Текст книги "Змееносец. Истинная кровь (СИ)"

Автор книги: Jk Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

X

22 декабря 1186 года, королевство Трезмон, «Ржавая подкова»

Прекрасная Катрин, прощаемся с тобою!

Меж нами холод звезд. Меж нами камни дней.

Ты сердцу моему останешься женою.

Во мне навек живешь – нежнейшею душою.

Но от тебя, Катрин, бегу, загнав коней.

Катрин не задумывалась о том, сколько времени провела в дороге. Для своей поездки она выбрала Фабиуса, про которого Серж всегда говорил, что тот особенно смирен и послушен. Вряд ли этот конь способен догнать Игниса. Но маркиза, отчаянно погоняя жеребца, вспоминала всех святых с просьбой, чтобы супруг ее все же остановился где-нибудь для отдыха.

Она знала, зачем она едет – вернуть Сержа. Но ничуть не знала, как это сделать. Что она может сказать мужу, как убедить его бросить ужасную затею. Катрин до боли закусывала губы. Он ей не верит. Господи! Он не верит ее словам, не верит ее поступкам. И что бы она ему ни сказала, для него все будет звучать фальшиво.

Не будучи хорошей наездницей, маркиза, после долгих часов, проведенных в седле, чувствовала себя крайне уставшей. От своих раздумий она устала не меньше. Ее терзало то, что не была хорошей матерью, оставив сына на чужих людей. И то, что совсем не была хорошей женой. Теперь уже дважды. Герцога Робера она предавала в мыслях. А Сержа, за которого готова была умирать снова и снова, предала наяву. Как такое могло случиться? Сами боги позавидовали ее счастью, или она совершила непоправимую ошибку, поверив своим глазам?

«Вы сами целовали короля».

Катрин вздрогнула. Никогда ее губы не касались губ Мишеля! Там, в саду Трезмонского замка, рядом с ней был Серж. Муж, считающий ее лгуньей.

Когда стемнело, лесные звуки стали пугать ее. Вглядевшись в быстро сгустившуюся темноту, она с облегчением увидела огоньки постоялого двора. А подъехав ближе, услышала протяжные звуки дульцимера и голос, который узнала бы среди тысяч других.

Отныне только ночь. И серебро покровом.

Скитаться без любви – здесь в солнце нет нужды.

Пусть будет холод звезд – прощальным твоим словом.

А свет их в небесах – светом очей суровых,

Что страннику вовек нужней глотка воды.

«Трубадур и в поход ходит с дульцимером», – усмехнулась Катрин, прошептала благодарственную молитву, пониже натянула на глаза капюшон и зашла внутрь гостиницы, которая слабо освещалась парой факелов.

Увы, мне холод звезд дороги не подскажет.

Увы, скитальцам он – не страсти поцелуй.

Разлуки и беды торжественно на страже,

Он между нами лишь могильным камнем ляжет,

Но слез своих камням, Катрина, не даруй.

Маркиза озабоченно шла по коридору гостиницы за служанкой, которой было велено проводить нового постояльца. Ни за какие деньги ей не удалось получить отдельную комнату. Самое большее, чего удалось добиться, это выпросить, чтобы у нее был лишь один сосед.

За то время, что она пререкалась с хозяином, песня умолкла, и шаги гулко раздавались в тишине коридора. И что ей делать дальше? Стучать в каждую дверь? Серж говорил, что она слишком умна. Да она глупа, как утка! Теперь маркиза отчетливо понимала, какую дурость затеяла.

Служанка остановилась, постучала в дверь и толкнула ее, пропуская Катрин внутрь.

Серж убрал в сторону дульцимер и устало потер виски. Он глядел на звезды в окне крошечной комнаты, служившей ему пристанищем в эту ночь. Глядел и ни о чем не думал. О чем ему было думать? Ему, еще в это утро имевшему жену, любовь, счастье, будущее. И раньше наступления полудня потерявшему и жену, и любовь, и счастье, и будущее. Сердце его неспешно толкало кровь по венам, а сам он будто замер, ничего не чувствуя, ничего не зная, ни во что не веря. Если он был сосудом, то сосуд опустел.

