Текст книги "Митральезы Белого генерала. Часть вторая (СИ)"
Автор книги: Иван Оченков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
– Кажись, кончились, – шмыгнул носом Шматов и попытался вытереть рукавом перепачканное пороховой гарью лицо, отчего оно стало еще грязнее.
– Патроны? – устало пошутил Будищев.
– И они тоже, – без тени улыбки ответил ему денщик, осмотрев опустевшие ящики из-под огнеприпасов.
– Это что же такое? – покрутил головой только что подскакавший к ним Коханюк, потрясенный увиденной картиной до глубины души.
И действительно, вся земля вокруг огневых точек на пару сотен саженей была сплошь усеяна трупами текинцев. Защитники Янги-кала застыли в тех позах, в которых застала их смерть, и представляли собой тяжелое зрелище, даже для ко всему привычных казаков.
– Это перекрестный огонь, – пояснил прапорщик.
– Вашбродь, – позвал Дмитрия матрос из второго расчета. – Никифоров, наводчик, кажись не в себе.
– Это бывает, – кивнул Будищев и, тяжело поднявшись с места, поковылял к соседней огневой точке.
Никифоров и впрямь сидел с белым, как мука лицом и выпученными глазами. Кисти рук его то и дело сжимались и разжимались, как будто он еще стрелял по набегающим на него врагам, а они все не кончались и не кончались.
– Слышишь меня? – позвал его прапорщик, а когда тот не ответил, схватил матроса за воротник и стал трясти, повторяя, – Слышишь меня?!
Через какое-то время в глазах Никифорова появилось что-то похожее на узнавание, и Дмитрий остановился.
– На-ка вот, выпей, – сунул он ему прямо в рот фляжку со спиртом.
Матрос машинально сделал глоток и едва не задохнулся от алкоголя, обжегшего его горло. Согнувшись в три погибели от кашля, он зажимал рот грязной ладонью, а из глаз его неудержимым потоком катились слезы.
– Ничего-ничего, братишка, – похлопал его по плечу прапорщик. – Это шок. Такое в нашем деле бывает.
– Как же это? – плакал здоровый мужик, вспоминая, как под очередями его пулемета вались разодранные пулями люди.
– А никак, – сплюнул на землю Будищев. – Либо мы их, либо они нас.
– Тяжкое это видать дело! – покачал головой внимательно наблюдавший за происходящим Коханюк.
– А ты как думал? – криво усмехнулся моряк и протянул казаку фляжку. – Будешь?
[1] Вафельную ткань изобрели в Турции ткачи города Бурса.
[2] Петрусевич Николай Григорьевич – генерал-майор русской армии, участник Средне-Азиатских походов.
[3] Субалтерн – младший офицер в роте или эскадроне.
[4] Из подлинной инструкции Скоблева перед штурмом Янги-кала.
[5] В большинстве гвардейских полков от офицеров помимо изрядного состояния требовалось высокое происхождение. В лейб-гусарах же служили люди состоятельные, но не имевшие длинной родословной.
[6] В нашей истории генерал Анненков был контужен при рекогносцировке, затем долго служил. Наблюдал за строительством железных дорог в разных областях России, пока не допустил крупное злоупотребление финансовыми средствами, после огласки которого застрелился.
[7] Кизлярка – самодельное бренди.
Глава 17
Вскоре все кишлаки и небольшие крепости, в изобилии окружавшие Геок-тепе, были заняты русскими войсками. Действуя планомерно и хладнокровно, предваряя свои атаки артиллерийским огнем, Скобелев замкнул вражескую цитадель в плотном кольце осады. По всему периметру были устроены редуты и люнеты, оборудованы позиции для пушек.
Морскую батарею, по странному обычаю, принятому в Российской армии, раздергали на взводы и распределили по разным участкам, однако большая ее часть во главе с лейтенантом Шеманом все-таки оказалась в гарнизоне, так называемой «Правофланговой Калы». Вообще, «калой» по-туркменски называется любое укрепление, как большое, так и сколь угодно малое. В данном случае, это был почти настоящий замок квадратный в плане с высокими глинобитными стенами и угловой башней.
