Текст книги "Изольда Великолепная. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Карина Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 88 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

Случится давка.

Добавить ярости, и люди обезумеют. У многих с собой ножи. Сойдут и камни. Палки. Зубы тоже. Алое безумие – хороший подарок на испорченную свадьбу.

Нельзя. Не сейчас. Изольда может пострадать.

Она сидела прямо, глядя поверх конской головы и, казалось, не замечая ничего и никого. Урфин и Сержант держали щиты, верхние края которых почти смыкались над головой Изольды.

И сами щиты, и плащи, и доспех были покрыты темной смердящей жижей.

– Она цела, – сказал Урфин и, уронив-таки щит, схватился за плечо.

Сколько он его нес? Долго. И на чистом упрямстве. Спасибо Кайя потом скажет, когда сумеет говорить. Если сумеет. Он снял Изольду с седла.

Легкая. Невесомая почти. И хрупкая.

Как можно было с ней так обойтись?

– Нет, Кайя, – теплые пальцы коснулись щек. – Не надо. Я не знаю, что ты хочешь сделать, но не надо. Пожалуйста.

Иза гладила щеки, нос, лоб, стирая ярость, словно грязь. А Кайя только и думал о том, чтобы не уронить. Не потерять.

Не обезуметь.

Глава 34. Один плюс много

Воздержание не проходит бесследно. У одних появляются прыщи, у других – законы об охране нравственности.

Размышления о жизни дядюшки Магнуса.

Я прекрасно осознавала, что если заслон прорвут, то смерть моя будет быстра и довольно мучительна. Что Гнев увязнет, а со мной, скорее всего, погибнут Урфин и Сержант: два рыцаря – слишком мало, чтобы сдержать толпу. Стража предпочтет слиться с людским потоком, нежели ему противостоять…

Благородные дамы благоразумно отстали…

И скорее всего, мы не дойдем.

Но мы шли. Я сидела, глядя перед собой, желая и ослепнуть, и оглохнуть, а лучше – оказаться в уютном подземелье и никогда больше его не покидать. Наступившая вдруг тишина оглушила.

Кайя шел. Один.

Ни брони.

Ни оружия.

Но то, что его окружало… я видела это – черное и алое, смешавшееся в безумной связи огня и ветра. Воздух вязкий. Сердце метрономом отсчитывает время. Люди пятятся, медленно-медленно. И слышу плач, от которого становится не по себе.

– Останови его, – шепчет Урфин прежде, чем уронить щит. И Сержант свой отбросил. Я только сейчас сообразила, насколько им было тяжело.

Остановить?

Иначе как на той картине. Город сломанных домов и люди в огне. Нельзя, чтобы это, чем бы оно ни было, сорвалось с поводка.

Кайя себе не простит.

И мне тоже.

Он сгреб меня в охапку, сдавив так, что еще немного и кости затрещат. Взгляд совершенно безумный. Что мне делать? Только и могу просить.

Я и просила, надеясь, что буду услышана.

– Пожалуйста… – я уткнулась в раскаленную шею, понимая, что еще немного и зареву от бессилия.

– Не надо, – бормочет Кайя. – Я уже… нормальный.

Вижу. Темнота отступает, и красное тоже. Он зол, но злость эта – обыкновенная, человеческая. И глобальные разрушения отменяются.

– Ты сильно меня испугалась?

– Тебя – нет. За тебя – да.

И за себя тоже. Не потому, что Кайя причинит мне вред, но просто… я вряд ли смогу без него.

– Ты еще не передумала выходить за меня? – Кайя слегка ослабил хватку, наверное, поняв, что сбегать я не собираюсь, да и желающий оскорбить Нашу Светлость в присутствии Их Светлости не наблюдается. И в чем-то я понимаю: близость войны как-то резко градус благоразумия подымает.

– Нет, если ты сам…

Он мотнул головой и повернулся к Урфину.

– Приведите себя в порядок. Вы, леди…

Только сейчас я заметила полную женщину в простом сиреневом платье. Точнее, когда-то оно было сиреневым, но ныне представляло собой весьма печальное зрелище. И женщина была бледна, напугана, но держалась прямо.

– Как вас зовут?

– Леди Арианна Броккенвуд, – она присела в реверансе.

– Тайрон Броккенвуд ваш супруг?

– Да, Ваша Светлость.

