Текст книги "Штопор"

Автор книги: Иван Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Все будто бы верно, а на душе муторно, неприятно, словно сделали что-то не так. Хотя такое ощущение испытывает, похоже, он один, Николай Громадин. Сташенков, наоборот, сидит, расправив плечи, лицо светится, как у полководца, выигравшего важное сражение, на командира эскадрильи посматривает с превосходством: вот, мол, как я их, а ты сомневался, кружок предлагал сделать лишний, попугать из пулемета.

Он-то не стрелял, ему переживать нечего…

– Вы почему скисли? – обратил внимание на Николая Сташенков. – Что-нибудь не нравится в моих действиях?

– Хочу угадать, что за всем этим кроется? – ответил Николай.

– Не было куме печали, – поморщился Сташенков. – Мы свое дело сделали, и, считаю, неплохо. А отчего, почему – пусть у начальства голова болит.

– А за фисташки совесть не мучает?

– Чего? – не понял Сташенков. И покрутил в улыбке головой. – Ну, Николай Петрович… Лучше, если б у них в сумках гранаты лежали?.. Подождите, еще и с таким повстречаетесь.

– Товарищ командир, Центральный передает, чтобы шли к ним, видимо, «духами» заинтересовались, – сообщил по переговорному устройству бортовой радист-механик.

– Понял, – ответил Николай, и только хотел было перейти в набор высоты, чтобы преодолеть тянущуюся справа гряду гор – Центральный аэродром находился справа градусов под восемьдесят, – как в наушниках раздался тревожный голос бортового техника:

– Товарищ командир, давление масла упало, температура растет!

Взгляд Николая машинально скользнул по манометру – ноль, а температура поднялась до красной отметки. Надо немедленно садиться. Он посмотрел вниз, отыскивая подходящую площадку.

– Идем на посадку, – тоном единовластного начальника передал по переговорному устройству Сташенков и стал поворачивать вправо, подальше от противоположного берега, где могли появиться душманы. – Ноль семьдесят второй, – распорядился ведомому, – сделай кружок, пока я буду садиться, и прикрой в случае чего. У нас вынужденная, что-то с двигателем.

– Ноль семьдесят второй понял, выполняю.

Сташенков выбрал место у расщелины между скал и за валунами – если душманы начнут обстрел, экипажу будет где укрыться. И посадил вертолет, как припечатал – с первого захода, без прикидки, – немного жестковато, но точно, уверенно.

Едва двигатели заглохли, борттехник и бортмеханик спрыгнули на землю и стали внимательно осматривать вертолет.

Николай, приказав группе захвата находиться на месте и следить за пленными, тоже поспешил на выход.

– Плохи наши дела, – сказал бортовой техник, когда Николай подошел к нему, и взглядом указал на точку, откуда вытекало масло и расплывалось по капоту двигателя и по фюзеляжу. – Пробит главный редуктор. А менять его, сами понимаете, дело долгое и сложное.

– Надо осмотреть пробоину, – посоветовал бортовой механик и, не дожидаясь согласия старшего лейтенанта, полез в кабину за стремянкой.

– Смотри не смотри – загорать тут придется долго, – грустно и глубоко вздохнул бортовой техник.

Николаю не понравилось пессимистическое настроение офицера – сразу вот так опускать руки, не осмотрев пробоину, – но он не знал еще ни бортового техника, ни бортового механика, а судя по возрасту и опыту работы, старший лейтенант намного старше, и, возможно, ему достаточно одного взгляда, чтобы определить, насколько серьезно повреждение… Коль придется менять редуктор, надо и ему, командиру (здесь, на земле, власть снова переходила к нему), срочно принимать другое решение: пленных уже ждут на Центральном аэродроме.

Он вернулся в кабину и нажал на тангенту микрофона:

– Ноль семьдесят второй, как меня слышите?

– Хорошо слышу, Ноль пятидесятый, – сразу отозвался ведомый.

– Как наблюдение?

– Как в том кино, командир: «Кругом все спокойно», – весело отозвался летчик.

– Тогда заходи на посадку, ко мне поближе.

– Понял. Выполняю.

