Текст книги "Бандитские игры"

Автор книги: Иван Стрельцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Ты вот что, паря, присмотри тут за порядком. А я побежал.

– Давай, давай, – подбодрил я старика, когда он, шкандыбая, едва ли не побежал к лестнице, ведущей в ресторан. Едва старик исчез на лестнице, я огляделся, никого не было. Подошел к бледно-зеленому ящику с красной надписью «ПК» (пожарный кран), запустил руку под днище и извлек оттуда пластиковую коробочку портативной рации, прилепленной туда скотчем. Я провел эту операцию, когда «Тортилла» удалилась на обед. Сунув рацию в карман, я стал ждать деда. И уже через две минуты он вернулся с полиэтиленовым пакетом, откуда выглядывали горлышки пивных бутылок и золотистая «бескозырка» шкалика.

Дедок протянул мне сдачу – ком мятых купюр, я, не пересчитывая, сунул их в карман джинсов, потом спросил гонца:

– Ну что, зайдем ко мне в номер опохмелиться?

– Какой номер, – возмутился старик, – я же на службе. – Быстро достав из недр стола два стакана, поставил их перед собой, по-молодецки сорвал крышку со шкалика и быстро перелил содержимое в стаканы, точно поровну. Вот она, закалка старшего поколения.

– Ну, дай бог не последняя, – прохрипел старик пересохшим ртом и тут же опрокинул свою дозу. Я последовал его примеру, и меня сразу же скрючила судорога – это был не вчерашний «Стерлинг».

Исполняющий обязанности дежурного по этажу занюхал выпитое рукавом своего пиджака, сунул мне в пакет пустой шкалик, туда же бросил прокусанную пробку, взяв себе взамен бутылку «Жигулевского».

– А это я выпью, когда Семеновна придет. – Этой фразой служивый давал мне понять, что аудиенция закончена. В голову мне ударил алкоголь, и я почувствовал, как меня повело. Сейчас бы в коечку и минут шестьсот храпануть. Но нельзя, нельзя расслабляться.

Я вернулся к себе в номер, запер дверь и направился наполнять ванну горячей водой. Пока она набиралась, разделся и лег в нее, на мгновение прикрыв глаза. Мое тело тонуло в горячей воде, как в огненной лаве, отдавая алкоголь через раскрывшиеся поры. Несколько минут – и я был совершенно трезв, еще окатив себя холодной водой. Был бодр, готов к дальнейшей работе, пока не совсем понятной и, как теперь ясно, опасной, но хорошо оплаченной.

Одевшись, я воткнул в воротник свитера булавку микрофона, а в ухо заправил портативный микрофон, ретранслятор сунул в боковой карман куртки. Теперь можно пройтись по городу, осмотреться.

В комнате «люкса» я сбил пивную пробку ударом о деревянную спинку кровати. Это как бы в благодарность за подставной номер.

Выпив «Жигулевского», я вышел из номера. За столом дежурной по этажу теперь сидела дородная женщина в цветастой кофте. Она подозрительно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Я спустился на первый этаж. Вместо уже знакомой девушки Иры сидела другая, с кукольным лицом и небесно-голубыми глазами.

– Добрый день, – поздоровался я, протягивая ей ключ от своего номера. – Понимаете, девушка, меня сюда поселил мой друг, капитан Колодин. Но не сказал, где его можно найти. Вы не знаете, как мне с ним связаться?

Девушка покраснела (ну и кобель этот Колодин) и быстро стала набирать номер.

– Алло, Николай Николаевич, это Галя из «Урала», тут вас спрашивает наш постоялец. Да, вчерашний. Что? Дать трубку?

Девушка протянула мне трубку, я приложил ее к уху и сказал как можно бодрее:

– Привет, Николай, это Глеб.

– Как самочувствие? – поинтересовался мой новый друг.

– Голова гудит, как набат в Бухенвальде. А вы как?

– Да мы нормально. Еще вчера и трахотерапию устроили. Правда, Лигостаев так и не пришел в себя после ресторана.

– Бедняга, – посочувствовал я майору.