Новоиспеченный комендант с энтузиазмом взялся за порученное ему дело и вскоре между Геок-тепе и его крепостью был вырыт самый настоящий ров в сажень глубиной и почти две шириной, способный служить серьезной преградой для любого нападения, а из вынутого грунта отсыпан высокий бруствер. За ним устроили позиции для двух пушек системы Барановского и двух картечниц.
Ранним утром 28 декабря правофланговую Калу удостоил своим посещением прапорщик Будищев, почему-то сегодня обошедшийся без сопровождения верного Шматова.
– Доброе утро, господа! – поприветствовал он Майера и его приятеля артиллерийского подпоручика Владимира Александровича Берга, снимая с плеча футляр со ставшей уже знаменитой винтовкой Шарпса.
Надо сказать, что жилище гардемарина представляло собой весьма оригинальное сооружение. Подле одной из пушек, было выкопана яма более всего напоминавших могилу, длинною примерно в пять футов, а шириною и глубиною около трех. На дне этого укрытия лежала кошма, на которой в данный момент сидели офицеры, и пили чай. Если, конечно, так можно назвать странный напиток бледно-желтого цвета и неопределенного вкуса. Это, вместе с несколькими твердыми, как камень галетами составляло их завтрак.
– Здравствуйте, Дмитрий, – обрадовался ему Майер. – Как хорошо, что вы зашли! Я, кажется, целую вечность не видел вас. Не угодно ли чаю?
– Благодарю, но нет, – усмехнулся прапорщик. – Успел перекусить с утра.
– Что слышно нового в мире и его окрестностях?
– А, – досадливо отмахнулся Будищев. – Глухо как в бронепоезде.
– В каком поезде? – удивленно переспросил Берг, но гардемарин пихнул его в бок, дескать, не обращай внимания.
– Все время роем как кроты, – продолжал Дмитрий, – и самое главное непонятно зачем?! Все одно пулеметы в первую линию велено не ставить!
– Но почему? – удивился Майер.
– А потому Сашенька, – желчно ответил прапорщик, явно кого-то передразнивая, – что они, изволите ли видеть, «тратят слишком много патронов!» Интенданты не справляются с поставками, мать их через коромысло!
– Это так, но после продемонстрированного действия, мне кажется…
– Когда кажется креститься надо! – грубо прервал его приятель. – А вот их высокоблагородию господину полковнику Арцышевскому так не кажется, посему велено не умствовать. Да-с!
– Что за шум? – страдальчески морщась, спросил непонятно откуда появившийся Шеман.
– Да вот, любезный Николай Николаевич, пришел проведать вас. Примите гостя?
– Это, конечно, хорошо, – зевнул всю ночь проверявший караулы лейтенант, – только зачем же так шуметь?
– Тут не шуметь, тут убить кого-нибудь хочется!
– Так за чем же дело стало? – пожал плечами комендант. – Ступайте на башню, да и палите по текинцам сколько влезет. А господа Майер и Берг составят вам компанию, они у нас тоже большие охотники до подобных забав.
– Сашка стрелять научился? – иронически приподнял брови Будищев.
– Но-но-но! – возмутился гардемарин. – Это мы сейчас посмотрим, кто стрелять не умеет. Эй, Петров, быстрее неси берданку, да патронов десятка два!
– А куда твой Абабков делся?
– Да ну его, – поморщившись, отвечал Майер, но против обыкновения не стал высказывать претензии, накопившиеся к нерадивому вестовому. – Лучше скажи, принимаешь вызов?
– Легко! – усмехнулся Дмитрий. – Только пусть тогда и мне обычную винтовку принесут, а то уж совсем избиение младенцев получится.
