Текст книги "Мертвые книги в московском тайнике"
Автор книги: И.Я. Стреллецкий
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
Когда занимавший книгу был совершенно неизвестен библиотекарю, то последний должен был брать от него в залог другую книгу, равной ценности.
Относительно редких и дорогих книг соблюдались еще более строгие правила. Библиотекарь не мог выдавать их без особого разрешения настоятеля. Нет сомнения, что эти правила были общие всем монастырям, потому что они беспрестанно пользовались взаимно своими библиотеками. Те же правила соблюдались еще в ХIV столетии, в то время, когда знаменитый библиоман Ришар де Бюрри (102) написал очаровательную книжечку «Филобиблион»(103). Он говорит в ней, между прочим, что библиотекарь, прежде чем одолжить книгу, должен удостовериться, что в вверенном ему собрании есть другой экземпляр того сочинения; и даже в таком случае не должно выдавать ее, не взяв в залог другой книги равного достоинства.
Все рукописи, изготовлявшиеся в монастыре или вне его были также в ведении библиотекаря, который не мог принять
41
на себя никакого распоряжения, не испросив предварительно разрешения настоятеля.
Экземпляр книги переходил из монастыря в монастырь, и каждое братство, имевшее счастье добыть экземпляр, спешило снять с него список для обогащения собственной своей библиотеки; нередко даже, при ссуде редкого сочинения, поставлялось в условие заемщику, чтобы при возвращении его была приложена к оригиналу верная и хорошая копия. Это было нечто вроде вознаграждения за ссуду.
Богослужебные книги были по большей части в лист, и монахам дозволялось брать их с собою в келью; книги же малого формата, из опасения, чтобы они не затерялись, нельзя было выносить из покоев, То же самое правило распространялось на книги редкие и дорогие.
Больные братья могли получать из библиотеки книги для развлечения; но как скоро в лазарете зажигались лампы, все книги следовало возвратить до следующего утра в библиотеку.
Эти правила существовали даже в самых древних монастырях. В IV столетии, например, устав св. Пахомия(104) предписывал самую тщательную заботливость в сбережении книг. Каждый брат имел свою книгу, а каждый монастырь – свою собственную библиотеку, что вместе составляло очень значительное собрание книг.
Религиозная нетерпимость того времени особенно преследовала все творения язычества. Библиотекарь должен был сличать разные списки одной книги с подлинником, так как церковные законы не допускали в них ни малейшего изменения. Одним словом, на книгохранителя возлагались обязанности, требовавшие точности и познания. Библиотекари не получали содержания, но при капитулах(105) назначалось им иногда денежное вознаграждение за труды: одному, в Х в. – значительные земли; другому, в ХII в. – небольшая ежегодная плата со всех членов братства; третьему, в ХIV в.– 43 шиллинга 4 пенса в год.
Брат-библиотекарь был, по большей части, отчаянный любитель книг. Потомство должно быть очень благодарно этим людям за услуги, которые они оказали литературе средних веков, тем более, что некоторые из них сами были хорошие писатели и летописцы.
Монастырский общий письменный покой состоял из обширной залы со множеством косых столов и скамеек, расставленных так, чтоб в ней могло поместиться как можно более писцов. Один из монахов, который лучше был знаком с переписываемой книгой, сам писал и в то же время диктовал другим; таким образом изготовлялось несколько списков разом и число
42
рукописей умножалось быстрее. Но это случалось редко, а по большей части каждый работал отдельно.
В письменном покое соблюдалась глубокая тишина и молчание. Это правило было написано по всем стенам, для строжайшего соблюдения. [...] В важном сочинении ничтожная описка уже важна; следующие переписчики, желая ее исправить, только увеличивали ее. Поэтому переписывать Священное писание могли только монахи степенных уже лет, и списки их перечитывались и сверялись по два и по три раза. Только таким мерам предосторожности обязаны мы тем, что имеем Свясвященное писание в первоначальной его чистоте. Библия, творения святых отцов и писатели классической древности дошли до нас в верных списках.
