очередной раз спас мою шкуру.
Подпортив слегка. Бывает. Молчу, не зная, что сказать, но Урфину, похоже, нужен не столько собеседник, сколько слушатель.
– Я заигрался, Иза. В несчастного мальчика, которому не повезло родиться рабом. Я носился со своими обидами, не замечая, что плохо не только мне. Само собой разумелось, что Кайя за меня заступается, что это его долг, обязанность и вообще… всю жизнь его подставлял. А он терпел. Ждал, что поумнею. Вот и вышло… вроде бы я поумнел, но Кайя мне больше не верит.
– Те шрамы, которые… – я коснулась волос.
Куафюр настойчиво предлагал Нашей Светлости парик, но мы отказались. Как отказались от воска, жира и муки, которые обеспечили бы надежную фиксацию моих непослушных локонов.
Тонкая сетка для волос из той же шкатулки, что и ожерелье, – вот то, что мне нужно.
Куафюр вздыхал, пеняя Нашу Светлость за легкомыслие.
– Как-то я нагрубил леди Аннет, а отец Кайя услышал. Он был редкостной сволочью, но Аннет любил. Если это можно назвать любовью. Ну да поймешь потом. Главное, что грубости она не заслуживала. Но я же был умнее всех! – Урфин хряснул шлемом о мачту, и та заскрипела. Нет, эмоции эмоциями, но нам бы еще до берега доплыть. – Я и ему нашелся, чего сказать. Заступился за друга…
Пара новых в моем лексиконе слов и укоризненный взгляд коня. Гнева я глажу по шее. Красавчик. Копыта ему подкрасили. Шерсть выстригли узорами. В хвост и гриву ленточки вплели. Но Гнев во всей этой красоте умудрялся сохранять солидный вид.
– Он мне ничего не ответил. Но вызвал книжников. Так я оказался в коконе, а Кайя – в колодце, чтобы под ногами не мешался.
– Что такое кокон?
– Устройство, которое делает из человека… существо. Тень. Три дня и самый строптивый раб всю строптивость растеряет. Будет жить лишь одним желанием – сделать хорошо хозяину. Я просидел сутки, но мало что помню. Свет, который мигает. Звуки какие-то. И что вокруг постоянно все движется, отчего тошно. За эти сутки Кайя себе полголовы снес, хотя его даже поцарапать сложно было.
– И его отец сдался?
Сволочь. Мертвая сволочь и я рада, что мертвая. Как можно было поступить так с собственным ребенком? И неужели не нашлось никого, кто бы заступился?
– Нет. Ему приказали. Оракул редко вмешивается, но тогда… случилось чудо, иначе не скажешь. Правда, мне оно пошло не впрок. Я боялся, Иза. Того, что перестал быть собой. И чтобы доказать обратное, снова и снова вляпывался в истории. Старик меня не трогал, а вот Кайя доставалось за двоих. Он пытался говорить со мной, объяснить, а я не слышал. Я за свою независимость воевал. Довоевался.
Может их Оракул, чем бы он ни был, подскажет, где найти хорошего психотерапевта, согласного поработать в тихом и неуютном мире? Я с этим вряд ли справлюсь. Меня тянет и надавать Урфину пощечин, и пожалеть, потому что и он получил свое. Их обоих изуродовали и, если я что-то понимаю, только сейчас шрамы начинают затягиваться.
– Он на тебя не сердится, – я поняла, что вряд ли сумею выразить мысль изящно. – Скорее уж на себя. По-моему, он считает себя виноватым. И не важно, в чем.
Урфин кивнул.
– Старый урод внушал Кайя, что он – недостаточно хорош. Не идеален.
Кайя не идеален? Да с него эталон отливать можно для местной палаты Мер и Весов. О, как я зла! Наша Светлость в бешенстве просто. И злость странным образом придает уверенности: я не позволю и дальше издеваться над моим мужем.
Никому и никогда.