– Очень достойный рыцарь. И верный вассал, – Кайя сказал это для меня, но женщина зарделась. Ее пальцы нервно терзали грязное кружево, но лишь это теперь выдавало испытываемое ею волнение. – Леди Арианна, я умоляю вас принять мои извинения по поводу сего происшествия.

Его слышали все. И толпа, вновь было ожившая, попятилась от оцепления. Впрочем, оцепление попятилось тоже, как понимаю, на всякий случай. Улица сразу стала шире.

– …обстоятельства которого будут расследованы. И позволить мне хоть как-то загладить свою вину…

Разве ты виноват?

Я хозяин. Я несу ответственность.

– Вы… вы не виноваты, Ваша Светлость.

Вот! И я о том же. Но Их Светлость определенно не настроены на возражения.

– …Север помнит песни.

Кайя понял, что именно она хотела сказать, а вот я в очередной раз ощутила себя чужой.

– Урфин, пожалуйста, проводи леди Арианну в…

– Мы во дворе остановились, – подсказала она, розовея. – У ворот. Я… я сама найду дорогу.

Ну уж нет, от моего заботливого супруга так просто не уйдешь. Да и согласна я с тем, что негоже бросать леди Арианну на произвол судьбы. Урфин с Кайя переглянулись, и Урфин едва заметно кивнул: мол, все будет в лучшем виде.

– Думаю, в моих апартаментах вашей семье будет куда комфортней, – Урфин подал руку и подвел бедную женщину к коню. – Там тепло. Просторно. И вид из окна хороший.

– Но… это неудобно!

– Ой, поверьте, очень даже удобно, поскольку в отличие от Их Светлости, я ценю комфорт. У меня даже кресла мягкие имеются. И еще надо найти вам платье, достойное столь прекрасной дамы… – он посадил совершенно растерявшуюся леди в седло. Гнев отнесся к смене всадницы с философским спокойствием. Сержант поднял оба щита. Один он закинул на плечо, помяв изгвазданный плащ. Второй держал в руке.

– Полдень скоро, – сказал он, потирая свободной рукой шею. – Хорошее время для свадьбы.

Все получилось не совсем так, как планировал Юго, но тоже очень интересно.

Кайя Дохерти сдержался!

А ведь малости не хватило… Юго было бы интересно посмотреть. В Хаоте он многое о местных лэрдах слышал, но слышать – одно, а видеть – другое.

Чувствовать – третье.

Это походило на зимний шторм, который предупреждает о появлении редкими уколами молний и голосом далекого грома. Потрескиванием седого льда и снежной мутью.

Юго нравилось слушать шторм.

Он ложился на снег, подставляя ветру лицо и руки, позволяя опалять кожу, потому что только так не ощущал боли. Ему бы пригодился шторм здесь, но Кайя Дохерти сдержался.

И Юго чувствовал себя обманутым. Чем дальше, тем сильнее становилось разочарование. И палец на спусковом крючке дрожал – такого не случалось прежде. Юго убрал винтовку.

Ничего. Впереди целая неделя.

Юго постарается, чтобы Их Светлость не заскучали.

Помост возвышался над толпой. Он был нарядным – шелка, ленты, цветы – и в то же время отвратительно ненадежным. Мое воображение рисовало картины одну другой мрачнее. Вот доски трещат под совокупным весом высокого совета. Или толпа, потеряв остатки разума – хотя не уверена, что можно терять то, чего нет – напирает и сносит золотую цепь стражи. Или Кайя, вновь помрачневший, срывается на людей… в общем, невеселая у меня получалась свадьба.

Орали рога. Выли волынки. И дробный стрекот барабанов испытывал нервы на прочность.

Дыши глубже, Изольда.

Кайя поднял руку, и музыка – если это можно назвать музыкой – оборвалась.

Стало тихо-тихо.

– Леди Изольда. Моя жена.

Плащ мой беззвучно соскользнул с плеч. И тишина изменилась. Я слышала их, через Кайя или собственное больное воображение, но слышала. Удивление. Неприязнь, которую объяснить была не в состоянии. Презрение.

Я не похожа на леди в их представлении, в этом все дело.

Но они ведь привыкнут?

– Ее слово – это мое слово…

Кайя положил руки на плечи. Тепло. Горячо даже. И пока он рядом, я выдержу эти взгляды и эту необъяснимую ко мне ненависть.

– Уважение к ней – уважение ко мне. Кто же посягнет на ее жизнь, честь и достоинство, будет признан виновным в измене.

