Текст книги "Изольда Великолепная. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Карина Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 88 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

– Кровь лошадиная. Леди не ранена, – Сержант встал и руки поднял, как фашист, партизан завидевший.

– Фризиец?

Уф, мне как-то полегчало оттого, что внимание Кайя переключилось на Сержанта. Тот крепкий, выдержит.

– Фризии больше нет.

– Фризийцы остались.

Что-то это мне напоминает. Ах да! Пароль-ответ, и слоны улетают на юг, славянский шкаф ушел из продажи, а Штирлиц живет этажом выше. Осталось понять, кто здесь за Бормана.

– Если так будет угодно Вашей Светлости, – Сержант опустил руки. – Я присягнул на верность дому Дохерти. И клятву не нарушу.

Что бы это ни значило, но Кайя кивнул и повернулся ко мне.

Сейчас будет скандал…

– Леди, я понимаю, что вы глубоко оскорблены.

Как тихо вдруг стало… и зрители мои куда-то разбрелись. Благоразумнейшие люди. Я бы тоже куда-нибудь разбрелась, лишь бы это чудо рыжеглазое не смотрело на меня с такой тоской.

– Но вам не следовало покидать Замок! – возвестило оно, указывая на тот самый замок, который возвышался над двором.

– Неужели? А мне показалось, что именно этого все и ждут… – я прикусила язык. Какой смысл в именах, которые слишком известны, чтобы произносить их вслух.

Кайя глубоко вдохнул, а потом сделал то, что мужчины делают крайне редко:

– Пожалуйста, простите меня, – он произнес это почти шепотом, но я услышала, хотя не поверила собственным ушам. – Я клянусь, что подобного больше не повториться.

Он извиняется?

Он действительно передо мной извиняется?

Да мужчина, способный попросить прощения – это… это только в кино бывает. Они вымерли все, как белые единороги! Колька-Отелло, который меня в кафе пригласил, а сам не пришел, хотя я честно прождала час у метро, и тот лишь буркнул, что у него не получилось.

И другие тоже… это женщина прощения просить должна. Первой. Она ведь женщина, а у мужчин характер и самолюбие, которое никак нельзя поцарапать, иначе самолюбие воспалиться и личность коллапсирует, ну или хотя бы к другой уйдет, не столь принципиальной.

О чем я думаю? О том, что Кайя – самый главный в замке, во всем этом клятом Протекторате.

И самолюбие у него должно быть размером с дирижабль.

А он извиняется.

– Вы же вернетесь, леди?

Еще немного, и я не то, что вернусь – на шею ему брошусь от избытка эмоций. Поэтому вместо ответа я кивнула. Вернусь. В конце концов, мужьями не разбрасываются.

И в воцарившейся тишине я услышала шепот:

– Сиг должен Лаашья много жизнь!

Лорд-Протектор ушел, а спустя минуту из темноты появился еще один незваный гость.

– Ночи доброй, – сказал он, неловко опускаясь на седло. – Доброй еды.

Гость, раскрыв сумку, вытащил из нее холодный окорок, пару копченых рыбин и стопку лепешек. Добавил сыра и вина.

– Чем обязан? – спросил Сержант. И по знаку его Сиг принял подношение, стараясь унять дрожь в руках. Он почти поклялся себе, что, если останется живым, то уйдет в отшельники. Или женится… или лучше в отшельники? Сиг подумает. Если останется живым.

– Ничем. Любопытственно стало. Фризиец и кобыла старых кровей. Тигрица Самаллы. Шкефский отшельник и тип, который явно чудом избежал пыточной… хотя как знать, как знать?

Гость сам открыл вино и разлил по кубкам.

Подставляли, не смея отказать. Пили осторожно, хотя смысла в осторожности не было. Вряд ли кто сумел бы определить отраву. Да и нужно ли травить? У гостя хватит иных возможностей. Одна ошибка, и разговор продолжится совсем в ином месте.

– Забавная девочка, забавная, – гость пил вино мелкими глотками, каждый катая на языке. – Котенок упал в стаю волкодавов. И остался цел. Кому повезло?

– Сейчас я думаю, что волкодавам.

Гость засмеялся, негромко, но так, что от смеха этого Сиг едва не выронил кубок.

– Почему не тронул?

Задай этот вопрос кто другой, Сержант промолчал бы. Или – окажись любопытный слишком настойчив – угостил бы сталью, но сейчас ни тот, ни другой вариант не подходили.

