Текст книги "Приключения великого герцога мекленбургского Иоганна III (СИ)"

Автор книги: Иван Оченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– Ты что их всех забрал? – немного удивленно спросил я у Казимира.

– Так добром они Марьюшку не отдавали, а приказа рубить не было, – отвечал мне бывший лисовчик с самым невинным видом.

– Много ли народу видело как их вывозили?

– Нет, ваше высочество, я велел их рогожей накрыть, так что никто их не видел.

– Пожалуй, ты все правильно сделал.

Семейство бывшего кузнеца тем временем с тревогою следили за нашим разговором, как видно, гадая о своей дальнейшей судьбе. И только Маша довольно улыбалась глядя на меня лучистыми глазенками совершенно ни о чем не заботясь. Неподдельная радость маленькой девочки передалась мне, и я улыбнулся ей в ответ.

– Здравствуй Марьюшка, ты скучала по мне? – обратился я к девочке.

– Скучала, – ответила она и тут же спросила, – а ты привез мне гостинец?

– А как же, и тебе, и Глаше, и матушке вашей с дедом. Только сейчас недосуг, а как встанем на привал, так я вам их и отдам. Хорошо?

– Нужен мне твой гостинец, черт ты заморский! – пробурчал на мои слова старик.

– Не скрипи старинушка, – усмехнулся я, – житья бы вам в Устюжне все одно не дали-бы, и ты, поди, знаешь почему. А так увезу вас в Москву, да к делу пристрою, глядишь и проживете.

– Что-то ты больно добрый.

– Что есть – то есть!

Когда мы вернулись в Москву, уже изрядно похолодало и зарядили дожди. Последние версты были сущим мучением, но близившаяся цель нашего путешествия придавала нам сил. Стрельцы караулившие заставу поначалу не хотели выходить и убирать рогатки, но взбеленившийся Вельяминов так кричал и грозил им всякими карами, что его признали. Кто-то из караульных сбегал за Анисимом, благо тот по счастью был недалеко, а уж он распорядился запустить наше бравое, хоть и изрядно промокшее воинство.

– Это хорошо, что ты князь вернулся, – торопливо рассказывал он, намокая вместе с нами под дождем, – сегодня переговоры с ляхами были, договорились что они всех русских отпустят какие есть в Кремле.

– Это пленных что ли?

– Не только пленных, а всех бояр какие вместе с ними в Кремле заперлись. Видать совсем невмоготу им в осаде, не иначе скоро сдадутся.

– Дай-то бог, – перекрестился Аникита, – а когда выпустят?

– Договорились будто завтра поутру.

– А это еще что такое? – воскликнул я, от неожиданности осадив лошадь.

На месте нашего лагеря вместо палаточного городка стоял настоящий форт. В центре его стоял настоящий терем с высокими стрельчатыми крышами и ведущими на второй ярус наружными лестницами. По углам высокие четырехугольные срубы крытые дранью, а промежутки между ними огорожены тыном. Пока я Аникита и Кароль потрясенно смотрели на это невесть откуда взявшееся сооружение, довольный произведенным эффектом Анисим подскакал к воротам и закричал:

– Спите басурмане? А ну отворяй!

Wer ist da?, – раздался голос из-за ворот, – Bist es du, Anissim? Was zum Teufel möchtest du?

– Открывайте шайзе свинорылые! – закричал им стрелецкий сотник.

– Und verdammt schnell, – добавил фон Гершов.

Караульные сообразили, что Анисим вряд ли так хорошо научился немецкому и выглянули из своего укрытия и, узнав своего командира, кинулись открывать ворота. Как видно из терема нас заметили раньше и едва мы въехали в ворота, нам навстречу выбежал Рюмин.

– Прошу простить меня, ваше высочество, если бы я знал о вашем приезде заранее, я бы приготовился к встрече наилучшим образом...

– Полно, – оборвал я его словоизлияния, – если у тебя внутри натоплено я все прощу.

– Ну, разумеется!

– Тогда вели принять коней, – весело проговорил я, спешиваясь, и обернувшись к Лёлику добавил чуть тише, – а вот часовые расслабились, пора им напомнить что такое служба.

