Текст книги "Молить о Шрамах (ЛП)"

Автор книги: К. В. Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 2

Я не останавливаюсь, когда врываюсь в двери отеля, бросаю рюкзак в огромную урну сзади. Он все равно пуст, а моя одежда лежит кучей на полу гостиничного номера, который я только что покинула.

Я дрожу, когда бегу через лес, который был за отелем, обхватив себя руками. У меня есть нож, но это все. Нет обуви. Нет толстовки. Никакой одежды, кроме шелковистого пижамного комплекта на моем теле.

Я все еще чувствую вкус Джеремайи на своем языке. Все еще чувствую, как он прижимается ко мне.

Его сестра.

Я знала, что он был болен. Думаю, я просто не знала, что он также неисправен.

Листья хрустят под моими босыми ногами, палки, сосновые иглы и Бог знает что еще впиваются в мою кожу. Я вздрагиваю при каждом шаге.

Шоссе находится на другой стороне леса, и я слышу, как мимо проносится транспорт, даже так поздно ночью. Или уже утро?

Я не знаю.

Когда я перестаю видеть огни отеля и прилегающего к нему торгового центра, я опускаюсь на лесную землю, прижимаюсь спиной к дереву и закрываю глаза.

Мне так хреново.

У меня нет телефона. У меня нет денег. У меня нет… ничего. Я могла бы поплакать об этом, если бы не была так чертовски голодна. Или все еще чертовски пьяная.

Я прижимаю ладони к глазам, медленно вдыхая и выдыхая. Дует ветер, и я чувствую холод в костях, когда начинаю дрожать.

Чёрт возьми.

И тут я слышу это.

Хруст листьев. Медленные, обдуманные шаги. Два шага.

Мое сердце замирает.

Кто бы ни был здесь, в этом чертовом лесу посреди ночи, он не может замышлять ничего хорошего. Я бы знала. Я здесь.

Я вздыхаю, крепче сжимаю рукоятку ножа. Ну вот, опять.

Может, я просто позволю им убить меня. Если захотят, пусть сначала трахнут меня. Если только они пообещают покончить со мной после.

Я не открываю глаза до последней секунды, потому что, если честно, мне уже все равно.

Но когда я открываю глаза, я жалею, что не осталась с Джеремаей. Я хотела бы позволить ему делать со мной все, что он захочет, лишь бы не смотреть сейчас в холодные голубые глаза Люцифера.

Мои пальцы дрожат, и я крепче сжимаю нож, когда он смотрит на меня, скелетная бандана натянута до самых глаз.

Рядом с ним Мейхем – его светловолосый близнец, его глаза на тон светлее, края его татуировки видны поверх банданы.

Они оба одеты во все черное. Люцифер в кожаной куртке поверх черной рубашки.

Он складывает руки. Склоняет голову.

– Я искал тебя, Лилит, – мурлычет он, его голос с красивой хрипотцой. Он подходит ближе, приседает так, что мы оказываемся почти на уровне глаз. Я чувствую его запах. Сигаретный дым и хвоя, и это заставляет мое сердце замирать в груди.

Я хочу что-то сказать, но после всего, что было с Джеремаей, и после водки, которая все еще течет в моих жилах, мои губы разъезжаются, и мне нечего сказать. Нечего сказать. Не о чем думать. Нечего чувствовать.

Мои руки трясутся так сильно, что я боюсь выронить нож.

Я даже не уверена, что боюсь его. Я просто боюсь быть рядом с ним. Это не одно и то же.

Глаза Люцифера путешествуют по моему горлу, по моей майке, по ножу в моей дрожащей руке. Мой знак слабости.

Его глаза слегка прищуриваются, и я понимаю, что он ухмыляется мне.

– Ты выглядишь такой красивой, – мягко говорит он, проводя глазами по моему телу и снова встречаясь с моими. – Ты будешь самым красивым трупом, который я когда-либо хоронил, малышка.

Мои глаза перебегают на Мейхема, но он скрестил руки на груди и смотрит на меня бесстрастно, почти со скукой. Как будто он готов к тому, что Люцифер перережет мне горло, чтобы он мог вернуться к своей жизни.

Люцифер замечает, куда я смотрю, и оглядывается через плечо, затем снова поворачивается ко мне. Я слышу, как слабый смех вырывается из его горла, и он качает головой. Он стягивает бандану, чтобы она висела у него на шее, и я вижу его мягкие губы.