– Уж больно странно выглядел этот котенок. Да и Снежинке она помогла. Теперь Снежинка выздоровеет.

– Конечно, выздоровеет, – пообещал гость. – И это хорошо. Замечательно просто. Вот.

В руке его появился кошелек.

– Благодарность.

– Чья?

– Семьи. А к ней предложение, раз уж ты такой везучий… или умный…

Сержант молчал, ожидая продолжения. И оно последовало.

– Ходят слухи, что отряд Сержанта потерял много бойцов. До того много, что теперь и не отряд вовсе, так, шайка. И еще слухи, что Сержанту не место под синими флагами. Войны ведь нет.

Благодарность семьи Дохерти позволила бы продержаться год, а то и два. Это хорошо. Отказаться от предложения не выйдет. Это плохо.

– Они ошибаются, – продолжил гость, разглядывая дно кубка. – Война есть всегда. Только прячется. И если я прав, то хорошие бойцы сейчас нужны больше, чем обычно. Особенно, если они думать умеют.

Он первым допил вино и вылил последние капли в огонь. Остальные последовали примеру. Древний ритуал. Предложение услышано. Предложение принято.

– Что ж, тогда – спокойной ночи, – поднялся он с трудом, но от руки Сержанта отмахнулся.

– И вам, Ваша Светлость, – ответил Сержант, надеясь, что тьма скрывает выражение его лица. Сержанту было не все равно, кому служить.

Глава 15. Родственные узы

…мой дядя – самых честных правил…

Мнение Лорда-Протектора Кайя Дохерти о Лорде-Дознавателе Магнусе Дохерти, высказанное в приватной беседе.

И часу не прошло, как я, отмытая, если не до блеска, то до скрипа, напоенная горячим молоком, укутанная в кружевной халат, сидела в огромном кресле и слушала лекцию по технике безопасности. Естественно, от Кайя. О да, отчитывать меня прилюдно Их Светлость не стали, дождались, когда мы наедине окажемся.

Кайя расхаживал по комнате, на сей раз достаточно просторной, чтобы не натыкаться на стены – похоже у него в привычке было постоянно двигаться. Кот ходил следом за Кайя, умудряясь не попадаться под ноги, и время от времени оборачивался на меня. В зеленых кошачьих глазах читалось явное неодобрение.

В общем, я поступила плохо.

Нет, не так. Я поступило недопустимо! И только по счастливейшей случайности поступок мой не имел последствий далеко идущих… и так далее, и тому подобное.

Говорить Кайя умел.

Я поначалу слушала даже. Ну его вообще сложно не слушать: бас пробирает от натертых маслом пяток до волос на макушке, которым масла не досталось. От голоса Кайя шевелились венчики свечей, и гобелены на стенах, и тончайшие занавеси, которые в полутьме напоминали призраков.

Мне нельзя покидать Замок.

Точнее, конечно, можно, но не так, как сегодня.

Я должна известить о своем намерении Гленну – она ныне была бледна и молчалива. А еще Их Светлость, который с превеликим удовольствием организует мне торжественную экскурсию в любую точку Протектората. А если не сможет сопровождать лично, то поручит дело сенешалю или иному доверенному лицу. А все почему? Потому, что выход Нашей Светлости в город – серьезное мероприятие и я должна понимать, что титул налагает ответственность. Подданные будут счастливы возможности лицезреть меня, но лишь в привычном им антураже.

– …Карета. Охрана. И глашатай… – Кайя, загибая пальцы, перечислял тех, кому надлежало сопровождать меня. Прелесть просто. А и действительно, куда я без глашатая?

Мигалок здесь нет.

– …свита, фрейлины…

От фрейлин я бы отказалась, но боюсь в данный конкретный момент это не самая лучшая идея.

– …Старейшины гильдий и главы цехов…

А эти-то зачем?

Похоже, Кайя и сам понял, что несколько переборщил. Он остановился в полуметре от очередной стены, развернулся на пятках и произнес:

– Изольда, я за вас отвечаю.

Вообще-то я уже взрослая и сама отвечаю за себя, но Кайя прав – получается не слишком хорошо. И я действительно могла бы найти такое приключение, которое обошлось бы без счастливого финала.

