Текст книги "В атмосфере любви"

Автор книги: Карен Темплтон-Берджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Алек был без очков, волосы растрепаны ветром. Темно-зеленый пуловер придавал его глазам цвет лесной чащи, в которой Гвин была не прочь заблудиться. Но он отверг ее. Пусть у нее нет денег, зато у нее есть гордость.

– Почему ты вернулся? – спросила она, не глядя на него и надеясь, что ее голос звучит равнодушно.

Прикусив нижнюю губу, она опасно вытянулась в сторону, чтобы захватить валиком возможно большую площадь стены, не передвигая лестницу.

– Мне стало скучно, – ответил он и добавил: – Сначала надо прокрасить кистью углы.

– Хочешь заняться этим? – Гвин повернулась, угрожающе направив на него валик.

– Не хочу. Но из эстетических соображений придется.

– Какая самоуверенность, – сказала Гвин, продолжая работать валиком.

Она не привыкла к физической работе, поэтому спина и руки у нее уже заныли. А еще оставались три стены – три больших стены, которые надо покрасить. Еще одна пара рук была бы очень кстати. Но Гвин ни в коем случае не собиралась признаваться в этом. Она бросила на Алека взгляд через плечо.

– Не знаю, следует ли позволять тебе принимать участие в этой работе. Здесь и сейчас. Тебе хватит пространства?

– Пространства? – переспросил он.

Краем глаза Гвин заметила, что он сделал шаг к лестнице.

– Да, пространства. Ты ведь говорил в среду вечером, перед отъездом, о необходимом пространстве.

– Ах, ты об этом, – услышала она его голос где-то в районе своего правого колена. Обеспокоенные глаза встретили ее беглый взгляд. – Все еще сердишься на меня?

Этого Гвин не ожидала. Она поспешно снова перевела взгляд на стену и принялась работать валиком изо всех сил.

– Я и не сердилась, Алек, – сказала она срывающимся голосом. Дрожь в голосе можно отнести на счет физической работы, успокоила себя Гвин. Она чувствовала, что Алек продолжает смотреть на нее. Опуская валик в лоток, она осмелилась снова на него взглянуть. – Послушай, Алек, давай будем считать, что того разговора в среду просто не было, хорошо? Тогда все произошло импульсивно.

Что-то изменилось в туманных зеленых глазах.

– Так ты отказываешься от того, что тогда сказала насчет?..

– Насчет того, что хочу спать с тобой? – закончила фразу Гвин, не желая, чтобы он произнес эти слова. – Нет, не отказываюсь. Но ты был прав. Подумав, я поняла, что это было бы неразумно для нас обоих.

Алек поднял руку, сжал ее запястье и тут же выпустил, как будто это прикосновение ужалило его.

– Хорошая девочка, – сказал он, и теперь Гвин почувствовала себя ужаленной. – Я надеялся, что благоразумие возьмет верх.

Неожиданно хлипкая стремянка пошатнулась. Гвин с испуганным возгласом качнулась вперед и уперлась ладонями в свежевыкрашенную стену.

– Какого черта ты мне мешаешь? – возмутилась она, вытирая руки тряпкой.

– Я вернусь, как только переоденусь. – Алек был уже на пути к двери. – Постарайся ничего больше не испортить за эти десять минут, хорошо?

Несколько лет назад за подобное замечание Гвин осыпала бы его градом язвительных слов. Но сейчас она могла лишь стоять и смотреть ему вслед, как влюбленная дура. С липкими руками.

ГЛАВА 9

– Ради Бога, перестаньте ерзать, Ангус, – сказала Мэгги, скосив глаза на своего хозяина, но при этом крепко сжимая руль. – Вы извиваетесь так, будто вас блохи закусали. Что вам не нравится?

Они возвращались из Лаконии.

– У меня ноги не умещаются. Сиденье слишком продвинуто вперед, – пожаловался Ангус, сверкнув глазами в сторону Мэгги. – Я зажат, как селедка в бочке. Это напоминает мне, как мы с Эйлин ходили на всякие праздники в школу, когда Гвин была маленькой, и сидели там на детских стульчиках, так что колени были где-то около ушей. – Он снова поерзал, потом посмотрел на ноги Мэгги. – Вы ведь не маленького роста, Мэгги. Зачем вам двигать сиденье так далеко вперед?

