Текст книги "Змееносец. Истинная кровь (СИ)"
Автор книги: Jk Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
XXII
Межвременье, каупона «Веселая Нинетт»
Вино было чудесным. Приправленное острое мясо было еще лучше. Причмокивая и вращая глазами, мэтр Петрунель поглядывал на девиц, порхающих меж столами, и, будто бы между прочим, случайно, выставлял напоказ брошь – фамильную драгоценность рода Форжеронов, которую, однако, он стащил у своего старшего брата, убитого королем Александром. Покойнику брошь не пригодится. А символ магической силы Петрунелю, ох, как пришелся кстати. Всем известно – без броши времени не преодолеть. Да еще и знакомство с мэтром завести полезно. Потому девицы поглядывали на него и хихикали в кулачки в ответ на его подмигивания. И что, что он стар и сед? Зато он мэтр, повелитель времени и наследник Великого магистра. К тому же седина мужчину украшает.
Но до чего же хорошо это вино! Оно горячило кровь и добавляло наглости. И вот он уже похлопывал по заду пробегавших мимо девиц с подносами, те испуганно взвизгивали и бежали дальше, бросая на него многообещающие взгляды.
– Ах, вот ты где, недостойный Петрунель! – услышал он голос Великого магистра Маглора Форжерона. Вздрогнул, расплескал вино и посмотрел за спину. Маглор Форжерон глядел на него сурово и холодно.
– Любезный мой дядюшка! – обрадованно воскликнул Петрунель. – Какое счастье, что вы явились сюда. Не желаете ли выпить со мною. Клянусь! Вино отменное!
– Чтобы ты отравил меня и получил титул? Нет уж! Буду ждать, покуда де Наве поумнеет.
– Тогда зачем же вы искали меня, дядюшка? – удивился мэтр.
Маглор Форжерон приблизился к нему и уселся за стол.
– Отвечай, старый вонючий козел, что ты сотворил с Мишелем и Мари? Никогда не поверю, что он по доброй воле целовал другую!
– Фу, фу, фу, дядюшка! – возмутился Петрунель. – Думаю та девица, что поглядывает на нас, поспорила бы с вами насчет того, что вы назвали меня старым вонючим козлом. Сдается мне, дядюшка, ночка у меня будет веселая.
– Это будет последняя твоя ночка, если ты не признаешься, что натворил!
– Да что там было творить? – удивился Петрунель. – Королева ужасно ревнива. Король позволяет ей любое сумасбродство… Вы видели эти кошмарные розы в тронном зале? Как там послов принимать? Их же засмеют!
– Caput tuum in ano est! – возмутился Великий магистр. – Что видели наши глаза? И что видели глаза короля?
– Вы же знаете, дорогой дядюшка, как сложно не поддаться зову горячей крови, когда непозволительны ласки жены на сносях! Вот и король поддался. Но вы не беспокойтесь, я ему помогу вернуть дорогую нашу сестрицу. Оно ведь все к лучшему. Добудет Санграль, получит силу камня и нашего великого предка. И сможет заставить жену отправиться с ним домой. С камнем любой сможет!
– Что это значит, stultus stultorum rex?
– А то и значит, дядюшка… Что если он не найдет камня, то домой вернется один. И даже вам не разрушить это заклинание. Сколько пальцами ни щелкай.
Будто желая проверить, Великий магистр щелкнул пальцами. Раз, другой, третий. Хмурился и сердился. Но ничего не получалось вернуть на место.
– Что ты сделал? – рявкнул Маглор Форжерон.
– Всего лишь научился нескольким трюкам. Вы слабеете, дядюшка. И вскоре Великим магистром стану я. А с камнем и силой Белинуса – тем более.
– Не бывать тому никогда!
– А вы пощелкайте пальцами – вдруг что изменится.
Петрунель расхохотался и, подавившись собственным смехом, закашлялся, подлил себе вина и осушил чашу большими глотками. Когда он поднял глаза, Маглора Форжерона в каупоне уже не было. Но это его не огорчило. Он подозвал к себе самую глазастую девицу и тихонько спросил у нее:
– Как, по-твоему, прелестное дитя, похож я на старого вонючего козла?
