Текст книги "В атмосфере любви"

Автор книги: Карен Темплтон-Берджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– На мели? После всего, что вы сделали для нас? Как вы могли подумать такое, Мэгги?!

– А что еще я должна была подумать, Ангус? Я знала, что Гвин уговаривает вас продать гостиницу. Учитывая, в каком состоянии она находится и то, что она не приносит дохода, это выглядело вполне разумным. Только после ваших слов я поняла, как на самом деле привязана к этому дому… и к вам. Поняла в тот вечер, когда вы стали говорить о грядущих переменах. Для меня это было как нож в сердце.

Он снова сжал ее руку с силой, удивительной для его возраста. Нечто, напоминающее гнев, вспыхнуло в его голубых глазах.

– Все совсем не так, Мэри Маргарет. Во-первых, если бы я продал гостиницу и если бы я… не влюбился в вас, вы не остались бы без дома. Я бы поставил обязательным условием сделки, чтобы вы остались здесь работать и жить.

– Влюбились в меня? – повторила она то, что услышала в его словах.

– Да, черт возьми! – Ангус снова поцарапал подбородок. – Поэтому я надеялся, что, если я продам гостиницу, вы поедете со мной. – Прежде, чем она успела открыть рот для ответа, он добавил: – Но все это не имеет значения, потому что я решил не продавать.

Мэгги закрыла рот. Открыла. Снова закрыла.

– Вы меня сегодня постоянно удивляете, – проговорила она наконец.

– За последние дни я многому научился у своей упрямой внучки. – Он усмехнулся. – И понял главное: нельзя сдаваться, даже если жизнь бросила тебя лицом в грязь, а уж тем более – если дела идут не так, как хотелось бы. Ведь все эти годы я содержал гостиницу не потому, что это нравилось Эйлин, и не потому, что не знал, чем еще заняться. Мне самому это нравилось. И до сих пор нравится. Так какого черта я должен бросать это дело, а?

– Знаете, Ангус, я никогда не осталась бы здесь с другими людьми.

Она от волнения встала и снова подошла к раковине. Ее пальцы нащупали в кармане фартука заколку для волос – она нашла ее в одной из комнат, забытую кем-то из недавних гостей. Четыре пластмассовых цветочка в ряд, с перламутровыми бусинками в центре. Надо будет отослать завтра утром.

Ангус наблюдал за ней, с непривычным терпением ожидая, что она скажет дальше. Мэгги повернулась и встретилась с ним взглядом. На его лице была озабоченность, да, но та угрюмость, которая появилась в его чертах после смерти жены, куда-то исчезла.

Нет, Ангус Робертс оттаял не потому, что его полюбили. А потому что сам полюбил. Мягкое тепло начало растекаться по ее телу, согревая, как добрый глоток бренди в холодную ночь.

– Понимаете, без вас, без Алека и даже без сестер Ньюман это место перестанет быть для меня родным. Для меня это уже давно не работа. Для меня это жизнь. Если бы я осталась здесь без тех, кого люблю… – Она порылась в раковине в куче картофельных очистков и извлекла нож. – Я бы умерла, Ангус.

Немного смущаясь, он встал из-за стола и, стуча палкой и вполголоса чертыхаясь, подошел к ней.

– Так, значит, это хорошо, что я не продаю гостиницу? – спросил он.

– Очень хорошо, – улыбнулась она.

– Ну и что же дальше, Мэри Маргарет? Вы готовы к тому, что за вами будет ухаживать старый ворчливый чудак?

– О ком вы говорите? – спросила она, смущенно краснея, и хихикнула.

Но поцелуй заставил ее замолчать.

– О Боже… – пробормотала она, когда он разжал объятия. – О Боже…

– Можно подумать, что вас никогда до этого не целовали, – заметил Ангус с лукавым блеском в глазах.

– Это было давно. Очень давно. О Боже…

– Тогда придется заново привыкать, – серьезно сказал он, и Мэгги лишь кивнула в ответ. – Может, пока не станем говорить об этом детям? – На этот раз она кивнула энергичнее. От его улыбки у нее задрожали колени. – Что, если мы поженимся весной? – подытожил с улыбкой Ангус.

Сначала у Мэгги перехватило дыхание. А потом она захихикала, держась за раковину, чтобы не упасть.

