Текст книги "Штопор"

Автор книги: Иван Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Слева снова взметнулась красная ракета. Николай стал подворачивать к ней, продолжая набирать высоту.

Он почти поднялся над точкой, откуда взлетела ракета, стал разворачиваться против ветра, и в это время по вертолету, в упор, ударили два крупнокалиберных пулемета.

Машина содрогнулась, будто раненое живое существо, двигатели закашляли, запахло керосином и гарью, и Николай толкнул ручку от себя, стараясь быстрее уйти вниз.

Справа полыхнуло пламя, и тут же загорелось табло «Пожар в отсеке правого двигателя».

Николай отработанным движением выключил автопилот и правый двигатель, закрыл пожарный кран, отключил генератор.

Загорелось табло: «Кран открыт», «Сработали баллоны автоматочереди», однако пожар не прекращался. Николай нажал кнопку «Пожар в отсеке правого двигателя». Пламя разгоралось все сильнее.

– К огнетушителям! – приказал Николай штурману. И крикнул борттехнику: – Сеня! Тушите вручную. Но ни борттехник, ни бортмеханики не отозвались. Не прошло и минуты, как штурман вернулся в пилотскую кабину, сбивая с себя остатки пламени.

– Быстрее на посадку, командир! – крикнул в самое ухо, чтобы перекричать стрекот двигателя, гул ветра и пламени, дробь пуль и осколков по дюрали. – Савочка и Мезенцев убиты. Пожар охватил всю правую часть, видимо, пробита топливная проводка…

Николай и сам понимал: если через минуту они не сядут, пламя подберется к основному топливному баку или к снарядам… Но и сесть здесь – либо разбиться о камни, либо попасть под пули душманов, потому он тянул, как мог, вел вертолет со скольжением над самым склоном, стараясь отойти подальше.

Что-то позади треснуло – то ли обломился один из шпангоутов, перебитый пулями, то ли еще что… Вертолет вот-вот может развалиться на части. Нет, должен еще минутку выдержать. Еще немного… Еще…

Ветер раздувал пламя, и впереди обозначились контуры деревьев, а в просветах между ними изгиб реки, отразивший отблеск пламени.

Едва Николай успел отвернуть вправо и взять на себя ручку управления, как машина ударилась колесами о землю. Летчиков кинуло на приборную доску, и, если бы не защитные шлемы, не бронежилеты, им пришлось бы худо…

Ручка управления уперлась в нагрудную пластину бронежилета Николая и так сильно сдавила грудь, что он не мог перевести дыхание. А тут еще Мальцев упал справа в проход. Он ударился головой обо что-то и никак не мог выйти из шокового состояния; мычал, стонал и не поднимался. А пламя уже гудело, било через перегородку, разделявшую пилотскую кабину с пассажирской.

Николай задыхался – и от упершейся в грудь и заклинившейся ручки управления, и от тяжести штурмана, и от дыма. Ни пошевелиться, ни вздохнуть; перед глазами мелькали бабочки, расплывались то черные, то оранжевые круги. Он понимал, что теряет сознание, и ничего не мог сделать. Неужели так на роду написано – сгореть заживо? В тридцать два года… А как Аленка, Наталья, отец, мать?.. Сколько горя они пережили!.. А этого не переживут…

Он собрал последние силы, втянул в себя воздух. И напрягся. Штурман снова замычал и приподнялся. Николаю чуть полегчало.

– Вставай! – крикнул он, но голоса не услышал. Штурман застонал, распрямился.

– Открой блистер! – кивком головы указал Николай в сдвижную форточку, через которую надо было выбираться.

Штурман соображал плохо, стонал, качался из стороны сторону, грозя снова придавить его.

Николай уперся ногами в пол и с большим трудом приподнялся, самую малость, из-под ручки управления. Попробовал левой рукой дотянуться до сдвижного блистера, но рука повиновалась плохо, и в левом плече вдруг больно кольнуло. Он повернул голову и увидел разорванную ткань куртки. Ранен…

Штурман наконец пришел в себя, понял, в какой они находятся ситуации, и схватился за ручку сдвижного блистера. Потянул назад. Она не стронулась с места.

– Заклинило! – крикнул он.

А пламя уже прожгло перегородку, и от жары становилось нестерпимо сидеть.

