Текст книги "Туманян"

Автор книги: Камсар Григорьян

Он должен был удалиться…»

Туманян выразил глубокое сочувствие к трагической судьбе великих русских поэтов. «Когда настанет время праздновать столетие со дня рождения Лермонтова, – писал Туманян, – мы, кавказцы, отметим это не только как праздник великого русского поэта, которому, как и всей русской литературе, мы многим обязаны, но и как праздник поэта, чей дух нам близок, кто является приемным сыном нашей общей матери – Кавказа, еще с детства мечтавшим о Кавказском небе и о его синих горах…»

В этих строках армянский поэт выразил чувство благоговения и большой любви народов Кавказа к Лермонтову.

В его поэзии Туманян находил богатейший источник вдохновения.

Летом 1917 года Туманян посетил памятные места, связанные с последним периодом жизни Лермонтова. «Побывал в домике Лермонтова, на месте дуэли и там, где он любил гулять, – писал армянский поэт из Пятигорска одному из своих друзей, – многое в его произведениях можно понять только здесь».

Туманян рассказывает, как однажды, возвращаясь с вечерней прогулки, он, проходя по аллее, обратил внимание на множество мелких белых камешков, блестевших в темноте. Армянский поэт вспомнил стихотворение Лермонтова:

 
Выхожу один я на дорогу,
Сквозь туман кремнистый путь блестит…
 

«Я только теперь понял, – писал Туманян, – почему Лермонтов говорит: «Сквозь туман кремнистый путь блестит…» В письме к другу Туманян делился мыслями о том, какая тесная связь существует между песнями поэта и природой окружающего его мира.

Туманян обратился к Лермонтову и в некрологе Цатуряна.

Известно в каких тяжелых материальных условиях жило в прошлом большинство передовых армянских писателей. Но у некоторых обстоятельства жизни складывались особенно печально. Тяжелая борьба за существование, постоянная нужда в самом необходимом и чаще всего несправедливое, если не равнодушное, то враждебное отношение буржуазной критики, – все это в совокупности нередко доводило преждевременно до могилы многих талантливых людей. Так трагически сложилась и судьба поэта Александра Цатуряна.

Цатурян – современник Туманяна. Детство его было беспросветным и нерадостным. Он всегда жил в крайне стесненных материальных условиях. Литературный заработок не мог обеспечить его существования. В течение всей своей поэтической деятельности Цатурян получил всего лишь… 29 рублей гонорара. Вся жизнь поэта прошла в тяжелой борьбе за «хлеб насущный».

Еще в стихах раннего периода своего творчества Цатурян дал торжественную клятву воспевать лишь «справедливые дела» и быть готовым принять гонения «во имя песни неподкупной», отдать свои силы «бедным братьям» и «сражаться со злом до могилы». Он восстал против грубой власти силы и богатства – этих краеугольных камней старого мира. В его песнях много искреннего сочувствия к угнетенным массам – беднякам, нищим, труженикам, которых Цатурян называл «измученными братьями».

Представление о высоком гражданском долге поэта перед своим народом и родиной, мотивы беспощадной борьбы с «царством темноты», где «горечи полное море» и где попрана правда, во многом сближают Цатуряна с Некрасовым. Для Цатуряна поэт – прежде всего «воин» и «вольный певец», который, презирая «молнии и громы врагов», спокойно и уверенно идет вперед. Он не приемлет мир, «где чувства не знают, где царствует злато».

 
Где мысли свободной – положен запрет.
А подлость живет на просторе.
 

По мысли Цатуряна, поэт – «боец за великое счастье людей», он должен «сражаться со злом до могилы». Его высокое назначение и гражданский долг – «бить тревогу», поднимать дух народа, призывать его к активной борьбе, чтобы сбросить навсегда цепи рабства:

 
Лети, моя песня, дыханьем весны
Туда, где нужда и печали.
Где люди забыли прекрасные сны
И ждать избавленья устали.
Лети, моя песня, лети и звени,
И людям надежду верни!
 