– О, – шепчет он, наклоняясь ближе, пока его глаза не оказываются в дюймах от моих. – Ты думала, что он может спасти тебя, Лилит? – его рука находит мое голое колено, и я понимаю, что на нем перчатки, ткань которых мягко прилегает к моей коже. Я смотрю на них и вижу пальцы скелета, вышитые поверх перчаток. – А ты думала, что раз он тебя трахнул, обмотал ремень вокруг твоего горла, как грязную девчонку, которой ты являешься, то он захочет тебе помочь?

Мое лицо пылает от этих слов, и мне интересно, сказал ли ему Мейхем, или это просто его образ действий.

Люцифер наклоняется ближе, пока его полные губы не оказываются достаточно близко, чтобы коснуться меня, когда он говорит: – Я знаю все твои секреты, Лилит.

Я слышу, как мое сердце колотится в моей голове.

– Я знаю все твои грехи, – его рот придвигается к моему, но он не целует меня. Он продолжает говорить. Его рука в перчатке движется вверх по моему бедру, и я не могу сосредоточиться, чтобы вынуть лезвие из ножа. Его рука сжимает складку моего бедра, его большой палец проводит по центру моих шорт. – Я тоже знаю, что сейчас происходит в твоей поганой голове, малышка.

Он сдвигает мои шорты в сторону, проводит пальцем в перчатке вверх и вниз по моей щели, по нижнему белью. Я чувствую его слова на своих губах, когда он отодвигает их и его палец оказывается на моем клиторе.

Я задыхаюсь, прикусив губу, тепло разливается по моей душе даже в этом холодном лесу.

Он отстраняется и улыбается, холодной, жестокой улыбкой, ямочки на его бледной коже на мгновение вспыхивают.

– Хочешь, чтобы я тебя трахнул? – спрашивает он меня.

Он снова поворачивается к Мейхему, всего на секунду, прежде чем его глаза снова находят мои. Его палец обводит мой набухший клитор, проводит по всей длине моей щели, и еще один вздох вырывается из моих предательских губ.

– Ты хочешь, чтобы мы оба трахнули тебя, Лилит? – его другая рука смыкается вокруг моей дрожащей руки, той, в которой был нож. Он тянет его от меня, и я сопротивляюсь, но только секунду. Только на секунду, а потом оружие оказывается у него в руках.

Власть.

Но у него всегда было и то, и другое. Потому что когда Люцифер так близко ко мне, я – гребаная идиотка.

Он подносит рукоять лезвия к моей киске, раздвигая мои ноги коленом. Все еще кружась вокруг моего клитора, он вводит рукоять в меня, улыбаясь, когда она легко скользит по моей собственной влажности.

Я не могу дышать, холодный металл заставляет меня сжиматься. Мои руки скручиваются в кулаки по бокам, но иначе я не могу двигаться.

– Скажи мне остановиться, – тихо говорит он, снова приближаясь к моему лицу.

Мои глаза закрываются, и я прислоняю голову к дереву.

Я не хочу, чтобы он останавливался.

– Скажи мне остановиться, скажи, что тебе не нравится, когда тебя трахают лезвием, детка, и я остановлюсь. Я не монстр.

Но ты монстр.

Ты такой.

Я не могу произнести ни слова, но мои пальцы нащупывают грязь по бокам, ногти впиваются в нее, когда я чувствую, как сжимаюсь вокруг ножа внутри меня.

– Похоже, ей это очень нравится, – говорит Мейхем низким голосом позади Люцифера. – Когда ты закончишь трахать ее, я хочу свою очередь.

Люцифер ничего не говорит. Он просто продолжает вводить и выводить рукоятку ножа из моей киски, продолжает обводить мой клитор пальцами в перчатках.

– Открой глаза, – говорит он, и его теплый язык проводит по моей нижней губе.

Я не открываю.

Он проталкивает лезвие дальше в меня, и я задыхаюсь, открывая глаза. Я вижу, что он смотрит на меня, наблюдает, его черные брови сошлись в гневе.

– Кончи для меня, – рычит он, его голос хриплый. – И не смей, блядь, отворачиваться, когда сделаешь это. Я хочу увидеть, какое у тебя будет лицо, когда ты кончишь на этот нож, – он облизнул губы. – Я хочу запомнить это, когда у меня на руках будет твоя кровь.

