Текст книги "Изольда Великолепная. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Карина Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 88 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

Глава 4. Лорд, который гуляет сам по себе

В кустах рояль, а в нем – отряд гвардейцев!

Неожиданный сюжетный поворот истории, рассказанной старым солдатом за кружечкой темного эля в таверне “Рогатая кобыла”

Выглядели Их Сиятельство презанятнейшим образом.

Нет, костюмчик выше всяких похвал. Воротник кружевной топорщится. Камзол блистает алмазными россыпями. Панталоны с бантами и вовсе слезу умиления вызвали. А мода здесь лютует…

– Доброго дня, Ваша Светлость, – сказал Урфин, одарив меня кивком.

Я подобрала полы халата и вежливо кивнула в ответ:

– И вам доброго дня.

Какой-то он бледный очень. Щеки ввалились, веки набрякли, а глаза и вовсе красные, как у кролика с перепою. И эта испарина на лбу подозрение внушает. Надо бы попросить милейшего доктора, пусть одарит Урфина вниманием, отрегулирует приток жидкостей телесных к мозгу, если оный у Их Сиятельства имеется.

В моей душе шевельнулось сочувствие, но было отловлено и удушено недрогнувшей рукой

– Прошу простить мой неподобающий вид, – он сел в кресло, между прочим, мною облюбованное, и вцепился в подлокотники. – Но мне кажется, что наша с вами беседа стоит некоторых неудобств.

Я охотно согласилась, а заодно осталась сидеть на подоконнике – и тепло, и довольно удобно, и на расстоянии от Урфина. Уж больно тянет ему пакость сотворить.

– Спрашивайте, – разрешил он.

Добрый какой. И на вопросы мои он ответит честно, аки свидетель на процессе. Осталось Библию торжественно внести. Или Конституцию.

– Когда я вернусь домой? – задала я первый вопрос, волновавший меня куда больше всех остальных, вместе взятых. Имелись некие подозрения, которые Урфин охотно подтвердил.

– Никогда.

Неделю назад я швырнула бы в него миской, не пожалев остатков вишни. И сейчас искушение было столь велико, что я спрятала руки за спину. Минуту мы с Урфином играли в гляделки, и победил он. Ну не могла я спокойно смотреть в эти красные беспомощные глаза!

– Есть несколько препятствий, – он заговорил сам, приняв поднесенный Гленной кубок. И могу поклясться, что подавала она его с опаской, стараясь не коснуться Его Сиятельства ненароком.

Может, он заразный?

Но тогда не притащился бы. К Нашей-то Светлости с ее хрупким здоровьем, при упоминании о котором у меня уже икота начинается.

– Первое – вы заключили договор. И будете обязаны его исполнить.

Но в договоре – я читала его раз десять, все равно больше читать было нечего – ни слова о столь радикальной смене прописки!

– Уж поверьте, – Урфин слабо улыбнулся, и вид у него сделался вовсе жалким, – книгочеи в жизни не допустят расторжение договора. Профессиональная честь… но даже если получится, остается второе препятствие. Переход между мирами отнимает силы. Перенос между мирами обессиливает совершенно. Видите, в каком я состоянии?

Это он намекает, что я виновата? Между прочим, я не просила меня переносить! Я прошу поставить меня обратно! Требую даже!

– Гленна, выйдите, – приказал Урфин, проведя по шее. Готова спорить, что воротник этот, больше похожий на кружевное колесо средних размеров, неудобен до жути.

Она подчинилась, пусть и неохотно. Моя камеристка, женщина неразговорчивая, но в общем-то добрая, глядела на Урфина так… не знаю, даже, как сказать. Пожалуй, так смотрят на не слишком порядочного гостя, выставить которого не имеют возможности, но после ухода его непременно пересчитают серебряные ложечки.

– Они знают, что вы не отсюда, но не знают, откуда именно. Им это не интересно. Им здесь вообще мало что интересно, но оно к лучшему. Вам не стоит распространяться о Земле. Ваш мир слишком отличается от нашего.

Ну да, я заметила.

Электричества нет. Телевидения нет. И радио тоже нет. Хорошо, что хоть горячая вода есть. И туалет имеется, между прочим, из цельного фарфора, расписанного под гжель.

– И я говорю не о внешних отличиях, а о внутренних. Вы потом сами поймете. Вы ведь не дура, Иза.