XXIII
23 декабря 1186 года, Трезмонский замок
В печи весело потрескивали угли. Пламя танцевало и отбрасывало искры. Весело им! Впрочем, если относиться ко всему этому как к маленькому приключению… Нет. Как к приключению не выйдет. Приключения – это сундук, отменное вино и подслушанные разговоры. А тут бытовуха одна.
Вивьен Лиз сердито оглядывалась по сторонам, пытаясь при этом не уронить с любопытством наблюдающего за ее действиями ребенка. Тот крутил головой, поглядывал на Паулюса, и чуть слышно гугукал.
– Я думаю, искать надо в районе этой лавки, – Лиз ткнула в большую необструганную скамью. – Я на ней сидела, когда меня сюда занесло.
– А что искать-то? Конкретно? – Паулюс уселся на нее, потом попрыгал. Под лавкой, куда с интересом заглянул монах, тоже ничего не оказалось. – Кажется, здесь этой… дыры твоей нет.
– Так ее же не видно! – воскликнула Лиз таким голосом, будто объясняла очевидный факт. В этот момент маленький маркиз одобрительно мурлыкнул и отрыгнул прямо на ее платье.
– Merde! Слушай, а если я его прибью, мне же ничего не будет? У твоего трубадура еще один ребенок должен быть. От герцогини. Я читала, в Средние века к этому проще относились. Рожали по десять штук и, если один умер, то можно и не заметить.
Святой брат замер и уставился на Лиз.
– Ты просто устала, – мирно проговорил он. – Давай его мне. Трубадур, может, расстроится немного, кто его разберет. А вот мамаша-ведьма… Мало ли, что она может сделать. Проклянет еще! – Паулюс схватился за четки, висящие на поясе, и быстро забормотал Pater noster.
– Двенадцатый век на тебя плохо влияет, – буркнула Лиз, глядя на молящегося монаха. – Дыру ищи! Я постараюсь его не задушить.
– Лиз, – умоляюще протянул Паулюс. – Ну как мне ее искать?
Он почесал затылок и вдруг снова подпрыгнул на лавке:
– Давай попробуем пройти всю кухню, шаг за шагом. Вдоль и поперек. А?
– Ну, пошли, – хмуро отозвалась Лиз. – Только это… давай держаться как-то друг за друга, чтобы, когда одного портал начнет засасывать, сразу и второго засосал. Ну, чтоб наверняка!
– Окей! Давай мне монстра и держись за скапулярий, – Паулюс поднялся с лавки и медленно двинулся вдоль кухни. – Но ведь тогда монстр попадет в образцовый Париж вместе с нами? – монах резко остановился.
– Может, тогда все-таки придушить? И бросить в печь – никто не заметит, – с надеждой спросила Лиз и тут же рассмеялась. – Посадим его в кладовку, там меньше вероятности что-то ему повредить. Придет Барбара и заберет.
Минуту поразмыслив, монах согласился. Кладовка была подходящим местом, чтобы Серж – младший не увязался за ними в 2015 год. Паулюс в два шага подошел к кухаркиным закромам и распахнул дверцу.
– Стой! – взвизгнула Лиз. – А вдруг там портал? Давай сначала посадим его здесь, на полу, где я стою – тут точно нет. А потом проверим кладовку!
– Уж простите, Ваша Светлость, вас не приглашаем, – усмехнулся святой брат, укладывая юного маркиза на стол, стоявший прямо рядом с Лиз. Класть его на пол он не рискнул, вновь подумав про неведомую мать младенца. – Пошли! – кивнул Паулюс девушке, протянув ей угол своего скапулярия.
– А с пола бы он не свалился, – усмехнулась Лиз и, решительно взяв Пауюса за руку вместо края одежды, направилась в кладовку.
Многочисленные полки здесь были заставлены бочонками разной величины, какими-то мешочками и посудой. На полу тоже стояли мешки и бочки. Лиз поморщилась – и ступить-то некуда.