Сказано – сделано! Друзья немедленно оставили в сторону стаканы с недопитым чаем, и по жребию распределили доставленное матросом оружие. Будищеву и Майеру достались две абсолютно одинаковые берданки, а взявшийся судить состязание Берг и вовсе ограничился биноклем. Что же касается великолепного «Шарпса» с оптическим прицелом, то он остался на попечении все того же Петрова, которому прапорщик на полном серьезе пообещал оторвать голову, если с его винтовкой случится что-нибудь нехорошее.
Самая лучшая позиция для стрелков находилась в угловой башне старой крепости, но туда еще надо было попасть. Для этого имелось целых два входа, но путь к обоим пролегал вдоль стен, на которых дежурили вооруженные часовые. Идя вместе с приятелями к воротам, Дмитрий по привычке отмечал все эти нюансы, все более убеждаясь, что Правофланговая Кала защищена от внезапного нападения как нельзя лучше, чего, к сожалению, было трудно сказать о прочих русских укреплениях.
– Фига себе! – удивился прапорщик, увидев внутри крепостного двора кибитку. – Это кто так шикарно устроился?
– Командир роты самурцев штабс-капитан Юнковский и его субалтерн прапорщик Снаткин, – охотно пояснил ему Берг.
– А вы, значит, с Сашкой для себя ямку выкопали? – хмыкнул Будищев.
– Зато к пушкам ближе, – парировал артиллерист, широко известный спартанским образом жизни.
Солдаты в отличие господ-офицеров располагались внутри крепости с куда меньшим комфортом. Большинство из них ютились под дощатыми навесами, устроенными вдоль стен, в качестве подмостков для стрелков. Рядом с лестницей, ведущей на угловую башню, сидело несколько человек без рубах и с ожесточением давивших насекомых, в изобилии водившихся у давно не видевших бани доблестных воинов.
– И откуда они только берутся? – с досадой бросил один из них. – Ей богу, посинел уже без одежи, а они все не кончаются!
– Известное дело, от грязи, – с ленцой в голосе пояснил ему сосед, бывший, судя по брюкам флотского образца, матросом.
– Интересно, а у господ офицеров эта нечисть имеется?
– А ты у них сам спроси, – с невинным видом посоветовал моряк и тут же отвернулся, как будто ничего не говорил.
– У кого? – удивился простодушный самурец и тут же наткнулся взглядом сразу на трех офицеров, идущих к башне, стараясь при этом не отдавить никому ногу или руку.
К счастью для заболтавшегося нижнего чина, Майер и Берг, то ли не расслышали его вопроса, то ли не сочли нужным как-то отреагировать, и просто прошли дальше. Но вот Будищев, как оказалось, не упустил ничего.
– Иди-ка сюда, братец? – поманил он обмершего солдата, а когда тот, дрожа уже не только от холода приблизился, наклонился и что-то шепнул ему на ухо.
– Что-что он тебе сказал? – спросил снедаемый любопытством матрос у все еще стоящего с округлившимися глазами товарища.
– Их благородие, – выдавил из себя тот, – говорят, что как только их в чин произвели, так все воши сами собой и пропали!
– Брехня! – авторитетно заявил один из слушателей, до сих пор чинивший сапог и не встревавший в разговор. – Я давеча в лагере был, так слыхал, как господин капитан Греков велел своему денщику его господское белье сжечь, потому как насквозь ими покрыта.
– Так ен пехоцкий, – с насмешливым видом возразил солдату моряк. – А наш Будищев-то флотский. Понимать надоть!
– Погоди-ка, – даже привстал сапожник, – так это что и есть Будищев?
– Ну дык!
– Тогда все может быть. Уж если от него текинцы разбегаются что твои тараканы, то вша и подавно манатки соберет и деру!
Последние слова были встречены всеобщим смехом, после чего служилые вернулись к своим занятиям, впрочем, продолжая вполголоса травить солдатские байки.
