Текст книги "Молить о Шрамах (ЛП)"
Автор книги: К. В. Роуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Его дыхание теплое на моем лице, когда он говорит: – Прости, Ангел. Я не хотел тебя подставлять.
И прежде чем я успеваю вырваться из его хватки, я чувствую, как руки смыкаются вокруг моей талии, твердая грудь прижимается к моей спине, и Мейхем отступает назад, качая головой.
Я пытаюсь повернуться, чтобы посмотреть, кто стоит за мной, в горле пересохло, но кто бы это ни был, его хватка слишком крепкая, одна рука тянется к моим волосам, пропуская пальцы сквозь них и больно оттягивая их назад, так что моя шея выгибается дугой.
Мейхем смотрит на того, кто, как я знаю, должен быть Люцифером.
– Смирись с этим.
А затем он поворачивается и идет к лестнице.
– Отпусти меня! – рычу я, все еще извиваясь в хватке Люцифера.
Кто-то включает песню Wonderful life от Bring Me the Horizon.
И хриплый голос говорит мне в ухо: – Я уже совершал эту ошибку слишком много раз. Я не буду делать ее снова, – и Люцифер подхватывает меня, без труда перетаскивая через плечо.
На этот раз я не сопротивляюсь.
Глава 14
Наша улица окаймлена лишь густыми деревьями.
Я не ношу оружия, потому что никто не знает, что я ушел, кроме охранников и Мава, а они, конечно, не собираются со мной возиться. О 6 и Несвятых люди любят поговорить. Они распространяют слухи, как лесной пожар. И людям обычно нравится верить в то, что слухи – худшие из худших. Приукрашенные версии обыденного. Но на самом деле слухи никогда не бывают такими страшными или погаными, как правда.
Я иду по тупику, опустив голову от холода и дождя, поправляя Сид через плечо. Я делаю глубокие вдохи, вдыхаю через рот, выдыхаю через нос, пытаясь думать.
Какого хрена она вернулась сюда, разозлилась она или нет? Как раз тогда, когда я купил ей время вдали от моего гребаного отца.
Интересно, что мама подумает обо всем этом?
Я не так уж много о ней знаю. У меня есть фотографии: я у нее на коленях, всегда улыбаюсь. Она никогда не улыбалась. У нее были мягкие каштановые волосы длиной до плеч, светлые глаза и вечно хмурое лицо, как будто она знала, что будет дальше. Как будто она знала, что уйдет слишком рано, и мне не о ком будет позаботиться, пока я не стану достаточно взрослым, чтобы позаботиться о себе самому.
Теперь у меня есть мои братья. Атлас, Маверик, Кейн, Эзра. Когда-то у меня был Джеремайя, но я никогда не доверял этому ублюдку. И теперь я знаю почему, почему никто из нас не мог его впустить, даже после того, что он пережил от рук одного из 6.
Потому что он предательский ублюдок.
Потому что он причинил боль моей девочке.
Я чувствую ее запах, когда несу ее. Лаванда.
Но я чувствую и его запах.
Маверик.
Мои руки крепко обхватывают ее, пока я иду к дому Маверика, но она ничего не говорит, ее тело обмякло на моем плече.
Интересно, были ли руки Джеремайи вокруг нее? Если она убежала именно туда.
– Ты пришла свести счёты? – спрашиваю я ее, проходя через ворота к серому каменному дому с черными ставнями, выглядящему так, будто внутри живет Дракула. Маверик странный, как черт.
– Я – Рейн, – тихо говорит она. Так тихо, что я едва ее слышу.
Нет, это не так, думаю я. Но я ничего не говорю. Я не хочу, чтобы она знала об этом. Я не хочу давать ей еще один повод сблизиться с братом.
Я открываю дверь, придерживая ее бедром. Я прижимаю большой палец к замку Маверика, он мигает зеленым, а затем я ныряю внутрь дома, усаживаю Сид и захлопываю за собой дверь.
Она смотрит на меня, эти бледно-серые глаза жесткие, полные гнева. На ней черные джинсы и толстовка, не сильно отличающаяся от моей. Она едва достает мне до плеч, и хотя я знаю, что она крепкая, как гвоздь, я не готов видеть, как она ломается. Вместо этого я хочу схватить ее. Прижать ее к себе. Спрятать ее от этого поганого мира. Забраться в ее голову и уничтожить все те ужасные воспоминания, о которых она никогда не хочет говорить.
Ее глаза блестят, рот сжат в линию. Она сердита.
