Текст книги "Молить о Шрамах (ЛП)"

Автор книги: К. В. Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 21

Я поворачиваюсь и вижу ее, Мав обнимает ее. Но он не улыбается. Даже с этой банданой на лице, с пистолетом в руке, не обнимающей ее, я могу сказать, что он знает.

Он знает, что что-то не так.

Я оглядываюсь на отца.

– Что, блядь, происходит? – рычу я на него.

Но он не обращается ко мне. Вместо этого он смотрит мимо меня. Через меня, быстро моргая от крови, попавшей ему в глаз.

– Ты видишь то, что вижу я, Мэддокс? – спрашивает он отца Мава.

Я поворачиваюсь, делаю шаг назад, стараясь не сводить глаз с отца, Мэддокса и остальных шестерых, все еще молчащих и неподвижных на скамьях, как хорошие маленькие ученики, которыми они и являются.

Чертовы трусы. Жертвоприношение было назначено на полночь. Мой отец думал, что я пропущу ее смерть. Думал, что я так легко отпущу ее.

Он и понятия не имеет.

Я смотрю, как у Мэддокса сжимается челюсть, как его взгляд мечется между моим отцом и моей девочкой.

А она и есть моя гребаная девочка.

Когда я закончу здесь, все об этом узнают. Включая ее. Я больше никогда не отпущу ее.

Я смотрю на отца. Он сияет.

Что-то в моем нутре перекручивается.

– Ты должен был справиться с этим, – рычит Мэддокс. – Она не должна была прожить так долго.

На моей шее выступает холодный пот.

– Папа, – начинает Мейхем, в его голосе слышится раздражение. – Что ты…

Лазар прерывает его взглядом, затем поворачивается ко мне.

– Ты думал, что я единственный неверный? – он смеется, холодно и жестоко, так, что у меня волосы на затылке встают дыбом. Я слишком хорошо знаю о его любовницах.

– Ты сказал, что о ней позаботятся… – Мэддокс замолкает, и я вижу, как его покрытые венами руки под краями черного халата сжимаются, когда он смотрит на меня, в его глазах ужас, затем его взгляд медленно переходит на нее.

Мейхем роняет руку Сид, и я могу убить его за это, если из-за этого пострадает она. Он делает шаг в сторону от нее, вниз по лестнице к алтарю, оставляя Сид одну и дрожащую, ее руки обхватывают тело. Она смотрит на меня, и она не ищет помощи.

Она ищет гребаное объяснение.

Я не виню ее. Мне тоже нужно объяснение.

Маверик задыхается, и я слышу, как его рвет по всему полу святилища. Если этот разговор означает то, что я думаю… я буду следующим.

– Видишь ли, Маверик, Сид Рейн вовсе не Рейн, – мурлычет Лазар. Он делает паузу, наслаждаясь нашим молчанием. – Она твоя сестра, – он смеется. – Ты только сейчас узнал ее, Мэддокс?

Я вижу, как дрожат ноги Сид в ее поту. Я вижу, как кривятся ее губы, как будто она пытается сдержаться, чтобы не сказать что-то или не заболеть. Я вижу, как она снова медленно опускается на колени. Я слышу стон Маверика.

Мэддокс ничего не говорит. Он просто смотрит на Сид, стоящую на коленях.

Я крепче сжимаю нож, снова обхожу отца и делаю шаг к нему. Мне нравится, как он вздрагивает при виде меня.

– Объясни, – рычу я.

Мой отец улыбается.

– Не только Маверик получит сюрприз, Люцифер, – говорит он, и я чувствую, как мой желудок сжимается, нож скользит в руке, а ладони начинают потеть. Мой отец делает шаг ко мне, даже когда кровь все еще капает с того места, где я порезал его. – Ты не единственный ребенок, ты знал?

Если это она… клянусь Богом, если это она… думаю, мне будет все равно. Это ни хрена не изменит. Она моя. И если это означает, что мы как-то связаны кровью, ну, и хрен с ним. Даже лучше.

Но глаза моего отца метнулись вправо, а не на Сид.

Я выдыхаю, но мне не нужно смотреть.

Я знаю, что там.

– Джеремайя Рейн – твой брат.

Мои ноги начинают дрожать. Я качаю головой, отступая от отца.

– Нет.

Он улыбается, делает шаг ко мне.

– Да, – он вздыхает, как будто он разочарован. – Мы обычно не спасаем наших внебрачных детей, Люцифер.

