Текст книги "В атмосфере любви"

Автор книги: Карен Темплтон-Берджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 5

Мэгги постояла на лестничной площадке, пока Гвин не закрыла за собой дверь наверху. По крайней мере, один из ее цыплят отправлен спать. Она начала спускаться вниз, следя за тем, чтобы не наступить на особо скрипучую ступеньку – третью сверху в первом лестничном пролете. Боже, какой долгий день – даже в туфлях на мягкой каучуковой подошве ноги отказываются служить ей. Когда же она сама сможет наконец выпить чашку горячего шоколада и добраться до постели?

Клан Филипсов рассредоточился по всему вестибюлю. Мать с терпеливым видом сидела в кресле-качалке, малыш спал у нее на руках. Мальчик постарше прикорнул прямо на прикаминном коврике рядом с собакой. Девочка – прелестное создание – сидела на коврике с другой стороны от собаки и гладила рукой блестящую черную шерсть Лабрадора. Ее безучастный взгляд был прикован к угасающим язычкам пламени.

Ведь они с раннего утра в дороге, напомнила себе Мэгги. И наверняка устали куда больше, чем я. Мои ноги смогут потерпеть еще полчаса.

Мужчины вели оживленную беседу. Ангус, наклонившись вперед, ритмично взмахивал указательным пальцем, подчеркивая свои слова. Мэгги невольно улыбнулась: давно она не видела старика таким воодушевленным. Может быть, жизнь еще повернется к лучшему.

Уловив обрывки их разговора, она нахмурилась. Видимо, гость, как и хозяин, был сторонником республиканцев. О Боже, учитывая, что в Вашингтоне правят демократы, разговор может продолжиться всю ночь!

Ангус хлопнул ладонью о подлокотник кресла и взмахнул своей незажженной трубкой.

– Теперь вы понимаете? Неудивительно, что страна в таком состоянии. Если…

Поймав умоляющий взгляд Лави, Мэгги пришла на помощь.

– Ваши комнаты готовы, – объявила она, не обращая внимания на гневный взгляд Ангуса.

– Наконец-то, – пробормотала Лави, поднимаясь на ноги. Попросив Ванессу разбудить Сэма, она повернулась к Мэгги. – Я так устала, что едва стою на ногах.

Ребенок лежал у нее на плече, как куль с мукой.

– Хотите, я уложу малыша? – предложила Мэгги, тронув нежную детскую ручку.

– Нет, спасибо, – прошептала Лави. – Он уже отключился. Я переодевала его полчаса назад, так что сейчас просто сниму с него ботинки и брошу в кровать как есть. – Она повернулась к мужу. – Грег, дорогой, государственные проблемы подождут до завтра, хорошо? Идем спать.

После того как семейство было отправлено наверх, Мэгги прошлась по вестибюлю, совершая ежевечерний ритуальный обход. Она нашла вязальный крючок Виолы, который застрял в диванной подушке, курточку малыша, упавшую за кресло, ламинированную закладку для книг с красной кисточкой на конце на подлокотнике кресла, где сидела Мирта. И, наводя порядок, все время чувствовала на себе пристальный взгляд Ангуса, от которого ей стало немного не по себе. В какой-то момент она даже сердито сверкнула глазами в его сторону. Он вздрогнул, словно внезапно проснувшись, и перевел взгляд на тлеющие угли камина.

Размышляя над странным поведением старика, она подошла к входной двери и подняла со столика старый пожелтевший блокнот, на котором что-то было написано рукой Гвин. Список неотложных дел. Мэгги удивленно приподняла бровь: только человек, которому не все равно, мог составить подобный план.

– Что это вы там нашли? – спросил Ангус.

Видимо, камин не надолго смог удержать его внимание.

– Так, ничего. Гвин что-то записала для себя. Может быть, телефонное сообщение. Нас это не касается. – Положив блокнот туда, где он лежал, Мэгги прошла в центр комнаты, чтобы еще раз проверить, все ли в порядке. Заметив, что Ангус продолжает наблюдать за ней, она бросила ему через плечо: – Шли бы вы спать.