– Хорошо, – сказала она, и его улыбка стала еще шире, ну просто от уха до уха.

Алек ничего не мог поделать с собой. С той минуты, как Гвин сняла пальто в ресторане, он не отрывал взгляд от ее грудей. Гвин заметила это, вспыхнула и просияла.

– Правда, симпатичные? – Она посмотрела на них, как мать на новорожденных близнецов. – Лави нашла их в ящике своего комода. Пожалуй, я дам им имена.

– Я не буду спрашивать, как… – Алек весело хмыкнул.

– И не надо. Думаю, все секреты скоро будут раскрыты.

Он дотянулся через стол и взял руки Гвин в свои. Ее лицо, такое знакомое, было сегодня немного иным. Высокие скулы, бездонные глаза, атласная кожа. Она носила свою только что обретенную элегантность с такой же естественностью, как до этого носила огромного размера свитера и потертые джинсы.

– Даже женщины смотрят на тебя, – прошептал он и наклонился ближе. – Если бы Леонардо Ди Каприо увидел тебя в таком виде, бедный мальчик потерял бы сознание от всплеска гормонов.

– Гм. – Гвин была явно польщена. – А как у тебя с уровнем гормонов?

– Скоро узнаешь, – сказал он, целуя кончики ее пальцев.

Она хихикнула и убрала руки. Но как только она отвела взгляд в сторону, ее настроение изменилось так же незаметно и непредсказуемо, как погода в Нью-Гемпшире. Алек догадался об этом, наблюдая, как она нервно вертит в руках ножку бокала для воды и время от времени рассеянно теребит бахрому волос на шее.

– Гвин…

Их глаза встретились.

– Может быть, это звучит банально… Но я давно не был так счастлив, как в этот последний месяц.

– Я тоже.

Он снова взял ее за руку.

– Пусть сегодняшний вечер будет особенным. Пусть он будет полным совершенством.

Их пальцы сплелись, но Гвин ничего не говорила и не смотрела на него в течение нескольких секунд. Затем подняла глаза и сказала с грустной улыбкой, поднеся их сплетенные руки к своей щеке:

– Совершенство – это иллюзия.

Его сердце замерло в груди.

Появился официант, принял заказ, и настроение Гвин изменилось снова. Целый час они ели, пили вино, весело болтали, даже смеялись. Делали вид, что все хорошо.

Еще одна ночь. Еще одно погружение в рай, с грустной улыбкой думал Алек. Завтра он посадит Гвин на поезд, который унесет ее из его жизни. Но мы же с самого начала знали, что наш роман будет недолгим, напомнил он себе. Что его конец неизбежен.

Снова появился официант и спросил, хотят ли они чего-нибудь на десерт.

Еще одна ночь…

Алек поймал жаркий взгляд Гвин и прочел ее мысли.

– Нет, ничего, – сказал он официанту. – Счет, пожалуйста.

Гвин почти удалось заставить себя не думать о том, что эта ночь – последняя. Но она решительно вознамерилась получить все возможное наслаждение – и достигла в этом успеха. Спать по ночам она будет всю оставшуюся жизнь, но только сегодня она может спать с Алеком. Точнее, не спать, а заниматься совсем другим.

Он необычайно хорош в этом другом, с удовлетворенным вздохом подумала она. Не зря она надела эту штучку с бронзовыми кружевами. И французские трусики-бикини. Надо же! Оказывается, это действительно работает. До сих пор она считала, что все это выдумки – так, рекламная акция производителей нижнего белья.

Их руки и ноги были так переплетены, что она не знала, где чья. И не слишком беспокоилась об этом. Ленивым взглядом она обвела комнату, освещенную дюжиной белых свечей. И украшенную цветами. Дюжины роз, в основном белых, отчасти белых с розовым. Когда они вошли в номер, Алек напомнил ей, что цветы были частью уговора о свидании. И еще сказал, что белые с розовым розы напоминают ему ее – нежные, но с шипами. Она рассмеялась. И еще больше растаяла.

– Послушай, Алек, – проговорила она, скользя кончиками пальцев по его лопатке, – меня гложет любопытство: а зачем здесь столько свечей?

Алек приподнялся на локте над ней. Все еще внутри нее. Мысль о том, что она никогда больше не испытает такой близости… Она передвинула руки вниз и обхватила его ягодицы, словно желая удержать на месте.

