Текст книги "Пока мы не встретились"

Автор книги: Карен Рэнни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– А миссис Макелви? Надеюсь, она-то здесь?

– Не совсем, ваша светлость, – отвечал лакей.

– Что это значит – не совсем?

– Несколько месяцев назад миссис Макелви сломала ногу и уехала жить к сестре. У нас все считают, что она не вернется. Они с ее светлостью не ладят. – Молодой человек с усилием сглотнул.

– Из-за чего они не ладили?

Лакей, словно охваченный паникой, стал озираться по сторонам, но бежать было некуда, да от Монкрифа и не убежишь.

– Из-за денег, сэр, – смирившись, сообщил лакей. – Миссис Макелви назвала герцогиню скупой ведьмой. Сказала, что она понятия не имеет, как надо содержать такой замок, как Балидон.

Кэтрин еще не видела Монкрифа таким удивленным.

– Вот как… – протянул он.

– Да, ваша светлость. Миссис Макелви хотела, чтобы у служанок была новая форма, а ее светлость отказала. Они даже поссорились. Миссис Макелви угрожала, что никогда больше не заговорит с герцогиней. Тут-то она и сломала ступню.

Монкриф шел по коридору, а молодой лакей спешил следом. Рассказ разгорячил его.

– А как она сломала ногу? – спросила Кэтрин. Лакей повернулся к ней.

– Это случилось, ваша светлость, после одной из ссор. Миссис Макелви пришла в столовую для слуг и от злости ударила в дверь ногой. Тут мы услышали, как она вскрикнула.

– Благодарю вас, э-э-э… – Кэтрин не знала имени лакея.

– Уоллес, ваша светлость. – Лакей поклонился сначала ей, потом Монкрифу и, решив, видимо, больше не надоедать новому герцогу своим многословием, развернулся и ушел.

Монкриф распахнул двойные двери, прошел к окнам, раздвинул портьеры, и внутрь проник тусклый свет осеннего дня.

Никогда прежде Кэтрин не видела спальни таких размеров. Сюда мог поместиться весь первый этаж Колстин-Холла, и еще осталось бы место.

У противоположной стены стояла массивная кровать с четырьмя резными столбами по углам. Тёмно-красные драпировки полога той же ткани, что и портьеры, спускались до темного, безупречно навощенного пола.

Гобелен у кровати изображал сцену расставания Елены Троянской и Париса. На другом был Ахилл в лагере у стен Трои. Но самым примечательным в этой огромной комнате были большие – в натуральную величину – портреты на высоких стенах.

Люди на них имели свойственный Монкрифу высокомерный вид и такой же гордый взгляд синих глаз.

– Неужели вы сможете уснуть под взглядами такой толпы своих предков? – спросила Кэтрин.

Монкриф осмотрелся. Сам он выглядел так, словно сошел с одного из здешних полотен.

– Думаю, мы прекрасно устроимся, – заявил он, подошел к кровати и отдернул штору полога.

– Комната совсем не кажется уютной, – робко заметила Кэтрин.

– Думаю, никто и не старался сделать ее уютной. Здесь герцоги родятся и умирают. Здесь вершатся судьбоносные дела. Укладывание в постель сопротивляющихся богатых наследниц – в том числе.

Кэтрин вдруг испугалась, глаза ее расширились, в ногах появилась слабость.

– Кэтрин, вам нечего бояться. Я говорю о прошлом. Но ведь она как раз и есть наследница, и она собирается сопротивляться.

– А моя спальня выполнена в том же стиле? И украшена портретами герцогинь?

– Я много лет не видел покоев герцогини, а потому не знаю.

Кэтрин была так зачарована Балидоном, что забыла о смысле их появления в замке. Она – его жена. Пусть и не по доброй воле, но она стала законной супругой герцога. Предполагается, что она должна забыть Гарри лишь потому, что Монкриф однажды явился к ней в дом и решил, что она нуждается в спасении. Какая дикость!

Возле одного из гобеленов Кэтрин заметила дверь, подошла к ней и взялась за ручку.

– Кэтрин?

Понимает ли Монкриф, насколько сильно в ней желание освободиться?

Дверь была покрыта изысканной тонкой резьбой. Цветы и листья сплетались в причудливый орнамент. Кэтрин против воли задумалась: сколько времени потребовалось резчику, чтобы создать одну только эту дверь? Разглядывая особенно пышную розу, она слушала приближающиеся шаги Монкрифа.

«Не прикасайся ко мне! Пожалуйста!»

