Текст книги "Туманян"

Автор книги: Камсар Григорьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Маленький Ованес любил слушать отца, и эти тихие часы у родного очага оставили в его памяти неизгладимый след.

Народная поэзия в жизни старой армянской деревни занимала важное место. В долгие зимние вечера крестьяне любили шумные беседы, рассказы стариков о прошлом, сказки и предания, песни странствующего народного певца-ашуга, которого всегда принимали как самого желанного, дорогого гостя. Вот как описывает один из русских путешественников, посетивший страну в сороковых годах прошлого века, несложное убранство крестьянского жилища в Армении, «ода», где обычно происходили эти веселые беседы: хижина «была перегорожена на два отделения: в первом – по обеим сторонам камина сделаны на земляном полу широкие нары; во втором – такие же нары с поперечными перегородками для приходящих; отсюда влево – обширное подземелье на подпорках, где к стенам прислонены ясли на двадцать лошадей. Для ночлега отвели мне первое гостиное отделение с камином; однако я слышал ясно за полуперегородкою жвачку, вздохи, стоны и чиханье буйволов».

«Ода» – зимнее помещение в старинных крестьянских домах, непосредственно примыкающее к хлеву, от которого оно отгорожено невысокой перегородкой. В таком своеобразном жилище, на длинных тахтах, стоящих вдоль стен и застланных коврами, покрывалами из шерсти, а у бедняков – из соломы, – старики ближе к камину, а молодые несколько подальше от него, – деревенские жители слушали рассказчика или странствующего певца. Редко кто из присутствующих оставался в роли пассивного слушателя. Обычно они воодушевляли рассказчика дружным веселым шумом, остротами, возгласами одобрения.

В деревне Дсех дети не учились. Предоставленные самим себе они свободное время проводили в играх. «Не было ни школы, ни уроков, ни воспитания», – писал Туманян. Возможно, долго длилось бы это беспечное и вольное существование деревенской детворы, если б не случай. Однажды, как рассказывает Туманян в автобиографии, в то время, когда он играл у дома, а мать сидела и пряла, проходил по улице какой-то человек, похожий на странника: с длинными волосами и черной бородой, в тяжелых башмаках, постукивая своим железным посохом.

– Догони этого лудильщика, позови, – сказала мать, – дадим ему кастрюли наши лудить.

Оставив игру, Ованес побежал за незнакомцем и позвал его. Он оказался вовсе не лудильщиком, а дьячком, дальним родственником, которого звали Саак. В беседе он завел разговор о своих познаниях.

– Тирацу джан[7]7
  Тирацу – дьячок. Джан – милый, дорогой.


[Закрыть],– сказала мать, – как хорошо было бы, если б ты остался в нашем селе, учил бы грамоте ребят.

Саак охотно согласился, крестьяне поддержали, и в деревне Дсех возникла школа, куда и поступил маленький Ованес.

«В небольшой комнате была собрана группа детишек, – рассказывает Туманян о своей первой школе, – мальчики и девочки расселись на высоких и длинных скамейках, – вот и вся наша школа, где началась моя учеба. Наш варжапет[8]8
  Варжапет – учитель.


[Закрыть] Саак руководил нами «железным посохом». Свой железный посох, похожий на ружейный шомпол, он часто гнул на спинах детей, немилосердно таскал их за уши и ударами огромной дубовой палки сдирал кожу с рук «щенков».

Туманян рисует ряд жестоких сцен, ежедневно происходивших в школе дьячка Саака, который безнаказанно применял своя варварские приемы воспитания.

Обыкновенно он подзывал ученика к себе поближе и начинал спрашивать заданный урок. Когда ученик ошибался, что, надо полагать, случалось нередко, то он настолько терялся от ужаса предстоящего наказания, что больше нельзя было понять его бессвязную речь, и он говорил одни нелепости. Тогда, побагровев от ярости, загибая рукава чухи, вставал варжапет со своего места и начиналась расправа… Несчастная жертва, извиваясь, стонала и выла от боли, тщетно молила о пощаде. Побледневшие от ужаса дети смотрели на эту сцену, как говорит Туманян, «подобно продрогшим от холода птичкам, рассевшимся в ряд на длинных, высоких скамейках».

