Текст книги "Пушкинский Лицей"

Автор книги: К Грот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

1 по местам (франц.)

2 немецкий язык (нем.)

5 Корнелия Непота жизнеописания и т. л. (лат.)

74

О, Уранъи чадо темное,

О, наука необъятная,

О, премудрость непостижная,

Глубина неизмеримая!

Видно, на роду написано

Свыше неким тайным промыслом

Мне взирать с благоговением

На твои рогаты прелести,

А плодов твоей учености,

Как огня бояться лютого!

Признаюсь и рад повторить еще прозой. В ней, кажется, заключила природа всю горечь неизъяснимой скуки. Нельзя сказать, чтоб я не понимал ее, но... право, от одного воспоминания голова у меня заболела.

Жаль бедного Ольхина: попал он в свою стихию; да с кем это он гуляет? ужели с Бемом? нет, кажется невозможно! если увидишь его, то поклонись ему от меня. Я бы не поленился писать к нему, да что бедняка обременять письмами – ему некогда. Но потрудись ты, сделай милость, попросить у него для меня на время комедии: "Домовые", и пришли ее ко мне; по прочтении я возвращу в целости.

Знаешь ли что? на этих днях я видел Бакуринского. Ты, я думаю, помнишь его. Он служил в гвардейском Гусарском полку. В эту кампанию находился во всех сражениях, был в Париже, не получил ни одной раны, имеет чин поручика и Владимира в петлице – каково? для молодого человека довольно.

Много писал я тебе о Лицее, но главное оставил на конец. Ужели ты до сих пор не знаешь еще, что нас за порог ни на шаг не отпускают. Как же мне побывать у вас на каникулах?... Ах! благодарю тебя за твое дружеское усердие; жестокая судьба не позволяет им пользоваться. Какая страшная разница! 2 месяца – и ты свободен; а мне так остается еще... 36 месяцев, ужасно!... Прощай и помни многолюбящего тебя друга

Алексея Илличевского.

При сем посылаю тебе стихи. Подивись, они переведены мною с немецкого1.

1 Стихи приложены. Это "Цефиз" (Идиллия, подражание Клейсту). Они помешены ниже, особо, К. Г.

75

IX

Царское Село, 10 декабря 1814 года.

Любезный друг Павел Николаевич,

Признаться, довольно долго ждал я твоего ответа, однако, за это я ни мало не в претензии: знаю, что ты приближаешься теперь к тому времени, когда экзамен, последний, может быть, в твоем учебном курсе, решит будущую судьбу твою. Желаю тебе от всего сердца доброго успеха, что, впрочем, я уверен, и без моего желания исполнится. Но знаешь ли что? и мы ожидаем экзамена, которому бы давно уже следовало быть и после которого мы перейдем в окончательный курс, то есть останемся в Лицее еще на 3 года... Утешительные мысли!

Тебе непременно хочется знать наших профессоров; изволь: я опишу их самым обстоятельным образом; mais c'est pour la derniere fois, entendcz vous; car, certes, tout ce qui appartient аи Lycee m'ennuye fort1.

О Будри, проф. французского языка, и Кошанском, проф. Латинской и Российской Словесности, говорить тебе не стану: одного ты знаешь лично, другого – из прошедшего письма моего.

Немецкого языка проф. у нас -г. фон-Гауэншильд, человек с большими познаниями; попечитель ваш Уваров нарочно призвал его из Вены в Россию и доставил ему место в Лицее.

Адъюнкт проф. нравственных и политических наук – г, Куницын; при открытии нашего училища в присутствии Царской Фамилии сказал он такую речь, что Государь Император сам назначил ему в награду орден Владимира 4-ой степени.

Адъюнкт проф. исторических и географических наук – г. Кайданов; он сочинил прекрасную Историю древних времен, которая теперь только выходит из печати.

Адъюнкт проф. математических и физических наук – г. Карцов. Все трое учились они в Педагогическом Институте, путешествовали по Европе, слушали известных ученых людей в свете – и все вышли люди с достоинством. Аминь.

Достигают ли до нашего уединения выходящие книги? спрашиваешь ты меня: можешь ли в этом сомневаться?..

1 но имей в виду, это в последний paз, ибо все, что касается Лицея, мне скучно (франц.)

