Текст книги "Штопор"

Автор книги: Иван Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Артем удивился ее приходу – он тоже укладывал чемодан, вещи были разбросаны по всей комнате, и ему помогала молодая симпатичная женщина.

– Проходи, знакомься, – после секундного замешательства пригласил ее Артем в комнату. – Моя хозяйка – Татьяна Ивановна. А это жена моего командира и приятеля – Наталья, – представил он.

Отступать было поздно, и Наталья сказала решительно:

– Мне нужно с тобой поговорить, Артем, по очень важному и срочному делу.

– Ох уж эти женщины, жены военных, – засмеялся Артем. – Вечно у них, как и у мужей, военные тайны. Оставь нас, Таня, на полчасика, я потом тебя позову.

Таня дернула плечиком, чему-то усмехнулась и выскользнула в другую комнату.

– Помощница? – кивнула Наталья вслед. – А говорил – мегера.

– Я имел в виду ее характер. Но ты знаешь меня, я ни с кем не ссорюсь. Тем более с хозяйкой.

– Хорошо, меня это сейчас меньше всего волнует. Я сказала Николаю, что уезжаю с тобой.

Веселость будто сдуло с лица Артема. Он сел, согнул спину, уставившись в пол. Наконец поднял на нее глаза.

– Но ты знаешь, куда я уезжаю? На курсы. А там квартир нет – общежития.

– Ничего, квартиру я найду. С твоей помощью опыт кое-какой имею.

Он кисло усмехнулся, помотал головой.

– Но зачем такая спешка? И скандала не избежать.

– Ты хочешь, чтобы весь скандал обрушился на меня?

– Нет, не хочу. Но ты должна дать мне возможность устроиться там. Потом я тебя заберу. Хотя, – он помялся, – учеба есть учеба и времени у меня…

– Это я знаю. – Она уже еле сдерживала гнев: чего он крутит, юлит, как напроказивший первоклашка перед учителем. – Ты скажи честно, нужна я тебе или… или мне лучше остаться с Николаем?

Он опять опустил голову.

– Ты снова с места в карьер. Нельзя так.

– Можно! Николай поставил условие: или я еду с ним, или он завтра же подает на развод, чтобы отнять у меня дочь.

– Думаю, не такой он глупый, чтобы придать этой истории гласность.

– Ты прав, он не глупый, но ради дочери пойдет на все.

– В таком случае, может, договориться с ним, оставить ему дочь?

– Вот как? Ты же… ты же обожал ее, – она не сдержала слез.

– Ну вот, начинается. Перестань, я не выношу слез.

Она и сама понимала, что слезы ни к чему, что только унижают ее, но они катились помимо ее воли.

– Перестань! – почти крикнул он. И когда она вытерла слезы – он даже не соизволил подать платок, – сказал твердо, категорично, оттопыривая свои и без того толстые губы: – И давай без истерик, без нажима. Главное сейчас – погасить скандал. Думаю, это в интересах всех нас. В том числе и твоего Николая…

Она все поняла и не стала дослушивать. Поднялась, рванулась из комнаты.

7

Самолет долго летел над пустыней – желтое, без конца и края, безмолвие. В Белозерске все в ослепляющей зелени, кипени садов – май, лучшее время года, а здесь глазу не за что зацепиться, однообразные песчаные дюны без деревца, без озера, без речушки. И летать над такой местностью сложно и опасно – ориентироваться не по чему, если сядешь на вынужденную или катапультируешься, скоро не найдут. И Наталья посматривает в иллюминатор все чаще, ожидая, видно, когда же кончится эта пустыня, но лицо ее непроницаемо, успокоенно-равнодушно – мне, мол, все равно, хоть на край света…

Нет, не ошибся Николай в Симоненкове, не стал тот разменивать карьеру на любовь: Наталья вернулась как побитая, опустошенная и сломленная. Сказала еле слышно:

– Я согласна… ехать с тобой… Только прошу, не надо об этом… Я все поняла.