Его взгляд и замечание странным образом смутили Мэгги.

– Потому что у меня ноги короткие, – сказала она, стараясь не покраснеть. – У меня фигура с длинной талией. Если бы мои ноги соответствовали туловищу, то я была бы ростом в шесть футов.

Ангус фыркнул, снова заворочался, потом сморщился, потому что фургон попал колесом в выбоину на дороге.

– Какого черта вы настояли на том, чтобы поехать на этом драндулете?

– За этот драндулет, видите ли, не надо платить, – отрезала она. – Может, это и не лучшая машина, но что-то никто не предлагает мне денег на покупку новой.

Мэгги резко повернула руль, чтобы объехать выбежавшего на дорогу кролика. Из-за ее маневра Ангус, который отказался пристегнуться, покачнулся в сторону и ткнулся плечом в плечо Мэгги.

– Черт, – снова заворчал он, выпрямляясь, – где вы учились водить? На стукающихся машинках в парке аттракционов?

– Я предпочитаю, чтобы кролик в моем рагу был без следов колес, – спокойно сказала она и посмотрела на своего нахмурившегося пассажира. – Осталось всего двадцать миль, Ангус. И если только сейчас на дороге не сядет корабль инопланетян и не утащит нас к себе, я гарантирую, что довезу вас до дому в целости и сохранности.

Старик хмыкнул, обхватил себя длинными руками за плечи и погрузился в угрюмое молчание. Поскольку оно все же было лучше, чем беспрестанные жалобы, Мэгги решила оставить его в этом состоянии и вернулась к собственным мыслям.

Она надеялась, что Ангусу понравится идея Гвин заново покрасить вестибюль. Мэгги была рада, что девочка нашла занятие, которое поможет ей отвлечься. Работа у Блэкшира тоже пойдет на пользу, хотя бы потому, что Гвин будет реже встречаться с Алеком.

Хотя Мэгги пыталась убедить себя, что это не ее дело, ей безумно хотелось узнать, что же произошло тогда, накануне дня Благодарения. Что заставило Алека так спешно уехать? И что так расстроило Гвин? Конечно, если бы она отважилась строить догадки, она бы с большой долей уверенности предположила, что все дело в том, что Гвин превратилась в очень симпатичную девушку и что Алек это наконец заметил. И либо он не знает, что с этим поделать, либо, что хуже, знает, но не смеет. А Гвин, как обычно, хочет получить больше, чем может уместиться в корзине.

Даже Мэгги была ясна разница между решением по здравому смыслу и влечением на «химическом» уровне. Она скосила глаза на мужчину, дремлющего рядом с ней. О да, она вполне понимает, что значит «химическое» влечение, снова устремляя взгляд на дорогу. Только идиот станет класть в один сосуд два химических вещества, соединение которых может дать взрывоопасную смесь.

Впрочем, смешивать вещества, которые не реагируют друг с другом, нет никакого смысла.

– Что сегодня на ужин? – спросил Ангус, отвлекая ее от размышлений.

– Я думала, вы спите.

– Но я не сплю, разве не ясно?

Мэгги с трудом удержалась от улыбки.

– Я еще не решила, что приготовить. А что бы вы хотели?

Не дождавшись ответа, она бросила на него короткий вопросительный взгляд.

– За все эти годы вы ни разу не спрашивали, чего я хочу, – помолчав, сказал он, странно глядя на нее.

Снова сосредоточив внимание на дороге, Мэгги подняла руку и поправила выбившуюся из-под вязаной шапочки прядь волос.

– Разве?

– Ни разу. Никогда.

Мэгги неожиданно для себя почувствовала неловкость.

– Ну, наверное… – начала она, но так и не нашлась, чем закончить фразу.

– А у нас есть спагетти? – с детской надеждой в голосе спросил он.

– Спагетти? Не знаю. Кажется, есть.

– Сможете их приготовить? С чесночным хлебом?

– Но тогда нам придется сделать крюк, чтобы заехать в булочную.