Линия горизонта раскрылась, выпуская берег. Разноцветные крыши домов сливались друг с другом в одно лоскутное одеяло, расшитое нитями дорог.
– Урфин, – я поманила его пальцем и, когда он наклонился, пообещала: – Если ты еще раз выкинешь что-нибудь этакое… такое, что расстроит Кайя, я лично сломаю тебе нос.
Он поклонился и, взяв мою руку, поцеловал.
– Учту, Ваша Светлость.
– И еще. Поговори с ним. Скажи ему то, что сказал мне.
Еще один поклон и обещание:
– Я постараюсь.
Постарайся уж. Мне тут двойной психоз не нужен, особенно в затяжной форме. И вот одно интересно, где же был Магнус. Почему он позволил своему ненормальному брату издеваться над сыном?
Или я еще чего-то не знаю, и психоз следует считать тройным?
Девичьи ворота вырастали из моря. Две статуи, вероятно, тех самых дев, в честь которых ворота и были названы.
– Это – Слепая, – Урфин вновь надел шлем, но забрало оставил поднятым, да и ремешки под подбородком завязывать не стал. Все-таки в железе этом ему должно быть очень неудобно. Таскать пару десятков килограмм металла исключительно ради демонстрации собственной крутости – сугубо мужская забава. – Видишь, у нее закрыты глаза. Война слепа в выборе жертв.
Слепая дама держала в руках серп внушительных размеров. И кажется мне, что это сельхозорудие не для уборки пшеницы предназначено.
– А вторая – Зрячая?
Глаза у нее имелись – круглые, выпуклые. Вытаращенные в море.
– Ждущая. Считается, что если женщина действительно ждет мужа, то Война его не тронет.
Галера прошла меж каменных юбок, покрытых толстой коростой известняка. За воротами ждали лодки. Сотни и сотни, насколько хватало взгляда. Разукрашенные лентами и цветами, расписанные причудливыми узорами, они цеплялись друг за друга веслами, крюками и веревками, создавая сушу на море. И то отступало, спеша уйти из-под ударов весел.
Урфин попробовал затянуть ремешок, но в латных перчатках это сделать было затруднительно. Пришлось помочь, хотя Их Сиятельство и попытались увернуться.
Нет уж, на моей свадьбе должен быть порядок.
– Иза, – он, наверное, почувствовал, как дрожат мои руки. – Ничего не бойся. Что бы ни случилось, ничего не бойся.
А что должно случиться?
Спасибо, успокоил.
Галера пробиралась мимо судов. До меня доносились крики, надеюсь, приветственные. Они мешались со скрипом древесины, гулом ветра, который внезапно поднялся с моря, словно желая поторопить мое неторопливое судно. С сумасшедшим стуком сердца. И заунывным, похоронным воем рогов.
– Справа буду я. Слева – Сержант. Если вдруг ситуация выйдет из-под контроля, свистни и Гнев вынесет.
– Куда?
– К хозяину.
Кто его хозяин, можно не уточнять.
– Ну, Иза, кому бы он еще тебя доверил? Но все будет хорошо.
– Конечно, – подтвердил Сержант. – Леди не причинят вреда.
Ох, что-то неуютно мне от такой уверенности. А Сержант на себя не похож. С шинелью вот расстался. Доспех у него черный, словно прокопченный, и замечательно сочетается по цвету с алым плащом. На кирасе – герб: овальный белый щит с червленым морским змеем.
И траурная полоса застарелой раной.
Перечеркнутый щит – умирающий род, так мне объяснили.
Нет, определенно, странная у меня свадьба. Безумная даже.
Галера врезалась в мягкое дно, и меня швырнуло на Урфина. Он не позволил упасть, перехватил крепко, но осторожно. С оглушительным грохотом упал настил. А Сержант – за шлемом в виде львиной головы лица не разглядеть – с легкостью поднял меня.
– Держитесь, леди, – сказал он, усаживая в седло.
И плащик расправил, заботливый какой.