Он и сам не собирался напоминать ей о прошлом и себе травить душу, но, хотел он того или нет, случившееся не выходило из головы и сердца, вторую неделю мучило его, заставляя ночью просыпаться от кошмаров, страдать, воспринимать происходящее с неприсущей ему заторможенностью, плохо улавливать смысл новых летных документов, которые надо было знать по роду предстоящей работы. И это-то беспокоило: как он будет летать в таком состоянии, где на выполнение заданий отводятся секунды, а то и доли секунд, отчего будет зависеть результат работы и безопасность экипажа. Правда, об опасности он думал постольку-поскольку – за их жизнь кто-то из начальников будет отвечать, – а самому порой становилось так тоскливо, что хотелось от всего и от всех уйти навсегда. Наталья, хотя и осталась с ним, разуверившись в своем идеале, любовью к мужу не прониклась и вряд ли когда-нибудь проникнется. А жить, понимая, что тебя терпят только за то, что ты кормишь, одеваешь, заботишься, противно. Не допустил ли он новую ошибку, заставив, по существу, ее поехать с ним?..

Впереди слева сквозь белесую дымку обозначились контуры гор. Самолет развернулся параллельным курсом и пошел на снижение.

«Гарнизон» Николай рассмотрел издали: четыре домика, деревянная будка в шахматных клеточках – командный пункт – и не очень широкая и не очень длинная бетонированная взлетно-посадочная полоса. По обе стороны от нее на отводящих дорожках выстроились самолеты и вертолеты различных типов, новые и старые, на которых Николай не только не летал, но и видел такие впервые. «Значит, придется изучать, осваивать», – мелькнула мысль.

Его ждали: недалеко от КП на свободной дорожке стоял «газик», а рядом стояла группа офицеров. Туда и порулил «Ан-24».

Едва спустили трап и Николай сошел на землю, к нему направился симпатичный, крепкого сложения майор, чернобровый, черночубый, с насмешливыми карими глазами.

– Капитан Громадин прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы, – представился Николай.

– Майор Сташенков, командир отдельного отряда, – козырнул майор и пожал Николаю руку.

В это время на трап ступила Наталья.

– С женой прибыл? – спросил майор, хотя еще с Кызыл-Буруна-Центрального, где Николай оформлял документы, ему сообщили об этом.

– Да, – кивнул Николай, ожидая, что сейчас начнется объяснение о трудности с жильем. Но Сташенков покрутил головой, чему-то усмехнулся.

– Не завидую… – Помолчал, потом серьезно заметил: – Лучше бы с тещей.

Видимо, майор любил острить. Николаю надо бы сдержаться, но он, взвинченный своими проблемами, жарой, безрадостными перспективами, сорвался:

– Я напишу о вашем пожелании. Правда, теща у меня – умная женщина.

– Вот и познакомились, – переменился в лице майор. – Посмотрим теперь, каков ты в небе.

– В училище нас учили разговаривать с младшими на «вы», – сказал Николай.

– Учту, – согласился майор и, круто повернувшись, пошагал к «газику».

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Май еще не отошел – месяц весны, – а жара стояла такая, какой и в июле в Белозерске не бывало. И не укрыться ни в своей квартире, которую выделили Громадиным на втором этаже четырехэтажного дома, ни на улице под узколистыми, непонятно как прижившимися здесь деревцами. А ночью, перед рассветом, становилось холодно даже в квартире.

Наталья изнывала от жары и безделья. Николай целыми днями пропадал на службе, вечерами приносил домой стопки книг и просиживал за ними допоздна. Чувствовалось, ему нелегко, но если вначале у Натальи шевельнулась жалость, когда услышала, как встретил его командир отряда, то теперь она злорадствовала: что хотел, то и получил. Зачем было напрашиваться сюда, в пекло? Ведь Артем все равно уехал, никто ничего не узнал бы. Получили бы квартиру и жили по-людски… От себя не убежишь и прошлого не воротишь: куда бы они ни уехали, Артем будет теперь стоять между ними всю жизнь, занозой торчать в сердце. Это поняла она, когда согласилась ехать с мужем, это понял и Николай, когда простил ее. Нет, муж ничем не напоминал о случившемся, но если и раньше не отличался красноречием, то теперь и вовсе от него трудно было услышать слово.