– Зачем? – Он задумался, потом покачал головой. – Мне кажется, они говорят сами за себя, разве нет? – проговорил он, нежно касаясь губами ее подбородка.

– Может быть. – Она слегка пошевелилась под ним и улыбнулась, почувствовав его отклик. – Думаю, коридорные ухмылялись, а?

– Еще бы. – Он поцеловал ее, очень нежно, и погладил по щеке большим пальцем. Потом посмотрел на нее. Уголки его рта опустились вниз. – Наверное, нам надо поговорить.

Его слова застали ее врасплох. Поговорить – означает посмотреть в лицо реальности. Признать то, что она не хотела признавать. О чем она не хотела слышать. Сейчас все было замечательно, все было идеально вопреки ее собственным словам, что совершенство – лишь иллюзия. Она хотела запомнить эту ночь такой, какой она была сейчас.

– Может быть, потом, – сказала она, стараясь, чтобы ее слова прозвучали легко.

Гвин взглянула ему в глаза, и у нее перехватило дыхание. Она растворилась в его взгляде, боясь шелохнуться, боясь дышать, чтобы не разрушить очарование.

– Можно, я открою тебе один секрет? – проговорил он наконец.

Она кивнула.

– Помнишь то лето восемь лет назад, когда я приехал домой из колледжа? На тебе было тогда такое воздушное платье…

– Белое с большими розами?

– Да. Это. И ты была на кухне, ела шоколадное печенье…

– А ты не обращал на меня внимания.

Возникла пауза.

– Делал вид, – сказал он.

Еще одна пауза.

– И когда ты наконец признал мое присутствие, я подбежала и поцеловала тебя.

Алек провел пальцем вдоль ее ключицы.

– И ты поцеловала меня. – Он улыбнулся. – Ты помнишь? – Она кивнула. – Я только успел подумать: стоп! Нельзя! А мне так хотелось, чтобы было можно.

Гвин с минуту изучала его лицо, освещенное неярким колеблющимся светом.

– Так, значит… ты тоже что-то чувствовал?

– Это было подсознательно. Но тогда было не время.

Вот и теперь не время. И всегда так.

– А сейчас? – все же спросила она почти шепотом, чтобы он не услышал, как дрожит ее голос.

– Сейчас… Я до сих пор не знаю, правильно это или нет, дорогая. Это не имеет значения. Просто это… было.

От нее не ускользнуло прошедшее время. Он сказал – было. Он не сказал – есть.

Я люблю тебя! – хотелось закричать ей, когда он с силой прижался губами к ее губам и властно положил руку на грудь. Я не хочу, чтобы это кончалось!

Видимо, он тоже этого не хотел. Гвин купалась в его долгих нежных ласках, как в теплой ванне, заставляя себя не спешить, наслаждаясь каждым мгновением.

Он повернулся на бок, увлекая ее за собой. Гвин изогнулась, без слов предлагая ему свою грудь, постанывая от удовольствия, пока он ласкал ее возбужденные соски. Его губы творили чудо; трепет пробежал по ее телу, когда он медленно и нежно обвел сосок языком, а потом полностью захватил его ртом. Волны дрожи все сильнее охватывали ее, наполняя лихорадочным желанием.

Она толкнула его на спину и завладела им, вскрикнув от блаженного ощущения, что он так глубоко внутри нее, что он до такой степени часть ее. Она хотела сохранить это чувство полного слияния, чувство единого целого. Словно прочитав ее мысли, он сделал движение вверх, проникая еще глубже, заставляя ее трепетать от предвкушения блаженства. Она оседлала его, а он обхватил руками ее груди, унося в чудесный, захватывающий и ослепляющий эротический вихрь чистого восторга.

Его имя – не то как смех, не то как стон – вырвалось из ее груди, и все чувства разлетелись на миллион сверкающих вспышек, которые искрились, мерцали и не хотели возвращаться на место. Она со вздохом упала ему на грудь, чувствуя, как бьются их сердца.

Мой Алек… Он поцеловал ее волосы, потом нежно поднял и уложил рядом, обнимая. Никто из них не сказал ни слова.

