Текст книги "Приключения великого герцога мекленбургского Иоганна III (СИ)"

Автор книги: Иван Оченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Боже мой, какой вы циник!

– Я циник? Да ничуть, просто я реалист. Кстати, а что за человек ваш кузен? Он молод, красив и богат?

– Ну, он действительно богат, хотя и не слишком молод. Не могу сказать, красив или нет, мне неведомы каноны мужской красоты, но в молодости многие дамы были от него без ума.

– И как его зовут?

– Мариан Одзиевский.

– Одзиевский? Я слышал эту фамилию, но не припомню где.

– Очевидно, вы слышали о его неудачном походе в Мекленбург.

– Да-да, что-то припоминаю, один померанский друг мне рассказывал. Он, кажется, попал в плен?

– Да, этот мекленбургский герцог Иоганн-Странник сущий дьявол. Заманил Одзиевского в ловушку своим мнимым миролюбием, а потом окружил вдесятеро превосходящими войсками. Жолнежи Одзиевского стойко оборонялись, но негодяй не иначе по наущению дьявола догадался заранее приготовить пушки и расстрелял из них табор. Мой кузен был тяжело ранен и чудом выжил. К тому же за свободу ему пришлось выплатить немалый выкуп, не говоря уж о том, что репутация его пострадала и ему пришлось отправиться каштеляном в разоренный войной Смоленск.

– А этот герцог малый не промах, не находите? – Засмеялся я, – однако вернемся к прекрасной панне Марысе. Раз ее муж не молод, и как выяснилось, ореола победителя у него нет, так почему бы вам не рискнуть? Вы то, как раз, молоды, красивы и в плену не побывали. Женщины любят победителей, так победите! Кстати, а ужинать мы сегодня будем?

– Ах, как вы несносны Иоганн, опять все свели все к ужину. Удивляюсь, как при таком чревоугодии вы ухитряетесь быть таким худым? К тому же, ваше восхищение этим герцогом, по меньшей мере, странно. Неужели вам и впрямь может быть симпатичен такой человек?

– А почему нет? Он же стрелял в вашего кузена из пушек, а я сам артиллерист и с симпатией отношусь к людям своего сорта. А если вы распорядитесь, подать к столу вашей замечательной старки, то непременно выпью за его здоровье. И как скоро мы удостоимся счастья лицезреть прекрасную пани Марысю?

– Я полагаю через неделю.

– Надо поторапливаться...

– Что вы сказали?

– Я говорю, что если мы не поторопимся это чудесное жаркое остынет. Prozit!

На следующий день я явился к великому гетману и как только он меня принял, обрушил на бедную голову Яна Ходкевича ужасную весть.

– Ваша милость, то как хранится порох совершенно неприемлемо. Бочки свалены без всякого порядка и без должной охраны. Пушкари небрежны и ленивы. Патрули ночью ходят рядом с порохом с зажжёнными факелами. Таким образом, то что до сих пор не случилось какого-нибудь несчастья просто чудо. Учитывая же, что местные жители относятся к полякам не слишком хорошо, а окрестные леса полны злоумышленников, то нет никаких сомнений, что дальнейшее благодушие непременно плохо кончится.

– Что же вы предлагаете господин фон Кирхер?

– Необходимо собрать запасы пороха в одном месте и обеспечить его надлежащей охраной. Так же, необходимо огородить это место валами и уничтожить всякую растительность вокруг места хранения.

Если коротко, то я рассказал пану гетману о правилах хранения боеприпасов принятых в моей прошлой – будущей жизни. Ходкевич был отличным кавалеристом, но в отношении пороха несколько терялся. К тому же он был занят формированием обоза с продовольствием для осажденных в московском кремле поляков, который вот-вот должен был выступить, и который должен был вести сам. Поэтому был созван консилиум для обсуждения данного вопроса. Маэстро Пелегрини, как не странно горячо поддержал меня, говоря, что в Италии порох именно так и хранят. Капитан Вольф, так же счел предложенное мною полезным. Поскольку возражений не нашлось, то вашему покорному слуге и поручили организовать все должным образом. Ну, а что вы хотели? Инициатива наказуема!