 
Лети, моя песня, призывом живым
Туда, где в молчаньи покорном
Трудится бедняк, – а богатый над ним
Царит в этом мире позорном.
Лети, моя песня, и в каждой груди
Спасительный гнев пробуди!
 
 
Лети, моя песня, как грозный набат,
Туда, где, к столбу пригвожденный,
Отважный герой, человечества брат,
Ждет жадно зари возвещенной.
Лети к нему, песня, под сумрачный свод!
Поведай, что солнце встает!
 

(Пер. Е. Полонская)

Цатурян поет «борьбы великой гимн мятежный». Он приветствует «рабочий люд», который с оружием в руках «спешит в поле боевое».

Туманян посетил Цатуряна за несколько дней до его смерти. Они долго говорили о текущих событиях, о будущем Армении, о литературе. «Однако, из всех этих больших и важных вопросов, – говорит Туманян, – с большой силой застряли в моей памяти две маленькие подробности. Во-первых, то, что он всегда был болен и давно бы умер, если бы не жена… И еще, как Цатурян, уже явно чувствуя, что нить его жизни скоро оборвется, приехал на родину и хотел ехать в Закаталы[48]48
  Город в Азербайджанской ССР, где родился Цатурян.


[Закрыть], чтобы последний раз увидеть могилу матери и старое тутовое дерево у дома, на котором в детстве он так много бывал… Говорил: «После этого спокойно умру…» Через несколько дней, когда Туманяну сообщили, что Цатурян упал и потерял сознание, он поспешил к нему и увидел его в постели, с высоко поднятой головой, с закрытыми глазами, из которых текли слезы… «Я думал, – продолжает свой печальный рассказ Туманян, – не оттого ли текут последние бессильные капли слез, что он не увидел ни могилу любимой матери, ни старое тутовое дерево… Жена лихорадочно меняла лед, или поила из чайной ложки больного и говорила, без конца говорила… Вдруг она изменила тему: – Ах, как он хотел ехать на Кавказ, увидеть могилу матери и у дома старое тутовое дерево… а я, правду говоря, боялась этого. Каждый раз казалось мне, что его зовет земля родины, что как приедет он – умрет…» Спустя некоторое время явился врач. Надежды больше не было. Жизнь тихо угасала. Через два часа он умер. «И, стоя перед теплым трупом, – писал Туманян, – думал о том, что он так и не увидел… И теперь, когда с болью говорят о его страдальческой жизни, о ею литературной деятельности, об издании его сочинений, и о других больших вопросах, – с каким-то странным упорством мое сердце охватило это маленькое горе, его последнее заветное желание, к которому стремился он перед смертью – и не достиг… не увидел он ни могилу многолюбимой и многострадальной матери, той матери, которая в нищете, без огня, в холодной хижине брала к себе в постель своего маленького Александра и согревала… и старое тутовое дерево, которое в зимние бурные ночи своими голыми ветками стучало в стены и крышу их бедной лачужки…»

Вот почему эпиграфом к этому своеобразному некрологу Туманян поставил строки из Лермонтова, любимого поэта Цатуряна:

 
Когда я стану умирать
– И, верь, тебе не долго ждать —
Ты перенесть меня вели
В наш сад, в то место, где цвели
Акаций белых два куста…
 

Статья Туманяна по своей форме напоминает новеллу, в которой с такой большой душевной теплотой рассказано о последних минутах трагической жизни армянского поэта. Она имеет не только документальное значение для биографии Цатуряна, но и прекрасно характеризует самого автора. В каждой строчке слышно, как бьется большое человеческое сердце…

Цатурян был одним из первых армянских поэтов, обратившихся к славянским мотивам. В этом отношении он явился предшественником Туманяна.