Ей вспоминался Белозерск, подруги, Дом офицеров, куда ходили хотя и редко, но проводили там время весело. А здесь и пройтись негде – сразу за домами песок, песок. И люди – офицеры да солдаты. Говорят, еще один чудак, инженер полигона, привез жену, но Наталья не видела ее. Тоже, наверное, что-то произошло… А возможно, и любят друг друга, не хотят быть в разлуке – ведь мечтала она о такой любви…

И деться некуда – ни уехать, ни уйти. Правда, сюда частенько прилетают транспортные и пассажирские самолеты, при желании с военными улететь можно. И деньги на первое время у нее есть. А потом? И куда лететь?.. Остается только терпеть и ждать. По обрывкам разговоров офицеров она поняла, что все здесь люди временные, потому приезжают без семей. Может, и Николай пробудет здесь недолго, а потом видно будет. Во всяком случае, когда она завела разговор о дочери, он ответил обнадеживающе: «Не брать же ее сюда». Значит, надолго не рассчитывает здесь оставаться…

Вечерело. Она решила хоть немного размять ноги, на улице, кажется, жара спала. Накинула ситцевый сарафанчик, подошла к зеркалу. Снова стала худеть, как до замужества. Но это ей не идет. Хотя, какая разница, перед кем ей теперь показывать свою красоту… В дверь несмело позвонили. Кто бы это мог быть? Муж так рано не возвращается, никто к ним не ходит. Она подошла, осторожно приоткрыла дверь. В проеме показалась женщина, симпатичная, молодая, примерно ее же лет. «Жена инженера полигона», – догадалась Наталья и радостно распахнула дверь.

– Проходите.

– Здравствуйте, – женщина протянула ей руку. – Марина. Вихлянцева. Вы, наверное, слышали о нас. Муж мой – инженер полигона. Вот, зашла познакомиться.

Наталья назвала себя. Вихлянцева бесцеремонно окинула комнату критическим взглядом.

– Такие же хоромы, как и у нас. Правда, мебель нам Джафар получше дал. А вам – солдатские кровати не пожалел… О вашем муже только и говорят вокруг. Летчики, правда, все тут парни бравые, а ваш – настоящий орел, сразу на место Джафара поставил.

– А кто это – Джафар?

– Вы еще не в курсе? Это так командира отряда здесь величают. Сташенкова. Крутой мужик. Правда, его понять можно – работы много, а условия, сами видите какие. И он второй срок здесь.

– А сколько здесь положено? – поинтересовалась Наталья.

– Кому как, – чему-то усмехнулась Марина. – Одни год не выдерживают, другие сами просят оставить. Вам-то еще рано загадывать, может, тоже понравится.

– Ну уж нет! – невольно вырвалось у Натальи. – Здесь от одной температуры мозги плавятся.

– Ничего, привыкнете. Я поначалу тоже белугой ревела, а теперь даже нравится.

– Нравится? – не поверила Наталья. – Да что же здесь может нравиться?

– О-о если бы вы видели, как красиво здесь весной! И цветы – глаз не отвести, и небо словно голубой атлас, и даже песок становится другим – голубоватым, пахнущим фиалкой. Когда мне Валентин рассказывал, я не верила, а потом убедилась. Но главное не это. Уж коль мы решили посвятить себя нашим дорогим воинам, надо до конца быть с ними там, куда бы их ни послали. Им труднее, и они не ропщут, делают свое нужное дело. А если бы не они, чего бы мы стоили? И не едут те, кто не любит своих мужей. Я не представляю, как Валя жил бы здесь один, кто бы о нем заботился? Вам легче, вы каждый день вместе. А мой по неделям на полигоне пропадает. Прилетает оттуда – лимон выжатый. И я отмываю его от пота, отпаиваю чаями, напитками разными, кормлю, как ребеночка. Кто же так еще за ним будет ухаживать?..

Вихлянцева говорила без умолку, и из ее рассказа выходило, что муж у нее самый нужный и важный здесь офицер, что без него ни один самолет не полетит, ни один новый снаряд не примут на вооружение, и в этой гордости звучала любовь, преданность.