Бывали монастыри, в которых кроме нескольких хороших латинских Библий [...] были еврейские рукописи и переводы и несколько экземпляров Евангелия в подлинниках и переводах. Не должно забывать, что переписка Библии требовала искусства и времени и была сопряжена с значительными расходами.
И в самом деле, любо было смотреть на эти толстые томы в тяжелых переплетах с застежками, на эти лоснящиеся пергаментные листы с изящно расписанными картиночками.
Не должно удивляться ценности, которая придавалась в то время Библии, и суммам, которые платились за некоторые списки.
Короли и богатые вельможи ценили Библию как редкую и дорогую вещь. Проклятие и отлучение угрожали тому, кто покушался похитить эту драгоценность. […]
Часть I
ВЕК РЕНЕССАНСА
Царевна София
Глава I
ПОСЛЕДНИЕ
СЕМЬЯ ПАЛЕОЛОГОВ. Последние – это семья царского дома Мануила II Палеолога (1350 – 1425), императора византийского.
Династия Палеологов была живуча и долговечна; она правила
43
Византией без малого 200 лет. Это и неудивительно в империи, которая сама просуществовала свыше тысячи лет.
Византия стоит как-то особняком в истории. Она обладает своим собственным резко выраженным лицом, но лицом застывшим, как бы окаменевшим. У византийцев, по характеристике Гиббона, «безжизненные руки», держащие мертвые богатства предков, «вялые умы», за десять веков ни одного открытия. Их история кажется сухой и бесстрастной, что, однако, не мешало их царскому трону почти постоянно стоять в потоках крови. Единственной, по-видимому, их не меркнувшей страстью была ненависть, ненависть к католической церкви, перенесенная на иностранцев и все западное. Эту свою непримиримость к «латынам» передали они по наследству и русскому народу. [...]
В общем и целом, историю Византии ученые как бы обходили стороной. На это жаловался и такой горячий ее адепт, как Ф. И. Успенский(1), когда предсказывал: «Мы весьма медленно усвояли себе заимствованную культуру, в этом нельзя слагать ответственность на греков. Когда через сто лет (т. е. в 1988 г.– И. С.) будет праздноваться тысячелетие просвещения России христианством, тогда, надеюсь, будут популярней византийские занятия: ученые будут доказывать, что ХХ столетие открыло в Византии клад, обогативший русскую науку, давший ей национальное содержание. В изучении Византии заключаются насущные потребности русской науки и нравственный долг русского народа» [...]
Среди Палеологов находим ряд библиофилов и людей пера. Перу, например, Михаила Палеолога принадлежит автобиография и устав монастыря Димитрия Солунского; Мануилу II Палеологу – подлинное педагогическое сочинение.
Владельцы крупных библиотек, императоры византийские Андроник Палеолог и Кантакузен, посвятив себя Афону, передали ему, как отмечено, и свои собрания книг.
Император Мануил II, отец последнего византийского императора, был большим книголюбом: он не только сохранил отцовское книжное наследие, но и самолично приумножил его.
Свою страсть к книгам Мануил II передал и сыновьям своим, особенно младшему, Фоме Палеологу.
Всего сыновей у Мануила было четверо: двое старших царствовали, Иван VII, женатый на московской княжне Анне и принявший унию на Флорентийском соборе,– 22 года, его брат Константин Х1 (Последний) – всего шесть лет. Он пал смертью героя при защите своей столицы и империи: обезображенный до неузнаваемости труп его (признан по золотым бляхам на порфире) был найден в проломе городской стены.
44
Младшие сыновья – Димитрий и Фома – были всего только удельными князьями (деспотами) в Пелопоннесе (Греция) .
Когда уже совершенно неизбежным представлялось крушение империи и гибель столицы, Фома Палеолог находился в отцовском дворце, без устали работая над подготовкой к эвакуации наиболее ценных реликвий из царской и патриаршей библиотек.
