Текст книги "В атмосфере любви"

Автор книги: Карен Темплтон-Берджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Мэгги вскочила с кровати.

– Да-да, конечно! Уже ухожу…

Медсестра с улыбкой исчезла, и Мэгги поспешила к двери.

– Спокойной ночи, Мэри Маргарет! – крикнул ей вслед Ангус. – Отдыхайте. Завтра я вернусь домой и снова начну вас мучить.

– Не могу дождаться этого, – с деланной ворчливостью отозвалась Мэгги.

Если бы Ангус знал, что она имеет в виду. Ее рука застыла на дверной ручке, словно прикованная. Мэгги была неопытна в таких вещах; она не могла понять, действительно в глазах Ангуса было нечто особенное, или же она все это вообразила. Она не могла даже понять, хочет ли она сейчас, чтобы в его глазах было что-то особенное. Она и так многим обязана ему.

Мэгги повернулась, прижимая к груди сумочку.

– Надо быть мужественным человеком, чтобы признаться в своих страхах. И я восхищаюсь таким мужеством. Пусть вы самый упрямый и ворчливый человек на всем Восточном побережье, но я знаю: вы всегда протягиваете руку помощи тому, кто в ней нуждается. А потому я говорю вам, Ангус Робертс, что, даже если вы никогда больше не сможете ходить, вы все равно останетесь самым сильным и мужественным человеком, которого я когда-либо знала.

На несколько секунд в воздухе повисла напряженная тишина. Затем лицо Ангуса расплылось в широкой, довольной улыбке.

– Это правда, Мэри Маргарет?

Она кивнула и вышла.

Наряжая елку, Алек и Гвин вернулись к прежнему стилю дружеских отношений. Конечно, атмосфера сексуального влечения никуда не исчезла, но они шутили и поддразнивали друг друга, как обычно.

Неужели то, что произошло между нами, сводится всего лишь к сексу, пусть даже замечательному, спрашивал себя Алек. Нет, в этом есть нечто большее. Должно быть. Гвин единственная женщина, которая мне нужна. Если она исчезнет из моей жизни, никто не сможет занять ее место.

Около полуночи Гвин начала петь рождественские песни, красивым голосом, удивительно сильным для ее хрупкого телосложения. Алек, стоя на стремянке, посмотрел на нее сверху вниз и восхищенно улыбнулся.

– А ты хорошо поешь.

Гвин сняла виток мишуры, который болтался у нее на шее как праздничное украшение фланелевой мужской рубашки, и подала Алеку. Блестящие нити засверкали в воздухе.

– Я знаю.

– Какая скромность!

Она вздохнула и повесила на тяжелую ветку стеклянного снеговика.

– Если хочешь играть на сцене, надо верить в то, что ты делаешь это хорошо, иначе никогда не удастся убедить в этом других.

– Ну что же, – заметил Алек, вешая на одну из верхних веток два колокольчика, – теперь нас двое. Тех, кто считает, что ты хорошо поешь.

– Гм. Может, ты напишешь мне рекомендацию для следующего прослушивания?

– Хоть сейчас. Где ручка и бумага? – Гвин коротко рассмеялась и покачала головой. Они продолжили наряжать елку, потом Алек спросил: – А как проходят эти прослушивания?

Гвин пожала плечами.

– По-разному. Идешь в студию, обычно это помещение, в котором окна не мыли со времен Первой мировой войны, отдаешь скучающему типу свое резюме и фото, кто-то сует тебе в руки текст, и ты читаешь то, что тебе велено, так, как будто два года учил эту роль. Тебе говорят «спасибо», и ты уходишь. Иногда назначают точное время прослушивания, но чаще приходится до бесконечности ждать в коридоре, пока не выкрикнут твою фамилию. Хуже всего пробы на сцене, когда все, кто оценивает тебя – продюсер, режиссер, кто угодно, – сидят в темном зале. Только голоса. Никаких лиц. – Она прикрепила к ветке голубя из папье-маше. – Если повезет, позовут обратно, чтобы ты прочитал текст снова.

– А тебя когда-нибудь звали обратно?

Гвин покачала головой.

– Еще ни разу. – Она усмехнулась. – Ближе всего к этому я была тогда, когда один из голосов из темноты попросил меня выйти на авансцену и медленно повернуться. Я бы не удивилась, если бы он попросил меня раздеться.