– Ничего, ему не впервой. А ты чем думаешь заняться?

– Думаю выйти погулять. Когда я еще здесь буду. Тут у вас какие-то достопримечательности есть?

– Да есть вроде какой-то музей, два кинотеатра, ну что тут еще скажешь, провинция. Жаль, не могу вырваться, я сейчас выполняю обязанности по совместительству начальника УГРО, надо писать отчеты. А то бы я тебя по-настоящему познакомил с Хребтом.

– Ничего, как-нибудь в другой раз, – ответил я, возвращая телефон девушке-портье.

Поправив на голове вязаную шапочку, я вышел на улицу. Тучи немного развеялись и дали место солнечному свету, ветер утих, ну чем не погода для прогулки по городу. Знать бы, куда идти. Итак, снова направляюсь в центр повидаться с чугунным Ильичем.

Жизнь в этом уездном (как раньше говаривали) городке текла медленно, как воды тихой реки, здесь не было стремительных водоворотов, как в больших городах. Школьники идут в школу, старушки торгуют семечками, женщины ходят по магазинам. «Может, так и должно выглядеть по-настоящему правовое государство?» – мелькает в моей голове шальная мысль, но при виде затравленных взглядов людей мне что-то не очень хочется жить в таком правовом государстве.

Пройдя один квартал, я тут же заметил слежку. За мной шел неопрятного вида мужчина, шел быстро, да и моя персона вроде его не волновала, только нет-нет и взглянет в мою сторону. Слишком хреновый «топтун»…

Впрочем, в условиях провинциального захолустья сойдет. «Топтун» прошел мимо меня, когда я остановился у стенда со свежими газетами. Сейчас его можно было хорошо рассмотреть. Небритая физиономия, глаза красные, воспаленные, по-видимому, с хорошего похмелья. Одет по-рабочекрестьянски – кроличья шапка-ушанка, стеганая фуфайка, черные штаны и скошенные ботинки. Тип, каких по стране миллионы. Шпик скрылся за углом длинной двухэтажки барачного вида. Я посмотрел ему вслед. «Если я сейчас пойду в другую сторону, что он предпримет?» – но потом передумал. Не стоит раньше времени показывать, что я заметил слежку, это заставит их сменить тактику, а она меня пока устраивает. Ладненько, посмотрим, что дальше.

Оторвавшись от газетного стенда, я решительно перешел на противоположную сторону. Навстречу молодая женщина катила коляску. Коляска была потертая, и весь вид молодой мамаши свидетельствовал о бедности.

– Добрый день, извините, – обратился я к женщине.

– В чем дело? – Она замерла и испуганно посмотрела на меня.

– Вы не скажете, как попасть в краеведческий музей?

– Музей? – переспросила женщина.

– Да, я командированный, вот застрял в вашем городе и, чтобы время убить, схожу в музей. Так сказать, приобщусь к культуре и истории этого края.

Женщина глядела на меня как на ненормального. И действительно, кого, кроме торговцев антиквариатом, теперь интересует культура? А еще в таком захолустье. Ничего этою молодая мать не сказала, а повернувшись, рукой показала вдоль дороги.

– Пройдете до конца улицы, повернете направо, там будет остановка автобуса, третий номер. Сядете на него, две остановки – и будет музей. Правда, не знаю, работает он или нет.

– Большое спасибо, – сказал я и направился в указанном направлении.

Из-за длинной двухэтажки вышел человек, это был не прежний «топтун», а новый. Молодой человек, несмотря на безветренную погоду, шел согнувшись и подняв воротник. Прямо как статист из фильма про шпионов пятидесятых годов, еще бы черные очки.

Новый «топтун» шел немного позади меня по противоположной стороне улицы, то и дело сам оглядывался, будто не он следил, а за ним следили. Такой «хвост» разве что слепой не заметит.

В указанном месте я повернул направо, и сразу в глаза бросился дощатый навес с синей табличкой автобусной остановки. Под навесом была установлена скамейка на манер тех, что стоят в парках. Присев на край скамейки, я резко повернулся и посмотрел на преследователя. На мгновение наши взгляды встретились, парень потупил глаза и, ускорив шаг, прошел мимо остановки.