Гвин прижалась к его груди, вдыхая его запах и отчаянно отгоняя мысль о том, что если он скажет, что любит ее, если он попросит выйти за него замуж, она уедет вместе с ним в Лейквуд и пошлет к черту это прослушивание. Пошлет к черту свою карьеру.

Это минутная слабость, сказала она себе. Завтра, проснувшись, я буду думать совсем иначе. Завтра…

Ей показалось, что он что-то сказал, кажется, спросил ее, спит ли она. Слишком сонная, чтобы отвечать, она не шелохнулась. О чем бы Алек ни хотел поговорить, все это подождет, решила она.

– Что я буду делать без тебя? – прошептал он.

Когда она осмелилась посмотреть на него, он уже спал.

ГЛАВА 16

Алек вернулся домой, и Мелвин громко высказала ему свое возмущение его долгим отсутствием.

– Помолчи, противное животное, – пробормотал он, перешагивая через кошку, трущуюся у его ног. – Насколько я знаю Мэгги, она давала тебе вдвое больше еды, чем положено.

Кошка невозмутимо признала взглядом его правоту и прошествовала на кухню. Наступила тишина, которая грозила удушить его.

Она уехала. Он сам посадил ее на поезд, стараясь выглядеть таким же оживленным, как Гвин. На самом деле она показалась ему более оживленной, чем обычно: в ожидании поезда беспрестанно болтала о чем-то, перескакивая с одного на другое.

Отчасти Алек был по-настоящему рад, что смог устроить для Гвин эту возможность показать себя. Ведь именно этого она хотела, ради этого так усердно работала…

Ладно, а теперь он несчастен. Ему не хватает ее. Не хватает той тысячи парадоксов, которые делали ее той женщиной, какой она была, – смешной и сексуальной, упрямой и великодушной, эксцентричной и проницательной. Любящей.

Отпечаток ее руки все еще жег ему ладонь, губы покалывало от прикосновения мягких губ. Он чувствовал ее запах, прикосновение ее тела в эту последнюю ночь – теплого, податливого, доверчивого.

А ее смех? А то, как она посмотрела на него тогда, с каким-то изумлением и даже благоговением?.. Сердце в его груди забилось так сильно, что он едва не вскрикнул от боли.

Действуя на автопилоте, он разложил по местам те немногие вещи, что брал с собой, проверил сообщения на автоответчике, покормил кошку. Обвел взглядом комнату – книги, компакты, скромная мебель… Месяц назад ему было достаточно всего этого. Или он просто убедил себя в этом?

Закрыв руками лицо, Алек опустился на диван. Господи, как я раньше этого не понял! Он рассмеялся, хотя это было совсем не смешно. Просто все вдруг стало ясно. Так сокрушительно ясно!

В школьную работу он бросил себя, потому что у него не было Гвин. Встречался и спал с другими девушками, даже женился на Саре Прют – потому что у него не было Гвин. И эту чертову кошку завел, вероятно, потому, что у него не было Гвин.

А потом она приехала и показала ему, чего у него нет. Но кроме того, она показала ему, кто он такой и чего на самом деле хочет.

Все эти годы он был убежден, что спасает ее. Все эти годы защищал Гвин от нее самой, следил за тем, чтобы ее импульсивность не обернулась серьезными неприятностями, и не понимал, что на самом деле это она спасала его, не давая утонуть в монотонности обыденной жизни.

Ему нужна Гвин. Нужна.

Кто-то постучал в его дверь. Озадаченно и слегка раздраженно – черт, ему помешали вздыхать о том, что он утратил! – Алек подошел и открыл.

– Я видел, как ты подъехал, – сказал Ангус, неуклюже согнувшись над палкой. – Решил, что тебе не помешает компания.

Алек натянуто улыбнулся.

– Мэгги свела вас с ума?

Старик фыркнул и вошел в дом, стуча палкой по деревянному полу.

– Не возражаешь, если я закурю?

– Э-э… конечно нет, – сказал Алек, пытаясь вспомнить, куда он убрал все отцовские пепельницы.

Пока он рылся в шкафах, Ангус уже устроился в кресле у нерастопленного камина и приступил к своему обычному ритуалу разжигания трубки. Прежде чем он зажег первую спичку, Алек нашел пепельницу – огромную, зеленого стекла, уродливую, но вполне пригодную для использования. Поставив зеленое безобразие у локтя Ангуса, Алек сел на диван. Разжигание трубки почти всегда предвещало Разговор. Каким-то образом он понял, о чем будет этот Разговор.