Отобранные им книжные и рукописные раритеты были размещены в добротных ящиках, числом (на основании данных, о которых ниже) до 300 штук.
ПО МОРЯМ, МОРЯМ...Вместе с семейными реликвиями [...] Фома погрузил сундуки-ящики с книгами на корабль и отплыл в свою деспотию. Была тайная надежда отсидеться там. Но тревожно было вокруг: турки с каждым годом придвигались все ближе; шесть лет ящики с книгами оставались нераспакованными.
Неожиданно турки овладели половиной Мореи; надо было опрометью бежать. Это было в 1459 г, Спешно погрузив на корабль семью и книжные ящики, Фома [...] почти без денег, отплыл на о. Корфу, под покровительство венецианцев, зарившихся на Морею, как выгодный для их торговли географический пункт. Оставив затем семью на острове, Фома с грузом ящиков отправился в Рим [...].
Фома Палеолог торжественно вступил в Рим 7 марта 1461 г. Свиту его составляли 70 всадников и 70 пехотинцев. [...] Папский прием состоялся в зале, называемой papagallo. Оттуда кардиналы проводили Фому до его временных покоев.
15 марта папа (это был Пий П)(2) после богослужения вручил Фоме золотую розу: такой чести удостаивались только немногие государи(3). (Роза – маленькое растение с золотыми листьями, украшенными сапфирами.)
В традициях Рима и Ватикана было всегда проявлять участие к чужому несчастью: низложенные государи неизменно встречали там царственное гостеприимство, Поэтому Фома был помещен на папское иждивение в Санто-Спирито [...], Это обширное здание, основанное саксами еще в VIII в., имело церковь, школу и странноприимный дом, Ежемесячная пенсия в 300 золотых была назначена Фоме, лишенному всяких средств. Кардиналы от себя прибавили еще 200. Этого было довольно для скромного образа жизни. Венеция предлагала Фоме вдвое больше, но – безуспешно. [...]
Многие думали о нем, как об императоре будущей Византии,
45
отнятой у турок. Великодушный и щедрый характер Фомы располагал в его пользу соотечественников,
Навсегда покидая свою резиденцию в Патрасе, Фома взял с собой православную реликвию, чтимую городом,– главу св. Андрея. По настоянию папы Пия П он отдал главу Риму: святыня была помещена в соборе св. Петра навсегда. Стечение народа было громадное; старожилы не помнили ничего подобного, Перед храмом кардинал Виссарион(4) произнес свою большую речь, с ним рядом стоял кардинал Исидор(5), старый и больной. Пий II ответил в кратких словах с пожеланием крестового похода.
У Фомы хранились и другие реликвии культа: рука Предтечи и клобук с драгоценными камнями; рука Крестителя была потом продана Сиене за 1000 дукатов. А покамест – император Византии был гол как сокол, До такой степени, что, прибыв с грузом в Рим, послал просить папу о мелочи – расплатиться... с подводчиками! А их было много – целых 70. И все повозки, груженные ящиками. А что в них – никто не знал (Пирлинг(6) выудил этот драгоценный факт из венецианских и флорентийских архивов). Папа послал Фоме для оплаты обозных 700 дукатов.
Очевидцы полагали, что сундуки с царским добром [...]. А на самом деле это были ящики с драгоценным грузом: с книгами и рукописями византийской царской и патриаршей библиотек! Если положим ориентировочно на подводу четыре ящика, а в ящике минимум десять книжных единиц, получим в среднем огромную библиотеку в 2800 греческих и иных книг и рукописей. [".1
Водворившись лично и разместив драгоценные книжные сундуки в отведенном ему, как отмечено, поместительном [...] здании, Фома стал ждать прибытия в Рим из Корфу своей жены и троих детей (Зои, Андрея и Мануила, старшая Елена была уже замужем за сербским королем Лазарем 11).