Глава 3

Я пока не веду ее в Санктум.

Мне нужно убедиться, что моего отца там нет, и, кроме того, мои братья на стрипе.

Пока что она сидит на пассажирском сиденье M5, руки связаны, потому что я ей ни хрена не доверяю.

Маверик в своем сером McLaren едет позади меня, влетая мне в задницу, как мудак, и когда мы выезжаем на грунтовую дорогу, ведущую к драг-стрипу, он обгоняет меня, вырывая траву и гравий.

Я вижу прожекторы, освещающие черную линию асфальта, которая тянется перпендикулярно парковке, на которую я въезжаю. Белый Range Rover Атласа стоит у линии, потому что он идиот. Эзра тоже там, но его Audi в мастерской, потому что он месяц назад намотал ее на дерево и ездит с Атласом, потому что тот обычно либо пьян, либо поджигает дерьмо.

Черный Camaro ZL1 Кейна тоже стоит на стоянке, и я не могу заглянуть в его окно, потому что его тонировка слишком темная, но я представляю, что он трахает там незнакомую девушку или смотрит, как она переключает передачи.

Мав проезжает мимо стоянки, притормаживая рядом с Ренджем Атласа, хотя это не соревнование. Мы все знаем, чем это закончится.

Я ставлю машину на парковку, подношу зажженную сигарету к губам, опускаю окно, впуская прохладный ноябрьский воздух.

Я слышу рев двигателя Мава. Когда он затихает, я слышу басы, доносящиеся из машины Кейна, в нескольких футах от моей. Кажется, я слышу и стоны девчонки.

Я вдыхаю, наблюдая за яркой вишней, затем выдыхаю через нос, поворачиваясь к ней лицом.

Ее серебряные глаза смотрят на меня, ее розовые губы нахмурены. У нее слегка вздернутый нос, узкий и чертовски идеальный.

Интересно, каково это смотреть, как 6 ломают его?

Интересно, раздроблю ли я все кости в их руках, прежде чем у них появится шанс?

– Почему я здесь? – спрашивает она меня. Она еще не пыталась бежать. Двери заперты, но она даже не отстегнула ремень безопасности.

Такое впечатление, что борьба в ней угасла.

Для этого еще слишком рано.

Я отворачиваюсь от нее, снова затягиваясь сигаретой. Ее голос, мягкий и низкий, действует на мой член. Я поправляю свои черные треники, не пытаясь скрыть это от нее. Она знает, что она делает со мной.

Интересно, знает ли она также, что это не может ее спасти?

Я докуриваю сигарету, зажимаю ее между большим и указательным пальцами в перчатках и выбрасываю в окно, прежде чем повернуться к ней.

Она все еще смотрит на меня.

Ее глаза налиты кровью. Я чувствую запах спиртного. Я видел, как она бежала из отеля, так быстро, как только могли ее маленькие ножки. Мне стало интересно, от кого она бежит.

Только на секунду. Не нужно много мозгов, чтобы разобраться в этом дерьме. Но если она у меня в руках, Джеремайя Рейн может идти в жопу.

Он тоже получит свое.

Она сжимает колени вместе – как будто я не знаю, как выглядит ее идеальная киска, – и сдвигает бедра в сторону двери, чтобы лучше видеть меня.

Ее темные волосы падают на плечи, оголенные лишь тонкими бретельками майки. У нее оливковый цвет кожи, но сейчас она настолько бледна, что я задаюсь вопросом, когда она в последний раз выходила на это чертово солнце.

И, как и все остальное в ней – тени, размазанные под глазами, грязные волосы, то, как видны ее ключицы, потому что ей нужно хорошо поесть – это только делает ее еще более сексуальной.

Не помогает и то, что я вижу ее твердые соски, проступающие под шелковым топом. Сиськи у нее идеальные, маленькие и упругие. Достаточно, чтобы они покачивались, если я их шлепну, но не настолько, чтобы она думала, что ей нужно носить лифчик каждый день.

Но она, блядь, носит.

Я знаю, что Джеремайя Рейн видел ее в таком виде, возможно, в отеле сегодня вечером и определенно в своем гребаном особняке, и мои пальцы дергаются, когда я думаю о том, чтобы сломать ему шею снова и снова.

Она громко вздыхает, и мои глаза снова находят ее. Она прислоняет голову к кожаному сиденью.