76

И может ли ручей сребристый,

По светлому песку катя кристалл свой чистый

И тихою волной ласкаясь к берегам,

Течь без источника по рощам и лугам?..

И может ли огонь пылать без ветра?..

И может ли когда в долинах кедра,

А в поле злак цвести без солнца и дождя?..

И может ли поэт неопытный и юный,

Чуть чуть бренча по лире тихоструйной,

Не подражать другим? – Ах! никогда!

Никогда! чтение питает душу, образует разум, развивает способности; по сей причине мы стараемся иметь все журналы – и впрямь получаем: Пантеон, Вестник Европы, Русский Вестник и пр. Так. мой друг! и мы тоже хотим наслаждаться светлым днем нашей литературы, удивляться цветущим гениям Жуковского, Батюшкова, Крылова, Гнедича. Но не худо иногда подымать завесу протекших времен, заглядывать в книги отцов отечественной Поэзии, Ломоносова, Хераскова, Державина, Дмитриева; там лежат сокровища, из коих каждому почерпать должно. Не худо иногда вопрошать певцов иноземных (у них учились предки наши), беседовать с умами Расина, Волтера, Делили и, заимствуя от них красоты неподражаемые, переносить их в свои стихотворения.

Так пчелка молотая В лугах, в садах весной, С листка на лист летая, Сбирает мед златой И в улей отдаленный Несет соты скопленны Прилежностью своей. KОГда же лето знойно Зажжется в небесах, Она сидит спокойно На собранных плодах, В довольстве отдыхает

И счастие вкушает... ;

Тружусь подобно ей!

77

Прости, ежели я тебя замучил своими стихами; проклятая метромания всему виною. К Гижицкому я не так много пишу; зато уж и он молчалив не в меру. Вот первое его письмо ко мне от ноября 23 числа 1814.

"Любезный друг Алексей Демьянович!

Считая со дня моего приезда из деревни Усланки (по нашествии Француз.), занялся я переводом книги с французск. языка, которую намерен я посвятить графу И. А. Безбород ко ву, величайшему моему благодетелю, – по сей причине и не мог к тебе во все сие время писать, теперь же прошу тебя начать вновь прежнюю нашу переписку. По неимении времени принужден сократить мою цедулку. Остаюсь и пр.".

И только! я не сократил ни слова, не переменил ни буквы – et il m'engage a lui ecrire – bon Dieu!1 Я надеюсь, что это останется между нами тайною. – В Postscriptum сказал он мне, что служит теперь в Канцелярии Статс-секретаря Молчанова. Не позабудь и ты меня уведомить, куда определишься по выходе из Гимназии.

Помнишь ли ты Штеричей? (их было у нас три брата); старший и средний теперь офицерами в Гвардейском гусарском полку, и я их часто вижу. Когда наступит весна, то приезжай к нам в Царской Село, ich hoffe, dass du mit deincm Zeitvertreiben sehr zufrieden sein wirst2. Только смотри, приезжай в праздник.

Поклонись от меня твоим братцам и прежним нашим товарищам; засвидетельствуй мое истинное уважение почтенным твоим Родителям и помни о том, который не щадя ни бумаги, ни времени, из одной дружбы пишет к тебе о чем и сам не знает. Его зовут

Алексей Илличевский. 1815-й год

X

Царское Село,

Февраля 25 дня

1815 года.

Любезный друг, Павел Николаевич!

Долго, слишком долго не получал я от тебя ответа на прошедшее письмо мое. Скажу откровенно, я даже отчаявался получить

1 и он обязывает меня писать к нему – о Господи! (франц.)

2 надеюсь, тебе, при твоем образе жизни, понравится (нем.)

78

его. Кто из людей победит обстоятельства? я даже думал, что тут и конец нашей переписке. Мысль ужасная! лишиться в одну минуту всех приятностей, каковые доставляют мне дружеские письма твои... ах! один только тот может вообразить цену сей потери,

Кто страждет – так, как я – под гнетом рока злого, Кто принужден влачить дни юности златой Вдали от дружества, семейства дорогого И родины святой.

