Текст книги "В атмосфере любви"
Автор книги: Карен Темплтон-Берджер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Карен Темплтон-Берджер
В атмосфере любви
Об авторе
В юности Карен Темплтон-Берджер мечтала стать балериной. По ряду причин мечта осталась неосуществленной. Но театр не отпускал, и она занялась дизайном театральных костюмов и декораций.
С 1996 года Карен полностью посвятила себя писательскому труду. Сейчас она живет в Альбукерке, штат Нью-Мексико, с мужем и пятью детьми. «В атмосфере любви» – ее первый роман, написанный специально для серии «Скарлет».
ПРОЛОГ
– Какой чудесный запах! Я умер и попал в рай, или же Мэгги опять испекла то самое шоколадное печенье, которое никто не умеет готовить, кроме нее?
Гвин резко вскинула голову, едва не поперхнувшись. От неожиданности надкусанное печенье застряло у нее во рту, как письмо в щели почтового ящика.
Он здесь!
– Алек! – в унисон воскликнули бабушка и Мэгги.
Обе бросились навстречу молодому человеку, которого ее дед и бабка давно уже считали своим приемным внуком. Гвин торопливо жевала печенье, глядя, как ее щуплая бабушка и гораздо более рослая и крепкая экономка Мэгги восторженно обнимают вошедшего. Эти бурные проявления радости опровергали все стереотипные представления о сдержанности и замкнутости, якобы свойственной всем без исключения уроженцам Новой Англии.
– А почему ты дома, Алек? – спросила бабушка, приглаживая рукой серебристые прядки. – Я думала, ты все каникулы будешь преподавать в летней школе.
Хотя волосы Эйлин Робертс давно поседели, на ее лице, несмотря на семьдесят лет, почти не было морщин. Светло-карие глаза пожилой женщины смотрели на приемного внука с нескрываемым обожанием.
Услышав теплый смех Алека, Гвин непроизвольно поджала пальцы босых ног под кухонным столом. Давясь, она наконец проглотила печенье и залпом выпила полстакана молока. В конце концов, мне всего лишь шестнадцать и слишком рано думать об этом.
И к тому же она слишком умна, чтобы позволить Алеку или кому-то другому догадаться о том, что она чувствует. И о том, что он единственный человек, на которого она реагирует подобным образом.
Как будто ему не все равно. Он уже две минуты как дома и до сих пор не обратил на нее внимания. Вот если бы у нее была большая грудь. Или голубые глаза. Вот тогда бы он заметил. Может быть…
– Не волнуйтесь, меня не выгнали. Я по-прежнему собираюсь преподавать, – сказал Алек, отвечая на вопрос. Ласково обняв старушку за хрупкие плечи, он подвел ее к буфету. Туда, где стояло блюдо со знаменитым печеньем. Так и не взглянув на Гвин, Алек взял печенье и с удовольствием отправил в рот.
– Занятия в летней школе начнутся только через две недели, – жуя, пояснил он. – Я решил провести их дома. Экзамены были чертовски утомительными, и мне нужен отдых.
Чертовски утомительны. Типичное выражение Алека.
Облокотившись о стол, Гвин задумчиво подперла щеку ладонью. Если честно, то она ведет себя, как двенадцатилетняя девчонка, тайком вздыхающая о каком-нибудь киноактере.
Но кто сможет упрекнуть ее за это? Разве он не стоит того, чтобы о нем вздыхали? Она скосила взгляд в сторону Алека. Легкая спортивная куртка, рубашка с расстегнутым воротом, рыжеватые волосы, подстриженные короче, чем обычно (видимо, на лето, решила Гвин), классические черты лица. И очки в черепаховой оправе, единственная деталь, которую она была согласна изменить в облике того, кто так волновал ее сердце.
Алек по-прежнему не замечал ее. Гвин снова вздохнула. Ее слишком большой, чтобы быть красивым, рот скривился от досады. Господи, да что это с ней?
Заметив на себе хмурый взгляд Мэгги, Гвин выпрямилась и стряхнула с платья крошки. Видимо, Мэгги считает, что она опять ведет себя неподобающим образом. Как та говорит, «таращит глаза». Привычка, от которой Мэгги и Нана, как звала бабушку Гвин, отчаялись ее отучить. Гвин уже хотела было отвернуться, но в этот момент Алек наконец-то посмотрел на нее.