– Сбрось аварийно, – указал взглядом на красную ручку над блистером Николай.

Штурман схватил красный Т-образный рычажок и дернул вниз, блистер вылетел наружу. В проем рванулся ветер, облегчая дыхание.

– Помоги отжать ручку, – попросил Николай. Вдвоем к ней трудно было подступиться, да и оба были в таком состоянии, что сил хватило лишь на то, чтобы сдвинуть ручку лишь на миллиметр, и то в сторону. Но этого миллиметра оказалось достаточно, чтобы выбраться из капкана.

– Прыгай! – освободил Николай место штурману.

– Я за тобой, давай, – поторопил его Мальцев.

– Прекрати! Быстро!

И пока Николай отстегивал парашют, штурман прыгнул.

Очень мешал бронежилет – сковывал тело, отяжелял, – но сбросить его не было времени – пламя уже лизало одежду, и до взрыва, по прикидке Николая, оставались считаные секунды.

Он не ошибся в расчете: едва упал на землю и покатился от вертолета, как полыхнуло пламя. Его обдало огненными брызгами; ткань на бронежилете вспыхнула в двух местах, опалив лицо. Николай прижался грудью к земле.

Вокруг было светло как днем: невдалеке он увидел Мальцева, лежащего у камня и машущего ему, слева – редкие деревца, за которыми угадывался берег речки, впереди – большие валуны, за которыми можно укрыться от пуль душманов и от новых огненных всплесков вертолета. И Николай пополз туда. Боль в плече усиливалась, затрудняла дыхание, и он, чтобы не тревожить рану, лег на правый бок, стал передвигаться, опираясь на приклад автомата.

Пламя над остатками вертолета то клубами взлетало к небу – начали рваться снаряды, то заслонялось черным дымом – горело вытекающее из маслобака масло.

– Сюда, командир, сюда! – Мальцев сноровисто, словно ящерица, скользнул за валун. А Николай выбивался из последних сил – боль в плече становилась нестерпимой и при малейшем движении пронзала все тело.

Он до крови прикусил губу, остановился, сплюнул. Позади бабахало, гудело и трещало, и трудно было разобрать, стреляют ли это душманы, рвутся снаряды или гудит пламя, раздуваемое ошалелым ветром.

Мальцев показался из-за валуна, схватил Николая за руку и потащил.

– Они же стреляют, гады, – сказал, переводя дыхание. – И светло как днем. Надо уходить, командир.

Николай, сцепив зубы, еле сдерживал стон.

– Перевяжи, – проговорил он чуть слышно.

– Сейчас. Потерпи немного. Надо вон в тот закуток, – кивнул он влево, где виднелось целое нагромождение валунов.

– Не могу… Сними бронежилет.

Мальцев, положив автомат рядом, чтобы был под рукой, достал индивидуальный пакет, сунул за пазуху – он был уже без бронежилета – и стал стаскивать с командира хотя и неудобную, но не раз спасавшую одежду. Осмотрел рану, присвистнул. Но сказал ободряюще:

– Ничего страшного, командир. Сейчас мы ее… Куртку снимать не будем. Главное – кровь остановить. Кость, похоже, не задело…

Николай и сам надеялся, что кость не задета, но остановить кровь, вспомнил он прежние порезы, тоже будет нелегко.

– Потуже, – попросил Николай, когда штурман стал бинтовать плечо.

– Само собой… Только не так-то здесь просто – плечо… Вот так. Полегчало?

Николай кивнул, хотя боль нисколько не унималась.

– А теперь – за те камни, – командирским тоном приказал Мальцев. И, подхватив автомат, пополз вперед.

У Николая кружилась голова, боль, словно раскаленная магма, обдавала грудь, лишала его сил. Ползти было трудно, рука и ноги почти не повиновались, но ползти надо было, надо было добраться до более надежного укрытия.