На ней боевые сапоги, и я не ожидал, что она будет в чем-то другом. Ее губы розового цвета, но бледнее, чем обычно, от холода. А может, от злости. А может, если мне повезет, от страха.
Она так чертовски красива, что я не могу поверить, что мир пережевал ее и выплюнул, как он это сделал. Такое нечасто случается с красивыми людьми. А может, и случается, просто я слишком большой мудак, чтобы это заметить, потому что некрасивых не жуют.
Но Сид…
Она, блядь, может проглотить меня целиком.
– Что случилось? – требую я. – Ты, блядь, пробралась ко мне домой после того, как сбежала от меня, и пытаешься снова трахнуть моего лучшего друга. Какого хуя ты злишься? – я, как обычно, едва дышу при виде ее, и это, а также то, как я нашел ее и Мава, заставляет злость, блядь, кипеть в моих жилах.
Я знаю, что это несправедливо.
Я знаю, что она, вероятно, слышала меня с О. Но это ни хрена не значит.
Она качает головой, руки в карманах.
– Я собираюсь убить тебя, Люцифер Маликов, – она произносит эти шесть слов так спокойно, почти ласково, и на секунду мне вспоминается Кейн и его жестокое безразличие. – Я собираюсь убить тебя, блядь, и всех твоих друзей.
Я улыбаюсь ей.
– Пожалуйста, сделай это, – я провожу рукой по волосам, пока она бесстрастно смотрит на меня. – Пожалуйста, ради Сатаны, избавь меня от моих гребаных страданий.
Она только качает головой, не обращая внимания.
– От тебя ничего не останется, и никто не сможет опознать твое прекрасное, разбитое тело.
Я поднимаю бровь.
– Ты думаешь, я прекрасен?
Она смеется, и это похоже на маленькую победу. Она делает шаг ко мне, вынимает руку из кармана. Я делаю шаг к ней, и она вздрагивает, но не отстраняется.
Затем она проводит пальцем по моим губам, и мне кажется, что моя кровь может воспламениться от ее прикосновения.
– От тебя захватывает дух, Люцифер, – шепчет она, и волосы на моей шее встают дыбом. Я делаю еще один шаг к ней, даже не осознавая, что делаю это. Как будто мое тело жаждет ее. Так же, как и мое сердце.
– Ты почти заполучил меня, знаешь? – спрашивает она, проводя рукой по моему подбородку и шее. – Я почти влюбилась в тебя.
Я сглатываю, и ее взгляд переходит на мое горло.
– Нет, не влюбилась.
Она улыбается.
– Влюбилась, Люцифер. Но дело в том, что, – она подходит ближе, рука ложится на мою шею. Она прижимает меня к себе, пока наши тела не оказываются вровень. Мой член пульсирует от ее близости, и мне требуется все, чтобы держать руки по бокам и не взять ее прямо здесь, прямо сейчас, в фойе проклятого дома Маверика. – Дело в том, – снова говорит она, вставая на цыпочки, ее дыхание касается моей кожи, – я не трахаюсь с мальчиками, которые трахают меня.
Я хочу возразить, поскольку уверен, что она побежала прямо в объятия Джеремайи, но она прижимается губами к моей коже, и я дрожу под ее прикосновением, и эта мысль отпадает.
– Ты не нашел меня, да? – она делает паузу. – Ты охотился за мной, – ее язык лижет путь к впадине моего горла, и я замираю под ее прикосновениями, моя эрекция прижимается к ее животу. – А только что, с кем ты трахался?
Я хочу прижать ее к этой стене, заставить ее кричать обо мне. Заставить ее забыть обо всем остальном, обо всем этом гребаном дерьме, о том, что у нас осталось не так много времени. Тот факт, что если бы я был милосердным, я бы убил ее сейчас и пошел бы за ней прямо в глубины ада, если бы пришлось.
Но я не делаю этого.
Я отступаю от ее прикосновения, чтобы, черт возьми, подумать.
– Что? – спрашиваю я, хотя я слышал ее совершенно отчетливо.
Она не отступает. Она просто скрещивает руки, глядя на меня так, будто она неприкасаема. Как будто я ничто. Немногие люди когда-либо смотрели на меня так.
– Спроси меня еще раз, – рычу я на нее, подходя ближе, не в силах сдержаться.
Она даже не моргает.