– Будьте уверены, мой герцог, даже если бы вы не обратили на это внимания, я бы не дал им спуску!

– Не обратил внимания? С кем ты меня спутал Кароль? Ладно, я на тебя надеюсь.

Внутри терема нас ожидал радушный прием, теплая печь и сухая одежда. Выпив по изрядному кубку нагретого вина и переодевшись в сухое, мы расселись в просторной горнице в ожидании ужина и я, чувствуя себя все более благодушно, сказал:

– Ну, рассказывайте.

О чем? – переглянулись Клим с Анисимом.

– Откуда это, черт вас дери!

– Терем то? – пожал плечами Клим, – большое дело! Брошенный стоял за Кукуем, так мы разобрали, да перенесли.

– А прочее?

– А что прочее? Лесу кругом довольно, нарубили да поставили, невелика важность.

– Я думал, мои драбанты не имеют таких талантов.

– Да где там! Мы с князем Дмитрий Михалычем договорились, наши в караулах стояли, да ляхов кремле стращали одним видом своим, а Кузьма Минич нам за то трудников из посохи прислал. Да стрельцы Анисимовы пособили, их то слободы погорели вовсе, а в чистом поле зимовать несподручно. Вот так и сладили острог, и сухо, и тепло и от врага, если что отбиться.

– Изрядно! А много ли серебра на сию затею извел?

– Да какое серебро, ваше высочество! Даже обидно, говорю же, драбанты отработали, да сами где топором, где теслом, вот и сладили.

– Ну, коли так, то что скажешь? Молодец ты кругом Клим Патрикеевич, хвалю! Вот вернемся домой – проси чего хочешь за службу. А где...?

– Настасья с Ксенией? Известно где на женской половине все как у людей, только они сейчас на поварне полагаю, слуг ваших гоняют.

– Хорошо. Там с нами семья прибыла, старик, да его дочка с двумя девочками. Размести их, да к делу какому приставь. Их разбойники едва живота не лишили, пришлось с собой брать. Люди они вольные, а роду простого.

– Как скажете ваше высочество, – поклонился Рюмин и снова наполнил наши кубки.

Мы еще раз причастились живительной влагой и буквально почувствовали как по телу разливается тепло.

– А что за Ксения? – спросил раскрасневшийся Аникита.

– Да так, – неопределенно ответил я, мысленно чертыхнувшись, – а что кормить нас сегодня будут?

Буквально тут же по горнице забегали слуги, принесли большой горшок с кашей и блюдо полное жареного мяса. Отметив про себя, что люди мои не бедствуют, я с удовольствием приступил к трапезе. Мои ближники последовали моему примеру и с энтузиазмом принялись за еду. Только Вельяминов сидел как мешком ударенный и почти ни к чему не притронулся.

– Аникита ты чего? – спросил я с набитым ртом, – али день нынче постный? Так винище это тебе трескать не помешало!

– Нет, княже, день нынче скоромный, да и мы с дороги, так что греха никакого. Просто вспомнилось....

– Если воспоминания отбивают аппетит, то ну их, такие воспоминания! – глубокомысленно заметил я, обгрызая кость.

– Прости, князь, – тряхнул головой Вельяминов будто сбрасывая с себя наваждение, – и в правду чего это я! Налейте что ли?

– Вот это по-нашему, по бразиль... в смысле по мекленбуржски! – Засмеялся я, – и то, правда, Клим не спи!

– Эх, сейчас бы песенников... – задумчиво потянул Анисим.

– А что тебе мешает, на свадьбе Михеля и Гретты ты помню, так голосил, что все окрестные кобели обзавидовались.

– Эх, герцог-батюшка, чего вспомнил, а и вправду споем?

– Да ради бога! Только Лёлику петь не давайте, а то с его пения с тоски удавишься! Хуже него только Петерсон поет, но с тем понятно, викинг как ни как.

