Текст книги "Штопор"

Автор книги: Иван Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Колеса коснулись земли. Марусин облегченно вздохнул и смахнул тыльной стороной ладони со лба пот. И хотя вертолет сильно накренился, штурман был очень доволен – посадил в таких условиях! Сташенкова же крен обеспокоил: на склон попали, в ямку, или что-то с одним колесом? При благоприятных условиях следовало бы выключить двигатели, осмотреть машину: пули могли пробить не только ему ногу, но и повредить топливную или масляную систему. Правда, давление в системе манометры показывали нормальное, но все-таки пули простучали по всему фюзеляжу…

– Осмотри внимательнее кабину и показания приборов, – попросил Сташенков Марусина. – А борттехник пусть снаружи глянет…

Пока грузили раненых, Петрухин облазил фюзеляж со всех сторон, отбежал метров на пять и проследил, как вращаются лопасти винта – что он мог там увидеть? – и, забравшись в кабину, браво доложил:

– Все в порядке, товарищ майор. Двадцать три пробоины насчитал, но потеков масла, керосина не видно. Сколько будем брать на борт?

– Сколько уже взяли?

– Девять раненых и шесть здоровых.

К ним протиснулся лейтенант Штыркин.

– Разрешите обратиться, товарищ майор?

– Слушаю вас.

– Всех будем забирать или группу оставим?

– Сколько всего пассажиров, с душманами, с ранеными?

– Пятьдесят четыре.

Многовато, прикинул Сташенков. Но надо увозить всех. Мало ли что может случиться? А поводов для упреков он и без того заработал достаточно: девять раненых, уничтоженный вертолет…

– А сколько погибло? Наших?

– Шестеро. Двое – из экипажа.

Много… Нельзя было садиться вертолету Сарафанова без прикрытия. Вот оно, пренебрежение тактикой… Правда, в бою всего не предусмотришь… «На то ты и командир, чтобы заранее все рассчитать», – услышал он мысленно возражение Громадина. «Но на войне как на войне, без потерь не бывает», – ответил Сташенков. Философия бездарей и ретивых служак, которые «за ценой не постоят»…

– Так сколько будем брать? – повторил вопрос бортовой техник.

– Еще девять посадите. Уместятся?

– Уместить-то уместим, но перегруз большой.

– Не такой уж большой, – вслух возразил Сташенков, прикидывая дополнительный вес девяти бойцов, высоту, где приземлились. Учитывая боевое снаряжение, бронежилеты каждого – где-то около тысячи килограммов, минус израсходованный боекомплект килограммов триста; в общем, превышение предельно допустимой взлетной массы – килограммов на семьсот. Пусть даже на тысячу, но никого на поле боя он не оставит, даже если это грозит опасностью. «Лучше славная смерть, чем бесславная жизнь», – вспомнилась некстати пословица. Нет, умирать он не собирается, и взлетит, чего бы это ему ни стоило, и покажет всем, какой он летчик, какой командир!..

– Беркуты, я – Ноль пятьдесят первый, слушайте приказ: Ноль семьдесят второму, взять на борт двадцать три человека. Ноль пятьдесят пятому и Пятьдесят шестому – по четыре человека. Как поняли?

– Ноль семьдесят второй понял – двадцать три.

– Ноль пятьдесят пятый – взять на борт четыре.

– Ноль пятьдесят шестой – четыре.

– Правильно поняли. Посадку – по очереди. Я ухожу с ранеными. Ведущим назначаю Ноль семьдесят второго.

– Понял, Ноль семьдесят второй.

Пока переговаривался с экипажами, бортовой техник принял и разместил «лишних» девять десантников. Захлопнулся люк и боковая дверь. Сташенков взялся за ручку управления, чтобы помочь штурману на взлете. Но едва пошевелил ногой, острая боль пронзила все тело, и приборная доска снова словно подернулась туманом. Нет, в таком состоянии лучше довериться Марусину. Это по теоретическим расчетам перегрузка, а практически «Ми-8» поднимали и более тяжелые грузы.

– Взлетай, – приказал он штурману. – Спокойно и уверенно, эта машина и не на такое способна.

Марусин увеличил «шаг-газ». Двигатели натужно заурчали, вертолет приподнялся и закачался, словно кто-то не отпускал его от земли, удерживая с обеих сторон невидимыми путами, но вот машина оборвала путы, подпрыгнула и зависла, словно переводя дыхание.