– Ты отвратительный. Ты знаешь об этом? Ты и вся твоя семья, Маликов. Но ты переспал не с той девушкой, потому что я не опускаюсь до такого. Я не согласна, чтобы ты использовал девушек как игрушки, чтобы я попала в руки твоего отца, ты, больной ублюдок…
Я больше не могу играть в эту игру.
Я хватаю ее за запястье, притягиваю к себе, поворачиваю так, что она прижимается спиной к моей груди.
– Молчи.
Сначала она сопротивляется, но я подношу руку к ее горлу, и она замирает. Мы стоим так с минуту, и я чувствую, как поднимается и опускается ее спина, как она дышит на меня. Нож, который она держала в руке, вернулся в карман, и я прекрасно понимаю, что она знает, как им пользоваться.
– Что ты знаешь? – спрашиваю я ее в темноте. – Зачем ты на самом деле здесь, Лилит?
Джеремайя. Они…
Она отстраняется от меня. Неохотно, я позволяю ей. Она идет вглубь дома Маверика, и, кажется, ее нисколько не задевает тот факт, что он привязал ее к кровати наверху.
Возможно, ей это чертовски понравилось.
Она щелкает выключателем, освещая фойе. Темные деревянные полы, почти черный ковер за входом. Картина со скелетом на стене рядом с нами, возле горизонтального зеркала, выложенного черным. Мини-винный бар, все красное, на случай, если Маверик просто не может, черт возьми, дождаться, когда мы доберемся до кухни.
Она поворачивается ко мне лицом, на ее лице все то же самодовольное выражение.
– Хочешь, чтобы я сделала это быстро для тебя, Люцифер? – мурлычет она, наклонив голову. – Или медленно?
Мои руки сжимаются в кулаки, и я делаю глубокий вдох.
– Что ты знаешь?
Она улыбается, ресницы трепещут. Но я вижу, что слезы все еще держатся на них. Неужели она действительно плакала из-за меня?
– Все, что ты не хочешь, чтобы я знала, – отвечает она мне.
Я прикусываю язык. Мне хочется кричать. Если бы только это было правдой.
– Я этого не делал, – удается мне сказать, и мне так и хочется покопаться в заднем кармане. Вытащить сигарету. Зажигалку. Но я не делаю этого. Скоро мне понадобятся обе руки для нее.
Ее глаза сужаются, и я впервые вижу часть ее гнева.
– Ты не… что именно?
– Я не трахал Офелию.
Ее брови взлетают вверх.
– О?
Я возвращаю ей жестокую улыбку.
– По крайней мере, не своим членом.
Ее челюсть сжимается, и я вижу, как в ее глазах вспыхивает обида. Но она не дает мне это понять. Она не скажет мне, что это делает с ней, представляя меня внутри кого-то другого.
– Я бы хотела сказать то же самое, – тихо произносит она.
Слова, которые я сказал ей в Санктуме, возвращаются ко мне. Это мило, что ты думаешь, будто мне есть дело до того, с кем ты трахаешься.
А мне нет.
Мне, блядь, все равно.
Мне плевать.
Она держит мой взгляд. Заканчивает предложение: – О моем брате.
Молчание между нами. Она смотрит на высокий потолок, на люстру над нашей головой. Как будто она только что не пыталась разорвать мое гребаное сердце на две части. Я знаю, что она меня обманывает, так и должно быть, но все равно…
Да пошла она.
Я делаю выпад в ее сторону, и ее лицо искажается в рычании.
Вот она. Разъяренная девушка. Жестокий бог. Сирота, у которой нет ничего и никого, кроме нее самой, чтобы заступиться за нее.
Но не только она умеет злиться.
Она брыкается и кричит, но я обхватываю ее руками, прижимая ее руки к бокам, пока она кричит и проклинает меня, снова прижимаясь спиной к моей груди.
– Шшш, – говорю я ей в ухо. – Тише, Лилит. Никто не придет тебя спасать.
Она царапает мои запястья, предплечья, бьется о стену, пытается удариться головой о мой нос, но она слишком мала.
– Шшш, – говорю я громче. – Все в порядке, Лилит. Я не собираюсь причинять тебе боль.
Она замирает. От этой лжи она замирает. Потому что она понимает, что это такое, и, наверное, удивляется, почему я беспокоюсь.
Я смахиваю носом ее волосы с шеи, вдыхая ее. Мой член снова твердеет на ее спине, но я не прижимаюсь к ней сильнее, чем уже прижался. Я просто вдыхаю ее запах. Может быть, в последний раз.
Ее. Джеремайи.