– А сколько вы замужем? – поинтересовалась Наталья.

– Шестой год. А здесь, на полигоне, второй. У вас, слышала, дочка есть?

– Да, пятый годик. Она у родителей мужа, сюда побоялись брать. – Наталья снова почувствовала, как загорелось лицо: врать не хотелось, а объяснить все она не могла.

– А у нас, к сожалению, пока нет. Валя ждет не дождется. А я как подумаю, что придется оставлять его здесь одного, и желание отпадает.

– Чем же вы здесь занимаетесь целыми днями?

– О-о, дел хватает. Вот освоитесь немного, я и вас приобщу. Не видели, какое здесь подсобное хозяйство? И огород есть – выращиваем овощи, – и птичник. Иногда помогаю солдатам порядок в казарме навести, гоняю их почище старшины. И они слушаются – будь здоров. Ленкомнату оформила. Правда, кое-что не доделала, теперь надеюсь, вы мне поможете. Идемте погуляем, я покажу вам все здешние достопримечательности.

– Может, чаю попьем?

– Чай потом. Вечером муж должен прилететь, вот соберемся вместе, познакомимся поближе.

2

Майор Сташенков гонял его на экзаменах, как строгий преподаватель нерадивого студента, и такие задавал заковыристые вопросы, на которые требовалось время на обдумывание, а при малейшей заминке он издевательски тянул: «Та-ак, понятно. Поехали дальше».

Николай терпел: один раз сорвался, теперь расплачивайся. А к командиру не придерешься, он требует знаки смекалки – без этого летчику в небе делать нечего.

Дважды пришлось сдавать Наставление по производству полетов, столько же по «Особым случаям», Инструкцию по эксплуатации самолета.

Полетели по кругу, потом в зону. Как Сташенков хмыкал, какие вводные ни давал, придраться к летчику оснований не было: Николай держал нервы на замке и пилотировал с олимпийским спокойствием, выполняя задания с ювелирной точностью.

Но безупречные полеты летчика не сменили гнев командира отряда на милость.

– Завтра полетим на полигон – основная наша работа там, – сказал он Николаю. – В паре, строем. Стрельба из пушек по мишеням.

Стрельба из пушек… Отыскал все-таки по летным книжкам слабое место в боевой подготовке Николая – в полку стрельбы проводились раз в два года, да и те без достаточной требовательности, – бытовало мнение, что пилоту в современном бою вряд ли придется использовать бортовое оружие бомбардировщика, для этой цели есть штурманы и воздушные стрелки. Но майор Сташенков рассуждал иначе…

Вылетели ранним утром. Пыль за ночь осела, горизонт просматривался четко, болтанки еще не было, и юркий дозвуковой штурмовик легко несся над песчаными дюнами, послушно реагируя на малейшее отклонение рулей управления. Николай плотно держал строй, зная, что Сташенков непрестанно следит за ним.

Раньше, кроме вчерашних и позавчерашних полетов, Николаю не приходилось летать на этом типе самолетов. Но он понравился ему сразу – устойчивый, маневренный, с широким диапазоном скоростей. А еще совсем недавно, когда Николай учился в училище, даже сам термин «штурмовая авиация» был исключен из лексикона летчиков: некоторые военные теоретики считали, что в современной ракетно-ядерной войне штурмовику над полем боя нечего делать, его заменят более скоростные, более стремительные истребители-бомбардировщики. Правда, преподаватель воздушной тактики майор Клеверов не раз ругал горе-стратегов и утверждал, что штурмовик как в годы Великой Отечественной, так и в предстоящей войне будет незаменим для обеспечения успеха на поле боя. И оказался прав. Войны в Египте, в Ливане и особенно в Афганистане неопровержимо доказала ошибочность теории противников штурмовой авиации. Теперь приходится наверстывать упущенное, заново строить самолеты-штурмовики, оснащать их вооружением, создавать тактику штурмовых ударов…

Сташенков вел самолет над самыми дюнами, и струи раскаленного воздуха, вырываясь из выхлопных сопел, срывали с вершин песчинки, закручивали их, образуя за штурмовиком пыльную дорожку.