Ты хотел посетить меня на празднике. Тысячу благодарностей милому другу. Судьба не хотела этого; буду терпеливо сносить ее суровости: но ни она, ни разлука не охладят моего сердца; пусть письма сии будут залогом нашей дружбы. Гофману1 посылаю искренний поклон – мы говорили с ним не более трех часов, но и сего довольно было, чтобы узнать непринужденную доброту его и приветливость.

Поздравляю тебя с окончанием твоего экзамена и курса учения. О первом я наслышался много хорошего, в чем и сомневаться грехом поставляю. Знаю, что ты читал прекрасное сочинение о красоте российского слова (?)2; знаю также, что ты сообщишь мне его, по крайней мере для прочтения. Честь и слава тебе! – О нашем говорить нечего. Стечение народа было соразмерное с нашим городом и расстоянием его от столицы. Впрочем в числе зрителей были Державин, Горчаков, Саблуков, Салтыков, Уваров, Филарет и множество профессоров и ученых. Я льстился надеждою, что ты приедешь на сей случай с Папенькою – но не тут то было!

Жестокой опять надо мною Хотелось судьбе пошутить; Остался я с горькой тоскою, Где думал веселие пить

Полною чашей. Ах! если б бессмертные дали

1 Андрей Логинович Гофман, впоследствии член Государственного Совета, поступил в Гимназию в 1813 г , а оставил ее в 1815 вместе с другом своим Фуссом. Они часто вместе отправлялись в Царское Село, зимой в саночках, летом иногда пешком, к лицейским друзьям, которых у них было несколько. Я. Г.

2 Вопросительный знак стоит в подлиннике. Я. Г.

79

Нам дар наперед узнавать И радость и томны печали... Счастливее были б стократ В жизни мы нашей.

Между тем назначено в награждение 5 медалей. Кому то достанется получить? Но прежде ждут возвращения Государя. Для любопытства посылаю тебе программу. – Были читаны у нас и сочинения. Хотелось мне прочесть стихотворение: Весенний вечер!1, но приказано прозаическое рассуждение: О цели человеческой жизни, которого теперь нет у меня.

Поздравляю тебя с новым местом.2 Радуюсь, если оно приносит тебе выгоды и удовольствие. Не сомневаюсь, чтоб ты познаниями своими, прилежностью и талантами не достиг всего, что только в виду себе представляешь. Скажи только мне, все ли и теперь ты так мало имеешь времени, как прежде? Прощай, мой друг! желаю тебе с сим новым годом новых успехов и нового благополучия и нового веселия на наступающей масленице. Помни, что скорые ответы твои доставляют несказанное удовольствие любящему тебя другу

Алексею Илличевскому.

XI

Царское Село.

Июня 21 дня,

1815 года.

Любезный друг, Павел Николаевич!

Скажи, что значит записка твоя – нечаянный приезд – обещание посетить меня? все это исчезло в воздухе! Ошибся ли ты в расчете – обманут ли ты надеждой – или Бог знает. Ты пишешь записку от 19 июня -я получаю ее 18-го(!). Обещаешь притти

1 Это стихотворение (перевод из III песни Le prmtemps d'un proscnt, poeme de Michaud [Веснаизгнанника, поэма Мишо.– прим.ред./)сохранилась, быв приложено к письму. См. ниже. К. Г.

2 Фусс поступил в студенты Академии Наук. Отец его Николай Иванович был в то время непременным секретарем Академии, заняв это место после своего тестя Иоанна Альберта Эйлера, сына великого математика. Я. Г.

80

завтра – по твоему в воскресенье, а по моему в субботу – но оба дня сии проходят – и тебя не видно ни в саду, ни в Лицее, ни во всем городе. Главное несчастие -ты полагал, что нельзя меня видеть в будень -и ошибся. Правда, наше свидание было бы кратко, – но все равно, все равно: для друзей всякое мгновение драгоценно.

Ах! меньше житель кротких сел

Оратай ждет трудолюбивый,

Чтоб благотворный дождь слетел

На тук его цветущей нивы;

Ах! меньше, меньше ждет пловец,

Терпя все ужасы волненья,

Остановиться наконец

У пристани успокоенья,

Предаться мирной тишине,

Вдали от грозного ненастья,

И прежние, как в легком сне,

Свои воспоминать несчастья,

Как я, любезный друг, желал

Тебя обнять – душа пылала

И что ж? Увы! я только ждал,

А всем судьба располагала.