Стрельба позади стала стихать, и пламя поубавилось – в том закутке, куда им удалось наконец добраться, было темно и почти безветренно; значит, можно переждать, пока пожар совсем потухнет, чтобы в темноте уйти отсюда еще дальше. Душманов здесь, видимо, не двадцать-тридцать, как передал радист, а намного больше, и в ближайшее вредя дозорным (если кто-то из них уцелел) и десантникам никто и ничем помочь не сможет. Надо ждать утра… Экипажи на аэродроме сидят, наверное, в полной боевой готовности и в полном неведении: Савочка и слова не успел произнести в эфир…

Как же все так получилось? Кто их так хитро выманил на пулеметы? Душманы, имевшие радиостанцию и переводчика, или радист с поста наблюдения попал к ним в плен и не выдержал пыток? Пытать душманы, рассказывали побывавшие в плену воины, умеют с иезуитской изощренностью. И страшная догадка, как вспышка молнии, обожгла дознание: «Ракета! Красная ракета!» Тот, кто просил по радио помощи, красной ракетой предупреждал: посадка запрещена, уходите! Как Николай не додумался раньше!..

– Вон в тот закуток, – указал в темноту Мальцев, помогая Николаю ползти. – Дай мне автомат.

– Не надо. И сам держи наготове.

– Здесь тихо. И можно подняться – вон какие камнищи. – Мальцев встал, ухватил Николая под руку. Голова закружилась еще сильнее, но боль в плече отпустила, и, переждав с полминуты, Николай потихоньку двинулся в темноту. Штурман поддерживал его.

– Абдулахаб! – вдруг донесся из темноты женский голос.

Мальцев вскинул автомат.

– Кто здесь? – спросил он, озадаченный нежным, зовущим голосом, совсем не вязавшимся с военной обстановкой.

Молчание.

– Выходите, иначе стрелять будем! – Мальцев передернул затвор автомата.

Из темноты показалась тонкая женская фигура с поднятыми руками. Приблизилась к ним. Вспыхнувшее над вертолетом пламя озарило на миг красивое лицо с большими черными глазами, спортивную одежду.

– Ты кто такая и с кем здесь? – спросил Мальцев.

Женщина молчала. Скользнула взглядом по Николаю и снова пытливо уставилась на штурмана, державшего автомат на изготовку.

«Не знает русский язык или не желает отвечать?» – мелькнула мысль у Николая.

Внезапно позади раздались шаги и чужая, незнакомая речь. К ним шли двое.

– Стоять! – крикнул Мальцев.

В ответ полоснула очередь. Падая, Николай и Мальцев нажали на спусковые крючки. Душманы тоже упали. Все произошло так стремительно и неожиданно, что Николай, оказавшись рядом с женщиной – она упала между ним и штурманом, – не понимал, откуда она взялась: он не читал и не слышал, чтобы в отрядах душманов были женщины; что означает произнесенное ею слово «Абдулахаб» – пароль или еще что-то? Если душманы шли к женщине, что наиболее вероятно, почему они открыли огонь? Не слышали ее голос?..

Эти мысли молнией пронеслись в голове Николая. Ответ на них тут же нашелся в блеснувшем пистолете в руке женщины. Николай ударил по руке, грохнул выстрел, и пистолет отлетел в темноту.

Там, где упали душманы, захрустели камни, Николай дал туда очередь; и все стихло, если не считать отдаленных выстрелов да свиста все еще беснующегося ветра.

Ему показалось, что штурман захрипел, и он позвал его:

– Гера, как ты?

И снова хрип, что-то булькающее.

Николай метнулся к штурману.

Мальцев лежал, привалившись на левый бок. Куртка на груди была пропитана кровью. Он уже не дышал, а только издавал последние предсмертные хрипы.

У Николая из глаз брызнули слезы. Горе и отчаяние разрывали сердце, он рыдал, как мальчишка, не в силах совладать с собою, забыв об опасности, о том, что за камнями душманы, а рядом женщина, тоже враг, пытавшаяся убить его.

Женщина зашевелилась – он, склонившись над телом штурмана, придавил ее. Николай вспомнил, кто она, кто повинен в гибели его лучшего друга. Злость хлынула в грудь и вытеснила все остальное – горе, отчаяние, боль. Николай встал, дал еще очередь за валуны, где с минуту назад слышался шорох, и приказал глухим, не своим голосом:

– Поднимайся, сука.

Женщина встала. В слабом отблеске он снова увидел ее большие миндалевидные глаза, отраженную в них вспышку. Но страха в них не было.

– Убей меня, – сказала она на чистом русском языке, Николай от удивления опустил автомат. – Мне надоела жизнь, и я вполне заслуживаю смерти.

