Текст книги "Змееносец. Истинная кровь (СИ)"
Автор книги: Jk Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Губы его искривились в подобии улыбки.
– Ах да, как я мог позабыть? Вы верите лишь в любовь меж равными – герцог, маркиз, король. Трубадуру же довольно и шлюхи из придорожной харчевни.
Он вручил ей узел с ее плащом, рывком поднял ее над землей и усадил на коня, который дожидался их.
– И ехать мы будем без остановок. До заката я намерен добраться до Фенеллы, забрать нашего сына и отправиться домой.
– Я не посмею указывать трубадуру, чем ему следует довольствоваться. Он вправе решать сам, – Катрин вздохнула. Как же она устала спорить с ним. Если бы только он поверил ей, она простила бы ему все.
Устроившись на коне позади нее и почувствовав, наконец, собственную жену в плену своих рук, которые невольно обнимали ее, держа повод, Серж только и смог, что выдохнуть ей в ухо:
– Трубадур решил.
XXXXI
Вневременье, Санграль
В воздухе что-то звенело, почти причиняя боль. Отдавалось набатом в голове, билось в висках, заставляло пересыхать в горле.
Потом звон резко прекратился. Зато раздался голос. Где-то совсем рядом.
– Вот и ты. Я ждал тебя.
– Кто ты? – спросил Мишель, оглядываясь, но ничего не видя. – Где ты?
– Не узнаешь?
Перед глазами короля чуть забрезжил свет. И в этом свете отразился темный силуэт. Он все приближался, приближался, но разглядеть его до конца было невозможно – изображение будто расплывалось перед лицом.
– Я же узнал тебя сразу, Наве.
– Кто ты? – настаивал Мишель.
– Я – прошлое. Ты – будущее.
Воздух колыхнулся. А картинка, наконец, стала четкой и ясной. Перед Мишелем стоял он сам. Лет на сорок старше. С белоснежной бородой, длинными волосами и в черных истрепанных одеждах. Но все-таки это был он сам.
– Я – Великий Белинус, – сказал старик. – А ты – король из рода Наве.
– Ты повелитель дня и ночи, – медленно проговорил Мишель. – Ты все можешь. Помоги мне!
Белинус улыбнулся. Улыбка на его лице казалась величественной и прекрасной.
– Ты сам себе можешь помочь. Ты – повелитель. Ты – истинная кровь. Сын рода де Наве, первых стражей. И сын моего рода – рода великих магов. Так чего ты боишься?
– Я ничего не боюсь, – уверенно ответил Мишель. – Мне нужно вернуться. Я должен спасти королеву.
– Возвращайся и спасай, – пожал плечами Великий Белинус. – Но помни, смерть королевы – наименьшее зло, какое могут причинить темные силы, если камень попадет в руки несущего гибель.
– Я буду помнить об этом всегда. Клянусь!
Белинус посмотрел в окно.
– Скажи мне, цветут ли пролески? Я ничего не вижу.
– Нет, Белинус, пролески появятся еще не скоро.
– Жаль… только по ним можно судить, сколько осталось. Почему ты все еще здесь? В камне тебе делать нечего.
– Ты говоришь загадками… По пролескам можно судить лишь о наступлении весны.
– О смерти тоже. Твоя жена умерла. По ней пролески не зацветут.
– Но я могу это изменить, и пролески обязательно зацветут. Для нее.
Великий Белинус опустил голову.
– Пусть будет так, – сказал он. – Камень теперь в руках темной силы. Отвоюй камень. Верни жену. Я не могу отпустить тебя. Но ты можешь сделать все сам. Есть ведь ожерелье змеи. И есть твоя кровь – она истинна. Сильнее ее нет ничего, Наве.
Мишель удивленно посмотрел на Белинуса.
– Ожерелье? Но ведь оно исполняет желание только в День Змеиный?
Из груди великого мага вырвался смех. Он смотрел на короля так, будто не верил своим глазам.