Уже предстал невдалеке

Счастливый случай, улыбаясь:

Надежда, в розовом венке,

Меня ласкала, усмехаясь;

Но все прошло, как с ночью сон...

Спешу к тебе, обнять желаю,

И – как несчастный Иксион,

Один лишь облак обнимаю...

О рок! здесь снова стало там!

Доколе течь моим слезам?

Или сердцам напрасно биться?

Иль невозможно двум друзьям

Минутой счастья насладиться?...

Чувства мои нелицемерны – поверь своему другу. Несчастие мое совершенно – но, признаться ли? еще надежда не совсем для

81

меня исчезла. Я уверен – ты б не уехал, не видя возможности опять увидеться со мною. Дай Бог, чтоб это была правда!

Нетерпеливо жду твоего ответа. Сим кончаю письмо мое. Остальное до другого раза, – в течение получаса нельзя написать более. Прости! будь уверен, что чувства мои к тебе всегда останутся одинаковы – чувствами искреннего друга.

Алексей Илличевский.

XII

Царское Село.

Сентября 2 дня

1815 года.

Любезный друг Павел Николаевич!

"На силу-то собрался отвечать мне! такой ленивец!" думаешь ты, развертывая это письмо. О Monsieur le свободный человек, пользующийся весь день счастливым досугом, прошу не мерить меня своим аршином! или ты забыл, что нахожусь в Лицее – другому сказал бы я в месте учения, заточения, беспрестанных уроков и занятий, – в месте, в котором время каждый день съедается восемью часами классов, но тебе уж это известно. Господин Математик, составь из этого прогрессию: чем ближе мы к пределу учения, тем больше требуют от нас прилежания; но ты уже поверил это собственным опытом. Счастливый человек! ты уже кончил сей многотрудный опыт – а я?.. С каким восторгом пристал ты к берегу, восклицая: конец благополучну бегу! спускайте други паруса!., когда-то я воскликну!..

Описать ли тебе, как я провожу время? – Наше Царское Село в летние дни есть Петербург в миниатюре. И у нас есть вечерние гулянья, в саду музыка и песни, иногда театры. Всем этим обязаны мы графу Толстому, богатому и любящему удовольствия человеку. По знакомству с хозяином и мы имеем вход в его спектакли-ты можешь понять, что это наше первое и почти единственное удовольствие. Но Осень на нас, не на шутку, косо поглядывает. Эта дама так сварлива, что с нею никто почти ужиться не может. Все запрется в домы, разъедется в столицу, или куда кто хочет – а мы постоянные жители Села живи с нею.

Чем убить такое скучное время? Вот тут по неволе призовешь к себе науки. – Знаешь ли что я затеял? Есть книга: Плутарх для юношества, сочинение Бланшарда в 4 частях1. Она переведена на русский и дополнена многими великими мужами России. Но и сочинитель и переводчик много еще пропустили. Мне пришло на мысль издать – (рано или поздно, разумеется) Новый Плутарх для юношества, служащий дополнением к Плутарху Бланшардо-ву. Без великого труда набрал я 60 великих мужей, ими пропущенных. – Покамест собираю о них разные известия, а издам по выходе из Лицея. Может быть и не издам – кто знает, какие препятствия могут случиться – но и одна мечта забавляет меня.

О Леонарде Эйлере – отношусь к тебе, как к ближайшему его родственнику – не можешь ли известить меня, напечатана ли где-нибудь жизнь его? или, если ты знаешь ее, напиши мне хоть краткое о ней понятие. Впрочем не делай этого гласным – ты видишь, что это ни что, как игрушка.

Любезным братцам твоим кланяюсь искренно. Вилиньку благодарю за то, что он меня помнит; Егорушку за его приятное письмо. Не могу писать более зови, коли хочешь, это письмо запискою. – Звонят в классы, несут письма на почту и я имею время толь подписаться верным твоим другом

Алексеем Илличевским.

XIII

Царское Село.

Сентября 22 дня

1815г.

Любезный друг Павел Николаевич!

