Текст книги "Митральезы Белого генерала. Часть вторая (СИ)"
Автор книги: Иван Оченков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Глава 10
Шаловливый солнечный зайчик проскользнул сквозь прореху на парусиновом пологе и остановился на лице мирно спящего Будищева. Не желая просыпаться, новоиспеченный прапорщик попытался прикрыться рукой, но несносное порождение солнца продолжало экзекуцию, настырно проникая сквозь пальцы. Оставался только один выход – перевернуться на другой бок, что наш герой и сделал, но… счастье окончательно отвернулось от него и молодое красивое тело сверзилось с походной койки на покрытый кошмами земляной пол.
– Твою же мать! – простонал он.
– Дмитрий Николаевич, вы проснумшись? – раздался совсем рядом омерзительно трезвый голос Абабкова.
– Вроде того, – пробурчал Дмитрий, присаживаясь на кровать.
– Тады извольте умываться и завтракать!
– Ну его, – малодушно попытался отказаться офицер, но строгий вестовой мгновенно пресек ослабление дисциплины.
– Никак не можно-с! А ежели вам дурственно, так похмелитесь и вся недолга.
– Похмелиться? – переспросил Будищев, попытавшись сфокусировать взгляд на матросе.
– Конечно! – убежденно ответил тот.
– А есть? – в глазах прапорщика загорелась надежда.
– А как же-с, – жестокосердно ухмыльнулся Абабков. – На столе у прочих господ-офицеров стоит. Только чтобы туда пройти, прежде надобно умыться и в порядок себя привести. Ить ваше благородие теперича не кондуктор какой-нибудь. Понимать надо!
– А что они уже встали?
– Давно уж, – пожал плечами матрос. – Их благородия господа Майер и Шеман уже чай пьют. Вы бы поторопились, а то у них все кончится.
– Ладно, – сдался Дмитрий, – давай умываться.
Ведро холодной воды вылитое на неразумную голову вернуло ей способность соображать, а телу двигаться. Закончив с умыванием, Будищев надел чистую рубашку и, накинув сверху мундир, решил, что он готов явить себя миру.
– Доброе утро, – иронически поприветствовал его сидящий за столом Шеман.
Надо сказать, что хотя командир морской батареи был по происхождению финном, выпить мог ничуть не меньше любого русского, что с успехом вчера продемонстрировал. Но при всем при этом, он никогда не страдал похмельем, чем приводил своих православных товарищей в совершенно искреннее недоумение. Находившийся рядом с ним Сашка Майер, даром что был немцем, такой счастливой способностью не обладал, но, судя по всему, успел подлечиться и встретил товарища довольной улыбкой.
– Здравия желаю, – буркнул в ответ Будищев.
– Не угодно ли чаю?
– Чай не водка – много не выпьешь! – отрезал прапорщик, вызвав радостный смешок у гардемарина.
– Справедливое суждение, – согласился с ним лейтенант, – но все же до адмиральского часа еще далеко, так что попрошу чрезмерно не налегать.
Договорив, он кивнул своему вестовому и тот немедля наполнил стоящие перед молодыми офицерами чарки.
– А вы, Николай Николаевич?
– Воздержусь.
– Ну тогда, не пьянства для, но здоровья ради! – провозгласил Дмитрий и, чокнувшись с Майером, опрокинул в себя стопку.
Хлебное вино мгновенно впиталось в стенки желудка, как вода в иссушенную долгим зноем землю, но жизнь сразу же заиграла свежими красками, кровь быстрее побежала по жилам, а воздух из сухого и затхлого тут же стал свежим и прохладным. С таким самочувствием грех было не позавтракать и Будищев, с удовольствием взялся за немудреную закуску. Стол был, вправду сказать, небогат, но лепешки еще горячими, овечий сыр мягким, а жизнь прекрасной.
– Неугодно ли чаю? – еще раз предложил Шеман.
– С удовольствием, – не стал на сей раз отказываться Будищев.
– А может еще…? – вопросительно изогнул бровь гардемарин, но к его удивлению, приятель отказался.
– Не так быстро, Саша. Дел много.
– Да какие же у тебя могут быть дела?
– Ну мало ли… кстати, что-то я не помню, когда Бриллинг с нашей вечеринки ушел?