– На полу холодно! – упрямо проворчал монах, осматриваясь в кладовке. Вдруг он усмехнулся, быстро раздвинул ногами мешки и бочки, стоящие на полу, рывком втащил внутрь Лиз и закрыл дверь. – Теперь у маленького чудовища закрыты и уши, и глаза, – таинственно зашептал Паулюс, уперев девушку в какие-то полки своим телом и нетерпеливо впечатавшись жадными губами в ее рот.
Она только одобрительно что-то промычала в ответ, и руки ее тут же принялись стаскивать в него осточертевший скапулярий. Портал, в конце концов, подождет. Мысль о том, чем они собираются заняться прямо здесь, в кладовке суровой Барбары, горячила кровь и возбуждала воображение. Ок. Не все плохо в Трезмонском королевстве, пока есть такие укромные места.
Оторвавшись на мгновение от его губ, она прошептала:
– Вот сейчас, что бы ни было, не останавливайся.
И в этот момент до нее донесся плач ребенка.
– Упал! – взвизгнула Лиз в ужасе.
– Cūlus! – в сердцах воскликнул Паулюс и выскочил из кладовки. Наследник маркизата самозабвенно рыдал посреди стола, отчаянно размахивая ручонками.
– Больше никогда так не делай! – заорала Лиз, сердито глядя на Паулюса и подбегая к столу. – Ты ж мой маленький! Оставили тебя одного!
Она взяла Его Светлость на руки и стала старательно качать.
– Ты ж его недавно придушить хотела? – ошеломленно смотрел монах на воркующую над ребенком Лиз.
– Я и сейчас хочу его придушить, – коротко буркнула она. – А вдруг бы он упал и расшибся? Кровь потом оттирай. Что стоишь? Ищи дыру!
Лиз решительно усадила Его Светлость на пол. И ухватилась за скапулярий – от греха подальше.
– Да не знаю я, где искать эту чертову дыру! – рассердился Паулюс. – Я вообще сидел на камне, а потом оказался прямо в кухне. Как такое происходит? – уже спокойнее спросил монах, поднимая ребенка. – Холодно на полу. Надо отнести его к Барбаре на полчаса и быстренько найти дыру, – выдал он Лиз новое решение проблемы.
– К черту Барбару. От печи тепло идет!
Лиз подергала скапулярий. Вдруг глаза ее округлились, и она открыла рот, обалдевшим взглядом глядя на Паулюса.
– Я по-ня-ла, – прошептала она. – Я поняла! Дыра во времени – это ты!!!
– Это еще как? И что ты собралась со мной делать? – Паулюс посадил юного маркиза обратно и отошел от него на несколько шагов. Для надежности.
– Вот когда мы домой вернемся, я с тобой такое сделаю, закачаешься!
Он расплылся в блаженной улыбке довольного кота и проговорил, подтягивая Лиз за скапулярий к себе ближе:
– Ну, и как возвращаться будем?
Оказавшись в его руках, она совершенно серьезно сказала:
– Уверяю тебя, мы испробуем все возможные методы.
И в этот самый момент в коридоре раздался какой-то грохот.
– Это еще что такое, – взяв за руку девушку, монах пошел к коридору.
Проходя мимо мальчишки, сидевшего на полу и внимательно разглядывавшего малочисленную процессию, он шепнул ему, сделав «страшные глаза»:
– А ты сиди тихо!
Грохот в коридоре прекратился. Зато раздался чей-то громкий шепот. Судя по голосу, шептала Барбара:
– Подними ты его! Вот. Поставь на место.
– Душенька, да не томи, – отвечал ей голос Шарля-мясника.
– Да будет, будет. Пойдем в кладовку. Там самое подходящее местечко.
И в тот момент, как Лиз и Поль выглянули в коридор, Барбара и мясник слились в страстном поцелуе.
Лицо святого брата сначала вытянулось от изумления, а потом он громко, безудержно расхохотался. Нет, он, конечно, был наслышан про бурную молодость кухарки, когда она не пропускала мимо себя ни егеря, ни конюха. И даже однажды ввела во искушение благочестивого брата Ансельма, грешившего до нее только чрезмерными возлияниями. Теперь же в ее умело расставленные сети попал местный мясник. Ловко!