– Там будет много людей. И те, которые слушали вашу историю про мавра, тоже. Они не позволят говорить о вас плохо.
– А обо мне говорят плохо?
Мне было страшно отпускать руки Сержанта. Черный металл казался живым, более живым, чем те, кто ждал на берегу.
– Говорят по-всякому.
Что ж, спасибо, что не стал лгать. Следовало бы сообразить, что в восторг при виде Нашей Светлости приходит исключительно Кайя и уж не ясно, по какой причине.
А если он ко мне остынет?
Если поймет однажды… хотя бы вот сегодня, что я – совсем не то, что ему нужно для счастья? Все ведь ошибаются, и этот неизвестный мне Оракул тоже. С моим-то везением…
Додумать не успеваю. Гнев трогается с места. Ведомый Урфином, он ступает мягко. Прогибаются доски, скрипят.
Я не упаду. И не дам повода позлорадствовать.
Сиди прямо, Иза. И улыбайся. Это твой день.
В оптический прицел невеста была как на ладони.
Хороша.
Как вьюга.
Белая-белая кожа, которую легкий румянец не портил. Темные волосы под серебристой сеткой. И продолжением ее – морозный узор на груди. Одинокие льдинки алмазов. Выбрать бы их, сжать в кулаке, убивая теплом.
Эти – не растают.
Ложь. Все ложь. Здесь не бывает зимы, такой, которая успокоила бы боль Юго. И платье это – белое, легкое, – не северными ветрами свито.
На белом красное хорошо видать. И Юго представил себе алую точку чуть ниже левой груди. Он почти видел, как эта точка появляется, растет, и невеста – горе, горе – покачнувшись, падает на руки рыцаря.
Нельзя.
Выстрел один. Пуля одна. Наниматель велел ждать. И Юго ждет. Он ведь умеет. Он лучший. И сдержит желание нажать на спусковой крючок. Здесь и так веселья хватит.
Одну ошибку невеста уже совершила: она выглядела слишком чужой для этого мира. И Юго, улыбаясь, переместил прицел левее.
Пуля пробьет местный доспех. В голову или в шею? Шея у рыцарей – слабое место. И видна щель между шлемом и высоким краем кирасы. Одно движение пальца, и недоучка бесславно умрет… или будет орать, зажимая раздробленную руку второй. Он так надеется на щит – бессмысленное сооружение из дерева и кожи – и на золотую ласточку, которая раскрыла узкие крылья на рисованном лазурью небе.
Люди слишком большое значение придают символам.
Но нет, живи. Сегодня время умирать другим.
Меня встречали. Гробовым молчанием. Настороженными взглядами, в которых мерещилось то удивление, то презрение, то что-то еще, но вряд ли приятное.
Но на лицах были улыбки.
Благородные женщины благородно себя ведут.
Они осыпали меня зерном и, наверное, мне лишь показалось, что его швыряли в лицо.
Не нужно быть столь мнительной, Изольда. Подданные изъявляют радость при виде Нашей Светлости в той единственной форме, которая им ныне доступна. Ведь до последнего люди надеялись, что я сгину. И если уж хватило наглости остаться, то хватит и на то, чтобы доехать до чертовой площади. А там Кайя. Он не позволит меня обижать.
И процессия двинулась.
Я верхом на Гневе в позе благородной статуи. Урфин справа. Слева – Сержант. Чуть сзади, вторым эшелоном охраны, два десятка стражников.
За ними – дамы, выстроившиеся по ранжиру, который, вероятно, определялся шириной кринолина и высотой парика. Я смотрелась среди них даже не белой вороной, а лысым ежом в стае дикобразов.
Но я же знала, что делала?
Пристань осталась позади. И широкое жерло главной улицы кипело толпой. Оцепление рассекало ее надвое, освобождая путь для Нашей Светлости. Люди кричали…
…бросали цветы…
Выходит, все не так и плохо.