Под мое командование была отдана рота мушкетер и все пушкари, а также согнана куча народа из Смоленска и окрестных деревень. Мушкетеры, собственно, для того и были нужны чтобы заставить эту ораву людей работать. Никакой платы трудникам не полагалось, кормить их также никто не собирался. Кто что с собой захватил, тот тем и питается. Разумеется, все эти обстоятельства не прибавляли трудового задора мобилизованным смолянам. Все что я мог сделать в данном случае, так это организовать работу так чтобы ее выполнили как можно скорее, во всяком случае, раньше, чем люди начнут пухнуть с голоду.

Сразу хочу сказать, что это удалось. В три дня была очищена довольно большая площадка окруженная с четырех сторон не слишком высокими валами. В центре ее было построено нечто вроде низкого помоста, где и сложили бочки с порохом. Зачем помост? Ну, а как объяснить местным что взрывчатка, дабы не отсыреть, должна храниться на поддонах? В валах были устроены проходы, закрывавшиеся воротами, где стояла бдительная стража. Все устроено наилучшим образом, если не считать одной малости. В одну из бочек был помещен ствол с колесцовым замком от неисправного пистолета. К курку тянулась крепкая просмоленная бечева, крепко привязанная к вбитому в землю колышку. Когда поляки соберутся в поход их ожидает сюрприз, ну а меня в ту пору рядом уже не будет. По крайней мере, я так думаю.

Если что и отвлекало меня от коварных замыслов пока шло обустройство места хранения пороха, так это назойливое внимание наследника польского престола. Обычно королевич Владислав подсылал ко мне своего фаворита шляхтича Красовского, но однажды и сам удостоил посещения. С милостивым вниманием осмотрев работы, он стал жаловаться на скуку и отсутствие развлечений. У стоявшего рядом Красовского на лице было написана откровенная скука пополам с ревностью. Вообще, эта парочка не вызывала у меня ничего кроме неприязни. Сам Владислав не был уж совсем пустым человеком, скорее наоборот он многое понимал и во многом разбирался, но лишенный деспотичным отцом возможности заниматься реальным делом, тратил своё время на всякие глупости. Взять хотя бы связь с Красовским, уж не знаю грешили ли они по содомски или нет, свечу не держал. Однако королевич бесстыдно выставлял эту связь на показ, всячески эпатируя окружающих. Фаворит же и вовсе вел себя зачастую как капризная барышня, хотя ничего женственного в его облике не было, и с какой стороны браться за саблю он знал. Король смотрел на все это безобразие сквозь пальцы, а вот многие заслуженные шляхтичи плевались.

Приглашение наследника престола это не такая вещь, которой можно пренебречь, тем паче, что я формально был у него на службе. Пока шли работы, я отговаривался нехваткой времени, но хранилище, наконец, было устроено и поводы для отказа кончились. Хочешь – не хочешь, пришлось привести себя в порядок и отправляться на вечеринку.

Поскольку запах гари был неприятен для обоняния его высочества располагался он за городом. Подъехав к огромному шатру, я спешился и отдал поводья гайдукам. Скорее по привычке осмотревшись, обратил внимание на расположение караулов, конюшен и прочую диспозицию вошел. У королевича шла обычная пирушка, компанию ему помимо Красовского составляли несколько разодетых молодых шляхтичей. Как видно золотая молодежь уже крепко наклюкалась и встретила мой приход радостными криками. Я сначала не понял повода для радости, но потом Красовский объявил что поскольку я опоздавший мне предстоит выпить штрафную чарку. Ну, понятное дело, почему бы напоить новичка и не посмеяться. Чарка примерно в четверть ведра прилагалась. Отличительной особенностью чарки была длинная ножка оканчивающаяся острием, так что поставить ее пока не допьешь было нельзя. Нечто подобное через почти сто лет будет (или не будет) использовать на ассамблеях Петр Великий. К несчастью для высокопоставленных шалопаев я не собирался становиться игрушкой в их руках. Еще в Новгороде беседуя с Пьером ОˊКонором я узнал некоторые секреты и даже собрал небольшую аптечку на всякий случай. Увы, аптечку эту, как и многое другое я потерял когда попал в плен к лисовчикам, но вот одному несложному трюку ОˊКонор меня научил. С благодарностью приняв чарку, я поклонился королевичу и, приложившись, стал пить. Сделав несколько глотков неожиданно для окружающих уронил сосуд и, выпучив глаза, стал разевать рот, из которого обильно шла пена. От этого зрелища пьяные моментально протрезвели и ужасом взирали на происходящее. Я тем временем нагнулся и сунув два пальца в рот сделал вид что меня вырвало. Потом резко поднявшись быстро подошел к застывшему в ужасе Красовскому и от всей души двинул ему в челюсть.