К эпосу славянских народов привело Туманяна его увлечение русским фольклором. В 1908 году он перевел две русские былины: об Илье Муромце и Святогоре. В первом случае армянский поэт выбрал эпизод, в котором рассказывается, как Илья Муромец приезжает в Киев к князю Владимиру, открывает широко двери княжеских погребов, устраивает для «голи кабацкой» веселый пир. Во втором случае армянского поэта заинтересовала тема о силе земли.

В былине о Святогоре рассказывается эпизод встречи богатыря с Микулой Селяниновичем. Когда Святогор слез с коня, взялся за сумочку, приладился к ней, «взялся руками обеими, во всю силу богатырскую натужился, от натуги по белу лицу ала кровь пошла, а поднял суму от земли только на волос, по колено ж сам он в мать сыру-землю угряз»; тогда он спросил громким голосом: «Ты скажи же мне, прохожий, правду-истину, а и что, скажи ты, в сумочке накладено?». Взговорил ему прохожий да на те слова: «Тяга в сумочке от матери сырой земли». – «А ты кто сам есть? Как звать тебя по имени?» – «Я Микула есть, мужик я, Селянинович, я Микула – меня любит мать сыра-земля». Туманян не случайно выбрал для своего перевода именно эту былину, в которой могучему богатырю Святогору не удалось поднять простую суму переметную крестьянского сына Микулы Селяниновича.

В русских былинах армянского поэта привлекала идея народной силы и могущества. Илья Муромец рисовался в сознании армянского писателя, как воплощение национального духа русского народа, а в образе Микулы Селяниновича Туманян видел олицетворение огромной стихийной силы, символическое обобщенное изображение трудовых масс русского крестьянства.

Интерес Туманяна к эпосу славянских народов был обусловлен и известными историческими обстоятельствами.

Многовековая борьба славянских народов, в особенности болгар и сербов, за свою свободу и независимость находила всегда отзвук в Армении, которой были особенно понятны муки и страдания славян под турецким игом. Вот почему армянские писатели так охотно обращались к тем страницам славянского творчества, в которых рассказывалось о жестоких битвах с врагами отчизны, о подвигах народных героев. Патриотические мотивы славянской литературы не могли не волновать армянского читателя. Он находил там для себя много близкого, родственного, созвучного его заветным думам.

В армянской печати часто появлялись переводы произведений славянских писателей, в которых воспевались герои народно-освободительной борьбы. Эти переводы обычно преследовали широкие пропагандистские цели, они указывали на живые примеры беззаветного служения родине, народу.

В 1892 году в Петербурге в числе первых книг «Славянской библиотеки» был издан рассказ Юрия Якшича «На мертвой страже». Книжка открывалась краткой биографией Якшича (1832–1878), составленной переводчиком Н. Н. Филипповым. Автор рассказа был участником народно-освободительной борьбы. Во времена событий 1848–1849 гг. он стал воином сербского народного ополчения. В числе черт, характеризующих облик Якшича как писателя, переводчик отмечал «глубокое лирическое чувство» и «светлые порывы к свободе».

Рассказ «На мертвой страже» был посвящен борьбе сербов за независимость. В нем рассказывалось о храбрости старого партизана Марко и его сына Тано, о верной любви сербской девушки Станы. Марко Лакович, рассказывая сыну о борьбе сербов, говорит: «Я сын великого славянского племени, а не одного только сербского народа». В словах молодого Тано чувствуется уверенность в своих силах, в правоте народного дела. Перед тем как отправиться на помощь братьям – боснийцам и герцеговинцам, – он говорит: «Пять веков изо дня в день мы боремся за свободу родины и должны же, наконец, завоевать себе ее, – эту желанную свободу! Не даром же проливали столько крови… Нет на свете народа, который бы столько боролся и который бы так мало упал духом, как наш сербский народ!».