На столике рядом с настольной лампой лежала аккуратная стопка книг в мягких обложках, которые складывала здесь Мирта. Быстро просмотрев корешки, Мэгги решила, что для нее ничего интересного тут нет. Она любила детективы, особенно одну из серий.

– Я сам знаю, когда мне ложиться спать, – ответил Ангус. – Склонившись на бок, он постучал трубкой о край хрустальной пепельницы, вытряхивая пепел. – Нечего обращаться со мной, как с ребенком.

Мэгги устремилась к нему и схватила теперь уже грязную пепельницу, как ястреб подхватывает зазевавшегося цыпленка.

– Если вы перестанете вести себя подобно ребенку, я перестану так с вами обращаться.

Глаза такого цвета, какой бывает у толстой глыбы льда, пристально посмотрели на нее. Кончики усов дрогнули.

– Знаете, в чем ваша проблема, Мэри Маргарет?

Мэгги подошла к стойке и положила на нее детскую куртку, крючок и закладку, но не пепельницу. Куртка соскользнула на пол. Мэгги с пыхтеньем наклонилась поднять ее, держа при этом пепельницу так, чтобы не рассыпать содержимое. Прядь волос упала ей на лицо, щекоча нос. Она вдруг смутилась, сама поражаясь своему смущению. Потом неловко выпрямилась, дважды чихнула и откинула волосы назад.

– Кроме вас, хотите сказать?

Она повернулась к стойке, не желая, чтобы Ангус заметил ее покрасневшее лицо. От чего оно покраснело, от наклона или от смущения, она сама не знала. Он либо не услышал ее слов, либо сделал вид, что не слышит. Поскольку слух у него был необыкновенно острый, Мэгги склонялась в пользу второго предположения.

– Ваша проблема, Мэгги, в том, что вы слишком много беспокоитесь о других и совсем не думаете о себе.

Неожиданная нежность в его словах заставила женщину резко повернуться, так что содержимое пепельницы высыпалось на пол. То, что она прочла в глазах Ангуса, изумило и смутило ее. Ей даже показалось, что эта искренняя забота – не просто забота хозяина о наемном работнике. В ней было нечто… личное.

Нет, просто я слишком устала за сегодняшний день, решила она. Или у меня закружилась голова от резкого наклона.

– Что это вы там бормочете, Ангус Робертс?

– Вы слышали. – Он взял свои костыли и поднялся на ноги. – Двадцать лет я наблюдаю за вами и вижу, как вы хлопочете здесь, будто наседка, и никогда не находите минутки для себя. Я всегда хотел знать, довольны ли вы по-настоящему своей жизнью, Мэгги. И чем бы могли заниматься, если бы не заботились так много о других.

Проковыляв несколько шагов, он остановился в полутора метрах от нее. Их взгляды встретились. Но экономка спокойно отвела свой, переведя внимание на опустевшую пепельницу в руке.

– Во-первых, – сказала она, с недовольством ощущая странную хрипотцу в голосе, – я никогда не считала, что пренебрегаю собой, так что можете не волноваться на этот счет. – Все было не совсем так, но ей некого было винить, кроме себя самой, в том, что она не брала положенных ей выходных дней и отпусков. – И вы можете не думать больше о том, довольна я или нет. Если бы я не была довольна жизнью, то не провела бы здесь двадцать с лишним лет. А кроме того, – продолжила Мэгги, – хлопоты по хозяйству – часть моих обязанностей. Я всегда стремилась создать в этой гостинице домашнюю обстановку, которая так нравится усталым путешественникам.

– Может быть, отчасти это так. Но когда вы собираетесь начать свою собственную жизнь, Мэгги? Ответьте мне.

– Я… я… – Она запнулась. Попыталась сосредоточиться. Никогда в жизни она не испытывала затруднений с речью. И не допустит этого сейчас, даже под натиском вопросов Ангуса. – Как вы знаете, эта гостиница и есть моя жизнь. Если вы намекаете, будто я что-то упустила в жизни, то напрасно тратите слова.