– Ваше высочество, – обратился я к бледному как смерть Владиславу, – это дурная шутка!

– Я, я, ничего не знал, – пролепетал он в ответ.

– Чудно, а может яд предназначался вовсе не мне? – Бросил я королевичу и, повернувшись на каблуках, направился к выходу. Уже выходя из шатра, я обернулся и обращаясь к Владиславу добавил: – Я не буду никому говорить о случившемся и вам всем советую сделать то же самое.

Выскочив из шатра, я со всех ног кинулся к лошади и, вскочив в седло пустился в сторону города. Проклятая нехватка времени не дала мне все приготовить заранее, но я надеялся что успею. Увы, надеждам этим не суждено было оправдаться. Зайдя во двор я был удивлен небывало большому количеству людей снующих туда сюда с разного рода тюками, сундуками и прочим добром от разномастных возов запряженных крепкими лошадьми, к дому Храповицкого. Прежде чем я успел, что-либо понять ко мне бросился сам пан Якуб и с совершенно счастливой улыбкой на лице буквально потащил за собой к распоряжавшемуся этой кутерьмой богато одетому шляхтичу.

Что оставалось делать в такой глупой ситуации? Разумеется я самым изящным образом поклонился и буквально подмел плюмажем своей шляпы перед своим старым знакомым паном Марианом Одзиевсиким. Со времени нашего последнего свидания пан Мариан стал выглядеть гораздо лучше, по крайней мере, умирающим он уже не казался. Мысль о том, что двадцать тысяч талеров заплаченные им в качестве выкупа ждут меня в Мекленбурге, привела меня в игривое настроение, и я улыбнулся своему бывшему пленнику во все тридцать два зуба. К сожалению ответной любезности, я не дождался улыбка медленно сползла с посеревшего лица смоленского каштеляна и он глядя на меня выпученными глазами смог лишь пробормотать.

– Мeklemburgia diabeł (мекленбургский дьявол)...

– Что простите?

– Кузен, а вы уверены, что вашего друга зовут именно так? А то он напоминает кое-кого другого, – проговорил справившийся с волнением Одзиевский.

– Напоминаю? – перебил я собиравшегося ответить пана Якуба, – Дайте угадаю, любезный пан. Я верно напомнил вам вашу покойную бабушку которая вас бранила в детстве за непослушание и перед которой вы не успели извиниться до ее печальной кончины. Какой занятный случай, непременно расскажу о нем его высочеству королевичу Владиславу.

– Негодяй, – уже не сдерживаясь, закричал Одзиевский, – ты проклятый мекленбургский герцог! Я убью тебя!!!

– Что за вздор вы мелете, любезнейший! Меня зовут фон Кирхер, и я состою в свите вашего королевича, о чем у меня есть соответствующие бумаги. Право пан Якуб, ваш родственник не в себе и несет какую-то дичь. Очевидно, плен плохо подействовал на его разум.

Пан Якуб переводил взгляд с меня на кузена, а потом наоборот с видом полнейшей растерянности. Видя, что он колеблется, я еще подлил масла в огонь.

– Нет, вы, правда думаете что повстречали зятя шведского короля одного, без свиты в окрестностях Смоленска? Право, я был лучшего мнения о вашей рассудительности!

– Но господин Кирхер...

– Да какой Кирхер! Говорю же вам что этот негодяй ни кто иной как герцог Мекленбургский!