Моя кровь холодеет. Если бы я обрюхатил Сид, это не имело бы значения. Я бы разрушил ее жизнь.

В этот момент я слышу ее вздох. Я поворачиваюсь к ней в то же время, что и мой отец. Краем глаза я смотрю на его ладони. Х.

А потом я слышу, как Эзра говорит: – О, черт, и вижу это в то же самое время, что и он.

Джеремайя Рейн поднимает свою шею из странного, перевернутого положения, в котором она находилась, свисая с алтаря. Его движения отрывистые, жуткие, а глаза закатываются в правильном направлении.

Я не могу отвести взгляд. Мои ноги немеют, а желудок переворачивается.

Джеремайя перекидывает ноги через край алтаря, белая туника соскальзывает с его плеча. Его зеленые глаза находят мои.

Потом моего отца. Который смеется.

Джеремайя улыбается.

– Маверик, – тихо говорю я, не сводя глаз с Джеремайи. – Не дай ему уйти отсюда живым.

Мой отец снова смеется, качая головой. Но это Джеремайя говорит низким, леденящим душу голосом: – Pulvis et umbra sumus.

Мы лишь пыль и тень.

Дверь в задней части святилища со скрипом открывается.

– Привет, папа, – голос Бруклин эхом отдается в тихой комнате.

Секунда неподвижности. Все затаили дыхание. И в тот момент, когда я делаю выпад в сторону Сид, тяжелый дым заполняет воздух, густой и удушливый. Но я не останавливаюсь. Я бегу туда, где видел ее в последний раз, тянусь к ней, надеясь, что она у Маверика.

Его сестра.

Но мои руки ни на что не натыкаются, и, клянусь Богом, я слышу, как Джеремайя шепчет мне: – Услуга за услугу, ублюдок.

И я уже знаю, что ее больше нет.

В итоге я оказываюсь во внедорожнике Mercedes Николаса. Но Николаса нигде не видно.

Вместо него за рулем сидит Джеремайя.

Я сижу на пассажирском сиденье, и он не теряет времени даром, разгоняя машину, рывками выезжая с парковки церкви на дорогу.

– Как ты… – я начинаю спрашивать я, мои руки дрожат, мои глаза летают по нему, пытаясь оценить повреждения в темноте машины, освещенной только светом приборной панели. Я вижу кровь, засохшую на его брови, вижу синяки, образовавшиеся на костяшках пальцев, сжимающих руль, но он не смотрит на меня. Он просто… ведет машину. Его белая туника сползает с мускулистого плеча, и я вижу сухожилия на нем, вены на его коже.

– Остановись.

В этом слове нет злости. Оно больше похоже на молитву, чем на приказ, но к черту это.

– Нет, – отвечаю я, поворачиваясь на своем сиденье. Я пристегнута ремнем безопасности, потому что он ведет машину, как летучая мышь из ада, а также для того, чтобы я не смогла дотянуться до этой центральной консоли и задушить его. – Что только что произошло? – я пытаюсь говорить сердито, но слова выходят прерывистыми.

Он не отвечает мне. Он просто продолжает вести машину.

Бруклин… спасла нас. Или она нас наебала? Любила ли она моего брата настолько, чтобы…

Моего брата.

Мои руки летят к горлу.

Мой брат.

И Джеремайя…

Люцифер.

– Джеремайя, – моя рука скользит к груди, и я чувствую, как сердце слишком медленно бьется под моей ладонью. Чувствую свое дыхание, выходящее в медленных вдохах и выдохах. – Джеремайя, – говорю я снова. – Ты знал?

Джеремайя не моргает. Он продолжает вести машину, и мы сделали столько поворотов, что я понятия не имею, где мы сейчас находимся. На этих дорогах ничего нет, только поля, деревья и темнота.

Он ничего не говорит.

– Где Николас? – тихо спрашиваю я его.

Он сворачивает на грунтовую дорогу, и я вижу, куда мы едем. По обе стороны дороги, если ее можно так назвать, растут деревья. Нас толкает на всем ее протяжении, выбоины и ухабы вызывают у меня тошноту. Я сгибаю пальцы, желая вылезти из собственной кожи.

– Я не знаю, – наконец говорит Джеремайя, и я понимаю, что он отвечает на мой вопрос. О Николасе. – Может быть, мертв. Бруклин не видел, чтобы он выходил из клуба.

Черт.

