Текст книги "Штопор"

Автор книги: Иван Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Иван Черных
ШТОПОР

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Белозерск, 1982 г.

Автобус остановился у столовой, и летчики, засовывая в планшеты недочитанные газеты, книги, журналы, быстро покидали салон. Капитан Николай Громадин выходить не торопился: пока ехали из города до гарнизона, он вздремнул и теперь никак не мог освободиться от ленивой истомы, расслабившей все тело, приглушившей ночные противоречивые мысли. Вспыхнувший вчера спор на разборе летно-тактических учений и прямой вопрос командира полка поставили Николая в тупик, он не смог ответить с ходу и мучился почти всю ночь. Дернул его черт полезть в свару, затеянную правым пилотом Артемом Симоненковым! «Правак»-то быстро вышел из нее, а отдуваться пришлось Николаю…

Комиссия округа, проводившая ЛТУ, [1]1
  ЛТУ– летно-тактические учения.


[Закрыть]дала высокую оценку трем экипажам, выполнявшим пуск ракет по дальним целям. Командир полка зачитал приказ, в котором всем летавшим на пуск ракет, объявил благодарность. Вот тут-то Артем и брякнул:

– В Афганистан бы их. Они показали бы душманам, где раки зимуют.

В зале засмеялись. Все знали, что в отобранную комиссией наугад тройку попали два самых отстающих экипажа, и, если бы «противник», соседний полк противовоздушной обороны, не подыграл им, вряд ли бы ракеты попали в цель.

– Кто-то что-то сказал или мне показалось? – отозвался командир на реплику и повел по залу взглядом. Остановил на Симоненкове. Тому ничего не оставалось, как подняться.

– Так точно, товарищ полковник, не показалось. Это я выразил восторг нашими умельцами: и мощную систему ПВО преодолели, и в самое яблочко ракеты послали.

В зале снова засмеялись.

– И что-то насчет Афганистана? – Полковник хитро прищурился.

– Это я так, для сравнения, – дурашливо открестился от своей реплики Симоненков.

– А мне показалось, что ты туда хочешь вместо курсов командиров кораблей, – заставил полковник проглотить горькую пилюлю. Но Симоненков был не из тех, чтобы поперхнуться.

– Не-е, – замотал он головой. – Меня еще со «Стингерами» не научили бороться.

– Вот как? – удивленно вскинул брови полковник. – А я считал ваш экипаж одним из передовых.

– Так оно и есть, – согласился Симоненков, – можете не сомневаться. Что же касается «Стингеров», то всякие там ограничения, запреты существуют…

– Так, – многозначительно проговорил полковник и прошелся по залу. – Ну и как же вы с этими ограничениями, запретами боретесь?

Вопрос был поставлен прямо, и Николай знал: полковник потребует и прямого ответа, а это значило, что Симоненков должен раскрыть те отступления от инструкций, к которым иногда прибегали в экипаже, чтобы пощекотать нервы «противнику» или проверить свои способности в усложненных ситуациях.

– У «правака», товарищ полковник, слишком прав мало, – выкрутился Симоненков.

– А что командир экипажа скажет на это? – смерил строгим взглядом полковник Николая.

– А что говорить? – поднялся Николай. – Симоненков правильно сказал о наших умельцах, успешно преодолевших все преграды. Конечно, приятнее получать благодарности, чем нагоняи. Но кого мы обманываем? И как мы будем выглядеть, если попадем в реальную ситуацию?

– И что вы предлагаете?

– Летать по совести. Учиться тому, как написано у нас в классе тактики на плакате, что требуется на войне.

– Так, – полковник качнулся на носках начищенных до зеркального блеска полуботинок. – Хорошо. Очень хорошо, что вы печетесь о своей боевой выучке, недовольны упрощенчеством. Кому еще не нравится наша музыка, как спросил лев в том анекдоте о зайце?

Зал притих.

– Что же вы замолчали? Или только Громадин, как он выразился, хочет летать по совести?

– Все! – вдруг загудел зал.