– Отлично. Ради спагетти с чесночным хлебом я готов еще помучиться на этом сиденье. – Мэгги вздрогнула от неожиданности, когда он легко коснулся ее руки на рулевом колесе. – Простите, что был таким занудой в последние недели. Вы просто ангел, что вытерпели все это. Вот подождите, скоро снимут гипс, тогда увидите…

Он снова скрестил на груди руки и закрыл глаза, оставив Мэгги в полном недоумении. В его словах насчет того, что она ангел, не было слышно и намека на привычный сарказм. И что означала его последняя фраза? Что она увидит?

Следует ей радоваться, или тревожиться?

Поппи, начиная с июля, безрезультатно упрашивал его покрасить вестибюль. Приехала Гвин – и вот вам результат: не прошло и недели, как он взял в руки кисть.

Не все в жизни идет по плану, это Алек уже начал понимать. Иногда импульсивные решения правильны, иногда – нет. Взять хотя бы его бегство в Бостон. Оно было вовсе не запланировано. Он уехал стремительно – прямо скажем, сбежал – только для того, чтобы развернуться и приехать обратно. Что было правильным шагом? Отъезд или возвращение?

У него разболелась голова. Не с похмелья, нет, – дурацкую идею напиться до беспамятства он отбросил, вернувшись вчера с прогулки в свой номер. Значит, от краски. Хоть на ней и написано, что она не токсична, но его организм, видимо, считает по-другому. А сейчас слишком холодно, чтобы открыть окна.

Итак, Гвин изменила свое мнение о том, чего она хочет от их отношений. Это облегчает его положение. По крайней мере, должно было облегчить, но Алека не оставляло смутное ощущение, что все не так просто и не стоит полностью верить в возвращение Гвин к общепринятым моральным нормам.

Если не считать краткого обсуждения планов малярных работ, они почти не разговаривали, что только укрепляло подозрения Алека насчет того, о чем на самом деле думает Гвин. Та намеренно держалась от него на расстоянии и никогда еще не была так молчалива. Было ясно, что она не знает, как вести себя с ним, что говорить и что делать. И он хорошо понимал ее состояние, потому что сам чувствовал то же самое.

Короче говоря, их отношения стали еще более запутанными. Алек искренне не мог понять странных желаний Гвин. Да, они наверняка испытают удовольствие, но всего лишь на час. А что потом? У подобных отношений нет будущего, и они оба это знают. У Гвин свои цели в жизни. Как бы он к ним ни относился, это ее цели и ее, как она сама заявила неделю назад, жизнь.

И он не собирается мешать ей жить так, как она хочет. А это означало – жить без него. Он готов сделать все, что в его силах, чтобы обеспечить ее счастье. Или почти все. Как старший и более мудрый (он надеялся на это) из них двоих, он должен был остановить ее еще до того, как она обвила руками его шею. И не должен был позволять ей касаться его губ. А теперь не должен…

Что? Позволять своему воображению рисовать то, чего не могло быть?

Старинные часы пробили пять, когда Алек заметил, что Гвин крутит головой и пытается размять шею испачканной в краске рукой. Она красила нижнюю часть стены, верхнюю Алек взял на себя. Он спустился со стремянки, держа в одной руке почти пустое ведро для краски, а в другой – валик. Да, Алек отлично понимал, сколь опасным может быть прикосновение, но видеть, как Гвин страдает, было выше его сил. Поставив ведро на пол и положив валик, он подошел к ней.

Как только его руки опустились ей на плечи, она вздрогнула.

– Что ты делаешь?

Ее выгоревшая рубашка была пропитана запахом ее мыла и ее тела. Опаснейшее сочетание.

– Боже, что с твоими мышцами? Ты что, накрахмалила их?

Он начал разминать ее затекшие плечи и тут же понял, что не чувствует бретелек лифчика. Реакция его тела была мгновенной. О черт!

Гвин повернула к нему лицо, забрызганное белой краской. По крайней мере, она догадалась надеть кепку, чтобы прикрыть волосы – точнее, то, что от них оставила парикмахерша. Алек, не прекращая массаж, повернул ее голову обратно и наклонил вниз.

– Стой смирно. Так лучше?

– Да, гораздо лучше. – Она вдруг хмыкнула и сказала лукавым тоном: – Ты, кажется, говорил, что мы не должны делать этого?