По крайней мере, Джеремайя говорит.

– Ты знал? – спрашиваю я снова, почти задыхаясь от этих слов. – Ты знал, что Люцифер был…

Джеремайя поворачивается ко мне, его глаза прищурены.

– Не надо, – говорит он хрипло. – Не произноси его имя при мне.

– Маверик, – говорю я, игнорируя его. – Он мой…

Ангел.

Я пытаюсь сглотнуть, но в горле слишком сухо. Я подношу руки ко рту, чувствую, как мои штаны ударяются о ладони. Я стараюсь не думать о том, что мы сделали. О… нем внутри меня. О том ремне…

Мой ангел с бледно-голубыми глазами.

Позаботься об этом. Мэддокс. Его отец.

Джеремайя смеется, и это пугает меня. Мы останавливаемся перед складом. Он ставит внедорожник на стоянку, поворачивается и смотрит на меня, наклонив голову.

– Теперь все понятно? – спрашивает он меня, его тон суров.

Я качаю головой.

– Нет, – честно отвечаю я, отнимая руки ото рта. Я расстегиваю ремень безопасности и прижимаюсь к пассажирской двери. – Расскажи мне все, – шиплю я. – Расскажи мне все сейчас, Джеремайя.

Он улыбается. У меня от нее мурашки по коже.

– Риа была умнее всех нас, – размышляет он, почти про себя. – Или, может быть, ей просто повезло, что она заполучила эти документы, – он сжимает в руке рычаг переключения передач, другой все еще сжимает руль, его взгляд устремлен на склад. – 6 не может иметь внебрачных детей от своих грязных шлюх, – он ухмыляется и смотрит на меня. – Ты всего лишь сводная сестра Маверика, не будь так отвратительна сама себе, сестренка, – его больная улыбка расширяется, а затем он продолжает говорить. – Лазарь Маликов организовал грандиозную схему, чтобы расправиться с нами и при этом заработать себе побольше денег.

Он горько смеется, качая головой. Я вижу, как побледнели костяшки его пальцев на рычаге переключения передач.

– Так что его любовница родила меня, пока мама Люцифера была еще жива. Лазар отправил меня в Калифорнию. А потом, несколько лет спустя, когда Мэддокс не смог удержать свой член в штанах с другой женщиной, Лазар послал тебя за мной.

Мои ногти снова впиваются в ладони, мышцы напряжены, ноги готовы бежать. Вырвать эту дверь, выскочить отсюда и бежать в лес. Умереть, жить, мне все равно.

– Но Форги, у них не было сына, а наследниками в 6-ке могут быть только мужчины, – Джеремайя фыркает, но я не уверена, означает ли это, что он не согласен с их правилом, или он просто понимает, как чертовски глупо это звучит, когда он произносит это вслух. – Они забрали меня, а Лазар посадил тебя в тот же самолет, потому что у него были планы на тебя.

Он поворачивается и смотрит на меня.

– Ты знаешь, что это были за планы, Сид, – шепчет он, его глаза сузились. – Я знаю, что ты пыталась забыть. Но у тебя на руках кровь, как и у всех нас.

Преподобный Уилсон.

И еще столько всего, что я не смогла убить.

Я качаю головой, прикусываю губу, чтобы она не дрожала.

Он улыбается, в улыбке нет тепла.

– О да, Сид Рейн, ты такая же плохая, как и я, не так ли? – он наклоняется ближе, через центральную консоль. Я еще плотнее прижимаюсь к двери. – Ты убила первого попавшегося под руку, не так ли?

Мой рот открывается, но ничего не выходит.

Он откидывается на спинку кресла, и мне становится немного легче дышать. Но только немного.

– Я не знал, во время нашей злополучной встречи в том дерьмовом отеле, после того как я ударил Майкла кирпичом по голове.

Моя кровь холодеет.

– Но теперь я все понял, с помощью Бруклин. С тем, что меня бросили на растерзание волкам. С небольшой ободряющей речью Лазара.

Он слышит мой резкий вдох, поворачивается ко мне и долго смотрит на меня, прежде чем снова заговорить.

– Он обошел тебя на некоторое время, не так ли, Сид? – он хмурится, наклоняет голову, не сводя глаз с моих. – Тебя поимели, сестренка. Но ты сопротивлялась, – его хмурый взгляд превращается в маниакальную улыбку. – Ты сопротивлялась, и это было не очень хорошо для Лазаря Маликова и 6. Приемные родители, которые заплатили за молодую девушку, не ожидали, что под этими красивыми серыми глазами скрывается монстр. Они не ожидали, что умрут во сне после того, как примут тебя, не так ли, сестренка?