Кратко и доходчиво. Даже я прониклась.

Кайя не накрыл меня своим плащом – он меня в него укутал. И дальше что? Я забыла, что дальше… кажется, я должна преклонить колени… одно или два? Или вообще ниц пасть, лбом о помост биясь?

Ноги подкосились сами, и я убедилась, что у плаща есть одно несомненное преимущество – он мягкий. Надеюсь, говорить ничего не придется…

Не пришлось.

Кайя подали корону, ту самую, из подземелий. И бремя власти в золотом эквиваленте легло на мою голову. Плечам тоже досталось – широкая золотая цепь с крупными каменьями весила килограмма три-четыре. А про цепь меня не предупреждали! Право слово, мне кольца как-то привычней.

Заодно хотелось бы узнать, как долго предстоит изображать из себя покорную деву.

Недолго. Кайя не стал поднимать меня. Он опустился на колени и, наклонившись ко мне, прошептал:

– Прости.

А потом поцеловал.

Перед всеми.

Советом, лордами, леди, толпой, которая застыла в неодобрительном молчании… а и плевать.

Юго едва не застонал от разочарования.

Ну как дети малые, ей богу!

Вторая ошибка за день.

С женщины спрос невелик: она чужая и чужой себя показала. Но Дохерти должен был понимать, чего творит. Здешний закостенелый мирок не примет всерьез мужчину, который становится на колени перед женщиной. Да и еще целует ее прилюдно.

Слабость и разврат в одном флаконе.

Или это побочный эффект такой? Глобальные изменения психики не возможны без нарушения адекватности восприятия?

Хотя, конечно, очаровательно… невероятно очаровательно.

Юго всплакнул бы от умиления, когда б умел плакать.

Я как-то смутно запомнила возвращение в Замок. Только то, что сидела на лошади, габаритами не уступающей Гневу, прижимаясь спиной к Их Светлости, которые в свою очередь держали меня крепко. Захочешь вырваться – не вырвешься.

Я не хотела.

Впервые за день мне было спокойно и хорошо. Надежно.

– Все в порядке? – Кайя задавал этот вопрос каждые две минуты. И ответ, что да, все просто замечательно, его не убеждал.

Слева ехал лорд-канцлер на узкомордом жеребце соловой масти. Справа держался Магнус, странно задумчивый и, сказала бы, недовольный.

– Ваша Светлость, – лорд-канцлер решился обратиться лишь, когда впереди показались ворота в Верхний Замок. – Вы поступили крайне неосмотрительно.

– Когда? – поинтересовался Кайя.

Судя по взгляду любезного мормэра Кормака, тогда, когда решил взять меня в жены.

– Позвольте совет. Никто не воспримет вашу жену как леди, если вы сами будете обращаться с ней, как с портовой девкой.

Я успела схватить Кайя за рукав. Ну что ж он у меня нервный-то такой? Должен был бы уже шкуру нарастить, привыкнуть к непроизвольным разливам яда.

Лорд-канцлер благоразумно придержал лошадь, а Магнус нарушил молчание:

– Он зол. И он прав, племянничек. Сегодня был не лучший момент. Прости уж, что так говорю, но… люди не любят, когда действительность не соответствует их ожиданиям. Что на тебя нашло?

Я знаю, что. Ему было больно из-за того, что у нас такая свадьба. Люди не приняли меня. А Кайя едва не уничтожил город. И в его восприятии все переплетается, но вывод однозначен: Кайя виноват.

Переубедить не выйдет.

И глядя на него снизу вверх – в поле зрения разрисованная мураной шея и мощный подбородок – я повторяю про себя уже поднадоевшую мантру: все хорошо. И зарабатываю еще один поцелуй – в макушку.

…когда распорядитель повел Тиссу к верхнему столу, она поняла, что произошла ошибка. Ее место не здесь, а у самых дверей! Она попыталась было донести это до распорядителя, но он, выслушав Тиссу со всем возможным вниманием, покачал головой.

– Ошибки нет, леди.

А потом она увидела тана Акли.

– Это… это вы?

– Конечно, я, милая леди. Вы ждали кого-то еще? – он откровенно смеялся.

Все смеются над Тиссой, но этот смех особенно оскорбителен. И вообще не понятно, с чего это у тана такое хорошее настроение. Тисса слышала о том, что случилось…

…она вообще многое слышала за последние дни и не представляла себе, что с услышанным делать.