– Может быть, ты еще не помнишь, как пил с ним на брудершафт?
– Что?!
– Было-было, – с легкой усмешкой подтвердил лейтенант. – Вы ему постоянно подливали, потом стали демонстрировать стрельбу по бутылкам, потом кинулись его обнимать, так что мы боялись, что вы его задушите…
– Вы сейчас серьезно? – недоверчиво переспросил Дмитрий, в памяти которого сохранилась только стрельба и растерянное лицо хорунжего.
– Ну да, – радостно, будто сообщая о награждении или производстве в следующий чин, воскликнул Майер. – Ты потом предложил тост за содружество родов войск и после этого я Бриллинга тоже не видел.
– После этого он поспешил ретироваться, – с непроницаемым лицом заметил Шеман.
– Полагаете, его смутила моя стрельба? – повернулся к командиру Будищев.
– Скорее, то, что вы стали кавалером ордена святого Владимира.
– И что в этом такого?
– Для вас, может и ничего, а для людей сведущих очень много. Вам известно, что в Российской империи у награждений существует строгая очередность?
– Что-то слышал.
– Что-то?! – сарказм в голосе лейтенанта стал настолько явным, что его услышал даже пьяненький Сашка Майер, не говоря уж о начавшем трезветь Будищеве. – Так вот, да будет вам известно, что прежде всего награждают орденами святого Станислава и святой Анны третьей и второго класса, а только потом очередь доходит до «Владимира». Бывало, конечно, что награждения перепрыгивали через какую-то ступень, но никак не через пять кряду! Да еще и лицу, не в обиду будь сказано, не имеющему никакого чина!
– Полно вам Николай Николаевич, – вяло возразил гардемарин. – Государь волен жаловать ордена в любом порядке, на то он и государь. А то ведь род графов Блудовых того и гляди пресечется…
– А это тут при чем?! – недобро сверкнул глазами Будищев.
– Прости друг, – тут же пошел на попятный Майер. – Но ведь всем известно твое происхождение и сложные отношения с родственниками.
– Не со всеми, – задумался про себя прапорщик, вспомнив графиню Антонину Дмитриевну, относившуюся к нему с искренней привязанностью и все еще имевшую немалый вес при дворе.
– В другое время, – продолжал тем временем Шеман, – Бриллинг не обратил бы на эти обстоятельства никакого внимания, тем паче, что на дуэли нет надобности отбивать горлышки у бутылок, достаточно просто попасть в грудь противнику, а уж это он сумеет. Но сейчас ему надо заслужить возвращение в гвардию, и посему скандалы, как с вами, так и с вашими покровителями при дворе, совершенно излишни.
– При малом дворе, – хихикнул гардемарин.
– При каком? – не понял Дмитрий.
– При том, которым безраздельно правит Светлейшая княгиня Юрьевская, – пояснил лейтенант, бросив на Майера недовольный взгляд. – Вы, кажется, какие-то гальванические игрушки делали для ее старшего сына?
– Пока еще княгиня, – заговорщически подмигивая, шепнул Сашка, сделав акцент на слове «пока».
– А вот это уже не наше с вами дело! – строго прервал подчиненного Шеман. – Кроме того, считаю своим долгом напомнить, что вокруг война и мы с вами, господа, в походе. И если кто-то наивно полагает, что у него нет служебных обязанностей, то я берусь разубедить его в этом пагубном заблуждении! Всем ясно?
– Так точно! – подскочив, четко ответил командиру Будищев, пока Майер честно попытался изобразить раскаяние на лице, но так и не преуспел.
– Полно, Дмитрий Николаевич, – смягчился лейтенант. – Я весьма рад и вашему производству, и кавалерству. Более того, я уверен, что вы как никто заслужили эти награды, но по-приятельски хочу предостеречь на будущее. У вас есть не только друзья, но и враги, а теперь к недоброжелателям добавятся еще и завистники. Будьте осторожнее.
– Благодарю за совет, – кивнул прапорщик.
– А еще поберегитесь Бриллинга, – добавил вполголоса Шеман, наклонившись к нему. – Я встречал людей такого сорта. Если он не сможет действовать открыто, то непременно что-нибудь предпримет исподтишка.