С такими затравленными глазами может быть, наверное, только наркоман, примелькавшийся местной милиции. Это подневольный стукач, а не добровольный помощник.

Пока не показался мой автобус, можно было пораскинуть мозгами. Первое – я под «колпаком» у здешней милиции. Второе – слава богу, они меня принимают за ревизора из Москвы, а не за беглого рецидивиста, хоть это отрадно. Что ж, не будем их пока разочаровывать. Третье – необходимо произвести разведку местности. Как? Действительно, как? Стоит мне показаться в районе улицы Володарского без особого на то основания, и мои намерения без труда раскроет мой новый друг Николай Колодин, который доблестно совмещает руководство местной патрульно-постовой службой и уголовным розыском. Явно не дурак. Что делать?

Решение пришло само собой. Идея посетить местный музей возникла спонтанно, когда я увидел «топтуна». Теперь я понял, что первый порыв был верным. В музеях сейчас пусто, и любой филер, сунувшийся за мной следом, будет как блоха на лысине. И вряд ли решится подойти близко, значит, у меня будет возможность побеседовать с кем-нибудь из служащих музея об истории города и, главное, о его расположении.

Из-за поворота показался плоскомордый автобус блекло-оранжевого цвета. В крайнем правом углу лобового стекла был приклеен листок бумаги с жирной цифрой три. Вот и пожаловал мой «маршрут».

Со страшным грохотом автобус остановился перед навесом, я поднялся со скамейки и вошел в салон, следом заскочил еще один пассажир, невысокого роста дядька в темной матерчатой куртке и кожаной кепке. У него было овальное лицо с двойным подбородком, щеки, налитые свежим румянцем. Походка легкая, пружинистая, ясненько, со спортом дяденька дружен. Билетерше он что-то сказал краем рта, она в мгновение посерела и затихла. Без подсказки понятно: это не просто стукачок, а внештатный сотрудник милиции, или, как говорят в простонародье, «тихарь».

Мой новый сопровождающий сел у меня за спиной и демонстративно стал шуршать газетой.

Кажется, весь этот городишко за мной следит. Ну, допустим, не весь, а только несколько человек. Да для такой дыры несколько человек – это вся сеть тайных осведомителей местного отделения милиции. И все ради одного случайного приезжего. Видно, крепко влипли здешние менты, если так перестраховываются. Что делать? Подыграть им или поговорить начистоту с Колодиным? Объяснить ситуацию, даже предложить пару тысяч. Устроим складчину с Андрюхой.

Мысль о деньгах напомнила мне пачку «соток», которые я видел в бумажнике капитана. И слова Акулова, что наш клиент – вице-мэр Хребта, что-то не поделивший с местной милицией. Получается, сам суну голову в пасть тигру, и не только свою, но и Андрюхину. Да и, пожалуй, еще неизвестного мне вице-мэра. Если нас нейтрализуют, вряд ли с ним будут церемониться. Значит, играем до упора бессмертное произведение Николая Васильевича Гоголя.

Автобус, попетляв по узким улочкам городка среди пятиэтажных «хрущоб», выехал на небольшую площадь. С одной стороны за металлической оградой выглядывали голые стволы деревьев, а на арке у входа большими буквами из металла было выведено: «Парк „Комсомольский“». С другой стороны стоял большой одноэтажный особняк с табличкой у парадного входа. Музей, догадался я. Проехав с десяток метров, автобус остановился. Я вышел, за мной вывалился сопровождающий. Глаза его испуганно бегали, еще бы, как тут было поступить? Соблюдая конспирацию, проехать до следующей остановки, а если я рвану в парк или, чего доброго, уйду дворами, что тогда? Теперь он лихорадочно соображал, что делать дальше, коли конспирация нарушена. Ничего не скажешь, непрофессионально. Я сделал вид, будто ничего не заметил, и пошел в сторону музея, мой филер остался на месте.

Музей, к моему счастью, работал, я заплатил за билет женщине у входа, синей, как мороженая курица, и стал знакомиться с экспозицией.