Сташенков кивком головы похвалил штурмана, Марусин стал увеличивать «шаг-газ», чтобы набрать высоту, но вертолет вдруг просел, и штурман, стараясь удержать его в воздухе, хватил «шаг-газ» до упора вверх. Обороты сразу упали. Сташенков, чтобы спасти положение, толкнул рычаг «шаг-газ» обратно, на самую малость, и отдал ручку управления от себя, но было поздно: вертолет ткнулся колесами и хвостовой пятой о землю, зацепил лопастью хвостового винта о валун. Еще один подскок, еще удар – теперь уж, видимо, передним колесом, – и наконец вертолет в воздухе; набирая скорость, стал уходить от земли. Все произошло так мгновенно и неожиданно, что Сташенков только теперь осознал случившееся: не зря он сомневался в Марусине – штурман несоразмерно и резко сработал ручкой управления и рычагом «шаг-газ», не учел просадку во время исчезновения эффекта «воздушной подушки», а он, Сташенков, понадеялся на него, обольщенный началом взлета, и проворонил опасную ситуацию…

Двигатели тянут будто бы нормально, и перебоев не слышно, а вертолет летит как-то боком, словно подраненная в крыло птица.

«Ах, Марусин, Марусин, – сокрушался Сташенков, – что теперь будет, что будет?.. С него-то спрос невелик – штурман, а с меня… Никакие благие намерения не оправдают поломку. Хорошо еще, если долетим благополучно до „точки“».

– Командир, ничего страшного, – решил успокоить его бортовой техник по переговорному устройству. – Подломана передняя стойка и деформирована немного хвостовая балка.

Как в той песенке: «…а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо…»

– Как ты установил?

– Очень просто: высунулся из люка, все осмотрел.

– Не хватало еще тебе вывалиться.

– Что вы! Меня так крепко держали, – хохотнул Петрухин.

А Сташенкову было не до смеха, даже рана не причиняла такой боли, как сознание своей вины в гибели шести человек, потери вертолета и аварии. А ведь все могло быть не так…

5

С вечера подул афганец, сухой, колючий ветер, и заходящее солнце сразу затянуло грязной, часто рвущейся пеленой; пыль, песок, листья поднялись метров на двести, и все вокруг почернело, приобрело зловещие очертания: дома, деревья, бурьян и кустарники стали похожи на притаившиеся и изготовившиеся к атаке танки и бронетранспортеры шурави, на пушки и залегших солдат. А гремевшие за дувалами порывы ветра казались отдаленными выстрелами и рокотом моторов.

– Вот теперь пора, – сказал Масуд, глядя на север, в темноту, за которой еще утром виднелась широкая долина, привлекающая безлюдьем и тишиной; извилистой речушкой и еще чем-то таинственным, пленительно-завораживающим.

Там золото! Его, Абдулахаба, а не Масуда, и пусть он не пялит на тот берег глаза, ведь не пойдет же, побоится за свою драгоценную жизнь, а пошлет казначея – его жизнь не так дорога, и давно бы пора ему сгинуть, чтобы не терзать сердце страхом о мести, – и потому не получит он ни крупинки, не имеет на него права – сам Аллах подсказал эту мысль Абдулахабу.

Они стоят на склоне горы вчетвером: Масуд, Азиз, Гулям – еще одна правая рука Масуда, исполняющая волю сардара непосредственно в бою и при карательных набегах на кишлаки, где ислам променяли на лозунги шурави о мире, равенстве и братстве, – и он, Абдулахаб. Масуд долго и отрешенно смотрит в темную круговерть и думает свою думу. «Вот теперь пора» – эта фраза приоткрывает завесу его намерений: в первую очередь забрать золото. Не случайно он поручил Гуляму днем и ночью следить за постом наблюдения советских десантников и замечать все, что там творится. Десять солдат – для отряда Масуда не сила, правда, и отряд после ловушки у кишлака Шопша насчитывает тридцать три моджахеддина, но для того, чтобы уничтожить этот пост, вполне достаточно. Афганец – ветер – поможет: вертолеты в такую погоду не полетят, а по долине к посту сутки надо добираться… Куда потом намеревается податься Масуд? В Пакистан, как он говорит, за новым отрядом? Возможно. Но что-то после последнего боя с авиацией шурави погрустнел, он и стал более задумчив и озабочен. Похоже, и ему надоело лазить по горам, подставлять своих солдат и себя под пули… Но на примирение он не пойдет: клятву давал самому Сайеду Ахмаду Гейлани, лидеру «Национального исламского фронта Афганистана»… Скорее всего, надумал, как и Абдулахаб, махнуть куда-нибудь с золотишком в невоюющую нейтральную страну. Пусть мечтает, надеется…