Резиновые наконечники костылей глухо стукнули по полу. Ангус подвинулся ближе.

– И вы никогда не задумывались, – тихо проговорил он, – что жизнь может дать что-то еще?

Она не знала, что ответить. Не знала, какого ответа он ожидает. Он стоял на костылях, слегка наклонившись вперед, чтобы удержать равновесие, высокий, все еще широкоплечий и крепкий. Его седые волосы, сейчас вымытые и причесанные, блестели в свете ламп. Мэгги недовольно поймала себя на безрассудных мыслях, которые, как она считала, были давно похоронены и забыты. Когда много лет назад она пришла работать к Робертсам, Ангус был счастливым в браке человеком. Мэгги сразу отмела в сторону то влечение, которое вызвал у нее столь красивый и обаятельный мужчина. И убедила себя в том, что все это – лишь ненужные фантазии одинокой старой девы. А поскольку она искренне привязалась к Эйлин, жене Ангуса, и к их осиротевшей внучке, ей было совсем нетрудно обуздать свое сердце.

Ангус овдовел без малого три года назад. Но Мэгги сейчас было уже шестьдесят девять. Время для подобного рода глупостей прошло. А потому она не видела никаких причин давать своему сердцу свободу… Но тут ей в голову пришла другая мысль, и ее глаза удивленно округлились.

– Ангус, вы пытаетесь подготовить меня к чему-то очень важному?

– Возможно, – сказал он с нарочитой загадочностью на лице. – Жизнь меняется, Мэгги. – Он вздохнул. – То, что когда-то имело значение, теперь стало не важным. А то, о чем я никогда раньше не задумывался, приобрело неожиданный смысл.

Мэгги совсем не была настроена разгадывать загадки на ночь глядя. О чем это он говорит?

О гостинице. Конечно же. Больше нет смысла цепляться за нее. Теперь, когда приехала Гвин и начала подталкивать деда к тому, чтобы продать ее… Впрочем, рано или поздно это должно было случиться, разве не так?

Он заговорил о ее собственной жизни. Он имел в виду ее жизнь – без гостиницы.

Ну что же… Он прав. Жизнь меняется, хотим мы этого или нет. Собственно, они с Алеком не раз обсуждали это в последние несколько месяцев. Так продолжаться не может. После смерти Эйлин Робертс гостиница – и Ангус – на глазах у Мэгги постепенно катились вниз. Правда, у нее теплилась слабая надежда, что Ангус не сдастся, вновь обретет присущий ему энтузиазм. Или, может быть, Гвин изменит свое решение…

Как будто Гвин Робертс хоть когда-то меняла свое решение. Она не делала этого даже ребенком, так чего же ждать от нее сейчас? Особенно после ее заявления, что она снова возвращается в Нью-Йорк. Нет, Гвин бредит театром и совсем не склонна заниматься гостиницей.

Мэгги старалась быть справедливой. Она хотела всем добра, действительно хотела. Но неожиданно ощущение безнадежности окутало ее словно тончайшей сетью. Если Ангус продаст гостиницу, той жизни, которую она вела в последние двадцать лет, которую она любила, придет конец. Придется покинуть тех, кто стал ей так близок.

– Мне завтра рано вставать, – торопливо сказала она.

Ее голос непривычно дрогнул от подступивших к горлу слез. Она повернулась, чтобы уйти, но Ангус снова окликнул ее.

– Мэгги? Вы поняли, о чем я говорю? Насчет перемен?

– Да, Ангус. – Она откашлялась и пригладила волосы. – Думаю, что поняла. Но, если вы не возражаете, я бы не хотела обсуждать это сейчас. День был трудным, и я устала.

– Конечно, конечно. Вы правы. Сейчас не время. Кроме того, никакой спешки ведь нет, правда? Совсем ни к чему принимать такие решения очертя голову.

– Нет, конечно нет. Ну тогда… – Ее опущенный взгляд упал на рассыпанный на полу пепел. Надо не забыть с утра пораньше пропылесосить ковер. – Тогда увидимся утром.