Конечно, Тисса не верила!

Леди Изольда милая. И добрая очень. Она ведь не отсюда родом и ничегошеньки не знает про мир. И нельзя ее за это называть так, как называли в тех желтых бумажках, которые появились во дворце… там и про тана было.

И про Их Светлость тоже… а главное, что другие верили. Читали. И даже леди Льялл, утверждавшая, что истинно благородная дама стоит выше сплетен. Но ведь Тисса сама видела, как леди Льялл прячет желтый листочек в рукаве!

– Леди, я, безусловно, прекрасен, но ваш пламенный взгляд может вызвать неудобное внимание, – тан Акли поклонился – как у него выходит так издевательски кланяться? – и подал руку. – Присаживайтесь. Знакомьтесь. Это – леди Арианна. Она северянка… чудесная женщина широкой души. Дает мудрые советы.

Леди Арианна к огромному облегчению Тиссы – от тана следовало ожидать любой подлости – оказалась степенной дамой. Ее наряд был роскошен, и леди то и дело трогала кружевной воротник, расшитый крохотными гранатами, словно опасаясь, что эти гранаты вдруг исчезнут.

– И лорд Тайрон Броккенвуд, которому я весьма обязан…

Массивный мужлан с исшрамленным лицом. Одет просто и, можно сказать, бедно. Он кивнул и отвернулся. Как невежливо!

Этим людям тоже было не место за верхним столом.

Сейчас распорядитель разберется и выгонит всех. Будет стыдно.

Но гостей рассаживали, и никто не делал попыток изгнать Тиссу. Она осматривалась, стараясь держаться тихо и скромно, как учила леди Льялл. О Ушедший! Ну за что Тиссе такое наказание? Здесь же весь высший свет собрался! И получается, что Тисса сидит к Их Светлости ближе, чем лорд-канцлер и лорд-казначей! Что про нее подумают?

Понятно: Тисса – наглая выскочка, которая позабыла о приличиях.

– Леди, не надо в обморок падать, – попросил тан Акли, отстраняясь. – Я вас не съем. И даже не покусаю. Улыбнитесь. Улыбка у вас очаровательная.

Очередная гадость. Все знают, что Тисса не умеет улыбаться. У нее зубы видны! А леди улыбается лишь губами! Дает намек и все! А Тисса скалится, как кобыла.

И надо было напоминать об этом?

– Если вы… вы и дальше собираетесь издеваться надо мной… то я на вас это выверну, – Тисса указала на соусник. Мизинчиком, как учила леди Льялл.

– Радость моя, – шепотом ответил тан, наклоняясь как-то совсем близко, – сегодня на меня столько всего вывернули, что соус меня не испугает.

И вот как с ним разговаривать?

Тисса решила, что никак и повернулась к леди Арианне, которая почему-то смотрела на Тиссу с крайним неодобрением. Так ведь не Тисса первая начала!

– У вас чудесное платье, – сказала Тисса вежливо. Разговор следовало начинать с комплимента собеседнику. А платье и вправду было чудесным.

– А у вас – нет, – ответила не леди Арианна, но тан.

Угомонится он когда-нибудь?

Вряд ли сегодня.

– Насколько я знаю, вам выделяют деньги. Неужели Кайя настолько скуп, что их не хватает на нормальный наряд?

Тисса задохнулась от обиды. Ну зачем ему лезть в эти дела? Да, какие-то деньги выделялись. Леди Льялл не уставала повторять, что девочкам повезло – Их Светлость несказанно щедры. И денег хватает на проживание, еду, учебники и одежду.

У них есть все, что требуется леди. А желать большего – неучтиво.

– Тисса, – тан наклонился еще ближе, к самому уху, и заговорил очень тихо. Вроде бы и хорошо, что его никто больше не слышит, но и плохо. Вдруг подумают, что он говорит неприличное? А ведь так и подумают. – Сколько?

– Не ваше дело!

– Мое. И если не ответишь ты, то я спрошу у Кайя.

Спросит ведь. Вон как смотрит – зверем просто.

– Я… я не знаю.

– Понятно. Денег ты не видишь. Извини, пожалуйста, за грубость.

Тисса сглотнула ком в горле.

– Вы… вы же никому не скажете?

– Конечно, я скажу. Не сегодня, но завтра или послезавтра.

– Нет!