– Значит, все проследил, все продумал? – повернулся Масуд к Гуляму.

– Так, мой господин, – прижал подобострастно руку к груди Гулям.

– Сколько тебе потребуется воинов, чтобы разделаться с этой кучкой кафиров?

– Надо бы весь отряд, мой господин, – покорно склонил голову Гулям. – У шурави – две собаки. Если учуят…

– Ты глупее собак? – недовольно сверкнул глазами Масуд. – И в такой ветер.

– Он дует с нашей стороны, – возразил несмело Гулям.

– Обойдите подальше. В общем, можешь забрать и весь отряд. – Масуд испытующе посмотрел на Абдулахаба. – А тебе сколько нужно?

«Я и один справлюсь», – чуть не выпалил Абдулахаб, но знал – Масуд никогда одного его к золоту не отпустит, и потому ответил как можно равнодушнее:

– Мне одного вполне достаточно. Вот с Азизом сходим.

– Азиз останется со мной, – не согласился Масуд. – Возьмешь Тахира.

Такое решение сардара несколько путало карты Абдулахаба: когда два этих шакала будут вместе, с ними труднее расправиться. И Тахира ему не хотелось убирать. Но… пути Аллаха неисповедимы.

– Хорошо, мой господин.

– Время рассчитайте сами. В пять ноль-ноль мы должны покинуть это место…

Нападение на пост назначили на двадцать три ноль-ноль. Раньше не получалось: пока преодолеют речку, обойдут гору с востока, чтобы ветер не донес их запах собакам, поднимутся на вторую террасу, на которой обосновались десантники, уйдет не менее четырех часов. А шел уже седьмой час. Оставалось время только на сборы и уточнение действий каждым моджахеддином.

Абдулахаб, чтобы развязать себе руки и не быть зависимым от Гуляма, предупредил:

– Мы пойдем с запада, так что нам не по пути.

– Может, еще возьмешь пару моджахеддинов? – предложил Масуд.

– Нет. Вдвоем пройдем тише и спокойнее.

– Биссер хуп…

Отряд Гуляма отправился к реке, едва стемнело. Абдулахаб не торопился: проверил и почистил автомат и пистолет, то же заставил сделать Тахира.

В пещере, где обосновался Масуд, кроме него и Азиза осталось пять моджахеддинов: один часовой на входе, и четверо – у самого входа, внутри; Масуд и Азиз – в углублении, за крутым изгибом, чтоб не слышать голосов подчиненных и спокойно отдыхать. Здесь же находились Абдулахаб и Тахир. Сардар не обращал на них внимания, сидел у стены, где висел электрический фонарь, и просматривал захваченные сегодня днем в уездном комитете партии кишлака Андава бумаги. Это были газеты и листовки, какие-то брошюры, отдельные листы с напечатанным и скорописным текстом.

Абдулахаба удерживало в пещере не любопытство к этим бумагам и не забота об оружии, он изучал обстановку и обдумывал план, как лучше отомстить своим обидчикам. Вернуться сюда, когда они лягут отдыхать перед дальней дорогой? Попасть в эту пещеру будет непросто: со стороны часового войти ему, казначею, можно, но поднимут вначале Азиза, а это означает – не выйти. Остается потайной лаз, закрытый в углу горной глыбой… Но Масуд, как правило, укладывается спать на него. Так что рисковать не стоит. Остается один выход…

Абдулахаб подошел к Азизу:

– Идем, покажу тебе, где спрятана казна.

– Зачем? Сам к рассвету вернешься.

– Мало ли?.. Не на свидание идем.

Азиз неохотно поднялся. Раньше Абдулахаб оставлял казну на Тахира, и главный телохранитель был недоволен новым поручением. Но сардар не вступился, значит, с ним согласовано.