– Отлично, – улыбнулся полковник. – Теперь слышу – все. И могу обрадовать вас: есть возможность учиться военному делу настоящим образом. Только не у меня в полку. У меня – как в инструкции написано: крен – не более сорока пяти градусов; кто нарушит – на всю катушку; и ракеты будем пускать пока без радиолокационных помех – за вас боюсь: шандарахнете невзначай по городу, судить будут. Интересуетесь, где? Скажу. Сегодня пришла разнарядка на экипаж в Кызыл-Бурун для испытания боевой техники. Вот где имеются все возможности летать как хочется. Кто первый? Только не все сразу…

Ах, как Николаю хотелось поднять руку. Испытывать новое боевое оружие, полеты на предельных режимах, проверка своих сил, способностей, мастерства; прекрасная перспектива попасть потом на завод или в КБ испытывать новые самолеты. Но… он знал, что такое Кызыл-Бурун: пустыня, жара выше 50 градусов в тени, привозная вода, привозное продовольствие… И другие знали – никто руку не поднял.

– Ну что же вы? – подначивал командир полка. – Или красивый город, приличная квартира с раздельным санузлом и горячей водой дороже того, чтобы летать по совести?..

У Николая и теперь лицо горело, словно от пощечины. Как он сдержался, чтобы не дать согласие? Наталья не простила бы… За десять лет службы это был бы четвертый переезд. В собственной квартире еще не жил, по чужим углам скитался. И с Натальей, с Аленкой. А здесь уже выделена двухкомнатная в новом доме, который обещают через месяц заселять. Наталья сразу же поедет к родителям за Аленкой – ее пришлось при переезде оставить из-за отсутствия жилья…

Нет, правильно он сделал, что не дал согласия: Аленка – болезненная, худенькая. И Наталью жаль. За свои 23 года она, по существу, ничего хорошего не видела: родилась в деревне в многодетной семье, где пришлось от темна до темна и в поле спину гнуть, и дома по хозяйству помогать. Когда Николай впервые увидел ее, сердце сжалось от жалости. Юная, красивая, а одета словно нищенка: в поношенной фуфайке с чужого плеча, в громадных резиновых сапогах и с двумя ведрами на коромысле.

– Разрешите помочь вам, – предложил он искренне, без всякого намерения познакомиться.

Она вскинула на него черные, как два сверкающих агата, глаза, немного удивленные и сердитые, словно он собирался у нее что-то отнять.

– Вы из бюро добрых услуг? – спросила она с ехидцей после небольшого замешательства.

– Точно, – согласился Николай. – А как вы узнали?

– По радио слышала, – продолжала она издеваться над ним. – Сегодня по радио передавали. И приметы ваши описали.

– А у вас в селе и радио имеется? – решил и он не остаться в долгу.

– Представьте себе… – Она снова помолчала. – Говорят, установили исключительно из-за каких-то летчиков, которые квартируют в деревне. Потому что им некогда газеты читать: ночью они летают, а днем в бюро добрых услуг работают.

– Это точно, про нас, – рассмеялся Николай и снял с коромысла ведра. – Видите, как-никак цивилизацию вам несем.

– И ловко у вас получается, – сказала она, видимо, о ведрах, а не о цивилизации. – Вы спортсмен? – Девушка окинула его более дружелюбным взглядом, в котором Николай уловил и заинтригованность.

– Тоже по совместительству. В свободное от полетов время занимаюсь легкой атлетикой, гимнастикой, парашютным спортом. А по праздникам даже в хоре пою. Не по таланту, а по приказу, разумеется. Хотите к нам в самодеятельность записаться?

– Тоже петь… по приказу?

– Не только петь. У нас есть и драматический кружок, и танцевальный, и акробатический, – вполне серьезно сказал Николай. – Выбирайте, как говорится, по вкусу.

– К сожалению, свободным временем не располагаю, – вздохнула девушка.

– Ох уж эта ссылка на нехватку времени. А у кого его в избытке? У нас, летчиков? Вы сами сказали, что даже газету некогда почитать.

Они вошли во двор. Небольшой домишко, сараюшко, корова во дворе в огороженном слегами загоне. Из окна на Николая уставилось три пары черных, как у девушки, глаз. Чумазые малыши с интересом наблюдали за летчиком, расплющив о стекло носы.