– Что-нибудь серьезное? – спросил Сташенков, отстегивая привязные ремни.

– Пробит главный редуктор.

Сташенков присвистнул:

– Вот уж ни к чему…

Вертолет накалился до такой степени, что сидеть в нем было невозможно. Николай снял бронежилет – похоже, душманов поблизости нет – и спустился по трапу.

Ветерок от заходящего на посадку вертолета ведомого приятно окатил лицо и шею; даже поднятая им пыль была милее зноя, которым дышали раскаленные отвесными лучами солнца валуны и камни; и Николай стоял под этими освежающими волнами, пока не заглохли двигатели и винты приземлившейся машины не остановились.

Открылась дверь, и, едва лестница упала вниз, по ней сбежал капитан Тарасенков, командир экипажа.

– Слушаю, товарищ майор.

– Забирайте на борт пленных и – на Центральный. А у нас тут авария. Кажется, серьезная.

Подошел к люку и крикнул командиру десантной группы:

– Всем, кроме экипажа, на Ноль семьдесят второй. Быстро! – И обратился к бортовому технику, который стоял на стремянке рядом с бортовым механиком: – Что сообщить инженеру и какую помощь просить?

Старший лейтенант пожал плечами, вопросительно посмотрел через плечо своего подчиненного на пробоину, откуда продолжало течь масло.

– Надо как следует…

– Ничего не надо, – вдруг заявил бортовой механик и весело посмотрел Николаю в глаза. – Пустяковая пробоина, товарищ командир. На полчаса работы.

– Ты не пори горячку! – осадил его старший лейтенант. – Это тебе не в бирюльки играть.

– А я и не порю, – расплылся в улыбке прапорщик. – Посмотрите, сами убедитесь.

Если пессимизм бортового техника вызвал у Николая неудовольствие, то легковесный бодрячок прапорщика привел в уныние: как можно в таком ответственном деле делать скоропалительные выводы, когда двигатели еще не осмотрены, причины падения давления масла и роста температуры не установлены? Они увидели одну пробоину, поверхностную, а могут быть другие, да и эта, еще неизвестно, какие даст последствия. И кому из них верить, кого слушать?

Он хотел отчитать обоих, но сдержался: прапорщика Савочку и старшего лейтенанта Мезенцева он знал всего неделю, а видел в деле, то есть в полете, впервые. Правда, предчувствие его не обмануло: и при знакомстве, и перед полетом новые подчиненные восторга не вызвали: бортовой техник – сутуловатый, похожий больше на комбайнера или тракториста, чем на военного человека, спокойный до медлительности, чего Николай терпеть не мог в людях, связанных с авиационной техникой, – в небе иногда доли секунды решают исход дела; бортовой механик, наоборот, маленький, шустрый, как непоседливый шалунишка, с неугасающей улыбкой на круглом, розовощеком лице… Но начинать свою командирскую деятельность в новом полку с замены экипажа было бы неразумно, потому Николай ограничился короткой беседой, решив подождать до поры до времени, проверить своих помощников в деле. А дело оказалось намного серьезнее, чем можно было ожидать…

Мезенцев внимательно осмотрел пробоину, даже пальцем ощупал края, заглянул вниз, потом вверх, видимо, восстанавливая мысленно траекторию полета пули.

По трапу спустился командир десантной группы, высокий поджарый лейтенант Штыркин, в действиях которого чувствовались быстрота, уверенность, решительность. Остановился, пропуская мимо себя задержанных. В каске с сеткой, в пятнистой штормовке, с кинжалом и гранатами у пояса, он походил на суперсолдата из американского кинобоевика, которого не берут ни пули, ни ножи, никакое другое оружие.

Двое десантников вынесли на носилках убитого. За ними спустился переводчик из Народной армии Афганистана, отряд которого базировался невдалеке от аэродрома.

Николай дал знак Штыркину подвести задержанных и сказал переводчику:

– Спросите, откуда они и что делали в долине?

– Я спрашивал. Говорят, что из Шопши. Спустились в долину за фисташками.

Николай посмотрел на карту.

– Далеко ж им пришлось топать за орешками – километров двадцать. А пулеметное прикрытие зачем им понадобилось?

