Текст книги "Молить о Шрамах (ЛП)"

Автор книги: К. В. Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 20

В конце подвала происходит резкое движение, раздается лязг цепей, и я резко поднимаюсь, прижимаясь спиной к твердой, холодной стене своей камеры.

Пульс стучит в голове, дыхание поверхностное. Я моргаю, пытаясь увидеть его.

Моего брата.

Не моего брата.

Джеремайю.

– Сид, – кричит он, его голос хриплый.

Я не знаю, сколько сейчас времени. Я не знаю, какой сегодня день. Нас кормят два раза в день, это черствый хлеб и красное вино. Причастие.

Три раза в день нас выводят облегчиться. Я не смогла определить время по нерегулярным интервалам, через которые вооруженные охранники приходят, чтобы проводить нас в туалеты через темный коридор в этом подвале.

– Джеремайя? – отвечаю я, но в горле у меня так сухо, что я не знаю, услышал ли он меня. Если вообще это слово прозвучало. Я чувствую себя немного бредово, но я осознаю, где нахожусь. Я знаю, что Джеремайя в цепях в своей камере, а я нет.

Мне дана эта маленькая свобода.

Я знаю, кто поместил меня сюда. Кто поместил нас обоих сюда.

Я видела его, ждущего в тени, со скрещенными руками, когда его голубые глаза смотрят на меня, не говоря ни слова. Я кричала на него, умоляла его. Просила его избавить меня от моих гребаных страданий.

Он так и не сказал ни слова.

– Я люблю тебя.

Я закрываю глаза, сильно прижимаю к ним ладони. Я знаю, почему Джеремайя так часто говорил это. Почему он говорил мне это каждый день. Каждый день? Каждые несколько часов? Я больше не знаю времени.

Но я все еще знаю, почему он это говорит. Потому что мы умрем в этой церкви.

Все потому, что я позволила Люциферу трахнуть меня в клубе. Потому что я доверяла ему, даже когда знала, что не должна. Какая-то маленькая часть меня держалась за эту надежду. Его слова, на то, что я его.

– Я тоже тебя люблю, – шепчу я брату.

После этого он больше не говорит.

Меня пробуждает от беспробудного сна поток яркого света за моими веками, настолько яркого, что в течение минуты я не могу открыть глаза.

Я закрываю их руками, смотрю сквозь пальцы, сведя брови, пытаясь понять, что я вижу.

Мужчина, высокий и худой, одетый в черный костюм, идет по узкой дорожке между моей камерой и камерой Джеремайи. Я не могу оторвать от него глаз, пока он приближается, хотя вижу, что камера Джеремайи пуста.

Пуста, если не считать красной, липкой лужи.

Мое сердце падает в желудок, и я сглатываю, отводя руки от лица. Но я не смотрю на кровь. Я смотрю на мужчину.

Он скрещивает руки, и я вижу на его пальце серебряное кольцо со змеей, изогнутое в виде шестерки. Он опускает подбородок и смотрит на меня глазами, которые являются зеркальным отражением глаз Люцифера.

Лазарь Маликов.

Его губы растягиваются в улыбке. Ему, наверное, около сорока, но он так же красив, как и его сын. Такой же красивый и, наверное, такой же жестокий. В этой улыбке нет тепла.

– Сид Рейн, – тихо шепчет он мне. Он вздыхает. – Похоже, мой сын решил пропустить твою жертву, – он закатывает глаза, ресницы трепещут, когда он тихонько говорит. – Неудивительно, правда, – он приседает, так что мы оказываемся почти на уровне глаз, и смотрит на меня сквозь решетку. – Но я уверен, что ты уже знаешь об этом? – он качает головой, и это так напоминает мне Люцифера, что я впиваюсь ногтями в ладони, достаточно сильно, чтобы пустить кровь. – Что если я буду рассчитывать на своего сына в чем-либо, это приведет лишь к разочарованию.

Он смотрит на меня с минуту, пробегая глазами по моему телу, по свободной серой рубашке, в которую я одета, по мешковатым треникам.

– Под всей этой одеждой ты, вероятно, такая же крепкая, как и тогда, когда я впервые притащил тебя сюда, – замечает он, его голос отдален, как будто он разговаривает сам с собой. – Может быть, я мог бы… – он прерывается, затем его глаза снова переходят на мои. Он снова улыбается и качает головой. – Нет. Так не пойдет. У тебя большой гребаный рот, Сид Рейн.