Нет. Нет. Нет.

Я закрываю глаза. Это не реально. Это не моя жизнь.

– Ты сопротивлялась, используя ножи, огонь и все, что попадалось тебе под руку. А потом ты проскользнула сквозь пальцы Лазара в приличный дом, а потом ушла. Исчезла. Стала гребаной шлюхой, ускользая от его внимания, потому что он не любит подержанные вещи. Он любит маленьких девочек. Но, наконец, он нашел тебя. И он послал за тобой своего второго сына, чтобы тот навел порядок. А в такую ночь, как Ночь Несвятых, что ж, – смеется он, – девушкам легко исчезнуть.

Моя грудь напрягается.

Рука брата ласкает мое лицо, и я вздрагиваю.

– Не бойся меня, Сид. Никто тебя больше не обидит, – его палец касается моих губ, и я чувствую, как он отстраняется. Он выдохнул. – Форги думали, что сделают из меня своего сына. Окрестят меня новым именем. Лазар не хотел меня, так что для него это было пустяком. Но они не смогли сломать меня. Они не смогли сделать из меня то, что хотели в этой клетке, – он смеется, и это звучит так странно в этой машине с закрытыми глазами. – Вместо этого я сломал их. Потом я присоединился к Несвятым, – его голос становится горьким, и он делает паузу, как будто слова неприятны на вкус на его языке. – Я заразил их. И когда Лазарь Маликов пообещал мне, что я могу выйти на свободу без последствий, я был достаточно глуп, чтобы поверить в это.

Я не открываю глаза. Я не хочу знать. Я не хочу это слышать.

– Поэтому, когда он сказал мне не закрывать глаза в Ночь Несвятых и взять девушку, которую Люцифер получил за Смерть Любовника, что ж, – смеется он, – для меня это звучало как игра.

Нет.

– Он дал мне наркотик. Инструкции. И все, что мне нужно было сделать, это доставить тебя ему, и я покончил с ними. Навсегда.

Мои глаза распахиваются, и он смотрит на меня.

– Но ты… ты не была случайной девушкой, которую я мог бы просто выбросить, – он прижимает костяшки пальцев ко рту. – Если бы ты была кем-то другим, Сид Рейн… – он качает головой, проводит рукой по волосам, затем кладет ее обратно на рычаг переключения передач. – Но ты не была другой. Ты была моей, – эта жуткая улыбка вернулась. – Ты всегда была моей. И я спас тебя той ночью, Сид, – он снова наклоняется ближе ко мне, глаза сузились до бледно-зеленых щелей. – Ты думала, что я испортил тебя, но я спас тебя тогда, – он хватает меня за запястье, не позволяя отстраниться. – И я спасу тебя сейчас.

– Но на алтаре, – наконец-то мне удается найти свой голос, хотя слова дрожат. – Ты был…

Он улыбается мне.

– У Лазаря Маликова два сына, Сид Рейн. И разница между нами в том, что Люцифер хотел спасти только тебя, – он качает головой, почти печально. – А я? Я тоже хотел владеть тобой. И это то, что нужно 6, – он фыркнул. – Поэтому я принял наркотики Лазара, я позволил ему издеваться надо мной, пока он рассказывал мне правду о нас. О том, как нас использовали. И я не сомневаюсь, что Лазар убил бы меня, выбрал бы Люцифера, даже сейчас. Но я мог снова поверить в его ложь. Лгать ради него, пока другой преданный ребенок из 6 добирался до Санктума, чтобы помочь нам. Бруклин.

Он облизывает губы, делая паузу. А потом: – Заходи внутрь, – говорит он, крепко сжимая мое запястье, и кивает головой в сторону склада. – Есть так много вещей, которые я хочу с тобой сделать.

Джеремайя прижимает меня к стене, его глаза пусты. В них нет ни гнева, ни горя, ни даже безумия. Только… пустота. Одна рука упирается в стену возле моей головы, но другая… у него нож, который он, должно быть, взял из машины, и я слышу щелчок лезвия, когда он открывает его.

Я вижу, что он уже весь в крови.