– Почему я здесь, Люцифер? – снова спрашивает она меня.

Когда она произносит мое имя, я хочу перепрыгнуть через эту гребаную центральную консоль, перевернуть ее на живот и трахать ее по этим сиденьям, пока она не выкрикнет мое имя, ее голос хрипит в горле, потому что она не может перестать его произносить.

Я всегда ненавидел свое имя.

Мама дала его мне, как любит напоминать отец, и мне интересно, знала ли она, что мне нужно быть гребаным демоном, чтобы выжить в их мире.

Но я не очень-то помню свою маму. А потом она бросила меня, и я застрял с ее проклятием для меня: Люцифер.

Но когда Сид говорит это, моя грудь сжимается, и я никогда не хочу, чтобы она перестала это говорить. Я хочу слышать это снова и снова от ее полных губ. Так же, как я хочу видеть, как они обвиваются вокруг моего члена, как она стоит передо мной на коленях.

Я знаю, что она встанет на колени в Санктуме.

Но это будет не только ради меня.

Я опираюсь предплечьем на подоконник машины и смотрю в сторону от нее, наблюдая за Мавом, Атласом и Эзрой вдалеке. Я не слышу их с такого расстояния, не вижу, что они делают, но представляю, что Мав курит косяк, Эзра уже нажрался, а Атлас над чем-то смеется.

Кейн все еще не вышел из машины. Наверное, у него выработалась толерантность к траху, раз он не может остановиться.

– Увидишь, – отвечаю я ей, наконец. Я бросаю взгляд в ее сторону и вижу, что ее глаза закрыты, длинные темные ресницы почти раздувают ее щеки.

Она ничего не говорит, и я думаю, не спит ли она. Интересно, позволю ли я ей оставаться такой.

Но потом ее губы раздвигаются, и она говорит: – Люцифер?

Я тихо вдыхаю, не желая, чтобы она слышала, как мое тело реагирует на то, что она произносит мое имя.

– Да, малышка?

Она не открывает глаза.

– Дашь мне поспать минутку? – она облизывает губы, и мой член пульсирует. – Потом ты можешь делать все, что захочешь, хорошо? Но только дай мне поспать.

Я провожу большим пальцем по грудине, пытаясь отогнать эмоции, которые она будоражит во мне, даже не пытаясь. Пытаюсь вспомнить, что в конце всего этого она будет мертва. Бледное, сломанное тело, похороненное за Санктумом.

Две недели я искал ее, и две недели я пытался забыть, что будет после того, как я поймаю ее.

– Скажи, пожалуйста, – рычу я на нее, все еще глядя на ее маленькое тело, не в силах отвести от нее взгляд. Не в силах вытеснить это чувство из своей груди.

Это не мое дело.

Что случилось с 6. Что они должны сделать с ней, из-за того, кто она такая. Я даже не уверен, кто именно, я просто знаю, что она угрожает порядку вещей. И я знаю, что происходит, когда порядок 6 оказывается под угрозой.

Теперь ее не спасти.

Я пытался. И когда я смотрю на плоскую плоскость ее пресса под топом, я понимаю, что, вероятно, не справился. Я бы попробовал еще раз ради этого, ради того, как приятно было кончить в нее, но у нас нет столько времени, и даже если бы было, я не думаю, что она хочет, чтобы я снова был в ней.

Вот почему я использовал нож.

Я протягиваю руку над центральной консолью, откидываю назад ее волосы и беру в руку затылок.

– Скажи, пожалуйста, – повторяю я, мои глаза в дюймах от ее глаз.

Они открываются, и она смотрит на меня мутными глазами.

– Пожалуйста, – шепчет она, и я чувствую ее изнеможение в этом единственном слове. Я чувствую это, но не могу отпустить это. Отпустить ее. Не сейчас.

– Скажи мое имя, – я стараюсь, чтобы мой голос был жестким, слова отрывистыми. Но это звучит как мольба, и я знаю, что она знает, по тому, как ее губы подрагивают, а глаза снова закрываются.

– Пожалуйста, Люцифер.

Я провожу пальцами по ее волосам, вниз к шее, даже когда центральная консоль упирается мне в бок. Я массирую ее плечи, наблюдая, как она погружается в пьяный сон, наблюдая за ее вдохами и выдохами, задаваясь вопросом, на что это может быть похоже, если они прекратятся. Если бы ее жизнь оборвалась.