Девушка сняла с плеча коромысло, взяла у Николая ведра.

– Спасибо. – Чувствовалось, она спешила его выпроводить, стыдясь бесцеремонных братцев, которые теперь не только глазели, но, похоже, и высказывали свои соображения по поводу «жениха». Девушка сделала строгое лицо и мотнула головой, давая знак убраться, но пацаны не отреагировали, еще нахальнее прильнули к стеклу. – До свидания, – попрощалась девушка.

Николай протянул руку:

– До скорого. Приглашаю вас на концерт. Уверяю, у нас приличная самодеятельность. Придете?

– Возможно, – не совсем уверенно дала она согласие.

– Буду ждать. Как вас зовут?

– Наташа.

– Вот и отлично. А меня – Николай…

Так состоялось знакомство. А через полгода они поженились…

Николай дождался, пока все вышли из автобуса, и поднялся.

– Капитан Громадин, к командиру полка! – Увидел его на выходе дежурный по части.

«Начинается», – с грустью подумал Николай. Теперь ему все припомнят – и самовольство, которое он допускал ранее при маневрах, и вчерашнюю критику. Что ж, первый узелок на память: знай, как спорить с начальством…

Полковник Щипков сидел за столом один, допивал чай.

– Здравствуйте, Николай Петрович. Присаживайтесь, – пригласил он дружелюбно, словно вчера не было никакой размолвки. – Извините, что с места в карьер, дело такое срочное: завтракайте и в штаб, оформляйте командировку в Куйбышев. Перегоните оттуда еще один самолет. Объявите экипажу. «Пчелка» ждет вас. Вылет, – полковник взглянул на наручные часы, – в десять тридцать.

– Надо домой съездить, взять летное обмундирование.

– Поезжайте. Автобус в вашем распоряжении…

Члены экипажа уже уплетали котлеты, не было за столом лишь второго пилота.

– Что, командир, с утра пораньше вводная? – весело спросил штурман, не подозревая, как близок к истине.

– А где Артем? – окинул взглядом зал Николай, отыскивая второго пилота. – Что-то я в автобусе его не видел.

– Наверное, у какой-нибудь красотки под бочком третий сон досматривает, – ответил с улыбкой штурман-оператор. – Сами были холостым, знаете, как трудно после выходных.

Он словно бы осуждал «правака» и в то же время оправдывал. И так всегда. Второй летчик совсем отбился от рук, частенько стал опаздывать на службу – то проспит, то заночует у новой знакомой у черта на куличках, где ни такси, ни попутной машины не поймаешь. Не раз грозился Николай наказать подчиненного, но как накажешь, когда он не только подчиненный, а и друг, нередко вместе вечера коротают, праздники отмечают. И летчик Артем неплохой – хваткий, смекалистый; третий год на правом сиденье, а хоть сейчас ставь командиром – Николай обучил его взлету и посадке, пилотированию по приборам в облаках и ночью; и при дозаправке самолета топливом в воздухе он больше чем наполовину снимает нагрузку с командира экипажа.

Толковый, умный пилот, если б не холостяцкое легкомыслие и южный темперамент. Не красавец и фигурой не Аполлон, а девушки льнут к нему, как пчелы к сладкому. Правда, человек он обаятельный, знает, где и какое словцо вставить.

…Однажды во время летно-тактических учений Артем опоздал на полеты и наткнулся на самого генерала, руководителя учений.

– Почему опоздали? – грозно спросил генерал, доставая блокнот, чтобы записать фамилию нерадивого летчика.

– Непредвиденные обстоятельства, товарищ генерал, – четко вскинул руку к фуражке старший лейтенант. – Роды пришлось принимать. Сын родился – хорошая примета. Летчик будет. А чтобы до генерала дослужил, разрешите, товарищ генерал, вашим именем назвать? Тоже примета: кто первым встретился, такая и судьба уготована.

Все, кто слышал этот диалог, онемели от Артемовой наглости: а если генерал дознается, что у него жены нет?

Суровость с лица генерала исчезла, глаза потеплели, повлажнели.