– Чего – этого? – спросил он, убирая руки.

Обернувшись, Гвин взяла его руку и снова положила на свое плечо.

– Прикасаться друг к другу.

Алек возобновил массаж, вдыхая запах ее тела, смешанный с запахом краски.

– Это совсем другое, – заверил он ее и себя. – Это массаж. Лечебная процедура.

– Что это здесь происходит?

Услышав голос Поппи, они отпрыгнули друг от друга, как два подростка, которых застали целующимися на крыльце. Но, насколько Алек мог судить, старик не обратил на них никакого внимания: его удивленный вопрос относился исключительно к свежевыкрашенным стенам.

Еще не раздевшись, он стоял, опираясь на костыли, в коридоре между вестибюлем и кухней и смотрел раскрыв рот на преобразившуюся комнату. Его щеки по-прежнему были впалыми, волосы – растрепанными (от ветра, разумеется), но в целом за последнюю неделю старый Ангус стал выглядеть гораздо лучше. Он даже время от времени улыбался.

Вращая плечами, Гвин подошла к деду.

– Что скажешь, Поппи?

Обведя глазами вестибюль, старик одобрительно кивнул. Две стены были полностью готовы, третья окрашена наполовину.

– Воняет довольно противно, но выглядит очень неплохо, – сказал он. Потом с усмешкой посмотрел на Алека. – А тебе что здесь понадобилось? Я думал, ты в Бостоне, отдыхаешь от всего этого.

– Люди обычно приезжают отдыхать сюда. Так что я быстро понял, что поехал не в том направлении.

Проницательные голубые глаза посмотрели сначала на одного, потом на другую. Старик осторожно повернулся на костылях и двинулся по коридору.

– Я тоже так думаю, – донесся до них его приглушенный голос.

За те две недели, которые прошли со времени приезда Гвин, снег шел уже в четвертый или в пятый раз. Но если в день ее возвращения падали крупные влажные хлопья, то сегодня сыпала сухая мелкая снежная крупка. Она скрипела под подошвами сапог Гвин, пока та шла к конюшне, чтобы оседлать Вербу. Почти ежедневные послеобеденные прогулки верхом были для нее одним из немногих способов поддержать свой дух.

С тех пор, как Гвин вернулась, она только и делала, что теряла работу. У Билла Блэкшира ей удалось проработать только четыре дня, а затем он свалился с тяжелейшим гриппом, и врач строго-настрого велел ему закрыть магазин до самых праздников. Последнее, что она слышала о Блэкшире, были новости от его соседки, которая как-то случайно встретилась в городе с Мэгги. По ее словам, здоровье Билла уже шло на поправку, и он был вне себя из-за того, что вынужден сидеть дома.

Гвин начала было работать в магазине женской одежды у Мод, но вскоре немолодая хозяйка извиняющимся тоном объяснила ей, что покупательницы находят прическу Гвин слишком экстравагантной, а потому она просит ее поискать другое место. Чтобы сгладить неловкость, мягкосердечная Мод заплатила ей за всю неделю, хотя Гвин проработала всего два дня. Следующее место работы – теплицы и питомник Макдугала – казалось очень перспективным, пока у Гвин не началась аллергия на пестициды, которыми обрабатывали саженцы. Эрни Макдугал был далеко не так щедр, как Мод, и заплатил только за те восемнадцать часов, что она отработала.

На этом все доступные Гвин вакансии в Лейквуде и его окрестностях были исчерпаны.

Кроме одной. Той, от которой она отказалась. Однако Алек больше не заговаривал о работе в школе. А Гвин знала, что скорее в июле выпадет снег – вот такой, как идет сейчас! – чем она сама заговорит об этом. Но с другой стороны, дело-то происходит в Нью-Гемпшире, а здесь в июле 1816 года действительно выпал снег – в точном согласии с прогнозом, опубликованным в «Фермерском альманахе».

По ошибке.

Ничего не поделаешь, думала Гвин, кладя на спину лошади попону из овчины, а поверх нее – седло. За две с половиной недели до Рождества она накопила сто двадцать шесть долларов и девяносто два цента. Она затянула подпругу и вздохнула. Да, впору впасть в отчаяние.