Ангус широко ухмыльнулся, словно какой-то двусмысленной шутке, смысл которой она не уловила. Мэгги резко повернулась и вышла. Если бы она не была такой усталой и если бы он не был на костылях, она, наверное, хорошенько стукнула бы его.

Черт, если бы я понимал, что со мной происходит. Ангус задумчиво смотрел вслед поспешно удалившейся Мэгги. С ума сойти, я начал флиртовать. С Мэгги.

– Что бы это значило? – задумчиво проговорил он. Затем стукнул костылем по полу, поднимая собак. – Эй, приятели. Пора на боковую.

Собаки в молчаливом согласии поднялись и пошли следом за ним, виляя хвостами и позевывая. Бобо время от времени встряхивал головой, хлопая при этом ушами, словно пытаясь отогнать невидимую муху.

Странное чувство не давало покоя Ангусу, чувство отчасти знакомое, не то чтобы особенно приятное, но и не неприятное. Совершенно неожиданное. Как будто кто-то открыл в его душе дверцу, о существовании которой он давно забыл. Может быть, это произошло потому, что в гостинице появились постояльцы, или потому, что приближался срок, когда снимут этот чертов гипс, а может, потому, что наконец приехала внучка. Как бы то ни было, но он вдруг повеселел. Воспрянул духом. Успокоился. Может быть даже – неужели он готов пойти так далеко? – почувствовал себя счастливым. И как ни крути, все эти изменения были к лучшему, потому что, честно говоря, в последнее время он стал сам себя раздражать.

Но Мэгги, которая неожиданно предстала перед ним в новом свете… Об этом стоит как следует подумать. Тем более что годы идут и моложе он уже не станет. Ангус вздохнул и тяжело опустился на кровать. Жалобно скрипнули пружины. Он поставил костыли к стене рядом с тумбочкой, так чтобы их легко было достать ночью, если понадобятся. Почти наверняка понадобятся, с кривой ухмылкой подумал он. Его взгляд упал на фотографию Эйлин в серебряной рамке, стоящую на тумбочке у кровати. Это была довольно старая фотография, потому что после пятидесяти лет Эйлин убегала прочь, едва почуяв фотоаппарат. Гвин похожа на нее, решил он. Такие же большие глаза и широкий рот. И такой же гордо вздернутый подбородок.

Ангус был рад, когда страдания Эйлин закончились, но тосковал о ней сильнее, чем мог предположить. Мысль о том, чтобы начать сначала… В его-то возрасте… Это довольно нелепо. Во всяком случае, люди его вряд ли поймут.

Однако если он продаст гостиницу, то Мэгги уже не будет рядом, а это совсем ему не нравилось. Но одно дело, когда женщина работает в его гостинице в качестве экономки, и совсем другое – предложить ей жить вместе с ним в квартире, которую ему придется снять. Люди не поймут.

Его и самого это смущало. Если только… Он провел рукой по лицу. Если только они не поженятся. Но это уже очень серьезная тема для размышления. А, как сказала Мэгги, день был трудным.

Ангус стянул с себя одежду и бросил ее на пол в ногах кровати. Теперь, когда он ни с кем не делил спальню, он мог позволить себе подобную небрежность. Если он женится на Мэгги – если она согласится выйти за него, что он, вообще-то, считал само собой разумеющимся, – ему придется снова стать аккуратным. Черт! Это будет основным минусом.

Но, с другой стороны, подумал он, укладываясь на постель, если Мэгги действительно согласиться выйти за него, это не будет означать, что она захочет делить с ним постель. Может быть, она посчитает, что в его возрасте подобные вещи мужчину не интересуют.

А может быть, они не интересуют ее. В ее возрасте. Он болезненно сморщился. И кто это придумал, что с возрастом люди обязательно должны стареть?

Пробираясь на рассвете по занесенной снегом дорожке к конюшне, Алек не мог не думать о вчерашнем разговоре с Гвин. Мучила мысль о том, что они поссорились. Как это его угораздило? Он не мог припомнить, чтобы они ссорились раньше, во всяком случае, так серьезно. Он провел бессонную ночь в размышлениях, пытаясь понять, что произошло.