– Роды – дело серьезное, – сказал он сочувственно и пожал Симоненкову руку. – Поздравляю. Что ж, коль есть такая примета, пожалуйста, назови моим именем…

После полетов полковник Щипков вызвал Николая и Артема к себе в кабинет и велел старшему лейтенанту доложить, когда это он успел жениться и родить сына.

– Кого ты обманывал, меня с командиром экипажа или генерала? – видя заминку, сурово спросил полковник.

– Никого не обманывал, товарищ полковник, – ангельским голосом ответил старший лейтенант. – Разве я сказал, что мой сын родился? Я сказал, что принимал роды. В самом деле, хозяйка моя родила.

Глаза старшего лейтенанта были такими невинными, что Щипков с Николаем рассмеялись и простили нарушителя.

Может, с того раза и скользит Симоненков по боковой дорожке в обход строгих уставных порядков. «Надо, давно надо приструнить „правака“», – думал теперь капитан, без особого аппетита жуя котлету с жареной картошкой.

– Вот что, Валентин Петрович, – обратился Николай к штурману-оператору. – После завтрака все едем в город по своим квартирам. Собираемся в командировку за самолетом. А тебе, кровь из носа, разыскать Артема. Вылет в десять тридцать.

– Да где ж… – заикнулся было оператор, но капитан остановил его.

– Хоть из-под земли. Понял? Если дома нет, погоняй по старым адресам – давно ли вместе шастали? Небось не забыл.

– Я – что, я – пожалуйста, – пожал плечами оператор. – Но не так просто…

2

– Пора, – в который раз сказал Артем, но не вставал, лежал, обняв Наталью за плечи.

– Не пущу, – капризно, по-детски надула Наталья губы. – Не хочу, чтобы ты уходил.

– А думаешь, я хочу?.. Достанется мне от твоего благоверного на орехи.

– Ничего не достанется. А если и так – потерпишь. Я вон сколько терплю. – Она потеребила рукой его волосы и стала целовать в губы.

– Пора. – Артем пружинисто поднялся.

– Ты совсем не любишь меня, – обиженно сказала Наталья. – Вечно торопишься.

– Не говори, милая, глупостей, – отвечал он между поцелуями.

Она обхватила его шею руками, прижалась к сильному, мускулистому телу. Как с ним хорошо! Разве знала она до него, что такое любовь? И почему он встретился тогда, когда она уже замужем, когда есть дочь, ради которой она вынуждена притворяться, лукавить, лгать?

– А ты женился бы на мне, если бы я была свободной? – спросила она, отпуская его, – ему и в самом деле давно пора на службу.

– О чем ты говоришь, Натали! Все в твоей власти – казнить меня или миловать. Я могу хоть завтра написать рапорт. – Он быстро надел брюки, рубашку. – Приказывай, я давно хочу повиноваться только тебе, а не твоему мужу.

Она тоже встала с кровати.

– Подожди, я приготовлю кофе.

– Не надо. Отдыхай. Я ухожу. – Он завозился с галстуком – никак не мог застегнуть крючок – и подошел к зеркалу.

Она встала позади, рядом, разгладила лицо. Кажется, под глазами появилась ниточка морщин. Нет, просто показалось. Правда, усталость чувствовалась, но за такую усталость она готова заплатить и морщинкой…

Взгляд случайно потянулся в окно, на улицу, и она вздрогнула: калитку открывал Николай.

– Что с тобой? – обернулся Артем.

– Муж… – выдавила она с трудом, чувствуя, как подламываются ноги, как деревенеет все тело.

– Одевайся! – почти прикрикнул на нее Артем, и это вернуло ее к действию. Она плохо подчиняющимися руками набросила халат, пыталась застегнуть пуговицы, но они выскальзывали, словно живые существа, боящиеся ее пальцев; тогда она бросилась застилать кровать. Артем накинул мундир и стал помогать ей.

На крыльце уже раздался стук ботинок Николая.

– Иди открывай. – Артем метнулся к дивану, упал на него, прикрывая лицо фуражкой. – Скажешь, что я пьян.

Дальше она выполняла только его команды, плохо соображая, что делает, зачем и что происходит.