И все пропало.
Глаза манящего зеленого цвета, цвета лесной чащи, влекли ее к себе. Ее дом, подумала она с меланхолической грустью первой любви, вовсе не эта столетняя гостиница, где она жила с детства. Ее дом – в его глазах. Но Алек никогда не узнает об этом. Она ему не скажет…
– Привет, Сверчок, – негромко сказал он, и от его улыбки словно какая-то пружина начала закручиваться тугим завитком. – Разве ты не рада, что я приехал?
И он широко развел руки.
Не успев сообразить, что она делает, Гвин вскочила из-за стола и бросилась в его объятия. Она обвила руками его шею, потом привстала на цыпочки и поцеловала в губы, прижимаясь к нему всем телом.
Она буквально спиной почувствовала, что те, кто наблюдал за этой сценой, безмолвно открыли рты. Но и тот, кто стоял перед ней, был ошеломлен не меньше.
Алек мягко разнял ее руки и отступил на шаг. Он улыбался ей – как обычно, как в детстве. И все-таки на этот раз улыбка была чуть-чуть другой и зеленые глаза тоже смотрели иначе. В их темной глубине было нечто, чего Гвин не могла понять. Хорошее, плохое – этого она тоже не знала. Но все ее тело начало беззвучно гудеть. Это было опасно – еще опаснее, чем все остальное.
– Сверчок… – выдохнул Алек.
Его голос слегка дрожал. Гвин смотрела на него округлившимися от удивления глазами. Неужели он чувствует то же самое – этот неслышный гул, эту невидимую дрожь? Но Алек перевел взгляд на ее наряд. Его улыбка дрогнула.
– Что я вижу? Ты надела платье? С тобой все в порядке?
Гвин приложила все силы, какие у нее только были, чтобы не покраснеть. Она рассмеялась, хрипловато и слегка натянуто, потом отступила на шаг назад и повернулась кругом. Тонкий полупрозрачный шифон взвился вокруг ее ног, атласная нижняя юбка всколыхнулась, легко щекоча кожу.
– Мне сшили его по случаю свадьбы Элли Стоун. А сегодня Нана заставила меня примерить его. – Гвин одной рукой откинула назад волосы, отчетливо понимая, что этот жест получился неожиданно женственным (что было совсем не характерно для нее) и в то же время робким (что было весьма некстати). – Что скажешь?
– Пожалуй, дедушке следует получше присматривать за тобой, – странным голосом сказал Алек. – Ты становишься слишком хорошенькой. Держу пари, что у тебя нет ни одного свободного субботнего вечера.
– Да, ей все время звонят, – вставила Мэгги, подняв голову от раковины, где она мыла противни из-под печенья. – А она…
– А мне ничего не остается, как выбирать те предложения, которые мне больше нравятся, – перебила Гвин, бросив на Мэгги предостерегающий взгляд. Она вскинула голову и положила руку на угловатое бедро. Затем изобразила на лице пресыщенную улыбку, предназначенную Тому-Кто-Так-Невнимателен. – Меня даже приглашали на выпускной бал старшеклассников, – сказала она.
И с удовлетворением отметила, как поползли вверх его брови. Он назвал меня хорошенькой, стучало у нее в голове.
– И ты действительно ходила на бал?
Ему это в самом деле интересно, или он спросил из вежливости? Поверил ли он в то, что мальчишки все время приглашают ее на свидания?
– Ходила, – ответила за нее Нана, обнимая Гвин за талию. Даже босиком Гвин была на два дюйма выше бабушки. – Правда, нам пришлось долго успокаивать дедушку, – добавила старушка.
Алек снова с улыбкой посмотрел на Гвин.
– Поппи по-прежнему чрезмерно строг?
– Я была, наверное, единственной девушкой на балу, которой было велено вернуться домой до полуночи, – сердито сказала Гвин, скрестив на груди руки.
То, что сделал Алек в ответ на ее слова, было просто возмутительным: он протянул руку и пощекотал ее под подбородком!
– Перестань дуться, Золушка ты наша. У тебя все еще впереди. Не спеши стать взрослой.