Я же знаю, как это бывает. Красная шапочка в лесу встречает Серого волка…

И нет, не сейчас. Те воспоминания – они остались в другом мире. У меня новая жизнь, и не надо сеять семена старых граблей. Еще прорастут.

– Отвечаю как лорд-протектор. Как хозяин этого замка. И как ваш муж.

Сколько ответственности на одну шею. Не треснет под тяжестью?

Но мне определенно становится стыдно.

– И понимая, что у вас нет повода доверять мне, я все же попрошу в следующий раз, когда возникнет недоразумение подобного рода… или любого иного рода, не сбегайте. Скажите, что вас огорчило, и я попытаюсь решить проблему.

Мне становится очень стыдно. Щеки вспыхивают, и кончик носа горит, как будто на него уголек положили.

– Этот мир очень опасен, – Кайя закончил речь.

Он смотрел на меня с высоты собственного роста, и без раздражения, скорее снисходительно, как смотрят на ребенка. Наверное, с его точки зрения, я и есть ребенок, который ловит бабочек на краю пропасти. И как бы я поступила с собой на его месте? Не знаю, но точно не ограничилась бы лекцией.

Эх, Изольда, на конкурсе дур ты без труда возьмешь гран-при.

– Я… я больше так не буду.

А как буду? С глашатаем, охраной и свитой? Вдоль по улице, мимо свежеотстроенных потемкинских деревень? Торжественно перерезать красные ленточки, принимать цветы и заверения, что Нашу Светлость счастливы видеть?

Ничего, потом разберемся.

Только отдохнем и сразу разберемся. Я с трудом подавила зевок, который не остался незамеченным.

– Вам пора спать, – не терпящим возражений тоном заявил Кайя.

Возражать я и не собиралась.

– И надеюсь, завтра удостоиться чести разделить с вами завтрак.

Если бы не тон, приглашение было бы вежливым. А так – приказ, которого попробуй ослушаться, хотя я определенно не стану пробовать.

– Спокойной ночи, Иза.

– Спокойной… нет, погодите. Мне действительно жаль, что так получилось.

Он кивнул и ответил:

– Главное, что вы целы.

А ночью мне приснилась Настька. Она не менялась. Две косички, связанные вместе. Бант растрепался, повис прозрачной лентой. На платье – темные пятнышки от давленой вишни. И на щеке тоже. Настькины очки, перемотанные изолентой, съехали на кончик носа.

– Уйди, – сказала я. – Тебя здесь нет. Ты там осталась.

– Разминулись! Разминулись! – Настька показала язык.

– Это другой мир!

– А ты прежняя! Прежняя Иза!

Она согнула левую ногу, босую, с темной ступней и камушком, впившимся в кожу, и запрыгала на правой ноге. Настька могла прыгать так долго. Дольше меня. Но я на год моложе… была.

– Разминулись! – Настька остановилась и, прежде, чем исчезнуть, погрозила пальцем. – Я подожду.

Ждать Магнус Дохерти всегда умел, а к своим шестидесяти семи годам он научился получать от ожидания некое странное удовольствие. Время словно бы замирало, мир отступал, освобождая место для важных – а иных у Лорда-Дознавателя и не бывает – мыслей. И сами эти мысли текли неторопливо, что раскормленная паводком река, в которой нет-нет да и случалось выловить интересную рыбешку.

Впрочем, даже в состоянии глубочайшей задумчивости Магнус Дохерти двигался, и не важно – вышагивал ли он по комнате, порой налетая на стулья, столы и прочие неудобные предметы, перебирал ли мраморные шарики на длинной нити, или же просто пальцы разминал. В движении думалось легче.

На сей раз Магнус Дохерти выбрал занятие, казалось бы, и вовсе странное – присев на краешек стола, для чего ему пришлось приложить усилие, Лорд-Дознаватель выкладывал башенку из гладких речных камней. Некоторые камни были белыми, другие – зелеными, цвет третьих и вовсе менялся в ненадежном свете камина.

– А я уж думал, что не дождусь тебя, дорогой племянничек, – сказал он, аккуратно размещая плоский, двенадцатый по счету, камень на вершину башни.

– Да… не ждал тебя так рано. И занят занят.

Кайя осторожно прикрыл дверь и замер. Меньше всего ему хотелось неосторожным движением нарушить равновесие. Башенка рухнет. Дядя расстроится. А дядю Кайя любил и расстраивать не желал.