– Я тебя разбудил? Прости, дорогая, – говорил Николай в коридоре, где было темновато, и он не обратил внимания на обескровленное страхом ее лицо. – Наш экипаж посылают в командировку…

Он вошел в комнату и увидел на диване своего второго пилота. Остановился, ошеломленный, но лишь на секунду. Окинул комнату взглядом. У Натальи сердце замерло от страха: на столе остались фужеры. Бутылку из-под шампанского она убрала, а про них забыла.

Николай подошел к столу, взял фужер. Хрусталь со звоном треснул, осколки посыпались на пол. По пальцам его потекла кровь. А глаза метали молнии. Казалось, он готов на все. Вот он шагнул к Артему, сорвал с лица фуражку.

Тот приоткрыл глаза, пьяно промычал:

– А-а, командир, привет! Прости…

– Вон отсюда!

Артем приподнялся, встал. Пьяно покачиваясь, пошел к двери, низко опустив голову. На пьяного он не был похож.

Наталья ждала, что Николай набросится на него, убьет или сильно изобьет. У Николая желваки перекатывались на скулах. Но он сдержался.

3

В салоне «Ан-24», кроме экипажа и двух штабных работников, никого не было, и каждый занял целый ряд кресел. Николай устроился впереди у столика в надежде заглушить чтением детектива клокотавший в нем гнев, но разве могли сейчас волновать его чужие страсти, когда у самого случилась такая трагедия?!

Как он любил ее, как верил! Вытащил из нужды, из грязи… Восемь классов образования, ни специальности, ни умения жить. На что она надеялась? На то, что этот ловелас женится на ней?.. Что ж, пусть узнает настоящую цену ему. Николай тоже слишком долго обольщался: хороший летчик, замечательный человек, товарищ, пора продвигать по службе… И добился: вчера полковник Щипков подписал рапорт о направлении старшего лейтенанта Симоненкова Артема Владимировича на курсы командиров кораблей дальних бомбардировщиков. И хорошо, что подписал: оставаться в одном экипаже после того, что случилось, невозможно. Командировку Николай еще выдержит, хотя члены экипажа уже заметили, что между командиром и «праваком» пробежала черная кошка; обычно они всегда сидели рядом, как и в самолете: Николай слева, Артем справа, а теперь Симоненков забился в дальний угол и делал вид, что спит. Врешь, много раз ты выкручивался из всевозможных ситуаций – где хитростью, где ложью, теперь попался с поличным, не выкрутишься, и понимаешь – проблем прибавилось: то ли поедешь на учебу, то ли нет? То ли станет твое прелюбодеяние достоянием всего полка, то ли капитан Громадин простит жену и оставит все в тайне?

По существу, он уже простил ее, не сказав: «Убирайся прочь!» А хотелось сказать. Но дочь…

Когда у них это началось?.. Хотя, какая разница! Ясно, что не неделю назад, коль Артем домой в его отсутствие стал заявляться. И не пытается объясниться, рад, что с глаз долой отсылают. Быстрее бы вернуться и отправить его из полка раз и навсегда. Правда, теперь, уедет он или останется, значения не имеет – Николай принял решение. Стыдно только будет, если узнают однополчане.

А может, в Афганистан попроситься? Нет, боевого опыта у него в самом деле маловато. Да и война непонятная, не очень-то популярная в народе…

Подготовка к перелету заканчивалась, завтра можно давать заявку, а Симоненков вдруг не явился на ночь в гостиницу. Раньше такое поведение «правака» ни у кого не вызывало удивления или беспокойства – дело холостое, утром явится. В этот же раз все ждали грозы: командирское терпение кончилось еще перед командировкой, Симоненков, видно, получил хороший нагоняй, коль боится командиру на глаза попадаться. А тут снова, и в тот самый момент, когда решается судьба – поехать ему на курсы или оставаться еще на неопределенное время в роли правого летчика.

Симоненков явился перед самым завтраком, помятый, с мешками под глазами. От него несло перегаром.

Николай не сказал ни слова, попросил штурмана:

– Передайте ему, пусть отправляется в гостиницу и отсыпается. Никуда не отлучаться, завтра рано улетаем.