Себя почти не помнил. Нет, отчетливо вспоминал, что с ним происходило. Сначала поцелуй короля и его жены. Потом отвратительный скандал и с королем, и с Катрин. Спешное решение немедленно уехать, лишь бы не видеть вновь ее умоляющих глаз. Только не в Конфьян, где им придется изо дня в день жить во лжи. А притворяться Серж Скриб не мог и не хотел. Он помнил, как ему седлали Игниса. Помнил, что, не в силах заставить себя смириться, вновь и вновь бросал взгляд на окна Катрин. И знал, что даже если она выглянет – все равно уедет.

Но самого себя маркиз-трубадур не помнил. Сам он все еще стоял у той проклятой липы и смотрел, как король целует его жену.

Любила ли она его или только говорила, что любит? Отрежь ему руки, чтобы он не смог более перебирать струны дульцимера, а он все равно бы твердил, что ее чувство к нему истинно. Потому что знал цену истине. Но был король, который выбрал Катрин. И было что-то еще, что заставило ее целовать короля. Любить женщину, которая ему не принадлежит, было бы мукой, на какую решился бы лишь сумасшедший. Серж Скриб был сумасшедшим. Но жить с женщиной, которая делит ложе не только с ним, и все-таки ее любить – стало бы истинной пыткой. Сумасшедшие тоже боятся боли.

И вот теперь он глядел в провал неба в окне, не помня себя, помня только Катрин. И не знал, как ему быть без ее губ, рук, плеч, волос, глаз… Быть может, Господь сжалится над ним, и этот поход, который затеял герцог Бургундский, станет последним, что ему суждено увидеть. Тем будет лучше. Поскольку в действительности Сержа Скриба, маркиза де Конфьяна более не существовало.

К настоящему его вернул звук открываемой двери. Серж устало посмотрел в глубину комнаты, наполненной тенями. А потом перевел взгляд туда, где показалось дрожащее пламя свечи в руке служанки.

– Прошу вас, мессир, – услышал он грудной ее голос.

И в комнату вошел невысокий мужчина, с ног до головы укутанный в плащ и с надвинутым на глаза капюшоном. Он замер посреди комнаты. Служанка всучила ему в руки свечу и проговорила:

– Там в углу тюфяк имеется, уж простите, что осталось. Коли еще чего будет нужно, я внизу.

С этими словами она удалилась прочь. А постоялец так и стоял посреди комнаты. Лица его Серж не видел.

– Тюфяк не советую, – тихо проговорил маркиз, – у них и на постели-то полно клопов.

– И стоило ехать в такую даль за клопами?

Серж дернулся и тут же заставил себя принять прежнее положение. На мгновение ему показалось, что голос юноши, а это, несомненно, был юноша, похож на голос его супруги. Но, видимо, лишь показалось.

– Боюсь, меня впереди ожидают не только клопы, – спокойно ответил он. – А за каким чертом вы оказались здесь, месье?

– Потому что одному олуху не сиделось дома.

Нет, ему не показалось. Серж все-таки вскочил на ноги. Этот голос… Он и в самом деле сошел с ума. Теперь она будет мерещиться ему повсюду?

– Вам холодно, месье? – хрипло выдавил он. – Отчего вы не снимите вашего плаща?

«Вашего чертового, matrem tuam, плаща!»

– Да, мне холодно. Мне всегда холодно без вас, маркиз.

Это была Катрин. Это, черт подери, была его Катрин! Но он все еще не верил собственным ушам, надеясь, что воображение сыграло с ним злую шутку.

Фигура, укутанная в плащ, подошла еще ближе. Протянула руку к его руке и резко одернула.

Он нетерпеливо, одним движением скинул капюшон, скрывавший лицо его соседа.

Перед ним была Катрин. Катрин. В мужском платье, с остриженными волосами, но Катрин.

– Мatrem tuam, – теперь уже вслух произнес маркиз де Конфьян. – Что ж, на тюфяке спать вам не придется. Потому, кроме клопов, никакие твари вам не грозят.

Он поклонился и решительно направился к двери.