Этот особняк до революции принадлежал купцу первой гильдии Карабанову. В восемнадцатом году особняк национализировали, а самого купца расстреляли за контрреволюционную деятельность. Рядом с плакатом, где сообщалось о судьбе бывшего владельца этого здания, висела большая икона и горела лампада, под которой была прибита к стене бронзовая табличка, где сообщалось, что лампада была зажжена за упокой души зверски замученного большевиками купца и раба божьего.

Дальше шли раздел первобытного строя и до российская эпоха, затем освоение Урала, революция, Гражданская война, первые пятилетки, Великая Отечественная и уже наше время.

Конечно же, меня интересовало «наше время», а особенно внешний облик города (и желательно план). Но чтобы не вызвать подозрений, я начал осматривать постепенно. Быстро прошел экспозиции, рассказывающие об уральских мамонтах и первобытных бомжах, когда-то заселявших здешние края. Потом зал, посвященный освоению недр Урала, зарождающемуся капитализму в России. Затем зал революции и Гражданской войны.

В большой угловой комнате вдоль стен были развешаны картины местных художников, под стеклом на стендах лежали муляжи оружия, какие-то документы, фотографии тех времен. В общем, все как во всех музеях, за исключением лампады. Кроме документов, подтверждающих победное шествие советской власти, тут лежали документы, подтверждающие и обратное. Статьи из теперешних местных газет о зверствах чекистов и продотрядников.

В самом центре зала была выставлена огромная картина в золоченой раме. Судя по яркости красок, это произведение было из «новых». На фоне Уральских гор конные музыканты, облаченные в серые мундиры с золотыми погонами, аксельбантами и Георгиевскими крестами, натужно раздувая щеки, приближались к ликующей толпе горожан. Картина называлась «Вступление войск генерала Колчака в город Хребет-Уральский». Нечто подобное я уже видел, только музыканты были одеты не в офицерские мундиры белогвардейцев, а в красноармейские буденовки, называлась картина «Музыканты Первой Конной».

– Извините, – обратился я к высушенной старушке в длинной вязаной кофте, – а кто автор этой картины?

– Наш бывший секретарь райкома комсомола, – желчно произнесла старушка, – теперь в Екатеринбурге хозяин ресторана.

Судя по тону, это был «товарищ старой закалки». Что ж, это тоже струна, на которой можно будет сыграть при необходимости. Служащая встала рядом со мной, видимо, ожидая вопросов, слегка переминаясь с ноги на ногу, да уж, жарко здесь не было.

– А что, Колчак и сюда дошел? – спросил я первое, что пришло в голову.

– Какой Колчак, – вздохнула женщина, – красные ушли, а белые сюда не заходили, слишком мал был городишко, чтобы распылять на него силы.

Мы не спеша перешли в соседний зал, рассказывающий овосстановлении разрушенного Гражданской войной хозяйства, первых пятилетках и коллективизации. Разрухи здесь не было, в первые годы индустриализации в Хребте было построено ремонтное депо паровозов и обновлена ювелирная фабрика. Строительству сельских коммун отводилось совсем немного места: несколько фотографий на деревенскую тему, первый колхозный сноп пшеницы, перетянутый красной широкой лентой, и нож плуга от трактора.

Больше всего меня привлекла небольшая экспозиция в центре зала. На стеклянном столе лежали под ярким светом неоновых ламп три овала из темно-серого алебастра. С овалов на меня смотрели темные глазницы посмертных масок. Таблички под ними гласили: «В. И. Ленин», «Я. М. Свердлов», «Ф. Э. Дзержинский».

– А откуда они у вас? – спросил я.

– Это посмертные маски принадлежали почетному гражданину нашего города скульптору Шандеровичу. Он долгое время работал в Москве. В середине тридцатых годов он вернулся в Хребет-Уральский, собираясь создать огромный скульптурный комплекс. Но не сложилось, Эдуард Абрамович скоропостижно умер, а эти маски передала его дочь в дар музею.

– Очень интересно, – проговорил я, прислушиваясь.