– Наслышан, наслышан…

Башенка приняла еще один камень и опасно зашаталась.

– …побегать заставили… ничего, оно и полезно за женщиной побегать. Кровь быстрее ходит. Геморрой позднее появляется.

– Дядя! Это не смешно.

– Конечно, дорогой. Геморрой – это совсем не смешно. Вот доживешь до моих лет и сам прочувствуешь. Если доживешь. Что с этой историей делать будешь?

Неудобный вопрос, на какие дядюшка был мастером. И у Кайя отмолчаться не выйдет.

– Пока не знаю. Ничего, наверное. Она жива. И цела. А лишний шум сейчас ни к чему.

– Ну да, ну да…

– Ты не согласен?

Камушек закачался, и вся башня заплясала, но продолжала держаться, словно скрепленная потайным стержнем. Впрочем, от дядюшки всего можно было ждать.

– Самодурства тебе не хватает, дорогой мой. Все-то ты со всеми в мире жить хочешь. А повесил бы пару-тройку лишних людишек, глядишь, другие и присмирели бы. Думать бы стали…

– Закон…

– Закон – это ты. И пока ездят на тебе, ездят и на законе. Сегодня твоя жена взяла и “потерялась”, а завтра, глядишь, и вовсе несчастный случай приключился. Это я к примеру…

– Не приключится.

– Ну кончено, не приключится. Я же здесь. Присмотрю… присмотрюсь заодно.

Магнус разом потерял интерес к башне, и камешки посыпались на пол.

– Проголодался я что-то. Составишь компанию старику? Заодно уж расскажешь толком, чего вы тут натворить успели. Мало, ох, мало я вас порол…

– Ты нас вообще не порол.

– Да? – удивился Магнус. – Надо же, какое упущение. Вот и сказывается теперь.

Он заковылял, прихрамывая сразу на обе ноги. Некогда переломанные, они так и не срослись нормально и теперь Магнуса мучили боли, особенно на перемену погоды. Надо сказать, что вид Магнус имел самый потешный. Широкие плечи его прогибались словно не в силах были вынести тяжесть рук. Спина перекашивалась на одну сторону – время от времени Магнус забывал, на какую именно. Он носил неизменно яркие сюртуки и высокие шляпы, утверждая, что они добавляют ему значительности. А вот от тростей отказывался, пусть бы и самых дорогих, утверждая, что пока живой, будет ходить сам.

На лице Магнуса навсегда застыло выражение безумного веселья. Лысину его, разраставшуюся из года в год, портили пучки волос, торчащих ветвями дикого колючника. Рыжие брови срастались над переносицей, а редкая бороденка всегда пребывала в состоянии беспорядка. Он и сейчас мял, теребил и выдергивал кучерявые волоски.

Во время спуска Магнус молчал, лишь нервное подергивание пальцев выдавало в нем движение мысли. И Кайя не мешал. Он знал, что дядюшка заговорит тогда, когда сочтет нужным говорить.

– Помнится, ты мне написал, что не знаешь, можно ли теперь доверять Урфину… – Магнус открыл рот ровно тогда, когда подъемник остановился.

Нижние этажи замка были прорублены в скале. Прорублены давно и частью забыты. Многие из старых ходов Кайя велел заложить камнем, иные обвалились сами, но были и третьи, сохранившие подобие жизни. Молчаливый раб в темном одеянии – тень из теней – ждал у подъемника. Здесь начинались владения Магнуса Дохерти, и Кайя не мог бы определенно сказать, сколь далеко они распростирались.

– И каков ответ?

– Ну… если бы он пошел навстречу твоему безумному желанию и заключил договор с той неживой девкой, я бы сказал, что – нет.

– То есть эта его выходка – доказательство?

Магнус преобразился. Его хромота уменьшилась, а спина распрямилась, и даже выражение лица стало другим.

– Отсутствие доказательств неверности не является доказательством верности. Учи тебя, учи, а все без толку.

Раб остановился у двери, перетянутой двумя железными полосами. Впрочем, дверь стояла давно, полосы изрядно проржавели, а дерево рассохлось. Но и это, как многое другое, было обманом. Кайя знал, что под слоем гнили лежит каменный дуб, а ржавчина – вовсе не ржавчина, но умелый рисунок. Зачем он был нужен? Магнусу захотелось.