Было непонятно, почему он напился. Не выдержали нервы? Смотреть каждый день в глаза человеку, которому за доброту и дружбу ты отплатил подлостью, наверное, нелегко. Или решил, что командирского кресла ему не видать и теперь все равно? А возможно, этой пьянкой хочет подчеркнуть, что такова его натура и Наталья – рядовой эпизод из его жизни, которому он не придает значения? Или специально нарывается на ссору, чтобы вызвать Николая на разговор?..

Какую бы цель он ни преследовал, объясняться с ним Николай не собирался. И шума поднимать не станет. Как-нибудь до Белозерска доберутся, а там вольному воля.

Николай сам сделал заявку на перелет, сам на следующее утро осмотрел самолет, проверил все узлы и агрегаты, топливо в баках. С Симоненковым – ни слова. Штурман и борттехник молча наблюдали за командиром и «праваком», ожидая, когда разразится гроза. Артем делал вид, что тоже занят подготовкой к перелету, суетился то в кабине, то около заводских рабочих, но держался от командира подальше. А после последних указаний даже сострить попытался, кивнув на штурмана:

– С картами, а не факир, с компасом, а блудит.

– Острота твоя стара, за такое бить пора, – серьезно отозвался на шутку оператор. – Ты лучше ответь на такую загадку: вечером орлом клекочет, ночью свиньей хрюкает, а утром зайцем по кустам прячется. Что за животное?

– Не смешно. – Симоненков повернулся и пошел от оператора.

На взлете он, как и бывало ранее, стал помогать командиру. Николай подождал, когда самолет перешел в набор высоты, и потребовал категорично:

– Убери со штурвала руки.

Симоненков отпустил управление и уставился в форточку. Так и просидел весь полет до Белозерска.

4

Едва за Николаем захлопнулась дверь, Наталья стала собирать вещи. Она еще не знала, куда пойдет или поедет. Да и ехать, собственно, некуда – Артем в командировке, дома в селе ее тоже никто не ждет, но и оставаться здесь после того, что случилось, безрассудно. Только теперь она поняла, в какое положение попала: чувствовала себя перед всем гарнизоном опозоренной. Как смотреть в глаза знакомым, друзьям, сослуживцам Николая, которые его уважают, ценят? И как она могла так забыться, что позволила Артему приходить сюда, лежать с ним в постели, хранившей еще тепло тела мужа?! Словно напилась какого-то дурмана – кроме Артема, никого не видела. С ним и впрямь было очень хорошо, но разве можно было так глупо и безрассудно отдаваться страсти? Если он любит, мог бы подождать, поступить по-людски, увезти ее в другой гарнизон и жениться. Она тоже хороша, поддалась уговорам пойти поужинать в ресторан, очутилась с ним в одном номере гостиницы.

…Жалеет ли она о случившемся? Лишь в какой-то степени – что была непредусмотрительна, неблагоразумна, – в остальном… Артем стоит того, чтобы пострадать. Она любит его и пойдет за ним куда угодно, даже если его уволят из армии. А он предусматривал и такие последствия: «Поступлю в гражданскую авиацию, хорошие летчики всюду нужны». Да, теперь надо бежать отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Но куда? Она перестала собирать вещи, села, и слезы невольно побежали из глаз. Ах, если бы Артем был рядом, он утешил бы и непременно нашел выход.

Она знала, где он живет, но ни разу на его квартире не была.

«У хозяйки слишком длинный язык, сразу весь город будет знать», – предупредил Артем. Значит, к нему нельзя. Уехать в деревню к родителям? Очень «обрадуются» они нелюбимой дочери, которую считали лентяйкой, хитрюгой, умеющей свою работу свалить то на старшую, то на младшую сестру. Хотели, чтобы она одна за всех тянула. И так ей доставалось, как Золушке, – и младших нянчила, и за огородом следила, и в поле вкалывала. А носила обноски старшей сестры, ела не досыта… Нет, туда дорожка заказана. С малых лет мечтала вырваться из деревни. А когда прочитала «Сестру Керри», во сне снился город, красивая жизнь.