В тишине залов музея до меня донеслись торопливые приближающиеся шаги. Я немного развернул корпус, так, чтобы, не поворачивая головы, видеть соседний зал. Через минуту в зал едва не вбежал мой второй «топтун», молодой человек, по повадкам похожий на карманника. Ну, естественно, кого же посылать в музей, не пьяницу же бомжевитого вида или засветившегося внештатника.

«Студент», как я окрестил моего второго филера, убедившись, что я музей не покинул, стал изображать из себя любознательного горожанина. Ну-ну, пусть смотрит, только на расстоянии, сейчас наступает кульминационный момент моего посещения этой обители местной истории.

Мы прошли в зал Великой Отечественной, снова фотографии, муляжи образцов оружия, которое выпускали местные мастерские. В центре этого зала лежала большая книга в красно-черном бархате.

– Книга Памяти, – сообщила мне служащая музея, – в нее внесены все участники войны, ушедшие из нашего города. Все, кто ушел и не вернулся.

Отсюда мы вышли в последний зал. Это было огромное помещение, по-видимому, при прошлом хозяине здесь размещался танцевальный зал. Высокие потолки с люстрами из хрусталя, трехметровые окна с видом на большой сад. Экспозиция этого зала рассказывала о периоде с послевоенного времени до наших дней. Все то же: фотографии, картины, третьесортные экспонаты. Но в центре зала я увидел то, ради чего стоило потратить час на обход этого музея, – на огромном столе-постаменте стоял макет города Хребет-Уральский.

Приблизившись к макету, я удивленно спросил у служительницы музея:

– Это что, ваш город?

– Да, – с гордостью произнесла женщина, потом, спохватившись, спросила: – А вы не местный?

– Да, в служебной командировке, – нарочито громко сказал я, как бы подтверждая подозрения следящих за мной, что я заезжий ревизор. Филер едва не попался мне на глаза, тоже сунувшись сюда, но все же успел отпрянуть. Теперь можно было поговорить со старушкой на интересующую тему.

– И что, на этом макете все улицы города? – спросил я с ноткой явного недоверия.

– Конечно. Вот смотрите, – костлявый палец уперся в квадрат с колоннами по бокам, стоящий позади памятника Ленину. – Это наш горсовет, или, по-новому, мэрия. Вот здание музея, – палец ткнулся в макет купеческого особняка, – вот вокзал, вот кинотеатр «Ударник», а вот кинотеатр «Восход», милиция, банк, гостиница «Урал».

Старушка, как ясновидящая, куда-то тыкала пальцем и сразу же произносила название объекта.

Я посмотрел на макет – в общем, так мне описывал город Акулов, в центре города гора, на горе церковь. Южная сторона у горы густо заселена, тут и железная дорога, и ремонтное депо, и фабрика. Соответственно здесь же и основная масса магазинов и жилых домов. А вот северная…

Макетов домов здесь было намного меньше, и по размерам было видно, что это особняки.

– А здесь что? – спросил я, перебив женщину, она, увлеченная рассказом, даже не заметив моей бестактности, проговорила: – В тридцатые годы, когда было решено создать зверосовхоз, заложили поселок Красная Нива для работников этого хозяйства. – Костлявый палец указал немного в сторону от продолговатых макетов. Но меня не интересовали труженики пушной промышленности.

– А вот здесь была небольшая деревня Латовка. – Она наконец указала на интересующий меня район. – Ее жителей переселили в Красную Ниву. А вместо деревни тогдашний председатель райисполкома обещал построить санаторий для отдыха трудящихся. Места там действительно хорошие: сосновый лес, песчаник, бьет из почвы минеральный источник. И он, председатель, почти сдержал свое слово…

– Что значит почти?

– Он построил в этом районе себе дачу, которая шестьдесят лет стояла в одиночестве. Только в начале девяностых годов здесь стали строить себе резиденции, как сейчас говорят, «новые русские». Хотя какие они новые – бывший директор ВАЗа, а вот здесь нынешний. Директор зверосовхоза, директор ювелирной, вот…

Я слушал перечисление должностей владельцев местных вилл – даже странно как-то для такого небольшого городка, целый престижный район. Сколько здесь особняков, не меньше трех десятков. Ровненько стоят, в ряд по шесть, через каждые две усадьбы разделяющая дорога. Ровные квадраты участков, прямые линии улиц. Все четко, под линеечку, как в Европе. Зато с другой стороны, где сам город, дома и улицы расположены кое-как.