Он проигрался. Давно уже. И не имея сил расплатиться с долгом – деньги уходили сквозь пальцы – изготовился умереть.
Предложили отработать иначе.
Дело-то несложное… простенькое дело… Так показалось вначале, но теперь, зажатый меж людьми, он понял, что не сумеет. И его убьют. Точнее станут убивать долго, мучительно.
Надо бежать.
Или решаться?
Толпа в едином порыве подается вперед. Его подхватывает, крутит и протискивает между дородной купчихой в атласах и щеголоватым юнцом с очень тонкими руками, которые оглаживают полы сюртука скучного господина с моноклем.
Дорога близко…
Его же не просили попасть. Только кинуть.
И крикнуть.
Если он откажется, то пойдет на корм рыбам. Возможно, живым…
– Едут! – взвизгнула купчиха неожиданно тонким голосом. – А и благленькая-то какая! Чисто дитяточко…
Она всплеснула толстыми руками, толкнув локтем юнца. И тот зашипел. Но купчиха не слышала шипения, искренне любуясь лэрдовской невестой.
– …совсем замордовали бедняжечку. Не кормят, поди.
Он сунул руку за пазуху, нащупав бычий пузырь. Не раздавили и, выходит, судьба? Просто кинуть. Даже если поймают, то не убьют, так, по шее разок и все.
– Больная, – с уверенностью заявил господин, разглядывая невесту. – Меланхолией.
– Ох ты ж…
Жеребец тяжелой кирийской породы, из тех, что отличаются спокойным нравом и особым, почти человечьим умом, ступал медленно. И рыцарь, скорее придерживавший, чем ведший коня, смотрел вперед. Он не заметит… не успеет.
А невеста и вправду маленькая. Попробуй попади в такую. И это до того разозлило, что он немеющими пальцами вырвал пузырь, замахнулся и швырнул с криком:
– Сдохни, шлюха!
Урфин успел поднять щит. Удар был слабым. Но запах… Урфину он хорошо знаком: так пахнет птичье гуано, которое выставляют в бочках на солнце, чтобы потом вылить на изможденную землю.
Или швырнуть в чужую невесту.
Он понял все и сразу.
Метят не в Изольду.
Она – лишь средство. Чужак поставил другую цель. И если Кайя сорвется… додумать не получилось. Снаряды полетели с обеих сторон. Толпа взвыла и подалась, желая разглядеть, что происходит. Люди Урфина удержат ее.
Некоторое время.
У них инструкции. И сволочей, рискнувшись оскорбить Изольду, повяжут. Но вот остальные люди… хватит ли у них сил удержаться на краю?
И не только у них. Урфин вцепился в щит – единственное, что он может сделать сейчас: держаться.
Я не успела ничего понять. Просто перед глазами вдруг выросла стена из дерева и что-то в нее ударило. Тяжелое. Мягкое. И на редкость вонючее. Я отпрянула и едва не рухнула, но была остановлена уверенной рукой.
– Спокойно, – сказал Сержант.
Толпа подалась вперед, налегая на заслон. А если прорвет?
Подтянувшаяся стража вклинилась между мной и людьми.
– Урфин, что происходит?
Меня разорвут на части. Из любви, из ненависти – велика ли разница? И щит перед глазами не спасет. Я ведь чувствую их волнение.
– Ничего, Иза. Все под контролем.
Врет, как дышит. Щит держит на вытянутой руке.
– Поводья возьми. Не бойся, он не понесет.
Не боюсь. Я верю коню, но не людям. Они то наплывали, пробуя оцепление на прочность, то вдруг отступали перед стражей, собирая силы, чтобы попробовать вновь.
Урфин обнажил меч.
– Когда я свистну, Гнев пойдет на прорыв. Тебе главное – не упасть. Ясно?
Нет.
– Держись, маленькая леди.