Окружающие посмеялись припомнив незатейливое пение нашего шкипера, а я пользуясь заминкой решил выйти на воздух. Влажный холодный воздух приятно освежил мое разгорячённое лицо и я, запахнув на груди длиннополый кафтан, долго смотрел на низкое небо затянутое серыми облаками. Потом взгляд мой спустился ниже на окружающие кровли, потом к навесам, под которыми уже хрупали овес наши кони. Уже собираясь входить я понял, наконец, чего не хватает. Над моим острогом не был поднят мой штандарт. Первым побуждением было устроить своим подчиненным немедленную выволочку, и я решительно направился в терем. Но планировка русских теремов была совершенно непривычна для меня и я, сам не знаю как, прошел в другие сени и неожиданно для себя оказался на другой его половине. Пройдя в горницу, я увидел сидящую у затянутого пузырем окна Ксению, что-то вышивающую на пяльцах. Увидев меня она вздрогнула и, отставив рукоделие, встала и с достоинством поклонилась. Мне ничего не оставалось, как ответить ей тем же.

– Здравствуй Ксения Борисовна.

– И ты здравствуй герцог Мекленбургский.

– Я, кажется, заблудился немного, а где Настя?

– Ты в своем тереме, герцог, а Настя ушла готовить тебе и твоим офицерам баню с дороги.

– Баня это хорошо, особенно после похода. Что же ты не спросишь, как я съездил, с чем вернулся?

Ксения подняла на меня взгляд полный печали, но не успела ответить, поскольку за стеной раздались шаги и в горницу, распахнув дверь, вошла Настя.

– Настенька, а я тебя искал...

– Вижу, князь, – отвечала она мне с улыбкой, – а я тебя ищу, баня истоплена. Не желаешь ли попариться, или ближников подождешь?

– А ну их, они там петь собирались, я чаю это надолго, – отвечал я, ей усмехнувшись и, выходя из горницы обернувшись к царевне, сказал: – мы после поговорим.

Однако поговорить с царевной в тот день так и не получилось, едва я вышел из горницы вслед за Настей, она обернулась и ни слова не говоря с плачем кинулась мне на шею.

– Настенька, ты что милая, – растерянно пытался я успокоить плачущую девушку.

– Где ты был, где ты так долго был, – плача повторяла она, не отпуская меня, – я уж не чаяла и увидеть тебя.

– Да что ты, что со мной сделается, вот он я живой, – пытался я успокоить ее сначала словами, потом поцелуями, пока на нас не накатила и не накрыла с головой страсть.

Проснувшись, как обычно, рано утром я потянулся и не найдя рядом Насти удивленно привстал. За мутным оконцем серел рассвет, так что пора было вставать. День обещал быть насыщенным. Оглядев раскиданные в живописном беспорядке по горнице вещи я хмыкнул про себя: – "эх, зарекался чукча сначала лыжи снимать, а только потом интим". Завернувшись в рядно, служившее мне одеялом, я озадаченно посмотрел на ведущие из горницы двери. Выглянул в одну из них, я едва не запнулся об стоящую в соседнем помещении лохань с остывшей уже водой. Почертыхавшись и припомнив происходившее накануне, вновь улыбнулся: – "лыжи-лыжами, а ванна таки была". Скрипнула другая дверь и я, обернувшись, увидел заспанного лакея Семку принесшего мне свежее белье и одежду.

– Доброе утро, ваше высочество, – поприветствовал он меня, сладко зевнув.

– Сколько тебе раз говорить обалдуй, утро добрым не бывает, ладно давай одеваться.

Приведя себя в порядок, я вышел из горницы и, проходя коридором неожиданно для себя наткнулся на Ксению. Лицо у девушки было грустным, отчего у меня немедленно проснулась совесть.

– Доброе утро ваше высочество, – поприветствовала она меня и, как мне показалось, вытерла уголком платка глаза.

– И тебе того же Ксенюшка, – постарался ответить я как можно ласковее, но в ответ был награжден строгим взглядом от которого стало еще более не по себе.

Затянувшаяся пауза становилась все более неловкой. Я не мог придумать как сказать матери что вместо того чтобы сразу же подарить ей встречу с ее ребенком, мое высочество предавалось сначала пьянству, а потом блуду. Ксения же просто молчала, но грустное молчание ее просто раздирало мне сердце. Наконец я, не выдержав глубоко вздохнул, и проговорил хриплым голосом.

– Пойдем со мной царевна.

