Текст книги "В атмосфере любви"

Автор книги: Карен Темплтон-Берджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Ты уверена, что готова к этому?

– Нет, – дрожащим голосом сказала девочка. – Но я действительно знаю роль. И если это необходимо…

Гвин порывисто обняла девочку.

– Иначе нам пришлось бы отменять спектакль.

Ванесса только кивнула в ответ.

– Боишься? – спросила ее Гвин.

– Да.

– Ничего, я тоже боюсь. Это первый признак хорошего выступления, знаешь? – Она повернулась к остальным. – Так. Алек, ты можешь сделать объявление для публики и попросить их немного подождать? И еще предупредить об изменениях в составе актеров. Лави, у тебя есть пятнадцать минут, чтобы одеть дочь и наложить грим.

Гвин обняла Ванессу за плечи и вывела ее из медицинского кабинета. Остальные двинулись следом. На мгновение узор на кафельной плитке пола покачнулся и расплылся. Гвин уже догадывалась, что дело не только в нервах. Алек взял ее за локоть и приложил ладонь ей ко лбу.

– Сверчок… Ты вся горишь!..

– О нет. Нет, нет, нет!

Она подняла руки вверх и поплыла по коридору, чувствуя, как плещется платье у лодыжек. Ей это кажется или коридор действительно качается?

– Спектакль состоится сегодня, даже если меня будет тошнить после каждой сцены!

Видимо, у этой женщины неисчерпаемый запас адреналина. Алек был уверен, что только это помогло ей продержаться весь спектакль. И притом блестяще. Но как только занавес упал, силы оставили Гвин.

Лави усадила ее на переднее сиденье машины Алека. Всю дорогу домой Гвин была в полузабытьи. В какой-то момент она очнулась.

– Скажи что-нибудь, – попросила она. – Что со мной?

– Ты заболела. Лави уверила меня, что это не смертельно. Сейчас привезу тебя домой и уложу в постель.

– О, Алек, – пробормотала она, закрывая глаза, – прости, но сегодня я на это не способна…

Тот бросил на нее быстрый взгляд, намереваясь сказать что-нибудь утешительное, но Гвин уже снова отключилась.

Она проснулась от яркого солнца. Что-то тяжелое давило на нее – скосив глаза, Гвин увидела, что у нее на животе разлеглась кошка. Некоторое время Гвин просто лежала, не понимая, в чем дело. Потом поняла: она выздоровела.

Но почему она в постели Алека? И какое сегодня число?

Она осторожно села на кровати, что далось ей не так уж легко, поскольку кошка не изъявила никакого желания сдвинуться с места. Сев, Гвин тут же поняла, что она еще не настолько здорова, как ей показалось вначале. Но, по крайней мере, ее больше не тошнило и кожа не пылала жаром.

– Ну-ну… Приятно видеть, что ты вернулась к жизни.

Все было мутным. Взгляд. Ощущения. Мысли. В дверях стоял ее любимый мужчина, а у нее не дрогнул ни один нерв. Может быть, она умерла и попала в ад?

– Подожди радоваться, – пробормотала она. – Почему я здесь и что тут происходило?

Усмехнувшись, Алек вошел в комнату и сел на край кровати.

– Мы решили, что поскольку в гостинице гости, не стоит подвергать их риску заразиться гриппом, и поместили тебя ко мне. Но поверь, у меня и в мыслях не было пользоваться слабостью больной женщины.

– Я, наверное, ужасно выгляжу. – Гвин провела рукой по волосам.

– Да, пожалуй.

Гвин поморщилась и спросила:

– А ты где спал?

– На диване.

Диван был ему явно не по росту.

– Который час?

Алек скосил глаза на часы, стоящие на тумбочке.

– Около трех часов дня.

– Тогда следующий вопрос – на шестьдесят четыре тысячи долларов: какой сегодня день?

– Понедельник. Ты провалялась два дня. Почти три.

Мысли начали проясняться.

– И ты ухаживал за мной все это время?

– Угу.

– И не заболел?

Он пожал плечами.

– Как видишь.

– Уже хорошо. – Гвин наморщила нос. – Значит, ты целых три дня заботился обо мне?

– По-моему, я всю жизнь забочусь о тебе. – Алек взял ее за руку и коснулся другой рукой ее щеки.