И не удивительно, что были случаи, когда некоторые из учеников, будучи не в силах переносить этот «педагогический террор», становились «качахами», то есть беглецами. Они покидали родной дом, уходили из деревни и скитались в окрестных горах. В ту пору такое жестокое отношение к детям не было исключением, – так учили в деревне всех. Никто из крестьян-родителей не выражал протеста. Общепринятым было уродливое представление о пользе физических наказаний при обучении детей чему-либо полезному. В такой же школе учился и другой армянский писатель, известный романист Раффи⁷. «Я до сих пор не забыл, – писал он в автобиографическом рассказе, – что говорила мать, вручая меня учителю: «Батюшка, слугой буду твоей святой десницы, сына к тебе привела, мясо тебе – кости мне, делай с ним, что хочешь, лишь бы ребенок чему-нибудь выучился…»

Побои невежественных варжапетов предполагались как самое верное средство воздействия на ребенка, как основной метод воспитания и обучения грамоте. Формула «мясо тебе – кости мне» давала «наставникам» неограниченные права в применении к детям физических истязаний.

К счастью Ованеса, ему мало доставалось от Саака, так как дьячок стеснялся отца Туманяна и побаивался его матери. В течение двух лет Ованес посещал сельскую школу, но мало чему научился в ней.

С детских лет Туманян был свидетелем тяжелых картин бесправия и угнетения крестьян. Вокруг царили нищета и горе. Еще ребенком он почувствовал несправедливость жизни старой деревни. Он впервые понял, что значит быть бедным, когда в деревне открыли школу. За ученье нужно было платить деньгами, и многие из его маленьких друзей не попали в школу. Не смог учиться и Несо, веселый рассказчик. Вспоминая детство, Туманян писал: «Впервые поняли мы тогда, что иные из нас зажиточны, а иные бедны. До сих пор еще слышится мне плач Несо, который, катаясь по земле у порога своего дома, ревел, что он тоже хочет в школу, и голос его отца, кричавшего: «Нету, нету, чтоб тебе провалиться. Откуда я возьму? Будь у меня три рубля, я купил бы хлеба, чтобы накормить вас и чтобы вы не сидели голодными! Нету!».

Несо и другие из друзей детства Туманяна, родители которых по бедности не были в состоянии платить за учебу, не попали в школу. Они собирались

у школьного здания, толпились у порога и с завистью смотрели на своих счастливых сверстников. Но их лишили и этого удовольствия. Учитель не разрешал стоять у дверей и отгонял их. До сих пор Туманян в среде своих друзей детства не замечал различия между имущими и неимущими. Они были почти всегда вместе. Играли, шутили и веселились, их связывала взаимная любовь и дружба. А теперь все как-то сразу изменилось. «Разлучили нас впервые, – писал Туманян, – и разлучили школа и учитель. Впервые мы поняли, что одни из нас – имущие, другие бедные». Это был один из самых драматических моментов детства Туманяна, и он спустя многие годы вспоминал своего друга, с которым так много играл, и который так хорошо умел рассказывать волшебные сказки: «Несо беден… Несо неуч… Несо забит тупостью тяжелой крестьянской жизни… Из него тоже вышел бы неплохой человек, может быть даже получше меня, если б он получил образование, воспитание и был обеспечен…»

Отец Туманяна – Тэр-Татевос. С фотогр. 1896 г.

Деревня Дсех (ныне Туманян).

В 1879 году отец отвез десятилетнего Ованеса в город Джалалоглы[9]9
  Джалалоглы – город в Армянской ССР, ныне Степанаван. Расположен в Лорийской долине на реке Дзорагет, недалеко от железнодорожной станции Колагеран.