Выйдя во двор, я в замешательстве огляделся. Спросить вчера, где конкретно разместили беженцев из Устюжны, ума не хватило, а теперь, где их искать было непонятно. Но, как видно, день у меня обещал быть счастливым и на мое счастье из-за угла вышел сам однорукий Лука. Увидев меня он поклонился сняв шапку и хотел что-то спросить, но я не дал ему и рта раскрыть.

– Где вас разместили?

– Дык, тут в людской...

– Веди!

– А зачем? – не смог не спросить вредный старик.

– А за надом! – Почти прошипел я ему, и Лука сообразив, что перегибает палку, повел нас.

В людской уже никого не было, Настя держала слуг в строгости и все были уже с утра при деле, включая Авдотью – дочь однорукого. Только на полатях прижавшись, друг к другу как котята спали, сладко посапывая Марьюшка и Глаша. Обернувшись к Луке, я показал ему глазами на выход. Тот не смотря на природную или благоприобретенную вредность, сумел проявить сообразительность и неловко пятясь, исчез за дверью. Ксения стояла, ни жива, ни мертва закусив губу и не отрываясь, смотрела на девочек. Я хотел что-нибудь сказать ей, но не решился и виновато улыбнувшись, вышел вон за Лукой.

Выйдя я опять наткнулся на однорукого Луку вопросительно смотревшего на меня.

– Ох, старый, – тяжело вздохнул я, – ну чего ты из под меня хочешь? Хозяйством моим заведуют Клим Рюмин, да ключница моя, Анастасия. Вот они тебя и дочку твою и к делу приставят и корма положат. А сейчас некогда мне ей богу!

Шедший несколько дней дождь, слава тебе господи, прекратился и, хотя земля была покрыта лужами, по крайней мере, с неба ничего не лилось. Мои драбанты седлали коней и поправляли амуницию перед выходом. Появившийся со слегка помятым лицом фон Гершов, приложив два пальца к шляпе, отрапортовал о готовности регимента выступить. Благосклонно выслушав, его я улыбнулся и показал ему на стрельчатую крышу терема.

– Кароль, дружище, тебе не кажется, что там кое-чего не хватает?

Озадаченно похлопав глазами Лёлик со скрипом пошевелил извилинами и наконец, сообразив приказал:

– Поднять мекленбургский штандарт!

– Вот так-то парень! И запомни, куда-бы мы не пошли мое знамя со мной. Я в доме, стало быть, оно на доме. Я на коне, стало быть, знаменосец подле.

– Да, мой герцог!

Откуда-то из-за угла появились Клим с Аникитой. Физиономии их были помяты еще больше чем у фон Гершова, но стояли они ровно и держались браво. Оглядев наши сборы, Вельяминов сунул два пальца в рот и, свистнув как соловей-разбойник, заорал:

– Эй, рейтарство, на конь!

Его подчиненные уже снаряжённые тут же вывели своих коней и присоединились к нам.

– Эва как! – Удивился я, – держу пари, что вы только что продрали глаза! Как вы успели?

– Как-как, – пробурчал Рюмин, – а то непонятно, мой герцог, что вам дома не усидеть в такой день. Вот и приказали нашим быть готовыми.

– Отлично, а где Анисим, он вчера выпил как бы не больше всех нас, спит поди?

– Анисим со стрельцами уже должен быть у Боровицких ворот. Не удивляйтесь ваше высочество, этот чертов сотник, обладает завидным достоинством – он совершенно не знает что такое похмелье!

– Действительно мерзавец! Ладно, ты приготовил то, о чем мы говорили?

– Разумеется ваше высочество!

Скоро наш отряд в полном порядке стоял под стенами кремля подле Боровицкой башни где полковник Струсь обещал выпустить русских из кремля. Вожди ополчения опасаясь какой либо каверзы от поляков приняли все необходимые меры предосторожности. К воротам заранее были подтянут так называемый гуляй-город и несколько пушек. Гуляй-город представлял из себя деревянные щиты на колесах выше человеческого роста, с проделанными в них бойницами для стрельбы. Между собой щиты были скреплены цепями, а за ними заняли позицию стрельцы во главе с Анисимом. Отборные дворянские и казачьи сотни также стояли рядом готовые в случае необходимости вступить в бой. Рядом с ними встали и мы, развернув мекленбургский штандарт. Когда мой регимент занял свое место мы с Вельяминовым в сопровождении фон Гершова и Михальского отправились к воеводам. Они, как выяснилось, уже были в основном в курсе наших подвигов в Устюжне и особенно в Вологде, но восприняли эту весть по-разному. Пожарский с Мининым были довольны, что нам удалось предотвратить разорение Вологды. Трубецкой от которого сбежала часть казаков участвовавших в этом набеге, очевидно, тоже. А вот князя Куракин и Бутурлин смотрели, почему-то кисло. Прочие и вовсе старательно делали вид, что ничего примечательного не произошло и их никак не касается.