Считается что доля обер-офицера не в пример легче и приятнее унтерской. Во всяком случае, раньше Дмитрий именно так и думал, но действительность, как водится, оказалась куда более прозаичной. «Благородием» его величали и раньше, а вот обязанностей меньше не стало. Дело в том, что митральезы системы Барановского-Будищева имели достаточно сложные и капризные механизмы. И во всем Закаспийском крае, а может быть и во всей России, никто не разбирался в них лучше своего изобретателя. Более того, никто толком не знал, как их применять на поле боя, хотя о последнем мало кто догадывался.
В общем, когда батарея снова собралась вместе в Бами, выяснилось, что личный состав и в особенности унтера следили за пулеметами весьма условно, чистка проводилась без должного энтузиазма и вообще расчеты, оказавшиеся вдалеке от своего «любимого кондуктора» нюх потеряли. Сложившаяся ситуация была сочтена совершенно нетерпимой и новоиспеченный прапорщик, рыкая аки лютая тигра, взялся за ее исправление. Ежедневная чистка, смазка, и последующая проверка стали обязательным ритуалом. За ними следовали индивидуальные занятия с наводчиками, потом стрельбы, после них тактические занятия, затем… наступала ночь, и все валились с ног от усталости, чтобы утром снова взяться за дело.
Особенно доставалось «тачаночникам». Никто доподлинно не знал, где и как Будищеву удалось раздобыть пару рессорных пролеток, но именно на них он установил две картечницы на треногах. Таким образом, получились две высокомобильные огневые точки, вполне могущие следовать в походе и бою за кавалерией и в случае надобности поддержать их атаку или наоборот, отразить внезапное нападение. Происхождение названия – «тачанка» тоже было неясным, но оно, неожиданно всем понравилось и скоро вошло в обиход, точно так же как и понятный даже самому неграмотному солдату термин «пулемет» стал вытеснять тяжеловесную заморскую «митральезу». После недолгих тренировок, Будищев продемонстрировал их работу Скобелеву.
Обычно Белый генерал передвигался окруженный лишь маленькой свитой, состоявшей из пары ординарцев, однако на испытания неожиданно заявился вместе со всем штабом. Более того, среди штаб-офицерских мундиров, увешанных орденами и аксельбантами, мелькало два женских платья. Как оказалось, обе сестры милосердия сочли возможным украсить своим присутствием предстоящее действо. Причем, дамы к удивлению Дмитрия были верхом на двух ладных кобылках местной породы. Впрочем, разглядывать наряды и выезд барышень у него не было времени…
– Начинайте! – махнул рукой Михаил Дмитриевич.
– Трогай, – велел вознице прапорщик, и тот послушно взмахнул кнутом.
Увлекаемая четверкой лошадей, запряженных по-тавричански [3], пролетка вихрем вылетела на невысокий пригорок и не успела она еще толком остановиться, как с нее хлестко ударила короткая очередь. Горсть тяжелых свинцовых пуль, угодив в мишени, буквально распотрошила их, а тачанка уже мчалась дальше к новой цели. Лихой возница по пути несколько раз разворачивал свой экипаж, демонстрируя маневренность, да так что Будищев едва не вылетел на одном из особенно крутых пируэтов. Ускорял и замедлял бег запряжки, показывая слаженность работы коней, потом резко останавливался, и в очередную мишень летела новая порция пуль. Последние были изготовлены из тростника в виде ростовых фигур и одеты в драные халаты и шапки, отчего выглядели очень реалистично.
Сначала зрители смотрели на «циркачество» новоиспеченного прапорщика с легким пренебрежением, но затем оживились и всякий раз, когда Дмитрию удавалось попасть в очередное чучело, разражались приветственными криками. Наконец, все цели были поражены, и четверка взмыленных лошадей остановилась перед генералом и его свитой.
– Ваше превосходительство, – доложил изобретатель, отдавая честь, – все мишени уничтожены!
– Да уж вижу, – усмехнулся Скобелев. – Ничего не скажешь, лихо!
– Вам бы у Чинизели [1] выступать, – презрительно выдал кто-то из штабных, но под строгим взглядом генерала стушевался и замолк.