Ну, уж нет! Не для того она потратила столько времени и сил, добираясь сюда, чтобы позволить ему уйти.

– Серж, подождите, – Катрин двинулась за ним. – Я понимаю, что вы не желаете меня видеть. Но ради этого вам не стоит ездить в ваш поход, в котором вы можете погибнуть. Вернитесь домой, и я обещаю, что больше никогда не попадусь вам на глаза.

Он снова замер. На сей раз, держась за ручку двери. Медленно повернулся к ней и внимательно осмотрел ее.

– Для того, чтобы сказать это, вам не нужно было стричь ваши волосы, мадам. Боюсь, без них вы не понравитесь не то, что королю, но и любому другому мужчине, включая палачей, мясников и… и трубадуров, мадам.

– Вы прекрасно знаете, что путешествие в женском платье было бы для меня невозможно. И для меня не имеет ровно никакого значения, понравлюсь я кому-либо или нет. Если и вам я больше не нравлюсь, это внушает надежду, что вы передумаете уезжать из-за женщины, которая вам безразлична. Нет ничего удивительного, что ваша любовь угасла. Мужчина не может до бесконечности восторгаться завоеванным трофеем. Или вы всего лишь придумали ваши чувства ко мне, как очередную канцону.

– Канцону? – выдохнул маркиз де Конфьян, ошалело глядя на свою стриженую жену.

– Канцону, – повторила Катрин. – Возвращайтесь и продолжайте сочинять дальше. А я вас больше не потревожу, – она помолчала, раздумывая еще над чем-то, и все же решилась добавить. – Закон не позволит мне развестись с вами. Но это можете сделать вы. Причина для развода у вас имеется. Думаю, королева Мари поможет вам с этим. Но позвольте мне лишь самую малость – знать, что вы живы и в порядке.

– В порядке? Черта с два я в порядке! – воскликнул Серж и вылетел из комнаты, хлопнув дверью.

Но не успела Катрин понять, что произошло, как его длинная фигура вновь появилась в дверном проеме.

– Спать будете в постели. Меня устроит тюфяк, кишащий тварями. На рассвете я уеду. А вы вернетесь в Конфьян, к нашему сыну.

«К нашему сыну. К нашему!»

Маркиза, побоявшись спугнуть то, что ей почудилось в этих его словах, молча кивнула и сильнее закуталась в плащ.

Он снова посмотрел на ее голову, поморщился при виде рыжих обкромсанных прядей и покинул комнату, толком не понимая, что теперь делать. Думать о том, зачем она примчалась сюда, было выше его сил. Он стоял на улице, вдыхал морозный воздух, хмурился оттого, что звезды спрятались под толщей туч, и небо стало совсем темным. Проведал Игниса на конюшне.

– Я придумал чувства, как очередную канцону! – заявил он коню и зло рассмеялся.

А спустя час, вернувшись в комнату, нашел жену спящей на тюфяке.

XI

22 декабря 2015 года, Париж

Невозможно до бесконечности сидеть, запершись в комнате.

Невозможно до бесконечности жалеть себя.

Невозможно до бесконечности прятаться от всего мира и лелеять собственное горе.

Так думала Мари де Наве (пока еще де Наве), держась за ручку двери своей комнаты. Она просидела здесь, среди вышитых матерью подушек, кажется, не менее двух часов. За окном сперва сгустились сумерки, а потом и вовсе потемнело. Света она не включала. Было так просто представлять, что все случившееся – всего лишь дурной сон. Но и обманывать себя до бесконечности – невозможно тоже.

Мари рассердилась и дернула ручку. В гостиной было темно и тихо.

За прошедшие часы, которые Мишель провел, сидя на диване, он так ничего и не придумал. Одна решимость здесь не поможет. Хоть Петрунеля зови на подмогу. Чувство подкатывающей беспомощности злило всегда уверенного в себе короля.

– Где здесь включается твое чертово… электричество? – раздраженно крикнул он в темноту.

– Электричество открыли задолго до меня, да и до тебя, кстати, тоже. Так что оно не мое, – спокойно ответила Мари и щелкнула выключателем. В комнате включился свет, и Мари зажмурилась.