[Закрыть]. Тревожную ночь провела семья перед отъездом сына. Туманян вспоминал о том, как мать не могла сомкнуть очей и все плакала, как он сам всхлипывал в постели. Поутру собрались в путь. Шел снег. Отец посадил маленького Ованеса и его брата на лошадь, а сам пошел рядом пешком по грязной и занесенной снегом дороге. Ветер трепал его седую бороду… Поздней ночью доехали до Колагерана, а утром направились в Джалалоглы, который в те времена был административным центром Лори. Сюда стекалось много народу из соседних сел, и жизнь здесь была более оживленной. В городе стояли и войсковые части.

В Джалалоглы Туманян поступил в школу Тиграна Тер-Давтяна, считавшуюся тогда образцовым учебным заведением. Тер-Давтян окончил в 1866 году армянскую школу в Феодосии, много путешествовал, был образованным и культурным человеком. Он владел русским, французским, турецким и персидским языками и сам преподавал историю, литературу и географию. Он имел богатую библиотеку, двери которой были широко открыты для учащихся. Благодаря школьной библиотеке Туманян ознакомился со многими произведениями как армянской, так и русской и западноевропейской литературы в переводах.

В Джалалоглинской школе были приняты внеклассные групповые чтения, круг которых был довольно широк. Детям удалось прочесть, наряду с произведениями армянских авторов, многие образцы русской и западноевропейской классической литературы.

В школьные годы в числе близких товарищей Туманяна был Анушаван Абовян, который в своих воспоминаниях рассказывает о первой встрече с юным поэтом. В 1880–1881 годах Анушаван служил в лавке одного купца приказчиком. У юноши была большая тяга к знаниям, страстное желание получить образование, но поневоле, по семейным обстоятельствам, он оказался в среде, к которой питал отвращение. И когда бывали свободные часы, Абовян, иногда придумывая разные предлоги, во время перерывов между уроками, оказывался у школы и не без зависти смотрел на играющих шумно и весело во дворе учениц и учеников. Однажды он обратил внимание на мальчика, который выделялся своей внешностью: по своим летам сравнительно высокого роста, статный, с доброй улыбкой, орлиным носом и прядью черных волос на широком благородном лбу. Внешний облик мальчика был настолько приятным и привлекательным, что Анушаван решил познакомиться с ним. Вскоре они стали друзьями. Другой раз Абовян встретил Ованеса задумчивым и бледным. Оказалось, что тот влюбился в одну из учениц. Об этом узнал директор школы, и трое из учеников начали следить за Ованесом. В один прекрасный день они застали юного поэта под деревом, пишущим стихи. Его привели к директору, и только вмешательство преподавателей избавило Ованеса от наказания.

В годы пребывания в Джалалоглы заметно проявился интерес Туманяна к устному народному творчеству. В свободное от уроков время ученики собирались у школьного сторожа старика Акопа и слушали его сказки. Много интересного рассказывал и печник, уста[10]10
  Уста – мастер.


[Закрыть] Симон.

Но как ни хорошо было в школе, Туманян с нетерпением ждал летних каникул, того радостного часа, когда он вновь увидит родные горы.

Школу Тер-Давтяна Туманян не окончил. Весной 1883 года он покинул Джалалоглы и вернулся в Дсех. В августе того же года отец привез Ованеса в Тифлис. После успешной сдачи экзаменов Туманян поступил в Нерсисянское духовное училище⁸.

Тифлис был тогда центром экономической и культурной жизни всего Закавказья. Здесь издавались грузинские и армянские газеты и журналы, существовали национальные театры. Тогда в зените своей славы находился основоположник армянской реалистической драматургии Габриэл Сундукян⁹, пьесы которого с большим успехом шли и на грузинской сцене. Осенью 1883 года, когда Туманян сдавал приемные испытания в Нерсисянское училище, Тифлис посетил знаменитый русский драматург А. Н. Островский. Он был очень тепло и радушно встречен литературной общественностью города.