Часовой, спрятавшийся от ветра за скалу у входа, почти не был виден. Не спросил и не сказал ничего: Азиза и Абдулахаба знал по походке.

Абдулахаб повел Азиза в подветренную сторону. Пистолет лежал за пазухой с патроном в патроннике, на всякий случай; рука сжимала ребристую рукоятку острого кинжала.

– Что-то ты далеко казну свою запрятал, – сказал насмешливо Азиз, сбавляя шаг.

– Дальше положишь, ближе возьмешь, – ответил ему в тон Абдулахаб. Завернули за скалу. – Вот и пришли. – Встал к нему лицом к лицу и, несмотря на темноту, увидел, как обеспокоенно и затравленно заметались глаза. – Что, страшно? Это тебе не у связанного Зафара яйца выкручивать. Знаешь, зачем я тебя сюда привел?

– Я давно подозревал, что ты продался кафирам…

– Врешь. Ты давно догадывался, что я тебе не прощу Земфиру. Как ты смел, грязный гиббон?..

Азиз беззвучно пошевелил губами, со страхом глядя на тонкое лезвие, приставленное к сердцу. Он отпрянул назад, стараясь поймать в падении руку с кинжалом, но Абдулахаб был наготове, увернулся и нанес удар снизу. Азиз захрипел, задергался на руке в предсмертных конвульсиях.

Абдулахаб выдернул кинжал и вытер о полу халата бывшего телохранителя…

Масуд продолжал читать добытые документы. Тахир был уже наготове с рюкзаком за плечами.

– А где Азиз? – спросил он.

– Считает афгани, – ответил Абдулахаб.

– Скряга, он и себе, наверное, не верит, – усмехнулся Тахир.

– Иди, я догоню, – указал ему взглядом на выход Абдулахаб. – Мне кое-что надо сардару сказать.

Тахир понимающе кивнул: не один Абдулахаб, уходя на задание, оставляет на всякий случай наказ господину.

Когда он вышел, Абдулахаб совершил намаз и встал напротив повелителя. Тот отложил бумаги, чуть наклонил голову, приготовившись выслушать если не завещание, то исповедь.

– Посмотри мне в глаза, Масуд, – сказал Абдулахаб жестко, так, что не узнал своего голоса.

Сардар удивленно вскинул на него глаза. И все понял. Рука из-под бумаг поползла под халат.

– Не надо, – предупредил Абдулахаб. – Не успеешь. – И приставил к его горлу кинжал. – Ты был плохим сардаром и мусульманином: трусливым и бездарным, похотливым и неверным. Ты не водил в бой своих моджахеддинов и погубил отряд, ты нарушил заветы Корана, насиловал невинных детей и чужих жен…

– Ты забыл о своих грехах, – вставил Масуд.

– Нет, не забыл. Но мои грехи по сравнению с твоими – милость Аллаха…

– Твоя жизнь тоже была в моих руках, и я пощадил тебя.

– Верно, Масуд. Меня не за что было наказывать. Но что бы ты сделал, если бы я надругался над твоей женой?

– Я бы сказал тебе спасибо, – постарался выразить улыбку на лице Масуд, но губы его дернулись уголками кверху и тут же опустились. – Женщина без мужчины – что арык без воды – засохнет, зачахнет.

– Это вы-то с Азизом мужчины? Да вам только обезьян осеменять, и то насильственно.

Масуд рванулся под халат к пистолету, но не успел: лезвие легко проткнуло халат и тело чуть ниже соска, слева; другой рукой Абдулахаб зажал сардару рот…

Моджахеддины спокойно пили чай, сидя у самого выхода.

– Господин просил не беспокоить его, он лег отдыхать, – сказал, выходя, Абдулахаб…

– Исповедался? – спросил с чуть заметной насмешкой Тахир.

– Самую малость, – ответил Абдулахаб.

– Ты считаешь, очень серьезно? – Насмешки в голосе Тахира как не бывало.

– Идти на встречу с шурави всегда серьезно.

– Но ведь захоронка далеко от поста?

– А ты уверен, что ее не нашли шурави и не сделали на том месте засаду?

– Я не подумал.