Переводчик спросил.

Ответил молодой, крепко сложенный симпатичный афганец со смоляной бородкой и такими же усами.

– Он говорит, что ничего о тех, кто стрелял, не знают, – перевел переводчик. – Они их тоже не видели.

– Душманы в Шопше бывали?

– Бывали. Грабили, убивали. Все продовольствие, что доставили советские вертолеты, забрали. Дехкане голодают, – отвечал все тот же молодой афганец с помощью переводчика.

– А почему его моджахеды не забрали в свою банду? – спросил Николай и заметил, как зло сверкнули антрацитовые глаза чернобородого. Похоже, русский язык был ему не в диковинку. Но он дождался, когда вопрос переведет переводчик, и ответил так, как и предполагал Николай: у него-де серьезная болезнь.

– Что-то на больного он не очень похож, – усомнился Николай. – Может, он и справку при себе имеет?

– Нет, справки он при себе не имеет, – ответил после разговора с «больным» переводчик. – И никакой справки у него нет. Но моджахеды однажды забирали его, проверили у врача в Файзабаде и отпустили.

– У нас тоже есть врач, – сказал Николай и кивком разрешил Штыркину увести задержанных.

– Разрешите взлетать? – обратился к Николаю капитан Тарасенков.

– Не торопись, как голый в баню! – оборвал его Сташенков. – Не видишь, в каком положении командир? Или своя рубашка ближе к телу?

– Он прав, – вступился за капитана Николай. – Пленных ждут на Центральном. Кстати, вы можете лететь с ними.

– Да вы что? – выкатил глаза Сташенков. – За кого вы меня принимаете?

– Просто не вижу необходимости и вам здесь жариться, – пояснил Николай.

– В таком случае, летим вместе. Оставим здесь охрану, пришлем ремонтников.

– Да справимся мы сами, товарищ майор, – спустился со стремянки прапорщик. – Ей-богу, там работы не более чем на полчаса, – улыбнулся своей по-юношески невинной улыбкой.

На землю спустился и старший лейтенант Мезенцев. На вопросительный взгляд Николая пожал плечами:

– Дырка маленькая, а масло за несколько минут выбьет. И хорошо еще, если только это.

– Так разберитесь, черт возьми! – вспылил Сташенков. – Надо же знать, какую помощь просить.

– Товарищ майор, одна только пробоина, – уверенно сказал Савочка. – И то пулевая, из автомата. Через блистер кабины. Можете сами посмотреть. Заделать дырку – пара пустяков.

– Это в полевых-то условиях? – не согласился Мезенцев. – Может, пробку деревянную забьешь?

– Зачем деревянную? – снова улыбнулся Савочка. – У нас и покрепче найдется.

– Да пойми ты, садовая голова, там давление в несколько атмосфер, любая пробка как пуля вылетит.

– Не скажите, не скажите, товарищ старший лейтенант, – стоял на своем прапорщик. – Если нарезать резьбу, да завернуть болт…

– Чем, пальцем?! – Мезенцев терял терпение.

– Метчик сделаем.

– Как? – Мезенцев покрутил головой и грустно усмехнулся: послал, мол, бог помощничка.

– Эт в два счета – болты у нас любого калибра имеются, напильник тоже всегда с собой возим. – И прапорщик юркнул в кабину.

«А пожалуй, в его предложении есть резон, – подумал Николай. – Перебоев в работе двигателей не было, и если бы давление масла не упало, а температура не стала расти, они ничего бы и не заметили. Похоже, действительно, других повреждений нет. А если так, то прапорщик предложил довольно простой и оригинальный способ выхода из создавшегося положения… Как бы там ни было, экипаж ведомого надо отправлять».

– Взлетайте, – приказал Николай Тарасенкову. – Доложите, что наш экипаж сел на вынужденную. Неисправность пытаемся устранить своими силами. Если не получится, вызовем помощь.

Тарасенков быстро зашагал к своей машине.

– Все-таки зря, – не одобрил решение Николая Сташенков. – Надо бы немного подождать: мало ли что может произойти?