Однако проходили месяцы, а о семье ни слуху ни духу; Фома уже считал своих детей погребенными на дне морском. Отсюда тоска и тяжелая болезнь, в 7 – 8 дней унесшая его в могилу (2 мая 1465 г.). Иные считали его жертвой чумы. Его останки были погребены в склепе св. Петра. [...]
ДВУЛИКИЙ ЯНУС,Перед смертью Фома избрал кардинала-грека Виссариона душеприказчиком и опекуном своих детей, изъявив, по мнению Ф. И. Успенского, согласие на воспитание их в католическом духе. Дети Фомы прибыли на другой день после смерти отца. Виссарион всячески заботился, чтобы обезопасить детей Фомы от чумы, свирепствовавшей тогда в Риме. По
46
соглашению с папой, он до октября направил их в Синьен, в замок епископа, бывшего секретаря Виссариона.
Относительно воспитания юных Палеологов существует один источник: программа занятий и жизни, составленная Виссарионом 9 августа 1465 г. Сам Виссарион происходил из бедной и незнатной греческой семьи и достиг положения благодаря только своим личным достоинствам и талантам. Пришлось ему жить на Западе: узнал он латинян, цену денег, личных дарований.
Язык программы, данной им педагогу принцев, по имени неизвестному, отличается своей резкостью. [...] Виссарион держал принцев, как говорится, в ежовых рукавицах. Как-то в пути, во время молитвы о папе, принцы покинули церковь. Виссарион поставил им ультиматум: либо следовать его советам, либо покинуть Запад!
Решительным было влияние Виссариона на судьбу Софьи(7), вокруг которой отныне для нас весь исторический интерес.
В каком направлении? По категорическому утверждению академика Ф. И. Успенского, «не может быть сомнения, что после смерти отца в 1465 г. Софья воспитывалась в римском обряде».
Но почему же в таком случае Софья, очертя голову, объявила открыто себя православной, едва вступив на русскую землю?
Названныи академик на этот счет в сильном смущении: «Не должен ли был Виссарион, снаряжая Софью в Москву дать ей секретные наставления о вере» или не был ли план воспитания «фиктивным, мистификацией»? Сам Пирлинг не доходил до такой мысли, хотя, по его словам, «душа великого кардинала целиком обнаруживается в этом документе»(8), т. е. в программе занятий и жизни юных Палеологов,
Выходит, что Янус-Виссарион, научая Софью правилам католической церкви, в то же время внушал ей оставаться преданной вере отцов. Ф. И. Успенский приводит и мотив-«питал надежду на политическое возрождение Византии» с помощью восточного православного царя.
Пирлинг, однако, другого мнения, заявляя категорически: «Зоя была католичкой, явно придерживавшейся римского обряда»(9).
ЖЕНИХ И ЗОИ.Виссарион находил Зою (так она звалась до вступления на русскую землю) достойной ее знаменитых предков, ласковой и прекрасной, умной и осторожной. Он мечтал о царском венце для нее.
Зое было лет 12, но красота ее уже гремела. Для сына Людовико (10)Гонзаги искали невесту. Людовико собрал сведения о ее отце, тот оказался нищим. Жена Людовико решительно
47
выступила против «невесты без копейки». Сам он был того же мнения: не по средствам взять невесту-бесприданницу,
Смерть отца и неудачный крестовый поход папы Пия II мешали пристроить Зою. Тут – темный пункт в истории Палеологов.
В 1466 г. папа Павел II сватал Зою богатому князю Караччиоло(11). Дело ограничилось одним обручением, Почему?
История умалчивает. Фамилия Караччиоло – знаменитейшая в Италии. В Греции она имела обширные владения. Об этой помолвке свидетельствует очевидец обручения.