– Вовремя ты вернулся князь, – сказал мне негромко князь Дмитрий Михайлович, – полковники Струсь, да Будило не раз справлялись где ты, не иначе хотели бы тебе сдаться.

– А вы им что же?

– Как договаривались, то ты на охоте, то на молитве, то еще за какой надобностью отъехал.

– Вот и хорошо. Помаялись, будут посговорчивее.

– Тут еще весть пришла, – вступил в разговор Трубецкой, – сказывают, король Жигимонт с королевичем, совсем уже было войско собрали, чтобы выступать на нас. А тут их господь и наказал, в чистом небе ни облачка, а в порох возьми и ударь молния! Он весь и взорвался. Прямо не знаю и верить ли такому чуду?

– Я же тебе говорил князь, что не будет пороха у Сигизмунда, а без пороха он много не навоюет.

– Я помню, что ты это говорил! А вот откуда ты про сие знаешь – так и не сказал.

– Многие знания – многие печали, боярин.

– А это что там такое? – воскликнул вдруг Минин показывая на вьющиеся подле моих драбантов дымки.

– Кашу варят, – пожал плечами я.

– Кашу, какую кашу? – переспросил донельзя удивленный Трубецкой.

– Полагаю с салом, – ответил я принюхавшись, – тут такое дело бояре. Мы так торопились, что позавтракать толком не успели, а не стоять же нам тут голодными.

– Ты чего творишь князь? Сказывают ляхи в кремле голодные, чего доброго кинутся...

– Кинутся – накормим. Кого свинцом, кого картечью. Ну, а кто сдастся, тех можем и кашей.

– Ох и хитер ты князь, аки змей!

Между тем открылись ворота в башне и из них вышли и построились польские жолнежи с одной стороны и венгерские и немецкие наемники с другой. В получившийся коридор выехал полковник Струсь в сопровождении нескольких шляхтичей. Лошади их были в совершенно плачевном состоянии, но выйти пешком им, очевидно, не позволял шляхетский гонор. Подъехав к нам, польский военачальник первым делом поклонился воеводам и спросил, готовы ли они начать. Получив утвердительный ответ, он немного замешкался, а затем тронул коня в мою сторону.

– Ваша светлость... – начал он, но я его перебил.

– Ко мне следует обращаться Ваше Королевское Высочество, – заявил я ему.

– Прошу прощения ваше королевское высочество, не могли бы мы обсудить с вами некоторые важные вопросы?

– Отчего нет, однако давайте прежде закончим дело, ради которого мы с вами здесь собрались, а потом не вижу никаких препятствий для приватного разговора.