Будищев же этот возглас и вовсе проигнорировал, продолжая преданно есть глазами начальство.
– А что скажете вы, мадемуазель, – обернулся в сторону сестер милосердия командующий, – вам понравилось?
Не смотря на то, что вопрос явно был адресован баронессе Штиглиц, отвечать бросилась Сутолмина.
– Очень, ваше превосходительство! – прощебетала она тонким и беззащитным голоском, что способно поразить даже самое черствое мужское сердце. – Эти ужасные текинцы так и валились с ног от стрельбы мосье Будищева. А они что, уже не живые?
Ответом на этот наивный вопрос был всеобщий хохот присутствующих офицеров. Причем, если находившиеся рядом с барышнями старались хоть как-то сдерживаться, то остальные едва не перепугали лошадей своим ржанием. Сам Скобелев, впрочем, сумел удержаться от смеха, едва заметно ухмыльнувшись в свои роскошные бакенбарды. Дмитрий тоже хранил молчание.
– Хорошо, мне нравится ваше усовершенствование, – решил генерал, и натянул было поводья, но потом остановился и наклонившись в сторону Будищева негромко поинтересовался: – А где вы раздобыли пролетки?
– Нашел, ваше превосходительство! – доложил в ответ прапорщик, сделав самые честные глаза, какие только смог.
– Надеюсь, интенданты не придут ко мне с жалобой? – хмыкнул в ответ командующий, правильно истолковав взгляд своего подчиненного.
– Не должны, – пожал плечами «рационализатор», но пришпоривший коня генерал уже его не слышал.
Следом за Скобелевым устремилась и вся его свита, оставив пулеметный расчет, или вернее экипаж тачанки, одних. Точнее, почти одних, поскольку мадемуазель Штиглиц неожиданно пожелала задержаться.
– У меня не было случая поздравить вас с производством, – немного отстраненно сказала она, успокаивая свою лошадку, явно желающую ускакать вместе со всей кавалькадой.
– Благодарю, – изобразил нечто вроде поклона Дмитрий.
– Вы совсем перестали нас навещать, – продолжила Люсия, все тем же тоном. – А в последний раз ушли так быстро, что не нашли время даже поздороваться.
– Виноват, – развел руками прапорщик и, желая перевести разговор на менее щекотливую тему, сказал: – у вас прекрасная лошадь!
– Вам нравится?
– Очень!
– Это подарок мервского сердара – дедушки нашего Карима. Он пожелал вознаградить нас за заботу о его внуке. Седла по нашей просьбе изготовили здешние мастера, а амазонки [2] мы с Катей сшили сами.
– Шикарно смотритесь! – искренне похвалил Будищев.
– Благодарю, – благосклонно кивнула баронесса. – Миледи, так я ее назвала, и впрямь очень славная! Я прежде не очень любила верховую езду, но теперь от нее в полном восторге.
– А я держусь в седле как собака на заборе, – неожиданно даже для самого себя признался Дмитрий. – Не то что казаки, но даже мои матросы иногда смеются.
– Очень жаль, – вздохнула барышня. Лицо ее было почти скрыто вуалью, но Будищев почему-то был уверен, что она в досаде поджала губы. – Но быть может, вы все же найдете время, чтобы навестить нас в госпитале?
– Постараюсь, – ляпнул в ответ моряк.
– Всего доброго, – еще более сухим и отстраненным тоном попрощалась мадемуазель Штиглиц и вихрем помчалась догонять генеральскую свиту.
Все время пока они говорили, Егорыч – коренастый старослужащий солдат из артиллерийских ездовых, исправно делал вид, что его рядом нет. Но когда баронесса ускакала, громко хмыкнул, сокрушенно покачав головой при этом.
– Ты чего? – удивился Дмитрий.
– Да как тебе сказать, господин прапорщик, ты хоша и выбился в благородия, а все такой же дурень!
– Чего?!
– Я говорю, лошадки наши подустали, надо бы отдохнуть!
– Я так и понял.
– Что же тут не понятного! Конечно, понятно, что ента вот кобылка, что ускакала, так и хочет, чтобы ее объездили…
– Егорыч, блин! – разозлился офицер. – Ты хоть знаешь, чья это дочь?