Неожиданности, разумеется, могли быть – и с ремонтом не получиться, и душманы в любой миг нагрянуть. И все-таки держать рядом второй вертолет с пленными, которые, возможно, владели важной и срочной информацией, считал нецелесообразным.

– Что бы ни произошло, вертолет бросать не станем, – ответил Николай.

Между тем Савочка уже колдовал у пробоины, примерял болты разного диаметра. Спустился со стремянки и начал пропиливать у одного продольные канавки. И Николай подивился: короткими и совсем не богатырскими пальцами он так крепко держал болт и так ловко орудовал напильником, словно был прирожденным мастером железных дел – канавки получались ровными и аккуратными, как на токарном станке.

Заработали двигатели на вертолете Тарасенкова, и освежающая волна воздуха снова приятно окатила людей. Савочка еще шире улыбнулся своим белозубым ртом с яркими, будто подкрашенными, губами и закрыл от удовольствия глаза, подставив лицо ветру. Но лишь на секунду: руки продолжали шмыгать напильником.

Вертолет тяжело оторвался от земли и, сделав почетный круг, а точнее, осмотрительный – Тарасенков еще раз убедился, что душманов поблизости нет, – взял курс на северо-запад.

Николай долго провожал его взглядом, пока вертолет не скрылся за горами.

«Хороший летчик, – подумал о Тарасенкове. – И кружок сделал без подсказки, к чему, к сожалению, не каждый пилот приучен; иной ленится лишний раз вниз посмотреть, ориентировку уточнить – зачем, коль штурман справа сидит?» Был такой подчиненный у Николая, до поступления в академию. Послал его как-то на разведку объекта. Привез летчик фотоснимки, сдал вместе с донесением. «А что визуально наблюдал?» – спросил Николай. Тот наивно пожал плечами: «У меня же фотоаппарат был. И вы такой задачи не ставили…»

Да, инициатива летчика, самостоятельность, зрелость суждения – качества не менее ценные, чем дисциплинированность. Всему этому надо учить, учить…

Савочка снова поднялся на стремянку. Мезенцев полез за ним и стал с пристальностью прилежного ученика наблюдать за тем, как ловко и уверенно орудовал ключом прапорщик.

– Подайте накидной, тринадцать на пятнадцать, – попросил Савочка, и Мезенцев с юношеской проворностью сбежал со стремянки, достал из сумки нужный ключ, подал прапорщику.

«Не зря говорят: мал золотник, да дорог», – вспомнилась Николаю пословица. Савочка ему уже нравился, а когда прапорщик доложил, что вертолет к полету готов, чуть не обнял его. По испачканному маслом юному лицу струйками стекал пот, комбинезон был хоть выжимай, но как счастливо сияли глаза! Такие глаза Николай видел у своих товарищей в день выпуска из училища.

– Спасибо, – Николай крепко пожал руку прапорщику. – По местам!

В воздухе Савочка связался по радио с КДП Центрального, оттуда поступила команда лететь тоже к ним.

На аэродроме их поджидал подполковник, представитель разведотдела, и попросил подробнее рассказать в донесении о случившемся.

– Что-нибудь удалось выяснить? – полюбопытствовал Николай. – Кто они, чем занимались на берегу реки?

Подполковник пожал плечами:

– Твердят одно: «Собирали фисташковые орешки». Придется вам завтра снова лететь туда и тщательно осмотреть вокруг местность. Похоже, база у них там…

3

Наконец-то от него пришло письмо. Никогда еще и ничего Наталья не ждала с таким нетерпением. С дежурства она не шла, а бежала, и едва входила в подъезд, бросалась к почтовому ящику. И с опустошенным сердцем, разочарованная и обиженная бросала газеты в сумку. Дни казались вечностью. А когда не дежурила, просыпалась, как обычно, в шесть и не могла больше сомкнуть глаз, прислушиваясь ко всяким шорохам, ожидая, когда придет почтальон.

Почему Николай так долго не писал? Хотя неделя разве долго? Умом она понимала – пока побывал в управлении, пока представлялся начальству, устраивался, – а сердце ныло от обиды и ревности: разлюбил, заимел другую. Она понимала, что это чушь, некогда и не с кем ему было любовь крутить, а сомнения не отступали, и в голову лезли сумбурные и нелепые мысли.