Я хочу причинить боль им обоим.
– Почему ты это сделала? – шепчу я ей на ухо. – Ты позволила ему наложить на себя руки в обмен на мои секреты?
Она напрягается в моих объятиях.
– Он сказал мне, – рычит она. Она тяжело дышит. – Он сказал мне, что ты искал меня той ночью. Он сказал мне, что ты собирался отдать меня своему отцу. Он… – она прерывается, и я слышу, как она сглатывает. – Он спас меня.
Моя хватка вокруг нее усиливается.
– Ты ведь не трахалась с ним по-настоящему, правда, малышка? – мне не нравится, что мой голос хриплый.
Она не отвечает мне.
Я впиваюсь ногтями в ее шею.
Медленно, она качает головой.
Я закрываю глаза, и на меня накатывает облегчение. Облегчение и ужас.
– Мне жаль, что тебе пришлось узнать это от него.
Мне жаль, что твой кусок дерьма, не являющийся братом, испортил тебя.
– Мне жаль, если ты думаешь, что я ужасный человек.
Я и есть ужасный человек.
– Мне жаль, если ты меня ненавидишь.
Я надеюсь, что ты меня ненавидишь. Ты не будешь так удивлена, когда они доберутся до тебя.
– Но я никому не позволю забрать тебя у меня.
Они заберут тебя у меня.
– Никогда, Лилит, ты понимаешь?
Лги мне. Лги мне, как я лгу тебе.
Она кивает головой.
Хорошо.
Она тоже может играть в эту игру.
– Скажи мне, – рычу я ей в шею. – Скажи мне, что ты понимаешь.
Скажи мне, что ты все еще на ринге. Скажи, что в тебе еще осталось немного борьбы. Потому что она тебе понадобится.
– Я понимаю, – выдохнула она.
Я снова вдыхаю ее запах, притягиваю нас обоих к стене, она все еще передо мной.
– Скажи мое имя.
Я хочу услышать его на твоем языке.
Она молчит.
– Лилит, – ругаю я ее, затем скребу зубами по ее коже, снова желая ее крови у себя во рту. – Скажи мое имя.
Я должен услышать его.
– Я понимаю, Люцифер, – выдавливает она из себя, как будто это убивает ее.
Я провожу руками по ее бокам, по бедрам. Вниз по бедрам. Она не пытается двигаться. Она не чувствует, что дышит против меня.
– Лилит, – шепчу я. – Джеремайя прикасался к тебе? Каким-либо образом? В отеле, из которого ты сбежала? Или… после?
Мне что, придется разорвать твоего брата на части?
Она не отвечает мне. Но я знаю ответ, по ее долгому молчанию. По тому, как сбивается ее дыхание при его имени.
– Он не должен был этого делать.
Я собираюсь убить его.
Она ничего не говорит. Но я чувствую, как она выгибается навстречу моим прикосновениям. Против моего члена. Я чувствую, как она хочет меня. И я знаю, что она, вероятно, ненавидит это так же сильно, как и я.
– Сид, – шепчу я ей на ухо, мой голос напряжен.
Остановись. Не делай это еще тяжелее, чем есть.
– Не называй меня так, – огрызается она.
Моя рука снова тянется к ее горлу. Она замирает.
– Я буду называть тебя так, как захочу, – рычу я ей на ухо и слышу ее резкий вдох. – И прямо сейчас ты моя.
– Скажи мне, – задыхается она, снова прижимаясь ко мне и прижимаясь ко мне попкой. – Расскажи мне все, Люцифер. Пусть это будет иметь смысл.
Я не могу.
– Что ты хочешь знать?
– Правду, – шепчет она. – Почему ты… что ты хочешь от меня?
Я прижимаюсь к ее шее, слышу ее вздох, когда мои пальцы плотнее смыкаются вокруг ее горла.
– Слишком много, – отвечаю я ей. И это честный ответ, но не то, чего она хочет. Я кручу ее вокруг себя, она упирается ладонями в стену, а мои руки пробегают по ее бокам, по бедрам, по круглой попке.
– Я хочу слишком многого, – мои руки идут по ее талии, к пуговице ее джинсов.
– Скажи мне, – задыхается она, запрокидывая голову назад, когда я расстегиваю молнию, затем запускаю руки под толстовку, поверх футболки, к ее маленьким, пышным сиськам.
Я провожу большими пальцами по ее соскам и чувствую, как они твердеют от моего прикосновения. Она пытается сдержать стон, но я слышу ее хныканье.