И не обращая больше на нее никакого внимания, он засунул руки в карманы брюк и вразвалку – да-да, именно вразвалку – направился к Мэгги. Прислонившись к буфетной стойке, он завел с экономкой увлеченную беседу о делах соседей и о том, что произошло здесь за то время, пока он отсутствовал.
Гвин продолжала стоять со скрещенными на груди руками. Она была готова убедить себя – хотя бы на мгновение – в том, что ненавидит Алека. В первый раз за всю свою сознательную жизнь она была не в состоянии разобраться в своих чувствах, не знала, как действовать, что предпринять. Да, ей звонят приятели. Не так часто, как можно было подумать со слов Мэгги. На самом деле она редко ходила на свидания. Одноклассники и даже старшеклассники в школе – они все еще такие дети. Грубые, неотесанные мальчишки.
Но теперь ей стало ясно и другое: Алек по-прежнему не воспринимает ее всерьез. Для него она – девчонка, школьница. Что-то вроде младшей сестры. Глупо было надеяться, что он когда-нибудь посмотрит на нее другими глазами.
Тут ее собственные глаза защипало от слез. Гвин резко повернулась и направилась к выходу. Но прежде чем успела выйти за дверь, бабушка схватила ее за руку.
– Куда ты? – спросила она негромким ласковым голосом.
– Пойду сниму это платье, Нана, – с усилием проговорила Гвин и откашлялась.
– Что с тобой, детка? – Взгляд карих глаз был удивительно теплым, полным доброты. Гвин всегда поражал этот контраст между бабушкой и дедушкой. Голубые глаза дедушки всегда смотрели холодно, неумолимо. – Нечего расстраиваться, – сказала бабушка и ласково потрепала внучку по щеке. – От судьбы не уйдешь.
И без дальнейших объяснений она вернулась к своим кухонным делам. Несколько секунд Гвин смотрела на добрую старушку, озадаченно сдвинув брови, и пыталась понять, что же та хотела сказать. Потом вдруг заметила, что за ней наблюдает Алек. Она вскинула взгляд – всего лишь на мгновение, но этого мгновения было достаточно, чтобы увидеть в его глазах растерянность.
Гвин снова повернулась и на этот раз действительно вышла из кухни, прошлепала босыми ногами через холл и затем пустилась бегом наверх, через три пролета устланной ковровой дорожкой лестницы в свою спальню в мансарде. Только оказавшись внутри и захлопнув за собой дверь, она дала волю слезам.
– Не бойся, Алек Уэйнрайт, – пробормотала она, вытирая кулаком слезы. – Я не собираюсь бегать за тобой, как щенок, который хочет, чтобы его приласкали. Нет, сэр. Эта леди, – она стукнула себя кулаком в грудь и едва не закашлялась, – не позволит ни одному мужчине стать предметом своей неразделенной любви.
Поймав свое отражение в старинном зеркале, Гвин подошла ближе. Уперев руки в угловатые бока, она принялась рассматривать свою по-мальчишечьи худощавую фигуру. Нет, сэр, повторила она про себя, шмыгнув носом. Пусть у меня нет груди, но зато у меня есть гордость.
ГЛАВА 1
Она и представить не могла, что он так изменился.
Пытаясь успокоить бьющееся сердце, Гвин остановилась в полутемном коридоре у задней двери, тихо стянула с рук перчатки и засунула их в карманы теплого стеганого жилета. Она радовалась тому, что он ее не видит. Пока не видит.
Алек был всего лишь в нескольких шагах от нее. Он стоял, облокотившись о регистрационную стойку, и был настолько увлечен телефонным разговором, что все еще не замечал ее пристального взгляда. Бледный свет, льющийся из окна, поблескивал на его густых, поразительно длинных – для него – волосах. Когда-то рыжие, за прошедшие годы они приобрели насыщенный каштановый цвет. Мягкий шерстяной свитер цвета вереска обрисовывал широкие плечи. Вся его фигура выглядела гораздо внушительнее, чем в ее воспоминаниях.
Она два года не была дома. И четыре года не виделась с Алеком. Все, что связывало их в эти годы, – открытки на Рождество и на дни рождения да несколько случайных телефонных звонков. И вот в одно мгновение четыре года превратились в четыре дня.