Затем он встает на ноги и отворачивается, не говоря больше ни слова.

– Подожди! – я зову его, мой голос трещит. Медленно встаю, делаю один шаткий шаг за другим, пока не дохожу до железных прутьев своей камеры. – Куда ты идешь?

Не оставляй меня здесь. Больше не оставляй.

Он не оглядывается, говоря: – Увидишь.

И затем он идет вверх по лестнице, ведущей из подвала.

Я сжимаю пальцами холодные железные прутья, прислоняюсь к ним лбом. Через секунду по лестнице раздаются шаги, и я затаиваю дыхание в ожидании.

Появляется человек, одетый во все черное, с пистолетом на бедре. У него тусклые карие глаза и бритая голова. Хотя он совсем на него не похож, своим поведением он напоминает мне Кристофа.

Он подходит к моей камере, достает ключи из заднего кармана.

Его глаза фиксируются на моих.

– Не делай глупостей, ладно? – спрашивает он меня, улыбаясь. – Они уже собираются похоронить тебя. Они не будут возражать, если я сломаю тебя первым.

Он вставляет ключ в замок, поворачивает его, убирает ключи в карман, а затем открывает мою дверь.

Я не двигаюсь.

Он заходит внутрь, крепко хватает меня за руку и выдергивает из камеры.

Даже если бы я захотела, я не смогла бы сопротивляться. Мой желудок урчит, пока мы идем, мои шаги вялые. Я слишком устала. Слишком голодна. Я провожу сухим языком по потрескавшимся губам.

Слишком хочу пить.

И мне просто… мне все равно.

Теперь для меня нет ангела.

Может быть, его никогда и не было.

Мужчина тянет меня вверх по лестнице, увлекая за собой. Я спотыкаюсь о деревянные ступеньки босыми ногами, не отрывая глаз от пола. Когда мы оказываемся наверху, он заталкивает меня в узкий коридор, закрывает дверь в подвал и смотрит на меня, словно прикидывая добычу.

Я не двигаюсь.

Даже когда он неожиданно придвигается ко мне, откидывает мои волосы назад, обдавая мое лицо своим горячим дыханием.

– Сейчас ты выглядишь неважно, – тихо говорит он, его глаза-бусинки блуждают по моему телу. – Но после душа, разметавшись голой на моей кровати… ты, вероятно, сделаешь это для меня.

Я сжимаю руки в кулаки, но не могу найти борьбу. Я не могу найти энергию, необходимую мне, чтобы заботиться о том, что он говорит, чем он мне угрожает.

Так что мне все равно.

Я просто улыбаюсь.

– Трахни меня, – шепчу я ему. – Если только ты пообещаешь убить меня после этого.

Он моргает, его рука в моих волосах ослабевает.

Затем он отступает назад, качая головой.

– Ты чертовски сумасшедшая, сука, – он хватает меня за руку и тащит по коридору.

Ты не представляешь насколько.

Когда мы попадаем в святилище с красным полом и деревянными скамьями, крестом на стене за алтарем, я с удивлением вижу, что снаружи светло сквозь замысловатые витражи на стенах. Я предполагала, что 6 работает ночью, под покровом темноты.

Но я думаю, когда на твоей стороне сам Сатана, тебе не нужна темнота. Ты и есть тьма.

Охранник подталкивает меня к одной из скамей с твердым покрытием и скрещивает руки, глядя на меня сверху вниз.

– Не двигайся.

Я улыбаюсь его глупости. Ему действительно пришлось тащить меня сюда, потому что ходить, похоже, не в моих силах.

Но потом он улыбается, глядя перед собой, в сторону от меня, и у меня сводит живот.

Он кивает головой в сторону алтаря.

– Возможно, ты захочешь попрощаться с чем-то там.

Я вцепилась в ткань скамьи так сильно, что мои руки дрожат, впиваясь ногтями. Я смотрю вниз на свои грязно-серые треники, не желая видеть. Не желая знать.

И тут откуда-то начинает играть фортепиано, что-то заунывное, от чего моя кожа покрывается мурашками, а горло сжимается.