Мишель глянул на жену, стоящую у стены, и странное чувство охватило его. Словно кто-то ласково гладил его по голове, успокаивая и утешая.

– Да какая разница, чье оно, – пробормотал он и поднялся с дивана. – Мари, как хорошо, что ты вышла из своей комнаты.

Избегая его взгляда, Мари торопливо направилась в сторону кухни.

– Разумеется, хорошо. Иначе мы рисковали бы умереть голодной смертью.

– Тебе так не нравилась еда, что готовила Барбара? Соскучилась по своим лепешкам? – попытался пошутить Его Величество, идя вслед за ней.

Мари одарила его далеко не самым добродушным взглядом и процедила сквозь зубы:

– Соскучилась.

С этими словами она открыла холодильник затем, чтобы оценить масштабы катастрофы. Катастрофа была неминуемой – пакет молока месячной давности, половинка засохшего лимона, несколько яиц, давно позеленевший кусок сыра и палитра со старой неиспользованной краской.

Мишель заглянул через плечо Мари в шкаф с остатками продуктов. Особенно его поразила доска с красками, и, удивленно приподняв брови, он сказал:

– А Барбара сегодня обещала кабанье мясо в винном соусе. Тебе же нравилось, – неуверенно добавил он.

– Ты можешь заткнуться или нет? – прошипела Мари, обернувшись, и, обнаружив Мишеля слишком близко, со злостью захлопнула дверцу холодильника. Стараясь не задеть его, она торопливо отошла в сторону и взяла в руки телефон. Ее позабавила мысль о том, что будь ее муж обычным нормальным человеком – отправила бы в супермаркет со списком. Но и здесь непруха!

Мари стала пролистывать контактный лист в телефоне в поисках нужного номера. А король Трезмонский уселся на странный высокий стул, облокотился на не менее странную узкую и длинную доску, на которой стояли несколько ваз и, подперев голову рукой, стал молча следить за королевой.

– Прости, в пиццерии кабаны закончились. Придется опять давиться пиццей. С беконом будешь или с курицей?

Ответом ей была тишина.

Мари пожала плечами. И заказала пиццу с морепродуктами.

Потом вернулась на кухню, брезгливо поморщилась от вида немытой с прошлого месяца тарелки в раковине и взялась за губку. Так и не отодрав с керамической поверхности налипшую еще в ноябре овсянку, Мари сердито залила все водой и средством для мытья посуды, которое, кстати, тоже заканчивалось. И с гордо поднятой головой проследовала в свою комнату, где и просидела на кровати, тупо глядя в одну точку, до того момента, пока в дверь не позвонили.

Мишель вспомнил, что после похожего звука, раздавшегося в доме в прошлый раз, Мари ходила открывать дверь и принесла лепешки. Однако сейчас не было слышно, чтобы она покинула свою комнату. Звонок раздался снова, и Его Величество решился открыть сам. Он увидел перед собой молодого человека в черных доспехах и черном шлеме, необычной, впрочем, как и все здесь, формы. В руках он держал квадратную коробку…

– Мари! – крикнул король внутрь квартиры, выслушав парня. – Здесь черный рыцарь требует каких-то евро.

Из комнаты показалась королева. Хмуро сунула в руки «черному рыцарю» несколько банкнот, поблагодарила и закрыла за ним дверь, стараясь не обращать внимания на то, какими глазами посыльный смотрел на весь ее внешний вид, начиная с красного от слез носа, заканчивая средневековым платьем.

Молча она вернулась к кухне и поставила чайник. Молча же раскрыла коробку и вынула кусок пиццы, с тоской вспоминая мясо в винном соусе. Но в ресторан в таком виде не пойдешь, а надеть ей решительно нечего – габариты несколько отличались от тех, в каких она пребывала год назад. Или месяц…. А черт его разберет!

– Вашему Величеству нужно особое приглашение, чтобы приступить к трапезе? – спросила она холодно.

– Я бы не отказался от особого приглашения, – уныло проговорил Мишель, – но я же не дождусь его от тебя, верно? Приятного аппетита, Мари, – сказал он и вернулся на диван.