Гвин судорожно перебирала в уме подходящие фразы для того, чтобы начать разговор. А ведь она знала, что так и будет. Говорила себе, что ничего не поможет. Ей не надо было возвращаться. Никогда. Если бы существовало другое место, куда она могла бы поехать, она бы не вернулась.
И Алек – это только часть проблемы.
Вестибюль был пуст, впрочем, в этом не было ничего удивительного, учитывая, что осталась неделя до дня Благодарения. Тишину нарушали только отрывочные фразы телефонного разговора да потрескивание поленьев в камине. Свинцовое небо грозило снегопадом. Было не то чтобы холодно, но промозгло и сыро, особенно на ветру, который непрестанно дул с озер. Гвин знала, что постояльцев сейчас в гостинице нет. Впрочем, это было не совсем так – Мэгги упоминала о двух пожилых сестрах-близнецах, которые жили здесь уже третий месяц, причем за уменьшенную плату. У Гвин не хватило смелости сказать Мэгги, что это все-таки гостиница, а не пансионат.
Еще одна проблема, которую ей предстояло решить. Одна из многих проблем, подумала Гвин и тяжело вздохнула, оглядывая вестибюль, который когда-то был таким уютным. Неудивительно, что дела в гостинице идут столь плохо. Стены, в прошлом чистого кремового цвета, теперь выцвели до грязно-серого оттенка, какой бывает у воды, в которой мыли посуду. Несколько диванов и кресел с изношенной обивкой в тускло-коричневых тонах уныло жались друг к другу. Полдесятка расстеленных перед диванами восточных ковриков местами вытерлись до основы. Одно дело – антикварная мебель, и совсем другое – просто старье. Пока Гвин жила в гостинице, она не замечала этих признаков медленного повседневного обветшания. Но изменения, произошедшие за четыре года, буквально бросались в глаза. Еще немного – и это место придет в полный упадок.
Ее раздумья были прерваны громким смехом Алека, который все еще разговаривал по телефону. Смехом, от которого она невольно встрепенулась. С кем это он разговаривает? С подружкой? С бывшей женой? Его брак с Сарой Прют длился около двух лет, но Гвин знала, что уже больше года после этого он был один. Она сделала осторожный шаг вперед, решив, что, если разговор происходит в вестибюле, никто не сможет упрекнуть ее в подслушивании. Хлипкая половица предательски скрипнула, Алек повернулся, и… улыбка осветила его лицо. Он повесил трубку, даже не попрощавшись.
– Сверчок!
Услышав это детское прозвище, Гвин непроизвольно съежилась. Но уже в следующую секунду Алек, с грохотом хлопнув откидной дверцей, вышел из-за стойки, в несколько больших шагов преодолел разделявшее их расстояние и заключил ее в широкие объятия. Гвин показалось, что она слышит, как у нее хрустнули косточки. Ноги повисли в нескольких дюймах от пола. Она сделала резкий короткий вдох, и от смешанных запахов дыма костра, свежей хвои и одеколона у нее закружилась голова.
Он опустил ее на пол и отстранился на расстояние вытянутых рук. От улыбки вокруг его теплых зеленых глаз побежали мелкие морщинки.
– Мы ждали тебя только на следующей неделе!
Гвин заметила, что он наконец-то избавился от тех ужасных роговых очков, и молчаливо одобрила новые, в тонкой металлической оправе.
Тридцать лет определенно были ему к лицу. Черты лица стали мягче, исчезла угловатость школьных лет. Но озорные искорки, хотя и неяркие, все еще мелькали в глазах, а улыбка была открытой, как всегда. И такой же неотразимой.
Да, время лечит не все, с грустью подумала Гвин. Она вдруг поняла, что тогда хотела сказать ей бабушка. Видимо, Алек Уэйнрайт – не ее судьба. Никогда не был и никогда не станет. И если ее сердце смирится с этим, все будет хорошо.
– Верно, я собиралась приехать позже, – подтвердила она, улыбаясь в ответ на его улыбку. – Но у меня появилось несколько свободных дней.
Она решила пока не говорить всей правды.
– А твой босс, он не возражал?
– Совсем нет.
– Ты приехала на машине?
– Что это, допрос с пристрастием? Нет, я приехала на автобусе.