Сахарок комплимента, чтобы я не буйствовала? Так я вроде и не буйствую. Руки по-прежнему за спиной держу. Смиренна, аки монахиня под суровым взором престарелого епископа.

– Отпустите меня домой, – я говорила так жалобно, как могла. – К маме.

А вместо того, чтобы посочувствовать, Урфин рассмеялся. Смех у него неприятный, всхлипывающий. И вообще чего тут веселого? Может, по мне и вправду мама тоскует.

– Извините, Иза. Но если бы ваша мама была жива, вряд ли бы вы здесь сидели. И не обязательно мать, но хотя бы кто-то, кому вы не безразличны. Видите ли, мир живой. Любой мир. Представьте, что люди, животные, растения, что любая вещь – это часть мира. Сердце, печень, легкие…

…двадцать метров кишечника, костный мозг и полкило хряща. Но аналогия в целом понятна.

– Вытащите из человека сердце, и он умрет. Отрежьте палец, и он будет жить, но останется калекой.

Урфин прервался, чтобы отдышаться. Похоже, ему и вправду досталась.

Мог бы и меня к себе пригласить. Или здесь так не принято?

Но жалеть его не стану!

Вот не стану и все!

– Только вряд ли вы добровольно отдадите даже ноготь.

Здесь он прав. Не отдам. Ногти самой нужны… маникюр бы еще сделать… и к парикмахеру заглянуть… и косметолог пригодился бы. Кожа, небось, в отвратительном состоянии, а на руки вовсе без слез не взглянешь. Эх, сомневаюсь, что в Протекторате есть спа-салоны. Зато косметика натуральнее некуда. Теоретически.

– А ноготь не расстанется с вами добровольно. Вы держитесь за мир. Мир держится за вас. Родители. Дети. Мужья и жены. Друзья. Приятели. Тысячи и тысячи тончайших нитей, созданных вами же, вас удерживают. И мне пришлось рубить эти нити. Но именно нити.

– То есть, я – ноготь?

– Скорее волос. Или чешуйка отмершей кожи.

Очень приятно осознавать себя перхотью на голове мира.

– Мне повезло с тобой, – без всякой насмешки сказал Урфин. – Я не смог бы вытащить человека, которого мир держал.

А я, выходит, не нужна была.

Обидно. До слез обидно, но перед Их Сиятельством, которые пусть и не солгали, но не сказали и правды, я плакать не стану. Хуже всего, что он прав, чего уж тут.

Мама умерла, давно, но сердце еще болит. Бабушка ушла и того раньше. Отец? Не представляю даже, как он выглядит. Друзья? Кроме Машки не было, а с Машкой вот ерунда вышла. Да и получается, что ей на меня плевать.

– И… и как ты понял?

– Кольцо.

Кольцо осталось при мне. Оно по-прежнему было велико, неудобно и, пожалуй, слишком уж вычурно. Но камень, синий, как море за окном, напоминал мне, из-за чего я влипла в эту передрягу.

– Ты его надела. Ты настолько выпала из своего мира, что сумела прикоснуться к частице другого.

А небеса не разверзлись. Жалость какая.

– И эта частица тебя не оттолкнула. Значит, был шанс…

Он как-то не вовремя замолчал. Но я не стала подталкивать вопросами. Вообще, кажется, начинаю осознавать правдивость поговорки: меньше знаешь – крепче спишь.

– В твоем мире умеют пересаживать части человека друг другу. Но насколько я знаю, тело может не принять орган, который в него вложили. Мир тоже норовит избавиться от чужого.

От меня? И каким же образом?

Обыкновенным. Простуда. Отравление. Нога подвернутая. И то чертово кровотечение, которое никак не удавалось остановить.

– Видишь, ты сама все поняла. И да, ты могла умереть, – Урфин поднял руки, упреждая возмущенный вопль. – Я планировал поставить защиту, но не смог. Хотя и так все получилось.

Получилось? Да я на горшке полночи провела! А мигрень?! А тошнота постоянная?! Жар, от которого все кости ныли?!

От меня, видите ли, мир избавиться желал.

Что я ему плохого сделала?

– Могло быть хуже, – Урфин рванул воротник и, когда избавиться не вышло, просто сжал голову, словно пытался раздавить ее. – Пожар. Ураган. Землетрясение. Дракон на худой конец…

– А тут и драконы водятся?