Он притащил меня сюда, мимо импровизированной кухни, коридора, который вел к нашим комнатам. В голове пронеслось воспоминание о том, как Бруклин бросила мне черную кожаную юбку, а мои босые ноги ступали по цементному полу. Он отвел меня в заднюю комнату, открытое пространство, которое выглядит так, будто оно прямо из порнофильма с пытками, и я не уверена, что это не так. Не сейчас, когда Джеремайя прижал меня к стене.

– Дай мне руку, – тихо говорит он. Его тон не холодный. Он не полон ярости или даже печали. Он просто ровный, уверенный. Спокойный.

– Джеремайя, – шепчу я. Я оглядываюсь на него, и мои ноги напрягаются при мысли о бегстве. – Ты не хочешь этого делать.

Что бы это ни было.

Он пугает меня больше, чем обычно, а это о чем-то говорит. И я пытаюсь сосредоточиться, думать о том, как выбраться отсюда живой. Чтобы не позволить воспоминаниям нахлынуть на меня. Преподобный Уилсон. Мэддокс Астор.

Позаботьтесь об этом.

Они обошли меня, как плохие люди платят хорошие деньги за маленькую девочку. Я была одной из их собственных, и они продавали меня, снова и снова. А я сопротивлялась, снова и снова, становясь для них проблемой.

Слова Лазара возвращаются ко мне: Жаль, что ты не могла позволить этому случиться. Тогда бы все закончилось. Тебя бы забыли. Отбросили бы в сторону.

Но я стала обузой, когда не позволил этому случиться. Когда я стала их худшим кошмаром. И Лазарь послал своего собственного сына передать меня ему, и Джеремайю тоже послал, на всякий случай.

Но это не сработало.

Позаботься об этом.

Мэддокс Астор. Мой собственный гребаный отец.

И темный ангел.

Мейхем Маверик Астор. Мой брат. Он не мог спасти меня, но, возможно, пытался. Может быть, он знал в детстве, что мы связаны. А может, и нет. Но я чувствовала его в любом случае.

Я моргаю, проводя рукой по лицу. Джеремайя улыбается мне, и у меня дрожат колени. Я даже не уверена, что смогу сейчас сделать шаг, не говоря уже о том, чтобы бежать достаточно быстро, чтобы убежать от него. Мое время для бега прошло. Я должна была сделать это, когда у меня был шанс.

– Дай мне свою руку, – снова говорит он.

Я качаю головой, еще больше прижимаясь к стене. Мое дыхание вырывается с хрипами. Я вообще едва могу говорить.

– Нет. Ты не можешь этого сделать… ты должен уйти сейчас, Джеремайя. Пока они не нашли тебя.

Он отрывает свою руку от стены, поднимает мою и осматривает мою ладонь.

Он подносит лезвие к моему запястью.

Моя рука начинает дрожать в его руке, все мое тело напряжено. Он смотрит вверх.

– Ты боишься? – шепчет он. Его глаза расширяются. – Меня, Сид?

Медленно, я качаю головой. Снова и снова, снова и снова. Как будто если я буду продолжать отрицать это, это будет правдой. Я не буду бояться его. У нас все будет хорошо. Все будет хорошо.

Может быть, это будет еще одно воспоминание, которое я заставлю исчезнуть вместе со всеми остальными.

Брат Люцифера… вот почему я всегда любила их обоих?

Он прижимает лезвие к моему запястью.

– У 6 есть странная традиция – требовать себе супругов, связывать себя друг с другом, – он мягко надавливает лезвием на мою ладонь. Мягко, но я все еще вижу медленный кровавый след от его движения, все еще чувствую жало лезвия. – И я не позволю никому больше прикасаться к тебе, ты понимаешь? Эта метка, Коагула, заставит их оставить тебя в покое.

Я пытаюсь отдернуть руку. Он продолжает держать холодную сталь на моем запястье, но снова встречает мой взгляд.

– Не надо, – ругает он меня. – Я исправлю тебя, Сид. Я собираюсь исправить то, что они разрушили.

Я не могу видеть его шрамы, не могу видеть, что он сделал, когда думал, что потерял меня, но я знаю, что они там. Хочет ли он, чтобы мы оба были искалечены? Чтобы мы оба были трахнуты друг для друга?

Здесь холодно, так холодно, что должно быть видно мое дыхание, но я потею, и мне приходится прислоняться к стене спиной, чтобы не упасть. Я собираюсь потерять сознание, и если я это сделаю, то не знаю, что Джеремайя сделает со мной, пока я буду в отключке.