Четырнадцатилетний Туманян впервые увидел большой город.

После Джалалоглы Тифлис произвел на Туманяна необычайно сильное впечатление. На улицах он видел нарядные толпы людей. Город гремел в веселом шуме. «Зурна, барабан, бубны, хлопки, смех, танцы, песни… да и то не в домах, а на улице, у дверей, на крышах. Особенно по вечерам». Впоследствии, когда Туманян в рассказе «Гикор» писал о переживаниях деревенского мальчика, попавшего в большой шумный город, он несомненно опирался на свои личные воспоминания. Здесь была совершенно другая жизнь: «Лавки, полные фруктов, горы сложенных разноцветных ситцев, разнообразные игрушки, толпа детей, идущих в школу и обратно, мчащиеся друг за другом фаэтоны, караваны верблюдов, ослики, навьюченные зеленью, кинто[11]11
  Кинто – так называли в старом Тифлисе веселых гуляк из беднейших слоев населения, а также мелких торговцев в разнос.


[Закрыть] с лотками на головах… Весь этот грохот и звон, шум и крики, все перемешалось и гудело в голове».

Временами ему казалось, что он очутился в «огромном доме, где шла веселая свадьба». Но не было весело Туманяну. После деревни и жизни в Джалалоглы, где осталось много друзей, Ованес ощутил чувство одиночества и часто грустил. На его душевное состояние несомненно влияла и непривычная городская жизнь, которая ему не нравилась. Туманяна попрежнему тянуло в деревню. И когда начинались каникулы, он, не теряя времени, вместе со своими земляками и товарищами по училищу, отправлялся в Лори. Тогда в тех местах не было железной дороги. Ехали обычно на лошадях, верхом. Дорога проходила через живописные места. Отдыхали в тени деревьев, у родника. Впереди ожидал их ночлег в местечке Шулаверы.

В Тифлисе Туманян жил бедно. Сохранилось его письмо от 1 января 1885 года, в котором он благодарил родителей за присылку денег на пальто и сообщал, что, в целях экономии, решил ограничиться лишь покупкой верхней одежды и белья. «…Пальто, – писал он, – покупать считаю излишним; в школе тепло, от дома до школы несколько шагов, а ходить мне никуда больше не надо».

В школе Туманян учился неважно, временами не готовил уроки и особенно не любил арифметику. Зато читал много.

В Нерсисянском училище Туманян пробыл два года, получив познания главным образом по гуманитарным дисциплинам. Педагогические силы в училище было хорошие. Историю Армении и французский язык преподавал писатель, автор исторических романов Дзеренц¹⁰, историю и географию России – известный своими переводами Шиллера Г. Бархударян, армянский язык – ученый филолог К. Костанян. Чем же объяснить, что Туманян оставил Нерсисянское училище, не завершив одного курса? По всей вероятности, основная причина заключалась в материальных затруднениях отца. Но были, очевидно, и другие причины. Оставив училище, Туманян намеревался продолжать свое образование в каком-либо другом учебном заведении, но это было не так легко.

Туманян был еще воспитанником Нерсисянского училища, когда он узнал о «чопурских молодцах». Он восхищался их отвагой. Один из школьных товарищей Туманяна вспоминает: «В те времена Дорийское ущелье гремело от разбойничьих смелых дел сыновей Чопура. Их было восемь братьев. Они были несчастными жертвами русского самодержавия и господствующих порядков. Храбрые дела чопурских молодцов казались нам, ученикам, настоящим рыцарством».

