Текст книги "Пока мы не встретились"

Автор книги: Карен Рэнни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Глава 26

Взглянув мимоходом на надпись, Кэтрин поставила пузырек с лекарством в аптекарскую шкатулку Монкрифа. Начертание букв показалось ей смутно знакомым. Она вспомнила, что еще не видела почерка Монкрифа. Как ни странно, он напомнил ей почерк Гарри.

Она обработала рану Монкрифа, сменила повязку, и сейчас муж собирался встать и одеться. После долгих споров Кэтрин махнула рукой, сдалась и позвала лакея вместе с Питером.

– Я вернусь через несколько минут, – сказала она Питеру и больше ничего не стала объяснять, Кэтрин спустилась по лестнице, кивнула по пути Уоллесу, который выглядел очень величественно в своем новом костюме. Уоллес поклонился ей со всей почтительностью, сжав губы и состроив на своем смышленом личике бесстрастную мину.

Все переменилось с тех пор, как Монкрифа принесли домой раненого.

– Он спал спокойно, – сообщила Кэтрин, – теперь собирается вставать и одеваться.

Лицо Уоллеса просветлело.

– Очень радостно это слышать, ваша светлость.

– Сомневаюсь, что мне удастся удержать его в спальне, Уоллес. Но из Балидона ему выходить нельзя.

Они обменялись понимающими взглядами.

– Как скажете, ваша светлость. Я передам прислуге.

– И поблагодарите их за сочувствие.

– Спасибо, ваша светлость. Я все передам. – И он снова поклонился.

– Глинет вернулась? Уоллес покачал головой.

Кэтрин прошла в библиотеку, минуту постояла на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к яркому свету, струящемуся в широкие окна. В комнате Монкрифа она задернула шторы и погасила свечи, чтобы он лучше спал.

Пройдя к эркеру, она села за письменный стол и задумалась. Почему возница стрелял в Монкрифа? Куда делась Глинет? Вопросов было слишком много. Почему почерк Монкрифа показался ей знакомым?

Кэтрин открыла верхний левый ящик, где находилось несколько остро отточенных перьев и две плотно закрытые чернильницы. В одной были черные чернила, в другой – коричневые. В правом ящике лежала бумага. Во втором ящике хранилась переписка Монкрифа с поверенными, в третьем – гроссбухи и книги учета. Кэтрин ни за что не стала бы читать личных писем мужа, она пролистала несколько страниц, только чтобы найти его подпись. «М» он писал с большим наклоном, но не размашисто. Другие буквы были похожи на надпись на пузырьке.

Кэтрин закрыла ящик и откинула голову на спинку кресла. Отсюда просматривалось все пространство библиотеки, кроме нескольких ниш на втором этаже. Сидя здесь, Монкриф мог видеть внутренний двор замка, череду холмов и леса, ограждающие его владения, широкую ленту реки у стен Балидона.

Почерк Гарри не может быть похож на почерк Монкрифа. Вот она, та мысль, которая занозой застряла в мозгу. У них разное образование, они происходят из разных слоев общества. Один – сын мелкого дворянина, другой – герцогский отпрыск. Один отличался прискорбной слабостью характера, другой был воплощением благородства и чести.

О Боже, о чем она думает!

Остался всего один ящик. Кэтрин осторожно потянула за ручку. Ящик оказался запертым. Кэтрин нагнулась и увидела маленькую замочную скважину. Где может быть ключ? На минуту Кэтрин задумалась. Если ящик заперт, на то должна быть причина, и крайне неприлично так дерзко вмешиваться в чужие дела. Но любопытство взяло верх.

Повертев головой, она увидела на полке маленький фарфоровый кувшинчик. У ее отца была привычка хранить нужные вещи в неожиданных местах. Возможно, Монкриф спрятал ключ почти на виду.

Кэтрин заглянула в кувшинчик. Там было пусто. В шляпе у маленькой бронзовой обезьянки тоже оказалось пусто. Рядом стояла большая резная шкатулка, из которой исходил чудесный аромат, и где лежало нечто похожее на ладан. Кэтрин уже отчаялась найти ключ и тут обнаружила его в красной китайской вазе на постаменте в углу.

Сунув ключик в скважину, и осторожно поворачивая его, она уверяла себя, что есть еще время справиться со своим неуместным любопытством. К тому же содержимое может ее разочаровать.