– И ты бы разделась?

– Спустись на землю, Алек. Ты видел мое тело. Неужели ты стал бы платить сотню баксов, чтобы посмотреть на такую грудь?

– Мне не нужно это делать, – небрежно сказал он, спускаясь с лестницы. – Я могу посмотреть бесплатно.

– Циник.

– И прямо сейчас.

Он повернул ее лицом к себе и начал расстегивать пуговицы ее рубашки.

– Неужели мою грудь можно считать нормальной?

Алек не мог точно сказать, умиляет его или раздражает такая озабоченность Гвин своей фигурой.

– Ты помнишь, когда мы были детьми, Мэгги делала такие вкусные шоколадные штучки… Как они назывались?

Гвин наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

– Ты о трюфелях?

– Да, о них. И мы всегда сокрушались, что они такие маленькие. Как-то Мэгги позволила нам съесть столько, сколько захотим, и нам обоим стало плохо.

– И к чему ты это говоришь?

Он закончил расстегивать пуговицы и провел ладонями вдоль сосков.

– То, что в малом количестве – совершенство, в большом может просто убить.

– Ты всегда мне нравился, Уэйнрайт, – расплылась в улыбке Гвин.

– Готова доказать это?

– Прямо сейчас? Возле елки? На глазах у собак?

– Подожди.

Он сорвал короткий поцелуй, потом подошел к выключателю и погасил свет. На несколько секунд комнату окутала темнота, подсвеченная лишь мерцанием снега за окном. Потом Алек включил электрическую гирлянду. На елке вспыхнули сотни огоньков, таинственным светом замерцали игрушки. От легкого сквозняка затрепетала блестящая мишура, которую они с такой тщательностью развешали по веткам.

– Какая она красивая, – прошептала Гвин, когда Алек снова подошел к ней.

– Ты тоже, – прошептал он в ответ, поворачивая ее к себе и снимая рубашку с ее плеч.

Она задрожала, и чувствительные соски мгновенно напряглись.

– Ты, кажется, снова замерзаешь, – сказал Алек, обнимая ее.

– Еще бы, если ты все время раздеваешь меня посреди зимы. – Она стащила с него свитер и прижалась руками к твердой мужской груди. – Так ты собираешься согреть меня? Снова?

– А как же, согласно предписанию врача, – ответил он и осторожно уложил ее на пол.

Сказка, воплотившаяся в жизнь, продлилась меньше суток. Затем суровая реальность снова заняла свое законное место. К двум часам дня снегоуборочные машины расчистили дороги, вскоре после этого прикатили близнецы, еще через час – Мэгги и несколько притихший Ангус. Видимо, угроза провести еще одну ночь на больничной койке и еще один день питаться больничной едой возымела действие, и он пообещал, что не будет пытаться ходить без тренажера или палки, пока врач не скажет ему, что его нога достаточно окрепла.

Наблюдая за Мэгги и Поппи, Гвин отметила, что в их отношениях появилось нечто новое. Она несколько раз ловила взгляд, которым дед смотрел на экономку, будто увидел ее впервые. Реакция Мэгги на внимание Ангуса тоже была примечательной: она начинала болтать без умолку, тут же забывая о чем говорит, или краснела, или вдруг вспоминала, что у нее есть дела в другой комнате. Гвин находила это забавным; наблюдение за расцветающим на ее глазах романом помогало ей не думать о том, что происходит между ней и Алеком.

Отчасти.

Сутки. Двадцать четыре часа. Вот и все, что ей было отпущено. Теперь дом снова полон народу, возможности остаться с Алеком наедине уже не было. Раньше Гвин об этом как-то не думала. Не может же он открыто провести ночь в ее комнате? Поппи этого не поймет, да и Мэгги тоже – даже если допустить, что она «все знает».

Будь Алек сейчас рядом, ей было бы проще. Он бы что-нибудь придумал. Но его не было. Они с Грегом поехали вытаскивать «блейзер» Алека, застрявший вчера у озера.

Гвин вышла в вестибюль и увидела, что Поппи, тяжело опираясь на тренажер, осматривает елку. Из кухни доносился запах готовящегося ростбифа. И пение Мэгги. Дед рассмеялся.

– Эта женщина совсем не умеет петь. Но зато чертовски хорошо готовит.