История чопурских молодцов носила ярко окрашенный характер протеста и борьбы с несправедливым общественным строем. Об этом говорит в своих воспоминаниях и поэт Аветик Исаакян¹¹. Началось с того, что старший из братьев, Согомон, восстал против богачей, убил кулака и вместе с братьями скрылся в горах. В течение многих лет царские стражники и казаки не могли справиться с отчаянными беглецами. Интерес к чопурским бунтарям свидетельствует о настроениях юного Туманяна, о его горячей симпатии к тем, кто не мирился с произволом и насилием, кто с оружием в руках защищал свои права. В этом его увлечении сказалась и романтизация вольной жизни в горах под влиянием кавказских поэм Пушкина и Лермонтова, с которыми Туманян был уже хорошо знаком. Сказалось и сильное влияние народно-разбойничьих драм, в которых герои обычно бегут в горы, чтобы мстить богачам и власть имущим за горе и слезы народа. Они, в сущности, – народные мстители, которые выступают защитниками угнетенных масс и которых преследуют.

Мечтою Туманяна было создать для себя более или менее удовлетворительные материальные условия и целиком посвятить себя литературе. Но осуществить эти планы не удавалось, и он вынужден был поступить писцом в Тифлисскую духовную консисторию с месячным окладом 16 рублей 66 копеек. Юноша попал в совершенно чуждую ему среду, где, помимо скучной канцелярской работы, должен был по своему служебному положению общаться с людьми, которые были– глубоко враждебны ему. Он сочинял злые эпиграммы на духовных высокопоставленных лиц, что не могло долго оставаться неизвестным, и вскоре Туманян должен был оставить консисторию. Пять лет, с 1887 по 1892 год, проведенные в духовном ведомстве, Туманян считал самым темным и безотрадным периодом своей жизни. В марте 1892 года он писал своему товарищу Анушавану Абовяну: «С глубокой печалью смотрю я на это прошедшее пятилетие, как на могилу, как на ад, откуда я ушел».

Весною 1892 года, благодаря заботам друзей, Туманян устроился на работу в издательское товарищество, в качестве конторщика, – но не надолго. В том же году он ушел оттуда, – это была вторая и последняя служба. Туманян отдался исключительно литературному труду и до конца своих дней оставался профессиональным писателем. Это был нелегкий путь, но иным Туманян идти не мог. Он уже почувствовал в себе призвание писателя.

Туманян, сознавая существенные пробелы в своих знаниях, стал усиленно заниматься самообразованием, пристрастился к чтению. Книги во многом помогали ему; они способствовали расширению его кругозора, утоляли его жажду знаний и стали навсегда его верными друзьями.

III

Первые литературные опыты Туманяна относятся к школьным годам. Он начал писать с десяти-одиннадцати лет. Писал он сатирические, патриотические и даже любовные стихи. В годы юности, под влиянием И. А. Крылова, Туманян писал также басни, но никогда их не печатал. Образцы раннего творчества поэта не дошли до нас. Текст лишь одного небольшого лирического стихотворения приводится в автобиографии Туманяна. Оно относится ко времени учебы в Джалалоглинской школе и связано с первым увлечением поэта. В нем юный автор говорил о пробудившемся в нем чувстве, уверял свою подругу, что любовь нисколько не помешает хорошо учить уроки. Очевидно это лирическое послание было ответом на укор девушки не отвлекаться от школьных занятий.

К концу восьмидесятых годов Туманян был автором многих произведений: легенд «Пес и кот», «Злосчастные купцы», «Солнце и луна», поэм «Маро», «Сако Лорийский», стихотворений «Пахарь», «Старинное благословение» и других. К 1890 году относится первоначальный вариант лирической поэмы «Ануш».

Однако все эти произведения существовали только в рукописи; знали о них лишь немногие почитатели таланта Туманяна. В начале 1889 года происходит знакомство молодого поэта с известным писателем, педагогом и публицистом Газаросом Агаяном¹². Благодаря покровительству и хлопотам Агаяна да страницах детского журнала «Агбюр» («Родник») появилось первое печатное произведение Туманяна – легенда «Солнце и Луна». С этого времени имя молодого поэта все чаще можно было видеть на страницах армянской периодической печати.