Третий претендент, сомнительного происхождения, Иаков Лузиньян (12), незаконный сын кипрского короля и гречанки из Патраса. Молодой человек был красив собой, умен и образован, но его умышленно зачислили в воинство Христово, сделали епископом. Первое известие об этом браке идет из Венеции. Папа, Виссарион и другие одобрили этот брак, как политический, но вдруг, в 1467 г., в мае, переговоры были резко прерваны... Почему? Ищите женщину! Явилась соперница, Екатерина Корнаро(13), красавица, которую наперебой изображали Беллини, Тициан, Веронезе, Вдруг флюгер повернулся, потянуло ветром из Москвы. Там великий князь Иван 111, овдовев, высматривал новую жену [...]. Узнал он о царевне греческой веры в Риме, высматривающей жениха. Открыто заслать сватов было как будто не к лицу: лучше сперва узнать, что и как. Для этого нужен был человек доверенный и ловкач на редкость... Такой в Москве отыскался: заурядный на вид Фрязин, Иван Фрязин, иностранец латинской расы, по паспорту – Жан Баттиста Делла Вольпе. На него пал выбор великого князя, его-то последний и решил тайно послать в Рим на смотрины и разведку.
Вольпе, родом из Виченцы, происходил из старинного семейства немецких выходцев. Один из членов этой фамилии, Тревизан Вольпе, владел в окрестностях Виченцы прекрасной обширной виллой, где не отказались бы жить князья.
Вольпе был авантюрист, лукавый и увертливый, с покладистой совестью, любитель смелых предприятий и крайне неразборчивый в средствах. В 1469 г. он уже проживал в Москве и был вхож в Кремль, чеканил монету для великого князя Ивана П1. Как чеканщика москвичи его очень ценили, Неизвестно по каким мотивам, но Вольпе перекрестился в Москве. Антонио Джислярди был племянником его и верным помощником [...].
Около середины 1468 г. в Риме появилось два посла от Вольпе: родственник его Николо Джислярди и грек Юрий. По какому праву простой чеканщик великого князя послал послов и что привело их в Ватикан? Об этом умалчивают римские
48
источники, Известно только, что папа Павел 11 велел выдать 9 июня 1468 г, 41 флорин на путевые издержки послам Жана Вольпе, обитающего в Москве. На другой же день послы получили деньги, Таким образом, инициатива принадлежала Москве, а условия, при которых сношения происходили, совершенно исключительные.
Известно, как трудно было иностранцам, находившимся на службе у царей Московских, уехать из России. Когда они покидали ее даже на короткий срок, им ставились всевозможные препятствия, Если Вольпе так свободно сообщался с заграницей и даже снаряжал послов – это значило, что великий князь действовал с ним заодно и что в виду имелись серьезные, пока прикровенные цели,
Вскоре в Москву вернулся посланец великого князя грек Юрий с ответом, а русский неизвестный компилятор, не разобравшись, решил, что Юрий – посланец Виссариона, якобы инициатора по брачному делу. Летописец писал, что 11 февраля 1469 г. один грек, по имени Юрий, явился в Москву послом от Виссариона. Византийский кардинал писал великому князю Ивану 111, что в Риме живет православная христианка по имени София, дочь бывшего корейского деспота Фомы Палеолога. Из отвращения к латинству она уже отказала двум западным государям – королю Франции и миланскому принцу. Но великому князю нечего опасаться чего-либо подобного: если он пожелает взять княжну в супружество, ее не замедлят отправить в Москву. [...] Что касается подробностей у летописца, то они не выдерживают критики.
Прежде всего, Зоя не принимала еще имени Софии. Затем, ни Людовик Х1, женившийся вторично в 1452 г. на Шарлотте Савойской, ни Галеаццо Сфорца(14) не претендовали на руку царевны-сироты.
Кроме того, Зоя, по выражению Пирлинга, «настолько мало ненавидела латинцев, что согласилась на брак с королем Кипра»(15). Пирлинг не считает возможным допустить, чтобы прямой и правдивый Виссарион отрекся от латинства перед Москвой, хотя и допускает, что «была у него задняя мысль: супруг Зои мог стать защитником против неверных; могущественным заступником Византии» (16).