Приятнейшее письмо твое получил я – сидя за чашкою чаю; но в этом случае я-поэт – был хладнокровнее тебя-математика: возможно ль? Я не кинул чашки под стол, не пролил даже ни капли чаю; но – окончив все как следует распечатал письмо твое – не повторяю мной прибавленного эпитета: приятнейшее', ибо я уверен, что ты сам чувствуешь, сколько письма твои мне приносят удовольствия, не смотря на те слова, которые ты влагаешь в уста

' Не в 4-х, а в 10 частях. См. Смирдинскую роспись No 3323. Эта книга в русском переиоде имела три издания 1809, 18Ии 1823гг. Я. Г.

83

мои и которые истине (математической или какой хочешь: истина одна и та же) надлежит вычеркнуть: "опять письмо! как часто и какие длинные письма! такой скучный человек!" Скучный человек: точно! потому что говоришь против сердца. Ессе verba amici!1

Каков гром моего красноречия! ты, я думаю, бледнеешь, дрожишь, трепещешь... Но я подобно Зевсу-тучегонителю рассеиваю бурю и луч отрадный просиявает на небосклоне. Изъясним Аллегорию: я рассеиваю бессмыслицу и начинаю говорить о деле.

Благодарю тебя за одобрение моего мечтательного, гигантического – для сил моих – предприятия; благодарю еще более за помощь, поданную моему неведению: не лучше ли невежеству? Предоставляю твоему милостивому произволу – или переслать мне Похвальное слово Эйлеру (с тем, что я возвращу ее как можно скорее в целости и исправности), или... боюсь вымолвить, ибо знаю, что обременю тебя великим и скучным трудом... или сообщать мне, когда соблаговолишь, хоть изредка переводы тех мест, которые именно относятся к жизни сего великого человека, выкидывая все неумеренные восклицании, похвалы и излишние обстоятельства, которые не входят в состав биографии и в предмет строгого историка. Великое само по себе прекрасно! Я уверен совершенно, что, если ты захочешь посвятить этому несколько досуга, то исполнишь в точности ожидания не меня – pauvre diable que je suis3, – но всякого знатока литературы... Довольно! пишу к тебе о Похвальном слове Эйлеру, а делаю похвальное слово П. Фуссу – такова моя головушка! впрочем, будь уверен, что во всей этой похвале нет ни лишнего, ни неумеренного. – Сердце говорило, рука писала. На первый раз ты меня обяжешь и тем. если пришлешь ко мне: когда Эйлер родился и когда умер. Le reste je laisse a ta Providence3.

Свободный человек!

ты ходишь всюду, куда захочешь;

Ты ходишь в Академью,

В трагедию, в комедью,

В балет и в хоровод.

А я как птичка в клетке...

Неволя горче редьки;

Свобода – сладкий мед!

1 Это ли слова дружбы! (лат.) 1 бедняги (франц.)

' Остальное оставляю Провидению (франц.)

84

Два портрета отгадал точно: один Мартынова,1 другой Пушкина, а стихи написаны не моею рукою!2 но простим дружбе: у ней, как и у страха, глаза велики. Третий не отгадал: et peut on deviner, се quej'on ne connaitpas?3Это портрет Вольховского, одного из лучших наших учеников, прилежного, скромного, словом великих достоинств и великой надежды: этого на портрете ты не видел, а приметил разве: большой нос и большие усы. Adieu!4 Прости великой и большой бессмыслице моего письма:

пишу его резвясь, а не четыре дня.

Но искренно люблю: доволен ли? Прости!

Алексей Илличевский.

xrv

Октября I / дня, 1815 года.

Вот тебе, любезный друг, письмо мое и вместе благодарность за начало жизни Эйлера. Finis coronat opus!5 Надеюсь, что это начало будет иметь конец свой и конец благословенный – ибо переводчик от детства благословен Музами: ты понимаешь, что я говорю про тебя. Прошу только тебя присылать продолжение в таком точно формате, как и начало, т. е. в малую осьмушку. Прости моему капризу, ибо он имеет добрый источник. Хочу, чтоб весь перевод твой составил маленькую тетрадку – тебе со славу, мне для приятного воспоминания. С моей стороны исполню условие, – условие к счастью весьма не тягостное; ибо нет мне большего удовольствия, как переписываться с тобою; но не всегда располагаешь временем: обстоятельства! должность! – Еще одно препятствие: как мне досадно, что почта не отходит на другой день по прибытии твоих писем! Обыкновенно, насладившись твоей мысленной беседой, я вхожу в такой жар, что рад писать к

1 Аркадий Ив. Мартынов был брат известного Ивана Ив. Мартынова (директ. де-иарт. народи, проснещения) и товарищ Илличевского. Он умер чуть ли не прежде последнего, начат -шкоч отделения. Я. Г.