«Лет десять назад за такой бреющий полет по головке не погладили бы, – подумал Николай, – чуть зевнул – и полон рот песка…» Теперь же, чтобы избежать радаров и самонаводящихся ракет, чем ближе к земле, тем больше шансов остаться живым. И реакция от пилотов требуется мгновенная, в чем, как ни груб и ни бестактен Сташенков, командира не упрекнешь: штурмовик мчится как по ниточке, стрелки пилотажных приборов застыли на одном месте. И ориентируется, как в классе тактики на красочном макете, хотя здесь глазу не за что зацепиться, развороты выполняет точно по времени, энергично, лихо. Николай едва успевал следить за всем – в донесении придется указывать и время пролета поворотных пунктов, и скорость полета, и данные ветра…

Солнце краешком выползло из-за горизонта, и небосвод обагрился, запылал, стал блекнуть к вершине; в один миг все вокруг переменилось: дюны задышали жаром и от них вверх поползли блекло-желтые волны; самолет ведущего вздрогнул, качнулся с крыла на крыло. Началась болтанка.

Командир отряда несколько увеличил высоту, но прогрев воздуха шел так быстро, что от болтанки надо было лезть на тысячу метров, а это значило дать себя обнаружить.

По условиям задания на цель – полигон – надо было выйти не замеченным «противником»: укрыться от ока радаров, обойти ракеты, ускользнуть от истребителей. Но это все условно. И хотя там, куда летели штурмовики, невдалеке базировались истребители, радары ПВО своими щупальцами прощупывали небо, зенитные ракеты нацелены ввысь; Николай не предполагал, что за их полетом тщательно следят и все условия игры будут соблюдены, потому строгое выполнение режима и профиля полета несколько озадачило его: ради чего так старается командир – мстя за прежнюю обиду, выматывая его до седьмого пота, или по натуре такой зануда, солдафон и педант?

Как бы там ни было, командир есть командир, и повод ему для лишних придирок Николай постарается не давать. А потому трудись, пилот, потей и не ропщи на судьбу – никто тебя сюда не гнал…

Солнце оторвалось от горизонта и зависло, казалось, на одном месте, окутанное маревом, словно паутиной, било прямо в глаза, мешая пилотировать. Воздух накалялся, штурмовики уже бросало, как на многометровых трамплинах. А впереди еще предстояло пройти вдоль горного хребта, перескочить его на узком перешейке и лишь потом взять курс на полигон.

Температура в кабине, несмотря на интенсивный обдув вентиляторов, росла, руки прилипали к рычагам управления, глаза пощипывало.

Интересно, как чувствует себя Сташенков? С его комплекцией, наверное, не очень-то здорово. Но не отступится, чтобы досадить, проучить строптивого подчиненного. Пусть… Посмотрим, у кого нервы крепче.

Наконец впереди показалась гряда гор. Самолет Сташенкова увеличил скорость, и Николай, чтобы не отстать, добавил обороты двигателя.

Гряда гор быстро росла, поднимаясь перед носом самолета. Сташенков круто развернулся вдоль нее. Николай чуть приотстал и усилил внимание – скоро будет перешеек, не запоздать бы с боевым разворотом, возможности над перешейком очень ограничены.

Штурмовик Сташенкова чуть клюнул носом и с левым креном устремился ввысь. Николай потянул ручку пилотирования. Самолет взмыл и, как легкий, натренированный скакун, перемахнул через узкую горловину.

И снова снижение, полет на бреющем. Теперь штурмовики шли над долиной, петлявшей между гор, и скорость пришлось сбавить до минимальной, что усложнило пилотирование – самолеты не так чутко слушались рулей управления.

Неожиданно справа появились истребители. Они барражировали чуть выше, видимо, поджидая их. Пара остроносых, острокрылых перехватчиков, серебром сверкавших в лучах солнца. Они сделали круг и, погасив несколько скорость, пошли неожиданно параллельным курсом. По всей вероятности, штурмовиков они не видели, а команду так идти получили с КП, там догадывались о примерном местонахождении самолетов, знали о готовящемся «ударе» «противника».