Полковник некоторое время вглядывался в мое лицо толи пытаясь уяснить смысл моего ответа, толи вспомнить мог ли он видеть меня раньше. Наконец он наклонил голову в знак согласия и махнул рукой своим людям, и они стали выпускать из кремля русских бояр, запершихся с ними в кремле. Бывшие деятели семибоярщины выходили вместе с семьями и слугами, испуганно оглядываясь то на своих бывших защитников, то на ополченцев. Многие из них были полураздеты, видимо осажденные, воспользовавшись отсутствием своего полковника, напоследок ограбили своих бывших союзников. Ополченцы так же смотрели на бояр без особой приязни, и хотя они пока еще сохраняли дисциплину, в рядах стрельцов и казаков раздавался ропот. Впереди беглецов из кремля шел высокий старик с надменным лицом, опиравшийся на резной посох, одетый в шелковую ферязь и с высокой шапкой на голове. По рядам ополченцев волной прошел шепот: – "Мстиславский". Это был один из самых знатных бояр во всем русском царстве и фактический глава семибоярщины. Не удостаивая взглядом ни поляков, ни ополченцев величественно шел он в сопровождении своих холопов как будто направлялся на заседание боярской думы. Стоявшие у него на пути ополченцы невольно робели и отступали перед князем. Казалось все пройдет без эксцессов, но тут боярская процессия поравнялась с казаками. Насмешливо глядя на русских бояр некоторые из казаков начали отпускать в их адрес язвительные шутки. У Мстиславского достало ума не отвечать казакам, однако кто-то, из его холопов желая, очевидно, выслужиться перед хозяином имел глупость схватиться за оружие. Но не успел он даже вытащить саблю из ножен, как свистнула нагайка, и холоп кулем свалился, держась за голову. Казалось еще мгновение и прольется кровь, но мои драбанты во главе с фон Гершовым с одной стороны и рейтары Вельяминова с другой резко подавшись вперед, взяли беглецов из кремля в клещи и, загородив их со всех сторон, не давали никому приблизиться.

– Казимир, ты видишь вон того отрока рядом с монахиней? – указал я Михальскому на Мишу Романова, – отожми его в сторону и привези в наш острог.

– А что с монахиней?

– Это, дружище, на твое усмотрение, вот только, насколько я знаю она из Шерстовых, так что тебе почти родня. Сам решай, однако лучше привези парня одного.

Вслед за боярами поляки выпустили некоторое количество пленных. Изможденные и в лохмотьях подгоняемые плетями бежали они между вражеских солдат, с ужасом оглядываясь на своих надсмотрщиков. Увидев это зрелище, ополченцы зароптали еще больше, но теперь их гнев переключился со своих изменников-бояр на поляков. Схватившись за оружие, некоторые из них посылали проклятия своим противникам. Впрочем, большая часть русских ратников бросилась к освобожденным пленникам ища среди них своих пропавших товарищей или родных. Тем временем ко мне снова подъехал Струсь, очевидно желая продолжить наш разговор.

– Ваше Королевское Высочество, могу ли я рассчитывать на вашу защиту если мы капитулируем?

– Полковник, вам следовало сдаться, как только русские отогнали от стен Москвы Ходкевича. Я полагаю, в этом случае вы могли бы даже рассчитывать на свободный проход домой. Разумеется, вам пришлось бы расстаться с вашей добычей, однако, я полагаю это не такая уж большая жертва за жизнь!

– О, мой герцог, но вы не представляете себе какие варвары эти московиты! Мы просто боялись что...

– Какие сильные выражения! Варвары-московиты! Я, если вы не заметили, воюю вместе с этими варварами и прекрасно представляю себе что это за люди. И скажу вам что они неоправданно милосердны к таким как вы. Проделай вы половину таких подвигов в моих землях, вас ничего бы не спасло! Я прекрасно понимаю чего вы боитесь полковник, так что давайте условимся так. Вы сдадитесь без всяких условий, но я обещаю вам, что мои люди закроют вас от гнева московитов, как сегодня они закрыли этих бояр. Если вас не убьют в первые минуты, то дальше вам ничего не грозит, поскольку ваши противники, в отличие от вас, еще не забыли что такое христианское милосердие. К тому же вожди ополченцев – разумные люди и хотят вернуть своих соплеменников во множестве томящихся в польском плену. Так что вас вне всякого сомнения обменяют. Решайтесь и не раздумывайте слишком уж долго.

Так беседуя с полковником, мы почти добрались до польского строя. Между тем аромат каши варившейся в котлах стал достигать обоняния наемников и они все сильнее морщили свои носы стараясь не упустить волшебный запах. Наконец один из них, очевидно, самый голодный вышел из строя и закричал мне.

– Ваша герцогская светлость! Ваша герцогская светлость! Я родом из Ростока!

– Вот как? Очень приятно встретить земляка вдали от дома!

– О, мой герцог! Возьмите меня к себе на службу, заклинаю вас всем святым что у вас есть! Я помню вашего отца, он был добрым и щедрым герцогом, а вы так похожи на него!