Он не понимает! Будет плохо! Тиссе, девочкам…

– Да, – он покачал головой и, неожиданно взял Тиссу за руку. От подобной наглости она онемела. – Прости, но здесь не только твои интересы. Моего друга обворовывают. Это первое. И второе – его репутацию мешают с грязью. Его долг – о вас заботиться. А из-за какой-то хитрой су… твари, он этот долг не исполняет.

– Не смейте ко мне прикасаться, – Тисса вырвала руку и вытерла о юбки. – Я вообще не с вами разговариваю.

Тан лишь вздохнул. На мгновенье Тиссе стало жаль этого ужасного человека, который совершенно не представляет, как себя вести в приличном обществе, но жалость она в себе подавила. С подобными ему надо вести себя строго. Иначе случится беда: так говорила леди Льялл.

Та самая, которая страшнее смерти.

– Милая, – леди Арианна поманила Тиссу пальцем и, когда та наклонилась, сказала. – Ты аккуратней с ним, а то сбежит ведь…

Вот была бы радость…

– …а такими женихами не разбрасываются…

Кто жених? Тан?!

– Он не… не мой жених. Я ему даже не нравлюсь!

Иначе, зачем бы он стал смеяться?

– Нравишься. Деточка, у меня два брата, четыре сына и муж. Поэтому верь, чему говорю. Нравишься. И если перестанешь хвостом крутить, будет тебе счастье.

– Нет!

От такого счастья Тисса в могилу сойдет во цвете лет.

– Я никогда за него замуж не выйду! Он права не имеет! – Тисса не знала, как еще донести до этой странной женщины, что не испытывает ни малейшего желания стать женой тана. – Он даже не настоящий рыцарь!

Леди Арианна рассмеялась. Смех был приятный, грудной. И зубы она не стеснялась показывать – на Севере, наверное, другие порядки.

– Зато мужик всамделишний, – ответила она, отсмеявшись. – Рыцарей ныне – что собак, а мужиков нормальных – раз, два и обчелся.

Безумные люди!

Юго скользил меж гостями, оставаясь незамеченным. Слишком уж эти люди были заняты собой.

Душно.

Зал достаточно велик, чтобы вместить всех. Но воздуха не хватает.

Пылают камины. И тысячи свечей убивают то малое, что поступает сквозь трубы воздуховодов. Юго ненавидит духоту. Ему плохо…

Плохо, плохо…

Шелестят веера в ручках дам. Взлетают платки кавалеров, прикрывая батистовыми крыльями испарину. Пудра на лицах вбирает пот. И навощенные парики сияют, что жучиные надкрылья.

Отвратительный мир!

Юго подмывает разбить окна, впустить ветер, пусть бы погасил проклятые свечи. Нельзя. Юго ловит на себе неодобрительный взгляд нанимателя и показывает в ответ язык.

Никто не видит Юго.

Никто не знает.

И не поймает.

Юго нет в этом мире. А кто есть?

Тот, кто ответит за все. В том числе и за раздражающее спокойствие Кайя Дохерти. В другой ситуации Юго восхитился бы: лэрдов и вправду делали на совесть. В другой ситуации Юго ломал бы лэрда медленно и с удовольствием, разбираясь в сложной системе ментальных предохранителей. В другой ситуации он, возможно, вообще предпочел бы прямой контакт на вскрытие.

Но сейчас ему было плохо.

Жарко.

Как-то иначе представляла я себе безудержное веселье свадебного пира.

Зал был удручающе огромен. Выбеленные стены со щитами и флагами. Узкие окна. И сотня изящных колонн, поддерживавших сводчатый потолок.

Шеренги столов. И люди, которые все просто изнывали от счастья за Наших Светлостей. Даже не будучи эмпатом – кстати, очень этому обстоятельству порадовалась – я чувствовала их настороженность и недовольство.

Кайя приходилось туго.

Он вновь замкнулся и помрачнел. Меня подмывало плюнуть на все приличия разом и увести мужа в какое-нибудь тихое, уединенное место. Вот неужели так сложно раз в жизни порадоваться за человека?

Нет, я понимаю, что вряд ли в глазах гостей являюсь поводом для радости, но… не во мне же дело.

– Не сердись, – Кайя сжимает мою руку. – Так всегда, когда людей много.

Я даже обнять его не могу, потому что так не принято. И отвечаю на прикосновение прикосновением.