– Евина, ваше благородие?
– Тьфу на тебя!
В тот же день, примерно около четырех часов пополудни, когда зной уже спал, но до вечера все еще было далеко, Будищев направился в госпиталь. Официально, навестить все еще болеющего Шматова, а на самом деле извиниться перед барышнями за проявленную невнимательность. Ибо в прошлый раз и впрямь получилось как-то не хорошо. Найти цветы в забытом Богом и людьми Бами не было никакой возможности. Впрочем, может оно и к лучшему, потому как Люсия или что еще более вероятно Катя, при виде букета могли запросто вообразить себе невесть что. Так что, в качестве презента прапорщик приобрел у маркитанта коробку английского печенья и бутылку вина. Насчет последнего, правда, были некоторые сомнения.
– Точно, не бутор? – подозрительно посмотрел он на гордого сына армянского народа.
– Дмитрий-джан, я тебя когда-нибудь обманывал? – сделал оскорбленное лицо торговец, но нарвавшись на выразительный взгляд моряка немного смутился.
– Напомнить?
– Слушай, дорогой, зачем так говоришь? Карапет для тебя все сделает, все достанет.
– Ашот тоже так говорил…
– Вах! Зачем ты вспомнил про этого облезлого ишака?! В тот раз, кстати, это его вино было, зачем я только его товар согласился взять…
– А в этот раз чье?
– Мамой клянусь, настоящая «марсала»! [4]
– Точно?!
– Слушай, не хочешь брать – не бери! Такое вино долго не залежится. Его больше ни у кого нет.
– Ладно, – махнул рукой прапорщик и, прихватив сверток с подарками, отправился дальше.
Оказалось, в госпитале он появился как нельзя вовремя. Доктор Студитский и находившиеся под его опекой сестры милосердия собирались отобедать. Для этого был уже накрыт круглый стол под полотняным навесом, а чуть поодаль тщедушный санитар колдовал над полуведерным самоваром.
– Добрый день, – почтительно поздоровался Будищев, снимая кепи.
– Проходите, садитесь, – радушно отозвался врач. – Будете чай?
– С удовольствием. Если, конечно, барышни не против.
– Ну что вы, Дмитрий Николаевич, – защебетала мадемуазель Сутолмина. – Мы всегда рады видеть вас. Правда, Люси?
– Разумеется, – немного холодно отозвалась баронесса, – мы очень рады, что вы нашли время нас навестить. Или вы, на самом деле, собирались проведать кого-то другого?
– Нет-нет, – немного смешался прапорщик, выкладывая на стол свой сверток.
– Ах, какая прелесть! – обрадованно воскликнула Катя, увидев жестяную коробку. – Нам с Люси ужасно нравится это печенье!
– А это что? – взялся за бутылку Студитский. – Марсала в наших краях? Однако!
– Это тоже вам.
– А я уж думала, что вы принесли ее своему денщику, – все также равнодушно заметила мадемуазель Штиглиц.
– У моего Феди от вина изжога, – усмехнулся Будищев. – Кстати, как он там?
– Все в порядке с вашим Шматовым, – поспешил успокоить посетителя врач. – Через неделю танцевать сможет.
– Ну вот и славно.
– Не прикажете ли подавать, Владимир Андреевич? – спросил санитар в чистом переднике, очевидно, исполнявший обязанности официанта.
– Погоди еще немного, Тихон.
– Слушаюсь!
– Вы еще кого-то ждете? – удивился Дмитрий, но доктор не успел ему ответить.
– А вот и я! – появился перед ними в полном великолепии кавказской формы подполковник Мамацев.
На наряде следует остановиться подробнее. Бравый артиллерист красовался в длиннополой белой чохе или, как ее обычно называют в России, черкеске с серебряными газырями. Узкий пояс подчеркивал стройность стана, а богато изукрашенные кинжал и шашка, вкупе с орденами, придавали своему обладателю торжественный вид.
Идущий следом за офицером денщик тащил целую корзину с угощениями.
– Здравия желаю, господин полковник! – вытянулся прапорщик.
– Будищев, а что вы здесь делаете? – нахмурился Мамацев.
– Дмитрий Николаевич – мой гость, – поспешил вмешаться доктор.