– Здесь живет начальник милиции, а здесь вице-мэр, рядом с ним председатель коопторга…

Услышав «вице-мэр», я взглянул на указанный особняк, потом на название улицы. Под светло-зелеными магистралями улиц названия были написаны черной пастой. Перед особняком нашего клиента писалось: «Улица Володарского». Так, этот вопрос мы выяснили, теперь главное – «соскочить с базара», чтобы старушка не догадалась, что меня на самом деле интересовало.

– Как вы понимаете, не зря этот район в народе прозвали Царское Село, – продолжая указывать на особняки мироедов, сказал мой личный гид.

– Ну, Царскими Селами никого не удивишь, – безразлично проговорил я. И тут же ткнул в центр макета: – А это что за гора?

– Это «Караульный курган». Название носит еще со времен освоения Урала. Первопроходцы-казаки селились на горе, обживали эти районы, во время нападения кочевников укрывались на вершине за частоколом. Когда Урал стал более густонаселенным, жители спустились к подножию горы, а на вершине поставили часовню, которая впоследствии стала храмом Николы Угодника, покровителя мореплавателей и путешественников.

– Значит, это древняя церковь? – спросил я с заинтересованным видом.

– Нет, нынешнему храму немногим более восьмидесяти. Он был построен перед самой революцией. Потом долгие годы был закрыт, а на колокольне располагался пост наблюдения пожарной охраны. Два года назад здание вернули церкви. В общем-то с исторической стороны там нет ничего интересного. Зато какая панорама открывается, просто загляденье. Обязательно побывайте на Караульном кургане.

– Непременно, – пообещал я. Все пока складывалось весьма удачно. Удалось отыскать нужный адрес, обнаружить слежку и даже контролировать своих филеров. А женщина-гид, она ничего не поняла? Как там у Штирлица – «запоминается последняя фраза»? Если мои «топтуны» или их хозяева поинтересуются, о чем я спрашивал, – скажет, что я интересовался историей города. Ни о чем конкретном не спрашивал.

Прощаясь со служащей музея, я приложился губами к ее сухонькой ручке. Веки женщины дрогнули, бабуля меня спросила:

– Сами вы откуда будете?

– Сам из Москвы, – честно сказал я.

Я стоял на автобусной остановке и смотрел на Караульный курган, на его вершине виднелась церковь с высоченной колокольней. Шарообразный купол золотом играл в лучах выглянувшего солнца.

«А ведь действительно, – подумал я, глядя на башни колокольни, – лучшего места для поста пожарной охраны и не найти».

Судя по направлению дороги, автобус должен двигаться к кургану. Что ж, подожду автобуса.

На остановке я стоял один-одинешенек, люди, проходившие мимо, были похожи на филеров. Вряд ли мои преследователи догадались, что я не тот, за кого меня приняли. Скорее всего идет перегруппировка сил, готовится либо новое действующее лицо, либо кто-то из старых «перетасованных». А то, что никого нет на остановке, подтверждает мысль, что мои преследователи на машине. Из чего можно сделать вывод: слежка не пущена на самотек, ее контролирует кто-то из офицеров. Кто? Колодин, Лигостаев или, может, это разработка прокуратуры, следователя Варгина? Интересно бы взглянуть на этого Пинкертона хоть одним глазком…

В церкви было холодно, как в мертвецкой, в полумраке мерцающих язычков свечей слышался приятный баритон, затягивающий «Отче наш», здесь пахло топленым воском и лампадным маслом. Войдя в храм, я сдернул с головы свою вязаную шапочку и, посмотрев, как крестятся прихожане, тоже перекрестился. Вот незадача, вроде и крещеный, и детей друзей крестил, а как креститься, каждый раз забываю.