– Король! Король! Тебе дана великая сила – ты потомок многих поколений магов. Так неужели же ты думаешь, что волшебство, заключенное в Змее, только день в году может служить тебе? Это только в твоей голове. Это все только в твоей голове. Освободи Змею. Заставь ее подчиниться! Прикажи ей!
Слегка нахмурившись, Мишель приложил руку к ожерелью.
– Я ухожу, Белинус. Прощай!
Улыбаясь, Его Величество протягивал Мари разгорающийся все сильнее Санграль.
– Ты не видишь? – спрашивал он жену. – Он светится.
XXXXII
24 декабря 1186 года, где-то на дорогах Трезмона
И что дальше?
Проживать каждый день, терзаясь мыслями о том, что супруга ему неверна? Растить детей, вглядываясь в их черты – не узнает ли он в них чужие? Приходить в ее постель, зная, что в иные ночи она принадлежала другому?
Черта с два другому!
Серж стиснул зубы и бросил взгляд на ее маленькую головку, укрытую плащом.
Если бы она просто сказала, что ошиблась. Что тот поцелуй был ошибкой, что де Наве принудил ее.
«Там были вы! Вы. Я ни в чем не виновата перед вами», – насмешкой отозвалась его память.
У памяти был голос Катрин. У памяти был взгляд Катрин. У памяти были губы Катрин. Такие желанные губы, что и король не удержался.
Оказывается, так просто – ехать, прижимая ее к себе. И сквозь толстый слой ткани чувствовать в ней средоточие всей жизни. И совсем не страшно от мысли, что его нет – есть только она одна. Она, пролившаяся кровью в его венах. Она, бьющаяся сердцем в его груди. Она – единственная его песня.
И нет никакой зимы. Внутри него бушевал пожар. И тугим комом у горла было все – и любовь, и горечь, и надежда, и неверие, и нежность, и страх. И все это причиняло невыносимую боль.
Не зная, как избавиться от нее, Серж просто склонился к голове Катрин и поцеловал в макушку сквозь шерстяную ткань капюшона.
Маркиза почувствовала его поцелуй, которым он прикоснулся к ней, которым он вдыхал в нее жизнь, которым он дарил ей себя.
Это было странно и необъяснимо. Рядом с ним ей всегда было тепло. Рядом с ним никогда не бывало зимы. И сейчас она чувствовала жар внутри. Сердце ее билось быстрее от этого жара, заставляя гореть лицо, тело, руки. И пусть все в ней сгорает, но в этом горении она оживет рядом с ним.
«Муж мой, как мне доказать вам, что вы – единственный мужчина… Вам ли не знать, что никого больше быть не может…»
Катрин сняла одну рукавицу, надела ее на руку Сержа и скользнула в нее своей ладонью.
Он молча позволял ей проделывать это. Когда ее теплая ладонь коснулась его, холодной, он провел пальцами по ее пальцам. А потом крепко сжал – так, что, кажется, расцепить их было уже невозможно.
«Но вы его целовали, любовь моя…»
Только бы он никогда не выпустил ее пальцы из своих. Только бы он всегда держал ее в кольце своих рук.
Она откинула голову ему на плечо.
«Мои губы принадлежат вам. Как они могли касаться другого?»
Прижался щекой к ее холодной, розоватой от мороза щеке. Вдыхал с ней один и тот же воздух. Так близко, что, кажется, дыхание их стало одним на двоих.
«Я не знаю как… я не знаю… я ничего не знаю, ведь сердце мое не согласно с тем, что видели мои глаза. Быть может, они обманулись?»
Катрин замерла, ощутив нежность его прикосновения. И она исчезла, растворившись в нем навсегда.
«Мои глаза видели вас. Быть может, они обманулись?»
Он резко остановил коня. Ком в горле все нарастал, причиняя теперь уже нестерпимую боль. И только теперь он вдруг понял, как избавиться от этой боли. Достаточно просто сказать:
– Я люблю тебя.