Но гостиница, по крайней мере, стала выглядеть лучше. Вестибюль был выкрашен, пол ошкурен, самые истертые коврики выброшены. Хотя Поппи ворчал насчет шума, пыли и зря потраченного времени, Гвин знала, что на самом деле доволен. Следующим пунктом ее плана было заставить его снова поместить рекламу, но она понимала, что тут спешить нельзя. Сначала надо вывести старика из мрачного настроения, в которое он впал после того, как ему сняли гипс. Дед очень ждал этого события, но, когда оказалось, что он не готов тут же пробежать стометровку с барьерами, очень расстроился…

Не все сразу, подумала Гвин. Не все сразу.

Она с извинениями протянула Теккерею пару морковок и вывела Вербу из конюшни. Гвин всегда любила морозную погоду. И снег. Она с улыбкой втянула в легкие холодный воздух. За последнюю неделю выпало уже восемнадцать дюймов снега, и завтра снова ожидалась метель. В большом городе снегопад вызывал только стоны и жалобы, здесь же, в провинции, он воспринимался как своего рода благодать: все садовые и огородные работы, которые не были сделаны до этого, теперь с полным правом можно было не делать.

Гвин направила лошадь в сторону дома Лави Филипс. Ничто не нарушало тишины, только разве что случайное «фюить» куропатки да шелест крыльев молодого вяхиря, взмывающего ввысь. Хотя большие озера еще не замерзли (обычно это случалось лишь после Нового года), на Саттерском озере лед был уже крепким, поэтому Гвин решила срезать путь.

В детстве Алек научил ее различать следы оленя, лисы и зайца, и Гвин с удовольствием отметила, что она до сих пор способна разобраться в сложной вязи палочек и точечек, оставленной на снегу обитателями леса. Дыхание клубилось облачками пара, но Гвин не было холодно – она предусмотрительно оделась как «капуста», так что под стеганой курткой-безкуравкой было несколько слоев одежды. Тонкие голые березы торчали, как огромные свечи на поверхности покрытого белой глазурью торта, а сосны, казалось, приветственно кивали, когда она проезжала мимо. Низкое послеполуденное солнце посылало косые лучи сквозь кроны деревьев, которые отбрасывали длинные голубые тени на сверкающее белоснежное полотно. Давно забытое чувство умиротворения охватило ее, почти осязаемое и такое желанное.

Как странно, подумала Гвин, я ведь по-настоящему наслаждаюсь своим вынужденным отлучением от большого города. Это нечаянное открытие смутило ее.

Начав заниматься приведением гостиницы в порядок, она неожиданно для себя обрела вполне реальную цель. А ежедневные верховые прогулки улучшили и цвет лица, и аппетит. Исчезла болезненная бледность, и она даже начала набирать вес. Сейчас – Гвин закрыла глаза, словно готовя себя к плохим новостям, – она даже не скучала по Нью-Йорку и этой нескончаемой череде прослушиваний и отказов. Нет, она не была готова признаться в этом перед кем-нибудь еще, но мысль о возвращении назад приводила ее в замешательство.

Впрочем, она приписывала это тому, что вымоталась, устала. И была уверена: очень скоро она не только полностью восстановит силы, но и пресытится прелестями провинциальной жизни. Во время учебы в колледже, каждый раз приезжая домой на каникулы, Гвин чуть не с первого дня начинала рваться обратно. Ей настолько не терпелось поскорее вернуться к друзьям и любимым занятиям, что она не могла думать ни о чем другом. Конечно, жизнь в Нью-Йорке была не такой радужной, как учеба в колледже, но ей все равно нравилось ходить на занятия и играть на сцене, даже если эта сцена была в пахнущем сыростью подвале какой-нибудь церкви на Ист-сайд, а публика состояла из трех человек.

Нет, она не останется в Лейквуде. Здесь нет ничего, что могло бы удержать ее надолго. Гостиница? Но у нее совсем не тот темперамент, чтобы работать в гостинице. Она поняла это еще в десятилетнем возрасте, глядя, как ее дедушка с бабушкой разрываются на части, заботясь о гостях. Она на такое не способна. Вот Алек – другое дело…

Алек, Алек, Алек – каким бы ни был ход ее мыслей, он все время приводит ее к этому имени.