Минут пять штурмовики и истребители летели параллельным курсом. Истребители делали змейки, осматривая впереди пространство и гася скорость, отчего далеко не уходили. У очередного перешейка, где предстояло сделать еще одну горку, они снова встали в круг и заметили штурмовиков.

«Теперь придется покрутиться как белка в колесе, – подумал Николай, – и удержаться в хвосте у командира будет непросто».

Сташенков прибавил скорость – для лучшей маневренности – и повел штурмовик круто вверх. Николай не отставал, видя, как резко изломали линию полета истребители и помчались за ними. Но во много раз превосходящая скорость не позволила им вписаться в малый вираж, и они проскочили. Стали на высоте делать новый маневр. А Сташенков уже свалил штурмовик влево, еще более увеличивая скорость.

«Ай да Миша, ай да пилотяга! – мысленно похвалил командира Николай. – Соображает, как накрутить хвоста преследователям».

А когда истребители пошли вдогон и приблизились на дистанцию открытия огня, командир снова потянул машину на боевой разворот.

«А вот это уже ни к чему, – огорчился Николай. – В тактике, как и в шахматах, одни и те же ходы чреваты плохими последствиями».

К счастью, истребители не рискнули атаковать – рядом были горы, и им не хватило бы радиуса для выхода на прямую, – они прекратили преследование.

«Вот тебе и тихоход! – еще раз с одобрением подумал о штурмовике Николай. – Прав преподаватель тактики майор Клеверов – незаменимая машина на поле боя».

Перевалив очередную гряду, штурмовики вышли на простор, и Николай увидел впереди полигонные вышки, мишени. Сташенков с ходу довернул самолет на цель и понес к макетам танков, которые надо было поразить.

«Лихо, но безграмотно, – не одобрил Николай такой маневр, – высоты для открытия огня может не хватить».

И не ошибся: разрывы снарядов заплясали у мишеней, когда до земли оставались десятки метров. Николай нажал на гашетку и тут же отпустил: осколки рикошетом пошли вперед, поднимая бурунчики пыли, под брюхом самолета командира.

– Прекрати стрельбу! – тут же в наушниках завопил голос Сташенкова, нарушая режим радиомолчания. – Прекрати!

Значит, осколки зацепили…

– Опоздал с предупреждением, – огрызнулся Николай.

– Кретин, – не постеснялся в выражении Сташенков!

«Не командир, а душман из племени джу-джу. На зря его Джафаром прозвали», – подумал Николай. Откуда у него такая заносчивость, хамство, пренебрежительное отношение к младшим по званию?.. Хотя удивляться нечему! Сташенков не первый и не последний. Немало у нас еще самодуров, притом есть чином намного повыше, чем Сташенков.

На аэродроме, когда Николай подошел к Сташенкову, чтобы выслушать замечания, тот, не стесняясь техника самолета, заорал:

– Ты что, чудак на букву «эм», не соображаешь, как стрелять?

– А ты, чудак на букву «хам», не соображаешь, как строить маневр? Или тебя тактике не учили?

У Сташенкова, казалось, глаза вылезут из орбит, губы только шевелились, но ничего не произносили. Наконец он прошипел:

– Тебе лучше рапорт подать о переводе. Может, жена заболела или еще что…

– Нет, – возразил Николай, – рапорта я подавать не буду, жена у меня здорова, и летать я буду.

– Ну, ну, – губы Сташенкова скривились в усмешке. Но на разборе полетов он ни словом не обмолвился о случае на полигоне. Николай понимал – это вовсе не означает, что командир отряда отступился.