Русские люди должны были радоваться браку Ивана с греческой царевной. Ведь и Владимир(17) имел супругою гречанку, и император Иоанн VIII, дядя Зои, был женат на москвичке. Тут была польщена национальная гордость. По русской летописи брак вызвал всеобщее сочувствие.
Был назначен посол – ехать в Рим, смотреть невесту и при-
49
везти ее портрет и продолжить сватовство. Посол – тот же Вольпе [...].
О первом путешествии Вольпе в Рим кроме русской летописи упоминает папская (Павла 11) грамота от 14,Х.1470 г. Летописи сообщают, что царевна немедленно дала свое согласие на брак, а папа просил прислать несколько «бояр» – забрать невесту. Вольпе получил от папы пропуск, действительный на два года. Польскому королю Казимиру IV папа послал грамоту с просьбой пропустить в Рим русских послов.
Джислярди вернулся с ответом касательно Зои и с папским пропуском... до «окончания веков». Вернулся и Вольпе с ответом от папы. В Кремле собрался совет, принявший все римские предложения, Здесь явно следовали заранее обдуманному плану. Оставалось только ехать за невестой в Рим. Великий князь отправил с послами письма кардиналу Виссариону и папе Калликсту. Папа Калликст умер, не дождавшись послов, Послы дорогою выскоблили имя Калликста, надписав имя Сикста IV.
В первых числах мая 1472 г. Вольпе встретился в Болонье с престарелым Виссарионом, ехавшим во Францию, чтобы увлечь последнюю в крестовый поход. [...] (Сикст IV ,севши на папский престол, тотчас возглавил антиоттоманскую лигу, побуждая европейские дворы двинуться в крестовый поход против турок.)
24 мая 1472 г. послы Ивана III во главе с Вольпе прибыли в Рим, чтобы заключить брачный договор с дочерью бывшего пелопоннесского удельного князя, во время оно жившего в Риме на иждивении апостольского престола. В ожидании приема папой послы жили в доме на Монте Марии, с высоты которого был виден весь город. Тем временем шли розыски о вере русских. Все же брак принципиально был одобрен.
Глава II
КОРОЛЕВА РУССКАЯ
ПОМОЛВКА,Помолвка была совершена в соборе Петра и Павла, Потом состоялся прием у папы. Послы присутствовали на секретном заседании консистории(1). Тут они представили незапечатанную грамоту великого князя на небольшом пергаментном листке с подвижною золотою печатью, На грамоте значилось несколько слов на русском языке: «Князь Белой Руси Иван, ударяя себя в лоб (бия челом.– И. С.), шлет привет великому Сиксту, римскому первосвященнику и просит оказать доверие его послам». Послы поздравили папу с восшествием на престол и поднесли подарки: мантилью и 70 собольих шкурок.
50
Папа хвалил князя за то, что тот принял флорентийскую унию и выразил желание на брак с христианкой, воспитанной под сенью апостольского престола. Была выражена благодарность за подарки. Папа назвал невесту дочерью апостольского престола и святой Коллегии, так как она долгое время воспитывалась на средства церкви. Потом папа выразил пожелание, чтобы помолвка была совершена в базилике главы апостолов, Так писал Маффен(2), В его писании грубый ляпсус: флорентийская уния никогда не была принята в Москве. Уния 1449 г. была поддержана в польском Киеве, который в 1458 г. признал главенство папы.
Собственно обручение состоялось в Ватиканском соборе. Принцессу окружало избранное общество: королева Боснии Екатерина, изгнанная турками, и ее окружение – единственные славянские женщины, находившиеся при обручении будущей московской царицы. Медичи были представлены Клариссой Орсини.
Знатнейшие патрицианки Рима, Флоренции и Сиены явились в храм. Кардиналы прислали своих представителей. Однако имя епископа, совершившего обряд, история позабыла!
И ни одного грека на торжестве! Невестка императора Константина (дяди Зои) Анна провожала ее к алтарю.