Если он до нее дотронется, она рассыплется, как фарфоровая статуэтка!

– Кэтрин?

Монкриф продолжал стоять рядом. Даже не глядя на него, Кэтрин чувствовала, как жесткие линии прорезали его суровое лицо – герцог до мозга костей, да и только.

– Монкриф, я не готова лечь с вами в постель, – чуть слышно произнесла Кэтрин.

– А я не готов к тому, чтобы мое поместье отошло дальним родственникам. Я должен иметь наследника, Кэтрин.

Как бесстрастно звучит его голос!

– Я не родила наследника для Гарри.

– Вы были замужем недостаточно долго.

Кэтрин в задумчивости водила пальцем по вырезанному цветку – примуле? Ей хотелось бежать. Но куда?

– Еще слишком рано.

Монкриф молчал. Тогда Кэтрин собралась с духом и обернулась к нему.

– Мы знакомы меньше недели, – сказала она, поднимая глаза навстречу его напряженному синему взгляду. – Неужели вы не можете дать мне немного времени?

– Какой период вы сочтете достаточным, мадам? – Губы герцога изогнулись в едва заметной усмешке, но взгляд оставался суровым.

Кэтрин не ожидала такого вопроса и не успела найти ответ, как он продолжил:

– В этом браке я не собираюсь вести жизнь холостяка, Кэтрин. А если вы полагаете, что наша близость должна возникнуть после долгих лет знакомства, то я с вами никогда не соглашусь.

– Месяц.

– Отлично. Пусть будет месяц. Но до тех пор вы будете спать в моей постели.

– Разве это необходимо? У нас с Гарри даже не было общей спальни.

Монкриф долго смотрел ей в лицо, затем на его губах появилась странная полуулыбка.

– Едва ли это может служить добрым примером, мадам. Вы будете спать здесь.

И, не сказав больше ни слова, он вышел из комнаты. Дверь осталась открытой.

Кэтрин прижала лоб к деревянной панели и несколько секунд оставалась неподвижной. Пока герцог не вернулся, она может располагать собой. Хоть несколько минут покоя и мира.

Внезапно в голове стали возникать обрывки воспоминаний о ночи их венчания. Это было похоже на вспышки во тьме. Кэтрин искренне надеялась, что кое-какие из них все же были частью кошмара.

В какой-то момент она вспомнила, что стояла перед Монкрифом абсолютно обнаженная, чувствуя тепло от камина и странную апатию, которую вызвал в ней наркотик. В тот момент она испытывала лишь физические ощущения, но никаких чувств. Исчезла заполонявшая душу боль от безвозвратной потери, которая сопровождала ее много месяцев наяву.

Кто знает, возможно, Монкриф прав и она действительно слишком часто искала утешения в опии? Ей стало противно, что она поддалась слабости.

Теперь, как никогда раньше, ей потребуется стойкость.

Глава 7

Монкриф вышел из спальни и спустился по главной лестнице.

Вероятно, в замке остались слуги, которых он помнил с юных лет, но ему было трудно примириться с мыслью о смерти Барроуза. Старик гладил его по голове, следил, чтобы он вовремя чистил ногти, а если требовалось, то давал выволочку. Кухарка тайком совала Монкрифу лишнюю булочку. В комнате миссис Макелви он искал спасения от своих детских бед. В такие минуты домоправительница угощала его мятным леденцом, болтала о пустяках и делала вид, что не замечает, что он почти не может сидеть после порки.

Монкриф легко снял с себя военную форму, а вот воспоминания отбросить оказалось непросто. Мальчик уходил тяжелее, чем полковник.

На нижней площадке Монкриф свернул налево и спустился по лестнице для слуг в огромную кухню. Лакеи в ливреях, которые следовало заменить еще несколько лет назад, сидели за большим деревянным столом с кружками в руках. Возможно, Балидон и пришел в упадок, но виски здесь, очевидно, по-прежнему было хорошим.

Уперев обе руки в дверной косяк, Монкриф хмуро позвал:

– Уоллес.

При звуке своего имени молодой человек вскочил так поспешно, что едва не перевернул скамью. Двое других тоже поднялись на ноги.

– Да, ваша светлость.

– Ты говорил, что в Балидоне нет дворецкого и некому следить за мужской прислугой. Так?

– Да, ваша светлость. Герцогиня пока никого не наняла.

Разумеется, Монкриф поговорит с Джулианой о положении в доме, а пока предпримет собственные меры.