Возвышавшаяся над Калой башня использовалась русскими, во-первых, как наблюдательный пункт, откуда было прекрасно видно все внутреннее расположение в Геок-тепе, а во-вторых, как станция гелиографа, сигнал с которой в свою очередь был хорошо заметен во всем русском лагере. Впрочем, наши «охотники» не стали подниматься на самый верх, а заняли место на прилегающей к башне стене.
– Давай, Сан Саныч, – поощрил гардемарина Будищев. – У тебя право первого выстрела.
– Рискуете, мон шер! – как будто с легким осуждением покачал головой Майер, а сам немедля занял позицию.
– Кого вам будет угодно избрать своей целью? – поинтересовался Берг, беря в руки бинокль.
– Пожалуй, вот того, у дерева, в красном халате.
– Это рядом с завалом?
– Да. Как полагаете, какое расстояние?
– Думаю, сажен двести с хвостиком.
– А в хвостике сколько?
– Еще полстолько, – ухмыльнулся Будищев, с интересом наблюдавший за их приготовлениями.
Гардемарин тем временем плавно нажал на спуск и берданка, гулко ахнув, послала вперед пулю.
– Направление чудесное, – счел необходимым отметить артиллерист, – но недолет!
– Ничего, – раздосадовано буркнул Майер и, перезарядив, выстрелили еще раз.
– Уже лучше, но все равно мимо!
– Ваша очередь, – обратился к Дмитрию подпоручик.
– Вы бы слезли с парапета, – спокойно заметил тот, прицеливаясь.
– Пустое, – отмахнулся бравировавший своей храбростью офицер. – Халатникам уже удалось подстрелить меня в прошлый поход, так что, готов биться об заклад больше у них не получится.
В этот момент, текинцы ответили, и над башней прожужжала пуля из крепостного ружья, в изобилии имевшихся у защитников Геок-тепе.
– Да это хамство! – делано возмутился подпоручик, как бы обращаясь к неведомому стрелку, – беспокоит тебя Майер, а ты в меня целишь, дурашка!
– Иди сюда, – выдохнул Будищев, спуская курок.
– Попали! – радостно воскликнул Берг, заметивший, как кувыркнулся текинец в красном халате. – Впрочем, кажется, вы угодили бедняге в ногу. Да-да, он еще жив. Вон к нему бегут его товарищи.
– Тогда у меня есть возможность реабилитироваться, – оживился гардемарин и выстрелил еще раз.
– Один есть! – подтвердил его удачу подпоручик и обернулся к Дмитрию, – ваше слово?
Берданка бухнула еще раз, и очередной защитник Геок-тепе упал, как будто подломился.
– Опять попадание и опять в ногу, – констатировал артиллерист. – Но поскольку цель господина Майера, скорее всего, убита, полагаю, можно засчитать ничью.
– Нет возражений, – усмехнулся прапорщик, не отрываясь от прицела, и выстрелил еще раз.
– Еще одно попадание и опять в ногу, – наморщил лоб подпоручик, как будто решая про себя непонятную задачу.
– Стабильность – признак мастерства! – непонятно к кому обращаясь, заметил Будищев.
Невидимый текинец снова выстрелил из крепостного ружья, осыпав русских офицеров глиняной крошкой.
– Интересно, какой калибр у этого зверя? – со смехом поинтересовался гардемарин, выцеливая новую жертву.
– Надо бы откопать пулю и измерить, – пожал плечами Берг. – У наших конструкции барона Гана восемь линий [1], а тут, полагаю, не меньше.
– Так вот отчего их называют фальконетами.
– И как видите, текинцы недурно владеют этим оружием. Кстати, откуда он стреляет? Будищев, вы его заметили?
– Видите кривое дерево у стены?
– Вы уверены?
– По нам палят все кому не лень, но только у этого обормота облако дыма как от самовара.
– Пожалуй, вы правы.