– И напрасно. В вашем деле мозгами нужно шевелить, как электронная машина. Все вычислить, все предусмотреть. Потому мы торопиться не будем, пусть вначале Гулям разделается с десантниками.

Ветер мешал говорить, в рот сыпались пыль, песок, и Абдулахаб замолчал. Прошло не менее получаса.

– Куда ты меня ведешь? – обеспокоенно спросил Тахир.

– Мы зайдем вначале в Шаршариф.

– Зачем?

– Я заберу Земфиру.

– Куда? – Тахир остановился от неожиданности.

– С собой.

– И тебе не жалко ее? – сочувственно спросил Тахир.

– Жалко. Потому и забираю.

– Напрасно, – вздохнул Тахир.

– Думаешь, снова к Масуду, Азизу попадет?

– Ты… ты знаешь? – совсем остановился Тахир.

– Идем. Нам еще предстоит многое узнать.

– И ты простил? – никак не мог уняться Тахир.

– Скажи, ты зачем пошел в моджахеддины? – на вопрос вопросом ответил Абдулахаб.

– Чтобы мстить неверным.

– Вот и я за тем же. А почему, думаешь, Масуд сам не повел отряд?

– Масуд – господин, – без тени сомнения ответил Тахир.

– А чем господин отличается от нас с тобой?

Тахир замялся.

– Тем, что он богат, – подсказал Абдулахаб. – А ты хочешь быть богатым?

– Я получаю две тысячи семьсот афгани, у меня шестеро сестер и братьев, больная мать…

– А знаешь, сколько получает Масуд?

– Масуд – господин, – подчеркнуто твердо повторил Тахир.

– Это я слышал. А ты хочешь стать господином?

Тахир помолчал.

– Нет. Аллах создал меня дехканином.

«Вот и поговори с ним, – мысленно усмехнулся Абдулахаб. – А Тараки революцию провозгласил. Не случайно дехкане не берут байскую землю – батрак родился батраком и умрет им, так в Коране записано. И Тахир, если удастся завладеть золотом, ни крупинки не возьмет… Придется как-то отделаться от него. Но это там, на той стороне. Помощник он верный и может пригодиться».

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Ветер выл за окном, гудел и стонал, стегал по стеклу с такой силой, что казалось, оно вот-вот рассыплется вдребезги. Лампочка, висевшая у подъезда общежития летчиков, обычно освещавшая весь фасад здания, еле пробивалась сквозь наплывающие волны песка и пыли, а иногда и совсем меркла, и комната, где отдыхал Николай, погружалась в могильную темноту, навевая и без того невеселые мысли.

Полковник Шипов улетел на Центральный в очень плохом настроении и с явным игнорированием командира эскадрильи, ни «до свидания» не сказал, ни напутствий, ни указаний не сделал, будто никто здесь Громадин. Возможно, теперь и никто. Без последствий «тактические соображения» Николая он не оставит, и за потери, неудачу с него спросят. «Это уже ваша проблема, как лучше спланировать бой с меньшими потерями. На то вы и авиационный командир», – оговорил он сразу свои указания. Вот так-то. А потери… Стыдно будет рассказать об этом бое: против тридцати недобитых душманов пять вертолетов с сорока пятью десантниками участвовало. И умудрились один вертолет потерять, один поломать; шестеро погибло, двое из эскадрильи, девять раненых… Не иначе Сташенков нахрапом полез, пренебрег законами тактики… А Шипов обласкал его, чуть ли не героем представил: «Спасибо за службу, сынок. Так и надо: сам погибай, а товарища выручай. Вертолет – железка, еще сделаем, а вот людей…»

Разумеется, решение забрать всех солдат с Двугорбой, и в том, что Марусин подломал вертолет, не вина Сташенкова, он был ранен; возможно, и над полем боя создалась такая ситуация, что от летчиков большего нельзя было ожидать, душманы умеют воевать; но зачем Сташенков пошел на авантюру, поддался пресловутой присказке: «Без потерь на войне не бывает». Так можно любые потери оправдать…

Сташенков, как глупый ерш, попался на удочку: «Разрешите мне, товарищ полковник…» Выслужился…

Написать письмо в Генштаб, высказать свои соображения?.. Сочтут еще за кляузника, жалобщика, могут обвинить черт-те в чем: сам-де эскадрилью в бой не повел, струсил, а теперь виновных ищет; и попробуй доказать, что ты не верблюд; прав тот, у кого больше прав…

Как же быть, что делать?..