Алек нахмурил лоб. Ну вот, начинается. Сейчас «старший брат» начнет читать ей нотации.
– Господи, ты рискнула в одиночку ехать на автобусе?
– Перестань, Алек. – Гвин с усилием рассмеялась. – Мне ведь не двенадцать лет. – Уже давно не двенадцать, сердито добавила она про себя. Открой пошире глаза, приятель, и посмотри как следует хотя бы один раз. – Половину пути, до Бостона, со мной ехала подруга, – поспешила пояснить она, предупреждая его возражения. – И потом, в автобусе кроме меня было еще десять человек. Мне ничто не угрожало. Кроме смертельной скуки.
На секунду задумавшись, словно взвешивал ее слова, Алек спросил:
– А где твоя сумка?
– Вещи уже у меня в комнате. – Гвин специально попросила таксиста подъехать со двора и потихоньку отнесла все свои пять сумок по задней лестнице в мансарду, радуясь тому, что ее никто не видит. – Мэгги здесь? – спросила она, уже зная, что экономки нет, иначе ей вряд ли удалось бы проскользнуть незамеченной.
– Она уехала в Тилтон, за покупками. Скоро вернется.
– А-а. – Гвин подошла к стойке и перелистала регистрационную книгу. Новых постояльцев не было, как и докладывала по телефону Мэгги. – Как идут дела?
Алек подошел ближе, забрал у Гвин книгу и захлопнул ее.
– Мы держимся. Думаю, на Рождество будут заняты все номера. – Самая наглая ложь, которую Гвин приходилось слышать. Однако она не стала обсуждать эту тему дальше. У нее не хватило смелости. – Кстати, раз уж ты приехала, то можешь пойти со мной в поход, – хитро подмигнув, предложил Алек.
– Размечтался! – ответила она, зная, что он и не ожидал другого ответа. – Делить жизненное пространство с Малером и лучшими произведениями мировой литературы? Ни за что!
Его ответный смех тут же потух, а взгляд остался серьезным. Гвин устало потерла глаза. Ничего удивительного – она села на автобус в Манхэттене в пять утра. Подойдя к огромному камину, она принялась рассматривать загадочный танец рыжих язычков пламени за чугунной решеткой.
– Как Поппи?
Алек помолчал, потом сказал:
– А я все ждал, когда же ты спросишь.
– Не смей упрекать меня, Алек Уэйнрайт, – тихо сказала Гвин.
Ей вдруг стало зябко. Наверное, от усталости. Она провела рукой по лицу – на нем не было ни следа косметики – и повернулась спиной к огню. Ее глаза встретили озабоченный взгляд Алека.
– Перестань, Гвин. Прошло два года.
– Я отлично это знаю. У меня были на то свои причины. Понятно?
Его кивок означает лишь уступку, подумала Гвин, глядя на твердую линию его рта. Ничего он не понимает! Разве Алек способен понять, почему она уехала? Во-первых, он мужчина. Во-вторых, он все-таки не кровный родственник, несмотря на то что ее дедушка с бабушкой всегда относились к нему как к родному. Но ему они никогда ничего не запрещали. Он может делать все, что захочет, ехать куда захочет, и Поп-пи никогда ничего ему не скажет. Дед даже заплатил за обучение Алека в колледже, не ставя никаких условий.
С ней обращались совсем по-другому. Будь у старика возможность, он бы приковал Гвин к себе и к этой гостинице железными цепями. И она знала, что, приехав сюда, она рискует вновь оказаться закованной в эти цепи. Гвин вздохнула.
– Ты думаешь, девять часов дорожного одиночества достаточно для того, чтобы найти путь к примирению? Это не так, и на самом деле я не готова к встрече с ним, немножко боюсь и чувствую себя по-настоящему глупо. Так что, не дави на меня, хорошо?
– Глупо? Но почему?
Алек, конечно, не мог знать, что причиной ее нервозности была не только предстоящая встреча с дедом. И Гвин определенно не собиралась рассказывать ему об этом. Она махнула рукой, отмахиваясь от только что сказанных слов.
– Не обращай внимания. Просто неудачно выразилась. Так вот… – Она вскинула подбородок. – Можешь как-то меня подготовить к этому?
Его взгляд смягчился, но в улыбке было мало утешительного.