Через секунду Кэтрин поняла, что не готова к такому поступку, и повернула ключ, чтобы убедиться – ящичек по-прежнему закрыт, но тут произошло неожиданное – он выскочил из пазов, едва Кэтрин до него дотронулась. В ужасе от совершенного она задвинула его на место, но в тот же миг осознала, что именно там увидела, и медленно выдвинула ящик опять.

Внутри ничего не было, кроме пачки писем, перетянутой кожаной бечевкой. Кэтрин отлично знала этот почерк, потому что сама написала эти письма.

В радости и отчаянии, страдая от одиночества и неопределенности, Кэтрин писала Гарри. Писала о своих надеждах и мечтах, о трудностях и своих достижениях. Она всегда с жадностью читала его ответы и постепенно все больше влюблялась в автора этих нежных и поэтичных строк.

Откуда у Монкрифа ее письма?

Отец ходил от камина до двери и обратно.

– Так он умер?

– Я уверена, что нет. Ты бы уже услышал. Кэтрин до сих пор тобой восхищается.

– Но не благодаря тебе, – хмурясь, пробурчал он. Его круглое, почти ангельское лицо сейчас побагровело так, что никто из паствы, пожалуй, не узнал бы сейчас своего пастора, ведь его всегда считали человеком умеренного темперамента, и ошибались. Во всяким случае, в отношениях с дочерью он никогда не проявлял терпимости. Им всегда было нелегко вдвоем, и особенно сейчас. – Ты не можешь здесь оставаться.

Глинет слишком сильно стиснула пальчики Робби, он захныкал. Глинет наклонилась, чтобы успокоить мальчика.

– Отец, мне некуда больше идти, – сказала она, распрямляя спину.

– Раньше об этом надо было думать.

– Нет, отец, мы с Робби должны остаться здесь.

– А что я скажу людям?

– Что хочешь. Или лучше мне рассказать, как ты пытался убить Кэтрин опийной настойкой? А потом в Балидоне убить их обоих?

Несколько мгновений отец и дочь молча смотрели друг на друга. Вдруг викарий улыбнулся такой обаятельной улыбкой, что Глинет была потрясена. Но она слишком хорошо знала своего отца – эта улыбка предназначалась для того, чтобы обезоружить собеседника. И Глинет подготовилась к его следующим словам:

– Я сделал это для тебя.

– Ты сделал это для меня? Неужели ты думаешь, что я поверю?

– Кто наследник Кэтрин? Глинет недоуменно нахмурилась.

– У нее нет наследников. Она последняя в семье.

– Это не так, дочка. Она была замужем за Гарри, а у Гарри есть сын.

Глинет с ужасом прошептала:

– Робби.

– Ну, он ведь сын Гарри, разве не так?

Глинет кивнула. Она никогда не скрывала от отца имя своего любовника и молила дать благословение на брак с ним, но тот счел Гарри пустым бездельником.

– Если Кэтрин умрет, в суде с благоволением посмотрят на то, что Робби – его единственный сын. Все может достаться Робби.

– Я не желаю ничего получать от смерти другого человека, особенно если речь идет об убийстве.

– Ты уверена? Но ведь тебе никогда больше не придется работать на других людей, Глинет. Робби будет джентльменом.

– Что ты за человек, отец? Как можно служить Богу и быть таким жадным? Или ты скажешь, что не захочешь получить часть наследства?

– Тут есть, о чем поговорить, правда? – заулыбался священник. – Сейчас Кэтрин замужем за Монкрифом. – Он поправил кружево на манжете. – А Монкриф передал ей в собственность ее наследство.

– Откуда ты знаешь?

– О, слуги многое могут порассказать! Особенно те, кто умеет читать. Бумага, оставленная на столе, может породить множество сплетен.

– Особенно если заплатить… Священник прищурил глаза.

– Очень выгодное вложение, дорогая. – Казалось, он очень доволен собой. Наконец Глинет поняла.

– Значит, если она умрет, ее наследство отойдет ее наследникам.

– То есть Робби, – улыбнулся викарий.

Глинет смотрела на отца и не могла понять, кто из них более отвратителен. Он, который служит Богу, но при этом так жаден, что готов убить другого человека, или она, которая так и не решилась признаться Монкрифу или Кэтрин в том, что подозревает отца.