– Каналья, – не выдержал Струсь, – как ты смеешь переходить на сторону врага вам же только что заплатили жалованье!

– Плевал я на ваше жалованье, гер оберст, я хочу жить! – Исступлённо кричал ему в ответ отчаявшийся мушкетер.

– Эй, Курт, куда это ты собрался? – раздался из рядов наемников глумливый голос, – сегодня жребий показал на тебя и теперь ты принадлежишь всему нашему десятку! Не вздумай улизнуть, это будет не честно!

– Что это значит? – воскликнул я.

– О, мой герцог! Мы уже много времени лишены пищи и когда становится совсем невмоготу мы бросаем жребий и съедаем одного из нас. Сегодня жребий пал на меня и если вы меня не спасете, моя судьба решена! Умоляю вас сжальтесь!

– Какого дьявола! – Заревел я в ответ, – полковник, думайте себе что хотите, но вы черта с два сегодня сожрете моего подданного! Эй, ребята! Вы слышите этот славный запах каши со свиным салом? Ее готовят для моих солдат, и если кому то из вас надоело жрать друг друга, то идите ко мне на службу прямо сейчас!

Несколько человек из немцев и венгров решительно вышли из строя, и собрались было идти ко мне, но стоявшие напротив них поляки или литвины решительно воспротивились этому и взялись за сабли. Немцы в ответ также схватились за оружие и, казалось, что вот-вот они вступят в схватку друг с другом.

– Что вы наделали, – простонал глядя на все это полковник, – да вы просто дьявол!

– "Мекленбургский дьявол" с вашего позволения, – отвечал я ему, разворачивая коня, – сдавайтесь полковник пока не поздно!

Ретируясь пока никому из поляков не пришла в голову мысль разрядить в меня свой мушкет, слышу как за моей спиной стучат башмаки бегущих наемников. Поравнявшись с фон Гершовым, приказываю ему позаботиться о перебежчиках и продвигаюсь вперед. Надо не пропустить встречу вождей ополчения с "кремлевскими сидельцами". Очень интересное ожидается зрелище. Огражденные от остальных русских ратников бояре немного испуганно косятся на моих единообразно обмундированных и вооруженных драбантов и рейтар и, стараясь не терять достоинства, гурьбой подходят к сидящим на конях ополченческим воеводам. Сохранять гордый вид у них получается плохо, даже откровенный простолюдин Минин в своей броне и верхом выглядит представительнее, чем любой из бывших деятелей семибоярщины. Но вот Трубецкой и Пожарский спешиваются, а за ними и прочие бояре из числа ополченцев. Подойдя с Мстиславскому они по очереди обнялись и троекратно расцеловались, сначала с ним, потом с Романовым и Шереметьевым. Ну, что же бояр приняли с честью пора и мне получить свою долю славы. Спешиваюсь и подхожу вместе с Каролем и Климом к боярам. Князь Трубецкой торжественно представляет меня:

– Это вот бояре, Великий Князь Мекленбургский Иван Жигимонтович! Зять свейского короля Густава Адольфа и его представитель. Давно воюет с ляхами и бивал их не раз, так что прошу любить и жаловать!

Приподняв немного шляпу, благосклонно киваю новым знакомым. Лёлик и Клим кланяются более почтительно, помахав шляпами. Те в ответ тоже кланяются и смотрят уважительно, очевидно догадавшись, чьи солдаты прикрыли их от казаков. Только Иван Никитич Романов смотрит немного недоуменно, как видно, пытаясь что-то припомнить. Что же, знакомство состоялось, пора действовать дальше.

– Вот что господа воеводы, князья и бояре! – звонко и громко говорю я собравшимся, – Чего мы тут стоим у всех на виду? Не ровен час поляки какую каверзу затеют, или казаки наши чего удумают. Надо бы в лагерь воротиться от греха.

Кремлевские сидельцы тихонько ахают: – "немец по-нашему говорит"! Но мысль всем кажется удачной и начинается суета. Подводят коней одни, сажают на телеги других. Иван Никитич, тем временем улучшив минутку, подходит ко мне и спрашивает вкрадчивым голосом.

– А не помнишь ли ты меня князь?

– Я, боярин, столько поганых рож за свою жизнь видел, что всех и не упомню. Ты если чего сказать хочешь, так скажи.