Она накрыла его руку своей и кивнула, боясь сказать лишнее. Сейчас, когда физическое влечение на время утихло, любовь-нежность вырвалась на свободу и заполнила ее сердце. Как сможет она уехать от него?

– Хочешь чего-нибудь? – Гвин застонала и помотала головой. – Что-нибудь поесть, – рассмеявшись, уточнил он. – Или, может быть, чаю?

Она вдруг почувствовала, что проголодалась. И еще испугалась, что, если он сейчас не уйдет, она скажет или сделает какую-нибудь глупость.

– Да, чаю. И… пожалуй, бутерброд.

– Бутерброд с чем?

– С чем угодно. А то у меня такое ощущение, что у меня рот полон кошачьей шерсти.

Когда Алек вышел, она снова откинулась на подушки и погладила старую кошку. Комната была проста, но уютна: обшитые деревянными панелями стены, кремовые шторы в темно-красную клетку. Гвин подоткнула вокруг себя темно-синее пуховое одеяло, наслаждаясь мягкостью голубых фланелевых простыней. Какая прекрасная широкая кровать! Они не воспользовались кроватью во время того короткого свидания на прошлой неделе. И тогда, когда она приходила смотреть видео, – тоже. А жаль. Гвин зевнула и закрыла глаза. Очень удобная кровать…

Войдя в спальню с подносом в руках, Алек увидел, что Гвин снова уснула. Но это был сон выздоравливающего человека, а не беспокойное забытье больного.

Его сердце болезненно сжалось. Он теперь не сможет смотреть на эту кровать без того, чтобы представить в ней Гвин. Он поспешно вернулся в кухню и убрал бутерброд в холодильник.

Гвин почувствовала себя плохо еще до начала спектакля, но не позволила себе обмануть ожидания детей – «своих детей», как она называла их. Они все время звонили, справляясь о ее здоровье. Некоторые привезли цветы и открытки. Они полюбили ее.

И он полюбил ее. И Брайан Ньюман тоже. Продюсер с нетерпением ожидал выздоровления Гвин, чтобы поговорить с ней.

Хорошо. Похоже, все становится на свои места. Если он не ошибается, Ньюман хочет говорить о деле. А это значит, карьера Гвин состоится. И она уедет из Лейквуда, из его жизни и из его постели.

И все это он устроил своими руками.

Канун Рождества, Сочельник, Гвин всегда очень любила. Предвкушение праздника радовало ее больше, чем сам праздник. Она все еще была слаба, но решила обязательно присутствовать за общим праздничным столом. Были приглашены Филипсы и, разумеется, племянник сестер-близнецов с семьей.

Гвин понимала, что после сегодняшнего вечера у нее больше не будет предлога оставаться в доме Алека. Вообще-то, она еще вчера вполне могла вернуться в гостиницу, в свою комнату. Но ни Гвин, ни Алек не заговорили об этом. Более того, он провел эту ночь вместе с ней, в своей постели.

Никогда еще Гвин не спалось так сладко.

Сейчас, когда они с Алеком вошли в вестибюль, раздался взрыв приветственных аплодисментов. Гвин усадили в кресло поближе к камину; все радостно суетились вокруг нее, а она, широко улыбаясь, принимала неожиданно бурные знаки всеобщего внимания.

Но что совершенно озадачило ее, так это необъяснимый интерес Брайана Ньюмана к ней, к спектаклю и ее игре. Хотя похвалы ей были приятны, но все же несколько смущали ее. К тому моменту, как они сели за стол, Гвин не знала, что и подумать. Он не флиртовал с ней, Гвин чувствовала это, его интерес поддерживало что-то другое. Каждый раз, когда Гвин вступала в разговор, задумчивый взгляд этого долговязого лысоватого мужчины устремлялся к ней, подобно лучу радара. В какой-то момент, окончательно смутившись, она отыскала под столом руку Алека, но он в ответ лишь улыбнулся и прошептал:

– Все в порядке.

Что в порядке? О чем он говорит?

После ужина Ньюман подошел к ней и спросил, могут ли они побеседовать где-то с глазу на глаз. Когда Гвин спросила, не возражает ли он против присутствия Алека при разговоре, мужчина громко рассмеялся.

– Ну поскольку именно он устроил все это, то почему бы нет?