Очевидно, викарий истолковал ее взгляд как согласие, потому что сказал:

– Возможно, я навещу их, чтобы осведомиться о здоровье Монкрифа, и помогу ему отправиться на небеса. Если Монкриф опередит Кэтрин, она, вторично овдовев, впадет в отчаяние. Глинет, подумай обо всем этом невероятном богатстве!

– Которым тебе придется распоряжаться от имени твоего внука, – сказала Глинет, ужасаясь его безмерной жадности.

Викарий молчал, и Глинет вдруг охватил страх.

– Что ты собираешься делать?

– Что-нибудь, – ответил отец. – Что угодно. Бог платит не так хорошо, как ты можешь подумать, Глинет.

Кэтрин сидела за столом Монкрифа, положив руки перед собой. Когда открылась дверь, Кэтрин не удивилась.

– Тебе нельзя выходить из комнаты, – без выражения проговорила она.

– Кто это сказал? Кэтрин вздохнула.

– Глупо ожидать, что ты послушаешься чьего-нибудь приказа, Монкриф. Как же ты терпел на военной службе?

– Иногда восставал против ограничений. Она покачала головой.

– Что с тобой? – нахмурившись, спросил герцог. – Ты так бледна, Кэтрин. Ты не заболела?

– Нет, Монкриф, я не больна.

Он подошел ближе и встал перед столом. Кэтрин пришлось поднять голову. Монкриф был полностью одет и выглядел так безупречно, что у нее защемило сердце. Настоящий герцог, совсем как на портрете. Темно-синие панталоны были одного цвета с камзолом. Богато расшитый жилет дополнял туалет герцога. На ногах были белые чулки и черные туфли с золотыми пряжками. На золотых пуговицах камзола сияли фамильные гербы.

Больная рука висела на перевязи, сделанной из белого шелкового галстука.

– Ты, правда, не заболела?

– Правда. – Кэтрин поднялась с кресла и отошла в сторону, чтобы муж мог занять свое место за столом, а сама подошла к лестнице и стала смотреть на ряды застекленных шкафов с тысячами и тысячами книг. За всю жизнь не прочесть и десятой части.

Внезапно ей на плечо легла рука. Кэтрин вздрогнула и отшатнулась. Монкриф повернул ее к себе лицом и пристально посмотрел в глаза.

– Объясни мне, что произошло.

Она молча покачала головой. Открывшаяся тайна потрясла Кэтрин, и она пока была не готова обсуждать ее.

– Ничего не произошло, – отозвалась Кэтрин, сама не зная, лжет она или нет. Гнева не было. Не было и ощущения предательства. Было смятение.

– Мне надо поговорить с возницей. Хочешь пойти со мной?

– Конечно.

Кэтрин уже хорошо изучила мужа и знала, если он что-то решил, то не отступится. Бессмысленно уговаривать его вернуться в постель. Слова остались несказанными, но Монкриф поступил мудро и не стал ее расспрашивать. Да и что бы она ему ответила?

«Моя любимая Кэтрин!

Наверное, ты получишь это письмо не раньше весны. Река здесь замерзла, земля укрылась снегом. Когда-то я думал, что зимы в Шотландии очень суровы, но в Северной Америке они еще тяжелее. Здесь нет ничего, кроме сугробов и заиндевевших деревьев.

Возможно, мне так кажется потому, что мы – солдаты и мы тоскуем по своим любимым. Квебек – очень негостеприимное место. Наши патрули не рискуют далеко уходить от города из-за французов, которые рады будут похвастать пленниками».

В этих словах Кэтрин буквально слышала одиночество, но когда она получила письмо, Гарри был уже мертв. Или все не так?

– Этот человек, Маккларен, признает, что стрелял в вас, ваша светлость. Вызвать шерифа?

– Я сам здесь шериф.

– Бросьте его в тюрьму! – воскликнула Кэтрин, поворачиваясь к Питеру.

– Что за кровожадная женщина! – восхитился Монкриф.

– Я даже не знаю, как назвать человека, который чуть не убил тебя! – Кэтрин посмотрела на мужа, а он ей вдруг подмигнул. Произошедшее так не вязалось с его торжественной миной, что Кэтрин замерла на месте.

В комнату ввели незнакомца со связанными веревкой руками. Левый глаз у него заплыл, а на щеке виднелась глубокая царапина. Очевидно, кто-то из слуг почувствовал то же самое, что и Кэтрин.

Маккларен был уже стар, но еще крепок. У него были мощные руки, и стоял он с таким вызывающим видом, как будто говорил: только попробуй ударить меня еще раз!