Гвин права, ему не следовало вмешиваться не в свои дела. Она действительно не будет счастлива, если останется здесь. Он знал это. Всегда знал. Эта гостиница, этот городок, даже весь этот штат были слишком малы, чтобы поглотить энергию ее честолюбивых замыслов. Возможно, он не в состоянии понять всего до конца, но ему придется с ней согласиться.

И пока Гвин здесь, они должны быть друзьями. По крайней мере, ему необходимо, чтобы она осталась его другом. А ей необходимо знать, что он в любую минуту готов прийти на помощь. На кого еще она может рассчитывать?

Когда он вошел в холодную конюшню и включил свет, лошади фыркнули и приветственно встряхнули головами. Их теплое дыхание окутало морды клубами пара. Когда-то здесь для развлечения гостей держали полдюжины коней, и уроки верховой езды способствовали популярности гостиницы. Теперь лошадей было только две – его собственная и Гвин, и Мэгги усердно вычеркнула из рекламных брошюр строчку: « Уроки верховой езды, 25 долларов за полчаса».

Алек похлопал по шее своего коня, пегого мерина с белой гривой по кличке Теккерей. На лошадях давно никто не ездил. Самое большее, на что те могли рассчитывать, это короткий моцион в загоне, куда их выводил Алек или сам Поппи до того, как сломал ногу, а летом – свободный выгул на пастбище между гостиницей и Саттерским озером. Были годы, когда Алек почти не видел животных – пока учился в колледже и был женат, и не раз предлагал продать их. Но Поппи по каким-то причинам отказывался, и после долгих споров Алек сдался.

Сейчас, седлая своего коня, он был рад упорству старика. Этим ранним утром он с предвкушением ждал верховой прогулки. Если все пойдет хорошо, думал он, входя в стойло второй лошади, гнедой кобылы по кличке Верба, он будет не один.

Если все пойдет хорошо. Если Гвин не плюнет ему в лицо. Нет, плевать в лицо – не в ее стиле. По крайней мере, ему так кажется.

Он вывел двух оседланных лошадей во двор и обмотал поводья вокруг столба у конюшни. Несмотря на выпавший снег, было удивительно тепло, и первые лучи солнца, уже осветившие двор, заставили Алека пожалеть о толстом свитере, надетом под паркой.

– Стойте тут. – Он легонько шлепнул рукой по одной бархатистой морде, потом по другой. – Я скоро вернусь. Не наделайте шума.

Заметив чужой автомобиль, стоящий у гостиницы, Алек слегка удивился. Неужели, кто-то остановился в гостинице? У них уже пару месяцев не было постояльцев, кроме сестер-близнецов. Мэгги, наверное, вне себя – наконец-то ей есть о ком позаботиться, кроме Поппи.

Бедная Мэгги. Вчера поздно вечером она позвонила ему и рассказала о своем странном разговоре с Поппи. Алек в ответ сказал ей, что, если он правильно понял, Поппи не сказал прямо, что собирается продавать гостиницу. Но расстроенная женщина была убеждена, что жизнь, к которой она так привыкла, близится к концу.

Тяжелая ситуация. С одной стороны, нельзя позволить гостинице по-прежнему медленно умирать мучительной смертью. Они с Мэгги обсуждали эту проблему весь год. Поппи, наверное, хватил бы удар, если бы он узнал, что Мэгги и Алек оплачивают некоторые счета из своего кармана, что Алек вносит арендную плату за домик, хотя, по договоренности, мог жить в нем бесплатно, что Мэгги, которая после смерти Эйлин Робертс стала вести бухгалтерию, возвращает обратно в кассу половину своей зарплаты. В какой-то момент Мэгги сама заговаривала о том, что продажа гостиницы – это единственно разумное решение.