– Гость в дом – радость в дом! – расплылся в фальшивой улыбке подполковник, но затем, улучшив минутку, вкрадчиво поинтересовался у подчиненного: – а что в морской батарее совсем заняться нечем?
– Так подавать? – с надеждой в голосе спросил санитар.
– Подавай, Тихон! – кивнул начальник госпиталя.
За столом диспозиция прояснилась. Бравый подполковник устроился рядом с мадемуазель Сутолминой и на протяжении всего обеда настойчиво опекал ее. Екатерина Михайловна принимала его ухаживания более чем благосклонно, но при этом вела себя с большим достоинством. Перестала жеманиться и бросать кокетливые взгляды по сторонам, глупо хихикать и вообще вела себя паинькой. Студитский занял место между двумя барышнями, а Будищев, таким образом, оказался между Люсией и Каримом – шестым участником их трапезы. Как выяснилось, молодой человек успел вполне освоиться и чувствовал себя в обществе как рыба в воде.
Слава богу, никаких заумных приборов, вроде вилки для рыбы или щипчиков для омаров, на столе не оказалось, иначе бы Дмитрий непременно опозорился перед барышнями. Впрочем, особых разносолов тоже не наблюдалось. Просто утомившийся уже от ожидания Тихон брякнул на столешницу большую супницу, и, утерев со счастливым видом рукавом гимнастической рубахи лоб, спросил:
– Кому влить?
Внутри посудины неожиданно оказался вполне приличный суп-харчо. Не слишком густой, в меру острый, с кусочками хорошо разваренного мяса. Даже Мамацев, обычно не упускавший случая заметить, что настоящие харчо, шашлыки и прочие хачапури бывают только в Грузии, на сей раз обошелся без кулинарного шовинизма. За супом последовал шашлык под вино.
Все застолье мужчины старательно развлекали своих соседок. Мамацев провозглашал витиеватые тосты за их красоту. Студитский рассказывал смешные случаи из своей студенческой жизни. И только Карим с Будищевым отмалчивались, первый по незнанию русского языка, а второй старался держать язык за зубами, чтобы не брякнуть чего-нибудь неприличного.
– А отчего вы ничего не рассказываете, Дмитрий Николаевич? – обратила внимание на его скромность Сутолмина. – Неужели жизнь охотников так скучна?
– Вовсе нет, любезная Екатерина Михайловна, – замялся прапорщик, – просто наши поиски…
– Полны подробностей не предназначенных для дамских ушей, – пришел ему на помощь доктор.
– Именно так, – с облегчением согласился моряк.
– Экий вы бука, – надула губки барышня. – Неужели у вас нет никаких развлечений не связанных с кровопролитием?
– Я полагаю, речь идет о чем-то другом, – ровным голосом заметила молчавшая до сих пор Люсия. – Согласись, сестер милосердия трудно испугать видом крови и человеческих страданий.
– Вы – настоящие героини, – поспешил вмешаться подполковник. – Наперсницы Афины Паллады…
– Скорее уж Асклепия [5], – улыбнулся Студитский, но его мало кто услышал.
– Вы держитесь в седле как настоящие амазонки, – продолжал расточать комплименты галантный сын грузинского народа. – При этом красивы как цветы, выросшие под жарким солнцем Кавказа!
– Полно, Дмитрий Осипович, – зарделась Катя, – вы нас смущаете.
– Вах! Разве я сказал хоть слово неправды, господа? – горячо воскликнул Мамацев, призывая в свидетели всех присутствующих.
Мужчины поспешили согласиться с ним и даже ничего не понимающий Карим важно кивнул и что-то буркнул на своем гортанном языке.
– Но может быть, вы расскажете что-то про обычную охоту? – продолжала гнуть свою линию Сутолмина. – Помнится, вы привозили нам мясо кабана и антилопы. Или вы купили его у маркитантов?
– Нет, любезная Екатерина Михайловна, – смеясь вместе со всеми, возразил доктор, – господин Будищев – прекрасный стрелок и удачливый охотник.
– Кстати, господа, а почему бы нам не съездить на охоту? – неожиданно предложил Мамацев. – И сами развеемся и развлечем наших прекрасных барышень. Я слышал от казаков, что окрестности Бами просто кишат дичью, но самому как-то не было случая убедиться.