– Развяжите его, – приказал Монкриф, Слуги уставились на него с недоумением.

Монкриф прошел к столу, сел и оглядел пленника.

– Что вы можете сказать в свою защиту?

Пленник молчал. Шляпы на нем не было. Голову покрывали длинные седые волосы. Конечно, перед Монкрифом был старик, но глаза его смотрели молодо и сердито.

– Вы стреляли в меня?

– Я. И выстрелил бы снова. Вы были на моей земле, а я не люблю бродяг.

Монкриф пропустил эту тираду мимо ушей и задал следующий вопрос:

– Вы знаете Глинет Роуэн?

Старик не ответил. Питер потянул его за руку и толкнул вперед.

– Знаю или нет, это мое дело. Можете меня бить, сколько хотите, я ничего не скажу.

– Значит, вы ей очень преданы. – Монкриф утвердительно кивнул головой. – Я ведь только хочу знать, почему вы в меня стреляли. Хочу услышать правду, а не вашу выдумку о бродяге.

Маккларен молчал.

– Потому, что я слишком близко подобрался к ее тайне?

Кэтрин бросила на мужа недоумевающий взгляд. Маккларен по-прежнему молчал, но заметно занервничал.

– Как давно вы ухаживаете за ее ребенком?

– С рождения, – ответил старик. Кэтрин без сил опустилась на стул.

– Откуда ты узнал? – спросила она мужа, но Монкриф ей не ответил. Он пристально смотрел на старика.

– Я не собирался обижать ни Глинет, ни ребенка.

– Зачем же вы тогда за ней следили? Я вас видел. Монкриф бросил быстрый взгляд на жену.

– Потому что я думаю, что Глинет знает, кто напал на герцогиню.

Маккларен как будто впервые заметил Кэтрин. Она ответила ему твердым взглядом. Сейчас она сердилась и на него, и на мужа.

– Мальчик мне как сын, – наконец произнес Маккларен и скова посмотрел на Монкрифа. – Или внук. В любом случае он просто ребенок. Чуть ли не младенец. Глинет предупредила, что может кто-нибудь прийти, расспрашивать. Я сам решил выстрелить. И я хороший стрелок, так что не сомневайтесь. Если бы я решил вас убить, то убил бы.

Монкриф снова кивнул.

– Я вас отпущу, – наконец заявил он. – Потому что вы привезли меня домой.

– Я бы не привез, – угрюмо проговорил Маккларен. – Это Глинет велела, она не хотела, чтобы вы умерли.

Монкриф улыбнулся.

– Я должен быть ей благодарен. И вам тоже.

Когда Питер и Уоллес вывели старика из комнаты, Кэтрин повернулась к Монкрифу:

– Как ты узнал, что у Глинет есть ребенок?

– Догадался. Она никогда не пропускала своих выходных. Значит, дело было важное. А что важнее ребенка? Повариха рассказала, что Глинет всегда просила чего-нибудь вкусного на дорогу и укладывала еду в маленькую корзинку. К тому же служанки, которые убирают у нее в комнате, видели, что она постоянно что-то вяжет – пару носков, маленький свитер.

– Но она никогда и словом об этом не обмолвилась, – покачала головой Кэтрин. – Никогда.

Монкриф смотрел на жену со странным интересом, смотрел как на чужую, а не на самого близкого человека.

– Кэтрин, думаю, тебе скоро предстоит узнать много неприятного. Ты готова?

Кэтрин не знала, как ответить на такой вопрос, она ведь уже давно подозревала нечто очень странное.

– Ты имеешь в виду, что Глинет хотела мне навредить? Монкриф кивнул.

Несколько дней назад Кэтрин этому не поверила бы. Но она не поверила бы и в то, что именно Монкриф написал ей все те прекрасные письма, что он – автор слов, которые тронули ее сердце.

– Она вдова, – проговорила, наконец, Кэтрин. – Как и я. Думаю, поэтому я и наняла ее.

– У нее были рекомендации?

– Глинет работала в одной семье в Инвернессе и еще в одном поместье. Обе семьи дали ей замечательные рекомендации.

– И ты им не написала?

Кэтрин покачала головой:

– В этом не было необходимости.

Монкриф аккуратно сложил перья, поправил пресс-папье, но так и не поднял глаза от стола.