К началу 90-х годов относится знакомство Туманяна с Марией Марковной Туманян, своей однофамилицей, женой редактора тифлисской русской газеты «Новое Обозрение». В доме Марии Марковны была богатая библиотека, постоянно пополнявшаяся новыми книгами, свежими журналами и газетами. В эти годы Туманян много читал, в особенности русские книги. Хозяйка дома была культурной, образованной женщиной. Она сотрудничала в детских журналах. У Марии Марковны по четвергам собирались литераторы, журналисты. Здесь бывали Агаян, Ширванзаде¹³, Исаакян, Демирчян¹⁴. Вскоре и Туманян стал постоянным посетителем «четвергов». Здесь он встречался со многими писателями, поэтами, критиками, участвовал в диспутах. Мария Марковна материально помогала поэту и в трудные минуты морально поддерживала его.

В 1890 году, при активной поддержке ближайших друзей Туманяна, в Москве был издан первый сборник его стихотворений и поэм. Через два года увидел свет и второй сборник. Имя молодого автора стало известным широкой литературной общественности.

Передовая критика правильно оценила выступление молодого поэта. В журнале «Мурч» была напечатана рецензия Левона Манвеляна¹⁵, который, разбирая стихи Туманяна, отмечал самостоятельность автора и те новые черты, которые вносил Туманян в армянскую поэзию. Это новое, по мнению Манвеляна, определялось народным элементом. «Недавно раскрылся цветок благоухающий и скромный, как фиалка, растущая на берегах прозрачных родников», – писал Агаян о Туманяне. Другие как бы разъясняли содержание образного выражения Агаяна, отмечали оригинальность дарования Туманяна, естественность чувств, простоту и ясность его языка. «Туманян, – писал М. Абегян¹⁶, – не осложняет, как другие наши поэты, свои стихи лишними словами и напыщенностью. Описания его отличаются ясностью и простотой, язык его дышит живостью народной речи и вполне соответствует тематике, взятой также из народной жизни.»

Туманян явился достойным приемником демократического направления армянской поэзии и его первые сборники сыграли важную роль в утверждении реализма и народности.

Ранние стихи и поэмы Туманяна отражали атмосферу общественно-литературной борьбы начала 90-х годов.

Присоединение закавказских областей к России закончилось к первой половине XIX века. Началось экономическое освоение края, которое длилось очень долго, вплоть до конца XIX века. Вслед за манифестом 19 февраля 1861 года, царизм проводит крестьянскую реформу и в Закавказье, в результате которой еще больше ухудшается положение крестьянских масс. Усиливается процесс расслоения в армянской деревне. На базе новых социально-экономических отношений бурно растет армянская буржуазия. Суть национальной политики царизма на Кавказе заключалась в том, чтобы убить в малых народностях всякий элемент государственности, уничтожить возможность самостоятельного культурного развития. Армянский народ в условиях царской России переживал тяжелый период национального угнетения. Но еще более страшным было положение в западной Армении, где султанская Турция проводила г. отношении армян политику насилия и террора.

Вместе с тем в XIX веке растет и ширится армянское освободительное движение, во главе которого в 40-х годах стоял Абовян, а в 60-х – Микаел Налбандян¹⁷. Армянский народ, опираясь на достижения передовой русской литературы, обогащаясь ее идейным богатством, переживал процесс культурного возрождения.

Произведения Туманяна знаменовали собой следующий, более высокий этап в развитии новой армянской литературы, возникновение которой связано с именем Хачатура Абовяна.

По своему мировоззрению Абовян был просветителем и демократом. В темные времена царствования Николая I, в борьбе с духовенством и реакционными слоями армянской интеллигенции, он поднял знамя борьбы за просвещение, свободу и счастье своего народа. Он первым из армянских писателей смело пошел по пути демократизации литературы, он одним из первых начал писать на популярном, понятном народу языке.

Абовян на своем трудном, тернистом пути много пережил и много выстрадал. Он решил рассказать в простой, задушевной форме о страданиях своего народа. Так родился первый армянский роман «Раны Армении». Он был написан в едином порыве вдохновения. Каждая строка этого замечательного произведения, которому было суждено сыграть исключительную роль в истории армянской литературы и общественной мысли, проникнута чувством боли и тревоги за судьбу Армении.