Эти светлые порывы угнетенного народа, тема беззаветного служения родине – были близки и понятны Армении. Не прошло и двух лет после появления русского издания рассказа Якшича, как рукопись его армянского перевода поступила в Петербургский цензурный комитет. После долгих мытарств армянский перевод рассказа Ю. Якшича, наконец, был издан в 1896 году в Тифлисе, в числе первых брошюр «Народной библиотеки». Следует также отметить, что армянский читатель 80—90-х годов хорошо знал и рассказы болгарских писателей-демократов Ивана Вазова и Любека Каравелова.

До Туманяна к сербским мотивам обратился Цатурян. В 1889 г. он написал стихотворение «Беззащитная могила», первоначально имевшее подзаголовок: «Из сербских песен». В этой печальной песне говорится о забытой могиле героя, отдавшего жизнь за свободу отчизны. Над могилой склонилась зеленая ива, она тихо плачет и рассказывает погибшему герою о судьбах родины, о том, что под игом жестоких врагов все еще стонет и рыдает родная земля, не взошло еще долгожданное солнце свободы. Она говорит спящему храбрецу о том, что мало еще героев, а враг силен. Везде гнет, всюду развалины, вокруг стоны и рыдания. Умолкает ива, но не проходит и минуты, как она снова склоняется над одинокой могилой. Она скорбит, оплакивает судьбу несчастной, истерзанной врагами страны.

Цатурян развил мотив сербской песни, приблизил к армянской действительности, вложил в нее новое, оригинальное содержание.

Ованес Туманян также работал над переводами сербского народного эпоса. В 1915–1916 гг. на страницах издававшейся в Тифлисе газеты «Оризон» появились его переводы трех отрывков из героического эпоса сербского народа. «О том, что послал турецкий султан взамен подарков московского царя», «Марко пьет в рамазан вино», «Марко уничтожает свадебную пошлину».

К ним нужно присоединить еще перевод отрывка «Марко пашет», рукопись которого была обнаружена в бумагах армянского поэта.

Ованес Туманян. С фотогр. 1915 г

В окрестностях деревнн Дсех (ныне Туманян).

Напечатанным переводам Туманян предпослал статью «Два слова о сербском народном эпосе». В ней он писал: «В сербском эпосе ярко живут воспоминания, исторические события и герои как до турецкого периода, так и времен турецкого владычества. Одним из героев был царь Вукашин, павший от руки врага. Пала и вновь возрождающаяся молодая Сербия, однако, пала, чтобы снова встать полной сил и благородных порывов. Величайшим героем сербского эпоса стал сын Вукашина – Марко, который воплотил в себе заветные национальные благородные чувства и стремления сербского народа, стал его Давидом Сасунским». Туманян говорил о страданиях сербов под вековым турецким игом, о том, как храбрый Марко, а впоследствии сербские патриоты вышли в родные горы и объявили борьбу против поработителей родины. «В XVII веке, – писал Туманян, – Сербии как-то раз удалось освободиться от турок, но европейские государства снова уступили ее султану, и так продолжалось до последнего, окончательного освобождения, после русско-турецкой войны 1878 года… В силу того, что Россия раз и навсегда встала против турок и наносила врагу тяжелые удары, и Россия вошла в сербский эпос».

В словах Туманяна сквозит глубокое сочувствие к сербскому народу, к его освободительной борьбе.

Переводы Туманяна и Цатуряна показывают идейную связь между двумя народами, столь близкими друг другу чертами своих исторических судеб.

Мужественная борьба сербов и болгар за свою свободу вызывала сочувствие в Армении. Вот почему поэт армянского народа, наряду с русскими былинами, питал глубокий интерес и к сербскому эпосу.

XIV

Общение Туманяна с русской культурой не ограничивалось его знакомством с классической литературой прошлого. Были у Туманяна и русские друзья, среди которых нужно особо отметить В, Г. Короленко и В. Я. Брюсова. К сожалению, в силу обстоятельств своей жизни, Туманян непосредственно мало общался с русскими писателями, однако и случайные, единичные встречи оставили в нем глубокий след и яркие воспоминания.