– Ты меня осуждаешь? – спросила Кэтрин. Наконец он посмотрел на жену.

– Просто я думаю, что следовало внимательнее отнестись к ее рекомендациям.

– Тогда я не думала, что это важно.

– Ты обиделась?

– Немножко.

– И обидишься еще сильнее, если я спрошу имена ее работодателей?

Кэтрин почувствовала раздражение.

– Монкриф, я понятия о них не имею. С тех пор прошло больше года.

– Разве ты не хранишь писем?

– Я не взяла их с собой.

– Они в Колстин-Холле?

– Да. Хочешь послать за ними Питера?

– Думаю, так будет лучше всего, а? Чем больше мы узнаем о Глинет, тем лучше.

Кэтрин молчала.

– В чем дело, Кэтрин? – Монкриф положил свою горячую руку на ее ладонь. Кэтрин почувствовала, как бьется его сердце. – Ты сердишься на меня. И дело не в Глинет и не в моем здоровье. Так в чем же, Кэтрин?

«Спроси его о письмах». Кэтрин подняла голову и в смятении посмотрела мужу в глаза. Пожалуй, она немного трусила.

Монкриф наклонился и поцеловал ее.

– Тебе надо лежать, тебя ранили всего два дня назад. – Кэтрин попыталась отстраниться.

Он не ответил, а поцеловал ее снова и целовал до тех пор, пока кровь в ее жилах не превратилась в растаявший мед.

– Сейчас ты поймешь, как быстро я поправляюсь. – И Монкриф поцеловал. Кэтрин еще раз.

Она не успела сказать и слова, как Монкриф подвел ее к письменному столу.

– Садись.

Кэтрин вопросительно посмотрела на мужа, но он лишь показал на стул. Она осторожно поставила на него ногу, и Монкриф помог ей сесть на стол.

– Монкриф… – начала было Кэтрин, во Монкриф закрыл ей рот поцелуем.

– Увидишь, я поправляюсь очень быстро.

Он раздвинул ей колени и стал возиться с застежками панталон.

– Монкриф, – дрожащим голосом повторила Кэтрин.

– Кэтрин, я человек раненый, меня надо щадить.

Кэтрин мотнула головой, ее пугала и одновременно забавляла эта выходка.

– Прямо на столе, Монкриф?

– А ты предпочитаешь на полу? – Он провел носом по ее шее. Кэтрин вздрогнула. Здоровой рукой Монкриф приподнял ее юбки и положил ладонь у нее между ног.

– Конечно, я могу потерять равновесие, тогда ты сядешь на меня верхом.

Кэтрин уже делала так, и ей понравилось. Но не на столе же!

Монкриф подошел ближе и сдвинул Кэтрин на край стола.

Кэтрин сдалась. Она обхватила коленями его бедра и скрестила ноги у него за спиной, приглашая победителя в павшую крепость. Откинувшись назад, Кэтрин уперлась головой в чернильницу, Монкриф аккуратно отодвинул ее и нетерпеливой рукой смахнул на пол все остальное.

Кэтрин рассмеялась, а он улыбнулся, понимая, что ее сжигает такое же нетерпение. Кэтрин быстро-быстро расшнуровывала корсаж, чтобы Монкриф в запале не порвал на ней платье.

Продолжая ритмично двигаться, Монкриф взял в ладони обе ее груди и поцеловал отвердевшие соски. Кэтрин прикрыла глаза, наслаждаясь волшебными ощущениями. Интересно, человек может умереть от страсти?

Монкриф снова ее поцеловал, с силой вторгаясь в жаркое лоно. Кэтрин впилась губами в его губы, чувствуя, что начинает дрожать от нарастающей волны возбуждения. В глазах потемнело, наступила разрядка.

Очнулась Кэтрин от звука собственного имени, когда Монкриф позвал ее. С трудом, открыв глаза, она встретила встревоженный взгляд Монкрифа.

– Почему ты плачешь?

– Плачу? А я и не заметила. – Кэтрин дотронулась до лица.

– Я сделал тебе больно?

Кэтрин нежно погладила его по щеке.

– Нет-нет, а ты как? Как твое плечо?

– Я про него забыл. Ты – лучшее обезболивающее. – Монкриф помог ей сесть и прижал к себе. – Кэтрин, – мягко произнес он.

Кэтрин подняла голову и заглянула ему в глаза. Улыбка исчезла с лица Монкрифа, взгляд стал серьезен, в нем вдруг снова возникло мрачное беспокойство, заставившее Кэтрин отвернуться.