В его словах слышалась теплота, которую Гвин не замечала раньше. Она сдержала улыбку. По крайней мере, хоть что-то налаживается в этой жизни.

– Хороша, – сказал дед, кивая в сторону елки. – Вы с Алеком вместе наряжали? – Гвин кивнула, стараясь не покраснеть. – А чем вам еще было заниматься во время такого снегопада.

Гвин замерла, потом искоса посмотрела на деда; выражение его лица было непроницаемым. Тем не менее она покраснела.

– Да, Поппи. Нечем.

Дед немного помолчал, потом приблизился к креслу и тяжело сел.

– Подойди сюда, Гвин. Мне надо поговорить с тобой. – В его голосе не было обычной властности. Гвин настороженно села на край соседнего диванчика. Ангус достал из кармана табак и трубку. После того как трубка задымила, он внимательно посмотрел на внучку и сказал: – Я получил предложение продать гостиницу. Если я соглашусь, то через шесть недель меня здесь не будет.

– Ангус!

Изумленный возглас Мэгги потонул в звоне выпавшего из ее рук серебряного подноса и разлетевшихся вдребезги чашек с горячим шоколадом.

ГЛАВА 13

– Это невероятно выгодное предложение, Мэгги, – сказала Гвин. – Со стороны деда было бы неразумно сразу взять и отказаться, даже не обдумав его.

Они сидели за столом на кухне. Мэгги кивнула, тряхнув кудряшками, но ничего не сказала. Она вообще не проронила ни слова с тех пор, как уронила поднос.

Пока Гвин и Мэгги убирали осколки, Поппи посвятил их в детали. Кэботы – семейство, которое приезжало на выходные, – на самом-то деле подыскивают себе загородный дом. Оценив ситуацию, они сделали вывод, что лейквудская гостиница, вероятно, в скором времени будет выставлена на продажу, и сделали предложение. С оплатой наличными. Другой информации пока не было, если не считать того, что ответ надо было дать сразу после праздников. Впрочем, Поппи не был глуп и не собирался принимать решение, не проведя оценку реальной стоимости своего владения. Но когда Гвин услышала сумму, которую предложили Кэботы, у нее округлились глаза. Предложение было очень щедрым, особенно учитывая то состояние, в котором находился дом.

– Мы ведь знали, что рано или поздно это должно произойти, – сказала Гвин, положив руку на запястье Мэгги.

Та молча сидела, прижав ко рту платок, потом проговорила, скорее для себя:

– Он ничего не понял.

– Что он не понял? О чем вы?

– Я пыталась убедить Ангуса, что у него еще достаточно сил, вот уж не думала, что он решит сдаться…

Хотя Гвин не совсем понимала, о чем, собственно, говорит Мэгги, она все же почувствовала себя обязанной сказать что-нибудь.

– Я так не думаю…

– А он вот что делает, – проговорила Мэгги, глядя куда-то в пустоту. Гвин поняла, что экономка ее не слушает. Может быть, даже не замечает, что кто-то сидит рядом с ней за столом. – Он просто сдался. – Мэгги вдруг подняла покрасневшие глаза на Гвин. – Ты ведь сама говорила об этом, когда вернулась. Он упал духом, это правда.

– Мэгги, тут совсем другое. Ему тяжело управляться с гостиницей…

– Чушь! – Пожилая женщина стукнула кулаком по столу, заставив сахарницу подпрыгнуть. – Ему нужна гостиница! И ты это знаешь!

Гвин увидела в глазах экономки такое отчаяние, что сердце сжалось. Гостиница нужна самой Мэгги, поняла она. Это ее жизнь. Но не жизнь Поппи. Уже нет.

– Я все понимаю, Мэгги. – Гвин накрыла ее руки своими ладонями. – Но Ангус должен делать то, что считает правильным.

Экономка стремительно вскочила на ноги.

– Это все из-за тебя. Да, да. Ты, как только вернулась, сразу начала мутить воду. Да, нам было трудно, но мы справлялись. А теперь посмотри. Все вверх дном и наизнанку. – Она взялась за спинку стула и наклонилась вперед. – Почему все должно быть так, как ты хочешь? Так, как ты считаешь правильным? Посмотри, что происходит. Полностью расстроив жизнь трех человек, которые любят тебя больше всего на свете, ты собираешься вернуться в Нью-Йорк!