Я знаю, на что это будет похоже.

Мой личный ад.

В котором мне не выжить.

Я уже вздрагивал раньше, когда пустой пистолет прижимался к моему лбу.

Больше не буду.

Нет, если ее здесь не будет. Мне просто придется встретить ее на другой стороне.

Глава 4

Я просыпаюсь в чужой кровати. И у меня есть около двух секунд, чтобы посмотреть на высокие сводчатые потолки, прежде чем начинается головная боль, бьющая в висках с такой силой, что, клянусь, мои чертовы зубы стучат в черепе.

И еще три секунды, прежде чем его голос заставляет мои колени подкоситься, и я вскарабкиваюсь на ноги, прижимаясь спиной к изголовью кровати, колени подтянуты к груди, серые мягкие простыни все еще накрывают мое тело.

– Доброе утро, Лилит, – мягко говорит Люцифер, и мои глаза бросаются на дверь в другом конце комнаты. Он прислонился к дверному проему, одетый в черный свитшот, обтягивающий его бедра, черную толстовку, бандану скелета, натянутую на шею. Он держит руки в карманах и смотрит на меня глубокими синими глазами, прядь вьющихся черных волос над одной бровью.

Я рассматриваю темные деревянные полы в этой комнате, всю стену окон напротив кровати, темные шторы, натянутые на них. На полу лежит черный ковер, по обе стороны кровати стоят тумбочки, дверь, слегка приоткрытая, ведет в отделанную мрамором ванную комнату, еще одна дверь закрыта, возможно, это шкаф.

Комната огромная, но сейчас между нами нет достаточного пространства. Сердце колотится в груди, голова пульсирует еще сильнее, и хотя я не пыталась бежать прошлой ночью, сейчас я жалею об этом решении. Мне интересно, если бы я бросилась прямо на окна, разбились бы они, и я смогла бы забраться на крышу и сбежать от этого красивого мальчика-демона, который хочет моей смерти.

Словно прочитав мои мысли, он вздыхает и смотрит вниз на свою обувь. Черные Конверсы, но, вероятно, не настоящие. Их версия для богатых детей.

– Не пытайся бежать, малышка, – шепчет он, так тихо, что я едва слышу его за пульсом, бьющимся в моей голове. – В конце концов, будет только больнее.

Я пытаюсь сглотнуть, но мой язык прилип к крыше рта.

Он встречает мой взгляд, наклоняя голову.

– Тебя не было некоторое время.

Я снова бросаю взгляд на окна, вижу свет, пробивающийся сквозь верх. Сколько сейчас времени? Что за чертов день?

– От кого ты убегала, Лилит? – спрашивает он и делает шаг в комнату, его взгляд не покидает меня. Но даже несмотря на то, что он задал вопрос, как будто он не знает, уголки его рта приподнимаются в улыбке.

Джеремайя.

– Ты… – прочищаю горло, мои слова выходят хриплыми. – Ты причинил ему боль?

В его глазах вспыхивает гнев, и он делает еще один шаг ко мне, его полные губы сжаты в линию.

– Что я сделал, Лилит?

– Ты причинил ему боль, Люцифер?

Когда я произношу его имя, его глаза расширяются, а затем смягчаются. Но только на одну секунду. Одну единственную секунду, и я, возможно, воображаю это.

– Ты хочешь, чтобы я причинил ему боль? – спрашивает он, делая еще один шаг. И еще один. И вот он уже рядом с кроватью, он наклоняется над ней, его ладони лежат на матрасе, его глаза смотрят в мои.

Мы все еще в футе друг от друга, но когда он так близко, трудно думать.

Мне нужно убираться отсюда.

– Сделал ему больно, как он сделал тебе? – спрашивает он.

Я качаю головой.

– Он… он не обижал, – удается мне сказать. – Он не обижал меня, он просто… – я прервалась, потому что он сделал это. Потому что он всегда так делал.

Полуночные голубые глаза Люцифера сужаются, его руки превращаются в кулаки на кровати. Он забирается на нее, усаживается на меня, его бедра упираются в мои, тепло и сила его тела прижимаются ко мне, его колени упираются в матрас.

Одной рукой он поднимает мой подбородок, а другой забирается в мои волосы.