– Как к гильотине?
– Не трави душу.
– Ну хорошо… Во-первых, сломанная лодыжка совершенно выбила старика из колеи. Во-вторых, он не любит, когда другие суют нос в его дела. – Он взял со стойки шариковую ручку и начал машинально вертеть ее в руке. – Мы не сказали ему о твоем приезде.
У Гвин упало сердце.
– Но почему?
– Потому что мы с Мэгги опасаемся, как бы он не начал швырять в тебя все, что попадется под руку.
– Перестань, Алек. Ему восемьдесят один год. И он в гипсе. Что он сможет сделать? – Алек в ответ только рассмеялся. Гвин принялась разглядывать каминную полку. Букет из засушенных цветов и веток стоял с тех самых пор, когда она еще жила здесь. Он был настолько старым, что веточки эвкалипта совершенно потеряли запах. – Я и в самом деле не думала, что уеду так надолго. Но… – Она зачем-то поправила свечу в подсвечнике. – Эти споры по телефону были просто невыносимы. Я боялась, что при личной встрече все будет еще хуже.
– А что изменилось сейчас?
Гвин обхватила себя руками за плечи, ежась от холода. Огонь камина не мог согреть эту большую комнату с высоким потолком.
– В общем, ничего… – Она резко повернулась к Алеку. Его пристальный взгляд говорил о том, что ей не удалось его обмануть. – Просто настало время восстанавливать отношения. Вот и все.
Алек подошел к ней. Она вдруг с дрожью поняла, как ей не хватало его улыбки. Он взял ее за плечи. Тепло его рук чувствовалось даже сквозь толстый свитер. Каким-то чудом она умудрилась не выдать своей реакции.
– Ты ведь знаешь, что старик очень переживал за тебя…
– О, небеса! – послышался из коридора громкий женский голос. – Это ты!
С проворством, которое Гвин наблюдала не раз, Алек отступил в сторону, уступая дорогу Мэгги, которая иначе просто смела бы его со своего пути. В следующее мгновение Гвин уже была прижата к широкой груди экономки, укрытой пуховой шалью, а затем отодвинута сильными руками назад так, чтобы серые глаза могли с пристрастием оглядеть ее с ног до головы.
– Господи, детка! – Мэгги ткнула ее пальцем выше локтя, словно мясник, проверяющий упитанность поросенка. – Да в тебе нет и сотни фунтов веса!
– На самом деле целых сто десять фунтов! – возразила Гвин.
– А это на пятнадцать фунтов меньше, чем должно быть при твоем росте, и ты это знаешь, – проворчала Мэгги, укоризненно глядя на Гвин сквозь свои бифокальные очки. – Ты что, сидишь на диете?
– Нет, Мэгги, уверяю тебя, я питаюсь нормально, – сказала Гвин и, пожав плечами, для убедительности добавила: – Просто я не набираю вес, вот и все.
Она заметила взгляды, которыми перекинулись Алек и Мэгги, но сочла за лучшее проигнорировать их. Однако то выражение ужаса, которое появилось следом на лице экономки, игнорировать было невозможно.
– Что ты сделала со своими волосами?!
Гвин не успела ответить.
– Мэгги! – прогремел откуда-то из соседнего помещения грозный голос. – Где вас черти носят?
Похоже, сломанная лодыжка мало что изменила. Во всяком случае, в голосе деда. И в его манере разговаривать.
– Может быть, ты зайдешь к нему прямо сейчас? – предложила экономка, с надеждой в голосе и хитрым блеском в глазах. – Удивишь его…
Гвин перевела взгляд с Мэгги на Алека и помотала головой.
– Нет-нет, я к этому не готова, – сказала она, пятясь к лестнице. – Может быть, потом.
– Он будет в гостиной, – сказала Мэгги, поворачиваясь к той двери, из-за которой вновь загремел голос Поппи. – Когда ты будешь готова.
А когда она будет готова? Уныло размышляя над этим вопросом, Гвин устало двинулась вверх по ступенькам лестницы.
После того как Гвин скрылась из виду, Алек еще добрых десять секунд смотрел ей вслед. Трудно было поверить, что за эти несколько лет она настолько изменилась. Если бы не эти большие глаза, он вряд ли узнал бы ее.