– Нет, но ради тебя завелись бы…

Какая очаровательная любезность со стороны мироздания. Не каждая Леди собственного дракона удостоится.

– Но ты жива и вполне здорова…

Не его за это благодарить следует.

– …следовательно, мир тебя принял. Но мой тебе совет. Будь осторожна. Не ешь незнакомую еду. Не балуйся с острыми предметами. Под ноги смотри…

– …не стойте и не прыгайте, не пойте, не пляшите там, где идет строительство или подвешен груз, – процитировала я. И Урфин улыбнулся, причем эта улыбка чем-то отличалась от предыдущих. Не скажу, чем, но я вдруг сразу перестала на него злиться.

– Послушай, – Урфин заговорил тихо и мягко. – Я понимаю, что сейчас тебе нелегко, но подумай сама. Что тебя ждало?

Понятия не имею. Безоблачное счастье с мужем-олигархом, виллой в Испании и летом на Лазурном берегу? Или, куда вероятней, тихое существование в ипостаси бухгалтерши, пятничные посиделки на работе, сплетни коллег и мелочная зависть друг к другу, которая отравляет жизнь похлеще цианистого калия. А еще тоска по несбывшейся глянцевой мечте.

Мне и вправду не допрыгнуть было до Машки.

– Мир избавляется от тех, кто ему не нужен. Несчастный случай. Или просто череда неудач, которая давит, пока не раздавит. Агония в обнимку бутылкой. Или злой человек с ножом в переулке. Тысяча дверей и все заперты. Я дал тебе шанс.

Он прав и от этого только горше. Как бы ни было, не Урфину решать. Он мог бы рассказать все, как есть и… что бы я сделала?

Хватило бы у меня духу согласиться на его такое заманчивое предложение?

Ой, вряд ли.

– Твой муж богат, как ты хотела. Он знатного рода. Его власть в пределах Протектората безгранична. Он не стар. Не уродлив…

Все это чудесно, вот только жену этому замечательному человеку пришлось искать в другом мире. И чем дальше, тем больше меня занимает вопрос: почему?

– Он… – я заглянула Урфину в глаза в робкой надежде, что по ним узнаю ложь. – Он – садист?

– Что?

– Он бьет женщин?

И если так, то мне останется лишь сигануть из окна. Или использовать одну из атласных лент, которыми разукрашен мой халат, в качестве удавки.

Урфин несколько секунд разглядывал меня с явным удивлением, словно этот вопрос был последним из ожидаемых им, затем вздохнул и ответил:

– Я не могу себе представить, что должна совершить женщина, чтобы Кайя поднял на нее руку.

– Тогда почему я?

И снова ответил он не сразу. Складывалось впечатление, что Урфин еще не решил, стоит ли мне доверять, а если стоит, то насколько.

– Ты – наименьшее зло, – сказал он. – Сама увидишь.

Урфин поднялся не без труда. Разговор наш стоил ему сил, которых у Его Сиятельства оставалось не так и много. Споткнувшись на ровном месте – начинаю подозревать, что это место не такое и ровное – Урфин с трудом удержал равновесие. Спрыгнув с подоконника, я поддержала его – вдруг да упадет, ногу вывихнет или там шею свернет, а потом меня виноватой сделают.

– Не стоит, Ваша Светлость, – Урфин глянул на меня так странно, что я сама убрала руки. Хочет падать – пусть падает.

А у них здесь, наверное, не принято, чтобы леди помощь предлагали.

– Ваш супруг скоро вернется, – взгляд стал прежним, отрешенным и даже слегка ледяным, как будто я вдруг в чем-то провинилась. – И я надеюсь, что к его возвращению вас приведут в порядок.

Зачем приводить, я и так в порядке в отличие от некоторых.

Лорд-Канцлер ожидал у подъемника. Конечно, он делал вид, что вовсе не Урфина ждет, а попросту прогуливается, любуясь видом и мраморными горгульями. Стража делала вид, что верит, и что им нет дела ни до Урфина, ни до Лорда-Канцлера.

– Мормэр Кормак, – Урфин слишком ослаб, чтобы кланяться, но старик наверняка сочтет сие непроизвольное нарушение этикета оскорблением. Впрочем, если бы Урфин все-таки поклонился, наверняка поклон сочли бы излишне дерзким и опять же оскорбительным.