– Ты русская?

Женщина отрицательно покачала головой:

– Я узбечка. Из Ташкента.

– Как ты оказалась здесь?

– Это длинная история и не интересная для тебя… Убей меня, – повторила она просительно.

– Но… Ты из Ташкента?

– Да. Там родилась и жила до восемьдесят пятого.

– Кто те двое? – кивнул Николай в сторону, куда стрелял.

– Мой муж, Абдулахаб, и его сослуживец моджахеддины, или, как у вас называют, душманы.

– Много их здесь?

Женщина пожала плечами:

– Отряд Масуда. Но самого Масуда здесь нет. Так сказал Абдулахаб.

– Сколько их?

– Не знаю. Я пришла одна.

– Зачем?

Она помолчала.

– Хотели с мужем уйти из отряда. Начать новую жизнь.

– Почему же он стрелял в нас?

– Он – моджахеддин. И новую – не значит вашу.

– Понятно. Идемте.

– Куда? Убейте меня здесь.

– Вы же знаете: советские воины безоружных не убивают. А если вы виноваты, ответите по советским законам.

– Разрешите мне проститься с мужем? – кивнула она в сторону, где упали душманы.

– Вы думаете?..

– Я видела, как он упал.

Николай не знал, что делать: отпустить – может убежать, пойти с ней – можно попасть под автоматную очередь. А живы те двое или погибли, знать хотелось.

– Хорошо, идите, – принял наконец он решение: убежит – не велика потеря; не убежит – прояснится картина, как отсюда выбираться.

Женщина пошла. Николай на всякий случай приподнял автомат, хотя уже принял решение – не стрелять, даже если она побежит.

Женщина нагнулась, походила между камней и вернулась.

– Они ушли. Но кто-то ранен, там кровь, – она показала ему руку, испачканную кровью. – Надо уходить.

Он и сам понимал, что каждую минуту здесь могут появиться душманы, которые могут если не пленить его, то убить. А плечо ныло нестерпимо, и во всем теле была страшная слабость.

Он склонился над Мальцевым, приложил руку к лицу – оно уже захолонуло. Захоронить бы, чтобы не растерзали звери, но не было ни сил, ни времени. Придется ждать до утра, пока не появятся наши. Звери не должны тронуть – выстрелы их далеко отогнали…

Николай забрал у штурмана документы, автомат, пистолет и, осторожно ступая, направился вдоль берега на запад. Женщина послушно пошла рядом. Ему было тяжело, она это видела и предложила:

– Дайте мне автомат, я понесу.

– С патронами? – усмехнулся он.

– Можно и без патронов, – тихо ответила она. Ее покорность вызывала сочувствие и раздражала: Николай немало слышал о коварстве восточных людей, а ему в его положении было не до того, чтобы разгадывать, что она задумала, когда по пятам следует муж с душманами.

Автоматы оттягивали плечо, затрудняли движение, и бросать жалко – все-таки наши, советские, его автомат и штурмана; отдать этой женщине – мало ли что у нее на уме? – и без патронов может огреть прикладом…

Отсоединил рожок у одного, выбросил патрон из патронника и швырнул автомат в реку. На всякий случай постарался запомнить место: невысокое деревцо на берегу с характерным изгибом у самого комля. Рожок отдал женщине.

Прошли молча около получаса. Выстрелы позади смолкли – то ли бой закончился, то ли ветер уносил их.

Если душманам удалось уничтожить пост наблюдения и отряд десантников, они обязательно предпримут поиски советского летчика, тем более что он увел жену одного из них. Не лучше ли ее отпустить?.. Вряд ли это облегчит положение. Да и женщина не просит…

– Как вас зовут? – спросил он.

– Земфира, – ответила женщина.

– Николай. – Он тут же осекся, усмехнувшись над собой: познакомились, называется. Ночь, луна, он и она. А вместо цветов – автомат с взведенным затвором…

Он уже еле передвигал ноги. А надо было уйти как можно дальше: чем дальше уйдут, тем труднее будет их искать. И сил больше нет, голова кружится, перед глазами все мелькает… Если придется стрелять, сумеет ли рука твердо держать автомат?..