– Мэгги! Я… – Под гневным взором экономки Гвин захлопнула рот. По крайней мере, на пару секунд. Потом она встала и уперлась костяшками пальцев в стол. – Перемены всегда тяжелы, Мэгги. А это очень серьезная перемена. Но не я же привезла покупателей, не я заставила Кэботов сделать предложение о покупке гостиницы. И не я буду принимать решение, продавать ее или нет. Это сделает Поппи. Гостиница в упадке, а он заслуживает отдыха… – Мэгги фыркнула. – Да, заслуживает, – повторила Гвин. – И я уверена, что Алек согласится со мной.

Ответный взгляд экономки был так холоден, что Гвин поежилась.

– Не рассчитывай на это, – сказала Мэгги и стремительно вышла из кухни.

Хоть Алек слушал то, что рассказывала Гвин вполуха, но вполне уловил суть. Кэботы, которые на днях останавливались в гостинице, предложили за нее очень большую сумму. И дали Поппи время на размышление до Нового года. А Поппи серьезно подумывает о том, чтобы купить небольшую квартирку в Лаконии, а остальные деньги вложить так, чтобы Гвин и Алек – которые оба фигурируют в его завещании – получили неплохое наследство.

От всего этого Алеку стало не по себе.

– Ты можешь в это поверить? – Гвин поерзала на пассажирском сиденье «блейзера» и прижала к груди свою большую кожаную сумку. – Он столько лет упорно цеплялся за Лейквуд… – Алек не отрывал глаз от дороги. Честно говоря, ситуация не вызывала у него энтузиазма. – Это ведь замечательная новость, правда?

– Не знаю.

– Что значит – не знаешь?

– Послушай, я только что услышал об этом. Лейквуд значит для меня очень много. И для Поппи. Мысль о том, что он больше не будет здесь жить, что гостиница перестанет быть частью моей жизни, жизни всех нас… Мне просто надо хорошенько обдумать все это. – Он вывел машину на шоссе, ведущее в город. – Но внутреннее чувство подсказывает мне, что это неправильно.

– Неправильно для кого? Я думала, что могу рассчитывать на тебя. Что ты на моей стороне.

– Я ни на чьей стороне, Сверчок. Я просто хочу, чтобы все было хорошо и правильно.

– Тогда подумай об этом логически. Поппи осталось жить еще лет десять или чуть больше. Он наконец понял, что не может управляться с гостиницей, и собрался отойти от дел. Хочет пожить простой спокойной жизнью.

Алек вдруг понял, что больше всего беспокоит его в этом деле.

– Ха! Поппи не протянет долго, если его жизнь станет простой и спокойной. Он с ума сойдет, если ему нечего будет делать. Он всегда жил, преодолевая трудности, и не может без этого.

– Он изменился. Ты не разговаривал с ним вчера, а я разговаривала. Говорю тебе, он устал и хочет уйти на покой.

Алек понял, что Гвин продолжает спорить, чтобы не потерять лицо. Ее голос дрожал, и ее убежденность наверняка тоже дрогнула. Но признавать поражение было не в ее характере.

После долгого молчания Алек тихо сказал:

– За последние два года я провел с ним гораздо больше времени, чем ты. Меня не проведешь.

– Спасибо за напоминание, что ты более заботливый внук. – Дрожь в ее голосе усилилась.

– Я не это имел в виду.

– Вот как? Тогда что же? Что лучше знаешь мысли и настроение Поппи, хотя не присутствовал вчера при разговоре? Только потому, что ты все время торчал здесь, а у меня хватило смелости уехать и начать свою жизнь?

– Мы отклонились от темы, Гвин, – спокойно сказал Алек.

Вспыльчивость была такой же неотъемлемой чертой Гвин, как и ее огромные карие глаза. В конце концов, она внучка своего деда.

– Иди к черту, Алек Уэйнрайт! Когда же ты наконец перестанешь быть таким рассудительным!

– Кто-то ведь должен сохранять благоразумие.

– Зачем? Кому это нужно? Почему бы хоть на время иногда не забывать о благоразумии?

Они въехали на школьную автостоянку. Отлично. Через десять минут у них беседа с директором, а учительница, которую он нашел на замену, пребывает в истерике.

– Гвин, дорогая, успокойся.