Охранник приседает, берет мое лицо в свои руки, рывком поднимает мою голову так, что я смотрю ему в глаза.

– Слушай, ты, гребаная пизда.

Он поворачивает мою голову, так что я должна видеть.

Так что я вынуждена.

Джеремайя.

Мой брат.

Холодный страх пробегает по моим венам, заставляя меня дрожать. Мой рот открыт, и я не дышу.

На алтаре стоит длинный, темный деревянный стол, вокруг него на полу горят свечи, их пламя пляшет под тенью стола.

И мой брат там, привязанный ремнями на спине, его голова свисает под странным углом, вена в горле выделяется, глаза закатились назад в голову, кровь льется из раны на брови.

На нем тонкая белая туника до колен, ноги развернуты в стороны.

Под ним белая свеча, остальные вокруг алтаря красные.

Я вижу, как его кровь капает с головы на пламя, заставляя его зашипеть, но оно не гаснет. Вместо этого капля крови сочится по бокам белого воска.

– Видишь это? – спрашивает меня охранник, отталкивая мое лицо от себя. – Посмотри на это хорошенько. Твоя смерть не будет такой доброй.

Нет.

Нет.

Я хватаюсь за руку охранника, царапая его кожу.

– Нет, – говорю я, мой голос хриплый, когда я заставляю себя отвести взгляд от моего прекрасного брата. – Что… что с ним?

Мои легкие горят с каждым вдохом, мое горло сжато.

– Что с ним?! – кричу я на охранника, все еще цепляясь когтями за его руку, когда он пытается отстраниться от меня.

– Отпусти, сука гребаная, – кричит он на меня, а потом достает пистолет, и прежде чем я успеваю подумать, прежде чем я успеваю сказать еще хоть слово, он бьет стволом по моему лицу, и моя голова поворачивается в сторону, в глазах вспыхивают звезды.

Мое лицо горит, и я роняю его руку, подношу свою собственную к щеке, прижимаясь к ней, чтобы унять боль.

В церкви воцаряется тишина, музыка фортепиано закончилась.

Я встаю на ноги, бросаю руки, в ушах звенит от удара, но мне все равно. Я делаю шаг к алтарю, мои пальцы ног впиваются в красный ковер, мой взгляд устремлен на хромое тело Джеремайи.

Но рука хватает меня за руку, щиплет кожу. Я пытаюсь вырваться, пытаюсь отстраниться, тянусь к брату.

– Сид Рейн, – тихо говорит незнакомый мне голос. – Мы сделаем это быстро, если ты не будешь устраивать сцену.

Я поворачиваюсь, чувствуя внезапное головокружение, и качаюсь в руках того, кто меня держит.

Но я не вижу его лица.

Это был мужской голос, мужская рука на моей руке, но его лицо закрыто черным капюшоном, на вершине которого вышита серебряная змея.

Я вижу его губы, но остальное лицо скрыто капюшоном.

– Сядь на место. Сейчас не твоя очередь.

Он тянет меня обратно к скамье, и я вижу, как охранник ухмыляется, заставляя меня сесть.

– Ах, – говорит другой голос, шаги доносятся из глубины церкви. – Но это не так.

Я узнаю этот голос. Лазарь Маликов. Отец Люцифера. Я поднимаю глаза и вижу, что он тоже одет в мантию с капюшоном, но капюшон откинут с его красивого, жестокого лица.

Мужчина, держащий меня за руку, отступает назад, отпуская меня.

– Спасибо, Мэддокс, – говорит Лазар человеку в капюшоне, шагая впереди меня, сцепив руки вместе, почти как будто он взволнован. – Давай начнем, Сид, хорошо?

Прежде чем я успеваю ответить, охранник поднимает меня с места и тянет к алтарю, к моему брату. Я не сопротивляюсь, позволяя ему легко подтащить меня к двум ступеням, ведущим к платформе, на которой стоит мой брат.

Охранник кладет руку мне на голову и толкает меня на колени. Они сильно ударяются о пол ступеней, и с моих пересохших губ срывается вздох. Я не поднимаю глаз на брата. Я не хочу видеть его снова.

– Он не умер, Сид, – говорит Лазар, опускаясь на колени рядом со мной. Он смотрит вверх, кивает охраннику, и тут я чувствую, как кто-то дергает мои руки за спиной, еще больше стяжек вокруг запястья, болезненно тугих, впивающихся в кожу. – Он еще не умер. Я отпущу вас обоих. Вместе, – он обнимает меня и больно сжимает мое плечо.