– О нет, я больше не вынесу этого бедлама! – Заявил я, – давайте сделаем так, сегодня уже поздно, а завтра все вместе отправимся к его величеству королю и его высочеству наследнику, где господин Одзиевский повторит эту нелепую басню. После чего мы все славно посмеемся. Ей богу, почтенный пан неверно выбрал себе службу, и король наверняка предложит ему другую.

– Какую-такую другую? – настороженно спросил пан Мариан.

– Да ту самую, какую справлял покойный Станчик при Сигизмунде Старом, черт бы вас подрал!

– Негодяй! Не надейся ускользнуть от меня, ибо эту ночь ты проведешь в кандалах.

– А вот это уж дудки! – возразил я, подбоченившись, – я близкий друг королевича Владислава и, будьте уверены, он не спустит оскорбления нанесенного его приближенному!

– Пан Мариан, господин фон Кирхер мой гость и я не намерен прибегать к таким мерам. Однако, если не возражаете, Иоганн вам предстоит переночевать под замком.

– Воля ваша, пан Якуб, хотя скажу прямо ваше решение обидно для меня. Но как вы правильно заметили, вы тут хозяин. Надеюсь, завтра абсурдность обвинений пана Одзиевского станет очевидной и я не стану долее обременять вас своим присутствием.

– Ну что вы Иоганн, я вовсе не хотел вас обидеть...

– Полно, господин Храповицкий, где моя тюрьма?

Комната, которую мне отвели, находилась на втором этаже или ярусе, уж не знаю, как правильно назвать эту часть терема занятого паном Якубом. Довольно маленькое окошко гарантировало, что я не вылезу из него вон. Тяжелую, на совесть сколоченную дверь также было так просто не выбить. К тому же пан Мариан настоял что закроет ее на свой замок. "Вот, Ваня, ты и до выделывался" – подумалось мне. Впрочем не все было потеряно, доказать что я герцог Одзиевскому будет не просто. К тому же Казимир должен быть где то рядом, глядишь и выручит. Так пытался я успокоить себя, но получалось плохо.

Тем временем шум в доме Храповицкого стал стихать, очевидно, гости уставшие с дороги отправились отдыхать. В след за ним угомонились и слуги. Я сидел у окошка и бесцельно смотрел во двор. Наконец, мое внимание привлекла служанка, вышедшая по какой-то своей надобности. Я сразу не понял почему, но девушка показалась мне знакомой. Но когда я пригляделся внимательнее, в памяти возник познанский замок. И горничная знаками, зовущая меня на встречу с панной Марысей.

– Эйжбета! Эй Эйжбета! – Припомнил я ее имя, – подойди сюда милая.

– Ой, откуда пан меня знает? – удивилась горничная.

– Ты не помнишь меня красавица? Я прежде служил у пана Остророга.

– Нет, а что вы хотите? – немного кокетливо улыбнулась Эйжбета.

– Ничего плохого красавица, просто так случилось что твоя госпожа обронила платок. Я подумал, что не годится ему валяться в грязи и поднял. А теперь думаю, что не хорошо будет, если кто его увидит у меня. Так уж ты бы отнесла этот платок пани Марыси, а красавица?

– Ой, а я вас узнала, вы тот самый рейтар...

– Тихо ты, да это я, только не говори никому, а то беда может выйти. Ты отнеси платок и отдай его госпоже, только непременно сразу. Хорошо?

Странная штука жизнь, с того момента как я покинул Познань прошло много времени. Я сменил множество одежды, оружия и лошадей, но вот кусочек батиста с вышивкой, подаренный мне панной Марысей после стычки с Печарковским, все еще был со мной. Вытащив платок и завернув в него для веса пару монет я кинул его в окошко служанке.

– Вот возьми, монеты можешь оставить себе, а платок отнеси хозяйке.

– Да пан, – сделала книксен девушка и убежала.