– Я хочу, чтобы твой брат держал свои чертовы руки подальше от тебя. Остальное… – я провожу руками по ее груди, к основанию горла. – Я покажу тебе, – я отступаю назад, опускаю руки к ее джинсам. – Подними руки.
Она поднимает.
Я стягиваю с нее футболку и толстовку, бросаю их на пол. Я вижу ее сексуальный зад, ее лопатки, когда она смотрит на меня, ее глаза дикие в свете фонарей над нами. Я не хочу, чтобы кто-то причинил ей боль. Никогда. Ни в коем случае.
Кроме меня.
Она все еще смотрит на меня, и мне интересно, насколько сильно она хочет причинить боль.
– Повернись назад.
Она делает, как я сказал, и я провожу пальцем по ее позвоночнику, наблюдая, как она дрожит.
– Тебе придется заплатить за то, что твой брат облажался, – я подхожу ближе, кладу руки ей на талию, лижу ее позвоночник и чувствую, как она извивается под моим языком. – За угрозы Риа, – я уже знаю, что она ей сказала. Я уже получил сообщение. Это мило, как Сид пыталась свалить все на своего брата, не называя имени Риа. Не так мило, что она была готова открыть рот перед Мавериком в моем гребаном доме.
– А как насчет твоих? – парирует она. – А как насчет твоих промахов?
Я выпрямляюсь, наматываю ее волосы на кулак и откидываю ее голову назад. Мой рот у ее щеки, наши головы вместе.
– Я не облажался, Сид, – я поворачиваю ее голову, целую ее рот. Она открывается навстречу моему языку, но я отстраняюсь, слегка покусывая ее, прежде чем разорвать поцелуй. Она такая чертовски приятная на вкус, как всегда бывает с лучшими ядами. – Ты сделала это. Ты и Джеремайя. Ты сделала это в одиночку, – я снова дергаю ее за волосы, так что ее горло оказывается под потолком. Я вижу, как она закрывает глаза, и думаю, что она не собирается ничего говорить. Что она хочет, чтобы я продолжал. Чтобы нам обоим стало еще хуже.
Но как раз когда я тянусь к ее джинсам, чтобы стянуть их, прежде чем добраться до ее сапог, она говорит: – Он ведь не совсем мой брат?
Мои мысли уходят в пустоту.
Я отпускаю ее волосы, прижимаю ее к стене, мои руки лежат по обе стороны от нее, грудью я надавливаю на ее спину.
Мое сердце колотится в груди, и я едва могу дышать.
– Что он с тобой сделал? – спрашиваю я ее, голос хриплый. Ее голова повернута в сторону, она прижимается щекой к стене.
– Пошел ты, – выплевывает она, пытаясь повернуться ко мне лицом, но я не даю ей этого сделать. – Ты только что трахал Офелию…
Я ударяю кулаком по стене.
– Ты мне врала? Он трахал тебя? – рычу я и, прежде чем остановить себя, добавляю: – Опять?
Она напрягается подо мной, все ее тело становится твердым.
– Пошел ты, – снова говорит она, – ты, кусок ебаного…
– Ты трахала его, Сид? Не так ли? Он так сильно хотел, чтобы его член был в тебе, что накормил тебя фразой о том, что он не твой брат, а ты, блядь, пошла и раздвинула для него ноги? – закрываю глаза, стараясь не захлебнуться этой мыслью. Пытаюсь не видеть это в своей голове.
Неудивительно, что она позволила мне взять ее в этот дом без боя, даже после того, что она услышала от Офелии. Так спокойно. Она уже пошла и сделала единственную гребаную вещь, которую я не могу ей простить. Маверик – это одно, но гребаный Джеремайя? После того, что я видел с ними той ночью? Шрамы для нее. Кровь для нее.
Но ей не нужно мое прощение. Она никогда и не собиралась просить его.
Я отступаю от нее, она крутится на месте, но не отходит от стены. Ее грудь вздымается, розовые соски твердые, брюки все еще расстегнуты и почти соскальзывают с узкой талии. Но я не свожу глаз с ее стальных серых глаз. Она не прикрывается, и в любой другой день мне бы это чертовски понравилось. Но не сейчас.
– Ты… – я качаю головой, запустив руки в волосы. – Как ты могла, блядь?
Она позволяет своему взгляду задержаться на моем на минуту, а затем застегивает джинсы, молнию, поднимает с пола футболку и толстовку и быстро надевает их.