Я упираюсь ладонями в его грудь, пытаясь оттолкнуть его, но он не двигается.

– Ты хочешь, чтобы я ушел? – спрашивает он, наклонив голову и глядя на меня сверху вниз.

– Я…

Чего я хочу? Я сглатываю, отворачиваюсь от него.

– Что ты хочешь от меня?

– Посмотри на меня, – приказывает он.

Неохотно, я делаю это.

Он наклоняется ко мне, наклоняет голову.

– У меня есть сюрприз для тебя сегодня вечером, малышка, – он проводит нижней губой по моей щеке, его рот открыт, когда он требует меня, тянется губами к моему уху. – Все будут ждать тебя, – его дыхание теплое на моей коже, и я дрожу.

Клянусь Богом, я слышу его улыбку, прежде чем он говорит: – Мне говорили, что ты была плохой, Лилит. Мне говорили, что тебя никогда не учили быть хорошей. Но сегодня мы очистим тебя, хорошо? – он трогает мое ухо кончиком носа. – И когда ты расплатишься за свои грехи, от тебя мало что останется.

Глава 5

Ворота церкви открываются после того, как я ввожу код, я прыгаю обратно в машину, закрываю дверь и проезжаю.

Мое нутро скручивается, когда я слышу, как железные ворота с лязгом закрываются, и я не могу остановить нервный пот, выступивший на шее, когда мои глаза находят машину отца.

Черный «Линкольн», потому что он чертовски хорош.

Я паркуюсь как можно дальше от «Линкольна», выключаю машину и достаю зажигалку в своих черных трениках.

Он будет злиться, что я в трениках и толстовке. Поэтому я так и делаю.

Я провожу большим пальцем по вмятому гребню выключателя зажигалки, втягиваю воздух и выхожу из машины, убирая ключ в карман. Я запираю двери, потому что не доверяю ни отцу, ни его охранникам, и направляюсь к тяжелой черной двери собора.

А Санктум – это собор.

Частный, не открытый для воскресных служб. Эта мысль на самом деле заставляет меня смеяться. В этой церкви я видел больше разврата, чем где-либо еще в своей жизни, а это говорит о многом, учитывая, что жена моего отца любила быть чертовски развратной в своей спальне.

Мне приходится упираться плечом в тяжелую дверь, и, наконец, она со скрипом открывается, громко возвещая о моем входе.

Я вдыхаю аромат ладана, от которого у меня сжимается горло.

Жена моего отца любит ладан. Ей нравилось трахать меня, когда она давала ему гореть на моем комоде. Я смотрел, как дым поднимается к потолку, и мечтал раствориться в воздухе, как тогда.

Дверь с грохотом закрывается за мной, и впереди красная дверь, ведущая в святилище, распахивается.

Густаво – по крайней мере, я думаю, что это его имя – шагает через дверной проем, рука на пистолете у бедра.

Мои глаза сужаются, и он, нехотя, опускает руку на бок.

– У твоего отца есть для тебя подарок. В его кабинете.

Мне хочется блевать.

Я ничего не говорю, просто прохожу мимо него, задевая его плечом. У него может быть пистолет, но здесь у него нет силы.

Мой отец – Доминус 6.

Мастер.

Как его сын, я принимаю тот же титул вместе с Несвятыми.

Я прохожу через святилище, с его красным ковровым покрытием и жесткими деревянными скамьями. Впереди алтарь, огромный черный крест, висящий на задней стене, как будто это место для Бога.

Только если Бог любит кровь, секс и жертвоприношения так же, как 6.

Может, и любит.

Я не знаю.

Я точно никогда не слышал о нем.

Я открываю дверь в задней части святилища и иду по узкому каменному коридору, мои шаги отдаются эхом при каждом шаге.

Интересно, бьется ли сердце моего отца, когда он слышит мое приближение? Вспотеют ли его ладони, как мои, когда я приближаюсь к нему.

Интересно, думает ли он, что его сын такой же демон, как и он?

Если и так, то он ни хрена не понимает.

Я совсем не похож на него.

Я гораздо хуже.

Но потом я откидываю плечи назад, делаю вдох и направляюсь в кабинет отца и вижу девушку на коленях, ее руки связаны – моего отца нигде нет – и я думаю, может, я ошибаюсь.

Может быть, я не так уж плох.