Он наклоняется ближе и шепчет мне на ухо: – Прикоснись головой к лестнице, – его язык скользит по моей коже. – Встань на колени.

Я качаю головой. Нет.

Он смеется на моей коже, отстраняется, затем хватает меня за волосы, прижимает мое больное лицо к ступенькам, прижимая мою щеку к красному полу.

– Ты могла ослушаться моего сына и выйти сухой из воды, но здесь не терпят непослушания.

Он держит руку на моих волосах и говорит кому-то: – Позови остальных. Время пришло.

– Господин, – говорит человек по имени Мэддокс, прочищая горло, – разве мы не должны подождать…

Пальцы Лазара в моих волосах сжимаются, но я ничего не вижу. Я чувствую только шершавый ковер на своей коже, мое лицо болит и горячее там, где меня ударил охранник.

– Сейчас. Мы никого не ждем.

Пальцы Лазара ослабевают, и он нежно гладит мои волосы, когда шаги отдаются эхом.

– Закрой глаза, Сид Рейн. Отдохни. Когда я уговорю их всех по очереди заниматься тобой, тебе понадобятся силы.

У меня болят колени. Лицо горит. Мои запястья зажаты между стяжками, а руки затекли от того, что их завели за спину. Но я не могу кричать. Не могу двигаться. Не могу произнести ни слова.

Я больше не смотрю на Джеремайю. Я не смею поднять голову.

Я просто полагаюсь на то, что это конец.

Вот до чего все дошло, и я, как ни странно… не против. Я хотела этого, в конце концов. Смерть. Освобождение. И если мне придется пройти еще немного ада, чтобы добраться до него, пусть будет так. Это скоро произойдет.

Когда я слышу позади себя песнопения людей, говорящих на латыни, слова, которые я не могу понять, я закрываю глаза и выдыхаю. Я не буду бороться с ними, что бы они ни сделали со мной. Я дам им волю, позволю им еще немного поиздеваться надо мной. После этого со мной будет покончено. Боль перестанет существовать.

Когда песнопения прекращаются, и голос Лазара, совсем рядом со мной, начинает говорить, я опускаюсь на ступеньки.

– Наконец-то у нас есть дефектные дети, которых мы искали уже довольно долгое время, – говорит он под ропот согласия людей, которых я не вижу, несомненно, на скамьях у меня за спиной.

Я только надеюсь, что Люцифер не один из них.

Я не хочу, чтобы он получил удовлетворение, видя, как я умираю.

Как умирает мой брат.

Мое сердце разбито.

– Они поставили под угрозу тайну 6, завет наших детей и наши средства к существованию, – он вздыхает, как будто то, что он собирается сказать дальше, причиняет ему боль. – Но они у нас в руках, и мы прольем их кровь за наших богов, за нашу церковь и за нашу святость.

Я слышу, как он двигается рядом со мной, и он снова хватает меня за волосы, поднимая мою голову вверх, заставляя меня увидеть Джеремайю на алтаре передо мной, все еще неподвижного, его обычно загорелая кожа бледна, его рука свисает через край стола, пальцы слегка скрючены в свободный кулак.

Лазар поворачивает мою голову к себе лицом, его вторая рука лежит на колене. Я замечаю шрам на его ладони, бледно-серебристый Х, который выглядит так, как будто он может быть намеренным. Но прежде чем я успеваю спросить, что это такое, он берет мое лицо в свои руки и сжимает мои губы, глядя на меня сквозь длинные темные ресницы.

Такие же, как у его сына.

– Жаль, знаешь, – говорит он мягко, – жаль, что ты не могла позволить этому случиться. Тогда бы все закончилось. Тебя бы забыли. Отбросили в сторону, – на его губах играет лукавая улыбка. – Как бы там ни было, ты должна быть наказана, Сид Рейн, – он наклоняется ближе, его дыхание касается моих губ. – За нашу ежегодную Sacrificium – Жертвоприношение – ты должна быть наказана. Ибо 6 названы так в честь наших шести добродетелей.

Он наклоняет голову, с каждым словом все сильнее сжимая мое лицо.