– Я много думал в последние двадцать четыре часа, – начал старик.

– О чем, Поппи?

Тот несколько раз затянулся, выпуская клубы дыма и всем своим видом показывая, что торопить его не стоит.

– О многом, – сказал он наконец. – О своей жизни. О гостинице. – Еще одно облачко дыма. – О вас с Гвин.

Какой сюрприз!

– Да? Не о мировых проблемах?

– Я слишком стар для этого. – Ангус покачал головой. – Без меня разберутся. – Он сделал еще несколько затяжек. – А мне и тут дел хватает. – Он устремил на собеседника взгляд холодных голубых глаз. – Надеюсь, что раз ты спишь с моей внучкой, то любишь ее.

– Да. – Откровенность старика не удивила Алека.

– Хоть что-то. А она об этом знает?

Алек и сам думал об этом ночью, когда она уснула на его груди. Его лицо покраснело, как у юноши. Быстро встав с дивана и споткнувшись при этом о стопку старых журналов, он прошел на кухню и достал из шкафа чашку, чтобы сделать чай.

– Вообще-то нет, Поппи.

– Тогда чего же ты ждешь, черт возьми? Знака Всевышнего?

Губы Алека скривились в сардоническую усмешку.

– Скорее, знака от Гвин.

– Тогда ты больший дурак, чем я думал! С ума сойти! Девчонка столько лет вздыхает по тебе! Когда ты женился на этой Саре Прют, она чуть не завалила экзамены. Или ты не знал этого?

Алек медленно опустил на стол тяжелый кулак и перевел взгляд на Ангуса.

– Вы думаете, мне от этого стало легче?

– А я на это и не рассчитывал.

– В любом случае, уже поздно. – Алек вздохнул. – Гвин уехала, если вы помните. А у меня здесь работа. У нас все равно ничего не получится, что бы мы ни чувствовали друг к другу. И кроме того… – Он увидел, что старик качает головой. – Что?

– У тебя больше оправданий, чем волосков в усах у кошки. Ты любишь ее или нет?

– Я уже сказал.

– Тогда какого черта ты делаешь здесь? – Молчание Алека, видимо, не смутило старика. – Если ты ее любишь, – процедил он, выдыхая дым, – то тебе следовало поискать какой-то способ быть вместе с ней. Это же ясно как день, разве нет? Если она не может остаться здесь, значит, тебе надо поехать туда. Я думаю, учителя английского везде нужны, в Нью-Йорке тоже.

Алек не знал, откуда взялся этот мягкий золотистый свет, затопивший комнату: то ли солнце начало свой путь к закату, то ли на него снизошло прозрение, посланное свыше. Боже всемогущий!

Последние крупицы логики вылились в вопрос:

– А как же вы?

– Я? – Густые брови поднялись вверх. – Я-то здесь при чем? А-а, понял: ты считаешь, что должен торчать здесь, чтобы заботиться обо мне. Можешь не беспокоиться на этот счет. Мне хватит заботы Мэгги. – Его глаза молодо блеснули. – И потом, я снова дал рекламу, и, думаю, в гостинице будет теперь достаточно гостей, чтобы не дать мне скучать.

– Так, значит, вы отказались от предложения Кэботов?

– Продать гостиницу? Я еще не совсем рехнулся. Чем я тогда буду заниматься? Целый день смотреть телевизор? Гостиница – это моя жизнь. – Он посмотрел на Алека как на неразумного ребенка и пробормотал: – Продать гостиницу! Какие странные идеи приходят в голову некоторым…

Ангус с усилием поднялся на ноги и гордо расправил крепкие плечи. Вздохнул и оперся на палку, бросив при этом на нее сердитый взгляд. С видом легкого пренебрежения он подошел к Алеку и положил свободную руку ему на плечо.

– Ты славный парень, Алек. Отличный парень. – Рот под усами растянулся в улыбке. – Гвин часто делала глупости и ошибки. Полюбив тебя, она не ошиблась.

Алек пожал руку старика, потом метнулся к письменному столу и начал открывать и закрывать ящики, лихорадочно просматривая их содержимое, будто вор, который торопится найти что-нибудь ценное, пока его не поймали.