Надо отдохнуть. Добраться бы до Двугорбой да залезть на вторую террасу – там и пещеры есть, и настоящие блиндажи из валунов. Но сколько туда идти?.. И вверх подниматься он не сможет. Рана, несмотря на тугую повязку, продолжала кровоточить.

Речка повернула вправо, и путь им преградил довольно густой и колючий кустарник. Здесь было относительное затишье – вот бы где передохнуть! Но в случае боя кустарник – плохая защита. И Николай повернул вправо. Споткнулся о камень и чуть не упал.

– Вам надо отдохнуть, – посоветовала женщина.

Он не ответил.

Почти сразу от реки начинался крутой отрог, и они пошли по нему вверх. Николай вынужден был останавливаться чуть ли не на каждом шагу.

Наконец, нашли большой валун и опустились за ним с подветренной стороны. Боль приутихла, и сразу захотелось спать. Многое отдал бы он сейчас хотя бы за пятиминутный сон! Но нельзя даже задремать, на секунду потерять бдительность.

– Скажите, Земфира, что заставило вас уйти к душманам? – спросил он, стараясь хоть чем-то разогнать сонливость.

– Когда я выходила замуж, Абдулахаб не был душманом, – ответила женщина с грустью в голосе.

– Кто же он был?

– Студент Ташкентского университета. Мы учились с ним вместе. Я любила его.

– А он?

– И он. Иначе зачем бы он повез меня к себе на родину?

– Давно вы поженились?

– В восемьдесят четвертом. А в Афганистан уехали в восемьдесят пятом, после окончания университета.

– И как же вы позволили уйти ему в душманы?

– Если восточная женщина противоречит мужу или не согласна с его решением, она недостойная жена и презираема всеми.

– И все-таки вам удалось уговорить его уйти из отряда?

– Нет. Ему самому надоела собачья жизнь, спать под кустами, в норах, есть черствые, холодные лепешки, выполнять волю злых и жестоких людей. Масуд много причинил нам зла, и Абдулахаб убил его.

– Кто такой Масуд?

– Сардар. Военный начальник, господин.

– Почему же вы не ушли к нашим? Не сдались?

Женщина помолчала.

– Поначалу мне удалось уговорить Абдулахаба уйти в Советский Союз. Но в последний момент муж передумал: у нас появились драгоценности, и он сказал, что в Советском Союзе их отберут. Потому решил перебираться в Арабские Эмираты. Мы поссорились…

– Да, невеселая история, – посочувствовал Николай. – И чего вам в Советском Союзе не хватало?

– Вы летчик? – спросила Земфира.

– Да.

– А чего вам на земле не хватало, что вы полезли в небо?

– О-о, – засмеялся Николай, – вы хотите сказать, что вас в чужую страну тоже позвала романтика?

– Нет – глупость, а не романтика. Вот вы чудом остались живы, а я… Мать не раз говорила мне, что значит жена мусульманина. Да и сама я знала, видела, как отец обращается с ней. А когда он оставил нас, мне казалось, что виноват материн строптивый характер. Хотелось доказать, что счастливую семью создают любовь, женская нежность и покорность. Ошиблась. Покорность – это унижение, рабство, это надругательство над собой. Лучше умереть, чем так жить…

Плечо ныло, и по телу разлилась такая слабость, что трудно было пошевелиться. А становилось холодно, не согревала и демисезонная куртка. Николай застегнул замок повыше, приподнял воротник – не помогло; его начала бить дрожь.

Женщина прислонила к его лбу ладонь.

– У вас жар, – сказала тоном медсестры, приставленной ухаживать за больным. – Вам надо сделать хорошую перевязку, продезинфицировать рану.

– В этих-то условиях? – усмехнулся Николай.

– У вас есть аптечка?

– Только индпакет.

– Давайте индпакет.

– До утра потерпим.

– Мне кажется, рана сочится, я чувствую запах крови.

– Ничего, вся не вытечет.

Он тоже чувствовал, что левая сторона куртки намокла еще больше и сильно отяжелела, но довериться жене душмана не решался: кто знает, что у нее на уме; стоит чуть надавить на рану, и он потеряет сознание. А возможно, где-то недалеко ее муж с единоверцами. Надо уходить как можно дальше.