Она понимала, что посеяло сомнение в душу: он не сказал ей, что сам напросился в Афганистан, не хотел объяснить причину своего поступка; и вот теперь ей самой приходится разгадывать загаданную им загадку – почему? Не может простить ей прошлое или на самом деле разлюбил? Тогда как объяснить его нежность, чуткость и страстность в последние годы?

Объяснения она не находила и терзалась еще более.

Ответ должен быть в письме, потому, наверное, и ждала она с нетерпением.

Разрывая конверт, посмотрела на обратный адрес и удивилась: Тарбоган. Значит, не Афганистан! Значит, Николай не врал.

«Здравствуйте, милые Наташа и Аленка! – взгляд так быстро бежал по строчкам, что буквы казались живыми, дрыгали и мельтешили перед глазами, мешая улавливать смысл. – Вот я и на месте. Встретили хорошо, город мне понравился – не то что Кызыл-Бурун, – много зелени, а ночью с северных гор – они здесь почти со всех сторон – катится прохладный, освежающий воздух. Так что жить можно, и надеюсь, вам понравится. Правда, с квартирами, как и везде, трудновато. Остановился я в холостяцкой гостинице, комнатка небольшая, уютная. К началу учебного года обещают и квартиру, сразу же вас заберу. А пока потерпите. Служба спокойная, интересная. Уже приступили к полетам. Так что обо мне не беспокойтесь.

Как вы там? Здоровы ли, не хандрите ли, слушает ли Аленка маму?

Очень скучаю по вам. Обнимаю, целую…»

Письмо обрадовало Наталью и успокоило. Но чем-то оно не нравилось Наталье. Чем? Очень коротко и сухо написал о себе? Зато все ясно: не в Афганистане, служба спокойная и интересная… А когда она у него была неспокойная и неинтересная? За все годы их совместной жизни она ни разу не слышала слова неудовлетворенности или жалобы, даже тогда, когда он служил под началом самодура Сташенкова…

Нет, коротко Николай написал не потому, что все у него превосходно, что со спокойной совестью надо ждать осени, когда ему дадут квартиру. Если город хорош, живет он в отдельной комнате, пусть маленькой, разве не поместились бы и они? Почему он даже не предложил им этот вариант?.. Что-то тут не так.

Наталья с письмом в руках поднялась на лестничную площадку, открыла дверь. Аленка уже не спала, нежилась в постели, ожидая возвращения матери с дежурства. Но едва мать вошла в комнату, соскочила с кровати и бросилась к ней.

– Я так соскучилась по тебе, мамочка! – защебетала она своим нежным, милым голоском. – Лежу и думаю: ну когда же ты придешь? – Увидела у матери в руках письмо. – А это что?

– Письмо от папы. Привет тебе передает, спрашивает, как твое здоровье, слушаешься ли меня.

– А когда он нас заберет?

– Скоро. Как только жара спадет.

– У-у, – обиженно вытянула губы Аленка. – Ну и пусть, что жара.

– А ты забыла, как головка у тебя болела?

– Поболела и перестала, – констатировала Аленка. – Зато с папой лучше.

«С папой лучше, – согласилась мысленно с дочерью мать. – Но что поделаешь, коль он то ли не хочет, то ли не может нас забрать». Но вслух сказала совсем другое:

– А чем тебе здесь плохо? Подруг вон сколько, не жарко, пирожное, мороженое самое вкусное.

– Я хочу к папе, – категорично заявила Аленка. – Так ему и напиши.

– Напишу, – пообещала Наталья. – Между прочим, и сама можешь написать. А сейчас давай умывайся, прибери постель, а я завтрак пока приготовлю.

– А потом в Москву поедем?

– Нет, в Москву поедем завтра. Сегодня я устала, ведь я после дежурства. Ты пойдешь на улицу, поиграешь с подругами, а я отдохну. Согласна?

Аленка кивнула.