– Не хочу успокаиваться. Я хочу злиться. Кстати, если ты не знаешь, это полезно для здоровья.

– В таком случае, у тебя, наверное, отменное здоровье.

– Стараюсь.

Алек повернулся к ней и взял за руку.

– Гвин, посмотри на меня. – Она с нарочито громким вздохом слегка повернула голову в его сторону. – На случай, если ты не помнишь: мы только что провели двадцать четыре часа, совершенно забыв о благоразумии. Чтобы быть с тобой, я отбросил всю свою логику и всю рассудительность.

Глаза Гвин холодно блеснули.

– Ну что же, Алек Уэйнрайт, спасибо, что оказал мне любезность, занявшись со мной любовью. Я и не предполагала, что это потребовало таких огромных жертв с твоей стороны.

Она выдернула руку, вышла из машины и хлопнула дверцей с такой силой, что у Алека еще целых пять минут звенело в ушах.

Она бы с удовольствием кинула Алека в ближайший сугроб и забыла об этом. Он опять ведет себя с ней, как взрослый с неразумным ребенком, думала Гвин, устремляясь к дверям школы.

Впрочем, сама она тоже виновата. Как обычно, уклонилась от темы. Как обычно, позволила эмоциям взять верх. Эмоциям, которые еще не улеглись, после стычки с Мэгги. И как обычно, умудрилась сделать то, что поклялась не делать: позволила Алеку думать, что их интимные отношения для нее значат больше, чем для него.

В нормальной ситуации она бы просто ускользнула куда-нибудь, чтобы в одиночестве зализать свои раны. Но ситуация была ненормальной. Она не знала, что ей следует делать, куда идти и какие уроки стоят в ее расписании. Поэтому в вестибюле школы ей пришлось остановиться и подождать, пока Алек догонит ее. Когда он открыл входную дверь, она отвела глаза.

– Мы поговорим позже, – холодно сказал он ей, попутно кивая кому-то, кто вошел следом. – Идем. Надо оформить бумаги.

Тронув ее за локоть, он повел ее в дирекцию. Но, не дойдя до дверей кабинета, Гвин остановилась и схватила его за рукав.

– Подожди. – Он остановился, глядя куда-то в пространство.

– Ладно, я потеряла контроль над собой, – тихо сказала она. – И сожалею об этом. Но пойми, именно это, – она указала на кабинет директора, – заставляет меня нервничать.

Алек наконец-то посмотрел на нее, но его взгляд говорил о том, что он ей не верит. Или, во всяком случае, верит не до конца. Она нервничала не только из-за школы.

– Идем, нам пора, – коротко сказал он и ввел ее в кабинет.

Полчаса спустя Гвин уже стояла за учительским столом перед двадцатью учениками. На всех девочках было больше косметики и украшений, чем на ней, а многие мальчики были выше ее ростом. Она напомнила себе, что, по крайней мере, она старше их. Не помогло.

– Доброе утро, – с усилием проговорила она. – Меня зовут мисс Робертс.

– Мисс Робертс? Кто она такая? – пробежал по классу шепоток.

– Я буду вести у вас уроки драмы в течение следующих двух недель.

Девочка со смутно знакомым лицом подняла руку.

– Да? – откашлявшись, сказала Гвин.

– Вы, конечно, не помните меня, мисс Робертс, но я Сэнди Макинтош, сестра Глории Макинтош. Моя сестра играла…

– Я помню твою сестру, – сказала Гвин. – Она играла мою мать, то есть мать Эмили, когда мы ставили в школе «Наш город».

Сэнди кивнула, ее длинные светлые волосы блеснули в свете флуоресцентных ламп.

– Я видела тот спектакль, – сказала девочка. – Мне тогда было десять лет, и я помню, как вы замечательно играли.

Эта похвала доставила Гвин неожиданное удовольствие. Тепло прилило к ее щекам. Она снова откашлялась и перестала теребить руками край свитера.

– Спасибо. Как поживает Глория?

– В прошлом году она вышла замуж. Недавно у нее родился малыш, – с гордостью ответила Сэнди.

На долю секунды Гвин испытала укол зависти.

– Это чудесно. Передай ей привет от меня, хорошо?

Поднялись еще несколько рук. Оказалось, что кто-то тоже видел спектакли с участием Гвин либо слышал о ней от старших братьев и сестер. Через несколько минут Гвин почувствовала себя достаточно свободно, чтобы подойти к первой парте.