Надо идти. Видимо, душманы организовали погоню… С такой болью в плече он плохой ходок. И здесь оставаться небезопасно – узкая горловина между рекой и горами, на них запросто могут наткнуться… И вертолету сесть трудно, особенно при таком ветре.

В том, что в полку уже что-то делается для оказания помощи десантникам и экипажу вертолета, Николай не сомневался. Но практически эта помощь может явиться не раньше утра: десантников выбросят на Золотую гору (душманы к тому времени могут и сами уйти), Николая обнаружат, когда он даст им сигнал. А ракетницу взять из вертолета не удалось, не до нее было. Значит, при любых ситуациях надо уходить отсюда, найти более подходящее место для посадки вертолета и спрятаться там…

Его тревога, видимо, передалась и женщине.

– Надо идти, – сказала она тоном, в котором Николай уловил искреннее желание помочь ему.

А ему трудно было подняться. Голова гудела от боли, и он боялся потерять сознание.

– Если Абдулахаба ранили, он пошлет за мной погоню, – заговорила она еще убедительнее. – И у меня драгоценности, с которыми он не захочет расстаться… Давайте я помогу вам подняться, – взяла она его под руку.

– Подождите. Душманы могут прятаться за камнями и увидят нас.

– Пока их здесь нет, но где-то недалеко. – Она еще раз выглянула за валуны и встала. – Видите, не стреляют. – Снова взяла его под руку.

Он с трудом поднялся и, поддерживаемый ею, медленно и осторожно стал спускаться вниз, где валунов было меньше и идти легче.

Ветер стихал, и Николай подумал, что вертолеты могут появиться раньше. Но как дать им знать о себе? Разжечь костер?.. Душманы ухлопают его раньше, чем вертолет решится на снижение.

А идти было очень тяжело. Каждый шаг отдавался по всему телу болью, голова кружилась, и ноги казались свинцовыми. Он обхватил здоровой рукой плечо женщины и, как ни стыдно было, почти висел на ней, чтобы не упасть. Она, к его удивлению, оказалась намного сильнее, чем предположил он, глядя на хрупкую и худую фигуру.

Они прошли еще минут сорок, и вдруг Николаю показалось, что за ними кто-то идет. Он обернулся. Ни светящихся глаз, ни какой-либо подозрительной тени не увидел. И все-таки проверить надо было.

У реки по-прежнему встречались редкие невысокие деревца или колючий кустарник. Он выбрал кустарник погуще, сразу за поворотом, и шепнул Земфире:

– Подождем.

Идти дальше не хотелось. И из-за усталости, и из-за того, что здесь было сравнительно тихо и площадка позволяла вертолету беспрепятственную посадку. И отсюда они первыми увидели бы преследователей…

Вот только собачий холод. Зубы снова начали выстукивать противную дробь. И боль – словно кто-то выкручивает руку.

– Наденьте мою куртку, – предложила Земфира и стала расстегиваться.

– Не выдумывайте, – остановил ее Николай. – Сами замерзнете.

– На мне свитер, теплый, из овечьей шерсти.

– А на мне – летная куртка, с ватином и подкладкой, – попытался шутить он. Но каждое слово отдавалось в плече болью.

– Тогда кладите вот сюда голову, вам будет удобнее и отдохнете быстрее.

– А если усну?

– Я буду сторожить. Или как у вас, военных: на страже… Все-таки, может, перевязать рану?

– Нет. Бинт присох.

Она почти силой положила его голову к себе на колени, наклонившись, старалась согреть своим телом.

Он был ей благодарен и почти верил. Как оказывается мало надо, чтобы понять человека, проникнуться к нему сочувствием и уважением. И Земфирины руки, прикрывшие полой куртки раненое плечо и придерживающие голову, были так нежны и ласковы…

– С матерью поддерживаете связь? – спросил он.

– Изредка, – вздохнула Земфира. – Если бы она знала всю правду, она не пережила бы… – Помолчала. – Как я соскучилась по ней, по своей уютной квартирке, по алой кроватке, по красивому Ташкенту. Вы были в Ташкенте?

– Да.

– Правда, красивый город? – Она снова помолчала, вздохнула. – Далеко нам еще идти?

– Если ваш муж с дружками не помешает, завтракать будем у наших.

– Он либо ранен, либо убит, иначе догнал бы.

– Жалко его?