– С этой минуты дворецким будешь ты, Уоллес.

– Я, сэр? – Молодой человек был потрясен и явно испуган. Монкриф подождал с минуту его отказа, но лакей ничего не добавил. – Кто из семьи еще живет в Балидоне? – спросил его Монкриф.

Уоллес выглядел смущенным.

– Тетки, кузины, дяди?

Лицо Уоллеса прояснилось, он покачал головой:

– Нет, ваша светлость. Только герцогиня и ее сестра.

– Вдовствующая герцогиня. Теперь герцогиня – моя жена.

Уоллес быстро закивал:

– Да, ваша светлость.

– Пусть с завтрашнего дня служанки начинают отмывать Балидон. Я хочу, чтобы все здесь сверкало чистотой, как будто нас посетит король.

– Да, ваша светлость.

– И вот еще что, Уоллес… – Монкриф оглянулся уже от двери. – Сделай что-нибудь с волосами. Пригладь их или состриги.

Молодой человек, только что получивший неслыханное повышение, схватился за голову и кивнул:

– Да, ваша светлость.

– Каждый дворецкий когда-то начинает. Сегодня же перенеси вещи в покои дворецкого.

Покидая кухню, Монкриф невольно улыбнулся, подумав, что привел в восторг хотя бы одного человека в замке. В остальном радоваться пока было, нечему. Невестка попыталась скрыть недовольство его появлением, но невозможно за дежурной улыбкой скрыть ледяной холод. А что касается его жены… Похоже, Кэтрин не в восторге от их поспешного брака. Монкриф не рискнул бы сейчас даже предположить, в какую сторону начнут развиваться их отношения.

К ночи прибыли повозки со слугами и багажом. Стоя в дверях, Монкриф наблюдал, как они вползают во внутренний двор. Вот Питер спрыгнул на землю. Молодой человек был явно чем-то раздражен.

– Хорошо доехали, Питер?

– Было ужасно тесно, ваша светлость. И слишком много женщин. – Питер бросил недовольный взгляд на двух служанок, которые в ответ захихикали. Монкриф отметил, что Глинет, сохраняя королевское безразличие, не смотрит ни на Питера, ни на своих спутниц.

– Она-то как раз не досаждала, сэр, – сказал Питер, словно отвечая на невысказанную мысль Монкрифа. – По крайней мере, не хихикала всю дорогу.

Моикрифу не было до Глинет никакого дела, пусть бы она даже орала из окна коляски пьяные песни, но он промолчал. Указав на сундук Кэтрин, Монкриф распорядился:

– Отнеси его в герцогские покои. – А, заметив сундук Гарри, невольно подумал, что этот проклятый сундук будет преследовать его до конца жизни, – Этот тоже прихвати. Лакей тебе покажет, куда нести.

– Да, ваша светлость, – с готовностью ответил Питер и, помолчав, добавил: – Балидон куда больше, чем я ожидал, сэр.

– Его строили для герцогской династии.

Однако теперь замок выглядел пустым. Сотня людей могла бы проживать в нем с удобствами, но десятки спален пустовали, а многочисленные парадные покои почти никогда не использовались. Монкриф, конечно, не надеялся, что когда-нибудь будет здесь единственным владельцем, ответственным за все нужды и потребности замка. Но он надеялся вернуться домой. Надеялся, что его встретят. Надеялся увидеть отца и Колина. Теперь их нет, и Монкриф сердился на них за то, что они ушли, оставили его одного.

Река казалась черной блестящей лентой. Оранжевый диск луны спрятался за облаками. Впереди была неспокойная ночь, чреватая дурными снами или даже бессонницей.

Монкриф всегда рассчитывал, что наступит время и он лучше узнает Колина, что они успеют сблизиться. Мечтал о возвращении домой, о долгих вечерах со стаканом местного виски.

К Монкрифу еще в раннем возрасте прилипло клеймо паршивой овцы, возможно, даже недостойной быть членом столь выдающейся семьи. В чем состояли его грехи? В том, что он смел, возражать своему властному отцу. В том, что отличался от братьев. В том, что не терпел никакого диктата и никому не подчинялся.

Однако участь непокорного сына в свое время сослужила ему службу. Сталкиваясь с неповиновением в армии, он умел его распознать и победить.

Монкриф дошел до фонтана и оглянулся на Балидон. На замок опустилась ночь. Луна не показывалась. Дождь оставил лужи на гравии дорожки и свежесть в воздухе. Долины Шотландии, обладающие мягкой пасторальной красотой, всегда оказывали на Монкрифа успокаивающее воздействие, но сейчас в его мыслях царил хаос, и буколический пейзаж никак не повлиял на его настроение.