И вот повстречался Николай. В тот вечер, шестого ноября, она пошла в Дом культуры. Сколько там было красивых летчиков! Но Николай увидел ее, посадил на первый ряд, а едва кончился концерт, протиснулся к ней и не отпускал от себя ни на минуту. Проводил домой, назначил встречу еще. Через полгода сделал предложение. Она хотела было повременить – все-таки рассчитывала на лучшую партию, а Николай ни красотой не выделялся, ни ростом, ни смелостью: обыкновенный середнячок, широкоскулый, сероглазый и мямля порядочный – сколько раз пытался что-то сказать ласковое и начинал вдруг заикаться, путаться – тоже летчик; но когда мать и старшая сестра заметили ее колебание, зашипели, как на слабоумную. «Тоже мне красавица нашлась, – съязвила сестрица. – Кому ты нужна с восьмью классами? Это один дурачок нашелся, и быстрее соглашайся, пока он не передумал».

И она согласилась…

Что же делать теперь? А если Артем откажется? Восемь классов – это еще полбеды, а вот Аленка… Нет, он не такой, он добрый, благородный, любит ее.

И она стала ждать.

5

Николай приземлил бомбардировщик и порулил на стоянку, где виднелась группа людей – поджидали авиаспециалисты. Еще издали узнал среди них командира полка, и на душе сразу полегчало. Сколько он пережил и передумал в эти дни! И решение принято, бесповоротно – он едет на полигон. Только бы за это время не послали никого другого. Не должны бы… Желающих особенно не находилось. А Наталье он даст право выбора…

Полковник Щипков выслушал рапорт Николая, пожал ему руку.

– Поздравляю с возвращением. Как машина?

– Превосходная. Будто ласточка, легкая в управлении, устойчивая. На всех режимах ведет себя безупречно. На таком корабле летать одно удовольствие.

– Вот и хорошо, дадим его твоему «праваку», когда он вернется с курсов. Кстати, товарищ старший лейтенант, – обратился полковник к Симоненкову, – берите бегунок и оформляйте документы на отъезд.

– Есть! – Симоненков вытянулся в струнку и бросил беглый взгляд на Николая, в котором нетрудно было увидеть страх, и тут же успокоился, поняв, что командир не собирается препятствовать ему. – Разрешите идти?

– Так сразу? – усмехнулся полковник. – Вы хоть корабль-то сдайте. И командиру экипажа можете понадобиться.

– Пусть идет, – как можно спокойнее сказал Николай. – Обойдемся.

И Симоненков шмыгнул из строя, как лиса из клетки.

– Ишь, обрадовался, – кивнул вслед Щипков. – Мы по пять лет «праваками» вкалывали и не рыпались, а им на третьем году командирский штурвал подай. Шустрые ребята. Хотя их тоже понять можно… А разнарядку на одного прислали… Ну что ж, сдавайте машину и – отдыхать. Свободны. – И полковник пошел к машине.

– Разойдись! – скомандовал Николай и догнал командира полка.

– Разрешите обратиться, товарищ полковник. По личному вопросу.

– Слушаю вас.

– Я по поводу полигона. Еще не подобрали кандидатуру?

Щипков внимательно посмотрел ему в глаза, не догадываясь о причине вопроса. Помолчал.

– Может, и подобрали. А почему это вас волнует?

– Я хотел просить, чтобы послали меня.

– Вас? – Лицо командира стало озабоченным – он старался понять причину такой необычной просьбы. – Вы хоть имеете представление, куда это и зачем?

– Вполне. И потому очень прошу. Летал я, сами знаете, на пяти типах, парашютных прыжков имею более двух десятков…

– Не надо, – остановил полковник. – О достоинствах ваших я знаю. Но не спешите. Посоветуйтесь с семьей. И поговорим завтра… А что у вас с рукой? – обратил внимание полковник на перевязанный палец.

– Пустяк, порезал немного.

– Зайдите в поликлинику, пусть хоть перевязку сделают квалифицированно.

Николай и сам подумывал об этом. Повязку он действительно сделал неумеючи: намотал бинт кое-как, конец его выбился, растрепался. Но не только из-за плохой перевязки не заживала рана. Николай и марганцовкой промывал порез, и йодом прижигал, а кровь продолжала сочиться, ранка не заживала.

Сестра в перевязочной осмотрела его палец, покачала головой.

– Неделю назад, говорите, порезались?.. Странно. Боюсь, как бы у вас не гемофилия.