Она подъехала к озеру. Лошадь послушно двинулась вперед. Ее голова невозмутимо покачивалась, а копыта безошибочно находили надежную точку опоры на занесенном снегом льду. На другом берегу показался дом Филипсов, двухэтажное здание в окружении высоких сосен и елей. Из трубы вился белый дымок, растворяясь в безупречно синем небе. Еще пять минут, и она будет там.

Еще пять минут мыслей об Алеке, хочет она того или не хочет. Гвин не знала, когда ей хуже – когда он рядом или когда его нет. Их отношения превратились в некую неполную копию того, что было раньше. Ни один из них не искал встречи – и в этом было отличие от прошлого, – но когда они встречались за работой в гостинице или за обедом, то шутили и смеялись, как всегда. Или так казалось. Больше не было ни объятий, ни прикосновений. После того, как Алек сделал ей массаж.

Гвин хотелось знать, понимают ли другие, что стоит за этим фарсом. Лави, наверное, понимает, решила она, проезжая через заснеженный луг позади дома Филипсов. Спешившись, она перекинула поводья через толстый сук яблони. Нет, конечно, Лави ничего такого прямо не говорила. Но Гвин знала, что та просто ждет удобного случая.

Сэм радостно выбежал ей навстречу.

– Привет, Гвин! – весело крикнул он. – Можно я покатаюсь на Вербе?

Следом за Сэмом топал Коди, неуклюжий в толстом комбинезоне, который явно был ему велик. Через каждые несколько шагов малыш падал и хныкал, пока брат не поднимал его.

– Может быть, немного погодя, – сказала Гвин. – После того, как я поговорю с твоей мамой.

За прошедшие две недели она уже успела привязаться к этим детям. Оставив их во дворе восхищенно смотреть на лошадь, Гвин поднялась по ступенькам заднего крыльца и вошла в прихожую. Она отряхнула снег с сапог, сняла несколько верхних слоев одежды и крикнула:

– Я здесь!

– Господи, я не глухая! – выглянула в коридор Лави. – Чайник как раз вскипел. Тебе какой чай – «Ред-Зингер» или «Грей-Эрл»?

– «Грей-Эрл», – сказала Гвин, входя в сверкающую чистотой синюю с белым кухню.

Лави начала разговор о Ванессе, которая еще не вернулась из школы. Она спросила, не может ли Гвин помочь девочке. И хотя озабоченность Лави была искренней, Гвин интуитивно почувствовала, что это лишь прикрытие. Но решила подыграть. Пока.

– Почему ты просишь об этом меня? Ведь я не психолог.

– Солнышко, мы были уже у десятка психологов. Это напрасная трата денег. И времени. И мне вдруг пришло в голову, что, может, стоит попробовать какие-то актерские упражнения. Это помогло бы снять напряжение, стать свободнее.

Гвин сделала глоток чая и покачала головой.

– Не знаю, Лав, – вздохнув, сказала она. – Боюсь, что это будет холостой выстрел. Я всегда считала, что для того, чтобы играть на сцене, надо уже быть достаточно раскованной. Упражнения помогают приобрести уверенность, но, в общем, актерское мастерство не для застенчивых и замкнутых.

– Я ведь не прошу превратить ее в Тину Тернер. Просто помоги ей приобрести немного уверенности в себе.

– Я бы хотела помочь, Лав, но… – Гвин с извиняющейся улыбкой пожала плечами.

– Хочешь помочь – так помоги. У тебя должно получиться, ты ей нравишься. – Она усмехнулась. – А я хорошо заплачу.

Похоже, отказаться не удастся.

– Да, ты знаешь, чем меня можно пронять.

– Еще бы. Ну что, начнем с понедельника, может быть, два раза в неделю, по вечерам?

– Хорошо, считай, что я согласна, – со смехом сказала Гвин. Потом спросила: – Кстати, как у нее идут дела с участием в пьесе? Она ведь отвечает за реквизит?

Лави хмыкнула и, скрестив на груди руки, отвернулась к окну, глядя на играющих детей.

– А ты видела Алека в роли постановщика спектакля?