Когда она снова поворачивается ко мне лицом, ее волосы в сексуальном беспорядке лежат вокруг лица, но все, о чем я могу думать, это о том, что Джеремайя, мать его, Рейн, вероятно, тоже это видел.
Она подходит ко мне и толкает меня к противоположной стене. Затем она поднимает руку, словно собираясь дать мне пощечину, но я оказываюсь быстрее и ловлю ее за запястье. Я дергаю ее вперед.
– Что я тебе говорил, Сид? Насилие – это не выход, – а потом я отпихиваю ее от себя. – Убирайся на хрен отсюда. Я больше никогда не хочу видеть твое гребаное лицо.
Когда я это сделаю, ты меня не увидишь. Ты никого не увидишь.
Я разворачиваюсь, чтобы уйти, не заботясь о том, как она будет выбираться отсюда. Возможно, она попросит Джеремайю забрать ее, но этот ублюдок скоро будет мертв, так что мне все равно.
Я оставил его в живых ради нее.
Ну и хрен с ним.
Они оба этого не заслужили.
Как раз когда я подхожу к двери, что-то пролетает мимо моего уха, а затем бутылка вина разбивается прямо передо мной. Я отпрыгиваю назад, когда вино брызгает на белую дверь, стекло летит во все стороны, звук рикошетом разносится по фойе.
Мое сердце колотится так сильно, что я боюсь, как бы оно не вылетело прямо из груди. Я даже не оборачиваюсь, пытаясь осознать, что только что произошло. Она только что бросила бутылку вина мне в голову.
Нет. Она бросила ее в дверь, чтобы она разбилась прямо перед моей головой. Я чувствую ее запах, алкоголь щиплет мои ноздри.
Двое могут играть в эту хреновую игру. Мне нравится играть с острыми предметами.
Я приседаю на корточки, пальцы дрожат, но ей не обязательно об этом знать. Я подбираю самый большой осколок стекла, который могу найти, длиной в несколько дюймов и с зазубринами.
Я встаю и поворачиваюсь к ней лицом, импровизированный клинок у меня в руке.
– Тебе нравятся кровавые игры, Сид? – спрашиваю я ее.
Ее глаза переходят с осколка стекла на мое лицо, но она молчит.
Я подхожу к ней и с удовлетворением наблюдаю, как она отступает. Она не думала, что это произойдет. Она не продумала все до конца.
Она тянется к карману толстовки, и я вижу, как она вытаскивает нож, и смеюсь, когда она нажимает на кнопку, освобождая лезвие.
– Это будет весело.
Я бросаюсь к ней, стараясь удержать стекло над головой, и хватаю ее за руку, в которой она держит нож. Я поднимаю ее вверх, так сильно прижимая к ее костям, что они трутся друг о друга. Наши тела сталкиваются, и я ненавижу то, что мне нравится, как она прижимается ко мне. Особенно с этим чертовым ножом в руке.
– Брось его.
Она, конечно, не бросает. Она пытается вцепиться когтями в мое предплечье, которое держит осколок стекла.
Я быстро опускаю его, прижимаю зазубренный край к ее горлу и с удовлетворением наблюдаю, как она замирает, ее серебряные глаза расширены, губы разошлись в удивлении.
– Брось нож.
Он падает на пол, и я опускаю обе наши руки, все еще сжимая ее запястье в своей. Я не убираю осколок от ее горла.
– Люцифер, – тихо говорит она. Мне нравится эта Сид. Кроткая. Послушная. Боится меня. – Люцифер…
– Разве ты не хочешь пролить за меня еще немного крови, Сид? – спросил я ее, думая о шрамах на наших ногах. О той ночи, когда она была моей. Хоть ненадолго. – Разве ты не хочешь снова пустить мне кровь, позволить мне попробовать тебя на вкус? Настоящую тебя?
– Я…
– Ты что? – я ослабляю хватку на ее запястье, но не отпускаю ее полностью, осколок все еще у ее горла. – Тебе нравится страдать только из-за Джеремайи, да?
Она смотрит на меня, но не говорит ни слова.
Я опускаю осколок немного ниже, чтобы он был на ее толстовке, а не на коже, боясь, что мои руки задрожат, когда мы снова заговорим об этом. Я хочу, чтобы ее кровь была на мне. Но не сейчас.
– Ты трахался с ним, Сид?
Пожалуйста, Боже, нет.
– Твой брат входил в тебя?