3

Наталья начала привыкать и к жаре, и к неинтересной, опостылевшей еще в селе работе на подсобном участке по выращиванию овощей, помощи в столовой – Марина придумывала всяческие блюда, пекла то пироги, то пряники, если узнавала, что у кого-то из солдат день рождения; водила ее в казарму, ленинскую комнату, вместе писали лозунги, подбирали для стендов из журналов рисунки, фотографии; Наталья все делала машинально, как показывала и учила подруга, ничем не выдавая, что эти занятия нисколько не скрашивают ее жизнь, не очищают душу от гнетущей тоски. С Николаем отношения оставались прежними: жили рядом, старались не замечать друг друга, разговаривали мало – вопрос, ответ, – да и разговаривать времени не оставалось. Он почти не бывал дома – то ночные, то дневные полеты, то предполетная подготовка, то разбор полетов. Нередко приходил усталый и расстроенный. Она ни о чем не спрашивала – и в хорошие времена он не откровенничал о служебных делах, теперь и вовсе ее вопросы вызвали бы недоумение. И все-таки многое, что происходило у него на службе, она знала: Марина была в курсе всех событий и охотно посвящала ее.

Как-то они возвращались из солдатской казармы, где наводили уют и красоту. Марина рассказывала:

– …Ничего удивительного, каждый считает себя здесь временщиком: приехал, отбыл три-четыре месяца и – до свидания, зачем ломать голову над какими-то новшествами, над изменением мишенной обстановки (это уже слова мужа) – по старинке-то проще. А вот твой Николай нашел время и придумал какое-то оригинальное решение проверки новых систем оружия. В общем, он у тебя умница, в отряде его уважают, а Валентин в восторге.

Да, Николай умел поставить себя, но что Наталье от его авторитета? Он и дома корректен, внимателен, заботлив, но для нее, видно, этого мало, и хотела бы она заставить себя полюбить его – не получается…

– Скажи откровенно, – после небольшой паузы вдруг спросила Марина, – вы не поссорились? Давно я замечаю… как-то не так у вас. И Николай ходит пасмурный, и на твоем лице улыбка, как осеннее солнышко.

Наталья отрицательно покачала головой.

– Да нет, такие уж мы. И по Аленке скучаем.

– Ой, подружка, по глазам вижу, – погрозила Марина, – не умеешь ты врать. Ну-ка выкладывай все как на духу. Не для пересудов, ты меня знаешь, а может, чем-то помогу.

Наталья заколебалась: раскрыться, облегчить душу? Но чем и кто им может помочь? Ничем и никто. Сердцу не прикажешь, а все дело в нем. Трудности? Ей не привыкать, и жару она видела, правда, не такую, но и с этой уже освоилась, и холод; физические тяжести переносятся намного легче, чем душевные… И она снова помотала головой.

– Нет… Мало ли что в семье бывает…

– Как хочешь…

Они уже подходили к дому, когда неизвестно откуда на них налетел порыв ветра – горячий, колючий – и так стегнул по лицу, по шее и голым рукам, что кожа загорелась, как от крапивы.

Марина посмотрела на юг и схватила Наталью за руку.

– Афганец! Бежим скорее!

Наталья оглянулась, и ей стало страшно: весь горизонт на юге был затянут желто-красной тучей, зловеще клубившейся и мчавшейся к ним.

Не успели женщины подняться в комнату Марины, как на улице потемнело, в окна хлестнуло песком и все вокруг загудело, завыло, застонало.

– Бедные мой Валя и твой Коля, как они там? – с глубоким вздохом произнесла Марина. – Каждый раз, когда вот такое случается, я места себе не нахожу: где он, что с ним? Тут в квартире страшно, а что в пустыне? И сколько будет бушевать чертов афганец? Скажи, тебе страшно за Николая?

– Конечно, – вырвалось у Натальи, и она почувствовала, как загорелось лицо, сильнее, чем от афганца. Хорошо, что в комнате полусумрачно и Марина не заметит.

Ураган бесновался. В комнате стало еще темнее, и, несмотря на то что окна были заделаны на совесть, запах пыли, раскаленного песка проник и сюда, раздражал носоглотку, ел глаза; на зубах хрустело.

Где-то загремело так, словно на землю рухнули горы железа – то ли крыша дома, то ли еще что. А может, самолет?..

– Похоже, это надолго, – сказала Марина и сняла телефонную трубку. – Здравствуйте. Это Вихлянцева. Скажите, пожалуйста, а «Панораму» можно на минутку? – назвала она позывной полигона. – Извините. – И положила трубку. – Да, сейчас у них очень напряженно, – объяснила Наталье. – Сказали – попозже. А когда он, этот чертов афганец, кончится? Может, обедать будем?