Она ничего не ответила. Стараясь не заплакать снова, заварила чай. Разлила его по чашкам. Взяла коробку с пиццей и поставила на журнальный столик возле дивана. Находиться с ним в одной квартире было невозможно. И вместе с тем других вариантов совсем-совсем не было. Дом в Бертиньи-Сюр-Орж продан. И потом… обстоятельства ее последнего приезда туда вызвали бы ненужные воспоминания. Впрочем, куда ей деваться от воспоминаний, когда он здесь, на этом диване. И имеет наглость игнорировать ужин!

Говорить с ним было невыносимо. Молчать – еще хуже. Потому она стала бродить по гостиной в поисках пульта от телевизора, параллельно раскладывая вещи, которые были разбросаны со времени ее прежней жизни. Жизни без Мишеля де Наве.

Его Величество по-прежнему молча наблюдал за Мари и завидовал ей. Она может хоть что-то делать, чтобы отвлечься. От него. А он вынужден бездействовать и терять драгоценное время. Его поражало, с каким упрямством супруга не желала ничего слышать и понимать. Но и Мишель всегда отличался немалым упрямством.

– Мари, хочешь, я помогу тебе? – предпринял он очередную попытку.

Пульт нашелся между подушек кресла. Она извлекла его и с удивлением осмотрела. Ей в голову пришла странная мысль. Если бы у нее был кот, он бы сдох от голода, пока она жила в Фенелле. Как же хорошо, что у нее не было кота. Цветов в горшках она не заводила тоже. Она совсем не умела о них заботиться.

– Я хочу, чтобы ты поужинал, – тихо сказала она и включила телевизор, устраиваясь в кресле и стараясь не думать о том, что Мишель теперь всего-то в полуметре от нее.

Он послушно взял кусок лепешки и демонстративно пожевал. С трудом проглотив то совершенно несъедобное, что находилось поверх лепешки, он запил это чаем. В ящике перед диваном замелькали живые картинки, и вдруг Мишель заметил среди них смутно знакомые. Точно! Они смотрели их вместе с Мари. Его Величество живо взглянул на жену.

«В мае делай все, что тебе нравится». Побледневшая, она уставилась в экран телевизора и совсем ничего не слышала. Воспоминания накатили на нее сбивающей с ног волной. Они тогда ходили в кинотеатр… Билеты были только на это… И там она впервые сошла с ума, не понимая толком того, что же произошло. Она помнила, как он взял ее за руку. Как она пальцем провела по его запястью. Как поцеловала его. Его руки, касавшиеся ее волос, будто чего-то волшебного. То, что было потом, она помнила тоже… Как же так вышло, что она полюбила его всего за несколько часов? Как такое могло случиться?

Мари отставила чашку, из которой пила, на столик и медленно встала, придерживая живот.

– Я устала. Спокойной ночи, – проговорила она.

– Спокойной ночи, – эхом повторил Мишель ей вслед.

Собрал все со стола, унес на кухню и, вернувшись на диван, вытянулся на нем, уверенный, что не сможет спать этой ночью.

Шум за окном никак не желал прекращаться. И в оглушительной тишине квартиры он, и в самом деле, походил на рев дракона. Лунный свет, перебиваемый светом тысяч огней в других домах, совсем не проникал в окна. Как была непохожа эта ночь на ту, что он провел в двадцать первом веке всего-то год назад! А были ли они сами хоть немного похожи на тех, теперь уже прошлых?

– Сделки с недостойным Петрунелем никогда и ни для кого хорошо не заканчивались, – послышался из сумрака комнаты знакомый голос.

Кое-что все же оставалось неизменным. Его славноизвестные родственники не оставят его в покое и в этот раз. Первым заявился дядюшка.

– Если бы вы не вмешались, Великий магистр, мне бы не пришлось вновь связываться с Петрунелем, – огрызнулся Мишель.

– Я бы и не вмешался, – спокойно заявил Маглор Форжерон, – коли б она не попросила. Я не хочу быть врагом Мари. А моя прошлогодняя выходка играет не в мою пользу. Если Мари чего-то хочет, лучше ей это дать с наименее разрушительными последствиями. Иначе… хорошего ждать не приходится, дорогой племянник.