Сержант тоже поднимает щит, пытаясь заслонить меня от… камней? Звук другой. Это что-то мягкое. И смердящее. Навоз? Или что-то вроде? Но за что? Что я им сделала? Они ведь меня не знают совсем. И эти голоса…
– Шлюха! – скандировала толпа. – Фризская шлюха…
– Иза, приготовься…
– Нет, – я подобрала поводья. Что бы ни случилось, но я не побегу. Гордость? Глупость? Не так важно. – Мы пойдем, как шли.
– Это опасно, маленькая леди, – Сержант поднял взгляд. И я готова была спорить, что он улыбался. Страшный он человек, когда улыбается.
С самого начала все пошло не так. Кайя слышал настроение города. Люди радовались, но… радость эта была какой-то злой. Отравленной, что ли? И беспокойство саднило душу.
Виноваты листовки – крошечные желтые бумажки, которые наводнили город. В них ложь, но люди верят. А Тень веселится. Кто он? И главное, за что настолько ненавидит Кайя?
Вопрос, на который не было ответа.
А душа саднила все сильней. Город волновался. И беспокойство его нарастало с каждой минутой. Оно – волна, которая летела к берегу, готовясь обрушиться на него всей тяжестью.
– Знаете, есть еще время передумать, – лорд-канцлер вертел стеклышко лорнета. Он держался так, как будто не было ни роспуска Тайного Совета, ни поездки к границе, завершившейся к немалому огорчению Кайя, ни собственно нынешней свадьбы. – Вас никто не осудит. Кстати, что там с листовками? Вы ведь не нашли автора, а лорд-дознаватель?
– Найду, – пообещал Магнус тоном, который говорил, что и вправду найдет. – И приготовлю в кипящем масле.
Кормак хмыкнул и, отпустив стеклышко падать – но не дальше длины цепочки – обратился к Кайя.
– А вы что думаете?
– Там ни слова правды, – Кайя вслушивался в город.
Урфин ведь предупреждал. Предлагал отменить.
Нельзя.
Люди справятся. И те, которые в толпе, и те, которые толпа. Они не пойдут против Кайя.
– А кто говорит о правде, Ваша Светлость? Правильно подобранная ложь порой куда более мощное оружие.
И в этом он прав.
– Но я бы вам советовал не обращать внимания. Бороться со сплетнями бесполезно.
– И что же мне делать?
Кайя разжал кулаки. Не сегодня и не сейчас. Спокойнее.
– Ну… запастись терпением, – лорд-канцлер поднял лорнет и вновь отпустил. – И надеяться, что его хватит.
Сиг вынырнул из толпы и, сунув тамгу стражнику, вскарабкался на помост. Он был грязен и страшен, словно вынырнул из нужника.
– Там… проклятье. Их… нас забросали… этим, – он вытер лицо руками. – Толпа волнуется. Но наши держат. Этих скрутили, но остальные… если прорвутся…
– Какой кошмар, – покачал головой лорд-казначей и надушенным платком заслонился от гостя. Что ответил Кормак, Кайя не слышал.
Его накрыло-таки волной. Алой. Ослепляюще яркой, которой не случалось прежде. Огонь внутри требовал выхода, и Кайя спрыгнул с помоста.
Толпа отпрянула.
Чуяла. И Кайя готов был ударить. Пусть кто-то… не важно, кто, пусть лишь шелохнется. Подумает даже шелохнуться.
– Ваших рук дело? – сухо поинтересовался Магнус.
– Нет, – лорд-канцлер рванул роскошный воротник из брабандского кружева. – Я не самоубийца.
Кайя шел, с трудом, но еще удерживая сознание. И не желая удержаться.
Его невесту при въезде в его же город закидали дерьмом? Неужели и вправду думали, что это сойдет с рук? Предали. Он верил людям, а его предали. Крысы.
И как с крысами следует поступить. Отпустить волну. Пусть катится по площади, по узким городским улочкам, до берега и дальше. Хватит всем. Один удар страха, и первые ряды дрогнут, отпрянут с единственной мыслью – спастись. А задние будут напирать.