– Что-что? – не понял Николай.

– Гемофилия – пониженная свертываемость крови. Сейчас я позову Евгения Ивановича.

Врач тоже долго и внимательно осматривал ранку и заключил:

– Да, гемофилия, несомненно. Возьмите у него кровь на анализ, – давал он указания сестре, – тщательно промойте раствором новокаина, сделайте тугую повязку и введите антигемофильный глобулин. Завтра зайдите ко мне, – бросил Николаю. – И впредь старайтесь не допускать никаких ранок!

«Чушь какая-то, – чертыхнулся Николай, выходя из поликлиники. – Знал бы, никогда не пошел. Этим эскулапам только доверься, здорового зарежут».

Через минуту боль в пальце утихла, и он забыл о предупреждении врача…

Николай ехал домой, сдерживая нетерпение и страх, – вдруг ушла?! Все равно в полку оставаться нельзя; сегодня или завтра все станет известно, а ловить на себе сочувствующие или насмешливые взгляды он не хотел.

Она оказалась дома. Но когда он увидел ее решительное лицо, холодные глаза, приготовленное «Здравствуй» застряло у него в горле. Заныло сердце от обиды, от беспомощности.

Николай молча прошел в комнату, долго переодевался, убирал взятые в командировку вещи, потом пошел в ванную, умылся, обдумывая, как же себя вести, о чем говорить. Если она настроена так воинственно, значит, приняла решение. Что ж, как бы он ее ни любил, как бы ни желал, чтобы она осталась, прежде всего он должен быть мужчиной. И хватит унижений. Этим любовь тоже не завоюешь.

Когда он вышел из ванной, она сидела на диване, забросив ногу на ногу, нервно рассыпая веером листы книги.

– Ты, наверное, ждешь объяснений? – спросила с вызовом, злым и срывающимся голосом.

– Зачем? – ответил он на вопрос вопросом сдержанно и тоже не своим голосом, только без срывов, глухо и твердо. – Все и без того ясно.

– Тем лучше… Артем тоже вернулся?

– К сожалению.

– Тогда, с твоего позволения, я должна с ним поговорить.

– Тебе потребовалось мое позволение? – не удержался он, чтобы не уколоть ее.

– Собственно… – Она поднялась, готовясь уйти.

– Ты хочешь уехать с ним?

– Ты сам понимаешь, так будет лучше для нас обоих.

– Я так и предполагал, что о дочери ты не подумаешь, – сказал он, чувствуя, как ожесточается сердце. – Предупреждаю сразу – дочь я вам не отдам.

– Ну это мы еще посмотрим.

– И смотреть не надо. Вот мои условия: если ты едешь с Артемом, я подаю завтра же на развод. Причины скрывать не в моих интересах. И уверен – однополчане и члены женсовета настоят, чтобы воспитание дочери доверили мне.

Наталья закусила губу.

– А если?.. Ты предусмотрел другой вариант?

– Да… Ты можешь поехать со мной.

Она удивленно вскинула брови.

– Куда?

– Есть такая неприметная точка на земле – Кызыл-Бурун. В пустыне.

– Ты хочешь в порядке мести зажарить меня живьем? – вдруг повеселела она, но на глаза навернулись слезы. Отчего бы это? От его благодушия или от жалости к себе?

– Ты вправе не ехать.

– Но… разреши мне все-таки поговорить с Артемом?

– Пожалуйста.

6

Она не понимала, что заставило ее колебаться, дать мужу какую-то надежду. Зачем? Пожалела? Жалей не жалей, а любит-то она Артема и ни за что не останется с Николаем, прощай он ее или не прощай. Путь избран, и сворачивать с него поздно.

Она мчалась к Артему, как на крыльях, боясь не застать – у него столько друзей, а возможно, и женщин. От этой мысли ей сделалось дурно, и она постаралась успокоить себя: нет, он любит только ее, зачем же в таком случае ему было подвергать себя опасности, рисковать авторитетом? И зачем было ему говорить ей слова любви, заверять, что без нее он не представляет теперь себе жизни? Нет, он не лгал, не лицемерил: ради нее пойдет на все…