– Дисциплина. Послушание. Благочестие. Похоть. Самопожертвование, – он ухмыляется, глядя мне в рот. – И последнее, но, конечно, не менее важное…

Он замирает, и я слышу стук закрываемой двери в глубине святилища.

Пальцы Лазара крепче сжимают мое лицо, его голубые глаза переходят с меня на того, кто только что вошел.

Но когда я слышу этот хриплый голос, чувствую, как по позвоночнику пробегает холодок, я знаю.

– Я думаю, последнее слово, которое ты ищешь, отец, – Люцифер делает паузу, – это месть.

В воздухе повисает тишина, но Лазар быстро приходит в себя.

– Ах, – мурлычет он, все еще держа мое лицо в своих ладонях, – ты все-таки решил поиграть.

– Расскажи мне правила, – почти рычит Люцифер. – Потому что, насколько я знаю, Sacrificium был в полночь.

Лазар грубо отталкивает мое лицо, и я слышу приближающиеся шаги, больше одного. Если угадать, их пятеро.

Атлас.

Майхем.

Кейн.

Эзра.

Люцифер.

Я чувствую, как кто-то подходит ко мне сзади, чувствую, как он возвышается надо мной, мои колени больно ударяются об пол.

Лазар все еще скрючился передо мной, а мой брат… Я крепко закрываю глаза.

– Ты хочешь ее? – тихо спрашивает Лазар.

Я задерживаю дыхание, молчу, но внутри моего сознания я кричу: – Я уже у него.

Кто-то прочищает горло. Я открываю глаза, моя щека все еще прижата к полу алтаря. Я вижу, как взгляд Лазара переходит на кого-то в стороне от меня. От того, кто стоит позади меня.

– Мэддокс, – произносит Лазар, – ты хочешь что-то сказать?

Мэддокс снова кашляет. А потом: – Нет. В этом единственном слове звучит гнев, и я думаю, что он действительно хочет что-то сказать. Думаю, он хочет сказать, что хотел бы убить меня сам.

Так много мужчин жаждут моей крови.

Я всегда думала, что в конце концов мне удастся еще потанцевать с ними.

Лазар поворачивается обратно к тому, кто стоит у меня за спиной. Но когда я вдыхаю дрожащий вздох, мои губы раздвинуты, боковая поверхность рта касается жесткого красного ковра, я знаю, кто стоит за мной.

Я чувствую его запах.

Сигаретами и хвоей.

– Она уже у меня, – холодно говорит Люцифер, повторяя мою собственную мысль, наконец отвечая на вопрос своего отца.

Я закрываю глаза. По крайней мере, мы не будем делать этого снова. По крайней мере, это будет быстро.

Лазар кивает, кладет руки на бедра, его халат отброшен в сторону.

– Тогда ты знаешь, что делать, Люцифер, – Лазар встает на ноги, а я жду.

В тишине.

Молчание, а потом жесткая грудь упирается мне в спину, холодный нож прижимается к горлу, пальцы Люцифера пробираются сквозь мои волосы, дергают меня за голову. И он шепчет мне на ухо: – Ты хочешь умереть, Лилит?

Я держу глаза закрытыми, не в силах больше чувствовать ледяной страх. Вместо него появилось нечто гораздо худшее – онемение.

Нож еще сильнее прижимается к моей коже, и я чувствую острое лезвие. Я слышу, как Лазар бормочет свое одобрение, поощряя своего больного сына убить меня.

– Я задал тебе вопрос, – вырывается у Люцифера. Его слова звучат так тихо, что я не уверена, слышит ли его кто-нибудь еще в этой тишине. Он прикасается кончиком носа к моей шее, и онемение исчезает.

В нечто гораздо худшее.

Возбуждение. И не только для него. Для моего брата. Для себя. Для… жизни.

Только не снова, отчаянно думаю я, проводя сухим языком по зубам. Только не это. Больше не вздрагивать. Пусть это будет конец.

Медленно, я качаю головой, чувствуя, как лезвие ножа режет глубже. Мы все еще внизу, я все еще стою на коленях, прижавшись спиной к его груди, и, клянусь, я чувствую, как каждый мускул его тела напрягается от моего ответа.