Когда Питер постучал в дверь, Кэтрин встала и улыбнулась вошедшему. Следом вошли лакеи с вещами. Сундуки поставили в углу. Завтра она их распакует и разложит вещи, делая вид, что это ее дом. Последним внесли сундук Гарри. Кэтрин велела. Питеру поставить его в изножье кровати. За последние несколько дней в Колстин-Холле Питер сумел понравиться Кэтрин всегдашней готовностью помочь и добродушной улыбкой.

Странный спутник для Монкрифа.

На следующий день после свадьбы герцога и Кэтрин Питер явился в комнату Кэтрин с обедом на подносе, поклонился и представился. Затем расправил спину и, к несказанному удивлению Кэтрин, самым торжественным тоном произнес:

– Позвольте поздравить вас, ваша светлость, с днем свадьбы. Надеюсь, вы будете очень счастливы.

Тогда Кэтрин лишь молча кивнула ему. А теперь обратилась с вопросом:

– Вы знали моего мужа, Питер?

– Герцога, ваша честь? Да, мадам. Я служил с ним в Северной Америке, – гордо заявил он.

– Не Монкрифа. – Кэтрин покачала головой. – Гарри Дуннана.

Питер был еще слишком молод, не владел эмоциями так, как Монкриф, и не умел скрывать чувства, а потому Кэтрин заметила, как напряглось его лицо, а глаза изменили свое выражение.

– Вам не нравился мой муж, Питер?

– Я мало его знал, мадам.

– Но он вам не нравился, – повторила Кэтрин.

– Нет, ваша светлость, – прямо ответил молодой человек и не стал отводить глаза в сторону. Он еще не утерял почти болезненной юношеской честности. – Но я знал многих, кому он нравился.

– Но вы не из их числа.

Питер покачал головой, но не стал ничего добавлять по собственной воле. Однако Кэтрин проявила настойчивость, пытаясь получить от него более, развернутый ответ:

– Почему он вам не нравился, Питер? Питер уставился на огонь.

– Он слишком много играл, ваша честь. И с лошадьми был жесток. Мы много их потеряли.

Питер поклонился и подхватил ремень, с помощью которого втаскивал сундуки.

– Если это все, ваша честь… – И он попятился к двери, как будто избегая дальнейших расспросов.

– Благодарю вас, Питер.

Молодой человек вышел, а Кэтрин смотрела невидящими глазами ему вслед. Игрок? Гарри? Он никогда не упоминал об этом, а о лошадях всегда писал с любовью.

Кэтрин прошла к сундуку и выбрала одно из писем Гарри. Прочитав первую фразу, она тотчас окунулась в атмосферу того дня, когда получила его. Это письмо пришло одним из первых. Кэтрин всегда чувствовала в нем нечто необычное, там впервые появилась теплота, к которой она привыкла по мере того, как длилась их переписка.

«Моя дорогая Кэтрин!

Квебек – холодный город, это касается не только климата, но и людей. Они смотрят на нас как на оккупантов, и мы действительно оккупанты. Битва за город была очень тяжелой, обе стороны проявили мужество и стойкость. Я не слишком хорошо знаю французский, но все же сумел понять оскорбления, которые противники выкрикивали в нашу сторону. Однако из всех недружественных и неуправляемых здешних общин они – самые гостеприимные. Каждую неделю местные дамы приносят в наше расположение пироги и пирожные. Мне кажется, женщины – это истинные миротворцы.

У меня такое впечатление, что в Колстин-Холле ты горы свернула. Я с большим удовольствием читаю твои рассказы о рабочих, а описание твоих ежедневных занятий действует так, словно я побывал дома.

Ты спрашивала меня об офицерах нашего полка. В целом о нас можно сказать одним словом – военные. Все мы время от времени предаемся мечтам о славе. Большинство из нас родом из Шотландии, многие из мест рядом с Глазго. Есть несколько горцев, но они говорят на своем наречии, и мы почти их не понимаем. Наш полковник мало с нами общается. Думаю, он самый одинокий из всех. Но довольно о нем:

Напиши мне, чем ты думаешь заняться весной?

Мне хотелось бы оказаться рядом, снять тяжкий грузе твоих плеч, но я полагаю, мужчинам и женщинам приходилось разлучаться во все времена. Мужчины уходили на войну, женщины оставались дома. Я думаю, что женщинам доставалась самая тяжелая доля, но если они были похожи на тебя, Кэтрин, то они выживали и здравствовали, я в этом уверен».