– Джеремайя, – шепчу я, его имя застыло у меня в горле.

Он останавливает лезвие, его красивые зеленые глаза ищут мои.

– Что ты собираешься делать?

Он улыбается.

– Владеть тобой, – он опускает взгляд на нож против моей плоти.

Но прежде чем он успевает вогнать лезвие глубже, мы оба слышим скрип открывающейся двери у него за спиной. Она мягко закрывается. Шаги эхом разносятся по складу.

И тут я вижу его. В тусклом свете этого извращенного места, новой крепости моего брата, я вижу его.

Люцифер.

Мой падший ангел.

Клянусь Богом, он насвистывает что-то, жутко похожее на песню Happy Birthday.

– Один минус, – тихо говорит он, затем затягивается сигаретой, зажатой между пальцами. Я вижу кровь на его руках. На его лице. Он выдыхает, облако дыма на секунду скрывает его красивые черты. – Остался один, – он бросает сигарету на каменный пол, засовывает руки в карманы и идет к нам, его шаги гулко отдаются по цементу.

Джеремайя не двигается. Он все еще держит лезвие на моей ладони, погружаясь в мягкую подушечку моей руки. Он все еще смотрит на меня.

Люцифер подходит ближе, пока не оказывается всего в нескольких футах от него, руки все еще в карманах, на шее еще больше крови. На его лице. Под его голубыми глазами. Его бандана скелета исчезла.

При виде его что-то меняется в моем сознании.

Страх уступает место… облегчению. Я могу дышать легче. Даже в этом дерьме, даже в этом гребаном бардаке, даже с кровью на лбу Джеремайи, даже с его клинком против моей кожи, с Люцифером здесь, монстром, которым он является, я могу дышать.

Здесь не место для героя. Я никогда в них не нуждалась. Герои отступают, когда проливается кровь. Злодеи, блядь, танцуют в ней.

Джеремайя вдавливает лезвие глубже. Я вздрагиваю от боли, но не даю ему возможности закричать.

Я вижу полуночные голубые глаза Люцифера на моей ладони. Но выражение его лица тщательно нейтральное. Почти… заинтригованное.

Мое нутро скручивается. Это облегчение… кажется, оно исчезает так же, как дым от сигареты Люцифера у двери.

Люцифер вздергивает темную бровь.

– Интересно, – тихо замечает он.

Джеремайя поворачивает голову к нему лицом.

– Ты думаешь, я не сделаю этого? – дразнит он его, его голос низкий.

Люцифер пожимает плечами.

– Посмотрим.

Джеремайя вдавливает лезвие глубже, и я прикусываю губу, не желая кричать.

– Дело в том, Люцифер, что ты не знаешь, как закончить то, что начал. И ты ни черта не знаешь о моей сестре.

Люцифер смотрит на Джеремайю, на его губах играет небольшая улыбка. Он не говорит ни слова. Пузырек надежды в моей груди лопается.

Он не собирается мне помогать.

– Дело в том, что моя сестра, – продолжает Джеремайя, – полностью принадлежит тебе.

Я пытаюсь сглотнуть. Пытаюсь дышать.

Я думаю о том, что меня заперли в особняке Рейн. О том, насколько хуже мне будет. Я закрываю глаза. Пытаюсь притвориться, что меня здесь нет. Что когда я проснусь, все это будет одним длинным, ужасным кошмаром.

Но где я хочу проснуться? Где я хочу быть, когда все это закончится?

У Люцифера. Я хочу быть его.

– Она должна принадлежать тебе, и ты должен сохранить ее. Потому что если ты этого не сделаешь, – Джеремайя хрипло рассмеялся и повернулся обратно, чтобы посмотреть на меня. – Ну, как я уверен, ты знаешь, если ты этого не сделаешь, то через несколько минут у нее в горле окажется чужой член.

Я чувствую, как моя собственная кровь стекает по моему запястью. Капает на пол. Джеремайя смотрит на нее и улыбается.

– Наконец-то, – мягко говорит он. – Наконец-то, ты истекаешь кровью ради меня.

Люцифер смеется, низким, темным звуком. Страх возвращается, пробирается под мой позвоночник. В мою кожу.

Он здесь не ради меня.

Мы оба поворачиваемся, чтобы посмотреть на него.