Но когда она открывает рот с улыбкой в глазах, и я чувствую, как мой член возбуждается при виде ее, я понимаю, что это гребаная шутка.

Мой отец хотел, чтобы я был таким же жестоким, как он.

И когда я запускаю пальцы в волосы девушки, наклоняю ее голову назад и провожу большим пальцем по ее нижней губе, я понимаю, что он получил именно то, что хотел.

– Где ты ее нашел? – спрашиваю я отца, когда он входит в свой кабинет, устраиваясь в кожаном кресле за своим столом и не глядя в мою сторону.

Густаво вытащил девушку, разрезав ее верёвки. Она здесь не пленница. Не совсем.

Она… работает здесь. Пока что.

– Там, где я нахожу всех хороших, – отвечает он мне, поправляя галстук и пожимая плечами. Он кладет руки на темную деревянную поверхность своего стола, наконец, встречает мой взгляд и хмурится, глядя на мой наряд. – Москва

Он вскидывает подбородок, указывая на стул напротив его стола, возле которого я стою.

– Садись.

Я сжимаю челюсть, сжимаю руки в кулаки. Но затем я делаю это. Я сажусь, опираюсь локтями на колени, потираю ладони друг о друга.

– Как она? – спрашивает он с легкой улыбкой, приподняв брови. Его лоб не двигается, но и не морщится. Шестерка выше многих вещей: закона. Человеческой порядочности. Моральности. Но они не выше ботокса.

Он смотрит на меня мертвенно-голубыми глазами, такими же, как мои. Иногда мне хочется вырезать свои собственные, убрать все части меня, похожие на него.

Но тогда от меня останутся одни кости, а при нашем схожем телосложении я даже не уверен, что это поможет.

Я пожимаю плечами.

– Неплохо.

Догадался по тому, как ее рот сомкнулся вокруг моего пальца, как она вертела языком вокруг меня, ее глаза никогда не покидали моих.

Но я не трахал ее. Ни ее рот, ни что-либо еще. Не потому, что я не хотел. А потому что дома меня ждет (или ждет с ужасом) кто-то другой, и я не доверяю ей, и я не доверяю Маверику, наблюдающему за ней. Я бы не оставил ее, если бы у меня был выбор.

Но когда звонит отец, я отвечаю.

Мой отец откидывается назад, разглаживает галстук. Его волосы все еще густые и, благодаря краске, все еще черные.

– Ты нашел девочку?

Девочка.

Тот же вопрос он задает мне почти каждый день в течение последних двух недель.

Я ненавижу, когда он говорит о ней. Ненавижу, когда он думает о ней. Я ненавижу то, как он смотрит на меня сейчас, как будто он знает, что я ненавижу это. Что я ненавижу его. Что я разорвал бы его на части, конечности от конечностей, если бы знал, что 6 не будет немедленно мстить девочке, как он ее называет.

– Нет.

Он долго смотрит на меня. Интересно, настучала ли Риа? Если она была слишком потрясена после прошлого года, когда Асторы пришли к ней в квартиру и силой вломились внутрь. Заставили ее подписать NDA, фактически вычеркнув Сид Рейн – Риа тогда еще не знала ее имени – из ее памяти. Вычеркнув Сид из памяти девушки, уже слишком близкой к Маверику. Не давая маленькому историку копнуть чуть глубже. Найти следы существования Сид в Александрии.

Потому что, очевидно, Сид Рейн не должна была существовать.

Мой отец вздыхает и качает головой. Если Риа наябедничала кому-то, кроме Маверика, я сам ее убью.

– А его? – спрашивает он меня, и моя грудь ослабевает, когда я понимаю, что он купился на ложь. – Ты видел его?

– Нет.

Правда. Если бы я его видел, его тело покоилось бы на дне реки. Ни один из них не должен был существовать. Я не против перерезать ему горло. Получить его кровь на своих руках.

Я не против, чтобы и ее кровь была на моих руках. Я просто не хочу, чтобы она истекала кровью.

Мой отец крутит серебряное кольцо со змеей на указательном пальце, глядя на свои руки.

– Ее нужно найти.

– Почему? – я никогда не задаю таких вопросов, не тогда, когда мне поручают работу. Но это было до Сид Рейн.

Он смотрит на меня, перестает играть со своим кольцом.

– Потому что мы все еще убираем беспорядок Форгов. И я не остановлюсь, пока все не будет чертовски безупречно.