Но если Поппи и в самом деле собрался расстаться с этим местом… Одно дело – рассуждать о чем-то теоретически, и совсем другое – столкнуться с тем, что теория грозит стать реальностью. Алек слишком хорошо понимал, что чувствует Мэгги. И то, что Гвин подталкивает Поппи к такому повороту событий, только усложняет дело. Впрочем, с Гвин никогда не бывает просто, напомнил он себе, открывая заднюю дверь гостиницы. И однако он пришел сюда, чтобы попытаться умиротворить эту девушку.

Он вытер ноги на деревянной решетке и вошел в прихожую рядом с кухней. Немного постоял, прислушиваясь. Тишина. Отлично. Значит, Мэгги еще не встала. Осторожными движениями крадущегося кота он пересек кухню, подошел к шкафу, открыл дверцу, вынул банку с кофе…

Бой старинных часов в прихожей, как никогда громкий, заставил его вздрогнуть. Жестяная банка с кофе выпала у него из рук и со звоном упала на деревянный пол. Алек шикнул на банку, как будто та могла его услышать. Потом поднял ее с пола и засыпал порцию кофе в кофеварку. Круассаны, сгрудившись в кучу, как спящие котята, все еще лежали в целлофановом пакете на дальнем конце стола. Он сосчитал их: шестнадцать штук. Даже если допустить, что приехало шесть человек, дюжины им хватит. Кроме того, с улыбкой подумал он, открывая пакет, Мэгги вряд ли ограничится таким простым завтраком. Она покажет все, на что способна. Кто бы ни были вчерашние приезжие, она не выпустит их из-за стола, пока не накормит до отвала.

Улыбка на его лице погасла. Заботиться о других составляло для Мэгги весь смысл жизни. Иначе нельзя понять, почему она терпела властность Поппи все эти годы, особенно после смерти Наны. Если ей придется покинуть гостиницу, она может потерять себя. Пожалуй, ему следует поговорить об этом с глазу на глаз с мисс Гвинет. Но не сегодня.

Лучи утреннего солнца неожиданно залили просторную кухню теплым светом, который окрасил белые шкафы в золотистый персиковый цвет и засверкал на хромированной окантовке холодильника. С навеса над крыльцом закапала талая вода, отбивая четкий ритм в унисон бульканью кофеварки. В кухне стоял запах свежего кофе, утренней прохлады и чистоты, которой была одержима Мэгги. Запах дома.

В этом что-то есть, подумал Алек, переливая кофе в кофейник. Если бы он мог понять, что именно ему нужно, кроме этого, то был бы счастливым человеком.

Он поставил кофейник на поднос и понес наверх.

Гвин не могла припомнить, когда в последний раз по собственной воле просыпалась в такую рань. Закутавшись в одеяло, она сидела на подоконнике, глядя, как редкие оставшиеся облака заигрывают с полусонным солнцем. Вчерашняя буря оставила на земле ровный ковер снега и выбелила тонкие ветви кленов и берез. Пара кардиналов, ярко-красных на ослепительно белом фоне, чирикая, покачивалась на ветке рядом с окном, стряхивая на землю комочки мокрого снега. Какая мирная сцена, идиллический образ с рождественской открытки или из классического календаря.

От окна дуло. Гвин поежилась. Брр. Даже фланелевая рубашка и накинутое на плечи одеяло не спасали от холода. Сейчас бы чашечку горячего кофе. С булочкой.

Ее короткий ночной сон не был спокойным. Изменчивые образы Алека, деда, гостиницы, Нью-Йорка бесконечно перемешивались, как разноцветные стеклышки в калейдоскопе, создавая странные, ирреальные картины. Оставаться дальше в постели не имело смысла. Только поэтому она и поднялась так рано этим утром.

Она плотнее завернулась в одеяло. В конце концов, пора разобраться в том, что действительно беспокоит ее. Очевидно, что она уже больше не ребенок. Бессмысленно размахивать своим свидетельством о рождении. Не только ее имя явно было вычеркнуто из списка, когда природа раздавала другим девушкам роскошные бедра и пышные груди, но и попытка получить независимость окончилась ничем. Возможно, сама она видит в этом лишь передышку, но все остальные воспринимают Гвин как неудачницу.

Хорошо еще, что у нее достаточно уверенности в себе, чтобы не опустить голову.