– Тан Атли.

Вензель, вычерченный полой плаща, был идеален.

– Как ваша спина? – осведомился Лорд-Канцлер с совершенно искренней заботой в голосе.

– Спасибо, хорошо.

– Я рад за вас… безусловно, премного рад за вас. Слышал, что вы имели беседу с Ее Светлостью. Позвольте узнать, когда же мы удостоимся высокой чести лицезреть Леди Дохерти, дабы засвидетельствовать ей свое почтение и восхищение?

Старый сыч мог говорить долго, а вот Урфин не обладал ни временем, ни силами, чтобы выслушивать весь этот витиеватый бред.

– Чего вы хотите?

– Хочу понять, как далеко заходит ваша самоуверенность, тан. Неужели вы и вправду надеетесь, что и эта выходка сойдет вам с рук? Или вы вновь всего-навсего не подумали о последствиях? Должен вас предупредить, что при всей моей к вам симпатии я отослал гонца к Его Светлости…

– Спасибо за заботу.

– …и в послании изложил все, чему стал свидетелем. Боюсь, вас ждет неприятная встреча.

И прежде чем удалиться, Лорд-Канцлер отвесил еще один весьма изысканный поклон.

Оказавшись в клетке подъемника, Урфин опустился на пол. Он очень надеялся, что у него есть еще неделя или две до возвращения Кайя. И пять минут после, чтобы объяснится.

Глава 5. Чудесный новый мир

Одна Леди всегда ковыряла в носу в перчатках. Потому что холеные пальчики и ухоженные ногти – главный признак настоящей Леди.

“Басни о пчелах или Занимательные истории о Леди Дохерти”, миннезингер Альбрехт фон Йохансдорф

Первым не выдержал ягненок. Он жалобно заблеял, взбрыкнул, а затем по юбке моей потекло что-то прозрачное, теплое и с характерным запахом.

– Ах, Миледи! – хором воскликнули мои фрейлины и заученно закатили очи. Слава тебе, Господи, что сознания ни одна не лишилась. С них станется.

Придворный живописец, до сего момента увлеченно запечатлевавший неземную красоту Нашей Светлости, замер с приоткрытым ртом, тоже готовый не то в обморок падать, не то просто на колени.

На колени здесь падали легко, я бы сказала, привычно.

– Ужасно! – первой опомнилась леди Лоу, девица весьма неглупая, я бы сказала, себе на уме. Со мной она держалась если не свободно, то уж менее скованно, чем прочие.

– Кошмар! – поддержала ее леди Ингрид, выделявшаяся среди прочих ростом и нелюбовью к парикам, что было вполне объяснимо – собственные рыжие волосы Ингрид были чудо как хороши.

– Бедолага просто устал, – я передала ягненка служанке, которая появилась весьма вовремя.

Признаться, я уже привыкла к тому, что всегда рядом есть кто-то, готовый угодить Нашей Светлости. Ну да, угождают не столько мне, сколько моему супругу, которого я до сих пор не удостоилась чести лицезреть.

И ладно. Мне и без него неплохо.

А переоденусь, так совсем хорошо станет.

– Ваша Светлость желает сменить наряд?

– …принять ванну…

– …отдохнуть…

Наша Светлость желали тишины и покоя, но это было невозможно. После того, как тан Атли снял карантин, жизнь моя претерпела некоторые изменения. Так отныне утро начиналось с появления дежурной фрейлины, которой вменялось в обязанность разделить со мной завтрак, помочь принять ванну и облачиться в домашний халат. Последние два пункта я к вящему недоумению прекрасных леди выполняла сама, а вот завтраком делилась. Еды мне не жаль.

Тем более ели они более чем символично.

Затем в покои допускался куафюр – некий гибрид парикмахера и косметолога. Первое наше знакомство было не слишком удачным, поскольку сей очаровательный мужчина, чем-то напоминавший бочонок в кружевах, вознамерился сбрить мне брови. Я ответила, что лучше бы ему не пытаться.

Куафюр настаивал.

Я пригрозила, что его самого на лысо обрею. И парик надеть отказалась.