Что значит – все это? Окончательно сбитая с толку, Гвин провела их в гостиную деда и жестом пригласила Ньюмана сесть. Как только она села сама, Ньюман спросил, есть ли у нее опыт работы на телевидении. Гвин едва не подпрыгнула.

– Я училась этому в Нью-Йорке, но профессионального опыта у меня нет. А почему вас это интересует?

Лысоватый мужчина потер подбородок.

– Вы не знаете, кто я?

– Н-нет. А я должна это знать?

– Тогда понятно, почему вы не падаете ниц к моим ногам, – со смехом сказал он. – Мои тетушки продолжают называть меня, как в детстве, моим первым именем. Но некоторое время назад я решил, что мое второе имя нравится мне больше, и в рабочей обстановке я использую только его.

Все еще чувствуя себя как на иголках, Гвин решила, что не стоит пытаться угадать.

– И что это за имя? – с вежливой улыбкой спросила она.

– Квентин. Квентин Ньюман.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о ком идет речь. За это время Алек успел подойти к ней, присесть на подлокотник ее кресла и ненавязчиво обнять ее за плечи. И очень даже вовремя, иначе она бы просто упала.

– Квентин Ньюман, – повторила Гвин. – Телепродюсер.

– Именно так.

– О Боже… – негромко проговорила Гвин.

– Я полагаю, вы знаете Сьюзен Махони?

Чтобы не знать, кто такая Сьюзен Махони, надо было прожить последние десять лет на Марсе.

– Конечно.

– Я набираю актеров для новой телевизионной комедии. Там есть роль – дочери Сьюзен, – для которой вы идеально подходите.

На мгновение Гвин показалось, что она снова заболевает, настолько сильно у нее закружилась голова. Она смутно чувствовала твердую руку Алека на своем плече. Сквозь потрескивание огня в печи до нее доносился спокойный голос Квентина Ньюмана.

– Предлагаю вам приехать на индивидуальное прослушивание в понедельник, если это вам удобно.

О нет, нет, нет!.. Она сейчас потеряет сознание. Или убежит. Или закричит. Алек сжал рукой ее плечо. Это была подсказка: говори, отвечай, скажи что-нибудь.

– Я… это… о, мистер Ньюман… – Ничего не получалось. Она набрала в легкие воздуха, выдохнула и сказала: – Понедельник меня вполне устраивает, мистер Ньюман. Я приеду.

– Отлично! – Он встал. – К сожалению, у меня нет с собой сценария, я же ехал сюда отдыхать, а не работать…

– Никаких проблем, – сказала Гвин, тоже поднимаясь на ноги. – Я привыкла читать без подготовки.

Он улыбнулся.

– Уже приходилось участвовать в прослушиваниях?

Гвин вспыхнула, не уверенная, стоит ли упоминать о длинной цепочке неудачных проб.

– Несколько раз, – сказала она.

– Хорошо. Тогда вы справитесь. Я позвоню вам, как только вернусь домой, и сообщу, когда и где. – Ньюман повернулся к Алеку и с широкой улыбкой протянул ему руку. – Вы были правы. Она настоящий бриллиант.

Он вышел. Прошло несколько секунд, прежде чем Гвин смогла заговорить.

– И все это организовал ты?

Алек стоял у окна, по обыкновению засунув руки в карманы брюк. Услышав вопрос Гвин, он повернулся к ней и сказал:

– Не уверен, что слово «организовал» здесь подходит. Но он был тут, и я подумал, – он пожал плечами, – подумал, что стоит попробовать, вот и все.

Те немногие мысли, что еще шевелились в голове Гвин, путались, затягиваясь в тугие узлы. Но она знала, что должна приблизиться к Алеку. Прикоснуться. Поблагодарить. Заставив ослабевшие ноги сделать несколько шагов, она подошла к нему, обвила его руками за талию и порывисто вздохнула, когда он прижал ее к груди.

– С Рождеством, – негромко сказал Алек.

Гвин закрыла глаза. Она хотела всегда быть рядом с этим человеком. Но именно он устроил тот счастливый случай, о котором она мечтала всю жизнь. Устроил для нее то, ради чего она была готова расстаться с ним.

ГЛАВА 15

– Вот, примерь это.

Вздохнув, Гвин взяла из рук Лави темно-красное платье из мятого бархата. Хотя подруга согласилась помочь ей подготовиться к свиданию, но после того, как Гвин три дня назад сообщила ей радостную новость, делала это без особого энтузиазма. Гвин не знала, обижаться или расстраиваться.