– А вы долго здесь будете? – спросил долговязый парень с заднего ряда.

Его лицо тоже казалось знакомым. Зовут Майкл, фамилию она не расслышала.

– До Рождества, – ответила она.

На угловатом лице мальчишки расплылась улыбка, и Гвин вспомнила, что в выпускном классе встречалась с его старшим братом. Как его звали? Брант? Брент? По счастью, там не о чем было рассказывать Алеку. Иногда запоздалое созревание имеет свои преимущества.

Парень отбросил назад прядь темных волос, падающую на выразительные синие глаза, и кивнул.

– Классно.

Может быть, все будет не так уж плохо, подумала Гвин.

– Ну что же, тогда… – Она взяла со стола план урока, составленный Марианной, просмотрела его, поморщилась и отложила в сторону. – Давайте-ка сдвинем парты назад и займемся импровизацией!

Ванесса Филипс соглашалась отвечать устно, только если Алек выслушивал ее наедине. Иначе она едва не падала в обморок. Поэтому после четвертого урока Алек не пошел обедать, а остался в классе, чтобы выслушать доклад Ванессы. Или попытаться выслушать. Сегодня ему с трудом удавалось сосредоточиться. Что не удивительно после этих безумных выходных. И дурацкой ссоры с Гвин…

Ванесса закончила говорить и теперь смотрела на него темными испуганными глазами. Листы с записями шелестели в ее дрожащих руках.

– Отлично, Ванесса, – с улыбкой сказал Алек.

– Спасибо, – пробормотала она, опуская глаза.

– Твой доклад очень интересен, и я бы хотел, чтобы его послушал весь класс.

Лицо девочки побелело.

– Я не смогу…

– Тебе достаточно лишь повторить то, что ты рассказала сейчас, – спокойно сказал Алек. Увидев слезы на глазах Ванессы, он добавил: – Просто подумай об этом. Я уверен, что всем ребятам будет интересно послушать.

Она молча кивнула и засунула листочки в тетрадь.

Алек никак не мог понять, почему у столь общительных родителей такая болезненно застенчивая дочь. При отличных успехах в учебе и миловидной наружности она должна была бы излучать уверенность.

– Можно я останусь в классе и почитаю? – спросила Ванесса, доставая из сумки свой завтрак.

По правилам учащимся не разрешалось есть в классе, за исключением тех случаев, когда устраивалась вечеринка. Но Алек понимал, что отправить девочку в столовую с опозданием значит повергнуть ее в еще большее смущение. К тому же он уже давно понял, что большинство правил содержат мало смысла.

– Конечно, оставайся.

Ванесса вспыхнула благодарной улыбкой и села на заднюю парту у окна.

Раздался короткий стук в дверь, и в класс ввалился Майкл Кин. Прежде чем вразвалку подойти и сесть за первую парту, он широко улыбнулся Ванессе.

– Я принес сочинение, мистер Уэйнрайт. Вы здорово сделали, что взяли эту мисс Робертс.

Майкл участвовал в постановке пьесы и репетировал роль Орландо.

– Спасибо за поддержку, Майкл. Как я понял, тебе понравился ее урок?

Он заметил, что Ванесса подняла голову, явно проявляя интерес к разговору.

– Еще бы. Она знает все эти актерские приемы. И делает все вместе с нами. Не боится показаться смешной.

Алек коротко рассмеялся.

– Да, это верно. Она никогда не боялась выступать перед другими.

– Так, значит, вы ее знаете?

Тридцатилетние мужчины не краснеют, сурово напомнил себе Алек.

– Мы дружим с детства, – сказал он.

– Вот это да! А пьесу тоже она будет ставить?

– Да. Очень вовремя, правда?

– Я не это имел в виду, мистер Уэйнрайт.

– Все в порядке, Майкл, правда. Мне самому все это надоело до смерти.

Долговязый подросток с нервным смешком встал из-за парты.

– Ладно, пойду обедать. – Потом вдруг повернулся к Ванессе: – Тебе тоже стоит прийти на уроки к мисс Робертс. Ты же занимаешься реквизитом. Может, тебе захочется и самой сыграть что-нибудь. Это здорово, знаешь?

Девочка слегка нахмурила лоб, словно всерьез обдумывая его предложение.