Но, несмотря на трудную ночь – пришлось повозиться с двумя тяжелобольными, – Наталья уснуть не могла. Письмо мужа бередило душу, нагнетало тяжкие думы. В конце концов она поняла, во всяком случае, так решила, что Николай не забирает их к себе потому, что Тарбоган – временное место службы, подготовка к боям в Афганистане; Эстера Михайловна врать не станет, и зачем ей это, а Николай темнит, оттягивает их приезд, чтобы потом сослаться на непредвиденные обстоятельства – послали-де в Афганистан.

«Почему он туда напросился?» – в который раз задавала себе вопрос Наталья и не находила ответа. Эстера Михайловна, сообщив эту потрясающую новость, как бы между прочим, обронила: «И что его туда понесло? На войну по доброй охоте идут в двух случаях: когда Родина в опасности и когда жить не хочется. Первый случай отпадает – слава богу, на нас никто не напал, второй… Может, ты чем его обидела?»

Так и спросила, вроде бы с улыбочкой, а в глазах – любопытство. Неужели узнала об их прошлом?..

4

Вечером в Долину привидений прилетел начальник воздушно-огневой и тактической подготовки подполковник Филимонов, голубоглазый, русочубый весельчак, понравившийся Николаю с первой встречи умением, запросто разговаривать с начальниками и подчиненными, привез в эскадрилью представителя штаба ограниченного контингента полковника Шипова и инженера технико-эксплуатационной части майора Зарипова. Устроив их отдыхать на свободных кроватях в модуле, позвал Николая и Сташенкова на улицу. Взял их, как хороших приятелей, под руки, заговорил с веселинкой, с какой обычно приглашают на гулянку:

– Вот что, други мои, посмотрел я на вас три дня назад, когда вы двух недобитых душманов привезли, и с грустью подумал: несерьезная эта работа для таких парней, как вы, гоняться за одиночками. Хочу предложить вам настоящее дело.

– А можно его перепоручить более серьезным парням? – сразу нашелся Сташенков. – Мы не будем в обиде: за орденами не гонимся, за чинами и вовсе не бегаем.

– И зря, – не менял своего шутливого тона Филимонов. – Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. А у вас такая возможность подвернулась – отличиться на глазах у начальства.

– Оно с нами полетит? – удивился Сташенков.

– Вот именно.

– Тогда можно, – наигранно захохотал Сташенков. – И что за задание?

– Надо с Баямлыкской «зеленки» двигатель с «Ми-6» доставить. Сегодня утром в районе «Врата ада» на вертолете, точнее в двигателе, произошел взрыв. По наблюдению экипажей, с земли стрельба не велась. Надо выяснить, в чем дело. К сожалению, это не первый случай.

– Пятый, – вставил Сташенков и уточнил: – За неделю.

– Совершенно верно, пятый, – согласился Филимонов. – Вас будут прикрывать пара «Ми-24» и истребители-бомбардировщики. Посадка в «точке» – это километрах в пяти от «Врат» – в шесть двадцать, как только рассветет. К этому времени там высадится группа десантников в сто человек.

– Неплохое прикрытие берет полковник, – усмехнулся Сташенков.

Филимонов пропустил его слова мимо ушей и продолжил:

– Подберите хороших специалистов. Думаю, восемь человек хватит. Дайте указание, чтобы заранее приготовили соответствующий инструмент и приспособления.

– А полковнику, представителю высокого штаба, что там делать? – не унимался Сташенков.

– Ну, это не наша забота. Изъявил желание, пусть слетает.

– Мы тоже пахали?

Филимонов пожал плечами:

– Возможно. А возможно, и по другим соображениям. Так что не подкачайте, покажите, на что способны. Полковник недавно из Москвы прибыл, из Генштаба.

– Да, подбросили работенку, – вздохнул Сташенков. – Что ж, постараемся…

После ужина Николай собрал экипажи: свой, Сташенкова, «Ми-24», которые будут прикрывать, и восемь авиаспециалистов, которые будут заниматься подъемом двигателя. Поставил задачу, остановившись подробно на действиях каждого члена экипажа.

– …Здесь самое узкое место в долине, – указал он точку на карте. – При подходе перестроимся в более плотный пеленг. Первыми идут «Ми-24», потом я, за мной майор Сташенков. У цели «Ми-24» прижимаются к склонам – не исключено, что оттуда будет вестись стрельба, – подавляют огневые точки. Мы садимся с ходу: мой экипаж – носом к северо-западному склону, Сташенкова – к юго-восточному – и все время находимся у пулеметов. Взлет по команде.