Минуты ожидания тянулись мучительно долго и я, наконец, перестал ждать. В самом деле, на что я надеялся? Эта высокомерная девушка уже и думать забыла о бедном рейтаре, оказавшем ей услугу, а если и помнит, узнает ли она этот платок? В это время, когда нет ни телевидения, ни интернета, ни других каких развлечений девушки чтобы занять себя целыми днями что-то шьют или вышивают. Любая аристократка в семнадцатом столетии даст фору во владении иголкой и ниткой любой профессиональной швее из будущего. Так что пани Марыся за свою недолгую жизнь успела вышить не одну дюжину подобных платков.

Однако, часа через два я услышал скрежетание замка. Потом дверь тихонько отворилась и передо мной предстала пани Марыся в сопровождении верной Эйжбеты. Увидев ее, я вскочил и поклонился. Она стояла напротив меня и я всматриваясь узнавал и одновременно не узнавал ту гордую панну какую видел при дворе ее дяди, могущественного познаньского воеводы. Черты лица ее стали мягче и женственнее. Взгляд благожелательнее и не отдавал уж так высокомерием, как в нашу первую встречу.

– Это вы, – нарушила она молчание.

– К услугам прекрасной пани, – ответил я.

– Я сразу узнала свой платок и тут же вспомнила человека, которому его подарила.

– Я не смел и надеяться, чтобы сохранится в вашей памяти, прекрасная пани.

– Оставьте, я вовсе не такая высокомерная и бесчувственная как обо мне думают, и прекрасно помню, чем вам обязана. Вы нуждаетесь в помощи?

– Увы, как не стыдно мне прибегать к помощи женщины, вы моя единственная надежда.

– Стыдно, отчего?

– Таковы уж предрассудки нашего времени, рыцарь должен защищать даму, а не наоборот. Но я рад что мне приходится прибегнуть к вашей помощи, иначе как бы я вас увидел после стольких лет.

– Вы необычный человек, вы умеете быть и храбрым и изысканным, а также... неназойливым. Это очень редкое качество у мужчин.

– Не назойливым? Пожалуй! Трудно надоесть женщине которою видишь раз в два года. Как вы прожили эти два года, милая пани? Вы замужем, вы счастливы?

– Вы опять смогли меня удивить, многие знают, что я замужем, почти все уверены, что пан Одзиевский прекрасная партия, но вы первый кто спросил меня, счастлива ли я.

– Значит, нет. Мне очень жаль, вы достойны счастья.

– Я вам так не сказала.

– Простите пани, если я невольно обидел вас, я не хотел.

– Нет, вы не обидели меня. Тем более что вы правы, но оставим это, вы сказали, что вам нужна моя помощь?

– Да, мне нужно покинуть этот ставший негостеприимным дом.

– Все уже спят. Мой муж, когда приходит в возбужденное состояние много пьет, а вы его явно вывели из равновесия. Он не проснётся до утра, так что вы можете уйти. Я провожу вас.

– Не стоит, это может повредить вам.

– Не беспокойтесь обо мне, я так многим вам обязана, что это самое малое, что я могу для вас сделать.

– Все же не стоит вам так рисковать. Меня вполне может проводить Эйжбета, на слуг мало обращают внимания, а если ее и запомнят случайно, вы сможете ее защитить.

– Вскоре после вашего отъезда в Померанию, до нас дошли слухи, что пропавший сын Сигизмунда Августа принц Иоганн Мекленбургский объявился в Дарлове. И если вы думаете что я уступлю честь проводить вас какой-то Эйжбете, то вы просто дурак ваше королевское высочество.

Когда я, наконец, вышел за ворота меня встретил вооруженный Казимир с заводными лошадьми. Я не раскрывал ему подробностей, сказал лишь, что мне может угрожать опасность и возможно придется бежать. Вскочив в седло, я бросил прощальный взгляд в сторону дома Храповицкого. Мне показалось, что я смутно вижу, как белеет лицо на фоне темных стен терема. Приложив руку поочередно к сердцу и к губам, я тряхнул головой и дал шпоры ни в чем неповинному животному.