Отсмеявшись, Паулюс произнес торжественным тоном, словно читал молитву в часовне:
– Срам-то какой, многоуважаемая Барбара!
Вечером того же дня Шарль-мясник сделал Барбаре-кухарке предложение, чтобы не осрамить ее перед добрыми людьми.
– Потому что я честная женщина! – грохотала почтенная дама, и складки ее покрывала тряслись вместе с возмущенным подбородком.
XXIV
1159 год, королевство Трезмон, обитель, затерявшаяся в горах
– Королева совсем плоха, – проговорила настоятельница. – Несчастная женщина. Так молода, так красива…
– Даст бог, и она поправится, – ответил старик-лекарь с бородавкой на лбу. – Что же, матушка, проводите меня к ней?
Старушка кивнула, чуть не уронив вимпл. И они направились вдоль темного сырого коридора в крошечную комнатушку, где умирала Блаженная королева, как была прозвана в народе.
Маленькое ее тело, распластанное на постели, металось, будто в горячке. Глаза смотрели так, словно видели перед собой не стены обители, но что-то иное.
– Вы королева? – спросил лекарь.
– Я не королева! – закричала она диким голосом. – Королева еще в пути! Весной привезет ее король! Так мне сказали!
– Кто сказал?
– Кельт! – приподнявшись, выплюнула она и снова упала.
Лекарь нахмурился и подошел ближе.
– Вы видели кельта, королева?
Она схватилась за голову, ударила крошечной ладонью по ней несколько раз и прохрипела:
– Я не королева! Я не королева! Я не королева! Королева придет весной! Она подарит кельту наследника! Она подарит королевству спасение!
– Черт, – пробормотал лекарь. – Какого наследника?
– Сына рода Наве. Сына хранителей камня. Сына рода Форжеронов. Сына великих магов. Наследник кельта. Он спасет королевство.
– Вот как? И как мы узнаем, что это, и в самом деле, он?
– Он будет носить имя подобного Богу и знак змеи!
Лекарь побледнел. Почесал бородавку на лбу. И, приблизившись к королеве, тихо сказал:
– Это сказал тебе кельт? Ты уверена, королева?
– Я не королева! Не зови меня королевой! Я умру графиней Дюша! Но не королевой! Я умру графиней Дюша!
– Как скажешь, – с искаженным улыбкой лицом проговорил лекарь и щелкнул пальцами.
XXV
23 декабря 1186 года, Трезмон, «Ржавая подкова»
– Ну вы и олух, Ваша Светлость, – мечтательным голосом проговорила юная Аделина, девушка, работавшая в харчевне «Ржавая подкова» и подчас оказывавшая некоторые услуги постояльцам.
– Олух, – мрачно кивнул маркиз де Конфьян, блуждающим взглядом глядя в черный провал окна. Сердце его рвалось туда, в ночь, в метелицу.
После чудовищного разговора с Катрин он вернулся в харчевню, где продолжились его возлияния, не имевшие, впрочем, никакого действия. А он все надеялся напиться до такой степени, чтобы упасть в беспамятстве и проваляться до утра. Но Серж Скриб никогда не пьянел, хотя и прилагал все к тому усилия, притом – неоднократно.
Кто ни подходил к нему в этот вечер с просьбой спеть еще что-нибудь, убирался не солоно хлебавши. Серж даже не давал себе труда ответить. Просто глядел в одну точку – на пламя свечи на столе. И думал о том, как же будет жить теперь без нее…
«Отныне мне нет места там, где вы». Вынула из него душу и бросила эти жестокие слова, прежде чем уйти навсегда. Он не помнил, как нашел дорогу к своему столу. Он не помнил, как просил снова и снова подлить вина. Он не помнил ничего, кроме ее отчаянного поцелуя и этих страшных слов. Ему казалось, что он все еще там, в этом проклятом темном коридоре, стоит раздираемый болью, терзаемый ее взглядом… И видит, как она уходит, но вот легче ничуть не становится, ведь она уносит с собой какую-то важную часть его самого, без которой он не сможет более легко дышать. Никогда.