– Разве не так? – проговорила она вслух.

Негромкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Запахнув на себе импровизированный халат из одеяла, она прошлепала босыми ногами по плетеному коврику и открыла дверь.

– О!

В дверях стоял Алек, держа в руках поднос с круассанами и кофе.

– Розы найти не удалось, – сказал он с робкой нерешительной улыбкой. – Поэтому вместо цветов я принес завтрак. – Он чуть поднял поднос. – Мир?

Все внутри нее разом ожило, заплясало и запрыгало, как стайка юных гимнасток. Сердце бешено застучало от вида Алека, а желудок сжался от запаха принесенной им еды. Однако она не собиралась сдаваться с такой легкостью. В конце концов, девушке следует блюсти приличествующее достоинство.

– Как ты узнал, что я уже встала?

– У тебя шторы раздвинуты.

– А если бы оказалось, что я еще сплю?

– Я бы очень расстроился.

Черт! Он выглядел таким же соблазнительным, как и эти круассаны. Со спутанными волосами и раскаивающимся выражением на лице. Она прислонилась щекой к дверному косяку и широко улыбнулась.

– А тебе не влетит за то, что ты стащил круассаны?

– Несомненно влетит.

Что ей следует делать в такой ситуации? И после минутного размышления Гвин решила не делать ничего.

– Розы все равно не съедобные, – сказала она и отступила в сторону, давая ему пройти.

Алек поставил поднос на письменный стол. Он не мог стоять во весь рост в этом конце комнаты, где потолок мансарды круто снижался. Пригнувшись, он налил две чашки кофе.

Кое-как удерживая одеяло локтями, Гвин смущенно взяла круассан и чашку кофе и села на кровать, поджав под себя ноги.

– Ммм, – промычала она с набитым ртом. Потом, прожевав, вздохнула. Блаженство.

– Я так понял, что ты принимаешь мою трубку мира? – Алек сел на стул и осторожно отхлебнул кофе. – Слишком голодная, чтобы спорить, Гвин только молча кивнула в ответ. – Не сердись, – сказал он, глядя в чашку. Солнечные лучи отсвечивали медью на его волнистых волосах. Он поднял взгляд. – Мы… Я… я просто беспокоюсь за тебя. Вот и все.

Вот и все. И ничего больше.

– Давай не будем об этом, Алек, – со вздохом сказала Гвин, потом вдруг сдвинула брови. – Ты какой-то не такой сегодня. Чего-то в тебе не хватает… Ой! Ты не надел очки!

Он смущенно улыбнулся.

– Вместо них – контактные линзы. Правда, я редко их вставляю.

Сбросив с плеч одеяло, Гвин встала с кровати и подошла к нему, скрестив руки на груди поверх ночной сорочки – фланелевой, с высоким воротом и длинными рукавами. Зимой в этом доме позволить себе надеть на ночь что-то более легкое было равносильно самоубийству. Взяв Алека рукой за подбородок, она повернула его голову сначала в одну сторону, потом в другую. Потом отступила на шаг и снова обхватила себя за плечи.

– Одобряешь? – спросил он.

Гвин ответила бы сразу, но язык не слушался ее. Он всегда был симпатичным, этот мальчишка, живущий рядом, но когда он успел стать таким красивым мужчиной?

Этого ей только не хватало! Все очень плохо.

Явно удивленный ее молчанием, Алек поднял глаза и посмотрел на нее поверх края чашки. Золотистые искорки плясали в его зеленых глазах. И как всегда, когда он невольно флиртовал с ней, сердце в ее груди начало неровно биться.

– Я не понимаю, почему ты все время их не носишь, – сказала она наконец, приписывая дрожь в своем голосе холоду. – Ученицы пачками бы валились к твоим ногам.

Его лицо вспыхнуло удивлением. Впрочем, он никогда не считал себя привлекательным. Слишком худ, слишком высок, слишком близорук. Если бы он только знал!..