– Сам-то ты ему веришь? – Магнус принял факел и жестом отослал раба.

– Верю.

– Вот! И верь. Понял?

– Нет.

– Ты или веришь, или проверяешь. Если проверяешь, то уже не веришь. А без веры какая дружба? Был друг да весь вышел… а если не вышел, то и ладно, то и радуйся.

Покои Магнуса были невелики и скудно обставлены. Он мог бы выбрать любые, но утверждал, что выбрал именно те, которые ему по вкусу. Пожалуй, единственной его уступкой Кайя стали ковры, укрывшие и пол, и стены, и даже потолок. Они и еще огромный камин хоть как-то спасали от холода и сырости.

– Присаживайся, племянничек… вот на тот стульчик присаживайся. Его точно не сломаешь. А к остальным я привык, да…

Почти все пространство комнаты занимал стол. Сделанный из цельного спила, он был отшлифован и покрыт лаком, чей состав так и остался секретом тишасских мастеров. Стол, несмотря на прожитые годы – а было ему втрое больше, чем Магнусу – сохранил яркий блеск и янтарный, желтоватый отлив древесины. На столе, впрочем, как обычно, стояли блюда. Были здесь и перепелки, тушеные в меду. И морские ежи, и устрицы на большом блюде со льдом, и фазаны, зажаренные целиком и украшенные перьями. Сладкие булочки с начинкой из соловьиных язычков, длинный осетр, запеченный целиком, щучьи щеки и многое другое. Магнус Дохерти любил поесть, утверждая, что из всех радостей ему доступна лишь эта, а значит, нет смысла в ней себя ограничивать.

– А то, что он говорил про… леди Лоу.

– Леди, леди… мой братец, чтоб ему икалось, крепко перестарался с твоим воспитанием.

– Так значит…

– Съешь лучше перепелочку, а то бледненький вон какой. Занятная птица эта твоя леди. Из тех, что на падаль летят, да и раненых добить не брезгуют. Но ты не волнуйся, я бы этого брака точно не допустил.

Магнус подвинул к себе блюдо с бобровым хвостом, тушеным в цветном соусе. Ел он руками, вытирая пальцы о кружевные манжеты, по внешнему виду которых можно было сказать, что использовались в качестве платка они не единожды.

– А нынешняя, говорят, добрая. Лошадку вон пожалела. Историю рассказала. Презанятную историю… жаль, не с начала слушал. Может, перескажет, если попрошу? Откуда только знает… и умеет… что она вообще знает и умеет? Родители кто? Занималась чем? Небось, постеснялся спрашивать?

Магнус ловко расколол морского ежа, и ложечкой принялся вычерпывать икру.

– Ну и что мне делать? – поинтересовался Кайя.

– Мальчик мой, не позорь семью. В твоем возрасте уже пора бы знать, что с женой делают.

– Дядя!

– Что?

– Ничего.

– Вот и правильно. Ты ешь, ешь. Вот еще севрюжьи спинки попробуй. С чесночком.

Сопротивляться дядиному гостеприимству было бессмысленно, ко всему Кайя действительно проголодался.

– Вот поешь и пойдем работать… клиент ждет. Клиенту оно и полезно, но передерживать тоже не стоит. Мало ли, какие мыслишки в голову взбредут. Выколачивай потом.

Клиентов, как привык выражаться дядюшка, было двое. Один висел на дыбе и уже мало походил на человека. Он и кричать-то не мог, лишь слабо дергался, когда палач тыкал в него раскаленным прутом. Зато второй, довольно молодой парень, был цел, невредим и изрядно бледен. Он с трудом сдерживал крик, словно пытали его.

– Знакомься, племянничек, это Дункан. Дункан – это мой племянник. Ты его, наверное, видел. И даже стрелял… нехорошо, Дункан. Родственников у меня мало. Берегу. Переживаю.

Руки Дункана были свободны, как и ноги.

– Я… я не нарочно!

– Конечно, дорогой, не нарочно. И поэтому ты сидишь, а он вот, – Магнус указал на стену. – Он висит. Но если разговор не заладится, то и ты повиснешь. Кушать хочешь?

– Н-нет.

– А пить? На вот, выпей отварчика. Полегчает. Хорошие травки. От нервов помогают. От бессонницы… от дурости, если ее не слишком много.