– Похоже, у тебя все под контролем, – он поворачивается, чтобы уйти. Мое сердце замирает. Неужели я действительно думала, что он спасет меня, когда я буду в нем нуждаться? Он оглядывается через плечо, смотрит на Джеремайю.

А потом уходит.

Медленно.

Небрежно.

Как будто он не оставляет меня, чтобы Джеремия изуродовал мою кожу. Как будто он только что не узнал, что его отец… его отец причинил мне боль. Отдал меня волкам. Позволил людям платить за ребенка.

Один минус. Остался один.

Как будто он не убил своего отца.

Ради меня.

Потому что я знаю, что он мертв. Я знаю, что кровь на его руках – это кровь его отца.

Гнев смешивается со страхом и паникой, когда Люцифер идет по коридору, входит в дверь и позволяет ей захлопнуться за ним, не оглядываясь.

Почему я думала, что он будет бороться за меня? Почему я вообще хочу, чтобы он сражался?

Но никто никогда не боролся за меня.

Мне всегда приходилось бороться за свое гребаное – я.

И сейчас все по-другому.

Я хватаю ножь, когда Джеремайя снова обращает свое внимание на меня. Я закрываю руку вокруг него, чувствуя резкий, тошнотворный укус боли. Почему бы не испортить все еще немного? Не испортить себя еще раз?

Больно, но не так сильно, как должно быть. Позже я почувствую это.

Все это.

Но прямо сейчас, я разрежу все свое тело, если это означает, что я смогу пережить это. Забавно, что в прошлом году я так хотела умереть, а теперь готова изуродовать себя ради шанса на жизнь.

Я подношу нож ближе, и Джеремайя тоже подается вперед. Его ноздри раздуваются, но он качает головой.

– В какую бы игру ты ни пыталась играть, Сид, оставь это. Ты ему не нужна. Он никогда не хотел тебя, – он наклоняется ближе. – Но я хочу. Всегда хотел.

Это правда? Хотел ли он меня? Действительно ли он спас меня от больного, извращенного плана Лазара покончить с нами обоими? Чтобы скрыть два его маленьких грязных секрета?

И как раз в тот момент, когда я собираюсь отпустить лезвие, боль волнами накатывает на руку, сознание кружится, ноги слабеют, я вздрагиваю.

Стекло разбивается, осколки разлетаются в тишине этого склада.

Что-то озаряет комнату, пролетая над нами с Джеремией. Оно освещает все чертово ночное небо снаружи.

А затем, напротив нас, там, где Люцифер только что отошел от меня, что-то вспыхивает. Пламя охватывает стену, тут же загорается, жар становится почти невыносимым даже здесь, на складе.

Мы с Джеремаей одновременно опускаем нож, и он делает шаг ко мне, как бы защищая мое тело от пламени.

Я не могу отвести взгляд от стены красного цвета, яркости оранжевого пламени, здания, которое медленно обугливается, пока мы наблюдаем. Какая-то часть моего мозга знает, что мне нужно двигаться. Что нам нужно убираться отсюда, но я прикована к месту.

Прежде чем я успеваю заставить свои ноги работать, свой разум сосредоточиться, я слышу голос.

– Я никогда не оставлю тебя одну, – тихо говорит Люцифер. Я чувствую, как волосы на моих руках встают дыбом, когда его губы прижимаются к моему уху. – Никогда, ты понимаешь? – его пальцы впиваются в мою талию. – Но твой брат? – он смеется, его дыхание теплое на моей коже. – Джеремайя, – уточняет он, – им придется найти то, что останется от его зубов, чтобы опознать его тело, когда я закончу с ним.

И затем он оттаскивает меня от Джеремайи, который в то же время поворачивается.

Люцифер делает шаг ко мне, его руки тянутся к горлу Джеремайи, и он прижимает его к стене.

– Ты слишком часто попадался ей в руки. Я должен был убить тебя, когда у меня был шанс. Но посмотри на это, – спокойно размышляет он, огонь становится все ближе, куски потолка падают в пламя в оттенках черного, – Бог дал мне еще один.

Пламя отражается в глазах Джеремайи, они сужаются, и он говорит: – Ты ни черта не знаешь о Боге.

Люцифер вытряхивает что-то из рукава, и я вижу блеск лезвия, прежде чем он вонзает его в живот Джеремайи.

Я не могу дышать. Моя рука подносится ко рту, и я делаю рывком шаг к Джеремайи.

Мой брат опускается на колени. Люцифер подходит к нему, так что они оказываются на одном уровне. Он крутит лезвие, и Джеремайя кричит.