Не успел Берг договорить последние слова, как снова ухнула берданка и неведомый стрелок, которого он только что с таким трудом заметил, вывалился из своего укрытия.
– Наповал! – констатировал подпоручик и с видимым облегчением посмотрел на Дмитрия. – Полагаю, можно подвести итоги. Наш друг Майер подстрелил троих, а вы, господин прапорщик, четверых ранили и почти наверняка убили последнего. Я бы предложил считать поединок ничьей, если бы вы не потратили пять патронов на пять целей. Что же касается Александра Александровича, то он их расстрелял почти полтора десятка.
– Винтовка кривая! – с явной досадой заявил гардемарин. – В другой раз, мон шер, я тебя непременно обставлю.
– Судя по всему оружие господина Будищева тоже не без греха, – возразил Берг. – Не просто же так, он всякий раз поражал ногу, а не грудь.
– Не наговаривайте на берданку, Владимир Александрович, – усмехнулся Дмитрий. – Бой у нее весьма не плох, и попадал я как раз туда, куда целился. Ну, кроме первого раза. Тогда, действительно, метил в грудь, чтобы пристреляться.
– Погодите, вы что же действительно желали покалечить врага, вместо того чтобы убить? – изумился подпоручик. – Но это же… я, право, не знаю даже как назвать!
– Зачем? – спросил Майер, удивленный не менее своего приятеля.
– Как бы вам это объяснить, господа, – наморщил лоб прапорщик. – Видите ли, покойник он просто лежит и пока не начнет вонять, никому особо не мешает. А раненный вопит, наводя тоску на своих товарищей, его надобно утащить в укрытие, для чего нужно два, а лучше четыре бойца. Кроме того, его надо лечить, перевязывать, ухаживать за ним. Сплошной убыток, при том, что война, как ни крути, предприятие коммерческое.
Ответом ему было потрясенное молчание двух офицеров, никогда прежде не слышавших подобных рассуждений и не знающих как на них отреагировать.
– Ну как там ваши дела? – закричал снизу Шеман, задрав при этом голову, отчего у него свалилась фуражка.
– Все хорошо, Николай Николаевич, – тут же ответил Будищев, после чего хитро улыбнувшись, добавил, – вы бы пригнулись, а то блеск демаскирует позицию!
Опешивший лейтенант сначала машинально погладил себя тому месту, где высокий лоб давно превратился в ранние залысины, а затем засмеялся и, подобрав свой головной убор, водрузил его на голову.
– Кто победил? – полюбопытствовал Шеман, когда его подчиненные спустились.
– Прапорщик, разумеется, – сухо отозвался Берг.
– Что же, вполне ожидаемый результат. А что текинцы?
– Как обычно, всполошились, забегали и, кажется, разворачивают в нашу сторону свои древние «кулеврины».
– Так может, причешете их шрапнелью?
– Прекрасная идея, – загорелся подпоручик, и принялся командовать расчетами.
Матросы-комендоры, имевшие несчастье угодить под командование сухопутного артиллериста, как ни странно с энтузиазмом бросились выполнять приказы начальства. Возможно, им было просто скучно, но скорее всего, им надоел регулярный обстрел из крепостных ружей и они были рады досадить осажденным.
– Как отпраздновали Рождество? – со светским видом поинтересовался Шеман.
– Так же как и вы, – криво усмехнулся Будищев. – Под звуки канонады.
– Да уж, незабываемое было зрелище, – согласился лейтенант. – Но я полагал, что вы с отрядом Арцышевского были на фуражировке.
– Без меня обошлись. Так что когда Скобелев решил поздравить местного… как его, черта?
– Дыкма-сердара, – подсказал Шеман.
– Именно. Так вот, я был в лагере, когда все пушки нашего славного воинства начали работать по Геок-тепе, посылая гостинец за гостинцем. Кстати, вы тоже стреляли?