– Скажу князь, – ничуть не смущаясь, продолжал Романов, – отчего же не сказать. Ты князь, от свейского короля послан видать, чтобы уговорить нас королевича Карла Филипа царем избрать. А я к его королевскому величеству Густаву Адольфу давно расположен и голос за брата его мог бы отдать.

– Приятно слышать разумные речи боярин. Его королевское высочество Густав Адольф, несомненно, будет благосклонен к сторонникам его брата, не говоря уж о благодарности самого Карла Филипа. – Отвечал я боярину, не уставая дивится его бойкости, не успел из, фактически плена выбраться, а уже интриги плетет, сукин сын.

Однако поговорить нам не дали, к боярину подбежала женщина с озабоченным лицом, в которой я узнал мать Миши – инокиню Марфу.

– Охти мне, Иван Никитич, Миши нигде нет!

– Вот же бестолковый отрок, – с досадой отозвался Иван Никитич, – да не тревожься матушка, найдется твой неслух, не иголка чай!

– Да, как же найдется, он же ровно дите малое, его всякий обидеть может!

– Ну, ладно, сейчас велю поискать его холопам, никуда он не денется, – огорченно вздохнул боярин с видом кота, у которого из-под носа убрали миску сметаны.

– Вот что Иван Никитич, где я остановился, в ополчении всякий знает. Обустроишься, приходи, я гостям всегда рад. – Усмехнувшись, сказал я боярину и, не дожидаясь ответа, тронул коня.

Виновник переполоха тем временем с любопытством разглядывал амуницию моих драбантов, а Казимир с лукавой улыбкой рассказывал ему какую-то небылицу.

– Здравствуй Миша, – воскликнул я, подъезжая к ним, – ты меня узнаешь?

– Ваня, – отвечал он радостно, – где ты был? Я уж думал и не увижу тебя больше.

– Ну что ты Миша, это гора с горой не сходятся, а человек с человеком встретятся обязательно.

– А я матушку потерял, – поведал мне юный Романов.

– Ну, это не беда, я видел твою матушку и дядюшку они, кстати, тоже тебя ищут. Вот что, давай я пошлю человека предупредить твоих, что ты нашелся, а ты тем временем погостишь у меня. Я ведь у тебя в гостях был, а ты у меня еще нет.

– Я могу съездить к боярину, – с готовностью вызвался Казимир.

– Съезди голубчик, сделай милость, да возьми с собой драбантов и на обратном пути приведете к нам перебежчиков, – отозвался я и, понизив голос, добавил, – и с боярином не торопись.

– Я бы погостил, – с обезоруживающей улыбкой отвечал нам юноша, – но я не умею верхом.

– Ну, это не беда боярич, это пол беды, – усмехнулся стоящий рядом Рюмин и подсадил отрока в седло и запрыгнул сзади.

Мой форт произвел на Мишу впечатление ничуть не меньшее чем мои драбанты. А когда мы торжественно въехали в ворота и нам отдали честь караульные он и вовсе обрадовался как ребенок. Спешившись, мы поднялись по ступенькам на второй ярус и прошли в мои покои, где нас встретила с поклоном Настя и поднесла с дороги кубки с вином. Михаил, похоже, впервые видел женщину в европейской одежде и едва не потерял дар речи и только смотрел во все глаза. Вино он видимо тоже пил впервые и вскоре лицо его пылало не только от смущения. Когда Настя вышла и способность соображать вернулась к отроку он обратил внимание на окружающее убранство. Прямо над креслом, предназначенным для меня, висел щит с мекленбургским гербом.

– А отчего бык в короне?

– Это мой герб – герб Меклебурга, а корона герцогская.

– А ты герцог?

– Да я Великий Герцог Мекленбургский.

– А это что, – указал Миша на висящий рядом гобелен изображавший великана переносящего через реку младенца на своих плечах.

– Это покровитель моего герцогства святой Христофор, переносящий Христа через реку. А поскольку меня в моих землях называют странником, то святой Христофор опекающий путешественников и мой покровитель.

– А отчего он не с песьей головой? – тут же последовал вопрос.

– Не знаю Миша, у нас его так рисуют.