– Я думала, ты будешь рада за меня.

– Ты насчет этого прослушивания?

– Ну да, а насчет чего еще?

– Прими мои поздравления, – вяло сказала Лави.

– Послушай… Не понимаю, что на вас с Мэгги нашло. Поппи и тот обрадовался больше, чем вы обе. – Лави хмыкнула. – Ты считаешь, что я зря это делаю?

Черные глаза вспыхнули.

– Ты же не хочешь прислушиваться к моему мнению.

– Лави, пойми, глупо упускать такой шанс.

– А мне кажется, еще глупее упускать кое-что другое.

– Ты же сказала, что я не хочу прислушиваться к твоему мнению.

– Но не говорила, будто вообще не собираюсь его высказывать.

Гвин присела на край широкой кровати, стоящей в спальне Лави, и немного покачалась на водяном Матраце.

– Кстати, Алек ни разу не сказал, что любит меня. Или что хочет, чтобы я осталась.

– А от этого что-то изменилось бы?

– Не знаю. Честно, не знаю.

Лави наклонилась над ней, уперев руки в бока.

– Тогда подумай: зачем ему просить тебя остаться, если ты постоянно твердишь о том, что хочешь уехать?

Об этом Гвин как-то не задумывалась. Все запутывалось еще больше. Рассеянно теребя вырез платья, Гвин сказала:

– Я мечтала об этом с детства. Как о сказке наяву.

– А об Алеке ты не мечтала?

– Да, и об Алеке тоже. Ты довольна? – Глаза защипало от слез. – Неужели ты не понимаешь, что я рвусь на части? Это все равно что пытаться собрать одну картинку из кусочков от двух разных головоломок: как ни старайся, ничего не получится! Не знаю, будет ли это прослушивание успешным. Но если я останусь, нет никаких гарантий, что я буду счастлива здесь.

– Гарантий?! – почти взвизгнула Лави. – А какие могут быть гарантии? И потом, счастье – это то, что ты под этим понимаешь. Человек сам должен создавать свое счастье. Никто не сделает это за тебя.

– Лави, ну пожалуйста, я уже ничего не соображаю. Я знаю только то, что люблю Алека, и то, что хочу участвовать в этом прослушивании. Эти две вещи не сочетаются, но я не хочу противопоставлять их, понимаешь?

Лави несколько секунд стояла молча, потом резко тряхнула головой. Подойдя к кровати, она положила руку на плечо Гвин.

– Хорошо. Я поняла… – Она помолчала, закрыв глаза. – Так… ты все еще хочешь, чтобы я помогла тебе собраться на свидание?

Гвин кивнула.

– Тогда подними с кровати свою тощую задницу и посмотри на это платье. Мне кажется, оно должно быть тебе в самый раз. Не сомневаюсь, что у Алека потекут слюнки, как только он увидит тебя в нем.

Гвин встала, подошла к зеркалу и приложила платье к себе. Насколько она могла судить, вырез на спине опускался куда ниже пояса.

– Боже! Я это не надену!

– Почему?

– Да я просто отморожу себе… задницу.

– Не отморозишь. С твоими ногами и твоей фигурой надо носить только такие платья. И еще возьми вот это.

Гвин повернулась как раз вовремя, чтобы поймать летящий к ней лифчик. Рассматривая изящную вещицу с упругими чашечками и кружевами бронзового цвета, она состроила гримасу.

– Откуда ты его взяла? Сняла шкуру с броненосца?

– Броненосцы серые. Насколько я понимаю, у тебя примерно мой размер. Вот увидишь, это чудо современной инженерии.

Гвин пожала плечами.

– Ненавижу лифчики.

– Все женщины их ненавидят. Впрочем, в этом платье ты можешь обойтись и без лифчика. Кстати, в отличие от женщин, мужчины лифчики обожают. Особенно снимать их.

– Лави!

– Можешь не краснеть. Думаешь, я не знаю, что происходит между вами?

– Лави! – снова воскликнула Гвин.

– Хватит трепать мое имя. Даже если бы Мэгги мне не сказала…

– Постой-ка, тебе сказала об этом Мэгги?

– Да, после тех выходных, когда была сильная метель.

– А как она… Что тут смешного?