Я закатываю глаза, сгибая пальцы.

– Я не об этом спрашиваю.

Он знает это. Я знаю это. Я также прекрасно знаю, что он ни хрена мне не скажет. Мы уже делали это раньше. Проходили круг за кругом.

С тех пор, как в прошлом году он подговорил меня найти девушку с серебряными глазами и дьявольским сердцем, ничего, кроме описания и адреса, чтобы отправиться на Ночь Бессмертия, и хотел, чтобы я вернул ее ему. Я так и планировал.

Но она разрушила эти планы своей рукой в моей руке. Тем, как она ушла, и я позволил ей, позволил ей попытаться спасти свою жизнь, разобраться с дерьмом в своей голове. Но потом Джеремайя должен был найти ее, и я не мог ее отпустить. Если я не мог получить ее, то и он, блядь, точно не мог.

Я должен был позволить ему забрать ее. Это избавило бы меня от клятвы на крови, от проблем. В конце концов, он все равно получил ее, не так ли?

Мой отец стоит, наклонив голову, наблюдая за мной.

Мой позвоночник напрягается, когда я откидываюсь в кресле.

Он обходит стол, засовывает руки в карманы – не раньше, чем я замечаю Х, вырезанные на каждой ладони – и прислоняется бедром к углу темного дуба.

– Чем больше ты знаешь, – мягко говорит он, – тем больше ты чувствуешь, Люцифер.

Он выпрямляется, подходит ближе ко мне, вынимает руки из карманов и наклоняется, пока мы не оказываемся на уровне глаз.

– Но я могу открыть тебе секрет, если это поможет тебе перестать тянуть время, – он произносит эти слова, и я чувствую, как холодный пот снова выступает на моей шее. В слабом освещении его кабинета я вижу серебряный блеск его кольца со змеей. Символ шестерки.

– Он не ее брат, Люцифер. Джеремайя Рейн не ее брат, и он достаточно взрослый, чтобы знать это, – он подходит ближе, и я чувствую его горячее дыхание, обдающее мое лицо. – Он достаточно взрослый, чтобы знать лучше, и достаточно взрослый, чтобы трахнуть ее сейчас, – он берет мой подбородок в свою холодную руку. – Ты хочешь, чтобы он ее трахнул?

Я напрягаюсь, все тело становится твердым. Я не могу оторвать взгляд от его глаз, но на самом деле я его не вижу.

Я вижу его руки на ней.

Вокруг ее горла. Его рот на ее рту. Его член прижимается к ней.

Она бежит в лес, а мы с Мавом смотрим ей вслед.

Я ослеплен этим, мыслями о ней и Джеремайе вместе. Ослеплен ненавистью и отвращением. Странным образом мой разум не может оторваться от этой мысли, как будто какая-то больная часть меня хочет видеть. Хочет увидеть, как разыгрывается мой худший страх.

Я настолько ослеплен, что не чувствую, как отец отпускает меня, не вижу, как он сжимает кулак, не вижу, как он замахивается на меня, пока не становится слишком поздно.

Пока моя голова не поворачивается в сторону, и я чувствую резкое жжение под глазом, вызванное кольцом змеи, пронзившим мою кожу. В ушах звенит, а вскоре после этого голова начинает раскалываться.

Я сжимаю челюсть, провожу рукой по лицу, поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него.

Он улыбается, а затем отворачивается, возвращаясь к своему столу.

– Найди ее, – говорит он, не глядя на меня. – У тебя есть время до Sacrificium (Жертвоприношения). Принеси ее мне. Мертвую, живую, по кускам, свежеоттраханную. Мне все равно. Просто приведи. Ее. Ко мне.

Я достаю свой телефон из кармана, выходя из Санктума, не утруждаясь ответить Густаво, который что-то с усмешкой говорит мне на выходе.

Вместо этого я поднимаю вверх средний палец, продолжаю идти и нажимаю имя Маверика на своем телефоне, держа его между ухом и плечом, пока иду к своей машине на парковке.

Машина сигналит, когда я подхожу, и я проскальзываю внутрь, закрываю и запираю дверь. Я бросаю телефон на пассажирское сиденье.

– Где она?

Мав смеется. Я ставлю машину на Drive и выезжаю, ворота открываются автоматически. Мои шины визжат, когда я нажимаю на газ, выезжая с подъездной дорожки.