– Было жалко… пока не узнала, что он изнасиловал двенадцатилетнюю девочку.

– А почему вы раньше не перешли на сторону народной власти?

– А вы видели эту народную власть?

– Разумеется, видел.

– А мы служили ей. Абдулахаб – в геологоразведочном управлении, я преподавала в школе-интернате русский язык. И если бы не ушли к моджахеддинам, нас уже не было бы в живых.

– Почему?

– Потому на словах они – за народную власть, а на деле…

– Но не все же! – возразил Николай.

– Не все, – согласилась Земфира. – Но их так мало, что приходится нашим, советским, воинам удерживать народную власть.

– А как же с выводом наших войск? Что будет после?

– Не знаю. Во всяком случае, мне кажется, руководителям легче будет договориться – не на кого будет кивать, что-де навязывают им чужую волю.

– Неужели они не понимают, не оценивают ту помощь, которую Советский Союз им оказывает?

– Они не верят в бескорыстие. К этому их приучили баи, которые за горсть риса семь шкур сдерут.

– Невеселая картина, – заключил Николай.

Внезапно слух его уловил далекий, то появляющийся, то исчезающий стрекот, похожий на шум работающих двигателей вертолета. Или это от боли в плече обманчивый шум в ушах?..

Нет, стрекот все явственнее, все четче.

Прислушалась и Земфира.

– Вертолет? – спросила она.

– Похоже. И, кажется, не один.

Да, это гул вертолетов. Они шли с запада вдоль долины, по маршруту, по которому часа два назад летел он, Николай. По меньшей мере – пара. Наверное, сам командир полка с кем-то. А возможно, и с Центрального успели прилететь: десантники из группы Штыркина сообщили о положении дел, и командование выслало подкрепление. Да и ветер заметно ослаб, так что берегитесь, душманы!

Николай приподнялся и готов был от радости кричать во все горло. «Возвращаться обратно, – мелькнула мысль. – Душманы, завидя такую силу, драпанут, несомненно».

– Надо туда, – сказал он и попытался встать. Но голова закружилась, и он упал бы, если бы Земфира не подхватила его.

– Лежите, – сказала она строго. – Еще неизвестно, куда эти вертолеты летят и с какой целью.

Он-то знал наверняка, куда и с какой целью, но спорить не стал. Да, дойти туда он не в силах, и не лучше ли дать сигнал, чтобы забрали их отсюда? Но не теперь, а когда будут возвращаться обратно.

Гул был все ближе и ближе. Вот вертолеты прошли над ними. Четыре вертолета! Из них, как определил Николай, три «Ми-8» и один «Ми-24». Это же сила!

– Послушайте, Земфира, – обратился он к женщине по имени в знак доверия. – Надо быстро набрать сушняка и разжечь костер. Минут через пятнадцать они будут возвращаться и должны увидеть нас.

– А моджахеддины?

– Им сейчас не до нас.

– Хорошо. Но на всякий случай дайте мне пистолет.

У него мелькнуло сомнение: будет ли она защищать его, если появится муж?.. И отказать не мог: после того как она тащила его, согревала своим телом, выразить недоверие значило оскорбить ее. Он вытащил пистолет из кармана и протянул ей.

– Патрон в патроннике. Стрелять умеете?

– Абдулахаб научил.

Она сунула пистолет за пазуху и пошла вдоль кустарника, собирая сухие ветки.

Ему казалось, что она слишком долго возится со сбором сушняка, и взглянуть на часы не мог – надо поднять руку, а это вызовет страшную боль.

– Пора зажигать, – поторопил он, когда Земфира вернулась с небольшой охапкой дров.

– Прошло всего восемь минут, – посмотрела она на часы. – И дров маловато.

– Они скоро прилетят.

– Я внимательно слушаю. Надо еще немного…

Когда она принесла вторую охапку, он уже обдумал, где разжечь костер: метрах в пятидесяти от них, почти в центре лужка – хорошо будет видно с вертолета, и удобное место для посадки.

– А может, здесь? – предложила Земфира. – И вы погреетесь, и ветер потише, не так быстро прогорят дрова.

– Здесь затеняет кустарник, могут не увидеть.

Она не без труда разожгла костер, и ветер, ее мучитель и противник, быстро раздул пламя, которое стало пожирать сухие палки с удивительным аппетитом.