XXXXIII
24 декабря 1186 года, Трезмонский замок
Лиз в отчаянии смотрела на маленького Сержа де Конфьяна, заходившегося криком на руках Поля, как только приближалась Барбара, чтобы его забрать. Он будто искал у бывшего монаха защиты и помощи, а кухарка никак не могла понять, как такое могло случиться, что всегда питавший к ней расположенность юный маркиз теперь променял ее на Поля и Лиз.
– Как же он? – спрашивала Вивьен Лиз де Савинье, глядя на младенца. И понимала, что ее сожаления ничего не изменят. Им надо бежать. А у ребенка есть родители, которые шляются неизвестно где.
Прощание затягивалось. Выстроившиеся в длинный ряд обитатели замка спешили выразить своему любимому монаху пожелания в новой жизни и душевно попрощаться – ведь это не удалось им в прошлый раз, когда он исчез, никому ни слова не сказав. А тут сам Бог велел. И потому слов было сказано очень много. Кажется, в замке и в деревушке, окружавшей его, не было человека, который не знал бы о готовящемся побеге святого брата и его возлюбленной. И все тащили им теплые вещи, снедь, деньги. Чудак-мельник привез огромный мешок муки. Когда гора вещей, принесенных добрыми жителями Фенеллы, сравнилась высотой с ростом Поля, Барбара, уперев руки в бока, объявила:
– Пора и честь знать!
– Как же он? – всхлипнула снова Лиз, глядя на отчаянно рыдающего маркиза.
Поль, не теряя надежды успокоить маленького Сержа, подмигнул девушке, желая ее подбодрить. Она сама была готова разрыдаться, как младенец. Да слезами делу не поможешь. И он глянул на строгую кухарку.
– Мы и сами рады уехать, Барбара. И поскорее. Но Шарль-то где пропадает? Ты говорила, он с нами поедет.
– А он, видать, оповещает о вашем отъезде очередного крестьянина с дальних лугов! – сердито буркнула невеста почтенного мясника, глядя на собравшуюся вокруг них толпу. – Вот же болтун!
– Так вы его ждете? – донесся до них голос конюха Филиппа, уже оседлавшего для брата Паулюса и Лиз лучших скакунов из конюшни Его Величества. – Он ведь ногу подвернул, когда на дальний луг к старику Лорану бежал с новостями! Тут его месье Андреас и сцапал! Лежит теперь этажом выше, мается. Тот ему припарки свои ставит. А он только стонать и может, хотя сперва и пытался объяснить месье Андреасу, как важно ему немедленно отправиться с братом Паулюсом в «Ржавую подкову».
– Вот же фигня, – пробормотал Поль. – Столько времени потеряли. Сейчас этот идиот Ницетас явится, и опять начнет мне втирать про геенну огненную.
– Это ты называешь фигней? – спросила Лиз. – Это фигня, по-твоему? Это, любовь моя, полное дерьмо!
– Sancta Maria, Mater Dei! – прошептала Барбара и перекрестилась. – И в Париж вам нельзя! Уж лучше возвращайтесь в дальние страны. Только там вас и поймут!
В ответ на ее слова младенец-маркиз зашелся криком, сильно превышающим 130 децибел.
– Omnipotens Deus! Барбара! А мать этого изверга где? – не выдержал Поль.
– Как где? – удивилась Барбара, будто это было очевидно. – За маркизом де Конфьяном поехала! Остригла волосы и отправилась в Бургундию. Полин все думает, куда б эти косы приспособить. Себе не может – очень уж рыжие. Ждет ярмарку. Вдруг кто купит.
– Ну, пусть кормилица заберет его. Нам ехать надо, – перекрикивая Его Светлость, сказал Поль.