Во время торжества обручения произошел досадный инцидент, При обмене колец Вольпе, застигнутый врасплох, должен был признаться, что не привез перстня для невесты, так как в Москве-де нет такого обычая. Его извинения показались подозрительными, явились сомнения в его полномочиях. На следующий день Сикст IV в присутствии всей консистории сетовал на то, что посол действовал без формальных полномочий своего царя.
К самой виновнице торжества Сикст IV до самого конца относился отечески-великодушно. Казалось, дело близилось к развязке. Да и пора было: ведь от начала сватовства до самого бракосочетания прошло целых четыре года!
ПОРТРЕТ.Что представляла из себя на вид знаменитая царевна7 Этот вопрос всего сильнее, конечно, интересовал самого жениха. Необходим был портрет невесты. [...] Вольпе, посланный великим князем в 1472 г. за портретом, все же извернулся: он из Рима «царевну на иконе писану привезе». Интересный портрет этот не сохранился до нашего времени, а любопытно было бы сравнить его с тем противоречивым, какой дошел до нас в письменных отрывках.
51
Разнобой уже в отношении роста: по одним данным – она невысокого роста, по другим – выше среднего.
По Виссариону, Зоя была красавица, достойная своих знаменитых предков: ласковая и прекрасная, умная и осторожная, [-.1
Другие указывают на черты хитрости и злости в ее характере. Но, кажется, особой приметой ее внешности была исключительная полнота.
Бойкое перо одного гуманиста, Луиджи Пульчи(4), набросало нам портрет византийской принцессы. Флорентийский поэт оказался чересчур суровым по отношению к Зое, Его Дульцинея, красавица, жена Лоренцо Медичи(5), сделала требуемый этикетом визит невесте Ивана, Пульчи воспользовался этим случаем, чтобы дать волю своему злому остроумию. «Я тебе кратко скажу,– писал он своему другу Лоренцо Медичи,– об этом куполе или, вернее, горе сала, которую мы посетили. Право, я думаю, что такой больше не сыщешь ни в Германии, ни в Сардинии, Мы вошли в комнату, где сидела жирная, как масленица, женщина, Ей есть на чем посидеть... Представь себе на груди две большие литавры, ужасный подбородок, огромное лицо, пару свиных щек и шею, погруженную в груди, Два ее глаза стоят четырех, Они защищены такими бровями и таким количеством сала, что плотины реки уступят этой защите, Я не думаю, чтобы ее ноги были похожи на ноги Джулио Тощего. Я никогда не видел ничего настолько жирного, мягкого, болезненного, наконец, такого смешного, как эта необычная betania. После нашего визита я всю ночь бредил горами масла, жира и сала, булок и другими отвратительными вещами»(6).
Пульчи нарисовал не портрет Зои, а карикатуру. Едкость насмешек вызывалась грубо-материальной причиной. Дело в том, что во время визита беседа затянулась. [...1 Несмотря на поздний час, гостям не предложили ни закуски, ни вина... [...]
Упомянутая Кларисса Орсини (жена Лоренцо), более опытная в оценке красоты, не колеблясь, признавала принцессу прелестной, Многие летописцы придерживались того же взгляда. Среди безжалостных насмешек поэта, настроенного сатирически, можно уловить лишь одну реальную, живую черту. При утонченных дворах Италии, среди женщин Возрождения – изящных, остроумных и нежных – тучная и тяжелая гречанка была не на месте, Судьба Зои предназначила ее Северу.
Но одной карикатуры на человека историку мало. К сожалению, сведения наши о Софье так скудны и отрывочны, что трудно восстановить ее облик. [...] Перед нашими глазами мелькает неясный силуэт. Софья была дочерью Палеологов времени
52
упадка. Кровавые семейные распри, лишения и несчастья, может быть, ожесточили ее характер и развили наименее благородные влечения ее сердца. Она променяла изгнание на трон и очутилась в совершенно чуждой для нее среде, Русские невзлюбили Софью. Она была, по их мнению, женщиной гордой и надменной, притом необыкновенно коварной интриганкой, Зато Софья открыла заповедные двери терема. Она давала аудиенции иноземцам и снаряжала посольства к венецианской сеньории(7). Все это были неслыханные доселе новшества. Великий князь становился все более недоступным, уединяясь в своем величии, становясь все более самодержавцем и решая почти все дела в «спальне», Злостную причину всего этого усматривали в давлении Софьи на великого князя.