Мэгги права, она слишком худа. Даже девчонкой она не была такой худенькой. А эта короткая стрижка только подчеркивает огромные глаза, так же как и темные круги вокруг них.
Что же произошло? С момента их последней встречи прошло четыре года и один неудачный брак. В сущности, их давно ничего не связывает. И все же пять минут, проведенные в ее обществе, буквально потрясли его.
– Эй, что ты там стоишь как столб? Помоги мне разгрузить машину.
Резкий окрик вернувшейся в вестибюль Мэгги неприятно удивил Алека. Не говоря ни слова, он вышел следом за ней во двор. Тяжелые густые облака уже скрыли вершины гор. Почти невидимые мелкие снежинки, предвестники приближающейся бури, покалывали щеки и расплывались каплями на стеклах очков.
Алек подошел к фургону, на котором Мэгги совершала еженедельные поездки за продуктами и всем прочим. Несмотря на отсутствие постояльцев, экономка продолжала пополнять запасы, которых и так было достаточно для того, чтобы накормить половину штата. «Так, на всякий случай, – поясняла она. – Не хочу быть застигнутой врасплох».
Заглянув в машину, Алек понял, что уж что-что, а быть застигнутой врасплох Мэгги не грозит.
Вынув упаковку бумажных полотенец, он отнес ее в дом и снова вернулся к машине. Снежная крупка с шорохом падала на опавшие листья, которые еще не успели сгрести. Никто не ожидал, что похолодает так рано. Алек не мог припомнить, чтобы снег выпал раньше декабря. Первые заморозки были всего лишь неделю назад.
Алек и Мэгги молча курсировали с грузом между машиной и домом. Наконец Мэгги вскинула на бедро последнюю коробку яиц и захлопнула дверцу пикапа. Алек повернул было к дому, но экономка успела поймать его за рукав.
– Слушай, сегодня утром, когда я как раз собиралась уезжать, был очень странный телефонный звонок. Из Нью-Йорка. От соседки Гвин по комнате. – Она сделала паузу для пущего эффекта и добавила многозначительным шепотом: – Точнее, от ее бывшей соседки.
– Что вы хотите сказать? – спросил Алек.
Из-за тающего на стеклах снега он почти ничего не видел сквозь свои очки.
– Эта Бекки, или Бетси, или как там ее, просила передать Гвин, что тип по фамилии Синелли или что-то в этом роде в конце концов прислал ей последний чек. А поскольку она, то есть Гвин, не собирается возвращаться обратно, то не могла бы я продиктовать почтовый адрес, по которому следует этот чек переслать.
Алек уставился на Мэгги сквозь мутные стекла очков.
– Не собирается возвращаться?
Мэгги поудобнее перехватила коробку с яйцами и направилась к дому. Протопав по ступенькам крыльца, она бросила через плечо:
– Я же не девчонка, чтобы рассказывать небылицы.
Следуя за экономкой на безопасном расстоянии, Алек сказал с улыбкой:
– Я просто переспросил, что сказала эта девушка.
Но когда он поставил в кладовую двадцатифунтовый мешок с рисом, улыбка исчезла с его лица. Он снял очки и, протирая их бумажным полотенцем, рулон которых висел над раковиной, задумался над словами Мэгги и тем, как они связаны с неожиданным возвращением Гвин.
Вообще-то, глупо так беспокоиться о ней. Она уже не ребенок. Однако забота о Гвин стала частью его жизни с того самого дня, когда двадцать лет назад осиротевшая четырехлетняя малышка переступила порог этой гостиницы. И надо сказать, для этого были причины: за всю свою жизнь он не встречал более упрямого и безответственного существа. Все, что она делала, казалось настолько непродуманным, что любой разумный человек мог с первого взгляда предсказать крах ее планов. И хотя Алек никогда не говорил этого Гвин, он был согласен с ее дедом: желание стать актрисой – чистый авантюризм.
Но все же она сделала это. Убежала в Нью-Йорк, как Кэтрин Хепберн в старом кино, ожидая сказочного воплощения своей мечты. Но сейчас не те времена и Нью-Йорк не тот по-доброму сумасшедший город, каким он предстает в голливудском фильме 30-х годов.