– Как же он! – снова запричитала Лиз и потянулась за юным маркизом Сержем, который охотно рванулся ей навстречу, чуть не выдравшись из рук Поля. Она осторожно перехватила ребенка и прижала к себе.
– Он просто хочет есть! – вдруг послышался голос кормилицы Генриетты, и кругленькая маленькая женщина, отчаянно шмыгающая носом, вошла в зал, на ходу расшнуровывая вырез котты.
– Она прямо здесь собирается это сделать? – брезгливо спросила Лиз Поля. Даже младенец на мгновение притих, озадаченный происходящим.
– Да какая разница где, – буркнул Поль. – Может, замолчит, пока есть будет.
– Но здесь же люди… Может, лучше Барбара согреет ему молока? Он ведь приспособился, вроде.
– Вообразите! – болтала тем временем Генриетта, пытаясь сладить с узелком, стягивающим шнуровку. – Мессир Андреас даже кровь мне хотел пустить, когда его любимая пытка раками не помогла. У меня, сказал он, ее слишком много. Оттого и распирают лихорадка и жар. А то, что сопли текут, так это всего лишь божья воля! Вот жива была ведьма Никталь, никто в наших местах беды не знал. Она травку какую принесет, все мигом проходит. Не то что лечение этого изувера. Ну да ничего. Только к нему Шарля-мясника привели, он про меня позабыл, я и улизнула. Господи, да развяжется эта тесемка или нет.
– Может, все-таки молока? – снова с надеждой спросила Лиз.
– Нет уж, – ответила Генриетта, потянувшись за маркизом. – Рано ему!
Несогласный с ней маркиз тут же завопил, прижимаясь к груди Лиз.
– Может и рано, но у него уже неплохо получалось. Мне кажется, мы никогда отсюда не уедем, – Поль уселся на лавку и, смирившись с неизбежным, потянулся за кувшином на столе, который к его радости оказался полным.
Нет, не кричавший ребенок, не толпа прощающихся с ними крестьян и слуг, не подвернувший ногу Шарль, не безумная кормилица, не тянувшийся за вином Поль вынудили Лиз усомниться в том, что она нормальная. Почувствовать себя сумасшедшей ее заставил вопль, разносившийся в каменных стенах Трезмонского замка:
– Я изгоню! Изгоню беса, вселившегося в тебя, порочная дочь Всевышнего! Блудница!
– Отпусти! Говорю, отпусти! Косы повысмыкаешь! – донесся до них голос Полин.
И в зал, едва держась на ногах, почти вполз совершенно пьяный брат Ницетас, тащивший за косу сердитую служанку.
– Exorcizo te, immundissime spiritus, omnis incursio adversarii, omne phantasma, omnis legio, in nomine Domini nostri Jesu Christi eradicare, et effugare ab hoc plasmate Dei! – кричал он, а язык его заплетался.
– На кой черт ему такое красивое тело, коли он им ничего не может? – вырвав-таки из его ослабевших рук косу, хмуро вопрошала Полин.
Лиз едва не схватилась за голову, но вовремя вспомнила, что у нее притихший ребенок на руках.
– Много будешь пить, таким же станешь, – только и сказала она, обращаясь к Полю.
– Не стану! Ну, если только ты не станешь мне травок всяких подсыпать, как Барбара этому идиоту, – хохотнул Поль и двинулся в сторону брата Ницетаса, который снова попытался броситься вслед за отбежавшей в сторону Полин.
– Уймись, святоша! – Поль взял Ницетаса за грудки и встряхнул его. – Нет в ней бесов. В этом замке вообще бесов нет. Давно изгнаны. И ты бы отправился вслед за ними, если жизнь твоя праведная тебе дорога.
– Ipse tibi imperat, qui te de supernis caelorum in inferiora terrae demergi praecepit. Ipse tibi imperat, qui mari, ventis, et tempestatibus impersvit, – продолжал бубнить брат Ницетас, осеняя крестным знамением теперь уже Поля. – Чееееерррт… Святую воду-то я и позабыыыыл.