– В самом деле, – согласился Студитский. – Я сам слышал, как войсковой старшина Верещагин, давеча говорил, что его таманцы встретили целое стадо этих самых, как вы сказали, джейранов?
– Мы согласны! – тут же воскликнула Катя, умоляюще смотря при этом на подругу, как бы опасаясь, что та не захочет.
– Почему бы и нет, – пожала плечами баронесса.
– В таком случае, я прикажу тотчас седлать коней, – радостно воскликнул легкий на подъем начальник госпиталя. – В самом деле, почему бы нам немного не поохотиться. Будищев, вы с нами?
– Хорошо, но мне нужно заскочить к себе, чтобы взять лошадь и оружие.
– Не стоит беспокоиться, – остановил его Студитский, – в моем арсенале довольно ружей всех сортов, да и конюшня при госпитале не пустует. Давайте не будем терять времени.
– У вас есть свой арсенал? – удивился Будищев.
– Да так, – скромно улыбнулся врач, – накопил кое-что за время странствий.
Как оказалось, странствия обогатили Владимира Андреевича на полдесятка стреляющих приспособлений самого различного калибра и фасона. Среди них были бельгийский дульнозарядный штуцер, ремингтон с крановым затвором, переломная двустволка под шпилечный патрон, и даже пара американских многозарядных винтовок: револьверный карабин Кольта и хорошо знакомый Дмитрию винчестер 1874 года.
– Ё…лки-палки! – не смог удержаться от восхищения прапорщик.
– Нравится?
– Очень. Правда, есть один вопрос.
– И какой же?
– Просто не понятно, почему, несмотря на все это великолепие, вас понесло к Бендесенам с одним револьвером?
– Во-первых, багаж задержался, – лучезарно улыбнулся в ответ Студитский.
– А во-вторых?
– Не люблю таскать лишнюю тяжесть.
– Ну-ну, – хмыкнул Будищев, подкидывая на руках винчестер. – Если хозяин не против, я возьму в это.
– Сделайте такое одолжение. Я же возьму, пожалуй, двустволку. Давно из нее не стрелял.
– А патроны найдутся?
– Кажется где-то тут… а вы полагаете, придется много стрелять?
– Честно говоря, я вообще не уверен, что нам попадется хоть какая-нибудь дичь. Так что придется развлекать наших сестер милосердия чем-то другим. Почему бы не стрельбой по мишеням?
– И то верно, – согласился доктор, нашедший, наконец, картонную коробку с огнеприпасами. – Пары десятков вам хватит?
– Конечно, – ухмыльнулся прапорщик, рассовывая по карманам содержимое коробки.
Владимир Андреевич на секунду опешил от такого самоуправства, но возражать не стал. Тем более что манеры моряка были ему хорошо известны. Выйдя из кибитки, они застали уже оседланных и готовых лошадей, чего никак нельзя было сказать о прочих участниках экспедиции. Первым со сборами справился Мамацева. Сопровождавший его денщик мухой слетал в расположение и так же быстро вернулся верхом, ведя в поводу каракового мерина подполковника, с притороченными к седлу карабином и буркой. Дольше всех провозились барышни, которым пришлось переодеваться в амазонки, но скоро явились и они, почему-то в сопровождении улыбающегося как именинник Карима.
– А этот куда? – нахмурился Дмитрий, увидев, как юный туркмен вскакивает в седло.
– Он будет сопровождать нас, – безапелляционным тоном ответила Катя, вероятно вообразив, что мальчик будет ее пажом.
– Вообще-то, этот молодой человек, если вы не в курсе, очень ценный заложник.
– И что с того?
– Ничего. Сейчас выедет за пределы лагеря, и только мы его и видели, – остался непреклонным Будищев.
– Полно вам, Карим – очень милый мальчик и никогда себе такого не позволит!
– В самом деле, может не стоит? – задумался Студитский и вопросительно посмотрел на Мамацева.
Подполковник остановился в нерешительности. С одной стороны, ему не хотелось навлечь на себя неудовольствие мадемуазель Сутолминой, за которой он всерьез ухаживал. С другой, он здесь старший в чине и отвечать в случае чего, придется именно ему.