– Думаешь… думаешь, это поможет? – Она смущенно замолчала. – Я хочу сказать, поможет не бояться выступать перед другими?

Майкл рассмеялся.

– Послушай, мы все сначала смущались. Некоторые очень даже сильно нервничали. Но к концу урока все так хохотали, что старушенция, – он метнул быстрый извиняющийся взгляд на Алека, – то есть миссис Ларсон, зашла в класс и сказала, что мы слишком расшумелись.

Алек спрятал улыбку. Если бы мальчишка знал, как учителя называют между собой суровую миссис Ларсон, заместителя директора.

– Может быть, я приду, – сказала Ванесса. – Мне не очень нравятся уроки домоводства.

После того как Майкл ушел, а Ванесса снова взялась за книгу, Алек обнаружил, что вместо того, чтобы проверять тетради, он сидит и смотрит в пространство, постукивая о стол ластиком на конце карандаша. Гвин пробыла в школе всего полдня и уже сотворила чудо. А что в этом удивительного? Гвин постоянно пыталась изменить все, с чем сталкивалась в жизни. И как ни странно, в девяносто девяти процентах случаев эти изменения были к лучшему.

Гвин стояла посреди сцены в пустом гулком зале. За закрытыми дверями слышался приглушенный шум детских голосов, смех, затем раздалось пронзительное дребезжание звонка на урок. Наступила тишина, нарушаемая лишь гудением ламп под потолком.

Может быть, у нее действительно все получится. Она не только с большим успехом провела урок драмы, но и два урока английского оказались не такими уж сложными. Сейчас у нее два свободных часа, а потом еще два урока английского.

С утра она была настолько занята, что у нее не нашлось времени вспоминать об Алеке. До этого момента. Но она не может позволить себе сейчас думать об Алеке, или о том, что происходит между ними, или о Мэгги, Поппи и гостинице. А также о собственной глупости. Она должна думать о работе. О той, которую она намерена сделать настолько хорошо, насколько у нее хватит способностей.

У нее вырвался невольный вздох. Она так и не осмелилась сказать Алеку, что еще ни разу не руководила постановкой пьесы, за исключением нескольких сцен во время учебы в колледже. И вот теперь она – режиссер школьного спектакля, который предстоит сыграть на той самой сцене, где она сама сыграла столько ролей. Последнюю из них шесть лет назад. Шесть лет и целую вечность.

Гвин сделала круг, мысленно намечая компоновку сцен. Под каучуковыми подошвами ее замшевых сапог слегка поскрипывал деревянный настил. Ей нравилось играть Розалинду, эту юную дворянку, которая переоделась юношей, чтобы заставить того, кого она любит, влюбиться в нее. Слова шекспировской комедии ошибок до сих пор роились у нее в голове.

– Этот жалкий мир существует около шести тысяч лет, и за все это время ни один человек еще не умирал от любви, – процитировала она, чувствуя, как набирает силу ее голос. Потом сделала паузу и негромко проговорила последнюю фразу из Отрывка: – Люди время от времени умирали, и черви их поедали, но случалось все это не от любви.

Это правда, решила Гвин, усаживаясь на край сцены. Она не умрет от разбитого сердца. И Алек тоже. Да, он заботится о ней, но ни один из них ни разу не заговорил о любви, даже на вершине страсти. Грустная улыбка появилась на ее губах. Они оба были слишком осторожны.

Скрестив на груди руки, Гвин качнула ногами, стукнув пятками о край сцены. Ей не о чем сожалеть, она получила то, что хотела, разве не так? Она получила Алека – хотя бы на время.

Мэгги считает, что нельзя хотеть всего сразу. Гвин вспомнила вчерашний разговор, и в ее душе поднялась обида. Да, возможно, ее приезд внес некоторую сумятицу, но нельзя же все сваливать на нее!

Она встала, поднялась на сцену и прошлась по ней. Внизу, справа от сцены, хлопнула боковая дверь. От неожиданности Гвин вздрогнула, потом резко обернулась.

– Прости, дорогая. Я не хотел тебя испугать.

Из тени появился Алек. Спокойный. Руки в карманах темно-синих брюк…

Сможет ли она когда-нибудь смотреть на него без замирания сердца? Спокойная мужественность Алека влекла ее гораздо сильнее, чем грубая бравада некоторых мужчин, с которыми она встречалась раньше. От одной лишь мысли о его нежных ласках ее лицо – как и другие части ее тела – начинало гореть.