Гвин хватило двух недель, чтобы разгадать тактику своей новой подруги. Каждый раз речь заходила о том, что Лави действительно волновало, она отводила взгляд в сторону, делая вид, что это ее не слишком интересует. Гвин знала и то, что бессмысленно пытаться вернуть разговор снова к Ванессе.

– Как я поняла, у него получается не слишком хорошо?

– Нет, не пойми меня неправильно. Он отличный преподаватель английского. И дети обожают его. – На ее лице появилась понимающая улыбка. – Мне кажется, девчонки в школе должны быть в него влюблены.

– Я в этом не сомневаюсь, – небрежно заметила Гвин, отхлебывая чай.

– Но при этом он совершенно не знает, что делать с детьми на сцене. Ему нужна помощь.

– Гм, – неопределенно хмыкнула Гвин.

Отсутствие реакции не остановило Лави.

– Послушай, солнышко, если бы ты только видела это душераздирающее зрелище! Он старается, но это не его стихия.

Она повернулась лицом к Гвин, и по ее большим темным глазам Гвин догадалась, что сейчас последует.

– Нет, Лави.

– Просто приди тихонько на репетицию. Один-два профессиональных совета. Это все, о чем я прошу. Поскольку у тебя куча свободного времени…

Гвин раскрутила в чашке остатки чая.

– Я не могу это сделать.

– А почему?

– Во-первых, меня об этом не просили. Не в моих привычках совать нос в чужие дела.

– Угу.

– А кроме того, – добавила Гвин, понимая, что дает втянуть себя в более глубокую дискуссию, но не зная, как остановить себя, – почему я должна его спасать?

– Стоп, детка, Алек тут ни при чем. Я беспокоюсь о детях.

– Тогда тем более не могу.

Лави озадаченно посмотрела на Гвин.

– Почему?

– Я не умею находить общего языка с детьми.

– Вот уж не надо! Думаешь, я не заметила, как хорошо ты ладишь с моими?

– Это не считается. Здесь они у тебя на глазах, а в присутствии матери они не смеют вести себя плохо.

– Ничего ты не знаешь, – пробормотала Лави, потом шутливо погрозила пальцем. – Подожди пока появятся свои, тогда поймешь.

– С этим проблем не возникнет. У меня не будет детей.

– Кто это сказал?

– Я сказала. – Гвин распрямила плечи. – Это нечестно по отношению к детям – пытаться совместить карьеру и материнство.

Лави наклонилась к ней через стол и недоверчиво прищурилась.

– Что-что?

– Я не имела в виду такую карьеру, как у тебя, – поспешно начала оправдываться Гвин. – Ты – врач и, по крайней мере, работаешь в том же городе, где живешь. А если бы моя карьера состоялась, мне пришлось бы ездить по всему миру. То есть либо оставлять детей с няньками, либо таскать их с собой. – Гвин покачала головой. – Я не могу пойти на это.

Она твердила себе это с шестнадцати лет. И верила в это. Но сейчас вдруг поняла, что ее слова звучат неубедительно.

– Многие актрисы имеют детей, Гвин.

Гвин встала из-за стола и подошла к окну. Во дворе Сэм лепил снеговика, а малыш сидел в своем непромокаемом комбинезоне на невысоком сугробе и шлепал лопаткой по снегу.

Да, наверное, такое возможно. Хотя и нелегко. Но с другой стороны, Лави здесь, рядом с детьми. А это большая разница.

– Верно, – сказала Гвин, – многие актрисы имеют детей. Но скольким из них удается наладить нормальную семейную жизнь?

– Думаю, что в процентном соотношении получится то же самое, что и для остального населения, – со смехом возразила Лави. – Солнышко, если очень хочешь чего-то, то обязательно этого добьешься. – Она помолчала и серьезно добавила: – Но сначала ты должна понять, чего ты хочешь.

Сознавая, что все равно обречена на этот разговор, Гвин открыто встретила пристальный взгляд шоколадных глаз.

– К чему ты клонишь?

– Ответь, чего ты хочешь?

Почему все пристают к ней с этим вопросом?

– Хочу быть собой, – без колебаний ответила она. – Не той, кем меня считают или хотят видеть, а той, кем себя считаю и хочу видеть я сама.

– А это значит – стать актрисой?

– Ну и что в этом плохого? – с вызовом спросила Гвин.