Зато она утешала «старую» Москву в другом отношении: она была искренно православной! Она ревностно исполняла все внешние обряды православия. Судя по летописям, Софья едва ли не изведала чудес. Удрученная нехваткой сына, Софья отправилась на богомолье в Троице-Сергиеву лавру(8). Там, в экстазе видения, ей удается вымолить желанную милость.
Другим доказательством благочестия Софьи могут служить советы, которые она давала своей дочери Елене, бывшей замужем за католическим государем(9). Вообще, Софья постоянно являлась горячей защитницей православия.
ПРИДАНОЕ.Вопрос о приданом Софьи Палеолог стоит в истории чрезвычайно своеобразно, С одной стороны, она нищая сирота-бесприданница, а с другой – обладала неслыханным в мире по ценности «приданым». Но фактическое положение «царевны-бесприданницы» сказалось болезненно на ее личных переживаниях, ожесточило ее и с тем большей легкостью бросило в берлогу царственного медведя в глуши московского Залесья, Бесприданница! Из-за этого расстроилась ее первая партия с итальянским маркизом, то же, по всей видимости, случилось и с королем кипрским...
Виссарион особенно остро воспринимал эти удары судьбы, едва ли не более болезненно, чем сама Софья, Кардинал самоотверженно хлопотал о ее приданом: готов был заложить свое движимое и недвижимое и все, чем владели ее братья, Андрей и Мануил.
Папой на приданое сироте было ассигновано шесть тысяч дукатов помимо подарков,
Своим приданым сама Софья считала Византию и византийскую царскую библиотеку. Имела ли она право так считать? Ведь был в живых ее старший брат Андрей, последний представитель
53
мужской линии династии и, после смерти отца,– законнейший наследник византийского трона, и сам он считал себя наследником престола отца,
Пирлинг готов лишить его этого права на том основании, что Андрей не пытался вернуть это право оружием и даже не прибегал за помощью к европейским дворам. И мудро делал! Он понимал реальное соотношение вещей. На его глазах складывался проект крестового похода против турок (отца с папой) и как он бесславно рухнул, Андрей оказался до конца реалистом, он понимал, что, при всех правах, византийский трон – «синяя птица», и предпочел использовать свои права иначе: он продавал их европейским честолюбцам и оптом и в розницу.
«Андрей пустился в торговлю,– говорит Пирлинг,– стал разъезжать по Европе, чтобы продавать свои наследственные права на звонкую монету. Последняя Андрею была тем более нужна, что Ватикан стал снижать ему пенсию»(10) . Поэтому, можно думать, когда царская греческая библиотека была в Риме и в его полном распоряжении, он выбрал из отмеченных ящиков более ценное, чтобы торговлею с рук поддерживать свой скудный паек. Такой была в его руках и хризобулла(11) на пергаменте с пурпуровой подписью и золотой печатью. Хризобулла была в его руках в 1483 г. Можно только догадываться, что он специально [...] приезжал в Москву, чтобы погреть руки в отцовских сундуках, которые сам же и устраивал в подземном аристотелевском сейфе в Московском Кремле. По тому же, надо думать, делу приезжал он в Москву и в 1490 г.: доступ в подземную библиотеку ему был беспрепятственно открыт! Ведь это он с отцом спас ее от погрома турок, на радость человечеству; ведь это он один (Софье было не до того) заботился о благополучной доставке бесценного сокровища в Москву; ведь это он с Фиораванти(12) (отцом и сыном) и с юным Солари(13) размещал ее в новом, добротном, каменном подземном мешке! Ему ли было не рыться в ней свободно за «хризобуллами» разного рода?