– Что ты ищешь?

– Расписание поездов. Помню, положил его где-то тут…

Сложенный листок упал перед ним на стол. Алек поднял голову и встретился взглядом с поблескивающими глазами Ангуса.

– Там есть подходящий поезд, завтра утром. Подойдет?

– Да, Поппи. Отлично подойдет. – Алек ухмыльнулся, потом рассмеялся – смехом совершенно счастливого человека.

Прослушивание должно было состояться у Сьюзен Махони в «Дакоте» – так назывался этот многоквартирный дом девятнадцатого века на Вест-сайд. Гвин назвала свое имя охраннику в маленькой будке, тот позвонил наверх, и массивные кованые чугунные ворота открылись перед ней.

Квентин Ньюман предупредил ее, что актриса живет на верхнем этаже в квартире из десяти комнат с видом на Центральный парк. Гвин по крайней мере с минуту стояла в оцепенении перед дверью вишневого дерева, прежде чем нажать на кнопку звонка. Ей вдруг стало казаться, что и платье не к месту, и ее волосы слишком коротки, и голос низок, и грудь совсем плоская…

Трюфели, вдруг вспомнила она и улыбнулась, слегка недовольная внезапно возникшим желанием, чтобы Алек был сейчас рядом. В конце концов, она взрослая. Ее не надо держать за ручку. Все будет хорошо. Тут ей отчаянно захотелось в туалет…

Гвин вздрогнула, когда горничная в переднике распахнула перед ней дверь. После того как она сняла пальто и воспользовалась ванной комнатой, ее провели в библиотеку. Там уже был продюсер и еще двое незнакомых мужчин, которые встали при ее появлении. Сьюзен Махони, с характерной буйной копной завитых рыжих волос, перехваченных черной бархатной лентой, тоже встала, потом приблизилась к ней и с очаровательной улыбкой протянула руку. Потом, не выпуская руки Гвин, она обратилась к Квентину своим низким хрипловатым голосом:

– Боже, Квентин, она просто чудо. – Она повернулась к гостье. – Особенно эта восхитительная стрижка! Идемте со мной, дорогая, и не обращайте внимания на этих мастифов.

Актриса села на диван у пышущего теплом камина и предложила Гвин занять место рядом с ней. Стройную фигуру Сьюзен выразительно облегал черный шелковый комбинезон, который явно был приобретен не на распродаже. Почти полное отсутствие макияжа и украшений – за исключением обручального кольца – подчеркивало неформальный и непринужденный характер встречи. Гвин почувствовала себя более свободно.

– Квентин рассказал мне о вашей потрясающей Розалинде в «Как вам это понравится», хотя это был всего лишь школьный спектакль.

Гвин поразилась, как все внутри у нее вскипело от небрежного замечания, но улыбнулась в ответ.

– Я удостоилась чести работать с замечательными детьми…

Сьюзен начала рассказывать о своей работе над новым шоу, о своей интерпретации роли и о том, чего она ждет от остальных актеров. Пока она говорила, Гвин украдкой осмотрела комнату. Высокий потолок. Шкафы с книгами. Картины на стенах – в основном модернизм. Среди них – работа одного из художников, которая висела в той галерее в Сохо, где она недолго работала. Многообещающий, активно рекламируемый и не дешевый даже на этом этапе своей карьеры живописец. Два широких и высоких окна, обрамленные зеленым бархатом, предлагали открытый вид на Центральный парк и позволяли видеть гораздо больше неба, чем наблюдает большинство ньюйоркцев. Дорогая мебель была расставлена без системы, что создавало впечатление небрежности. Вероятно, какой-то дизайнер потратил много часов, чтобы добиться этого, и получил немало баксов.

Выглядит интересно, решила Гвин. Но не в ее вкусе.

Большой мраморный обеденный стол нелепо стоял в центре комнаты, вокруг располагались разностильные старинные стулья и кресла. Гарри Саймон, режиссер шоу, попросил Гвин сесть с ним к столу и протянул ей сценарий с извинениями, что ей приходится читать без подготовки…

Гвин едва не рассмеялась: она не могла припомнить, когда ей в последний раз давали сценарий заранее.