– Ничего, – пожала плечами Лави, – если это действительно то, чего ты хочешь. Если ничто и никто не сможет отвлечь тебя от воплощения мечты.

Неожиданно для себя Гвин на секунду задумалась. Потом сказала:

– Единственное, что я умею делать, – это играть на сцене. Причем, насколько я понимаю, довольно хорошо. Во всем остальном я совершенно не компетентна. Абсолютно во всем.

Лави потребовалось не более секунды, чтобы вынести приговор:

– Итак, если я правильно расслышала, ты считаешь, что либо ты будешь актрисой, либо, возможно, выйдешь замуж и родишь детей, но не то и другое вместе. А поскольку для тебя единственный способ быть собой – это стать актрисой, жизнь в том виде, в каком ее понимает остальной мир, для тебя исключена. Поэтому ты отметаешь в сторону все, что может помешать осуществлению твоих планов. – Гвин открыла было рот, но ничего не сказала. Лави встала из-за стола, подошла к раковине и сполоснула свою чашку. – Я сейчас скажу нечто такое, от чего ты, возможно, рассвирепеешь, поэтому просто выслушай меня, хорошо?

Она взяла жестяную банку, открыла крышку, выудила оттуда батончик из овсяной муки с изюмом и протянула банку Гвин. Та отрицательно помотала головой.

– У меня такое чувство, что лучше мне убежать, пока не поздно, – сказала Гвин.

– Бесполезно, – откусив кусочек батончика, ответила Лави. – Все равно я тебя догоню и заставлю выслушать. – Она прожевала и продолжила: – Солнышко, когда я тебя слушаю, у меня складывается впечатление, что ты еще очень юна. И я не видела в этом ничего плохого, пока ты не начала высказываться о своей позиции. И тут мне стало ясно, что хотя в твоей голове множество правильных понятий, они еще не разложены по полочкам. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Нет, не понимаю.

Гвин была настолько сбита с толку, что не могла сердиться.

– Хорошо, начнем сначала. Ты талантливая, милая, и в твоем сердце столько любви, что ты не знаешь, что с ней делать. Как любой другой человек – и поверь мне, я тоже через это прошла, – ты думаешь, что люди пытаются вмешиваться в твою жизнь, когда на самом деле они хотят лишь того, чтобы ты была здорова и счастлива, А ты стремишься к полной независимости и свободе от всяческих уз, потому что, если будешь связана, то что же станется с твоим талантом? Ты не видишь способа проявить свой талант и иметь при этом нормальную жизнь, так?

– Лави, ты меня смущаешь…

– Потерпи и слушай дальше. В школе есть несчастный человек, который не знает, как справиться с постановкой пьесы, и которому ты могла бы помочь. Но ты уверена, что, помогая ему, каким-то образом ущемишь свою независимость. Так вот, солнышко. Ты теряешь свободу только тогда, когда упускаешь возможности, которые встречаются на твоем пути. – Она приблизилась к самому уязвимому месту. – Так какова реальная причина твоего дурацкого упрямства? Только не говори, что ты не умеешь ладить с детьми. Это объяснение не пройдет.

Гвин резко отвернулась к окну и проглотила комок, сжавший горло.

– Мне кажется, малыш замерз, – сказала она. – Он не такой веселый, как несколько минут назад.

Лави подошла к ней.

– Наверное, у него подгузник мокрый. Ничего, сейчас я им займусь. Гвин, девочка, что с тобой происходит? – сказала она, поглаживая Гвин по плечу. Спрашиваю будто сама не догадываюсь, подумала она.

– На что ты намекаешь?

– На Алека Уэйнрайта.

– Не будь смешной!..

Воспоминание вдруг всплыло из глубин памяти. Ей тогда было восемь или девять лет. Дело было 4 июля, и она весь день сводила взрослых с ума, возбужденная предстоящей поездкой в Лаконию на праздничный салют. Мэгги в отчаянии упросила Алека, который собирался с друзьями на озеро купаться, взять Гвин с собой, чтобы она не путалась у остальных под ногами. Алек, а ему тогда было лет пятнадцать, вовсе не обрадовался «хвостику», который ему навязали. Всю дорогу он ворчал, а когда они пришли на место, вообще перестал обращать на нее внимание.