– Она пыталась говорить с невозмутимым видом, но на самом деле была очень смущена. – Лави снова прыснула со смеху. – Сказала, что у вас двоих были лица, как у новобрачных во время медового месяца. А потом ты как-то пошла к Алеку, а когда вернулась, от тебя пахло его одеколоном. И пуговицы на блузке были застегнуты неправильно.

Гвин покраснела еще больше. В тот вечер она действительно обнаружила неправильно застегнутые пуговицы, но надеялась, что остальные этого не заметили. Она недооценила орлиную зоркость старых глаз.

– Мне она ничего не сказала.

– А почему она должна была тебе что-то говорить? Это ведь твое дело.

– О-хо-хо, ты плохо знаешь Мэгги.

Лави пожала плечами.

– Одним словом, кошка выбралась из корзины и обратно ее не спрячешь.

Гвин и сама об этом догадывалась. И все же… Она снова опустилась на кровать.

– Знаешь, Лави, я думала, что справлюсь с этим. Но это невозможно. И как людям такое удается?

– Что именно?

– Заводить короткие романы. Поддерживать легкие отношения. Секс без взаимных обязательств.

Лави плюхнулась рядом с ней на кровать и сказала, глядя на нее в зеркало:

– Видишь ли, детка, на мой непросвещенный взгляд, большинство людей просто отъявленно лгут. – Она шлепнула Гвин по бедру. – Давай-ка займемся твоим лицом. Это потребует времени.

– Что ты собираешься делать?

– У тебя в бровях столько лишних волосков, что хватит на целую шубу.

Она подняла Гвин с кровати, подтащила к туалетному столику и заставила сесть. Потом разложила на столике косметику, как медсестра раскладывает хирургические инструменты. Гвин поморщилась от этой аналогии и тяжело вздохнула.

– Я купила самый светлый тональный крем, какой смогла найти. – С ее отливающих медью губ сорвался смешок. – Продавщица посмотрела на меня так, словно я сошла с ума. Еще бы, ведь у меня кожа примерно на двадцать оттенков темнее, чем этот тон. Повернись-ка и подними подбородок.

Гвин послушно выполнила указание, стараясь не морщиться, пока Лави размазывала крем по ее лицу.

– Ты действительно думаешь, что он относится к этому серьезнее, чем кажется? – с трудом проговорила она через плотно сжатые губы. – Я говорю об Алеке.

– Понимаю, что не о Гаррисоне Форде. – Лави на секунду прекратила пытку и поймала взгляд Гвин. – А ты подумай о том, что он сделал для тебя. Тогда и ответишь на свой вопрос, хорошо? А теперь посиди спокойно, я займусь твоими бровями. И не забывай, что красота требует жертв.

– Что? Ой!

По крайней мере, решила Гвин, прикусив губу, слезы, которые появились у нее на глазах, вполне можно отнести на счет неприятной процедуры выщипывания бровей.

Час спустя она стояла перед зеркалом в своей спальне в мансарде и не верила своим глазам.

У нее появились груди. Целых две штуки. И бедра. И губы, и высокие скулы, и глаза, как у Маты Хари. От нее даже пахло, как от женщины. Невероятно!

Гвин взяла свою сумочку, черное бархатное пальто, которое тоже одолжила ей Лави, и небольшой чемоданчик с минимумом вещей, необходимых для того, чтобы провести несколько дней в Нью-Йорке.

Это Алек предложил, чтобы она поехала в Нью-Йорк прямо из Бостона. За остальными вещами можно будет вернуться после прослушивания, когда она найдет себе жилье. А пока, на несколько дней, она могла остановиться у своей подруги Триш в Бруклине.

Они обсудили все это и приняли решение – так цивилизованно, так логично и разумно. Так по-взрослому. Гвин убеждала себя, что благодарна Алеку за то, что он так продуманно все организовал.

До отъезда оставалось еще двадцать минут, когда Гвин спустилась в вестибюль, чувствуя себя почти как гостья, которая собирается заплатить по счету. Впрочем, гости здесь обычно не носили слишком нарядную одежду, поскольку приезжали отдохнуть в глуши и на природе от городской суеты.

Близнецы, которые как раз собрались ехать к Мадлен Бакстер на бридж, заохали, заахали и захихикали, вставляя замечание типа «будь я моложе». Мэгги раскрыла рот и поспешно скрылась в кухне.