В годы, когда Брюсов работал над антологией армянской поэзии, он завязал близкое знакомство с армянскими писателями и учеными. Со многими из них деловые отношения превратились затем в дружеские. Подружился Брюсов и с Туманяном, с которым он познакомился на Кавказе.

Брюсов высоко ценил Ованеса Туманяна как поэта и как человека. «Верьте, – писал он Туманяну, – воспоминания о моей встрече с Вами остаются, – и всегда останутся, – в числе самых дорогих мне. Увы, не так часто приходится и мне встречаться в сей жизни с поэтом, в полном, прекрасном смысле этого слова… Верьте, что я неизменно люблю Вас, как исключительного художника и глубокого поэта».

Брюсов приехал в Тифлис в январе 1916 года. Тепло и радушно встретила русского поэта литературная общественность города. В эти дни редактор будущего сборника «Поэзия Армении» выступал с публичными лекциями об армянской поэзии. Среди организаторов этих выступлений был и Ованес Туманян. Голос русского поэта прозвучал в трудные для армянского народа дни. В приветственной речи на вечере в честь Брюсова, выразив публично искреннюю и глубокую благодарность участникам сборника, Туманян сказал:

«В дни, когда мы изнываем от национального угнетения, чувствуем себя беспомощными и слабыми, в эти дни приезжает к нам с далекого севера… русский поэт Валерий Брюсов и говорит о нашем величии, о морально-духовной силе армянского народа. Армянская поэзия, – говорит он, – свидетельство благородства армянского народа. – И действительно, в поэзии нашей звучат самые сокровенные и самые нежные чувства человеческого сердца. И даже сегодня – истерзанный, истекающий кровью армянский народ не повергнут в отчаянии ниц. Он тяжело ранен и погружен в глубокое горе, но творческий дух его ни на миг не ослабевает».

Заслуги Брюсова перед армянской литературой немаловажны. Русским читателям широко известен сборник «Поэзия Армении», изданный в 1916 году под редакцией, со вступительным очерком и примечаниями В. Я. Брюсова. Этот сборник сыграл большую роль в деле популяризации в России лучших произведений армянской поэзии, в частности и творчества Ованеса Туманяна.

После большой подготовительной работы Брюсов предпринял путешествие по Кавказу и Армении, во время которого познакомился с древней страной, с жизнью ее народа, с интеллигенцией и установил дружеские связи со многими выдающимися учеными, писателями и общественными деятелями Армении. «Никакие внешние соображения не могли бы заставить меня, – или кого другого, – признавал Брюсов, – совершить весь этот труд, прочесть все эти книги, столько учиться и так углубиться в дело! Побудить к этому могло лишь одно: то, что в изучении Армении я нашел неиссякаемый источник высших, духовных радостей, что, как историк, как человек науки, я увидел в истории Армении – целый самобытный мир, в котором тысячи интереснейших, сложных вопросов будили научное любопытство, а как поэт, как художник, я увидел в поэзии Армении – такой же самобытный мир красоты, новую, раньше неизвестную мне, вселенную, в которой блистали и светились высокие создания подлинного художественного творчества».

И если Брюсов вначале категорически отказался от редактирования сборника, то теперь, когда он углубился в изучение армянской поэзии, когда перед ним открылись ее богатства, работа над книгой превратилась для него «в заветное, страстно любимое дело».

Брюсов широко использовал личные связи, свой авторитет для того, чтобы привлечь к работе в качестве переводчиков лучшие поэтические силы России того времени.

Трудно переоценить значение большого, культурного дела, которое было осуществлено коллективом русских поэтов.

Политика самодержавной России основывалась на поощрении и провоцировании национальной розни, ненависти народов друг к другу. Царское правительство видело в этом средство борьбы с влиянием революционной мысли и нарастающим освободительным движением. В условиях старой России нелегко было осуществить большие культурные начинания, преследующие цель, с помощью литературного общения, объединить передовые силы народов в общей борьбе за лучшую жизнь.