– Сцена, которую я попрошу вас прочитать, начинается на странице двадцать три; беседуют Лила, ваш персонаж, и Мария, ее мать. Вы скажете, когда будете готовы.

Сцена оказалась длинной, почти десять страниц. Гвин перелистала их, чувствуя, как ускоряется биение сердца. Да, сценарий очень неплох. Потрясающе смешно. Замечательная роль, судя по отрывку. Кровь застучала в висках, когда она поняла, насколько это хорошо и как ей повезло, что она сидит здесь. Такой шанс выпадает раз в жизни.

И этот шанс дал ей Алек.

С улыбкой, которая вдруг показалась ей чужой, она дала режиссеру сигнал, что готова.

Она прочла роль так, как никогда не читала раньше. Слова лились столь естественно, будто она сама их написала. Еще никогда Гвин не чувствовала, что роль так подходит ей.

Ее энергия и энтузиазм заполнили пустоту большой комнаты. Она заметила, что остальные присутствующие тоже увлеклись происходящим. Когда сцена закончилась, Гвин не сразу подняла глаза, дав время образу соскользнуть обратно на страницы сценария. Но едва она позволила себе встретить взгляды остальных, широкая улыбка расплылась по ее лицу.

– Кто ваш агент? – спросил режиссер.

Ей пришлось признаться, что агента у нее нет. Пока.

– Нет проблем, – вмешалась Сьюзен Махони, взмахнув рукой. – Я представлю ее Сэмми.

Не смея надеяться, Гвин перевела вопросительный взгляд с актрисы на режиссера.

Саймон обвел глазами остальных. Все кивнули. Он протянул ей руку.

– Если вы хотите эту роль, она ваша.

После двух лет неудач – бам!

Она не помнила, что говорила, но искренне надеялась, что слова вежливой благодарности были произнесены. Актриса предложила ей чаю, однако Гвин отказалась. Она была слишком возбуждена и потом все же не принадлежала к кругу этих людей. Сидеть в непривычной обстановке, жевать экзотическое печенье и пить чай… Нет, спасибо.

Гвин тепло поблагодарила всех и позволила той же самой горничной проводить ее к двери. Она не стала вызывать лифт и спустилась по полированной деревянной лестнице, устланной плюшевыми коврами, с резными перилами; пересекла внутренний дворик, прошла сквозь чугунные ворота и оказалась на Семьдесят второй улице.

Закинув на плечо сумку, Гвин согнулась навстречу порывам ветра и подстроила шаг под толпу других прохожих, куда-то спешащих этим зимним днем. Без особого удивления она поняла, что справилась со своей задачей лучше, чем могла мечтать.

И, сделав это, попала… в тупик.

Она остановилась так внезапно, что какой-то прохожий налетел на нее, обругал и продолжил свой путь. Через секунду Гвин тоже двинулась к исписанному граффити автомату на углу. Молясь о том, чтобы телефон работал, она отыскала в сумке четвертак и набрала номер своей подруги в Бруклине.

– …Понимаю, что это звучит глупо, Триш, – кричала она сквозь шум улицы, заткнув пальцем ухо. – Но не сделать это – еще глупее… Слушай, я не могу больше говорить, у меня осталось сорок пять минут, чтобы успеть на поезд, а иначе мне придется ждать до трех утра… Да, спасибо. Пока!

Должен быть какой-то выход, думала она, пока поезд подземки, скрипя и шатаясь, полз по своим рельсам. Имея в запасе только двадцать минут, Гвин вышла на Тридцать четвертой улице, пронеслась вверх по лестнице и влетела вмрачное здание вокзала. Прижимая к себе сумку, она бросилась через вестибюль к билетным кассам, пробираясь сквозь толпу с точностью опытного хоккеиста.

– Гвин!

Она не обернулась. Наверное, кто-то из знакомых. Сейчас на это нет времени. Внезапно ее схватили за локоть и повернули к себе, едва не вывернув плечевой сустав.

– Сверчок! Остановись же!

– Алек? – Она моргнула, словно ожидая, что мираж растает. – Как ты?.. Откуда? Почему?

– Я только что приехал из Лейквуда. И сразу позвонил Триш. Она сказала, что ты поехала сюда. – Он погладил ее плечи. – И объяснила – зачем. Еще немного, и я упустил бы тебя.