Ранним утром из Смоленска выступил большой отряд польского войска во главе с великим гетманом Ходкевичем. Как я уже говорил, задачей его был прорыв в осажденную ополчением Москву для доставки продовольствия гарнизону. Состоял отряд из двух тысяч крылатых гусар, примерно такого же количества литовской панцирной кавалерии и шести тысяч казаков. Было еще немного венгерской пехоты, человек около шестисот. И все это воинство охраняло довольно большое количество возов с провиантом. Везли зерно, сухари, солонину, фураж, и немного пороху. В порохе осажденные особого недостатка не испытывали, но на всякий случай взяли и его. Я испытал массу острых ощущений, пока грузили эти несколько бочонков, но, слава богу, до моего сюрприза не дошли.

Когда обоз вытянулся из города и гетман собрался уже двинуться в путь, к нему подскакал я с сопровождавшим меня Казимиром. Помахав шляпой перед Ходкевичем, я обратился с просьбой присоединиться к его отряду.

– Лейтенант, у меня нет пушек! К тому же вы принадлежите к свите его высочества.

– Увы, мой гетман, как оказалось его высочеству мало дела до моих пушкарских талантов, но большая охота до других. А я ничем не могу ему помочь в этом щекотливом деле и потому лучше отправлюсь к черту в пасть, нежели останусь еще в Смоленске.

– Вот как? Что же лейтенант, присоединяйтесь, в Москве много пушек, кто знает, может еще и постреляете.

Мы с Казимиром пристроились к свите гетмана и потихоньку двинулись в путь.

– Зачем нам отправляться в Москву? – спросил меня бывший лисовчик.

– Сам не хочу, – хмуро ответил ему я. – Знаешь Казимир, я вообще не хотел отправляться в Новгород, я бы прекрасно провел время с молодой женой в Швеции или у себя в Мекленбурге, но проклятая судьба, кажется, пихает меня в спину. Я уже хотел вернуться, когда черт принес вас с Мухой-Михальским, и пришлось отправляться в Смоленск. И вот теперь вместо того чтобы ехать на запад в сторону своего княжества я еду на восток. И ни черта с этим нельзя сделать! Ты еще не оправился от болезни и если не хочешь отправляться со мной, то я пойму. Я бы хоть сейчас выписал тебе обещанный привелей на шляхтество, но без печати он мало что стоит, а мы с каждым шагом все дальше от нее.

– Мы пан герцог, как видно, связаны теперь одной ниткой. Куда вы, туда и я. Так уж видно господь распорядился. – Задумчиво проговорил литвин.

– Аминь! – коротко отозвался я. – Древние говорили: "Делай что должно, и будь что будет", давай посмотрим что из этого выйдет.

Уже несколько недель мы упорно двигались по разоренной стране. Немногочисленные уцелевшие жители разбегались и прятались, едва завидев нас. Надо сказать что литвины и крылатые гусары, составлявшие основу войска Ходкевича, вели себя довольно дисциплинировано. Не то чтобы им не хотелось по безобразничать, но гетман умел держать своих солдат в узде. Другое дело казаки, мне после того как я насмотрелся на "подвиги" Сулима и его отряда или лисовчиков, казалось что меня трудно удивить, но запорожцам это определенно удавалось. Следуя впереди и по бокам основного войска они частенько захватывали не успевших скрыться. Ни возраст, ни пол, ни духовное звание не было защитой от этого "православного" воинства. Увы, я не мог ничем помочь несчастным, и мне оставалось, только стиснув зубы проезжать мимо. Казимир же наблюдал за происходящим довольно спокойно, впрочем, оно и понятно, лисовчики на войне вели себя ничуть не лучше. Хотя одобрения происходящим он также не проявлял, очевидно, жестокость была для него все-таки не целью, а средством. Но вот кто был действительно рад жестокостям над мирными жителями, так это тот самый монах-бенедиктинец, которого я видел прежде у короля Сигизмунда. Звали его отец Войцех Калиновский, он принадлежал к знатному шляхетному роду и играл в войсках гетмана роль капеллана. Сам он, хотя и не принимал участия в "развлечениях" казаков, но при виде их не скрывал своего удовлетворения. Однажды, во время очередного "представления" он подъехал на своем довольно дорогом коне к нам с Казимиром и поинтересовался, почему мы не принимаем участия в "забаве".