Брюсов, искренне восхищаясь армянской поэзией, выражал удивление по поводу того, что русские писатели до сих пор не были знакомы с такой богатой литературой. Туманян попытался объяснить причину этого, казавшегося русскому поэту удивительным, явления: «… до сегодняшнего дня, – говорил Туманян, – из России посылались к нам полицейские – ловить воров и негодяев. Они приезжали и находили воров, разбойников и негодяев. Посылали к нам прокуроров – разоблачать убийц и преступников… Но никогда не посылали из России поэтов искать на Кавказе поэзию. И вот… приезжает к нам русский поэт… И теперь пройдет по России слух, что на Кавказе у армян есть поэзия и поэты…»

Выход в свет сборника «Поэзия Армении» был значительным событием в литературной жизни Армении и России. В ноябре 1916 года издательство «Парус», которое возглавлял М. Горький, сообщало Брюсову: «Ваш великолепный армянский сборник возбудил чувство зависти и желания добиться такой же художественной высоты в наших сборниках».

Перед выходом сборника в свет Брюсов не без чувства внутреннего удовлетворения писал Туманяну: «Не буду упреждать события и не буду говорить о достоинствах книги, – да мне, как ее редактору и главному сотруднику, это не пристало. Но считаю себя вправе похвалиться одним достигнутым результатом: еще до выхода в свет книги, она возбудила в широких кругах русских читателей интерес к армянской поэзии…»

Туманян искренне радовался этому процессу взаимного общения двух народов и установлению между ними более тесной, идейной связи.

Издание антологии «Поэзия Армении» и «Сборника армянской литературы» (под редакцией М. Горького) в годы первой мировой войны стоило немалых трудов. Можно с полной уверенностью сказать, что если бы не инициатива и не огромные усилия М. Горького и В. Брюсова, вряд ли эти книги увидели свет.

У Туманяна были серьезные основания, чтобы горячо приветствовать появление сборника «Поэзия Армении». Благодаря этому изданию русские культурные круги впервые получали возможность познакомиться с лучшими образцами армянской поэзии.

Сборник открывался вступительным очерком Брюсова, в котором автор на широком историческом фоне намечал важнейшие этапы развития армянской поэзии.

Среди поэтических богатств Армении Брюсов прежде всего выделил устное творчество. «Народная армянская поэзия, – писал он, – принадлежит к числу наиболее замечательных среди всех, какие мне известны: немногие народы могут гордиться, что их народные песни достигают такого же художественного уровня, так изысканно пленительны, так оригинально самобытны, при всей их непосредственной простоте и безыскусственной откровенности…» Армянские народные лирические песни, думки о любви и природе, характерными особенностями которых являются изысканность поэтического чувства, непосредственная чистота и цельность ощущений, мягкая элегичность, – эти песни своей простотой и совершенством пленили русского поэта.

Высокую оценку дал Брюсов средневековой армянской лирике, о которой он писал: «Сияющая всеми семью цветами радуги, переливающаяся блеском всех драгоценных каменьев, благоуханная, как полевые цветы и как изнеженные ароматы, то лепечущая, как лесной ручей, то рокочущая, как горный поток, знающая усладительные слова нежной любви и обжигающие речи торжествующей страсти, всегда стройная, гармоничная, умеющая подчинять части общему замыслу, – средневековая армянская лирика есть истинное торжество армянского духа во всемирной истории…»

В характеристике Брюсова упускались из виду социальные мотивы. Русский поэт не говорил о том, как в армянской лирике «все сильней звучал, – как говорит А. Исаакян, – протест против созданного богом мира, против рока и смерти, глубокая. ненависть к несправедливому общественному строю, ропот крестьянина, насмешки над духовенством». Развитие армянской поэзии на протяжении многих веков показывает, как росла ненависть народа к своим угнетателям.

Туманян радовался и от души приветствовал Брюсова, благодаря блестящим переводам которого русский читатель впервые знакомился с поэтическими богатствами Армении, в частности и с песнями известного ашуга – поэта XVIII века Саят-Нова.