Сташенков усмехнулся, крутнул головой.

– Я что-то сказал не так? – спросил Николай.

– Все так, – с улыбкой ответил Сташенков. – На бумаге. А там… Там все будет иначе.

– Возможно, – согласился Николай. – И все-таки прошу действовать по плану и без необходимости его не нарушать.

Заместитель пожал плечами – воля, мол, ваша. Разошлись по своим комнатам – фанерным перегородкам в модуле барачного типа. Николаю бросились в глаза плакаты, написанные самодеятельными художниками, не иначе Савочкой, приколотые кнопками наискосок: «Летчик! Помни, тебя ждут дома!», «Счастья, удачи вам!», «Все пройдет, как с белых яблонь дым».

Последний плакат висел над его кроватью, точнее, над кроватью бывшего комэска, погибшего месяц назад. Для него «все» не прошло. Не дождался замены чуть более месяца. А уже готовился, покупал жене, детишкам подарки. И задание-то было пустяшное, мирное: привез в кишлак врача с медсестрой, чтобы осмотрели жителей, оказали больным помощь. Только врач и медсестра вышли из вертолета, как из-за дувала ударил гранатомет. Командира наповал. Когда Николаю в первую ночь довелось спать на этой кровати, он испытал довольно странное ощущение – будто здесь недавно лежал мертвец, и специфический запах ладана, который однажды чувствовал на похоронах, преследовал его почти всю ночь, куда бы он ни повернул голову. Потом он привык. А сегодня… На него снова дохнуло ладаном, и он боялся прикоснуться к кровати. Что это, страх перед предстоящим заданием? Про Баямлыкскую «зеленку» он был наслышан немало – один из мятежных районов, где орудует банда Масуда, хорошо снабжаемая современным оружием из Пакистана и Америки. Но он никогда раньше не думал о смерти и не беспокоился за свою жизнь, хотя опасность таилась рядом. И теперь не душманы его пугали и не предстоящий полет сквозь огонь крупнокалиберных пулеметов, а что-то другое…

Мезенцев уже храпел, а он все сидел у кровати, вслушиваясь в тишину на улице, чем-то не нравившуюся ему, вызывавшую тревогу.

Вошел Савочка, раскрасневшийся, возбужденный – успел погонять в бильярд, любимое его занятие, – глянул на Николая, спросил участливо:

– Что, командир, не спится?

– Готовлюсь, – уклончиво ответил Николай и стал раздеваться. Вспомнились отец, мать, Наталья с Аленкой, такими, какими он видел их три года назад в Заречном. Все ли у них в порядке, не болеют ли? И он поймал себя на мысли, что Наталья меньше всего его беспокоит. Неужели он простил ее только разумом, а не сердцем?.. Написал ей только одно письмо, из Тарбогана, не намекнув даже об Афганистане. Значит, по-прежнему дорога ему…

Команда «Подъем» прозвучала, как разрыв душманского снаряда – неожиданно и оглушающе, заставив Николая вздрогнуть. Он открыл глаза – спал или только дремал? В комнате полусумрачно, свет от электрической лампочки падает из коридора в приоткрытую дверь.

Первым, как бравый солдат, вскочил Савочка. Сдернул простыню с Мезенцева:

– Шевелись, шевелись, рать поднебесная! Кто рано встает, тому бог удачи дает. А нам нужна она, потому что нас дома ждут. – И перешел на пение: – «Потому, потому что мы пилоты…»

Полковник Шипов изъявил желание лететь в экипаже Николая и уселся позади командира, наблюдая за его действиями. Когда вертолет оторвался от земли и устремился вперед, сказал:

– Хорошая машина! С места в карьер. И сесть в любом месте может, и вооружена – я те дам!

«Словоохотливый полковник, – отметил Николай. – От роду или успокаивает себя в предчувствии опасности?»

– Вы летали раньше на вертолете? – поинтересовался Николай.