Упершись кулаком в бедро, Гвин качнула головой таким движением, каким отбрасывают назад волосы – правда, ей нечего было отбрасывать.

– Что ты здесь делаешь?

– У меня пустой урок. Я так и думал, что ты здесь. – Глядя в пол, Алек приблизился к сцене. Потом поднял глаза. – Послушай, я тоже хочу извиниться. То, что я сказал сегодня утром в машине… – Он потер рукой шею. – Я не совсем точно выразился.

Гвин вдруг пришло в голову, что еще ни один мужчина не извинялся перед ней. Никогда и ни за что. Значит, надо извлечь из этой ситуации все, что можно. Продолжая стоять посредине сцены, она скрестила руки на груди.

– Тогда что же ты хотел сказать?

Алек подошел ближе и положил руки на край сцены. Эти зеленые глаза буквально затягивали ее в свою пучину.

– Поверь мне, в моем поступке не было и тени жертвы. Если бы я знал… – Он усмехнулся. – Я бы давным-давно поддался этому искушению.

Это было кое-что. Но одно слово – то единственное, которое она хотела услышать, – все еще сказано не было.

Ну что же, если Мэгги считает, что будет разбито сердце Алека, она ошибается. Разбито будет сердце Гвин.

Тут она напомнила себе, что должна радоваться тому, что есть. Они с самого начала согласились, что все это временно. Они с самого начала избегали слова «любовь».

Подойдя к краю сцены, Гвин опустилась на колени, вдыхая аромат его одеколона и запах шерстяного свитера. Боясь, что в любую минуту им могут помешать, она лишь на мгновение коснулась пальцами его щеки. Но этого было достаточно, чтобы по руке побежали искорки.

– Спасибо, – сказала она и была вознаграждена улыбкой облегчения.

– Когда ты сердишься на меня, я впадаю в уныние.

– Ну что же, пусть это будет тебе уроком, – прищурившись, заметила Гвин.

Алек взял ее за руку и поцеловал в ладонь.

– Друзья?

Преодолевая боль в сердце, Гвин кивнула.

– Всегда друзья.

Остаток дня пролетел, не оставляя Гвин времени; думать о таких не имеющих отношения к делу предметах, как разбитые сердца. Она была слишком занята тем, что повторяла давно забытые грамматические правила, и вспоминала, что же десять лет назад говорила ее собственная учительница по поводу романа «Грозовой перевал». И вот сейчас у нее осталось пятнадцать минут до начала репетиции. Гвин забежала в учительскую комнату отдыха и купила в автомате шоколадный батончик, а вернувшись в класс, обнаружила, что ее ждет Ванесса Филипс.

– Несса! – Она ласково обняла девочку за плечи. – Привет, дорогая! Тебе что-то нужно? – Гвин достала из нижнего ящика стола свою сумку и спрятала туда батончик. – Ты идешь на репетицию?

– Вы вправду сможете помочь мне?

Гвин заглянула в ее обеспокоенные глаза.

– С чем, девочка?

– Я устала быть такой, – сказала Ванесса, и слезы хлынули из ее глаз.

Гвин подошла ближе и обняла ее. Всхлипывая, девочка рассказала, что Алек попросил ее сделать доклад перед всем классом.

– Мне от одной мысли об этом становится плохо, – сказала Ванесса, вытирая слезы бумажным носовым платком, который протянула ей Гвин.

– Могу себе представить…

Ванесса вдруг вырвалась, отошла к окну и скрестила на груди руки.

– Нет, вы не представляете, – тихо сказала она. Твердо, но с отчаянием.

Бросив быстрый взгляд на часы, Гвин увидела, что у нее осталось пять минут до того, как она должна спуститься в зал.

– Уверена, что смогу, Ванесса. Выслушай меня. Да, я не очень хорошо знаю, что такое быть застенчивой. Но зато прекрасно знаю, что такое волнение и страх. Каждый раз, когда я иду на пробы, каждый раз, когда мне надо выступать на сцене, у меня начинает сосать под ложечкой, ладони становятся влажными и я без конца бегаю в туалет. Сегодня утром, когда я пришла на первый урок, у меня дрожали колени.