Поппи с хмурым лицом сидел в своей гостиной. Встретив его суровый взгляд, Гвин поспешила надеть пальто, чтобы не смущать старика своим видом. Она догадывалась, что он, по выражению Алека, уже все подсчитал, сделал выводы и остался не слишком доволен результатом. Поппи не одобрял сексуальной свободы, особенно, как догадывалась Гвин, когда речь шла о его внучке. Но и ему было совершенно ясно, что та собирается провести в отеле ночь с мужчиной. Тот факт, что отель назывался «Ритц», а мужчина носит имя Алек, служил слабым утешением. Неодобрение деда холодком витало в воздухе гостиной.

– Значит, уезжаешь? – спросил он.

– Поппи… Я должна сделать это. – Почему это простое заявление прозвучало как мольба?

– Объясни, зачем ты тащишь за собой Алека?

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ладно, юная леди, придется объяснить тебе это. Ты моя внучка, Гвиннет, а Алек очень близкий мне человек. Что тебе делать, ты сама решаешь. Имеешь право, не спорю. Но не надо впутывать в это Алека…

– Она и не впутывала.

Услышав голос Алека, оба обернулись. В этом голосе, как всегда спокойном и ровном, сейчас прозвучали интонации, которых Гвин не слышала раньше. Алек был в темно-сером костюме в тонкую полоску, белой рубашке и консервативном полосатом галстуке. Солидный. Уверенный. Предсказуемый. И очень красивый. Неудивительно, что она так любит его.

Он подошел к Гвин и обнял ее за талию.

– Мы не ожидали вашего одобрения, Поппи, и поэтому не стали ничего говорить. Это наши отношения – мои и Гвин, – и мы сами будем разбираться в них. – Он заглянул в глаза Гвин и продолжил: – Я хочу видеть Гвин счастливой, а потому всегда буду поддерживать ее. – Он снова посмотрел на Поппи. – Разве вы не желаете ей того же?

Несколько секунд мужчины молча смотрели друг на друга. Потом дед отвел глаза.

– Тогда… позаботься о ней. Настолько, насколько она позволит.

– Гвин сама способна о себе позаботиться, Поппи, – мягко сказал Алек и сжал в своей теплой ладони ее холодные пальцы. – Идем, нам пора.

– Подожди, Алек…

Тот озадаченно посмотрел на нее, потом его лицо прояснилось, словно он все понял.

– Не торопись, – прошептал он, коснувшись губами ее виска.

Когда шаги Алека затихли в коридоре, Гвин подошла к деду. Опустившись на колени, она взяла его за руку.

– Поппи… – Он медленно повернул голову так, что ей предстал его суровый профиль. – Я не собираюсь уезжать насовсем. Даже… даже если я перееду в Нью-Йорк, то буду приезжать домой так часто, как смогу. Чтобы увидеться с тобой, с Мэгги и с… – Комок в горле не дал ей договорить.

Дед посмотрел на нее и положил ей на голову морщинистую руку. С минуту дед и внучка сидели тихо, он лишь молча гладил ее по голове.

– Самая дурацкая прическа, какую я встречал у женщины, – сказал он, заставив ее улыбнуться. – Ты знаешь, я ждал чего-нибудь такого с того самого времени, как ты приехала к нам. Если существовал хоть один способ сделать что-то шиворот-навыворот, ты всегда выбирала именно его. И чем больше возникало проблем, тем больше это тебя подогревало. Так почему я должен удивляться, что ты делаешь то же самое со своим сердцем? – Гвин не могла говорить и молча смотрела на деда. – Когда ты наконец признаешься себе, что любишь его?

– О Поппи, – выдохнула она. – Я давным-давно знаю это.

– Да, мы с бабушкой так и думали. И предполагали, что вы оба будете отчаянно сопротивляться, пока не поймете, что от судьбы не уйти. Ты скажешь ему?

Гвин с усилием улыбнулась.

– Еще не решила.

– Если хочешь знать мое мнение – хотя наверняка не хочешь, – ему было бы интересно это узнать.

Она помолчала, потом все же отважилась сказать:

– Видишь ли, Поппи, я не уверена, что он чувствует то же самое.

– Ну это просто бред какой-то…

– Вот как, Поппи? А разве ты ведешь себя не точно так же? – Она увидела, как напряглись его плечи и подбородок. – Вы с Мэгги уже неделю обходите друг друга стороной. Почему?