– И не один раз, – с гордостью ответил полковник. – И здесь, в Афгане, и у себя дома. С Милем в свое время, можно сказать, на дружеской ноге был…

Ведущая пара «Ми-24» пошла над склоном с набором высоты. Здесь горы были пока невысокие, и надо было перевалить их, чтобы выйти на Баямлыкскую «зеленку».

Солнце еще не взошло, и западные склоны были в полусумраке. Но чем выше поднимались вертолеты, тем прозрачнее становился воздух и четче обозначались контуры скал, утесов, а от ущелий будто веяло холодом, забирающимся под куртку.

Полковник замолчал и устремил взгляд в иллюминатор, к каменным надолбам, за каждым из которых мог прятаться душман с пулеметом.

Перевалили хребет и со снижением пошли вниз, к виднеющейся впереди речушке, разделяющей «зеленку» надвое.

Из-за восточных хребтов брызнули первые лучи солнца, «Ми-24» взяли влево, чтобы не слепило глаза.

Баямлыкская «зеленка» сильно отличалась от Долины привидений: слева и справа, прижавшись к подножию гор, виднелись кишлаки, опоясанные дувалами. У мазанок и на склонах – сады, виноградники, клочки земли с зерновыми.

Когда над Долиной привидений душманы открыли огонь по вертолету, Николай не испытал страха – все произошло так неожиданно, что он и испугаться не успел; здесь же на тело навалилась тяжесть, мускулы напряглись, задеревенели; рука стискивает ручку управления так, что из нее, кажется, выступает вода. И весь организм наэлектризован ожиданием: разорвись в этот миг снаряд и порази людей, они и мертвые сделают свое дело – нажмут на гашетки управления огнем…

Едва «Ми-24» приблизился к первому кишлаку, как из-за дувала ударил пулемет. Пилоты то ли не заметили его, то ли не стали терять времени на «одиночку», прошли мимо. Зато Сташенков увеличил скорость, выскочил вперед и спикировал на дувал. За глинобитным забором заплясали бурунчики пыли – снаряды прочертили дорожку по двору к мазанке.

Полковник поднялся и пошел к боковому блистеру. Посмотрел вниз, вернулся на прежнее место.

– А он, черт бородатый, высунулся с другой стороны, – сказал с сожалением. Помолчал. – Надо бы зависнуть, подождать, он все равно бы высунулся, вот тогда и… – полковник с улыбкой показал, как нажимают на гашетку.

Николая непонятно почему взяла злость, то ли не выспался, то ли, как говорят, не с той ноги встал, и он съязвил:

– А мы сейчас сделаем.

Полковник принял слова за чистую монету.

– Нет, нет, – замахал рукой. – Это потом… Я к примеру.

– А-а, – сделал наивное лицо Николай. – Учтем, товарищ полковник.

Кишлак остался позади. Вертолеты шли вдоль речки, справа и слева расстилались скошенные поля, и никого на них не было видно. Горы тоже отступили на километр – пулеметчиков можно не опасаться, а «Стингерами» стрелять по низколетящим целям и вовсе бесполезно. Но впереди уже виднелось сужение долины, горы поднимались в поднебесье выше и круче, а у их подножия располагались другие кишлаки.

Николай поубавил скорость, чтобы отстать от «Ми-24» и дать им большую возможность для маневрирования. Сташенков снова чуть не выскочил вперед, пристроился рядом, спрашивая взглядом, в чем дело. Николай указал рукой назад – займи свое место, – вести радиообмен разрешалось в исключительных случаях, чтобы не дать возможности мятежникам, оснащенным прекрасной радиоаппаратурой, прослушивать разговор и принимать соответствующие меры. Сташенков недоуменно пожал плечами, но отстал.

Из кишлаков ни справа, ни слева не стреляли. У Николая мелькнула догадка, что дехкане наконец-то поняли, какая нужна им власть, и перешли на сторону Бабрака Кармаля. Такое здесь, по рассказам, случается нередко. Правда, и не столь часто, как хотелось бы.

Во дворах за дувалами Николай увидел нескольких человек, большинство женщин. Они, задрав головы, с любопытством провожали вертолеты взглядом. Но никто не помахал рукой, как делали сторонники народной власти…