– Яркая, – он все-таки улыбается. И злость моя уходит. – Никто из них не видит, насколько ты яркая. Они слепые.

И жестокие. Но я не должна думать об этом сейчас. У меня все-таки свадьба…

Наш с Кайя стол стоит на возвышении, не то для того, чтобы хозяевам было гостей видать, не то наоборот. Нашлось за ним место и могучей кучке уже в состоявшемся составе.

Магнус в темно-лиловом сюртуке строгого покроя. Неожиданно скромном и аккуратном. Манжеты рубашки чисты, да и сам он выглядит весьма солидно. Борода и та в косицу заплетена. Только улыбка прежняя, лукавая и, как мне кажется, счастливая.

Ингрид серьезна и, сказала бы, печальна. За меня переживает? Все еще не верит, что не все мужчины – сволочи?

Сержант, сменивший доспех на наряд в черных траурных тонах. И герб на груди – словно мишень. Он почти ничего не ест и не пьет, но с собравшихся в зале взгляда не сводит. Нехорошего такого. Тяжелого. Ждет нападения? Есть причины или скорее уж дань привычке?

Урфин, напротив, преисполнен незамутненного хмельного счастья, подозреваю, что источником его является Тисса, которой сия миссия весьма не по душе. Судя по выражению лица, девочка всерьез раздумывает над нанесением тяжких телесных повреждений. Даже интересно, что он ей такого сказал? Но если продолжит в том же духе, то серебряный кубок немалого веса вступится за девичью честь. И будет на завтрашнем турнире одним рыцарем меньше.

Впрочем, порой Урфин точно забывал о веселье и принимался шарить по залу взглядом.

Да, паранойя – она заразна.

Вот и Кайя велел убрать мою тарелку и кубок тоже. Он все пробует сам, а потом уже разрешает есть мне. Как-то сразу неуютно становится.

– Это мера предосторожности, – Кайя пытается скормить мне голубя, фаршированного перепелиными яйцами и травами. – На всякий случай.

– А если сам отравишься?

Смотрит на меня с умилением. Ну вот еще по голове погладь, заботливый ты мой.

– Яды меня не берут. Самое большее, что мне грозит – расстройство желудка. Хотя… это тоже было бы очень печально.

Воображение рисует занимательную картину предстоящей ночи. И Кайя, кажется, подсматривает – ну или я слишком уж громко думаю – но он сначала фыркает, медленно краснеет и ворчит.

– Нет, этого точно не будет!

Я надеюсь. Мы смотрим друг на друга и одновременно начинаем хохотать. Во многом это – нервный смех, но с ним уходит напряжение.

Гости шепчутся.

Завидуют, наверное.

Я замолкаю, лишь наткнувшись на преисполненный презрения взгляд. Леди Лоу сидит не так близко, чтобы испортить мне аппетит, но и не так далеко, чтобы не испортить вечер.

Черт бы побрал эту вседворцовую амнистию в честь великого дня…

Но среди фрейлин ее точно не будет!

А действо длится.

И длится, и длится…

Муравьиные вереницы слуг. Бочки вина. Горы еды.

Жареные лебеди, которых украшали перьями, и эти лебеди до отвращения походили на живых. Певчие птицы в меду. Заячьи почки. Огромные рыбины с высеребренной чешуей. Морские ежи в крохотных фарфоровых блюдах. Седло оленя. И жаркое из косули. Паштеты в ассортименте.

Улитки.

И полутонный бык, зажаренный целиком. Его так и внесли, на вертеле, точнее на толстом таком железном штыре, который закрепили на специальных крючьях.

Быка полагалось резать и раздавать гостям, причем исключительно мужского пола. Женскому полагались медовые лепешки из рук Нашей Светлости. В общем-то понятно: мальчиком острое и брутальное, девочкам – сладкое. До унисексуального свадебного торта здесь еще не додумались.

А может оно и к лучшему, что не додумались. Кайя, кромсающий быка с немалым профессионализмом – картина незабываемая. И ведь умудрился же как-то жиром не заляпаться. В отличие от Нашей Светлости, которой позорно не хватало сноровки. Оно и понятно, мы в первый раз замуж выходим, тем паче в столь экстремальной обстановке. А мед для кожи – полезно, но несколько несвоевременно.

И Кайя с самым серьезным видом целует руку, подбирая губами золотистые капли.

– Люблю сладкое.