Материалом для романа послужила жизнь армянского народа в мрачные времена персидского владычества. С особой любовью обрисован автором благородный образ пламенного патриота Агаси. «С детских лет, едва открыв глаза, – писал Туманян об Абовяне, – он увидел, как стонал наш народ под игом персидского владычества. Тяжелая судьба родной страны превратилась для Абовяна в сердечную рану. Он вырос, побывал в чужих краях, получил образование, и рана его сердца стала еще глубже.

Об этой глубокой ране, обо всем виденном собственными глазами, о мучениях и страданиях, о борьбе и мужестве своего народа огненным языком рассказал он в одной книге и назвал ее «Раны Армении».

Туманян не раз возвращался к изучению романа Абовяна. Он пытался восстановить реальную канву событий, чтобы показать, насколько правдиво изображена историческая действительность. Такое внимание к наследию основоположника новой армянской литературы было вызвано идейной близостью к нему Туманяна. В одной из статей, посвященной роману, Туманян приводит свидетельство декабриста, участника Арзрумского похода Е. Е. Лачинова, о радостной встрече в Араратской равнине русских войск с армянским населением.

В романе «Раны Армении» Туманян видел отражение чувства любви армянского населения к русскому народу и благодарности ему. «Как со слезами и мольбой встречал многострадальный народ освободительную русскую армию, – говорит Туманян, – так со слезами и мольбой было увековечено в «Ранах Армении» это историческое событие».

Правители Турции и Персии создали для армянского населения страшный режим. «И армянский народ освобождался из ада, созданного для него грубым и мрачным персидским деспотизмом, – писал Туманян в черновых набросках статьи, посвященной изучению романа Абовяна, – деспотизм, свирепость которого не знала ни меры, ни границ, не признавала ни закона, ни права, ни просьб, ни мольбы, ни религии, ни святыни, ни имущества, ни женщины, ни чести, ни стыда, ни совести…»

Туманян очень высоко ценил роман «Раны Армении» и не только за то, что в нем автор изобразил героя в реальной исторической среде, «в этом огненном аду на родной земле», но и за то, что автор устами героя выразил свой гнев против насилия и несправедливости и «впервые подымал знамя непокорности» пробужденного к жизни армянского народа, отстаивавшего свою свободу. В этом, прежде всего, видел Туманян всенародное значение деятельности Абовяна.

Романом «Раны Армении», который увидел свет лишь десять лет спустя после гибели автора, начался новый этап в развитии армянской литературы. Все передовые писатели и общественные деятели Армении второй половины XIX века вдохновлялись этой замечательной книгой. Ею восхищался Степан Шаумян¹⁸. В 1897 году в одном из писем он говорил о «священном воодушевлении», которым наполняется сердце читателя при чтении романа Абовяна.

Новая литература рождалась в атмосфере ожесточенной борьбы.

Революционные идеи Белинского и Герцена, Чернышевского и Добролюбова нашли горячий отклик среди передовых деятелей армянской литературы. Центральной фигурой общественно-политической борьбы становится соратник Герцена и Чернышевского Микаел Налбандян, которого Туманян назвал «одним из немногочисленных передовых деятелей просвещенного мира своего времени, одной из немеркнущих, светлых и ярко горящих звезд на небосклоне армянской литературы».

После освобождения Восточной Армении от турецко-персидского ига и присоединения ее к России и армянская область вместе со всем Закавказьем также вовлекается в усиленное капиталистическое развитие, начинается процесс формирования армянской буржуазной нации, ведущей политической силой внутри которой становится армянская буржуазия.

Для укрепления своего политического господства молодая армянская буржуазия стремилась использовать в своих интересах растущее самосознание народных масс. Идеи буржуазного просветительства получают широкое распространение в армянской действительности 40—60-х годов.