2 Здесь разумеется вероятно пьеса Ирин (идиллия, подражание Клейсту) приложенная к письмам 1815г. и действительно написанная не рукою Илличевского К. Г.

3 и можно ли догадаться о том, чего не знаешь? (франц.)

4 прощай! (франц.)

5 Конец делу венец! (дат.)

85

тебе целый лист. (Суди, как твои приятны мне письма и не представляй себе, что я, как поэт, удобен входить в восхищение). Но мысль1, что почта отходит еще чрез четыре дня, потушает мой восторг, вырывает перо из рук моих – и я вхожу опять в прежнее состояние. Увы!..

Сказать ли тебе, как ты узнал, что я сочинил Оперу, которую у вас в Св. Питере играли? Не почти меня колдуном, ибо я скажу тебе всю истину, хоть удален от тебя на двадцать верст. Но начиная мою повесть или диссертацию, ставлю Эпиграф:

Что больше бродит,

То больше в цену входит:

Снежный шаришка будет шар,

А изо лжи, товаришка товар:

Ложь ходит завсегда с прибавкой в мире.

Сумароков.

Так! я перевел Оперу (а не сочинил): ГОрега comique par Segur, opera comique en un acte2. Переведши, старался, чтоб ее разыграли на театре, от чего надеялся получить – барыш. Прости на этот случай моему сребролюбию. Для этого просил я г. Петра Александровича Корсакова, стихотворца и чиновника, служащего при театре3. Родственник его Рязанов учится в Гимназии; ему не трудно было узнать все мое дело. От него узнали это в Гимназии; а ты узнал о том от своего брата. Не правда ли?

Теперь мне остается исправить, дополнить и окончить это известие: пьесы моей не играли, да и играть не станут; причина тому та, что меня предупредили переводом и, хоть чужой перевод и хуже, но уже он испробован и роли розданы. Таково мое несчастие! Жался о моей неудаче, дивись однако же великому Гению моему, который предугадал (я наверно полагаю это) все действия молвы, и открыл причины дошедшего до тебя слуха. – Пьеса моя еще в Пе

1 Я получаю твои письма в четверг – посылаю тебе ответ не прежде понедельника. А. И.

2 Комическая опера Сегтора, комическая опера в одном действии (франц.)

1 Впоследствии цензора и издателя журнала Маял:, брата воспитанника Лицея, 1-го курса (Ник. Алекс.). Они были братьями попечителя Петерб. учебн. округа Дондукова-Корсакова, на которого княжеский титул и дополн фамилия перешла от его тестя, умершею без мужского потомства Я. Г,

86

тербурге, но коль скоро получу оную назад, то перешлю к тебе охотно для прочтения. – Благодарю тебя за доставленный мне анекдот – жаль, что мне нечего сообщагь тебе. Прости любезный Павел Николаевич! я не Геркулес пределы письма меня останавливают.

Алексей Илличевский.

XV Царское село, – вечное Царское село – 26 Октября 1815г.

Любезнейший друг, Павел Николаевич! Мы бы могли еженедельно получать письма один от другого: как бы это мне было приятно– повторяю я за тобою, поверь, с не меньшею искренностью и желанием – и в то самое время, как повторяю оное в пылу восторга душевного – разрушаю это благодатное намерение; и в тот самый раз, когда ты ждешь моего ответа еще ранее обыкновенного, я посылаю его тебе -тремя днями позже. Не вини меня в этом противувольном поступке; не припиши его моему непостоянству, но выслушай меня далее – и найдешь меня невиноватым. Я получил письмо твое – приятное, как и все твои письма, в такое время, когда я не имел ни на час свободного времени, ибо оно было посвящено целому обществу – скажу яснее – в такое время, когда мы приготовлялись праздновать день открытия Лицея (правильнее бы было: день закрытия нас в Лицее), что делалось обыкновенно всякий год в первое воскресение после 19 Октября, и нынешний год так же: октября 24-го числа. Этот праздник описать тебе недолго: начали театром, мы играли Стряпчего Пателе-на и Ссору двух соседов. Обе пьесы комедии. В первой представлял я Вильгельма, купца торгующего сукнами, которого плут стряпчий подрядился во всю пьесу обманывать; во второй Вспыш-кина, записного псаря, охотника и одного из ссорящихся соседов. Не хочу хвастать перед другом, но скажу, что мною зрители остались довольны. За театром последовал маленький бал и пот-чевание гостей всякими лакомствами, что называется в свете: угощением. Довольно ли с тебя? Время прекратить, кажется, извинение, которое тянется чрез целую четвертушку.