Кажется, я краснею.

Все ведь снова смотрят. Все время смотрят. Ну и пусть себе.

Музыка меняет тональность. Становится резче, ритмичней. Люди встают из-за столов, и мне в этом чудится угроза. Я снова вижу толпу.

– Нет, Иза, нам всего-то надо перейти в другой зал, – Кайя не позволит случиться плохому. И мы идем, за нами выстраиваются гости согласно купленным билетам. Этакая человеческая гусеница. Хороводы водить станем? Я не против. Помнится, в детском саду было весело…

Новый зал отличается от предыдущего разве что отсутствием столов и наличием балюстрады. На балкончике – оркестр. Играют душевно, бодро, но танцевать Наша Светлость отказываются: не умеют.

Я пытаюсь объяснить это Кайя, но переорать музыку – задача непосильная. Да и выясняется, что танцев от меня не ждут. Вообще уже ничего не ждут, поскольку, доведя до противоположного конца зала, перепоручают фрейлинам. Девичий табун под мудрым руководством Ингрид прикрывают Сержант и Урфин. Их Сиятельство уже не сияют, но сосредоточены и даже нервны.

Нервозность передается мне.

Я позволяю увести себя, но на выходе все-таки оборачиваюсь. Как раз успеваю увидеть совершенный в исполнении реверанс леди Лоу перед моим мужем.

Вот тварь!

Глава 35. Один плюс один

Знаешь, потеря головы – это очень серьезная потеря!

…из случайных разговоров.

Кайя с трудом сдерживал смех: его никто и никогда не ревновал.

Раньше.

Нормальные люди не испытывают привязанности к чудовищам, пусть даже и полезным. И только Изольда способна вообразить себе, что Кайя нужен кому-то, кроме нее. Нужен, конечно, но не он сам, а скорее от него. Власть. Статус. Титул. Деньги. Возможности. Сотня вариантов, ранее казавшихся вполне естественными. Но больше ни один Кайя не устраивает.

– Вы не окажете мне честь, пригласив на танец? – поинтересовалась леди Лоу.

– Боюсь, что я слишком неуклюж.

Эта женщина закрыта на тысячу дверей и столько же замков, что, возможно, и к лучшему. В зале хватало темноты, и выносить этот гул, постоянный, назойливый, то нарастающий, то отступающий, чтобы дать передышку, было тяжело.

Но леди не принимала отказа.

– Прежде вы были не худшим партнером.

Что ей надо? Позлить Изу? Иза ушла… а если она всерьез расстроится? Надо было бы раньше объяснить, но Кайя не был уверен.

– Прежде, леди.

– То есть, теперь нашей дружбе наступил конец? – веер раскрывается на три четверти и описывает полукруг. И что это должно значить?

Что-то очень высокое и тонкое, недоступное пониманию Кайя. Как и желтые солнцецветы на корсаже. Надо бы Урфина спросить, он вроде бы этот язык вееров-цветов и жестов понимает.

– Леди, – Кайя надеялся, что говорит достаточно вежливо. – Боюсь, вы заблуждаетесь. Я точно знаю, кто мои друзья. И вас в их числе нет.

– Это печально…

– Скорее закономерно. Мне искренне жаль, если я оскорбил вас. Я хотел бы загладить вину…

– …вы знаете, как это сделать…

Нежный взгляд. Полуулыбка.

И те же запертые двери.

– …мое сердце всегда для вас открыто.

Будь сегодняшний день более спокойным, Кайя сдержался бы.

– Боюсь, не только для меня.

– Кто вам сказал такое? – какой искренне-оскорбленный тон. И веер вычерчивает очередной глубоко символичный вензель. Ну почему нельзя просто сказать все. Словами. – Ваша Светлость, при дворе полно завистников. Я стала жертвой клеветы. Вы должны покарать того, кто разрушил наше счастливое будущее!

Ее голос звенит, и те, кому случилось оказаться рядом, замирают. Завтра пойдет гулять новая свежая сплетня. И страшно подумать, какими подробностями обрастет эта и без того некрасивая сцена, которой бы быть не должно.

Одно не ясно: почему она решила, что может вести себя подобным образом?

– Леди, – Кайя наклонился, чтобы слышала лишь она. – Мы оба знаем, что будущее наше вряд ли было бы счастливым. Спокойным – возможно. При условии, что мы с вами нашли бы общий язык.