– Вероятно от того, святой отец, что я верю в бога, – угрюмо ответил я ему. Казимир же просто промолчал.

– Вы полагаете это неугодным господу? – Подозрительно прищурившись, спросил меня Калиновский.

– Святое писание не оставляет на этот счет ни малейших сомнений.

– Ах, да, вы же протестант.

– А что, для католиков у господа другие заповеди?

– А это не католики! – парировал бенедиктинец. – Эти казаки такие же еретики-схизматики, как и те, кого они мучают. Чем больше одни убьют других, тем лучше для торжества святой церкви.

– Чем гаже, тем лучше, так? – хмыкнул я, – а вы точно бенедиктинец, святой отец. Вроде такой лозунг совсем у другого ордена.

– О, нет, я не иезуит, но в этом случае они совершенно правы.

– Сейчас западные христиане убивают восточных и наоборот, а через несколько лет западные христиане передерутся между собой. И турки будут смотреть на это с такой же радостью как вы сейчас. А потом султанское войско окажется у стен Вены и такие же недоумки как вы будут стенать плача: – "где же христианское воинство?" А христианское воинство растаяло в междоусобных войнах на радость религиозным фанатикам и османскому султану.

Возмущенный моими словами священник зыркнул на меня глазами, и дав своему коню шенкелей скрылся.

– Вам не стоило так говорить с ним, – хмуро сказал Казимир, – он может быть опасен.

– Ты прав, – отвечал я ему, – но уж больно он меня разозлил этот святоша.

– И это странно, если позволите, вам эти московиты никто, однако вы принимаете их страдания очень близко к сердцу. Разве ваши солдаты вели бы себя по другому в таких случаях?

– Не знаю парень, не хочу врать. Может ты и прав.

– Скажите, ваше высочество, какой у вас план? Когда мы отстанем от войск гетмана? Мы слишком близко к московитам и можем попасться им, что будет одинаково плохо и вам и мне.

– Не знаю, у Москвы сейчас стоят казаки Трубецкого, с ними нам действительно лучше не встречаться. Я предпочел бы попасть к князю Пожарскому. Там должны быть люди знающие меня. Я оказал кое-какие услуги им в этой войне, так что могу надеется если не на помощь, то хотя бы на отсутствие вражды. Это не очень хороший план, но другого у меня нет.

– Тогда чего мы ждем? Князь Пожарский сейчас в Ярославле, если мы сейчас отстанем то сумеем попасть в Ярославль избегнув и казаков и поляков. Вот только со святым отцом вы зря поругались, он не простит, и будет следить.

Впрочем, вскоре нам подвернулся удобный случай, прежде чем подойти к Москве и ввязаться в драку с казаками из первого ополчения, гетман остановил войско, что бы дать ему небольшой отдых. Поставив возы в круг и устроив, таким образом, укрепленный лагерь поляки и литвины принялись, приводит себя в порядок. Некоторые части, впрочем, ежедневно ходили в поиск иногда на довольно большие расстояния. К одному из таких отрядов мы и присоединились.

Литовская панцирная хоругвь которой командовал поручик Березовский и пару сотен казаков с разрешения гетмана отправились на север от Москвы. Очевидно, у командира литвинов были какие-то сведения о нетронутой до сих пор войной боярской усадьбе, и он уверенно повел свой отряд в окружающих лесах. Мы с Казимиром, не привлекая к себе внимания, двигались вместе с ними прикидывая где лучше отстать от своих попутчиков. Ничего не подозревающий пан Березовский был настроен по отношению ко мне очень любезно, что впрочем, совсем неудивительно, ведь мы неоднократно встречались с ним у пана Храповицкого.

– Вы меня интригуете, пан Березовский, – говорил я, ему продолжая давний разговор, – куда мы все-таки идем?

– Немного терпения пан фон Кирхер, – смеялся в ответ поручик, – а то сюрприз не получится.

– Ну, хотя бы намекните, верно, речь о какой-то боярской вотчине, которую вы хотите ограбить?

– Фу, как грубо, ограбить, ну разве что немножко, – смеялся литвин.