Монкриф приподнял ее подбородок, легонько поцеловал в губы, подхватил, поставил на ноги и, на мгновение удержав, опять поцеловал, на сей раз в лоб.

– А теперь ты мне расскажешь?

Неожиданный вопрос удивил Кэтрин, и отчего-то ей снова захотелось плакать. В голову пришла странная мысль, вожделение больше не может заменить ей любовь.

Глава 27

– Да, Монкриф, – призналась она. – У нас не все ладно. – Кэтрин надолго замолчала и уставилась в пол. Наконец она подняла взгляд на мужа и резко спросила: – Почему у тебя в столе мои письма?

– А если я спрошу, как ты их нашла?

– Искала и нашла. – Было очевидно, что Кэтрин не собирается извиняться, и Монкриф решил, что сейчас не время обсуждать вторжение в его личные дела.

– Я думал отослать письма тебе, – сказал он, – но в последний момент вынул их из сундука Гарри.

– Почему?

Последние недели между супругами царила полная идиллия, но Монкриф чувствовал, что когда-нибудь придется за нее расплачиваться. Похоже, это время пришло.

Чем лучше Монкриф узнавал Кэтрин, тем больше убеждался, что недооценивал ее. Та женщина, которую он знал из писем, не могла так отчаянно целоваться, так весело хохотать. Та, из писем, страдала от одиночества, часто грустила, была подвержена унынию, и этим, возможно, тронула его душу. Но эта была иная. Она, как настоящая колдунья, заворожила его своим горящим взглядом, припухшими губами и разметавшимися локонами. Она словно бросала ему вызов и дарила не только душевный покой, но и более приземленные радости.

И вот наступила пора признаться ей в обмане. Монкриф боялся разрушить ту, еще не окрепшую, связь, которая возникла между ними в эти недели. Он не решился рассказать ей всю правду.

– Потому что Гарри не заслуживал тебя.

– И ты сохранил их.

– Да, – произнес он таким тоном, как будто подталкивал Кэтрин к следующему вопросу.

Кэтрин сделала движение рукой, которое странным образом копировало его собственный жест.

– Когда ты пошлешь Питера в Колстин-Холл, пожалуйста, попроси его привезти кое-что и для меня.

– Если хочешь, мы можем поехать туда сами.

– В этом нет нужды. – И, расправив плечи, Кэтрин повернулась, чтобы уйти. У двери она на мгновение замерла, и Монкрифу показалось, что она ждет извинений или дальнейшего объяснения, но он не сделал ни того, ни другого.

– Я пошлю Питера. Если он отправится прямо сейчас, то к вечеру вернется.

– Нужные мне документы находятся в библиотеке отца, – сообщила Кэтрин. – Во втором шкафу есть сейф. Кроме того, мне нужна шкатулка из его письменного стола.

– Я передам Питеру.

Кэтрин холодно кивнула. Женщина, которая только что смеялась вместе с ним, самозабвенно его любила, теперь исчезла. Перед Монкрифом стояла задумчивая незнакомка.

Неужели чувства Кэтрин изменились, потому что она нашла эти письма? Да, полная правда могла принести еще больший вред.

Кэтрин ушла. И Монкрифа вдруг осенила фантастическая идея. Интересно, что Кэтрин станет делать, если он решит заточить ее в башне? Устроит наверху будуар и не выпустит, пока она не признается, что любит его. Неплохая идея.

– Ты права, дочка. – Викарий вошел в дом, снял шарф и камзол. Отдал вещи горничной и махнул ей, чтобы она ушла. – Монкриф жив-здоров. Тот, кто стрелял в него, оказался плохим стрелком.

Волна облегчения заполнила душу Глинет, но ненадолго.

– Откуда ты узнал?

– Слуги в Колстин-Холле, моя дорогая девочка, по-прежнему нуждаются в наставлении. Ты бы удивилась, узнав, как много дурного совершается без хозяйского глаза. Повариха тревожится о младшей горничной, которая слишком много думает о груме. Сегодня вечером я успел поговорить со всеми. Из Балидона прислали человека за некоторыми вещами Кэтрин. Естественно, молодой человек много рассказывал о новом герцоге и герцогине.

На лице викария отразилась такая злобная радость, что Глинет встревожилась:

– Что ты задумал?