Дед отвернулся.

– Не понимаю, о чем ты говоришь…

– Я тоже могу сказать тебе: это бред, Поппи. Не хочу нарушать обещание, но поскольку я не знаю, когда приеду снова… – Ангус бросил на нее вопросительный, полный надежды взгляд. Гвин поднялась на ноги, не выпуская руки деда, и проговорила: – Перефразируя слова умудренного опытом человека, адресованные мне, могу сказать, что ей тоже было бы интересно узнать.

Наклонившись, она поцеловала его в лоб, пожала крепкую жилистую руку и вышла, оставив старика в раздумьях.

После того как Алек и Гвин уехали, Ангус еще несколько минут сидел в своем кресле, размышляя. Конечно, ему не нравилось, как теперь молодые люди строят свои отношения. Но, с другой стороны, секс вне брака изобрело не это поколение, в его времена люди тоже иногда спали вместе, не имея на это благословения. Но тогда большинство из них, по крайней мере, понимали, что это плохо. А сейчас…

Он тяжело вздохнул. Что тут можно сделать? Он видит, что эти двое любят друг друга. Пусть он не одобряет их интимных отношений, но понимает: это гораздо серьезнее, чем они хотят представить. Однако оба так упрямы, что никак не могут признаться друг другу в своих чувствах.

Кстати, о чувствах. Гвин права. И если ему стоит поучиться чему-нибудь у своей внучки, так это настойчивости в достижении цели. Само ничего не придет.

Ангус уперся палкой в пол и тяжело поднялся с кресла, потом, стуча и топая, направился в кухню. Мэгги стояла у раковины спиной к нему. Несмотря на то, что его приближение нельзя было назвать бесшумным, она, видимо, не услышала, как он вошел. Тяжело опираясь на палку, Ангус наклонил голову вправо, чтобы посмотреть, чем она так занята. Ага, чистит картошку. Он подождал немного, во-первых, боясь испугать ее, а во-вторых, не зная, что сказать. В конце концов, в последний раз он получал отказ от девушки лет шестьдесят назад.

– Как насчет чашки чаю?

Мэгги не вздрогнула, не ойкнула. Просто положила нож в раковину, вытерла руки о фартук и поставила чайник. Но ничего не сказала и не взглянула на него. Ангус нахмурился.

– Что-то случилось, Мэгги?

Та достала из кармана платок и высморкалась. Потом наконец посмотрела на него. Слабая улыбка промелькнула на ее лице и погасла. Поспешно отвернувшись, Мэгги расплакалась.

Ангус был потрясен. За двадцать лет он ни разу не видел, чтобы она плакала. Плакала – вот так. Да, она прослезилась на выпускном вечере у Гвин. И после смерти Эйлин несколько раз выходила от него, прижав платок к глазам. Но по-настоящему плачущей Ангус никогда ее не видел.

Он проковылял через кухню, настолько быстро, насколько позволяла нога и эта чертова палка. Похоже, Мэгги даже не заметила, что он стоит рядом. Ему хотелось прикоснуться к ней, обнять за плечи, утешить. Но он не сделал этого. Не смог. Испугался. А потому вернулся к своей обычной грубоватой манере разговора.

– Что это, черт возьми, значит?

Слова прозвучали как-то не так. Мэгги обратила на него изумленный взгляд покрасневших, мокрых глаз.

– Все!

Снова высморкавшись, она отступила на шаг в сторону и посмотрела на него так, будто он был во всем виноват.

Засвистел чайник.

– Вот что, Мэри Маргарет, давайте вместе выпьем чаю, и вы расскажете мне, что значит «все».

– Мне надо приготовить ужин.

– По-моему, пятнадцать минут ничего не решат. – Он пододвинул стул и сел. – Наливайте чай.

Мэгги бросила взгляд в сторону раковины, как будто недочищенная картошка нетерпеливо звала ее, потом все же достала из шкафа чашки и два пакетика с чаем. В полном молчании она залила пакетики кипятком, поставила чашки на блюдца, положила рядом ложки. И только после этого села сама.

– Сахар? – предложил Ангус, протягивая ей сахарницу.