Наконец мы вышли к какой-то деревушке. Казаки окружили ее, прежде чем местные жители успели разбежаться, однако в этот раз погрома не было, ибо пан Березовский не хотел шума могущего спугнуть куда более богатую добычу.

Тем временем казаки подтащили к поручику какого-то всклокоченного старикашку. Тот беспрестанно кланялся литвину и казалось не понимал что тот от него хочет. Наконец Березовский не выдержал и перетянул старика плетью, тот неловко упал, но подручные тут же заставили его подняться. Теперь, кажется, дело пошло на лад, и старик, перестав изображать из себя полоумного, угрюмо согласился показывать дорогу.

– Ты что-нибудь понял? – спросил я Казимира.

– Да что тут понимать, – усмехнулся он, – тут кругом болота. Местные знают их как свои пять пальцев, а чужаки, вроде нас, могут и в трясину угодить. Вот Березовский и ищет проводника. Собственно, уже нашел, старик здесь все знает и к тому же тут его семья, так что не обманет.

Литвины и казаки потянулись за стариком в лес один за другим. Мы несколько замешкавшись отстали. В деревеньке впрочем, оставалось с полсотни казаков, но они не обращали на нас ни малейшего внимания.

– Это чья деревня? – Спросил я старуху подслеповатыми глазами глядевшую туда куда повел ее муж жолнежей Березовского.

– Господ Шерстовых, господин, – отозвалась она кланяясь.

Фамилия их помещиков мне ничего не сказала, и я промолчал, потом почему-то спросил еще:

– А мужика твоего как зовут?

– Ивашкой, милостивец.

– А прозвище есть?

– Есть, благодетель, как не быть, Сусаниными мы спокон-веку зовемся.

Какое-то время я потрясенно молчал, потом обернувшись к Казимиру сказал:

– Что-то раздумал я ехать с Березовским.

– А что так?

– Ох, парень, он богатства хочет, а фамилия у него в России неподходящая для богатства. Не приносит таким богатство счастья.

Сам я тем временем напряженно пытался вспомнить что-нибудь о нашем национальном герое. Вроде как тот жил, где то под Костромой, а мы сейчас где? Ох, говорила мне мама "учи географию"! А еще случился его подвиг вроде как зимой, и когда Михаила уже царем выбрали. С другой стороны дело давнее и бог его знает, как историки могли переврать. Или и вовсе у Сусанина этот бизнес, в смысле поляков в болота заводить, был на поток поставлен, а в тот раз просто не повезло, смыться не успел. Проверять же что-то не хочется!

– Милостивец, а вы нас грабить не будете? – спросила меня старуха.

– Мы-то не будем, старая, а вот за казаков не поручусь, так что вы бы тикали отсюда с чадами вашими пока не поздно. А то ведь они и грабить и жилы тянуть мастера, прости господи.

– Охти мне! А как же детушки малые, внучата! – запричитала было старуха.

– Да цыц ты карга старая! – вызверился я на нее, – много внучат-то?

– Шесть душ...

– Не вой ведьма, где они, рядом? Мы сейчас к лесу шагом, а они пусть за конями нашими хоронятся, авось душегубы и не заметят.

Шестеро белоголовых пострелят мал мала меньше обоего пола одетые в домотканые рубахи, прячась за нами, двинулись в сторону леса. Казимир, по всей видимости, обалдел от моего решения, однако помалкивал и зорко следил за отвлекшимися казаками. А возможно он уже привык к моей ненормальности.

Отведя детей в заросли, мы остановились в нерешительности, что делать дальше. Бросить их уже было нельзя, совесть не позволяла. Увезти подальше тоже было вряд ли возможно, сами они по малолетству на лошади не удержатся, а к себе в седло сразу троих не возьмешь. Так и не решив, что делать мы услышали какой-то шум в деревне. Наверное, казаки начали потеху, подумалось нам, надо было что-то решать, но в этот момент одна девочка постарше глядя на меня совершенно бездонными синими глазами спросила:

– Дяденьки, а вы нас не убьете?

– Тьфу, ты, пропасть, и как язык-то у тебя такое повернулся сказать... – чуть не за матерился я от детской непосредственности.