Рыжий. Черный. Белый. Любой. И даже розовенький, щедро усыпанный стразами. Правда, потом выяснилось, что стразы – это натуральные алмазы, ибо меньшее мне по статусу не положено… а если мне не по вкусу алмазы, то их тотчас заменят на сапфиру, рубины, изумруды… Ну да не важно. Мода – модой, а рассудок – рассудком.

Здешняя мода – отдельный разговор.

Когда-то, глядя исторические фильмы, я люто завидовала героиням. О как хотелось мне примерить роскошное платье века этак восемнадцатого… семнадцатого… чтобы юбки, кружева, корсеты.

Можно себя поздравить – сбылась мечта идиотки.

Платьев у Нашей Светлости целая комната. А к ним – кружевные воротники, нижние юбки, верхние юбки, рубашки, корсеты, панталоны с шелковыми чулками, к которым в комплекте шли атласные подвязки. Само по себе каждый предмет – произведение искусство. Но вот носить это…

Чулки норовили соскользнуть. Панталоны были жутко неудобны, хотя бы тем, что застегивались на спине. В рубашках я путалась, а корсет, который дорогая моя Гленна затягивала с особой тщательностью, придавал моему облику не только изящество, но и требуемую бледность. К бледности прилагался устойчивый звон в ушах, мошкара перед глазами и прочие явные признаки кислородного голодания.

Я искренне пыталась отбиться от высокой чести, но выяснилось, что корсет – едва ли не самая важная часть туалета благородной дамы. И после долгих препирательств, где здравый смысл явно пасовал пред чувством долга, мы с Гленной сошлись на том, что его просто не будут шнуровать так туго, а то Нашей Светлости дороги ребра, и мозг еще, как подозреваю, пригодится.

А что талия чуть больше положенного модой – так я привыкла.

Зато задницы за кринолинами не видать.

Кринолины тоже пришлись мне не по нраву. Да и много ли радости в том, что к вам, полузадушенной корсетом, крепят конструкцию, больше всего напоминающую гигантский абажур. На конструкцию укладывают юбку, потом – нижнее платье. А уж на него – верхнее.

Результат смотрится, безусловно, потрясающе, но вот передвигаться во всей этой сбруе крайне неудобно. Я терплю.

И мысленно прикидываю, как бы половчей революцию устроить. Для начала, к примеру, трусы изобрести. А там, глядишь, и до лифчика дело дойдет.

Если серьезно, то я помню наш с Урфином разговор, и чем больше думаю, тем яснее осознаю всю правоту тана. Я не вернусь домой? Пускай. Начинают ведь жизнь с чистого листа, и что за беда, если открыт этот лист в другом мире. Здесь я богата и знатна. У меня есть собственный замок, трехпалубная галера и супруг, который когда-нибудь да объявится. Вряд ли он будет хуже Вадика.

Морально я готова ко встрече. Ну более-менее.

–…Ваша Светлость, – из задумчивости меня вывела Тисса, самая юная из моих фрейлин.

Их вообще было восемь. Все как на подбор – молоды, прекрасны по местным меркам и знатны. Леди Лоу – дочь самого лорда-канцлера. Леди Ингрид – лорда-казначея… и так далее. Леди Тисса выделялась среди прочих не только возрастом – на вид ей было не больше шестнадцати, но и какой-то ненаигранной робостью. Краснела она столь же легко, как и бледнела. А от обмороков благоразумно воздерживалась.

– Вы желали бы надеть синее или зеленое? – леди Тисса указала на платья, которые подали в комнату. Оба наряда выглядели уныло одинаковыми. Крой. Ткань. Только синее было расшито розами, а зеленое – астрами.

Нет, с местной модой определенно пора что-то делать.

– Конечно, синее! – решила за меня леди Лоу. – Оно оттенит чудесный цвет глаз Вашей Светлости.

Глаза у меня серые и не особо выразительные, так что вряд ли цвет платья сыграет какую-то роль. И мне, честно говоря, действительно плевать. А вот Тисса покраснела, уши ее и вовсе стали пунцовыми.

Мне стало жаль девочку.

– Зеленое, – я улыбнулась Тиссе, но она поспешно отвернулась, как будто стеснялась смотреть мне в глаза. И я догадывалась о причинах такого стеснения.

Кто на свете всех милее, всех румяней и белее? Ответ известен – Наша Светлость!