Несколько мгновений отец внимательно смотрел на Глинет, потом заявил:

– Пожалуй, я не стану тебе ничего рассказывать. Тебе и раньше случалось мне перечить. Это ведь ты, и никто иной, все время выливала овсяный отвар для Кэтрин.

Глинет потрясение пробормотала:

– Откуда ты знаешь?

– Небольшое умозаключение, Кэтрин давно умерла бы, если бы его принимала. Одного я не могу понять – почему ты ее защищаешь? Ведь она – жена твоего любовника.

Глинет опустила глаза на деревянную лошадку, которую выстругал для Робби сосед. Сын оставлял ее, где попало… Дважды Глинет чуть не упала, споткнувшись об эту игрушку. Нагнувшись, Глинет подняла лошадку и поставила на стол – Робби проснется, и будет играть.

Кэтрин с открытым сердцем предлагала ей дружбу, и Глинет, поначалу ненавидевшая женщину, на которой, женился. Гарри, вдруг стала ее жалеть.

Кэтрин никогда не знала Гарри по-настоящему.

– Оставь ее в покое, отец, – устало проговорила Глинет. – Оставь в покое их обоих. Мы и так проживем.

Викарий только отмахнулся. Таким же жестом он отпускал служанку.

– Не думай об этом, дочка. Я сам сделаю все, что нужно.

Вечером Питер вернулся в Балидон со шкатулками из Колстин-Холла. Бывший адъютант не стал оставлять их в библиотеке, а отнес в комнату к Кэтрин. Та поблагодарила молодого человека, поставила ящички на туалетный столик и несколько минут сидела и смотрела на них, опустив руки.

Первая из шкатулок была небольшой, но очень тяжелой, потому что ее нижний слой устилали золотые монеты. Здесь Кэтрин хранила случайные бумаги. Тут же оказались и рекомендации Глинет. Кэтрин их вынула и отложила в сторону для Монкрифа.

Вторая шкатулка была значительно больше. Ее специально сделали для хранения важных документов. Здесь была купчая на Колстин-Холл, план земельного надела, копия брачного контракта и завещание Гарри.

Кэтрин открыла шкатулку ключом, который всегда хранила у себя. Порылась среди бумаг и быстро нашла то, что искала, – документы, которые подписал Гарри, уезжая из Шотландии.

Кэтрин часто задумывалась, почему ее отец был так щедр с зятем, почему купил дорогой патент человеку, которого едва знал? Неужели он знал, что Гарри игрок, да еще и неверный муж?

В одной руке Кэтрин сейчас держала аптекарский пузырек с порошком, в другой – завещание Гарри. Гарри писал свои письма размашисто, буквы имели сильный наклон и едва помещались на странице. Почерк Монкрифа был мельче, ровнее и выдавал натуру более уравновешенную и сильную.

Если бы Кэтрин не сожгла те письма, она бы давно все поняла. Но и сейчас, глядя на подпись Гарри под завещанием, она сознавала, что видит этот почерк впервые.

Кэтрин стало трудно дышать. Она будто окаменела. Комната поплыла перед глазами.

«Моя любимая Кэтрин, я так о тебе тоскую.

Бывают дни, когда я просыпаюсь и чувствую твою ладонь на своей руке. Лишь мгновение твои пальцы ласкают меня, потом наступает рассвет. Мне кажется, что ты прощаешься со мной, когда я открываю глаза. Я помню, ты говорила, что ненавидишь темноту, а я стал любить ночь, потому что она сближает меня с тобой. Но возможно, я преувеличиваю, ведь я чувствую твою близость и наяву, когда пишу тебе. Боюсь, я излагаю свои мысли эгоистично, ведь у меня есть ты – внимательный слушатель, который не просит меня замолчать.

Женские молитвы помогают любому солдату, но все же скажи своему викарию, что тебе незачем проводить с ним столько времени. Я уверен, ты и так почти ангел».

Она делилась с ним мыслями, признавалась в малейших движениях души и тайных порывах.

Зачем Монкрифу писать ей?

Потому что Гарри было лень. Потому что он спал с другими женщинами. Потому что Кэтрин сама сходила с ума от любви и надоедала своими бесконечными письмами человеку, на которого они нагоняли скуку, и который относился к ним как к нежелательному напоминанию, что он женат.

Кэтрин сложила руки на туалетном столике и спрятала в них лицо.