В литературных кругах, где Туманяну принадлежала роль руководителя и вдохновителя, Саят-Нова был всеобщим любимцем. Творчеству армянского народного певца посвящались специальные вечера, на которых с исполнением его песен выступал ашуг Азири⁷⁵ со своим ансамблем. Туманян придавал огромное значение популяризации наследия Саят-Нова.

Брюсов не был первым переводчиком Саят-Нова. Еще задолго до него, в самом начале 50—60-х годов прошлого века, русский поэт Я. П. Полонский впервые обратил внимание на богатое поэтическое наследие Саят-Нова. Он, будучи в Тифлисе, поместил на страницах газеты «Кавказ» статью, в которой рассказал о жизни и песнях армянского ашуга: «Бедный армянин по происхождению, ткач по ремеслу, сазандар или певец по влечению души своей, гуляка в юности, отшельник в старости и, наконец, христианин, с крестом в руках убитый врагами веры на пороге церкви, – вот кто был Саят-Нова».

Русский поэт правильно определил характер высокого дарования Саят-Нова, как «поэта чисто лирического». «Для своего века, – писал Полонский, – для Тифлиса, состарившегося под игом мусульманского владычества, Саят-Нова – исключение в высшей степени отрадное. Чувствуешь невольно, как этот человек должен был страдать, потому что был выше своих современников».

В 1851 году Полонский написал стихотворение «Саят-Нова», которое по существу представляло русскую вариацию мотивов армянского народного певца. Полонский смутно чувствовал, что нашел нечто значительное в поэзии, но не мог еще дать полную, разностороннюю оценку этому выдающемуся явлению. Да и как можно было ожидать такой оценки, когда только через год после статьи Полонского были впервые опубликованы в Москве Георгом Ахвердяном армянские песни Саят-Нова, до того известные только в исполнении сазандаров-ашугов?

Саят-Нова поднял искусство народного певца на небывалую высоту. «Мощью своего гения, – писал Брюсов, – он превратил ремесло народного певца в высокое призвание поэта». По его словам Саят-Нова принадлежит к числу тех «первоклассных поэтов, которые силою своего гения уже перестают быть достоянием отдельного народа, но становятся любимцами всего человечества». Оценки двух русских поэтов – Полонского и Брюсова – совпадают с тем, что о Саят-Нова говорил Туманян. «Кто слышал хоть раз его стихи, – писал армянский поэт, – понял и полюбил Саят-Нова, тот никогда его не забудет».

Лучшие переводы из Саят-Нова принадлежат Брюсову, сохранившему народный дух подлинника и своеобразие его языка:

 
Я в жизни вздоха не издам, доколе джан [49]49
  Джан – слово, означающее и душу и тело, вообще нечто самое дорогое, милое, любимое (примеч. В. Я. Брюсова).


[Закрыть] ты для меня!
Наполненный живой водой, златой пинджан [50]50
  Пинджан – сосуд, фиал.


[Закрыть] ты для меня!
Я сяду, ты мне бросишь тень, в пустыне – стан ты для меня!
Узнав мой грех, меня убей: султан и хан ты для меня!..
 

Последняя энергичная строка звучит как клятва, в которой выражена идея бесконечной преданности и верности любимой.

Туманяна привлекал «благородный, печальный облик» певца любви. Образ Саят-Нова, называвшего себя в своих песнях «слугою народа», был близок и дорог армянскому поэту, которого он представлял с сазом в руках, с пламенным сердцем в груди, огненным словом на устах, тихо и задумчиво проходящим по миру, воспевающим красоту своей возлюбленной, рассказывающим людям о горестях своего народа. В одном из экспромтов в альбом своей дочери, Туманян говорит о «бездонной боли и неутолимой жажде любви», сравнивая свою жизнь с судьбою Саят-Нова, любившего ярким, возвышенным, кристально чистым чувством и не нашедшего в сердце возлюбленной взаимности. Народный певец был несчастлив в личной жизни. Туманян говорил о его песнях: «Вот где стоны и истинные страдания отвергнутой любви». Армянский поэт называет Саят-Нова «вечно пламенеющей душой, благородным и большим сердцем». Освещая творческий путь Саят-Нова, преклоняясь перед народностью его песен, Туманян развивал свою излюбленную мысль о том, что поэт может творить только на родной земле. Она одна лишь способна дать силу и мощь поэтическому слову.