Но ведь он удивился не из-за этого? Неужели из-за того, что заметил в ее словах сексуальный подтекст? Ну конечно же из-за этого. Должно быть, он сейчас раздумывает о том, что Гвин известно о подобных вещах. В его глазах она почти ребенок, чуть старше его учениц.

Ей вдруг захотелось крикнуть: «Послушай, Уэйнрайт, неужели ты не догадываешься? Я не девственница! У меня были любовники…»

Впрочем, любовники – это громко сказано. Пара-тройка коротких романов, который вспыхнули и погасли, не успев как следует разгореться. И даже не в этом году. Собственно говоря, каждый раз все заканчивалось как-то незаметно. Просто в одно прекрасное утро она просыпалась и вспоминала, что уже давно не виделась со своим приятелем. И что это ее совершенно не расстраивает. Нет, мужчины не занимали заметного места в ее жизни.

Впрочем, все это не имеет значения. Как не имеет значения и то, что Алек думает о ней. В конце концов, он собирается провести остаток жизни здесь. А она на это не согласна ни при каких условиях. Поэтому серьезные отношения между ними невозможны. Что же остается? Ни к чему не обязывающий роман?

Пару секунд она обдумывала эту не лишенную привлекательности возможность. Однако, несмотря на то что в двух шагах от нее была не застланная кровать, а в глубине сумки с туалетными принадлежностями можно было отыскать редко используемый противозачаточный колпачок, она не могла представить себя и Алека в подобной вульгарной ситуации.

Нет, чем дольше она об этом думала, тем более нелепой представлялась ей эта возможность…

– Ты замерзла, – сказал Алек.

В выражении его лица появилось что-то странное и незнакомое.

– Что?

Он поставил чашку на поднос, встал, взял одеяло и снова накинул ей на плечи. Затем, по причинам совершенно неясным – вероятно, для них обоих – притянул ее к себе на колени и прижал к груди, баюкая, как ребенка.

Гвин погрузилась в эти платонические объятия, впитывая его тепло, его запах, чувствуя, как нарастает в ней желание доказать ему на самом деле, что она не ребенок, а женщина. Если бы у нее был шанс. Если бы он дал ей шанс… Нет!..

Она плотнее завернулась в одеяло, избегая прямых прикосновений. Когда-то давно, еще не понимая, что такое гордость, она едва не сделала ошибку. И никогда не повторит ее. Нелепо, напомнила она себе. Роман с этим мужчиной – глупейший поступок, который она может совершить.

– Согрелась? – спросил он через минуту.

Совсем нет, хотелось сказать ей. Но вместо этого она кивнула.

Снова наступило молчание. Минуту спустя Гвин отстранилась от груди Алека, села прямо и посмотрела на него. Что это мелькнуло в его глазах? Она поправила на плечах одеяло и спросила:

– Почему ты на меня так странно смотришь?

– Что? – Он моргнул и откашлялся. – Извини. Я нечаянно. Просто задумался.

– Рада слышать, – пробормотала она, вставая с его колен. Разочарование наполнило ее грудь.

– Слушай, так ты поедешь на прогулку?

– Куда?

– Совсем забыл. Я пришел сюда, чтобы… – Алек запнулся. Вид у него был смущенный и растерянный. – Словом, я уже оседлал Теккерея и Вербу. Сегодня чудесное утро для прогулки верхом.

На лошадях! Она сто лет не ездила верхом.

– О, Алек! Конечно, поеду! Но у меня нет сапог…

– Я нашел твои старые сапоги в кладовке. Они немножко запылились, но в хорошем состоянии. Думаю, Верба не станет возражать.

Швырнув одеяло на кровать, Гвин ринулась в ванную.

– Спускайся во двор. Я буду через десять минут! – Она остановилась в дверях и обернулась. – Хорошо?

Алек встал, слегка сгорбившись, затем сделал шаг на свободное пространство и выпрямился. В его глазах опять появилось это странное выражение. И что-то еще. Может быть, облегчение?

– Даю тебе целых пятнадцать минут, – сказал он.

Затем постоял, словно собираясь добавить еще что-то, резко повернулся и вышел так быстро, что задел плечом стену.