И вот теперь, глядя на это окаянное пламя свечи на столе, он знал точно – любовь не умирает. Любовь – единственное, что есть после души, когда душа уносится вслед за возлюбленной.
Великий Боже! Ему и остается только молить небо о том, чтобы еще хоть день, еще хоть час, хоть миг провести возле нее. И этого мига уже будет много. И пусть она стала любовницей короля. Пусть превратила его собственную жизнь в горстку пепла на земле, где более ничего не будет расти. Он все равно без нее не сможет.
Она не оставила ему ни чести, ни гордости, ни надежды. Только любовь. Любовь, подобная пламени, от которого плавится воск.
Неожиданно пламя дрогнуло и едва не погасло. Серж дернулся от неожиданности, подняв, наконец, глаза.
– Ничего ли не угодно Вашей Светлости? – спросила улыбчивая девчушка с голубыми глазами на маленьком пухленьком личике в обрамлении золотисто-рыжих кудряшек. Как у всех девиц, зарабатывавших на жизнь не самым благонравным способом, волосы ее были подстрижены и едва доставали до плеч, а голова была непокрыта. – На кухне есть чудесный козий сыр из герцогства Жуайез, а в погребе довольно вина из восхитительного гренаша. Да и я, быть может, сумею развлечь вас лаской. Так как, Ваша Светлость? Желаете чего-нибудь?
– Яду, – бросил Серж Скриб, невесело усмехнувшись.
– Нет, яды держим только для крыс, – рассмеялась девица, тряхнув кучерявой рыжеватой копной. – Только сыр, гренаш или я, Ваша Светлость.
О том, что трубадур никакой не трубадур, а знаменитый маркиз де Конфьян, чья жена была одной из самых влиятельных женщин королевства, поскольку имела нежную дружбу с королем, стало известно еще несколько часов назад из обрывков разговоров в коридоре самого маркиза и юного пажа, обратившегося к нему с какой-то просьбой. Мальчишка, как говорили осведомленные, надерзил маркизу, за что был вытащен на мороз, в метель, избит и оставлен на конюшне – подле умирающего от простуды Игниса. Во всяком случае, с того часа рыжеволосого пажа никто не видел, а идти проверять, привязан ли отрок к стойлу не хотелось – метель, и правда, была нешуточная.
– Меня зовут Аделина, Ваша Светлость, – предприняла новую попытку бойкая девица и села за стол к маркизу.
– Не все ли равно, как зовут тебя? – отозвался Серж, глядя на нее из-под нахмуренных бровей.
– Дитя любви, я имею одно лишь имя. Им и дорожу, поскольку ничего иного у меня нет.
– Дитя любви, ставшее ее жрицей, – медленно проговорил маркиз. – Какая последовательность у наших судеб. Так значит, зовут тебя Аделиной…
Девица кивнула и улыбнулась, сверкнув ямочками на почти совсем детских щеках.
– И ты считаешь себя ничем не выше козьего сыра или вина? – продолжил он.
– Что то, что иное благородные рыцари пользуют дабы утолить голод и жажду. Я утоляю голод и жажду иного рода, но суть от того не меняется.
– А ежели бы сам король утолил тобой жажду, стала бы ты от того выше? – живо спросил Серж, сверкнув глазами.
Девица хохотнула и медленно произнесла:
– Король – тоже мужчина. Просто чуть раньше начинает сутулиться – под тяжестью короны.
Серж замер на мгновение. Как просто. Король – всего лишь мужчина, имеющий жажду и голод. Как и Катрин – всего лишь средство их утолить. Как много для нее значит эта корона? Как много для короля значит сама Катрин?
Быть может, и его собственный голод можно обуздать всего лишь сменив средство?
– Идем! – вдруг грубовато рявкнул Серж и встал, громыхнув стулом, из-за стола. Схватил девушку, которая и не думала сопротивляться, за локоть и повел в ту комнату, где еще сегодня утром он любовался на безмятежное во сне тонкое и бледное лицо своей жены.