Если Мэгги правильно поняла смысл утреннего телефонного звонка, все пошло совсем не так, как рассчитывала Гвин. Алек был удивлен тем, что его отношение к этому неоднозначно. Как прагматик он надеялся, что неудачный опыт заставит ее раз и навсегда понять, что такое реальность. Но, с другой стороны, ему было больно думать о том, какое разочарование она испытала.
– Ты тоже думаешь о нашей девочке?
От неожиданности он резко дернулся и едва не опрокинул батарею из жестяных банок оливкового масла, еще не убранных в кладовую. Мэгги явно обладала способностью читать его мысли.
– Точнее, я думал о том, что не хотел бы оказаться на ее месте во время встречи с дедом, – сказал он после секундной заминки.
Хмыкнув, Мэгги и понесла банки в кладовую.
– Клянусь, что она жутко расстроена, – донесся оттуда ее голос.
Выйдя в прихожую, Алек снял с вешалки свою куртку.
– Гм, – вот все, что сказал он себе под нос. Его мысли были слишком спутаны, что выдать что-нибудь более внятное.
Вернувшись в кухню, чтобы сказать Мэгги «до свидания», Алек заметил на углу стола пакет с круассанами.
– А это по какому случаю? – спросил он у экономки, как раз появившейся в дверях кладовой.
– Это на завтра, мистер, так что, руки прочь. Лучше скажи, что ты собираешься предпринять насчет этого?
– Насчет чего?
– Насчет Гвин.
Алек, который как раз надевал куртку, замер с наполовину просунутыми в рукава руками, напоминая своим видом странную большую птицу, раскинувшую крылья.
– Я? А что я должен делать?
– То, что всегда делал. Помочь ей пережить трудный период. Поставить ее на ноги.
Он натянул куртку до конца и покачал головой.
– У нас с ней уже давно совсем не те отношения, что были раньше. Мы почти не разговаривали с тех пор, как… – Он задумался. – С тех пор, как появилась Сара. Вряд ли Гвин захочет обсуждать со мной свои проблемы.
Мэгги несколько секунд смотрела на него, прищурив серые глаза, потом пожала плечами, видимо решив, что нет смысла продолжать эту тему. Открыв большой холодильник, она вынула оттуда пакет с морковью.
– Ты в город?
– Да, ненадолго. Я оставил в школе сочинения, а их надо проверить к понедельнику. К тому же у меня встреча в кафе с Марианной Хаммонд, она хотела со мной о чем-то поговорить.
– Поезжай осторожнее, – сказала Мэгги, бросив взгляд в окно кухни. – Уж больно дрянная погода, не по сезону.
Алек запечатлел поцелуй на ее седых кудряшках.
– Не надо так беспокоиться, Мэгги.
Та лишь слегка приподняла брови, затем взяла угрожающего вида нож и набросилась на несчастную морковь.
Исцеление или катастрофа. Возвращение Гвин принесет либо то, либо другое. И ничего между этими крайностями, размышляла Мэгги, нарезая морковь. У Гвин всегда так – только крайности и ничего между ними. Эта девчонка всегда все видела в черном и белом цвете, не признавая никаких полутонов. Если она считала что-то правильным, то готова была отстаивать это до конца. А если уж неправильным, то держись! Никаких обсуждений, никаких компромиссов.
Даже Мэгги не могла не признать, что Ангус Робертс чересчур опекал внучку. С того самого времени, когда она приехала сюда. Двадцать лет назад. И кто мог бы упрекнуть его за это? Ведь Гвин была единственным ребенком его единственного сына, погибшего так трагически и таким молодым. Если бы не вмешательство бабушки – и самой Мэгги, – старик совершенно удушил бы девочку своей чрезмерной заботой. Впрочем, Гвин было трудно удержать на привязи. Она всегда отличалась неутолимой жаждой независимости, из-за которой не раз попадала в трудные ситуации, но благодаря чему жила настоящей жизнью.
Зажав в одной руке морковь, а в другой нож, Мэгги со вздохом облокотилась на кухонный стол и устремила взгляд на тяжелые серые облака за окном. Она не могла не признать, что упорство Гвин в достижении того, чего хочет, заслуживает восхищения. К сожалению, это упорство с легкостью переходило в упрямство и могло свести с ума кого угодно.