Магнус сам налил из глиняного кувшина, и пленник не посмел отказать. Пил он большими глотками, давясь и кашляя. В камере остро, терпко пахло кровью, железом и огнем.

Эхо чужой боли Кайя привычно глушил.

– Выпил? Молодец. Сейчас мы быстренько поговорим, и все закончится. Правда, Дункан? Кайя, не стой, тебя слишком много. Дункан у нас славный малый. Это он купцов порезал. И ту деревеньку подпалил, за которую ты так испереживался. Доблесть показывал, дурачок. Но всецело осознал совершенные ошибки и готов оказать содействие.

Дункан облизал искусанные до крови губы и, бросив взгляд на стену, заговорил.

– П-порох… его н-не готовили. Его привозили. Отец собирался сам, но не успел. Селитру купил. И серу тоже. Не успел…

– Мортиры? – Кайя не любил это место, но вынужден был признать, что методы дядюшки весьма эффективны. А жалость… вряд ли те, кто попадал в подвалы Магнуса Дохерти, стоили жалости.

– Т-тоже п-привозили. Н-но обещали человека дать, который знает, как их делать.

– Не дали?

– Н-нет. В-велели тихо сидеть. Ждать.

– Чего?

Дункан заерзал на месте.

– Не молчи, дорогой, – поторопил его Магнус. – Не надо делать себе больно.

– Б-будет б-большая война. Фризия жива. И люди помнят. Скоро будут готовы. Есть руки, но не хватает оружия. Если оружие дать, то в каждом протекторате вспыхнет восстание. Не одно восстание! Протекторов на всех не хватит! И вы… вы тоже сдохнете! В муках!

– Конечно, – Магнус похлопал Дункана по плечу. – Все мы когда-нибудь сдохнем. А вот остальное любопытно. Кто доставлял порох?

– Ч-человек… я не знаю! Я правда не знаю! Отец встречал! А я… я только издали видел. И не разглядел.

– Жалость какая.

– Он… он…

– Что? – Магнус наклонился к пленному, но тот вдруг отшатнулся и, вытянув руку, взвизгнул.

– Вот он!

Кайя развернулся к двери. Заперта. Никто не входил. Никто не выходил. Факелы горят ровно, и тени спокойны.

– Ло… лов…т-те… – Дункан рванул воротник. И серебряные пуговки, надо полагать, взятые среди другой добычи каравана, посыпались на грязный пол. Лицо пленника посерело, глаза закатились.

– Вот ведь, – Магнус, склонившись над мертвецом, оттянул веко. – Эй ты, подойди.

Палач вернул прут на жаровню и подошел.

– Кто-нибудь заходил?

Палач после недолгого раздумья ткнул себя в грудь.

– Что-нибудь приносил?

Кивок. И палец, указавший на кувшин. Травяной отвар, которым дядюшка потчевал каждого своего клиента, считая, что это способствует установлению взаимопонимания, выглядел обыкновенно. А вот на вкус слегка горчил.

Черный корень. Редкостная дрянь. И довольно редкая. Дорогая.

– А брал где? – Магнус явно раздумывал над тем, не подкупили ли палача. Тот пожал плечами и нарисовал в воздухе знак, который Магнус истолковал по-своему.

– Похоже, пора мне менять привычки. Это же надо было так опростоволоситься. Старею я, старею…

Кайя переступил через мертвеца и подошел ко второму пленнику. Он был жив и в умелых дядюшкиных руках мог бы долго сохранять некое подобие жизни. В представлении Магнуса это было справедливо. Но Кайя приподнял обожженный подбородок и, положив пальцы на шею, сдавил. Шея хрустнула.

Это была легкая смерть.

– Мавр, – сказал дядюшка. – Как есть мавр… добрый чересчур. Что делать будешь, когда меня не станет?

– Не знаю, – честно ответил Кайя.

Глава 16. Лошади и тигры

Мои мама и папа во Франции познакомились. Он по Парижу шел и круассан ел, а она чужие франки потеряла и собиралась на себя руки наложить. Он ее в кафе отвел. Абсента попить. Через семь месяцев я родился. А потом все умерли, а я в клинику лег, на анализы, на восемь лет.

Краткая история чьей-то жизни, сохранившаяся среди записок дядюшки Магнуса ввиду полной неправдоподобности и потешности.

Утро.