– Ego sum deus, – рычит Люцифер. – Я – гребаный бог.

Я делаю еще один шаг. Что-то разбивается о пол напротив склада, но мне все равно. Я не могу думать. Я чувствую пламя, чувствую жар на своей спине, когда опускаюсь на колени рядом с Люцифером и Джеремаей.

– Не надо, – говорю я, дрожащими руками опускаясь на плечи Джеремайи.

Его лицо побледнело, и он положил свою руку поверх руки Люцифера на лезвие. Это выглядит почти ласково, по-братски, но то, как потемнела его рубашка, как растекается кровь… это не ласка. Это нечто худшее.

Поражение.

– Не надо, – повторяю я хриплым шепотом, снова и снова. Я даже не знаю, что я имею в виду. Я не знаю, что делать.

Люцифер все еще держит нож в кишках моего брата.

– Отпусти его, Лилит, – шепчет он, глядя на Джеремайю.

Зеленые глаза Джеремайи смотрят на меня. Его рот открыт, но ничего не выходит.

– Н-нет, – говорю я, чувствуя себя больной. – Нет, – я поворачиваюсь к Люциферу, вижу его холодные глаза, обращенные ко мне. – Спаси его! – кричу я ему. – Спаси его, блядь!

Люцифер улыбается.

– Ты прекрасна, когда умоляешь.

И затем, одним быстрым движением, он выдергивает нож, встает на ноги и взваливает меня на плечо.

Нет.

Нет.

Я извиваюсь в его хватке, слышу стук лезвия о цементный пол, вижу багровое пятно на металле. Я тянусь к глазам Люцифера, но не вижу, так как мое тело находится под углом позади его, а он только смеется, громко и холодно.

Джеремайя все еще прислонен к стене и смотрит на меня, его рука на ране, кровь течет из живота, рубашка мокрая и скользкая.

Нет.

Нет.

– Отпусти меня! – кричу я Люциферу, ударяясь о его спину, извиваясь и поворачиваясь, пытаясь вырваться. – Спаси его, Люцифер! Блядь, спаси его!

– Оглянись хорошенько, Лилит. Этот ад для тебя.

Я перестаю бороться, прижимаюсь к его плечу, пока он проталкивается через еще одну заслонку в занавесе, огонь бушует позади нас.

Я вижу, как что-то качается под потолком, который здесь низкий. В комнате темно, но пламя за ней отбрасывает достаточно света, чтобы я могла видеть. Люцифер продолжает идти, и я вижу еще движение, легкое движение вперед-назад.

Веревка.

Человек в костюме.

Еще один.

И еще один.

Лабиринт висящих тел, багровые лица, широко раскрытые глаза, свисающие с пола ноги.

– Уже возвращаешься к себе, малышка? – шепчет Люцифер, когда мы пересекаем комнату.

Мой желудок вздрагивает. Я зажимаю рот рукой.

Люцифер сжимает мое бедро.

– Это нормально быть больным. Это значит, что ты знаешь.

Я не могу спросить, о чем он говорит. Так же, как я не могу отвести взгляд от этих мертвых тел. Тех, кого я не убила. Не смогла. Тех, кто жил.

Тех, кто передал меня в педофильскую сеть Лазара. Мои приемные родители.

– Если бы я был лучшим человеком, я бы не позволил тебе видеть, – говорит Люцифер, когда мы проходим мимо двух висящих тел, веревка плотно обхватывает их горло. – Но я не такой. Я эгоист. И я хочу, чтобы ты знала, на что я готов ради тебя. Что я сделал. И почему, – он делает паузу, поправляя мое хромое тело на своем плече, – почему я должен сжечь это место дотла.

Я сдерживаю желчь, поднимающуюся в горле.

Боже мой.

Мы почти дошли до двери, тела позади нас. Пламя охватило половину склада, и пройдет совсем немного времени, пока оно доберется и до моего брата.

Люцифер пригибается, когда идет со мной к двери, а мои кулаки все еще бьются о его спину.

– Пожалуйста, – кричу я, когда мы выходим в холодную ночь. Холодная, если не считать огня передо мной. – Пожалуйста, спаси его! – мое горло пересохло от этих слов.

Люцифер ставит меня на ноги, обхватывает меня руками, прижимая спиной к своей груди. Он наклоняется ближе, его рот ласкает мое ухо.