Все это несомненно оказало свое влияние и на процесс создания единого национального литературного языка.

До романа Абовяна «Раны Армении» в армянской литературе господствовал непонятный народу древнеармянский язык, так называемый «грабар»¹⁹. Абовян же написал свой роман на живом наречии араратских армян. Он боролся за близкий и доступный массам разговорный язык, который по его мысли должен был занять место «грабара» и стать основой развития новой армянской литературы.

Борьба за новый литературный язык была в центре внимания не только либералов-просветителей, но и демократических сил, которые видели в нем возможность распространения революционных идей среди широких народных масс, ключ к поднятию их классового самосознания.

В начале 50-х годов в роли активного борца за новый язык литературы выступает Налбандян.

В 1854 году он написал статью «Слово об армянской письменности, в которой он выступал с пламенной защитой живой народной речи, в противовес господствующему древнеармянскому языку. Легко представить себе всю остроту этой борьбы, если вспомнить, что Налбандян, следуя своим русским учителям и единомышленникам, смотрел на литературу, как на могучее средство пропаганды революционных идей.

В 1858 году Степанос Назарян²⁰, профессор Лазаревского института восточных языков²¹, начал издавать в Москве армянский журнал под названием «Юсисапайл» («Северное сияние»)²².

Налбандян вскоре стал активным участником нового периодического органа, но не надолго. Политические взгляды революционера-демократа Налбандяна были противоположны воззрениям редактора журнала. Налбандян вскоре отошел от «Юсисапайл». Журнал целиком стал органом Назаряна и его единомышленников.

К этому времени уже четко обозначились два противоположных лагеря борющихся сил. Назарян и его единомышленники представляли буржуазно-либеральное крыло. Они боялись движения масс, и их программа не выходила за рамки либеральных реформ. Налбандян же был вождем армянского революционно-демократического движения, выражавшего вековые чаяния и жизненные интересы трудовых масс Армении. Борьбу армянского народа за свое освобождение, как от внешних, так и от внутренних угнетателей, он тесно связывал с борьбой великого русского народа против царизма. Налбандян последовательно защищал активно революционный путь разрешения экономических и социальных проблем. Он звал армянский народ на борьбу не только с царизмом, но и с реакционной национала ной буржуазией и ее прислужниками.

Налбандян, признавая великое значение «творческой, созидательной силы мысли», выступал против всего отсталого и консервативного, против духовенства, «черной кучки обскурантов», которые «подобно воронам преграждали путь к просвещению, ставя выше всего свои личные выгоды». Политическая программа Налбандяна наиболее ярко сказалась в памфлете «Несколько строк» и в статье «Земледелие, как верный путь».

«Мы добровольно посвятили себя делу отстаивания народных прав, – писал Налбандян. – Чтобы достигнуть этой цели, мы не остановимся ни перед тюрьмой, ни перед ссылкой, а будем действовать не только словом и пером, но и оружием и кровью».

Эту же тему развивал Налбандян и в своих стихотворениях, которые обогатили армянскую поэзию новым идейным содержанием.

Особенности политических воззрений Налбандяна и его общественной деятельности обуславливались историческими судьбами армянского народа, который нес ярмо двойного угнетения: со стороны своих армянских эксплоататорских классов и со стороны внешних поработителей – султанской Турции и русского самодержавия. Вот почему у Налбандяна идея крестьянской революции сливалась с идеей национально-освободительного движения. Во всех важнейших, коренных вопросах общественной борьбы Налбандян был единомышленником и соратником русских революционных демократов, которые, в свою очередь, не могли не сочувствовать освободительной борьбе малых народов. И чем дальше, тем больше крепла не только идейная, но и непосредственная организационная связь Налбандяна с русскими революционерами. Он относился с глубоким уважением к личности Герцена и поддерживал деятельность «лондонских пропагандистов», но в идейном отношении следовал за Чернышевским, звавшим к активной революционной борьбе.