Он хотел лишь одного. Забыться. Пусть на мгновение. Пусть на мгновение почувствовать себя тем, кто всего лишь утоляет жажду. Ведь как просто! Ни любви, ни нежности, ни привязанности. Один только голод. Голод, который пройдет, стоит лишь расплатиться парой монет.
– Раздевайся! – приказал он Аделине, едва они оказались в его комнате. По счастью, новый сосед его благополучно спал за столом харчевни.
Девушка принялась расшнуровывать тесемки, которыми скреплен был ее котт. Глядя на это действо, Серж не выдержал, подошел и рванул их, освобождая плечи ее и грудь, выступающие из грубого, плохо выделанного льна камизы. Склонился к ней с поцелуем, коснулся чужих – теплых, мягких, но чужих – губ. Прошелся дорожкой жадных поцелуев по шее к тонким, совсем еще детским ключицам. И вдруг понял… нет никакой жажды. Нет никакого голода. Одно только скотство. И как непохож был этот поцелуй на тот, которым одарила его на прощание маркиза. Его прекрасная маркиза Катрин, без которой он не мыслил своей жизни.
Серж отстранился и, не говоря ни слова, принялся зашнуровывать тесемки. Аделина лишь удивленно наблюдала за его действиями.
– Что же, мои губы недостаточно сладки? Так можно выпить меду, – сказала она капризным голосом.
– Держи на мед! – Серж вынул из кошелька, прикрепленного к поясу, монету, и сунул ей в руки. И запоздало вспомнил, что этот самый кошель вышила для него Катрин. Все на свете для него было связано с ней. И о ней заставляло вспоминать.
Аделина же, кажется, никуда и не думала уходить. Вместо того, чтобы покинуть комнату, она уселась на постель Сержа и посмотрела в окно.
– Коли сейчас вернусь, хозяин решит, что вы недовольны мною. И, верно, изобьет меня.
– Ну, посиди здесь, – ответил Серж и тоже вгляделся в окно. Ему почудилось в этой ночи и среди стонов метели ржание коня.
Они молчали совсем недолго. Но этого времени хватило Сержу для того, чтобы сотню раз пожалеть о том, что не догнал Катрин в коридоре, когда она уходила. Знать бы теперь, в какой комнате она остановилась…
Кажется, он готов был забыть обо всем. О ее неверности, ее лжи, ее равнодушии. Лишь бы только она была рядом. Забрать и ее, и маленького Сержа, увезти их в Конфьян и попытаться жить вместе, как жили прежде. Только вот, как прежде, уже никогда и ничего не будет. Но так ли это важно, если он любит ее? Если его любовь к ней не убить? Если она срослась с ним, стала его сутью. Если, черт подери, душу его Катрин унесла с собой!
– У вас разбито сердце, Ваша Светлость? – спросила Аделина.
– У меня разбито сердце, – медленно повторил он. – Король полюбил мою жену.
– А ваша жена? – живо отозвалась она, и глаза ее сверкнули от любопытства.
А жена… А жена целовала его так в том проклятом коридоре, будто прощалась с ним… Но если ничего более не испытывала к нему, зачем так целовать?
– А моя жена упряма и своенравна, – тихо ответил Серж. – И она целовала короля. Я не знаю, почему. Быть может, потому что ей наскучило мое общество. Быть может, потому, что он заставил. Быть может, она просто не умеет любить и хранить верность… Я не знаю почему. Она целовала короля.
Аделина закусила губу и перевела взгляд на губы маркиза.
– И это после ваших поцелуев? Вот же дура!
– Она умнейшая женщина в королевстве. И уж поверь, гораздо умнее меня.
– А что было после?
– А после она остригла волосы, вырядилась юношей и примчалась сюда за мной, – ответил Серж и в ужасе замер, озаренный страшной догадкой. Страшной догадкой. Счастливой догадкой.
– Ну вы и олух, Ваша Светлость, – мечтательным голосом проговорила юная Аделина.
– Олух, – мрачно кивнул маркиз де Конфьян, блуждающим взглядом глядя в черный провал окна. Сердце его рвалось туда, в ночь, в метелицу.