Она покачала головой. Ему вдруг подумалось, что он никогда не обращал внимания, пьет ли она чай с сахаром. Или кофе. Сильно ли подсушивает себе гренки. И какой сок предпочитает – с мякотью или без. Но представить свою жизнь без нее он не может, даже напрягая фантазию. И каким-то образом должен был сказать ей об этом.

Он наблюдал, как она выловила ложкой пакетик из чашки и выжала его, трижды обмотав нитку вокруг пакетика и ложки. Потом сделала глоток, на секунду встретилась с ним взглядом и перевела глаза на бахрому клетчатой скатерти.

– Я хочу извиниться за то, что вела себя как ребенок, – сказала она.

– О чем это вы говорите, Мэгги Магир?

– О своих слезах. Я не плакала с тех пор, как… – Она подняла глаза. – В общем, очень давно. Женщине моего возраста это не пристало. Особенно перед… перед другими.

Ангус поставил чашку на стол.

– Вы считаете, что ваши слезы причинили мне беспокойство?

– А это не так?

– Меня больше беспокоит причина ваших слез. – Он поднял руку и пригладил усы. – Если вам плохо, то и мне плохо тоже.

В глазах Мэгги светился вопрос, оттененный надеждой и страхом в равной степени. Наверное, его глаза выглядят так же. Ангус наполнил грудь воздухом – до отказа, как когда-то, шестьдесят лет назад. Он надеялся, что его руки не дрожат, что они не холодны и не шершавы. И что он скажет то, что она хочет услышать.

Только какие-то двенадцать дюймов разделяли их лежащие на столе руки. Но это были самые длинные двенадцать дюймов в истории человеческих отношений. Он сделал еще один глубокий вдох, наклонился вперед и накрыл ее руку своей, в ту же секунду осознав, что никогда прежде не дотрагивался до нее. Это простое соприкосновение наполнило его душу давно забытым ощущением умиротворения.

– Так вот, Мэри Маргарет, – сказал он, пытаясь улыбнуться. – Похоже, у меня появились к вам… определенные чувства. – Он поднял на нее глаза, прося поддержки. И получил в ответ слабую улыбку. Подбодренный, он продолжил: – Романтического свойства.

В наступившей тишине было слышно, как одна из собак процокала когтями по кафельному полу, следуя к миске с водой. В вестибюле часы пробили пять. Из крана капало, и Ангус отметил про себя, что при случае надо будет сменить прокладку.

Мэгги молчала, но он знал, что ему нужно лишь терпеливо ждать. Как на рыбалке. Клюнет или нет. Ничего нельзя сделать, только сидеть и ждать.

– Ангус Робертс, – выдохнула она наконец, – я не готова сегодня отгадывать загадки. Если вы хотите что-то сказать, лучше говорите прямо, а не то я выплесну этот чай вам на колени.

– Я люблю вас, Мэгги, – проговорил он на одном дыхании.

Ее серые глаза тут же наполнились слезами. Еще ни разу в жизни женские слезы так не радовали его.

– О, Ангус… Вы это серьезно?

– Я говорил эти слова лишь еще одной женщине, Мэгги. И, по правде говоря, не думал, что когда-нибудь произнесу их снова. – Он сжал ее руку. – Я не знал, как вы отнесетесь к этому.

– Я отношусь к этому очень хорошо, – улыбаясь, сказала она.

Если бы Ангус не боялся снова сломать ногу или набить шишку, он запрыгал бы от радости. А у нее сердце стучало в груди, в ушах. В течение нескольких минут перейти от полного уныния к такой радости – это ведь нелегко! Он любит ее. В романтическом смысле, так он сказал. Мэгги вдруг удивленно раскрыла глаза и прыснула со смеху.

– Так вы это имели в виду тогда, перед днем Благодарения, когда говорили о том, что все меняется?

Ангус робко улыбнулся в усы.

– Да. – Он смущенно почесал подбородок. – Видимо, я не совсем ясно выразился.

– Да уж, только воду замутили.

– Я просто не знал, с чего начать. В последний раз я ухаживал за женщиной больше полувека назад.

– Я слышала, что цветы и конфеты – это всегда хорошее начало.

– О, Мэгги… – начал он, но она перебила его, качая головой.

– А я-то подумала, что вы хотите подготовить меня к потере работы и дома… – Пожатие его руки стало крепче, и ее сердце запело. – Что вы собираетесь продавать гостиницу, а я останусь на мели.