Она качает головой, но ее невозможно прочитать. Я не знаю, о чем она думает. Если она лжет. Если она ненавидит меня сейчас так же сильно, как я могу ненавидеть ее.
И еще тот факт, что Джеремайя, возможно, еще не добрался до нее. Но я уверен, что скоро доберется.
Если я не убью его первым.
Я крепко зажмуриваю глаза. Что-то может исправить это, эту войну между нами. Что-то может заставить моего отца отступить. Я думаю о ее руках, о пульсе под ее запястьем в моих пальцах. Я думаю о крестиках на ладони моего отца.
Этого может быть недостаточно для него.
Этого никогда не будет достаточно для него. Не там, где дело касается Сид Рейн.
Но, может быть, что-то еще…
– Ты… – я делаю вдох. – Можешь ли ты быть…
Она ничего не говорит, и я снова открываю глаза, вижу, что она внимательно наблюдает за мной. Я опускаю осколок, обхожу ее, скольжу одной рукой по плоской плоскости ее живота.
– Есть ли возможность, что ты…
Она смотрит вниз на мою руку.
– Я не знаю.
И затем она отходит от меня, направляясь к двери.
Я стону, поднося костяшки пальцев ко рту, позволяя ей думать, что она уйдет.
Затем я хватаю ее за руку, кручу ее и притягиваю к себе.
– Я, блядь, так не думаю, – я еще не закончил с ней. Даже, блядь, не близко. В этих серебряных глазах горит огонь, как расплавленная лава, когда она смотрит на меня, зацепившись за мою грудь.
– Отпусти меня, – рычит она на меня.
Я обхватил ее одной рукой за талию, а другой запутался в ее волосах.
– Расскажи мне, что ты видела. Ангела, ты сказала, что был ангел. В церкви ты шептала об ангеле. Расскажи мне, что ты, блядь, видела.
Она качает головой, глаза вызывающие.
– Отпусти. Меня, – она пытается отстраниться от меня, но я оттягиваю ее волосы назад, заставляя приподнять шею. Я вижу гладкую колонну ее горла, вижу синяки, все еще заживающие от того, кто, блядь, наложил на нее руки в последний раз.
Возможно, ей это нравилось.
На самом деле, я бы поставил на это деньги.
– Ты лгал мне, – шипит она. – Ты бы скормил меня своему гребаному отцу…
Я дергаю ее шею назад, и она замолкает, слова обрываются на быстром вдохе.
– Я не лгал, Лилит, – я подношу губы к ее шее, прижимаюсь ртом к ее коже. – Ты никогда не спрашивала.
Она не говорит ни слова, но ее руки складываются в кулаки, зажав мою футболку между пальцами. Она не может смотреть на меня под этим углом, и мне так больше нравится. Я не уверен, что хочу увидеть ее реакцию, когда я спрошу ее: – Что ты сделала для него, Сид? Что он угрожал Риа ради тебя? И забрал Натали?
Она напрягается, небольшой вздох вырывается из ее розовых губ.
– О да, – промурлыкал я, прижимаясь к ее шее. Я чувствую ее лавандовый запах, смешанный с запахом Маверика и еще кого-то, кто, я уверен, является Джеремайей. Я крепче обхватываю ее талию. – Может, Мейверику и нравится обматывать ремень вокруг твоего горла, но от меня у него точно нет секретов, – я скребу зубами по вене на ее шее. – Особенно не о тебе.
Я оттаскиваю ее от себя за волосы, прижимаю ее спиной к стене, перекладываю руку с ее головы на горло, другую руку прижимаю к ее груди.
Мне нужно посмотреть ей в лицо. Мне нужно это почувствовать. Что бы она ни натворила, я должен знать.
– Так что ты сделала? – спрашиваю я, впиваясь в ее лицо, в ее прекрасные глаза, полные ненависти. – Ты встала перед ним на колени, Сид? Ты брала член своего брата в рот? – я провожу большим пальцем по ее нижней губе, одна рука все еще на ее горле. – Ты позволила ему войти в тебя?
Она толкает меня, сильно ударяя в грудь, но я не двигаюсь.
– Как ты, блядь, смеешь? – рычит она на меня. Она хватает меня за запястье, отрывая мою руку от своего рта, и впивается ногтями в мое предплечье. – Как ты, блядь, смеешь? Ты трахался с Офелией в своем доме, когда я нашла тебя…
– Когда ты почти поцеловала моего лучшего друга? Ради которого ты уже раздвинула ноги?