– Не хочется, – отказалась Наталья.

– Э-э, да у тебя глаза на мокром месте, – заметила Марина. – Ну, голубушка, теперь-то я от тебя не отстану. Рассказывай, самой же будет легче.

И Наталья не смогла больше держать в своей душе тайну, которая мучила ее и жгла, выложила все до капельки.

Долго сидели женщины молча после рассказа: одна – ожидая приговора, другая – думая над ним.

– Да, подружка, – с грустью проговорила наконец Марина, – положение хуже, чем я предполагала. Хотя дело-то, в общем, житейское. И хочешь обижайся, хочешь нет, я на стороне Николая: какое все-таки у него доброе сердце, коль он простил тебя!

– Простил скорее рассудком, а не душой, – возразила Наталья. – И не забыл. И мне кажется, никогда не забудет.

Марина задумалась.

– Мой Валентин, кажется, любит меня не меньше, но, случись подобное, либо прибил бы, либо выгнал. Николай – совсем другое… Конечно, потребуется не месяц и не два, но не зря говорят: время лечит все. Заживет и твоя рана, зарубцуется и у Николая. Но вот что, подружка, я посоветую тебе: не трать понапрасну времени, которого у тебя сейчас в избытке. Давай-ка учись. Замполит попросил меня позаниматься с солдатами – ведь многие из них после службы будут поступать в институты, – повторить программу десятилетки. С первого июля я начну читать им лекции по русскому языку и литературе. Приходи и ты. – Она прислушалась: нет, афганец не утихал. Но она верила – скоро утихнет. Бури, и пыльные, и житейские, проходят.

4

Дежурный метеоролог предупреждал о возможности возникновения афганца – сухого, шквального ветра, падающего с Памирских гор, когда южнее, над Индией и Пакистаном, проходят обширные глубокие циклоны. Но, по расчетам, афганец мог появиться во второй половине дня, а обнаружил его капитан Мальцев раньше, когда экипаж вышел на боевой курс полигона.

– Командир, взгляни налево, вниз, градусов на двадцать, – сказал штурман.

Николай оторвал взгляд от приборной доски и поначалу не понял, что это за желтый вал, катящийся по земле с юго-запада на северо-восток: вода не вода, дымное облако – тоже не похоже. Наконец рассмотрел – пыльная буря. Циклонический вихрь огромного размера поднимал песок на сотни метров и тащил его как раз в сторону их небольшого гарнизона.

Бомбардировщик летел на пяти тысячах, и хорошо было видно, как крутит ветер, как расшвыривает песок и пыль по окружности, как срывает новые порции с дюн и поднимает их ввысь. Такое Николай видел только в кино: будто сказочный джинн, выпущенный на волю, крутится в диком, неистовом танце, распустив за собой огненно-рыжую бороду, зацепившуюся аж за горы.

– Командир, надо домой, иначе не успеем, – предупредил штурман. Об этом подумал и Николай. Запасных аэродромов тут не разбежишься, но возвращаться с бомбами, не выполнив задания…

– Радист, сообщи «Поляне» о приближении пыльной бури, – приказал Николай, – и запроси на всякий случай запасной.

Через минуту радист доложил:

– Приказано топать домой. Запасной «на всякий случай» – «Стрела».

«Стрела» – северо-восточный аэродром, тоже в пустыне, где, по рассказам летчиков, нет ни хорошей гостиницы, ни надлежащих средств обслуживания: садятся там в исключительных случаях, когда нет другого выхода, и ждут потом доставки топлива неделями.

– Командир, так куда летим? – спросил штурман.

– Ты целься лучше, потом решим.

– Понятно. Беру управление на себя.

За результат бомбометания Николай не переживал – штурман Мальцев знает свое дело, – а вот если он, летчик, допустит оплошность, Джафар спуску не даст…

– Сброс! – доложил штурман. – В яблочко, командир. Пять минут затратили, а их как раз не хватает, чтобы опередить афганец. Что будем делать?