Что бы теперь Гарри подумал о ней, такой испуганной и усталой?

Месяц. Всего месяц. Тридцать дней. Как сможет она узнать Монкрифа всего за один месяц? Иногда он странно на нее смотрел, иногда казался нетерпеливым и раздраженным, но Кэтрин не считала его злым человеком.

Она отложила письмо Гарри и уставилась на огонь в камине. Ей будет нелегко понять Монкрифа, а ведь им предстоит спать в одной постели. Прямо сегодня.

Монкриф производил впечатление человека, которому никто не нужен, который не нуждается ни в одобрении, ни в признании, ни в дружбе. Однако Кэтрин понимала, что это невозможно. Каждому человеку кто-нибудь нужен, даже такому самоуверенному, как двенадцатый герцог Лаймонд.

Она подошла к окну. Ей хотелось бы знать, куда он ушел. Если бы ей удалось понаблюдать за ним исподтишка, возможно, она сумела бы разгадать загадку по имени Монкриф. Но за стеклом был только сад, укрытый на зиму соломой.

Здесь теперь будет ее дом. Вероятно, она сможет изредка навещать Колстин-Холл, но жить до конца своих дней она будет здесь.

Интересно, как воспринял Монкриф свое возвращение домой?

Кэтрин вернулась к сундуку Гарри, выбрала наугад письмо и присела на кровать. Письмо пришло незадолго до известия о смерти Гарри. Кэтрин знала его почти наизусть.

«Моя дорогая Кэтрин!

Здесь очень длинные дни. Кажется, что солнце не желает прощаться с землей. Рад сообщить, что война сейчас далеко от нас, а мы занимаемся поддержанием мира. Людям, которых готовили к боям, трудно приспособиться к тишине, и даже самые спокойные из нас иногда ощущают тревогу.

Я благодарю Бога за то облегчение, которое нахожу в переписке с тобой. Ты – мое утешение, дорогая. Позавчера я заметил хорошенькую шляпку, на одной из местных дам, и сразу подумал, что надо послать тебе такую же, но шляпку нельзя отправить с официальной почтой, придется мне утешаться одними мечтами.

Твои мысли о новых посевах кажутся мне вполне здравыми. С нетерпением буду ждать известий об урожае.

Благодарю тебя за постоянство твоих писем, за их предвкушение, за добрые слова, которые поддерживают во мне силу духа.

Мне хотелось бы сообщить тебе что-нибудь обнадеживающее, но пока не могу. Война постепенно затихает, а нашему пребыванию здесь не видно конца. Но я каждый день представляю, что нахожусь в Колстин-Холле, рука об руку с тобой, дорогая моя Кэтрин».

Несколько мгновений Кэтрин сидела, прижав письмо к груди. Разве она когда-нибудь сможет забыть Гарри? Сунув письмо под подушку, Кэтрин поклялась, что не забудет.

Возвращаясь в герцогские покои, Монкриф ожидал худшего: потока слез, поклонения сундуку «святого» Гарри, женской истерики.

Слава Богу, этого не случилось.

Когда он вошел, Кэтрин снимала с кровати покрывало. На ней была черная ночная рубашка, из-под которой виднелись стройные щиколотки.

– У вас вся одежда черная?

– Конечно, я же вдова.

– И нижние рубашки?

Кэтрин вскинулась, как будто вопрос ее оскорбил. А Монкрифу вдруг нестерпимо захотелось сказать ей, что эта рубашка ее уродует, и что он слишком хорошо помнит, как она выглядит обнаженной.

Никогда в жизни Монкрифу не доводилось видеть такого прекрасного тела. Огненные языки бросали на голую Кэтрин красные и оранжевые блики, отчего кожа казалась позолоченной. У нее была тонкая талия, плавно переходящая в изгиб бедер, и длинные стройные нога. Твердые груди смотрели вверх и были такой безупречной формы, что казались не произведением природы, а плодами мужской фантазии.

И вся эта красота была так надежно скрыта под уродливым траурным платьем, что Монкриф мог бы о ней забыть, не будь его воздержание столь долгим.

При движении податливое тело Кэтрин грациозно изгибалось, но голову она держала опущенной, взгляд упирался в землю. Казалось, в ней живут сразу две женщины, одна – чувственная, созданная для любви, вторая – замкнутая и сдержанная.