– Ты сделаешь это, Сид, – холодно говорит Люцифер, его слова касаются моей шеи. – Memento mori, – он произносит эти слова так элегантно. – Ты умрешь, малышка, – он снова напрягается, его пальцы ослабевают в моих волосах. – Но не сегодня.

Затем он отпихивает меня в сторону, проводит лезвием по моим стяжкам, и я ловлю себя на ладони, вскарабкиваясь в сидячее положение. Он смотрит на меня, и я вижу, что на нем бандана скелета, но его брови нахмурены, и я подношу руку к своему опухшему лицу, понимая, что он должен видеть, куда меня ударил охранник.

Он отворачивается от меня и направляется к своему отцу с ножом в руке.

Лазар отступает к алтарю, далеко слева от моего брата.

– Не будь идиотом, Люцифер, – холодно шипит Лазар. Он не выглядит испуганным, хотя его собственный сын выше его ростом и медленно идет к нему, стиснув челюсти.

Я не смотрю на Джеремайю, но краем глаза вижу, как мерцает пламя свечей, словно Сатана только что явился на жертвоприношение.

Когда Люцифер сжимает в кулаке мантию своего отца и прижимает лезвие к глазу Лазара, пуская кровь, кажется, что все в этом святилище затаили дыхание.

Я поворачиваюсь.

Вижу девять человек в черных капюшонах, сидящих на первом ряду скамей, их лица повернуты в сторону Маликовых.

И я вижу Несвятых, тоже одетых во все черное, как Люцифер, банданы скелетов натянуты на их лица. Они стоят в ряд, у подножия алтаря.

И их глаза устремлены на меня.

– Люцифер! – кричит человек по имени Мэддокс, который наконец-то начинает действовать и встает на ноги. Но Мейхем смеется, его голубые глаза загораются, и он достает пистолет с пояса.

Он направляет его на стоящего человека, капюшон которого все еще надвинут на голову.

Лазар ругает сына, сохраняя спокойный голос, но Люцифер вырезает линию вокруг глаза отца, по кругу. Странное, извращенное яблочко.

И тут Мэддокс сбрасывает с головы капюшон. Его глаза так похожи на глаза его сына, и теперь они обращены на Мейхема.

– Маверик, – жестко произносит Мэддокс, остальные шестеро сидят, сцепив руки на коленях, как будто таков их протокол. Когда непутевый сын нападает на отца с ножом, сидите молча и не высовывайтесь. – Садись.

Мейхем улыбается. Темные глаза Кейна смотрят на меня, Эзра смотрит на Люцифера, а Атлас воспринимает все с оттенком веселья, блеск в его глазах, его руки скрещены на груди, как будто он наслаждается шоу.

– Нет, папа. Я думаю, что хочу присоединиться к этому.

– Не лги мне, – спокойно говорит Люцифер своему отцу, прислоняя его к стене в конце алтаря. – Скажи мне, почему она.

Лазар смотрит на меня, на Мейхема, на 6. Раньше он не выглядел испуганным. Но сейчас, когда кровь стекает по его брови, в глаз, капает с ресниц, он выглядит испуганным.

Я смотрю на Джеремайю.

Его голова все еще свисает с алтаря, конечности свободны и открыты, глаза закатились назад, рот разинут.

Я начинаю ползти к нему.

Но Мейхем движется быстрее. Через секунду он уже рядом со мной, крепко схватив меня за руку.

– Не нужно быть героем, Ангел, – рычит он. Я прижимаюсь к его боку, его рука крепко обхватывает меня.

А потом Лазар смеется.

Он холодный и жестокий, и когда я смотрю на него, сердце в груди учащенно бьется.

Он выглядит чертовски безумным.

Кровь стекает по его лицу, капая на черную мантию, а в голубых глазах странный блеск, от которого мне становится плохо, хотя он не произнес ни слова. Его ровные белые зубы – такие же, как у его сына – видны, а губы кривятся в странном оскале, и даже Люцифер делает шаг назад, хотя нож по-прежнему держит в наступательной позиции, лезвием к Лазару, блестя от его крови.

– Ты хочешь знать правду? – спрашивает Лазар, все еще улыбаясь. Он вытирает кровь с лица тыльной стороной ладони, размазывая ее по бледно-белым щекам. Он кивает в сторону меня и Мейхема, чья рука напряжена вокруг моих плеч. – Вот она.