Неужели она вызывала такую жалость, что Монкриф решил сам отвечать ей?

Сложив руки на коленях, Кэтрин бездумно сидела, пытаясь справиться с охватившей ее дрожью. Стук в дверь заставил ее очнуться. Кэтрин ожидала увидеть Монкрифа, но это оказался Уоллес.

– Ваша светлость!

Кэтрин встала, открыла дверь и с изумлением увидела, что Уоллес стоит в одной рубашке и панталонах.

– Ваша светлость! Горит главная башня! – Он заглянул ей через плечо.

– Монкрифа здесь нет. Возможно, он в винокурне. – Кэтрин почти не сомневалась, что муж там или еще в каком-нибудь месте, где ему быть вовсе не полагается. Он должен лежать в постели и поправляться после ранения. Но Монкрифу никто не указ.

– Да, ваша светлость.

Уоллес поклонился и поспешно отправился разыскивать Монкрифа.

Кэтрин бросилась к окну. Над круглой башней взлетали языки желтого пламени. Очевидно, пожар начался на чердаке, набитом старой мебелью.

Луны не было видно, дым от пожара закрывал звезды. Кэтрин прижалась лицом к холодному стеклу. Страшное зрелище горящей башни ужасало ее. Деревянные полы сгорят очень быстро, потом дойдет очередь до мебели и картин, потом – до сундуков на первом этаже.

Вдруг Кэтрин увидела, как по двору в одной рубашке бежит Монкриф, и сама выскочила из комнаты. Уоллеса не было на месте, Кэтрин схватила свой плащ, чей-то камзол и побежала к горящей башне.

Монкриф уже организовал две группы, которые по цепочке передавали друг другу ведра с водой. Кэтрин хотелось прокричать, чтобы он был осторожнее. Недавние мысли вылетели из головы, сейчас она думала только о грозящей ему опасности.

– Тебе нельзя здесь, – строго сказал Монкриф, подбежав к Кэтрин.

– И тебе тоже. – Она помогла ему надеть камзол на раненую руку. – Ты же болен.

В ответ Монкриф улыбнулся ей озорной улыбкой:

– Я же говорил, что быстро поправляюсь.

Кэтрин покачала головой и перевела глаза на бушующее пламя.

– Я так и не закончила инвентаризацию. Бог знает, сколько ценностей там сгорит.

– Будь это настоящие ценности, их не сунули бы в башню.

Кэтрин внимательно посмотрела на мужа: равнодушие к убыткам – как это на него похоже.

Монкриф ладонью пригладил волосы. На лбу остался черный след сажи. Кэтрин стерла его. Этот жест удивил обоих.

– Прости, – пробормотала Кэтрин, не желая объяснять, что просто хотела до него дотронуться. Все противоречивые чувства последних дней вдруг захлестнули ее.

Кэтрин столько месяцев горевала о человеке, которого никогда не существовало, и лишь сегодня поняла, что мужчина, о котором она грезила, – Монкриф. В памяти всплывали его слова, так напоминавшие фразы из писем. Было столько мелочей, которые должны были подсказать ей правду.

Сначала Кэтрин была погружена в свое горе и ничего вокруг не видела. А потом радость жизни, страсть и даже вожделение настолько переполнили ее сердце, что она словно ослепла.

Какой дар послал ей Господь! Право любить такого благородного и достойного человека!

Вот только любит ли ее Монкриф? Или его чувство – это жалость к обманутой жене, а потом к несчастной вдове?

– Возвращайся в дом.

– Не могу ли я чем-нибудь помочь?

– Скажи поварихе, чтобы готовила еду и горячее питье. Возможно, нам придется пробыть тут всю ночь.

Кэтрин кивнула и стряхнула пепел со щеки. Да, на улице холод. Она взглянула на небо.

– Снег пошел.

Тяжелые снежинки смешивались с дымом и пеплом, и на землю падали странные серые хлопья.

– Иди в дом. – Монкриф поцеловал Кэтрин в щеку. – Я не хочу беспокоиться еще и о тебе.

Кэтрин кивнула и не стала задавать никаких вопросов. К тому же рядом возникли заинтересованные зрители. Неподалеку стояла Гортензия с шалью на плечах и слушала Уоллеса, который что-то быстро ей говорил. Гортензия время от времени молча кивала. Тут же была и повариха с толпой судомоек и поварят, а сбоку выстроилась шеренга горничных.