Юный маркиз громко хрюкнул и захихикал. Он пока еще не очень хорошо умел смеяться, но и Лиз, и кормилица, и Барбара точно знали, что он смеется.
И в этот момент в каменных стенах Трезмонского замка раздались твердые и уверенные шаги. В залу вошел маркиз де Конфьян и рыжеволосый юноша с ним. Почему-то рука в руке.
Юноша надменно огляделся. Подошел к Лиз, молча забрал у нее ребенка и вернулся обратно к Сержу.
– О! Трубадур явился! – только и смогла выдавить из себя Лиз, понимавшая, что еще немного, и у нее начнется истерика – от хохота. Она вдруг поймала себя на мысли, что, несмотря на то, что по идее она должна бы быть несчастна, ей никогда в жизни не было так весело.
– Друг мой Скриб! – радостно воскликнул Поль, подойдя к маркизу и хлопнув его по плечу. – Как здо́рово, что ты вернулся. Значит, все же закатим пирушку.
Маркиз хмуро обвел взглядом всех присутствующих и, не увидев среди них короля, холодно сказал:
– Уже напировался. Ноги моей в Фенелле более не будет. Немедленно собирайте вещи маркизы. Мы отправляемся в Конфьян на рассвете! Генриетта! Собирай Сержа!
– До рассвета еще далеко, выпили бы хорошего вина. Ты бы мне рассказал, что здесь произошло, пока меня не было. Я, знаешь ли, кажется, совсем ничего не понимаю, – Поль удивленно разглядывал стриженую герцогиню, держащую на руках юного маркиза.
– Вино, друг мой Паулюс, приезжай пить в Конфьян. Оно не хуже королевского. Кстати, будь добр, покажи маркизе моего второго ребенка, коли ты единственный, кто его видел.
Серж бросил на Катрин быстрый взгляд из-под полуопущенных ресниц. Будто ждал от нее чего-то. Маркиза застыла, прижав к себе маленького Сержа, словно его прямо сейчас у нее заберут. И только сердце ее безудержно колотилось в ожидании ответа святого брата.
Поль тем временем медленно почесал затылок и произнес:
– Так вот же он! – кивнул бывший монах на младенца. – А маркиза-то где? Кому показывать?
– Маркиза перед тобой. Маркиза Катрин де Конфьян. И сын у нас пока один. Ты лучше скажи, сколько ты выпил, когда писал то письмо!
– Э нет, брат. Ты меня не путай. Это герцогиня Катрин, которая проявила благоразумие и предпочла короля Мишеля, став королевой Трезмонской.
Серж побледнел и сжал кулаки.
– Болван! Это моя жена! И покуда я жив, ею и останется. А я постараюсь жить очень долго!
– Пьянство – грех, – глубокомысленно изрек брат Ницетас.
«Глупый монах!» – подумала Катрин, взглянув на мужа. Ужасные слова, которым она поверила, лишили ее покоя на несколько дней.
Поль же недоуменно перевел взгляд с маркиза на мадам Катрин, потом на старую Барбару. И, вновь взглянув на Сержа, задал дебильный вопрос:
– А какой нынче год от Рождества Христова?
– Совсем плохой, – ахнула старая Барбара, хватаясь за сердце. Оно, большое и доброе, подскочило к самому горлу.
– Одна тысяча сто восемьдесят шестой, слава Господу! – провозгласил брат Ницетас из-под лавки, пытаясь дотянуться до кувшина с вином.
XXXXIV
24 декабря 2015 года, Монсегюр
– Ты не видишь? – спрашивал он жену. – Он светится.
– Его сияние вскружило вам голову, Мишель? Отдайте его мне.
Петрунель, улыбаясь, протянул ладонь.
– Нет! – ответил де Наве и крепко взял Мари под руку. – Вы никогда не получите Санграль.