Знаешь ли, любезный Павел Николаевич! я раскаиваюсь в двух вещах, и обе эти вещи происходили от моего невежества! Откроюсь тебе в них, как другу.

87

Первое. Я никогда не полагал, что ты делал ип si grand cas' из моих писем. Радуюсь, если они тебе не противны; но можно ли их читать всякому, даже принимающему во мне участие? – Это плод или испарение восторга, как ты сам называешь их. Где же в них толк, связь? я уверен, что иногда в них и смыслу ты не находишь. Но ты мне простишь это по дружескому великодушию: ах! всякий ли то в состоянии сделать? – Второе – есть преступление, в котором тебе заблаговременно каюсь. Извини, что я, находя в тебе ежедневно новые и новые достоинства, не знал одного, конечно малейшего из оных. Дорогой математик! ты... поэт! – Твою пьесу и без твоей просьбы, я бы перевести поставил приятнейшим долгом; но теперь – еще когда ты этого желаешь, сколь велика моя обязанность! Твоя воля всегда была мне законом; но после великодушного того поступка, когда ты с такой непринужденною готовностью взялся за перевод жизни Эйлера, – она мне сделалась еще более закона. В непродолжительном времени надеюсь тебе доставить перевод стихотворения, которого хвалить сверх того, что боюсь оскорбить скромность Автора – почитаю излишним.

При сем прилагаю письмо к миленькому Егорушке, которого и чрез тебя еще благодарю за нежную привязанность, которую, не знаю, чем заслужил. Но эту переписку продолжать не обещаюсь. Ах, любезный друг! сколько уж и ты один виноват в том, что я не редко для тебя отлагаю писать к родителям, но это приятная жертва! Помни, что твоего ответа ждет

Алексей Илличевский.

XVI

Ноября 28-го дня – 1815 года.

Как, любезный друг! возможно ль, чтоб ты последнее письмо мое получил так поздно – 20 ноября! Это-то знать причина тому, что ты так долго не отвечал мне. Целый месяц томим я неизвест-ностию – наконец нынче получаю письмо твое – и утешаюсь. Поверишь ли? я подумал, что какое-нибудь нескромное выражение (а сколько их в письмах моих!), какое-нибудь недоразумение (кто не ошибается?) навлекло на меня гнев твой. – Поверишь ли? я

такое событие (франц )

88

уже хотел просить у тебя извинения, хотя не весьма знал в чем. – Но, еще раз повторяю, приятнейшее письмо твое, подобно лучу тихой Авроры – скажу при помощи поэзии – разогнало туманы моего сомнения. И так, теперь ясно открывается: одна Нева была тому причиною. – Я думаю, что она уже стала – не будет более препятствия – и письмо мое чрез три дня долетит в руки твои.