– … и у тебя хватает наглости злиться на меня? – она впивается ногтями глубже и притягивает меня ближе. Я перемещаю руку с ее горла на стену над ее головой, так что она оказывается вровень с моим телом. Ее глаза сужаются, когда я полностью заполняю ее пространство, но она не ослабляет давления на мою кожу. – После того, как ты накачал меня наркотиками, позволив своим друзьям засунуть в меня свои пальцы…
Я беру ее лицо в свои руки, обрывая ее слова.
– Не надо, – рычу я, наклоняя ее голову вверх. – У тебя, черт возьми, не было проблем с раздвиганием ног для них, Лилит, – мой рот нависает над ее ртом. – Похоже, у тебя нет проблем с раздвиганием ног для кого бы то ни было, – я облизываю губы. – Кто сделал тебя такой, Лилит? Кто трахал твою маленькую головку?
Она рычит, низкий звук в ее горле, но она не двигается.
– Я знаю, что сейчас ты меня ненавидишь, Лилит, – я прикусываю губу и вижу, как часть борьбы покидает ее, как опускаются ее плечи, как ослабевает ее хватка на моей руке. – И мне жаль. О том, как ты узнала обо мне, о моем отце, о… – я закрываю глаза, сглатывая. – О том, что ты слышала наверху в моем доме.
Она вздрагивает от этих слов, но ее глаза остаются на моих.
Я должен получить ее, прямо сейчас. Я бы никогда не заставил ее, но я не могу позволить ей уйти отсюда, не побыв с ней еще раз. Надеюсь, после этого она убежит куда подальше. Я надеюсь, что смогу найти в себе силы отменить 6, доказать свою правоту, заставить их принять ее.
Потому что с меня хватит этого дерьма.
Я прижимаюсь ртом к ее рту, а она не реагирует. Не двигается.
– Я хотел, чтобы она была тобой, – говорю я в ответ на ее мягкие губы. – Я хотел, чтобы она была тобой, и да, я прикасался к ней, – я прижимаюсь к ней членом и слышу ее резкий вздох. – Но она, блядь, не трогала меня.
Я снова провожу губами по ее губам, и ее пальцы снова сжимаются на моей руке.
– Она не трогала меня, потому что я твой. Что бы ни случилось между нами, к чему бы это ни привело… – я наклоняю ее подбородок вверх, прижимаясь к ней ближе. Она смотрит на меня, и, Боже мой, я хочу, чтобы она стояла на своих гребаных коленях и смотрела на меня вот так. – Что бы ни случилось, Лилит, ненавидишь ты меня или нет, когда ты не сможешь выносить мой гребаный вид, когда ты уйдешь отсюда и захочешь трахнуть своего брата, только чтобы отомстить мне, – я прижимаю ее крепче, – я твой. А ты, блядь, моя.
Она роняет мою руку и смотрит на меня сверху вниз, широко раскрыв глаза и выглядя настолько потерянной, что это почти разбивает мое гребаное сердце.
– Когда я уеду отсюда? – спрашивает она, ее голос хриплый.
– Да, – шепчу я, наклоняя голову и проводя языком по ее челюсти, до самого уха. – Когда ты уедешь отсюда, – я чувствую, как она дрожит на моем теле. – После того, как я закончу трахать тебя.
Я жду, не попытается ли она оттолкнуть меня. Вдруг это не то, чего она хочет. Не сейчас. Может быть, больше никогда.
Но через мгновение она наваливается на меня, ее губы накрывают мои, ее рот распахивается для меня.
Я стону ей в рот, мои руки скользят под ее футболку, и она поднимает руки, позволяя мне снова стянуть с нее футболку и толстовку. Я позволяю им упасть на землю, а затем опускаюсь на колени, расстегиваю шнуровку ее ботинок и снимаю их, пока она поднимает свои ноги для меня, по одной за раз. Я расстегиваю пуговицу на ее брюках, и она выходит из них, оставаясь в одних черных кружевных трусиках.
Я хватаюсь за заднюю часть ее бедер и смотрю на нее сверху, пока она проводит пальцами по моим волосам.
Мой член, блядь, пульсирует, и, стоя перед ней на коленях, я чувствую ее запах. Запах, которым я не могу насытиться.
Я подношу рот к ее бедру, к шраму, который я вырезал на ее коже год назад. Я открываю рот, провожу языком по шраму и кусаю ее, достаточно сильно, чтобы ее пальцы запутались в моих волосах, а из этого чертовски красивого рта вырвался легкий вздох.