Купив тоненькую темно-коричневую свечку, я подошел к иконе Георгия Победоносца. Это был наиболее подходящий святой. Во-первых, его икона стояла в стороне от входа, так что мой «хвост» не сможет зайти в храм, не засветившись передо мной. А во-вторых, в будущем мероприятии нам очень не помешает помощь такого святого, бороться предстоит если не с драконом, то, по крайней мере, с местной многоголовой гидрой.

Время шло, а в храм после меня никто не заходил. От холода болело правое ухо; стальная дужка антенны наушника, служившая еще и крючком для поддержания динамика в моей ушной раковине, замерзла и огнем жгла кожу. Но выйти на двор, чтобы надеть шапку, я не мог. Нельзя было давать «топтунам» преимущества в слежке за мной. Если они думают, что я ревизор, то долго без присмотра меня не оставят, мало ли какой вопрос и кому я могу задать.

Действительно, прошла еще минута, и в дверном проходе появилась щуплая фигура моего первого преследователя, забулдыги. Но в этот раз вместо стеганой фуфайки на нем была приличная куртка (по-моему, этот лапсердак я еще недавно видел на внештатнике). Мужичонка, как и положено в церкви, был без головного убора, ладонью он пригладил сальные редкие волосы и, немного пройдя вперед, встал возле одной из икон.

Кажется, я прилично задубел в этой церкви. Еще раз перекрестившись, повернулся и направился к выходу, боковым зрением уловив замешательство забулдыги (бедный мужичонка, и нужны ему эти переодевания и погони).

Выйдя во двор, я первым делом натянул на голову шапку, чтобы хоть как-то согреть задубевшее ухо. Вытащил из кармана пачку сигарет, достал одну. Ветер здесь, на холме, очень сильный. Я зашел за угол церкви, со стороны могло показаться, что закурить. Нет, мне захотелось взглянуть на Царское Село с высоты. Так сказать, сориентироваться на местности.

Действительно, здесь был затишек, да и поселок «новых русских» как на ладони. Достав из кармана позолоченную «Зиппо» и отодвинув щелчком пальца крышку, крутанул колесико, высек желтый язычок пламени, прикурил.

Поселок, в отличие от города, был построен не только добротно и планомерно, но и с учетом местности. Холмы и овраги на окраине Царского Села облагорожены, рядом с особняками и виллами создана парковая зона, которую дополняет сосновый лес. Ну чем не маленькая Швейцария!

План-макет в краеведческом музее полностью соответствовал плану застройки этого поселка. Прямо глаз радовался при виде блестящих черепичных крыш, ажурных мансард и стеклянных оранжерей на плоских крышах. Убранные дворы и аккуратно подстриженные живые изгороди, разделяющие между собой усадьбы. Цивилизация.

Напротив особняка нашего клиента стояла круглая башня, выложенная из огнеупорного кирпича (никак, трубу котельной разобрали). Невысокая башенка, метра три в высоту, вершину ее венчала стеклянная будка, в таких сидят гаишники на оживленных улицах Москвы. А для чего здесь?

Возле башни стоял угловатый уродец – желто-синий милицейский «уазик». Вот открылась дверца в башне, оттуда вышел милиционер в темно-фиолетовой теплой куртке, форменной шапке. Поддерживая на плече ремень короткоствольного «АКСУ», он сел в машину. «УАЗ» двинулся медленно по периметру «Царского Села». Я машинально засек время на циферблате «трофейного» «Ролекса».

Неожиданно из-за угла церкви выскочил забулдыга, на этот раз я увидел, кроме куртки с чужого плеча, еще одну новую деталь гардероба. На голове пьяницы была вязаная шапочка, вернее, не шапочка, а шерстяной подшлемник, в которых щеголяли бойцы в Чечне. Едва не столкнувшись со мной лоб в лоб, мужчина задрал полы куртки и схватился за брюки.

– Ты че, – возмутился я, – ссать под храм – грех большой.

– Да я не собирался. – Мужичок опустил полы куртки.

– А че тогда?

– Да вот, – замялся филер, не зная, что придумать. Но, увидев у меня сигарету в зубах, оскалился: – Хотел у тебя стрельнуть курить.