Позволь, как другу, спросить у тебя: читаешь ли ты ныне выходящие журналы?– спросить не из пустого любопытства, но из желания знать, читаешь ли ты пьесы мои в печати – а это для того, чтобы не подчивать тебя известными тебе пьесами или, что французы называют: la soupe rechaufree1. В Вестник Европы 1814 года и в Российский Музеум отсылал я несколько моих стихотворений, напр.: Ирина, Цефиза 2, несколько Эпиграмми пр.: и получил от их издателя Влад. Измайлова письмо, исполненное лестных одобрений. – Посылаю теперь тебе две пьесы, которые ты ожидаешь, напечатанные нынешнего года в последнем журнале, желаю, чтоб они тебе понравились – я их перевел с французского из сочинений Парни, у которого они однакож написаны в прозе, это слабое возмездие за твои прекрасные переводы с Крылова и Капниста, в которых дух авторов удержан совершенно. Хвала и слава переводчику! – Дай Бог, чтоб русские авторы нашли взаправду себе переводчиков на языках и в народах иностранных. – Кстати скажу тебе, что некто фон Борг, студент Дерптского Университета, решил перевесть на немецкий язык лучшие сочинения русских авторов и отпечатать их в Дрезденском Журнале3 – Освобождение Москвы г. Дмитриева отпечатано пока в последнем No Музеума, и переведено прекрасно! – Наш Лицейский воспитанник Кюхельбекер написал на немецком языке рассуждение О древней Русской поэзии, которое, как я думаю, также будет напечатано, – воскликнем же с тобой вместе: хвала Русскому языку и Русскому народу! Последняя война доставила ему много славы – и я уверен, что иностранцы, разуверившиеся, что мы варвары, разуверятся также и в том, что наш язык – варварский, – давно пора этому!

1 разогретый суп (франц.)

2 О них выше; они помешены ниже. К. Г.

3 Намерение это было выполнено: переводы Борга приобрели в свое время заслуженную известность. Я. Г.

89

Ты уже, я чай, и забыл о моей опере – которую просил сначала – а я так не забыл – и теперь же исполняю твое желание. Надо вообще признаться, что я не так счастлив в драматических своих трудах, как в других стихотворениях. Сверх этой пьесы, о процессе которой ты уже извещен мною – скажу тебе еще нечто о другой – комедии: Григории или Герцог Бургундский, переведенной мною с французского из соч. Du Cerceau, довольно известного автора, – комедии более детской, нежели светской, более скучной, нежели сметной. Для чего-ж ты переводил ее? ты спросить меня. Для чего? чорт попутал, да и все тут – я приметил, что сделал глупость, когда уж сделал ее. Впрочем эта пьеса – пьеса в 5 действиях и в стихах – довольно переведена небрежно, – итак времени не много потеряно. Лучшие сцены доставлю я тебе, может быть – только в другое время, – а теперь остается мне лишь подписаться твоим искренним другом

Алексей Илличевский.

XVII

Лицей – 12 декабря 1815 года.

Любезный друг! получив приятное письмо твое, не медлю отвечать тебе знаю, сколь несносна остановка в переписке. Начинаю письмо мое – выговором да! не дивись: выговором

и самым строгим, – видел ли ты где-нибудь, чтобы дружба одобряла лесть – а ты против этого именно и погрешаешь.

Горе тебе! Я счастлив, что друг мой будет некогда великим человеком. Дорогой поэт! ты рожден прославить современников, блистать в потомстве. Не узнаешь ли ты эти строки? – это ли слог истинной дружбы, чувство простого сердца? – Ах! я уверен, что это излилось в минуту энтузиазма, а что говорится в жару, то никогда не бывает основательно. Всего забавнее, что ты даешь мне толь высокие прорицания за пару простых песенок1, которые едва-ли не всякий, знающий механизм стихов, сочинить в состоянии. Ты жалуешься, что я мало присылаю к тебе стихов моих, и именно исчислив все пьесы, мною тебе доставлен

1 Вероятно, тут разумеются две "Мадагаскарские песни" ("Победитель" и "Госте-приимстио"), сохранившиеся при письмах К. Г.

90

ные, восклицаешь: аи! много. C'est la, que je vous liens'. Рад, что ты сам мне подал случай отбить все твои похвалы самым видимым образом. Неужто ты думаешь, что у меня стихов целый амбар? – Так вот же, уверяю тебя, что я их присылал к тебе по мере того, как и сочинял их – ни более, ни менее. Правда! есть у меня еще несколько пьесок, но их столько, что, если посылать к тебе с каждым письмом, то их не станет и на шесть раз. Теперь моя череда воскликнуть: аи! много. – Впрочем думай о мне, что хочешь; но я скажу тебе откровенно (прочь всякая ложная скромность!), что вовсе не мечу в храм бессмертия -я знаком с музами только издали, боюсь великой славы, пишу для себя и дружбы – и только.