Сташенков, похоже, не в восторге от своего подвига. Когда Николай провожал его в госпиталь, заместитель поймал руку и виновато попросил: «Не обижайся. Так все глупо получилось».

О чем он? О скандале в присутствии Лилиты или об этом полете?.. И искренне ли его раскаяние? Даже если искренне, слишком поздно, погибших не вернешь…

Николай так задумался, что не заметил, как заснул…

Телефонный звонок прострочил над ухом, как пулеметная очередь. Николай снял трубку:

– Слушаю, Громадин.

– Это я, Николай Петрович, – узнал он голос командира полка. – Только что передали с поста наблюдения: отражают нападение. Отряд душманов вроде бы небольшой, но и наших там, сам знаешь, сколько. Нужна срочная помощь. Погода нелетная, знаю. Но и другим ничем не поможешь. Кого можешь послать? Десантникам уже дали команду.

– Разрешите мне, товарищ полковник?

– Разрешаю. А еще кого?

Николай перебрал в памяти всех подчиненных. Нет, в таких условиях гарантировать безопасность он не мог, летчики давно не летали в сложных метеоусловиях.

– Еще мог бы Сташенков, но…

– Знаю. Надо только высадить десант. У подножия горы. Огонь вести не придется – там теперь не разберешь, где наши, где душманы.

– Если получится, я сделаю два вылета, три, – подсказал выход Николай.

– Постарайся, чтоб получилось, – попросил полковник. – Надо помочь ребятам. Дорога каждая минута.

– Понял, товарищ полковник. Разрешите выполнять?

– Действуйте.

2

Вертолет раскачивало, он содрогался; как при землетрясении, ветер бесновался вокруг, бил в фюзеляж, с боков и сверху, звенел лопастями, стараясь опрокинуть готовящуюся к взлету машину. И это у земли, в долине, где скорость сдерживают холмы, деревья, постройки, а что творится на высоте?.. И чернота такая, будто дегтем все залито вокруг; не видно ни звезд, ни соседних машин, ни авиаспециалистов, перекрикивающихся друг с другом.

Николай ощупью пробрался на свое сиденье, за ним – штурман. Нащупал тумблер освещения кабины, включил. Фиолетовый свет выхватил из темноты приборную доску с фосфоресцирующими стрелками и цифрами, ручку управления, рычаг «шаг-газ», кнопки, гашетки…

– Вот это ветерок! Как мы взлетать будем? – обеспокоенно произнес Мальцев, пристегиваясь ремнями. Его в полк перевели месяц назад по ходатайству Николая. Служба в Кызыл-Буруне крепко сдружила их, они переписывались, и, когда Николай прибыл в Тарбоган, Мальцев попросился в его экипаж. Полковник Серегин удовлетворил просьбу друзей.

– Взлетать – полбеды: тут и аэродромные огни, и буксировщик на полосу вытащит, – шутливо отозвался Николай. – А вот как ты, штурман, поведешь меня между гор в такой кромешной темноте, как будешь помогать садиться?

– О, командир, провести между гор – это тоже для меня полбеды, каждый поворот я хорошо запомнил, и глаза у меня, как у кошки, видят в темноте, – повеселел и штурман. – Что же касается посадки, тут придется поломать голову. Без подсветки не обойтись, значит, надо не у самой Золотой, чтоб душманы, как Сарафанова, не подкололи.

Об этом же думал и Николай. Вертолет Сарафанова, по рассказу Тарасенкова, душманы сбили во время высадки десанта. Если бы не такая критическая ситуация с постом наблюдения, можно было бы приземлиться подальше, но десантникам дорога каждая секунда. А вертолет с включенными фарами будет представлять отличную мишень… И ветер такой, что с ходу не посадишь… И прикрыть некому…

– Товарищ майор, группа десантников в количестве двадцати человек к выполнению задания готова. Разрешите погрузку в вертолет? Командир группы лейтенант Штыркин.

– Радиостанцию взяли? – спросил Николай.

– Так точно.

– Сразу, как только выгрузитесь, – связь. Связь во что бы то ни стало. Будете обеспечивать мою вторую посадку, когда я привезу вам подкрепление.

– Есть! Будет выполнено.