– А это пожалуйста, – милостиво улыбнулся я, доставая пачку из кармана, и протянул ему. – Травись на здоровье.

Взяв сигарету, мужчина вернул мне пачку и, грациозно зажав фильтр между указательным и средним пальцами левой руки, нагловато спросил:

– А прикурить?

– Может, тебе еще и бабу привести? – осек я наглеца.

– Ну, мне бы прикурить. – Теперь тон был плаксиво-жалостливым, то есть приемлемым.

Я протянул ему тлеющую сигарету и на полкорпуса приблизился. Со стороны могло показаться, что мы ведем осторожную беседу. Если за нами сейчас наблюдают, то филер уже выходит из доверия своего начальства.

– Что, бичуем, отец? – спросил я «топтуна»

– Это почему? – возмутился тот.

– А то нет?

– Нет, – затягиваясь полной грудью, проговорил мужчина: видно, дым не туда попал, и он закашлялся. Потом вытер выступившие на глаза слезы, добавил едва ли не с гордостью: – Я рабочий человек.

– Что же тогда не на работе? Производство вроде у вас не стоит. А ты не у станка, а околачиваешься возле церкви, как нищий какой. Чем не бич? – не сдавался я.

– Да нет. Рабочий, слесарь-инструментальщик из ремонтного депо, – со вздохом сказал мой собеседник.

– А чего же тогда не на работе?

– Тут такая петрушка вышла, вчера получили аванс, ну и отметили это дело с друганом. И так отметили, что очутились в райотделе. В общем, заплатили штраф за пьянку в общественном месте и, как говорится, на свободу с чистой совестью. Только вот друган домой пошел, жена его на работе. А мне хуже, моя «кобра» дома, вот до вечера и буду околачиваться.

Мужчина, конечно, врал, но как самозабвенно. Ему, наверное, казалось, что он говорит правду. Но меня не проведешь.

Конечно же, работягой он не был, местный пьяница был вчера взят доблестными работниками милиции. И поскольку денег у него сроду не водилось, вот филерством он и отрабатывал. Он еще долго вешал мне лапшу на уши о трудовом коллективе и рабочей дисциплине. Я терпеливо слушал, не поворачивая головы, одними глазами следил за дорогой по периметру Царского Села. Наконец из-за угла появился «УАЗ», не доезжая до контрольной милицейской башни, машина свернула в другую сторону. «Ясно, – догадался я, – объезд по ближнему кругу, затем уход на дальний. Сейчас объедет Красную Ниву и вернется на исходную точку».

Достав из кармана сигареты, я ненароком взглянул на часы: прошло двадцать минут, значит, на объезд по большому кругу уйдет тридцать пять – сорок минут. Ладненько, запомним.

– Возьми себе пару сигарет, отец. Кури, а мне пора.

Отшвырнув окурок, я направился к воротам. Дорога свершины холма проходила по абсолютно голому месту. То есть незаметно приблизиться ко мне нельзя, а значит, нельзя и подслушать. Сунув руку в карман, я пальцами коснулся прямоугольника ретранслятора. Нащупав кнопку, вдавил ее до упора. В наушнике что-то щелкнуло.

– Андрюха, ты меня слышишь? Алло, Андрюха, – проговорил я в булавку-микрофон. – Андрюха, алло.

Через минуту до меня наконец донеслось:

– Да, слушаю. Это ты, Глеб?

– Нет, тень отца Гамлета, – буркнул я. Терпеть не могу дурацких вопросов.

– Ну как, что удалось выяснить?

– Средненький городишко, живет по Владимиру Владимировичу Маяковскому, читал его поэму о партии?

– При чем тут поэма? – не понимал мой компаньон.

– При том, что «мы говорим Ленин, подразумеваем партия», так и здесь: говоришь «милиция» – подразумеваешь «прокуратура», и наоборот. Они близнецы-братья. Что бы ни делали менты, местная прокуратура их покрывает. В общем, узаконенное беззаконие. И, как я понял из беседы с милицейскими чинами среднего командного состава, заправляет всем начальник РОВД.