– А как же, по полдесятка шрапнелей на орудие, вот прямо как сейчас…
В этот момент торжествующий Берг своим зычным голосом скомандовал огонь. Остальные еле успели открыть рты и зажать уши, чтобы не потерять слух, как обе пушки рявкнули, послав свои смертельные гостинцы во двор вражеской цитадели.
– Я смотрю, ваш артиллерист недурно пристрелялся? – почти прокричал немного оглохший от залпа Дмитрий.
– О да! – подтвердил его догадку лейтенант. – В своем роде, Владимир Андреевич – виртуоз! Но давайте отойдем в сторону. Вы ведь, верно, пришли сюда не ради соперничества с Майером?
– Ничего-то от вас не утаишь, – скривил губы Будищев.
– Какие-нибудь трудности с начальством?
– И это тоже, но их я переживу.
– Даже так?
– Да ничего особенного, не берите в голову. Проблемы у нашего общего друга – барона Штиглица.
– Вот уж не знал, что мы с ним дружны, – высоко поднял брови Шеман. – Но в чем, собственно, дело?
– В том, что всякий раз, когда он оказывается в обществе других офицеров, те на него только что пальцем не показывают. Вот, мол, трус идет!
– Странно, это ведь вы отказались от дуэли. Мне казалось, что претензии должны быть к вам.
– А вот фигушки! Знаете, какое у меня погоняло после взятия Янги-кала?
– Что, простите? Какое еще «погоняло»?
– Прозвище, Николай Николаевич. Или, если угодно, кличка.
– Ах вот оно что. Своеобразно, хотя, по-своему, верно. И какое же?
– Мясник.
– Как?!
– Мясник, – выразительно повторил прапорщик, попытавшись придать своей физиономии довольно зловещее выражение.
– Вот как? – округлил глаза лейтенант, сделав вид, что никогда не слышал этого прозвания.
– Агу. И теперь даже самые отмороженные кавказцы не рискуют хамить мне. Хотя по глазам вижу, что им страсть как хочется!
– Но при чем тут Штиглиц? Хотя, кажется, я понял. Именно они и подзуживают барона.
– Вот и именно! И у меня серьезное подозрение, что парень скоро сорвется. Или себе пулю в голову пустит, или мне.
– Н да. Не слишком приятный выбор.
– И, как вы понимаете, меня не устраивают оба варианта!
– А ведь вы все-таки имеете виды на его сестру, – хмыкнул Шеман.
– Думайте что хотите, – махнул рукой Дмитрий, уставший объяснять, что с семейством Штиглицев у него совсем иные отношения.
– Но чем я могу вам помочь?
– Даже не знаю. Вы все-таки кадровый офицер и потомственный дворянин, не то что «азм многогрешный», как говорит отец Афанасий. Может, есть какой-то способ заткнуть рты этим уродам, не прибегая к свинцовым затычкам? Как бы война кругом, и без того пули свистят…
– Как вы сказали? – оживился лейтенант. – Война кругом?
– Ну да.
– Пожалуй, это может сработать.
– Что именно?
– Пока ничего. У вас какие планы?
– Да особо никаких. Хотел присмотреть парочку хороших позиций да пострелять. Все равно с пулеметами работать не дают, а тут хоть какая-то польза.
– То же верно. Тогда, отправляйтесь на свою охоту, коли есть такое желание. До обеда управитесь?
– Это вряд ли.
– Тогда жду вас к ужину. Непременно приходите. Разносолов не обещаю, но голодным не останетесь. Кстати, а почему вы нынче без своего верного Санчо Пансы?
– Оставил его на хозяйстве. У нас там какие-то саперные работы намечаются, так что мне велено было убираться подальше и не тревожить попусту неприятеля.
– Новую параллель тянуть будут?
– Аллах его ведает, – поморщился прапорщик, как будто вопрос был ему неприятен. – Ладно, я, пожалуй, пойду.
– Ни пуха ни пера! – пожелал ему на прощанье лейтенант.