У Нашей Светлости чудесная фигура, пусть бы и талия шире положенного. А короткие волосы – вовсе не недостаток, потому что в Нашей Светлости недостатков нет.

Кожа смугловата? Как свежо!

Брови на отведенном природой месте? Как естественно и оригинально!

Уши не оттопырены и губы пухловаты? Это придает Нашей Светлости индивидуальность.

А еще у нас со Светлостью оригинальные суждения и эксцентричный юмор. Мы вообще столь необычны, что у неподготовленных людей, вроде лорда-канцлера, икота начинается.

Ложь. Каждое слово, каждый поклон, сама эта готовность потакать во всем – ложь. Правда – в случайно пойманных взглядах, в которых я читала и удивление, и презрение, и плохо спрятанную злость. Похоже, я заняла чужое место. Чье?

Леди Лоу, благородной до того, что сама мысль о служении кому-то повергает ее в ужас? Но леди слишком хорошо воспитана, в отличие от Нашей Светлости, чтобы этот ужас демонстрировать.

Дебеловатой сонной Ингрид, которая почти дружелюбна, но куда хуже владеет собой и порой прорывается сквозь маску безучастия этакая брезгливая жалость. Наверняка, они судачат о Нашей Светлости. И тень этих разговоров мешает Тиссе смотреть мне в глаза.

Как-нибудь переживу.

– А давайте играть в цветы! – воскликнула леди Лианна, существо легкое и в принципе беззлобное. – На фанты!

– Без меня, – я знала правила игры, то же самое, что игра в города, но только с цветами. Нарцисс, сирень, незабудка, астра… ничего сложного. Это было даже весело, и проиграть я не боялась.

Скорее уж боялась выиграть.

Наша Светлость выигрывали всегда. По официальной версии – благодаря незаурядному уму, обширным познаниям, и так далее. Сначала было приятно. Потом… мерзко. Этакая победа с тухлым запашком.

– Чур, кто задание не выполнит, тот фант теряет! – поддержала Лианну леди Лоу. – Или выкупает! А деньги мы раздадим бедным.

Подозреваю, что леди Лоу если и видела бедных, то издали, а то и вовсе полагала их мифическими персонажами, вроде единорогов. Но благотворительность ныне в моде была. И фрейлины охотно поддержали идею.

Мне оставалось лишь согласиться и указать на ту, которая начнет вязать цепочку слов. Выбор я сделала быстро:

– Тисса, ты будешь первой… Назови мне цветок на букву “а”.

– Азалия! – воскликнула Тисса. Девочка обожала игры, и веселилась настолько искренне, что мне самой становилось радостно.

– Ятрышник!

– Куколь!

– Это не цветок!

– Нет, цветок!

– Ваша Светлость, скажите ей! – взывают хором и громко, позабыв, что Леди полагается говорить тихо, а желательно и вовсе не говорить, но лишь взирать на собеседников с печалью в очах.

Для пущей печальности нижние веки чернили.

– Цветок, – вынесла я вердикт.

– Лилия…

– …раз, два, три… фант! Ваша Светлость!

Фанты передавали мне, и постепенно на серебряном подносе собралось множество очаровательных мелочей. Колечки, брошки, атласные ленточки и бантики, которыми украшали прически, заколки для волос и даже изумрудный браслет, отданный леди Лоу небрежно, словно он ничего не стоил.

Основное веселье началось, когда фанты стали возвращать. Не сказать, чтобы леди блистали фантазией, задание в основном были творческие. Стихи, сочиненные здесь же по заданным словам, рисунки на песчаной доске… мелкая шалость, вроде выпрошенной через окошко розы, за которой все вместе спускали самодельную веревку, связанную из атласных лент.

У леди Лоу оказалось неожиданно приятное сопрано, а баллада о любви простого рыцаря к леди тронула мое не только мое сердце.

– Пусть остается, – леди благородно отказалась от браслета. – В пользу бедных.

Последним фантом было колечко, простенькое, я бы сказала чересчур уж простенькое, без каменьев, гравировки и вообще каких бы то ни было украшений. Да и сделано не из золота.

– А этому фанту… – право загадывать перешло к леди Лоу. Она сделала вид, что думает, и на идеальном лбе появилась крохотная морщинка. – Этому фанту… подарить поцелуй Чуме!