– Право, что за фантазии? – звонко воскликнула Люсия, вскакивая в седло. – Кругом наши войска и пустыня. Разве можно предположить в подобных обстоятельствах побег?
– Я тоже так думаю, – поспешил согласиться с барышнями Мамацев и недовольно посмотрел на прапорщика.
– Скобелев за такое шкуру спустит! – покачал головой Дмитрий, заметив, как злорадно блеснули глаза Карима, но спорить больше не стал, тем более что его внимание отвлек бегущий к ним Шматов.
– Дмитрий Николаевич, – почти кричал запыхавшийся денщик, – вы куда?
– Ты глянь, какой резвый! – покачал головой Будищев. – Неужели выздоровел?
– С божьей помощью, – кивнул запыхавшийся Федор. – А вы никак на охоту?
– Типа того.
– Я с вами!
– Извини дружище, нет времени. Хотя…
С этими словами, Дмитрий наклонился к приятелю и что-то прошептал ему на ухо. Простецкая физиономия Шматова на мгновение застыло как маска, после чего он с явной неохотой отступил.
– Будищев, вы едете?
– Теперь-то я вас уж точно одних не отпущу, – проворчал прапорщик, пришпоривая доставшуюся ему лошадь.
Перед выездом из лагеря случилась небольшая заминка. Путь их маленькой кавалькаде преградил караул из недавно прибывших с Кавказа солдат, еще не знавших местных раскладов.
– Осмелюсь спросить о цели путешествия, ваше высокоблагородие? – почти выкрикнул юный подпоручик, попытавшись придать себе ка можно больше внушительности при виде подполковника.
– Небольшая прогулка, милейший, – с видом владетельного князя перед камердинером отвечал ему Мамацев.
– Но лагерь запрещено покидать без конвоя! – попытался остаться непреклонным молодой человек, но тут в дело вступила тяжелая артиллерия…
– Господин капитан, – очаровательно улыбнувшись, обратилась к нему Екатерина Михайловна. – Дело в том, что моя лошадка немного застоялась и ей просто необходима маленькая прогулка. Вы же не станете возражать против такой малости?
– Но я не капитан, – пролепетал совершенно обескураженный юноша.
– Ах, простите меня глупую, – тут же повинилась барышня, – я должна была догадаться, что такой бравый военный должен быть не менее как майором! Но я, к сожалению, совершенно не разбираюсь в эполетах…
– Ну что вы, – окончательно смешался подпоручик, покраснев при этом как вареный рак.
– Но вы же не станете наказывать всех нас за мою оплошность?
– Конечно же, нет! – горячо воскликнул раненный в самое сердце офицер, и кривая жердь, игравшая роль шлагбаума, поползла вверх.
Получив разрешение, их маленький отряд чинно продефилировал мимо, причем если сестры милосердия подарили начальнику караула благосклонные улыбки, то взгляд Мамацева выглядел менее дружелюбным.
– Не извольте беспокоиться, господин поручик [6], – счел нужным сказать на прощание молодому человеку Студитский. – Мы не далеко, да к тому же все вооружены и с нами солдат.
– Конечно-конечно, – с мечтательной истомой во взгляде отвечала ему жертва стрел Амура.
– Драть тебя некому и мне некогда, – буркнул вполголоса все еще хмурившийся Будищев.
– Что вы сказали? – попытался вернуться в реальность офицер.
– Погоды, говорю… великолепные! – с трудно передаваемым выражением на лице ответил прапорщик и дал коню шенкеля.
Увы, но Дмитрий оказался прав и порядочной дичи нашим «охотникам» так и не встретилось. Даже у пересохшего солончака, на который и была основная надежда, не нашлось ничего кроме старых следов и кучек отходов жизнедеятельности. Тем не менее, верховая прогулка удалась на славу. Окрестности Бами, хотя и не изобиловали красивыми видами, между тем в их первозданной дикости была своя прелесть. Во всяком случае, раскрасневшиеся от скачки барышни именно так и заявили своим спутникам. Мамацев и Студитский поспешили с ними согласиться, Будищев хмыкнул, неопределенно пожав плечами, а тонко улыбающийся Карим продолжал хранить загадочное молчание.