– О нет… – сказала она, чувствуя, что у нее дрожат колени. – О Боже, нет!

Затем непонятно откуда нашла в себе силы и шлепнула его сумкой по руке выше локтя.

– Ой! За что?

– Эй, леди, – прорычал низкий голос откуда-то сбоку, – этот парень, что, пристает к вам?

– Что? Нет-нет, все в порядке. – Она провела рукой по волосам и бросила слабую улыбку своему непрошеному защитнику. – Это мой старый возлюбленный.

Мужчина поднял руки и отступил назад.

– Ага, знаю, так бывает. Извините.

– Старый в смысле возраста или в смысле бывший? – услышала она над своим правым ухом, когда потенциальный защитник исчез в толпе.

– Просто это первое, что пришло мне в голову, – пробормотала она. Потом внимательно всмотрелась в его лицо. – Ты на самом деле здесь?

– На самом деле, – подтвердил он, потирая ушибленную ее сумкой руку.

Рой вопросов кружился в ее голове, но наружу вырвался только один:

– Почему?

– Потому что я люблю тебя, – сказал он, гладя ее по щеке.

Если бы в этот момент обвалился потолок, она бы не заметила.

– Правда?

– Похоже, так.

Она упала лбом ему на грудь, наслаждаясь прикосновением его губ к своим волосам, его рук, ласкающих под пальто ей спину. Приподняв голову, она сказала:

– Ну раз уж наступило время признаний… Я люблю тебя еще с тех пор, когда была девчонкой, которая ничего в этом не смыслит…

– Знаю, – негромко сказал он.

Гвин отстранилась назад.

– Знаешь? С каких это пор?

– С тех пор, как твой дед влепил мне между глаз за то, что я сам давным-давно об этом не догадался.

У нее перехватило дыхание. Ладно, с Поппи она разберется потом.

– В любом случае, я именно поэтому бежала на поезд. Чтобы уехать домой. Потому что… потому что я не хотела, чтобы это закончилось.

На губах Алека играла улыбка.

– Правда?

Она вытерла нос рукавом, как шестилетняя девчонка.

– Да. Правда.

Кто-то врезался в них, сильнее толкнув ее в объятия Алека.

– Так как прошло твое прослушивание?

– Прослушивание?

– Ну да. – Его брови приподнялись над очками. – Прослушивание.

– Ах, прослушивание. Оно прошло хорошо. Мне предложили роль. Но, – она повысила голос, чтобы перекричать объявление об отправлении поезда, – я не уверена, что соглашусь.

– Что ты сказала? – прокричал он.

Голос диктора умолк. В наступившей относительной тишине, среди тысяч людей, снующих в спешке вокруг них, она спокойно повторила:

– Я сказала: не уверена, что соглашусь.

– Ты рехнулась?

Гвин прижала два пальца к его губам и почувствовала, как предательские слезы заполняют ее глаза.

– Наверное. Но дело не в этом. Дело в том, что… Я не могу согласиться, если из-за этого потеряю тебя. Может быть, есть другой выход. Может быть, я смогу… Ну не знаю. Работать в школе, например.

Алек нежно вытер слезинку на ее щеке.

– Любовь моя, – сказал он, качая головой. – Ты хочешь отказаться от этой роли, чтобы быть со мной?

Она шмыгнула носом.

– А с кем же еще?

– Я не могу позволить тебе этого…

– Не смей демонстрировать мне свое благородство!

– Черт, Гвин, ты можешь помолчать тридцать секунд?

– Почему бы вам обоим не помолчать? – крикнул им кто-то, проходя мимо. – Поцелуй ее, вот и все!

– Да, – сказала Гвин, – поцелуй меня.

Он с такой силой прижался к ее губам, что их зубы стукнулись. Она смутно услышала всплеск аплодисментов. Когда Алек оторвался от ее рта, голова у нее приятно кружилась.

Она подождала, когда смолкнет эхо следующего объявления, и спросила:

– Что ты говорил?

– Я говорил, что хочу, чтобы ты играла эту роль. Нет, тебе говорить не позволено. – Он снова легко поцеловал ее в губы. – Сегодня мы поедем к твоей подруге – она уже знает об этом, а завтра я помогу тебе найти квартиру. – Он помолчал. – Желательно такую, где бы уместился миллион книг и толстая кошка.