– Идите к черту! – ухмыльнулся Дмитрий, и, подхватив «Шарпс», отправился искать место для засады. Мощная и дальнобойная винтовка, волей судьбы попавшая к нему, позволяла метко посылать пули на такое расстояние, о каком и помыслить не могли текинцы, среди которых хватало хороших стрелков. Единственным ее недостатком был дымный порох, но с этим приходилось мириться. Поэтому сделав несколько прицельных выстрелов, он доводил своего противника до умоисступления, после чего спокойно менял позицию, не без удовольствия наблюдая, как текинские пушкари лупят из своих древних орудий по его прежнему местонахождению.
– У нашего друга какие-то трения с начальством? – не удержался от вопроса гардемарин.
– Еще бы, – усмехнулся Шеман.
– Но в чем причина?
– В том, что он бывает крайне не воздержан на язык. Помните дело 23 декабря?
– Это когда погиб генерал Петрусевич?
– Вот именно.
– Но ведь Будищева там не было?! Более того, вполне вероятно, драгуны Булыгина [2] не подверглись бы такому безжалостному разгрому, если бы с ними были наши митральезы.
– Именно так он и сказал после боя, а потом его слова передали полковнику Арцышевскому.
– Тогда понятно.
Уже темнело, когда вернулся перепачканный пороховой гарью и грязью Будищев. Тяжело опустившись на землю рядом с норой Майера, он положился рядом футляр с винтовкой и тяжело вздохнул.
– Вы не ранены? – обеспокоенно поинтересовался гардемарин.
– Нет, – помотал головой прапорщик. – Просто устал.
– Как «охота»?
– Так себе. Текинцы после обеда будто вымерли. Я им всех часовых перестрелял, а они хоть бы хны.
– А ведь они что-то затевают, – насторожился Шеман.
– Пожалуй. Знать бы еще что?
– Очевидно, вылазку. Вы есть будете?
– О, да. Только ради всего святого, дайте умыться!
– Абабков! – велел Майер, – принеси их благородию воды.
– Сей секунд! – сделал оловянные глаза вестовой и бросился выполнять распоряжение.
Вода, принесенная им, неожиданно оказалась теплой, а в придачу к ней полагался изрядный кусок мыла, благоухающего каким-то восточным ароматом и почти чистое полотенце.
– Ты где пропадал? – спросил у матроса Дмитрий, покончив с водными процедурами.
– В госпитале лежал, – с трагическим видом поведал Абабков. – Потому как я был наскрозь ранетый!
– Вот даже как!
– Так сами, небось, знаете, господин прапорщик, что у нас как кровь проливать за отечество так одни, а как кресты давать так кому-то иному!
– Ишь ты, – ухмыльнулся Будищев, хорошо знавший, что храбрость не входит в число добродетелей вестового.
– Обидно! – даже немного всхлипнул матрос, страстно желавший украсить свою голландку[3] крестом, но при этом упорно избегавший передовой.
– Как я тебя понимаю, братан! – сочувственно отозвался Дмитрий. – А не хочешь ли пойти ко мне в пулеметчики? Гадом буду, но все мои по окончании похода станут георгиевскими кавалерами! Ну, те кто выживут, конечно.
– Покорно благодарю, – поежился от подобной перспективы Абабков. – Только на кого же я их благородие господина Майера брошу? Ить он пропадет без меня, ровно дите малое!
– И то верно, – ухмыльнулся Будищев.
– Ну где вы там? – крикнул ему гардемарин. – Ваш ужин уже неоднократно остывал и новой поджарки просто не выдержит!
– Ничего страшного, я такой голодный, что того и гляди от твоего вестового кусок откушу, а он опять в госпиталь удерет.
– Я ему удеру! – рассвирепел моряк, – будь моя воля, он бы у меня линьков [4] получил, как в блаженные времена Николая Павловича, а не лечение! Трус, дезертир, подлец!
– Грех вам, Александр Александрович, наговаривать на меня, – забубнил матрос, но его прервал обеспокоенный Шеман.