– Едва ли вам пристало задавать такие вопросы, Монкриф.

В этот момент Монкрифа поразила ирония положении. Вот он стоит здесь, новый герцог Лаймонд, черная овца, превратившаяся в белую. Вопреки мрачным предсказаниям отца, битвы, болезни и раны не свели его в могилу. Он вернулся в Балидон. И умудрился вернуться с женщиной, которой приятнее тешить свое вдовство, чем быть женой.

Монкриф всегда был разборчив в делах плоти, но сейчас вдруг пожалел, что он не Гарри. Тогда бы он не чувствовал такого острого влечения к Кэтрин. Она даже не воспринимала его как мужчину. Возможно, как препятствие на пути ее страданий, как спасителя, но только не как мужа.

Наверное, существуют специальные книги для женщин, в которых даются советы, о чем говорить в подобных ситуациях. Нежелательный брак? Неудобный муж? Леди, говорите о погоде. Или упомяните о том, как скучно (или как весело) прошел день. И чтобы совсем уж исчерпать тему, обсудите с новым мужем достоинства предыдущего.

Монкриф предпочел бы, чтобы Кэтрин говорила сейчас о чем угодно: о шляпках и перчатках, и даже о нижнем белье, но только бы не молчала со скорбным видом.

Сегодня была праздничная ночь, время благодарности, момент, который следовало запомнить. Вместо этого день возвращения превратился в траурный. Семьи больше не было, не было и слуг, которые так часто заменяли ему родителей, а жена любит другого человека.

– Снимите ее.

– Простите?

– Снимите эту чертову тряпку, Кэтрин. Это кровать, а не катафалк.

Кэтрин прижала ладонь к горлу, к тому месту, которое ему так хотелось поцеловать.

– Я не могу этого сделать, Монкриф. Я останусь голой.

– Мадам, я дал вам слово. Вы проснетесь столь же непорочной, как заснете.

– Я бы предпочла остаться в сорочке.

– А я хочу, чтобы вы от нее избавились.

Они смотрели друг другу в глаза, и Монкрифу показалось, что его жена может быть такой же упрямой, как он сам.

– Если я найду вам другую рубашку, вы будете в ней спать? – наконец спросил он.

– Вы возражаете против самой рубашки или только против цвета?

– Против цвета.

– Тогда я надену то, что вы пожелаете, но помните, в своем сердце я ношу траур по мужу.

– Ваш муж – я.

Монкриф приблизился к Кэтрин, забрал у нее из рук подушку и швырнул на кровать.

– Может быть, вы и правы, Кэтрин. Будь я действительно вашим мужем, – он осторожно провел пальцем по ее горлу, – я бы поцеловал вас в это место и почувствовал бы, как вы дрожите. Должно быть, это очень чувствительное место. – Он помолчал. – Некоторые мужчины считают, что любовь – это искусство. – Кэтрин прикрыла глаза. – Мне кажется, не так важно осуществить на деле наш брак, как доставить вам радость.

Он провел пальцем по ее верхней губе, и Кэтрин вздрогнула от неожиданного прикосновения.

– Кэтрин, физическая любовь доставляет вам удовольствие? Глупо спрашивать об этом собственную жену, правда? Мне бы это следовало уже знать, помнить вкус ваших поцелуев, мягкое прикосновение ваших рук. Даже чужие люди находят некое утешение в объятиях друг друга. А вы, Кэтрин? Вам надо непременно любить сердцем, или хватит одних только ощущений?

– Монкриф!

– Мне нравится, когда вы произносите мое имя таким тоном. Очень мудро с вашей стороны, Кэтрин. У меня возникает соблазн сделать еще что-нибудь безнравственное, чтобы поразить вас еще больше.

Теперь Кэтрин смотрела на него во все глаза.

– Должен признаться, что я не забыл, как вы выглядели, стоя обнаженной перед камином. Я вижу вас даже во сне. У вас молочно-белая кожа, а тело создано для любви. Траур – это грех.

Кэтрин мотнула головой. Монкриф наклонился и поцеловал ее в щеку, мягким, почти невинным поцелуем.

– Кэтрин, вы ждете меня? Или хотите на всю жизнь остаться девственной весталкой, вечно оплакивающей покойного Гарри?

Монкрифу показалось, что она с трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться.

– Какая жалость, – пробормотал он и отвернулся. – Можете оставить себе вашу рубашку и ваши письма. Я подумал и решил, что не хочу быть вторым ни в чьем сердце.