Туманян в своих статьях рассказывал о трагической судьбе знаменитого поэта-ашуга. В 1795 году, во времена нашествия Ага Магомет Хана в Грузию, Саят-Нова был убит на пороге церкви. О событиях этих бурных дней Туманян писал: «В конце XVIII века, когда русские перешли границу Грузии, печальные картины открывались их взору в этой прекрасной, но несчастной стране. И вот одна из этих картин: разоренный Тифлис, где среди трупов лежал в дверях крепостной церкви труп неизвестного духовного лица. Это был труп Саят-Нова… Он лежал с печатью гения на челе, с христианским крестом в руке, с кинжалом в благородном и великом сердце…» Вот почему Туманян писал о любимом поэте, о его печальном жизненном пути:

 
С пеньем пришел, —
Тенью ушел Саят-Нова.
Любя пришел,
Скорбя ушел Саят-Нова.
С лучом пришел,
С мечом ушел Саят-Нова.
И все ж нашел
Любви слова Саят-Нова.
 

(Пер. Т. Спендиарова)

Трагическая судьба Саят-Нова являлась для Туманяна символом жизни и страданий армянского народа. «Армянская история, – писал он в 1915 году, в страшные дни армяно-турецкой резни, – была многовековой и бесконечной борьбой, чтобы отвести этот смертоносный кинжал, занесенный над народом, и лучшие его сыны обессилели и погибли в этой борьбе. И сегодня сыны армянского народа, примкнув к великому русскому народу, протягивают свои руки, чтобы вынуть меч из сердца великого Саят-Нова. Нужно знать Саят-Нова, нужно познакомить с ним мир, убедить, что нельзя оставить навеки этот меч в его сердце».

Особо дорог был Туманяну Саят-Нова еще и потому, что он видел в нем знаменосца дружбы и братства народов. Саят-Нова слагал и пел свои песни на армянском, грузинском и азербайджанском языках. 15 мая 1914 года в день открытия памятника Саят-Нова в Тифлисе прозвучала речь грузинского литератора Иосифа Имедашвили. Он рассказал, как в этот день, праздник весны и цветов, от Абасабадской площади до церкви шли тифлисцы всех национальностей, толпы почитателей народного певца, как несмолкаемо звучали его песни в исполнении ашугов-сазандаров. Воспоминания Иосифа Гришашвили прибавляют еще одну подробность: все «по мысли Туманяна, явились со значками цвета алой розы – любимым цветком Саят-Нова».

Туманян был инициатором первого народного издания песен Саят-Нова. Ему принадлежат более пятнадцати статей о творчестве армянского поэта-ашуга, и благодаря ему Саят-Нова получил в свое время должную оценку и всеобщее признание.

В годы, когда Туманян страстно пропагандировал творчество народного певца XVIII века, В. Я. Брюсов выступал с публичными лекциями об армянской поэзии. 28 января 1916 года в Москве он заключил речь «О задачах грядущих поэтов Армении» следующими словами: «Сквозь черные тучи, столько раз заволакивавшие горизонты армянской истории, сквозь грозную и душную мглу, столько раз застилавшую жизнь армянского народа, победно пробивались и сияют поныне победные лучи его поэзии».

XV

После неудачных попыток 1912 года Туманян не отказался от мысли организовать центр армянской науки, литературы и искусства. В июне 1917 г. состоялось, наконец, учредительное собрание научного общества «Айказян», которое, по мысли его инициаторов, должно было стать основой Армянской Академии и Университета.