Тисса сдавленно всхлипнула, а леди Лоу, будто не услышав, велела:

– Гленна, будьте добры, прикажите тану Акли явиться.

Вот на этом месте веселье меня покинуло. Я еще не понимала, что происходит, но судя по белому – белее меловой пудры, которой фрейлины пользовались без всякой меры – лицу Тиссы, задание было вовсе не смешным.

Вмешаться? Отменить? И нарушить правила игры?

Оставить все как есть?

Урфин не похож на человека, который причинит вред ребенку.

Или похож?

– Тисса, милая, ты причиняешь волнение Ее Светлости, – промурлыкала Лоу, беря несчастную за руку. – Это же шутка, не более того…

Ох, что-то я сомневаюсь. Надеюсь, у тана Акли хватит ума сказаться больным.

Увы, удача была не на моей стороне. Урфин предстал передо мной, аки Сивка-Бурка. Выглядел он, кстати, лучше, чем в прошлый раз.

– Ваша Светлость, – церемонный поклон в его исполнении не выглядел смешным. А вот у меня чертовы приседания, которыми полагалось приветствовать лордов и леди, до сих пор не получались.

– Рады видеть вас в добром здравии, тан Акли, – без тени радости сказала Лоу. – И просим прощения, если оторвали вас от важных государственных дел, но…

Она подтолкнула Тиссу, которая пребывала в состоянии близком к обмороку.

–…у леди Тиссы к вам дело. Оно не займет много времени.

Следовало бы остановить этот непрошенный цирк, но меня охватило странное оцепенение. Я, и Лоу, и прочие фрейлины, внезапно притихшие, сделавшиеся похожими на перепуганных пташек, что жмутся друг к другу, ища ободрения, смотрели, как Тисса подходит к Урфину.

Поднимается на цыпочки.

Касается губами щеки и в следующий миг падает.

Урфин успел подхватить ее.

– Мы играли в фанты, – выдавила я ответом на удивленный взгляд Урфина. Было в его глазах что-то помимо удивления. Ярость? Обида?

Не знаю.

Тиссу уложили на диванчик и принялись обмахивать. Костяные веера стучали, сталкиваясь друг с другом.

– Встреча с вами взволновала бедняжку, тан, – Лоу вытащила ажурный флакон с нюхательной солью. Но и это радикальное средство не привело бедняжку в сознание. – Она так много слышала… всякого… думаю, с сегодняшнего дня она и вовсе будет вами очарована.

– Увы, мое сердце отдано лишь вам, – очень медленно произнес Урфин. – И это чувство столь огромно, что я готов умолять Лорда-Протектора оказать мне высокую честь и донести до вашего отца скромную мою просьбу…

Леди Лоу все же не всегда справляется с эмоциями. Ее маска трещала, а сквозь трещины проглядывал почти первобытный ужас, к которому примешивалась изрядная толика брезгливости.

Урфина здесь не просто недолюбливают. Его откровенно ненавидят.

И боятся.

Хорошее сочетание, нечего сказать.

– Вы знаете, что это невозможно, – леди Лоу сумела взять себя в руки.

– Невозможное не всегда является недостижимым. Леди, – Урфин поклонился. – Ваша Светлость. Надеюсь, не слишком помешаю вашему веселью. У меня имеются новости для вас.

И требуют они частной беседы.

Я уже думать начинаю так, как они здесь говорят – половину мыслей вслух, вторую – для внутреннего пользования.

– Оставьте нас, – велел Урфин, и его приказ был исполнен незамедлительно. Даже бедняжка Тисса, которую совокупными усилиями вернули в сознание, ушла.

– Это была дурная шутка, – Урфин произнес это после секундной паузы.

– Я уже поняла, – колечко все еще было у меня. Простенькое. Дешевенькое. Наверняка, оно много значило для Тиссы, если она предпочла переступить через свой страх, но не потерять кольцо. – Простите, что втянула вас… тебя.

– И ты прости, что не предупредил.

Урфин занял мягкий табурет, один из тех, что полагались фрейлинам. На стульях в присутствии Нашей Светлости сидеть не дозволялось.

– Твой муж возвращается, – сказал тан Акли.

Возвращается… я ведь ждала. Не то, чтобы с надеждой, скорее с опаской, и пожалуйста, дождалась. Екнуло сердце, сжалось болезненно, и слезы на глаза накатили.