– Тише! – крикнул он и все дружно начали прислушиваться к звукам канонады, внезапно раздавшимся на левом фланге.
– Что за черт? – удивился Дмитрий, так и не взявшийся за ложку.
– А ведь хорошо бьют! – заметил, присоединившийся к ним Берг.
Встревоженные офицеры собрались у бруствера и стали напряженно вглядываться в темноту, пытаясь понять, что же там происходит. Тут кто-то на центральной позиции догадался пустить ракету, затем еще несколько и скоро весь горизонт осветился огнем. Стало ясно видно, что наши траншеи левого фланга на всем протяжении атакованы противником и оттуда ясно доносятся звуки боя и яростные крики дерущихся.
– Они сделали вылазку! – констатировал лейтенант и, повернувшись назад, во всю мощь своих легких закричал, – Гарнизон в ружье!
– Блин, – выругался Будищев, – там же мой Федька!
– Мы ничем не можем им помочь! – почти простонал Майер.
– Надо обстрелять крепость, – подумал вслух Берг, и в этот же момент, как будто соглашаясь с ним, загрохотала вся русская осадная артиллерия. В текинскую цитадель полетел целый рой снарядов, бомб и ракет, послышались взрывы, трескотня ружей.
– Но почему они не атакуют нас?
– Тише! – заорал Шеман, и все замолкли в тщетной попытке расслышать за громом пушек звуки шагов подбирающихся к русским позициям текинцев.
– Идут, – хладнокровно заметил Дмитрий, отстраняя в сторону матроса, только что занявшего место у митральезы.
Гардемарин проделал тоже самое у второй, а подпоручик, приказал зарядить пушки картечью. Гарнизон застыл в тревожном ожидании неизбежной схватки. Темнота, окружавшая Калу, казалась живой и враждебной, откуда вот-вот выскочат враги, и начнется кровавый хаос. Однако скованные дисциплиной матросы и солдаты каменными изваяниями застыли на своих местах в ожидании приказа. Наконец, подбирающиеся ко рву текинцы стали отчетливо видны и лейтенант выдохнул: – Огонь!
Первыми рявкнули пушки, за ними зарокотали собирая кровавую жатву митральезы, а сверху дружно ударили берданки пехоты.
– Алла! – закричал кто-то из атакующих, но крик его тут же захлебнулся.
Судя по всему, нападавшие рассчитывали захватить русских врасплох и нарвавшись на столь плотный огонь дрогнули. Некоторое время их еще пытались поднять в атаку командиры или муллы, но град пуль и картечи не дал им ни единого шанса и вскоре охваченные паникой враги побежали.
– Слава богу! – перекрестился забывший о своем лютеранстве Майер. – Выстояли…
– Но что же случилось на левом фланге? – задал мучавший всех вопрос Шеман.
– Резня! – мрачно ответил Будищев, потом обернулся к расчету и строго приказал, – пулемет почистить и смазать. Ленты снарядить. Проверю!
– Есть, ваше благородие! – вытянулись матросы.
Берг, в свою очередь, приказал комендорам пробанить орудия и зарядить их на всякий случай картечью. Остальные офицеры, вновь собрались у бруствера, пытаясь понять, что же все-таки произошло. В этот момент, к прапорщику робко подкрался Абабков и заискивающим тоном спросил:
– Кушать-то будете?
– Что? – не понял тот.
– Я говорю, остыло…
[1] 8 линий – 20,3мм.
[2] Майор Булыгин, командовавший дивизионом тверских драгун, погиб вместе с генералом Петрусевичем.
[3] Голландка – белая форменная матросская рубаха с синим воротником. Такая же, но из синей фланели – фланка или фланелька.
[4] Линь – тонкий шнур, используемый в такелаже корабля. Поскольку с розгами и шпицрутенами в море туговато, для порки провинившихся использовались обрезки этого шнура – линьки.