Возможно, она, наконец, поймет. И хорошо бы, чтоб не только она, но на это надеяться глупо. И леди Лоу закрывает веер. Она смотрит с почти сочувствием.

Они все здесь научились показывать эмоции.

Радость. Жалость. Злость. Ненастоящие. А Кайя, дурак этакий, верил, что так и надо.

– Знаете, вы очень изменились в последнее время, – сказала леди Лоу, не давая себе труда говорить тихо. – Я даже начинаю верить слухам…

– Каким именно?

– Тем, где говорят, что вас опоили…

Это что-то новенькое. Про шантаж Кайя уже слышал. Про собственную слабость тоже. Про внезапное безумие. А вот чтобы опоили – это впервые. Хотя версия вполне правдоподобная в глазах большинства, да и, если быть честным перед собой, почти правдивая.

– Тогда я жалею лишь об одном, – Кайя поклонился и поцеловал холодную руку. – Что меня не опоили раньше.

Двери нерушимы. Замки прочны. И злость ее – далекое-далекое эхо – призрачна. Неужели когда-то он всерьез раздумывал над тем, чтобы жениться на леди Лоу?

– Мне жаль вас, – сказала она, глядя равнодушно и без тени жалости в синих очах. – Над вами уже смеются. А скоро станут презирать. Вы явно не в себе, Ваша Светлость.

Наша Светлость злились.

Они уговаривали себя не беспокоиться, но вместо этого злились еще больше. А главное, злость приходилось прятать. И вместо того, чтобы швырнуть чем-нибудь тяжелым в стену во успокоение разбереженной души, я делала вид, что счастлива до изнеможения.

Нельзя же девочек разочаровывать. Они стараются.

Песню вот запели… грустную… и голоса такие еще, с надрывом.

Что-то там о тяжкой женской доле.

Не надо вслушиваться! Вот не надо было вслушиваться…

…про руки материнские ласковые, которые меня берегли, холили и лелеяли…

…про клетку, где меня заперли…

…про волю строгую отцовскую, что путь тяжкий напророчила из дома-то родного да в дальнюю сторону…

Этак я разрыдаюсь сейчас. А главное, действо-то идет по укорененному сценарию. Меня, с подвываниями и причитаниями – оглядываюсь на Урфина и вижу, что не только у меня тик нервный на почве фольклора начинается – ведут по лестнице, причем на каждую ступеньку роняют по зерну, красным выкрашенному.

А жизнь моя, согласно песне, становится все мрачней и мрачней.

Вот и супруг-деспот объявился. Душу мою терзает. В подземельях сырых томит, без света белого.

Я аж икать начинаю, главное, что в ритм.

А лестница тянется… песня длится.

Вот уж меня, разнесчастную, шпыняют всячески, куском хлеба попрекая. Работать заставляют с утра раннего и до ночи поздней. Встаю я раньше солнышка, а ложусь на небо звездное.

Так, не расплакаться!

Вон, Сержант уже рукавом глаза прикрывает. Урфин лицом окаменел, видимо, от осознания серьезности момента.

Наконец, лестница заканчивается. Но в коридоре слышимость даже лучше.

– Иза, – Ингрид серьезна, как баньши перед домом потенциального покойника, – вы должны заплакать.

Им недолго осталось. Вот моя краса тускнеет от непосильных физических нагрузок. Ибо работаю я в мужнином доме, аки проклятая. Овец стригу, шерсть чешу, пряжу пряду, потом тку, крою, шью… попутно рожаю детей, подымаю целину огорода, блюду порядок и честь… одной рукой жарю тефтели, другой – взбиваю сливки.

– Зачем? – я и вправду вот-вот разрыдаюсь. Ну есть у девушек талант страсти нагнетать.

– Невеста плачет в первый день свадьбы, чтобы потом всю жизнь замужем слезы не лить.

Аргумент, однако.

И на моменте, когда я ослабевшею рукой подношу к губам плошку с водой, а муж – скотина он, а не муж – приводит в дом новую жену, меня прорывает на слезы. Рыдаю от души. Очень мне мой светлый песенный образ жаль: героическая жизнь с печальным финалом. Как раз меня хоронят на берегу реки под вербой, чтоб дети мои разлюбимые не нашли и следочка могилы. И я там лежу тихо-тихо, как и приличная покойница, но лишь до тех пор, пока злая мачеха не начинает моих кровиночек на тот свет низводить.