Свет пробивается сквозь витраж, расплескивая по полу разноцветные лужи. В детстве мы строили замки из песка, а в окна вставляли осколки бутылок. И наши замки, кривоватые, ненадежные, сияли всеми цветами радуги.

Было хорошо.

Не стоит вспоминать. От воспоминаний только головная боль. И Гленна появляется вовремя: снова все как раньше. Почти как раньше. Но сейчас люди бояться на меня смотреть. Неслышны, невидимы. Тени, а не люди. Не хочу думать об этом.

Сегодня я – кукла. Позволяю себя одевать, расчесывать, и только от пудры с румянами отказываюсь. Пожалуй, я достаточно бледна.

Меня провожают, если не сказать – конвоируют.

Двери, двери… эхо собственных шагов заставляет морщиться. И ладонь зудит. Вчера тоже чесалась, но не так сильно. Леди не расчесывают руки. Ну или хотя бы делают это незаметно, притворяясь, что разглаживают несуществующую складку на юбке. Шитье достаточно жесткое, чтобы почесать.

– Леди Изольда Дохерти! – орут над ухом, прежде, чем распахнуть дверь.

Наша Светлость.

Надо улыбнуться и сделать вид, что все хорошо. К обеду и вправду станет хорошо, я привыкла уже. А сейчас притворюсь. Леди ведь часто притворяются.

Потолок стеклянный, и кружевные тени рам ложатся поверх мраморного пола причудливым узором. Я любуюсь им секунду или две, достаточно долго, чтобы собраться с мыслями.

Ах да, реверанс…

– Что случилось, птичка моя? – вопрос этот задал не Кайя. Их Светлости вообще не было в гостиной. Зато присутствовал старичок самого жизнерадостного вида. – Бледна, бледна… ни кровиночки на лице!

Рыжеволосый и рыжеглазый. Родственник?

Я не расположена сегодня к знакомству с родственниками. Но старичок улыбался так искренне, что не ответить ему улыбкой было невозможно. Широкоплечий, с непропорционально длинными руками, он передвигался с какой-то обезьяньей ловкостью. И оказавшись рядом со мной, взял за руки.

– И рученьки холодные, – вздохнул он с непритворным огорчением. – Неужели мой племянничек так тебя напугал?

Племянник? Дядюшка, значит.

– Нет.

– От и хорошо. Не пугайся. Чего его бояться? Ворчал, небось? Это он умеет. Только это и умеет, – старичок подмигнул мне сначала левым, потом правым глазом. И вид у него сделался лукаво-разбойный. – Ну, будем знакомиться? Я – Магнус Дохерти, но можешь называть меня дядюшкой Магнусом. Или просто дядюшкой.

– Изольда.

Дядюшка Магнус обошел меня с одной стороны, с другой, осматривая куда как внимательно. Удивительное дело – обидно не было, уж больно восхищенным был взгляд его. На меня никогда и никто так не смотрел. И даже если дядюшка притворялся – а в этом я почти не сомневалась – все равно приятно.

– Ну, пойдем, птичка моя. Ты прямо дрожишь вся. А худенькая какая! Не заболела ли ты?

– Нет. Сон плохой.

– Сон… всем снятся плохие сны. Но это только сны, – дядюшка Магнус усадил меня за стол – длинный такой стол, разделявший комнату пополам. Сам же уселся рядом, чересчур даже рядом. – Скушай булочку. И меда возьми. Мед – лучшее лекарство от ночных кошмаров.

Он протянул мне разрезанную пополам булочку и сам же полил медом. Щедро так полил.

– Простите, а где… Их Светлость.

– Наша здесь. Ваша тоже. А Их Светлость, – дядюшка Магнус фыркнул, – где-то бродят. Небось, вчерашний день ищут. Найдут и вернутся. А не вернутся, так разве ж нам плохо?

Отнюдь, и даже хорошо, головная боль отступила и слабость тоже. Но как-то неудобно начинать без Кайя. И пусть дядюшка Магнус – милейшее существо, но…

– Ну вот и закручинилась, ласточка. Улыбнись. Женщина должна улыбаться. Моя жена вот улыбалась всегда. И мне на сердце становилось радостно.

– А ваша жена…

– Умерла. Давно, ласточка, очень давно.

– Мне жаль.

Я не знала его жену, да и с самим дядюшкой едва-едва знакома, но мне действительно жаль.