– Грузитесь…

Тягач вытянул вертолет на взлетную полосу, развернул против ветра. И едва он отъехал, борттехник запустил двигатели. Включил фары. В пучках света понеслось, замелькало все, что было вокруг, и создалось такое ощущение, что вертолет уже летит. Земля просматривалась с трудом, Николай пригнулся к стеклу, чтобы убедиться, нет ли впереди препятствий, и хоть краешком глаза зацепиться за какой-нибудь предмет.

Машина уже дергалась и рвалась в небо, словно устала от борьбы с ветром, от хлестких и колючих подстегиваний, двигатели ревели, заглушая хлопки и завывания. Николай плавно опустил рычаг «шаг-газ» и послал ручку управления вперед; вертолет вздрогнул, наклонил лобастую голову и тяжело устремился навстречу стихии.

Набрали высоту сто метров. Мальцев, ориентируясь по огням аэродрома, вывел вертолет на речку, петляющий путь которой вел к самой цели.

– Вот по речке и потопаем, – сказал он удовлетворенно.

– А ты видишь ее? – спросил Николай. Он лишь на долю секунды оторвал взгляд от приборной доски за борт, но ничего, кроме черноты, не рассмотрел.

– Само собой. Не здорово, но просматриваю. Чуток левее подверни… Вот так.

«И впрямь кошачьи глаза», – с теплотой подумал о штурмане Николай. Сколько он с ним летает, Мальцев ни разу не подвел. И по самолетовождению, и по бомбометанию, и по стрельбе. Одним словом – ас. А душа какая! Сколько раз выручал он Николая и Наталью, когда судьба устраивала им испытания!..

– Теперь чуть вправо… Еще на пяток градусов… Так держать… А теперь влево. Можешь метров на двадцать снизиться, я тут каждый бугорок помню.

К удивлению Николая, болтанки почти не было, и ветер на высоте казался слабее. А тут еще и луна проглянула сквозь грязную толщу, обозначив черные контуры гор; правда, земли по-прежнему не было видно, но кое за что глаз уже мог зацепиться.

Пролетели минут пятнадцать, и Николай почувствовал, как устала правая нога – он жал ею до отказа, удерживая вертолет от сильного бокового ветра, а путевая скорость не превышала шестидесяти километров. Значит, лететь еще более получаса. А десантники, наверное, в трудном положении.

Он попытался связаться с радиостанцией наблюдательного пункта, но радиоволны не смогли пробить толщу гор, а подниматься выше было нецелесообразно – там и скорость ветра больше, и речку штурман мог потерять из виду.

Еще через десять минут полета Николай услышал в наушниках какие-то звуки, но разобрать что-либо из-за сильного треска было невозможно. И все-таки он надеялся, что душманам не удастся до их прилета завладеть пунктом наблюдения: укрепления там солдаты соорудили довольно надежные, но рука уже сама потянула рычаг «шаг-газ», а ручку управления – от себя, чтобы увеличить скорость…

– Командир, вижу впереди вспышки, – доложил штурман.

Николай на секунду оторвал взгляд от приборной доски и прямо по курсу увидел на Золотой горе мигание огоньков и пунктиры трасс, вспарывающих ночную темноту на уровне полета вертолета. Понять, кому принадлежат эти трассы, было невозможно. Значит, и поддерживать группу поста огнем с вертолета, как и предполагал Николай, экипаж не мог.

– Приготовиться к посадке! – подал он команду. – Штурман, следи за высотой, фары включим у самой земли.

– Понял, командир. Семьдесят… Шестьдесят… Пятьдесят…

Вертолет снижался медленно, словно на ощупь, и Николай с замиранием сердца прислушивался к рокоту двигателей, к вибрации обшивки, ожидая, что вот-вот по ней грохнет удар. До душманов было около километра, и поразить машину они могли не только «Стингером», но и из крупнокалиберного пулемета. Развернув вертолет против ветра, на юго-запад, в противоположную сторону от Золотой горы, Николай не видел, что творится позади, и ощущение было такое, словно за спиной кто-то притаился, выжидает момент, чтобы вонзить в спину нож; и повернуться, отвести опасность нельзя…

– Пора, командир, – напомнил штурман о фарах.