– У вас, по-моему, есть большой нож? – спросила она.

Да, у него в кожаном чехле приторочен к поясному ремню нож десантника. Пришлось отстегнуть и его.

– Вы совсем меня обезоружили, – пошутил он.

– Да, теперь вы в моих руках, – ответила она весело и принялась рубить ветки кустарника.

Костер горел уже минут пять, а вертолеты не появлялись. Земфира подбрасывала в пламя по одной веточке, держа наготове сухую охапку, и прислушивалась к шуму ветра: стрекота вертолетов пока не доносилось.

Николай наблюдал за ней из своего укрытия и благодарил судьбу, пославшую ему такую прекрасную спасительницу – без нее душманы давно бы расправились с ним. Пламя осветило ее лицо, и оно показалось ему знакомым.

– Скажите, в Шопше мы с вами не встречались?

Ответить она не успела – рядом мелькнула вторая тень, и Николай увидел мужчину с черной бородой и злыми глазами. Душман!

Николай схватил автомат и нацелил на опасного пришельца. Но рука дрожала, держать автомат было тяжело и неловко. Из такого положения он либо промажет, либо убьет обоих.

Он попытался сесть. В плече дернуло так, что искры посыпались из глаз. Но ему удалось опереться о ветку и, подогнув ноги в коленях, положить на них автомат.

Душман что-то спросил, и Земфира ответила, как показалось Николаю, довольно спокойно и по-русски:

– Замерзла. Решила согреться.

– Ник айтен [21]21
  Ник айтен– почему говоришь?


[Закрыть]по-русски?

– Потому что соскучилась по русскому языку. Помнишь, когда в последний раз разговаривала? Когда учила детей в школе.

Понятно: по-русски она заговорила для Николая, чтобы он понял, о чем речь. И бородатый – не иначе Абдулахаб, ее муж. Значит, не убит, не ранен.

– Кайда [22]22
  Кайда– где?


[Закрыть]шурави?

– Я здесь одна, никого со мной нет, – ответила Земфира.

Душман заорал на нее зло и угрожающе, стал тыкать в небо пальцем.

Николай расшифровал и это: не греешься, мол, а ждешь вертолеты.

Земфира ответила что-то по-узбекски или по-пуштунски, душман снова стал орать в показывать рукой в горы. Земфира отрицательно покачала головой:

– Нет, если хочешь, чтобы я тебя простила, идем в Советский Союз.

– Алтын белан ничек? [23]23
  Алтын белан ничек? – А как с золотом?


[Закрыть]

– Золото и драгоценности сдадим властям.

Снова истеричный крик, угрозы.

– Ты ничего другого теперь и не можешь, кроме как убивать, – сказала Земфира. – Уж коль двенадцатилетнюю девочку не пожалел…

Да, это был ее муж.

– А ты, шлюх, забиль Масуд, Азиз? – заорал душман, переходя на русский.

– Ты смеешь упрекать меня ими? Разве не ты оставил меня на растерзание этим бандитам?

– Я мстиль, – сбавил тон Абдулахаб.

– Ты отомстил, когда они надругались… И не за меня их прикончил, боялся, что золото тебе не достанется.

– Ты сталь гюрза, а не жена. Дай бриллиант!

Земфира развязала под курткой свернутый поясом платок и протянула мужу. Тот взял, сунул за пазуху.

– Пойдешь со мной, я мало-мало учить буду, какой у мусульман жена.

– Ни за что.

С востока донесся рокот двигателей вертолета. Земфира схватила охапку сухих дров и бросила в костер.

– Так воть кому ты жег костер?! – окончательно рассвирепел Абдулахаб и попытался схватить Земфиру за руку. Она отпрянула. – Идем!

– Нет.

Абдулахаб снял с плеча автомат.

Дальше ждать было нельзя. Николай дал очередь над головой душмана.

Он позавидовал реакции и натренированности Абдулахаба: тот сразу же упал и дал ответную очередь по кустарнику. Еще и еще. Автоматную очередь перекрыли два глухих одиночных выстрела. И все стихло.

Земфира стояла у костра, освещенная кровавыми бликами, опустив голову. Неужели с ней что-то? Жалость сдавила Николаю сердце.