Мари тут же прижалась к нему, будто боялась, что он отпустит ее от себя хоть на минуту.
– Ах, как трогательно! – воскликнул Петрунель, и тут же улыбка стерлась с его лица. – Вы лжец, король! Вы поклялись жизнью королевы!
– Вы тоже лжец, мэтр. А значит, мы квиты!
В глазах мага вспыхнул гнев. Полы его плаща зловеще развевались вокруг тела, а метель, кажется, все усиливалась. Мэтр двинулся на короля, протягивая руки вперед, желая отнять лампу волшебного камня силой.
– Прекратите сейчас же! – взвизгнула Мари.
Мишель сделал шаг вперед, прикрыв собой жену, и скрестил руки на груди. Сквозь сжатые пальцы его кулака прорывались лучи яркого света, видимые только ему.
– Вы думаете, что сможете совладать с Сангралем, мэтр? – рассмеялся Его Величество.
– Он мой на пять минут! Вы обещали! – возмущался Петрунель. – Отдайте мне его! И будем считать, что ничего не было. Иначе вам придется пожалеть об этом!
– Вы не всесильны, как бы вам того ни хотелось.
– Что ж, – засмеялся Петрунель. – Вы напросились сами. Сами вынудили.
Он поднял пальцы вверх, готовясь щелкнуть ими. И в этот момент Мари попыталась вырваться из-за спины Мишеля, чтобы наброситься на мага. Видимо, с кулаками.
– Стой, Мари! – грозно проговорил Мишель, схватив ее за руку. И снова обернулся к Петрунелю: – Ну, что? Не получается?
Петрунель усердно щелкал пальцами. Но что-то явно шло не так. Несмотря на мороз, он даже вспотел, бедняга.
– Ты почему на меня кричишь? – сердито сопя носом, сказала Мари, осознав, что опасность, видимо, миновала, и ее муж все держит под контролем.
– Ты иногда бываешь страшно упряма, – голос Мишеля стал по-обычному мягким и ласковым. – Но я прошу, до тех пор, пока мы не вернемся домой, слушайся меня, любовь моя!
Тем временем Петрунель старательно протирал брошь повелителя времени краем своего плаща, периодически пощелкивая пальцами. Не помогало. Наконец, не выдержал, в отчаянии посмотрел на короля, подбородок его возмущенно затрясся, и он промолвил:
– Если бы не я, вы бы и не узнали про Санграль! Где ваша благодарность?
– В гробу ты увидишь его благодарность, недостойный Петрунель! – донесся до них голос Маглора Форжерона, и стены старой крепости содрогнулись от грома.
Шагая по скрипящему под ногами снегу, к ним шел Великий магистр.
– Ты нашел Санграль, дорогой племянник? – вопрос его звучал как утверждение.
– Нашел. И думаю, нам пора возвращаться.
И в этот самый момент Петрунель набросился на короля Мишеля I Трезмонского с кулаками и воплем:
– Санграль мой!
– Нет, мэтр, он мой! – Его Величество оттолкнул от себя назойливого родственника. – Да, вы хотели, чтобы я его нашел. И сотворили ради этого все возможные подлости. Но вы не получите камня. Никогда!
Петрунель упал на землю и весьма ощутимо ударился. Но этого ему показалось мало. И он отчаянно забился головой о большой булыжник, лежавший у ног короля.
– И этот идиот просил меня уступить ему титул, – печально сказал Маглор Форжерон. – Что ж, король, я нашел причину, по которой не мог отправить и Мари, и тебя домой. Петрунель построил свое заклинание на том, что есть третий человек – ваш нерожденный ребенок. И именно он удерживал королеву здесь. Теперь я могу отправить в ХІІ век и Мари, и вашего ребенка. Но не смогу отправить тебя. Этот болван накрутил там таких выражений… Мне нужно еще время, чтобы распутать…
– Так отправляйте их, да поскорее! – воскликнул Мишель.