Маглор Форжерон вышел из тени, уплетая пиццу, и устроился в кресле возле дивана.

– Кому будет хорошо от того, что она сбежала сюда? Ей? Нашему ребенку? Она обижена, и сама не понимает, что творит. А вы потворствуете ей, – зло выговаривал Его Величество. – И я не мог позволить Мари исчезнуть из моей жизни.

– Откровенно говоря, мне решительно наплевать на тебя и на то, что ты мог или не мог позволить. Ты попробовал. У тебя не получилось сделать ее счастливой. Одним разводом больше, одним меньше. Алименты платить она тебя не заставит, – хохотнул Великий магистр. – Зато Петрунель ходит с довольным видом. Меня это раздражает. Что ты ему наобещал?

Мишель зло рассмеялся.

– Бросьте! Мари вас тоже ничуть не заботит. Для вас важно лишь то, что ваш драгоценный племянник ходит с довольным видом. Что? Боитесь, что он превосходит вас силой в ваших пакостных делишках?

– Разумеется, превосхожу! – раздался голос мэтра Петрунеля из кресла с другой стороны. – И дядюшка никак не может смириться с этим.

– Merda! – не сдержался Его Величество. – А не могли бы вы меряться всем, чем вашим душам угодно, не втягивая меня и мою жену в ваши соревнования?

– Позвольте напомнить вам, дорогой братец, что никакой жены у вас более нет. Нечего было с чужими женами целоваться, – засмеялся мэтр.

– Tace atque abi! – пробасил Маглор Форжерон и щелкнул пальцами.

Однако смех Петрунеля стал только громче.

– У меня есть жена! – воскликнул Мишель. – Вы не в силах это изменить, магистр. А чужие жены меня никогда не интересовали. Тем более, сейчас.

– Справедливости ради, дорогой мой Мишель, – мрачно пробубнил Маглор Форжерон, – я ваше трогательное свидание с маркизой тоже имел честь лицезреть.

– Так вот вы и объясните мне, что же именно там произошло, коли вы все знаете! Я был уверен, что это Ее Величество. Каким же образом там оказалась маркиза? – в ярости Мишель переводил взгляд с Великого магистра на Петрунеля.

– Она гуляла по саду. Вы позвали ее. Бросились в объятия друг друга, и уста ваши слились в страстном поцелуе! Это было так романтично! – мечтательным тоном пропел Петрунель.

– Canis matrem tuam subagiget! – заорал Маглор Форжерон и снова щелкнул пальцами.

– Фу, как грубо, – обиженно отозвался мэтр, почесав бородавку на лбу.

– Я и без вас знаю, что видели Мари и маркиз де Конфьян, – отмахнулся король. – Но я видел свою жену! И относительно маркизы Катрин также имею сомнения, что она сознавала, что делает. Я прекрасно помню, как в прошлом году она шарахалась от меня, словно от прокаженного, даже будучи моей невестой. Стоило лишь мне взять ее за руку.

– Нехорошо лгать, сир, – забавлялся Петрунель. – Признайте, вы изменили королеве!

– И не подумаю, потому что этого не было! Не так уж много вы и знаете, как хотите показать.

Мишель тяжело перевел дух. Как же он устал в этом замкнутом круге.

– Если у вас на сегодня все – идите к дьяволу, – мрачно бросил он.

– Как скажете, братец, как скажете. Главное – не забывайте о нашем деле.

Петрунель растворился в воздухе.

Проводив его взглядом, Великий магистр задумчиво посмотрел на короля и сказал:

– А ведь этот рожденный сукой от кобеля ублюдок прав. Лгать, и в самом деле, нехорошо.

– Vae! Да не лгу я, – Мишель схватил первое, что попалось под руку на столе, и запустил в стену. Ярко зеленые осколки разлетелись в разные стороны.

– Зачем же так шуметь? Разбудишь Мари, – нахмурился Маглор Форжерон. – Но если лжешь не ты, то лжет кто-то другой. Доброй ночи, Ваше Величество.

Великий магистр отправил в рот еще один кусок пиццы и исчез вслед за своим племянником.