Вот еще… леди не плачут.

– И… и когда?

И не заикаются тоже. Леди воспринимают супруга, как неизбежное зло. К мужу, как и к неудобным туфлям, надо лишь привыкнуть. Сначала жмут, натирают, но со временем, глядишь, разносятся.

– Два дня. Три дня. Четыре. Как лошади пойдут. Не надо бояться. Пожалуйста.

А я и не боюсь. Я испытываю сердечный трепет вследствие тонкой душевной конституции.

– И еще одно. Я хотел бы кое-что показать тебе. За пределами дворца. Ты же не против небольшой прогулки по городу?

Еще спрашивает! Мне осточертело уже сидеть с многозначительным видом, разыгрывая изящную леди, которая слишком уж изящна, чтобы придумать себе хоть какое-то занятие.

После возвращения фрейлин я вернула Тиссе ее колечко, а заодно, поддавшись внезапному порыву, стянула с пальца собственное. Благо, драгоценностей у меня имелось с избытком.

– Ах, Ваша Светлость, – к леди Лоу вернулась прежняя ее безмятежность. Она присела у моих ног с вышиванием, всем своим видом демонстрируя, что досадное недоразумение, имевшее место, забыто, и не следует уделять ему слишком уж много моего высочайшего внимания. – Вы очень добры к бедной Тиссе.

Тисса с искренней радостью демонстрировала подарок фрейлинам. Они охали, ахали и славили мою неслыханную щедрость.

– А вы – не очень.

– Ничуть. Я искренне хотела помочь бедняжке.

Доведя до обморока? Интересный способ.

– Вы прибыли издалека… – леди Лоу ловко управлялась с иглой, проводя контур рисунка. Бабочка? Цветок? Неудобно спрашивать, но до чертиков любопытно. – У вас, верно, иные обычаи. У нас же девица, не имеющая приданого иного, кроме имени, рискует навеки остаться в девичестве.

Ужасная участь, надо полагать.

– А род Тиссы не столь уж знатен. И тан Акли – лучшее, на что она может рассчитывать.

Еще немного и я поверю благие намерения… помню, куда ведут.

Глава 6. Чужие города

Я памятник себе воздвиг нерукотворный…

Слова отца семнадцати детей при известии о скором появлении восемнадцатого.

Этот город – самый лучший город на земле… ну на этой земле определенно.

С замковых высей он и вправду казался рисованным. Этакая акварель из плоских крыш, выжаренных местным солнцем добела, зеленых парковых аллей и узких улочек.

Мы вышли рано, я уже и забыть успела, каково это – просыпаться до рассвета. И Гленна, ворча, что Их Сиятельство определенно переступили все возможные границы приличий и воспользовались вящей моей неопытностью, подала платье. Наряд был простым, невзрачным и вместе с тем удобным: юбка из плотной ткани, свободная рубашка на завязках и длинная безрукавка. Последняя была расшита мелким речным жемчугом, но все равно по сравнению с прочими моими платьями выглядела бедно, если не сказать – убого.

– Хорошо для купчихи, – сказала Гленна, когда я спросила ее, как выгляжу. – Не для Вашей Светлости.

А по-моему, мило. Главное, что в кои-то веки я могу дышать свободно.

И в дверной проем, что характерно, прохожу без посторонней помощи.

Тан Акли также выглядели не совсем обычно. На смену яркому сюртуку пришла куртка из коричневой кожи, панталонам – простые штаны. В руках Его Сиятельство держали широкополую шляпу с квадратной пряжкой.

В тени же его, бледная и дрожащая, стояла Тисса.

– В-ваша… С-светлость, – произнесла она, явно заикаясь, и отчаянно покраснела. – Д-доброе утро.

– Доброе.

Утро и вправду было добрым. Солнечный круг завис над Кривой башней, которая, в противовес названию, была пряма, аки шест стриптизерши. Небо розовело, еще не отойдя после ночи, и одинокая звезда задержалась над стеной. С моря тянуло прохладой. Мешались запахи земли, дерева и дыма, копченого мяса и свежевыпеченного хлеба.

– Дамы, вы выглядите просто превосходно. Прошу вас, – Урфин взял под руку меня и Тиссу, которая вовсе, казалось, лишилась способности говорить. Ну вот зачем ее было тянуть?