Да, пора. Земля – Николай каждой клеточкой своего тела и нерва чувствовал ее – была рядом; на ней – валуны, камни, ямы; чуть прозеваешь – и без снаряда попадешь в аварию. А свет… – это вызов огня на себя…

Два голубых пучка распороли темноту и выхватили мчавшуюся навстречу лавину, чудом сдерживаемую вертолетом; гигантский поток дробил, рассеивал свет, создавая зеркально-белые пятна, которые слепили глаза, мешали рассмотреть землю.

– Чуть вправо, командир, слева валуны! – крикнул штурман.

– Может, тебе задний ход включить? – пошутил Николай, удерживая вертолет от дальнейшего снижения.

– Задний не надо, душманы близко, – поддержал шутку Мальцев. – Еще чуть-чуть… Так. Можно садиться.

Теперь и Николай увидел бьющий бурунчиком о камень воздушный поток. Снова развернулся против ветра. Едва отпустил на миллиметр ручку управления, как переднее колесо толкнулось о землю. А за ним и основные.

Душманы то ли побоялись привлекать к себе внимание летчиков боевой машины, то ли вели бой, и им было не до вертолета, не сделали по нему ни одного выстрела.

Пока десантники изучали обстановку на месте и настраивали радиостанцию, Николай решил пройтись дальше по долине, привлечь к себе внимание дозорных с поста наблюдения и связаться с ними. Когда пролетал вдоль горы, по вертолету ударил «ДШК». Трасса прошла мимо, но стреляли почти с того места, где находился главный опорный пункт наблюдающих. Или Николаю показалось?.. Показалось или нет, но душманам удалось, видимо, забраться на террасу.

– Карагач, я – Беркут, вызываю на связь, – нажал на тангенту радиопередачи Николай. – Вызываю на связь Карагач, я – Беркут.

В ответ все тот же треск и отдаленные непонятные разговоры.

«Похоже, плохи дела дозорных», – подумал Николай.

– Беркут, я – Барс, как меня слышите? – включился в разговор радист из десантной группы.

– Отлично слышу, Барс, – радостно отозвался Николай. – С Карагачом – глухо. Будьте осторожны, там стреляют.

– Мы видели, Беркут. Ждем вас…

Да, надо везти подкрепление. Душманов могло оказаться больше, чем сообщили дозорные. Хотя стрельба ведется довольно жиденькая…

Николай уже взял обратный курс, когда в наушниках раздался слабый и прерывистый голос:

– Беркут, я – Карагач… У меня двое тяжелораненых. Прошу забрать. Двое тяжелораненых…

– Где вы? Где раненые? – Николай стал разворачивать вертолет. – Сообщите точку посадки.

Пауза показалась Николаю довольно длинной.

– На второй террасе. Поднимитесь, Беркут.

– Я не смогу там сесть, сильный ветер, – возразил Николай.

– Двое тяжело ранены, – стоял на своем радист. – Я тоже, но могу терпеть. А они, если не заберете…

– Но не могу я сесть у вас при таком ветре! – озлобляясь непонятно на кого, крикнул Николай. – Может, вниз можете спустить их, в долину?

– Нет, зависните над нами, сбросьте веревочную лестницу.

– Хорошо, Карагач, иду. Дайте ракету, где зависнуть.

Секунд через пять в небо взвилась красная ракета. Почему красная, а не зеленая? Хотя разве раненый будет искать патрон с зеленой ракетой; какой попался под руку, тем и выстрелил. И именно оттуда бил «ДШК». Или у страха глаза велики, всюду опасность, сомнения в голову лезут?

– Что ты надумал, командир? – удивленно уставился на него штурман.

– Дозорные отозвались, просят забрать двоих раненых.

– Но как это сделать?

– Передай борттехнику, пусть приготовит веревочную лестницу и веревку. Будем рисковать. Ты и бортмеханик – за пулеметы. Следите и бейте сразу.

– Понял. – Штурман включился в разговор с борттехником и бортовым механиком.

Золотая гора приближалась. Николай набирал высоту, бросая молниеносные взгляды за борт. К радости его, ни трасс, ни одиночных выстрелов, направленных в сторону вертолета, не виделось. Похоже было, что бой на земле затих – ни снизу, ни сверху не стреляли. Боятся ответного удара? Вполне вероятно. А десантники еще не подошли…