– Как скажешь, племянник! – радостно сказал Маглор Форжерон.
Но прежде, чем он успел щелкнуть пальцами, Мари возмущенно заверещала:
– Что значит «отправляй»! Ты меня не спросил! Я без тебя никуда не…
Раздался щелчок, и королева исчезла.
Мишель облегченно вздохнул. Теперь его семья была в безопасности. И он перевел взгляд на продолжающего извиваться в снегу Петрунеля.
– Вам не надоело, мэтр?
– Не надоело, – горестно ответил Петрунель и отправил в рот ком земли со снегом.
– Что ты сделаешь с ним? – спросил Маглор Форжерон. – Учти, что меня по-прежнему беспокоит судьба моего титула. И вы с ним – единственные наследники.
– С ним? Не знаю… – Его Величество с кривой усмешкой поглядывал на Петрунеля, не понимая, паясничает тот или и впрямь сильно расстроен. – Может, отправить его в древние времена, а?
– Боже упаси. Распугает мамонтов.
Маглор Форжерон подошел к катающемуся в грязи Петрунелю и снял с его плаща брошь повелителя времени. Некоторое время он внимательно рассматривал эту брошь, а потом громко рассмеялся.
– Полюбуйся, Мишель! – сказал он, протягивая ее королю. – Я так и знал, что он похитил ее у своего старшего брата! К слову, убитого твоим папашей. Но сути это не меняет! Отправляй его, куда хочешь. Я умываю руки.
Его Величество взял брошь и, разглядывая ее, думал о том, что сделать с кузеном. Этот злобный магистр достоин того, чтобы его отправили на четыре стороны или развеяли по ветру. Но потом Мишель решил, что такие методы достойны самого же Петрунеля. И не соответствуют королевской чести. Он снова повертел в руках брошь.
– Ты любил управлять временем. Вот и отправишься туда, где времени нет. И тебе нечем будет повелевать.
– А чем ты лучше меня? Лжешь на каждом шагу! Никакого доверия к правителю! – воскликнул Петрунель, отвлекшись от своего занятия.
Мишель молча смотрел на мэтра. «Ну и семейка!» – уныло думал он.
– Тебя учить ею пользоваться или сам справишься? – спросил Маглор Форжерон, глядя на брошь в руках племянника.
– Справлюсь, – ворчливо отмахнулся Мишель и щелкнул пальцами. В тот же миг Петрунель исчез. Стало тихо и спокойно. Метель прекратилась. Редкие снежинки весело падали с неба.
– Пожалуй, и мне пора, – повернулся он к Великому магистру.
Маглор Форжерон с гордостью смотрел на своего племянника. Кажется, даже скупая слеза скатилась по его щеке.
– Видела бы тебя твоя мать, – буркнул он, совершенно не думая о том, что это его милостью королева Элен погибла. – Я навещу вас на Рождество, если ты, конечно, не возражаешь.
– Да куда от вас денешься, – усмехнулся Его Величество и снова щелкнул пальцами.
Он стоял на верхней площадке донжона своего замка и вглядывался в темноту, простирающуюся вокруг. В небе мерцали звезды, от света тонкого серпа луны искрился снег, укрывший землю. И все это может исчезнуть через каких-то пятьдесят лет. Даже если его самого уже не станет, будет его сын… Это королевство… данное ему во владение по праву рождения. Эти люди, обитавшие здесь и нуждавшиеся в его защите. В конце концов, его собственная семья… Весь этот мир его – под звездами, под луной… Который может быть сметен однажды грядущим, о котором ему дано было знание… Зачем ему это знание, если все предрешено, если ничего нельзя предотвратить?
Мишель де Наве, потомок великих магов с истинной королевской кровью щелкнул пальцами. И королевство Трезмонское исчезло, будто его и не было никогда. Теперь навсегда оно будет скрыто от глаз человеческих и охраняться силой Змеи, Броши времени и Санграля.