– Все прошло. Но как гляну на нынешних девиц, которые все, что чахоточные, так ее и вспоминаю. Ты улыбайся. Пой, птичка, всем назло. Пусть оглохнут.

Ну, если я запою, то да, оглохнут. Но дядюшка совсем не то имел в виду.

– Я и племянничку это говорил…

Наверное, не следовало поминать Их Светлость вслух, потому как дальняя дверь распахнулась, и в комнату быстрым шагом вошел Кайя. Похоже, поиски вчерашнего дня привели к совсем иному результату, нежели предполагал дядюшка Магнус.

– Дядя!

От этого голоса задрожали бокалы. А янтарная капля меда, добравшаяся до края булки, покончила с жизнью, ступив за край.

– Что, дорогой?

– Дядя, ты… мне сказали, что ты срочно желаешь меня видеть… там… – от избытка чувств слова у Кайя закончились, и он махнул рукой в сторону двери. – А ты здесь с…

– С твоей женой разговариваю.

– О чем?

Надо же, какие мы подозрительные поутру. Вопрос, кому из нас двоих он не доверяет. Дядюшка Магнус вытер пальцы о манжеты и спокойно, с достоинством, ответил.

– Рассказываю вот, как вы с Урфином ходили на тигров охотиться.

– Дядя!

– Уж не тетя точно. Но ты сам дорасскажи. А я пойду. Дела, моя ласточка, дела. Заглядывай, если вдруг соскучишься по старику. Или просто заглядывай.

Дядюшка поцеловал мне руку, снова подмигнул поочередно правым и левым глазом, а потом как-то слишком уж быстро ушел.

И мы остались вдвоем.

– Доброго утра вам, леди Изольда, – эмоции схлынули, и децибел в голосе Кайя убавилось.

– И вам тоже.

– Мой дядя вас не напугал?

А должен был?

– Он милый, – сказала я, разглядывая Кайя. Сегодня он не похож на себя вчерашнего, и тем более позавчерашнего, который был мне симпатичнее всего. Нынешний же был слишком… лордом.

Гранитная скала в парчовом камзоле. И взгляд такой же, каменный, равнодушный. Таким взглядом только квашеную капусту и придавливать.

Сразу захотелось сделать гадость.

– Я рад, что у вас сложилось подобное впечатление, – Кайя занял место по другую сторону стола. Дежавю, но с другой интонацией. И этот стол слишком велик для двоих, не располагает к доверительной беседе. Я начинаю ощущать собственную незначительность. – Я привязан к дяде. Магнус – единственный мой родственник.

То есть, внезапного прибытия свекрови мне опасаться не следует?

И получается, что Кайя – тоже сирота?

Ага. Сиротинушка. Полтора центнера печали.

Что-то не выходит у меня сегодня ему сочувствовать. А желание сделать гадость крепнет с каждой секундой. И похоже, не у меня одной.

– Леди Изольда, – торжественным тоном произнес Кайя. – Сегодня вы выглядите куда более подобающим леди образом. Чистое платье вам очень к лицу.

Это комплимент или мне изысканно нахамили?

– Спасибо. Я стараюсь.

Ну вот, очередная пауза, которую не представляю, чем заполнить. Молча считаю звенья на массивной золотой цепи Кайя. Звенья украшены крупными рубинами, но камни обработаны грубо и выглядят скорее кусками стекла, которое просто впаяли в золото.

– Свадьба состоится осенью. Мне сказали, что два месяца – приемлемый срок.

Для чего или кого? И вообще, я как-то запуталась. Мы вроде бы женаты? У меня и документ имеется. Нет, я не против свадьбы. Шампанское там, карета и лепестки роз… это мило, но вот определенности несколько не хватает.

– Брак, заключенный по доверенности, является предварительным соглашением, – соизволил пояснить Кайя. Он сидел прямо, неподвижно, как памятник себе. – Свадьба же…

– Соглашение окончательное.

После которого выданный на руки муж обмену и возврату не подлежит.

– Именно.

То есть, он мой муж, но не совсем еще муж, потому что совсем даже пока не муж. Бюрократы несчастные. А Кайя мог бы и посоветоваться насчет даты. Может, у меня предубеждения и вообще я осень не люблю…

– Касательно вчерашнего инцидента…

Что у него за манера говорит, не глядя на собеседника? И пальцами по столу тарабанить. Я вот от этого “тык-тык-тык” нервничать начинаю.