Текст книги "Приключения великого герцога мекленбургского Иоганна III (СИ)"

Автор книги: Иван Оченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Святой отец, – обратился я к монаху, – если, вдруг, ваша карьера на духовной стезе не заладится, то в моем регименте для человека с вашими способностями вакансия найдется всегда.

Отец Мелентий посмотрел на меня несколько удивленно, но ничего не ответив, тронул коня заехал в ворота вслед за заходившими внутрь драбантами. За ним последовали и мы с Казимиром.

Попав внутрь городской стены, я неожиданно для себя наткнулся довольно большую толпу местных жителей в основном женщин и детей с тревогой смотрящих на меня и моих солдат. Видимо немногочисленные мужчины, оставшиеся в городе, заняли места на городских стенах, а их жены и дети, не нашедшие еще себе пристанища, стояли и молча смотрели с немым вопросом в глазах: – "что же будет с нами"? Я хотел что-нибудь сказать этим людям, чтобы ободрить, но мне против обыкновения ничего не пришло в голову. Наконец неловкое молчание нарушил городской воевода, верхом спешивший к нам на встречу в окружении ратников.

– Кто вы такие? – спросил он зычным голосом.

– Я воевода Вельяминов, – отвечал ему спешившись Аникита, – а это великий князь Мекленбургский, Иоанн Жигимонтович. Проведали мы, что воровские казаки задумали ограбить Вологду, пока в ней войск нет, и поспешили на помощь.

– Ишь ты, великий князь! А чего этот великий князь в наших краях забыл? И откуда про воровских казаков прознали?

Воевода неловко спешился и подметая бревенчатую мостовую полами длинной ферязи, немного шатаясь подошел к нам и от него отвратительно пахнуло перегаром.

– Да он пьян! – воскликнул я от неожиданности.

– Но-но-но! – пьяно возразил мне воевода.

– Как же тебя зовут пьяная твоя морда?

– Князь Одоевский я, Иван Никитич!

– Да ты болезный видать допился. Ивана Никитича Одоевского я хорошо знаю, не раз в Новгороде хлеб-соль водили. И он бы себе такого не позволил никогда.

– Брат это его младший, Иван Никитич меньшой, – вступил в разговор хмурый Вельяминов.

– Эва как! Тогда Аникита Иванович делать будем так. Воеводу и всех его приближенных, кто вместе с ним пьяны до изумления, со всем бережением имать и в погреб, покуда не проспятся. Сам принимай команду и расставляй людей по стенам, оно хоть не простое дело города штурмовать, а казаки люди к войне привычные и могу пойти на приступ.

– Сделаю княже! Только вот, он родом выше меня...

– Господи, дай мне сил, враг у ворот, а ты про местничество вспомнил!

– А куда же деваться, порядок у нас такой.

– Значит так, пока князь-воевода не проспался я тут самый знатный и родовитый, а если кто хлебало откроет я ему его лично свинцом залью!

– Теперь вы отец Мелентий, отправляйтесь к епископу...

– Преосвященному Сильвестру.

– Вы знакомы? Замечательно! Отправляйтесь к преосвященному Сильвестру и попросите помощи. Пусть помогут разместить людей оставшихся без крова и заодно пусть молятся о нас грешных.

Монах понятливо кивнул и направился к епископскому двору. Что-то подсказывало мне, что примут его там без проволочки. Наконец оглядев собравшихся я понял, что надо сказать людям и поднял руку.

– Слушайте меня жители Вологды! Ваши воеводы едва город не пропили, но господь не попустил случиться злодеянию и послал меня и воеводу Вельяминова. Мы не раз с ним переведывались и с казаками и с ляхами и биты ни разу не бывали! Врагов не много, отобьём первый приступ, они сами уйдут. Но надо отбить, а потому если кто может оружие в руках держать, то идите к воеводе он вас расставит по стенам.

Враги были уже под городскими стенами, когда мы, наведя маломальский порядок, приготовились к обороне. У казаков не было в руках лестниц и это внушало определенный оптимизм, однако изготовить их в не разорённом посаде дело нехитрое.

– Аникита Иванович, а тебе не кажется что казаков как-то много для беглецов от Трубецкого? – спросил я Вельяминова.

– Да многовато.

– Бунчуки, – проронил стоящий рядом Казимир.

– Что, бунчуки? – не понял я.

– У них бунчуки, – пояснил литвин, – это запорожцы, скорее всего, отстали от гетмана, когда его в Москве побили.

Впрочем, и без бунчуков стало понятно, что большинство подступивших к стенам Вологды казаков составляют чубатые и усатые запорожцы. Одни из них красуясь, гарцевали перед стенами, другие рассыпались по посаду в надежде разжиться добром, которое не успели вывезти бежавшие горожане. Кое-где появились дымки – предвестники будущего пожара.

– Что будем делать?

– Драться если полезут. Но они не воевать, а грабить пришли, так что если один приступ выстоим – другого не будет.

После изнурительной скачки и боя в предместьях наши ратники устали, однако, до конца полагаться на местных было нельзя, и мы пока не стемнело, стояли на стенах вместе с местными жителями, наблюдая как огонь пожирает их дома. Наконец нашим неприятелям самим стало некомфортно посреди пожара и они отошли. Как раз в это время меня нашел на стене высокий аскетичного вида монах и пригласил зайти к епископу на разговор. После того как главный воевода князь Одоевский попал в плен к зеленому змию, преосвященный Сильвестр был самым главным в Вологде, так что отказываться от его приглашения было неразумно. Мы с Вельяминовым тот час сели на коней и отправились вслед за посланником епископа. Дорога не заняла много времени и вскоре мы оказались перед крепкими воротами двора местного церковного главы. Караулили их несколько дюжих монахов в шлемах и с бердышами в руках. По знаку сопровождавшего нас пропустили и мы, спешившись, пошли по просторному и довольно чистому двору к главным сеням епископского терема. Там проводник передал нас другим людям которые в свою очередь и проводили нас во внутренние покои. Помещение, где нас принял епископ, были просторным, но крайне скудно обставленным. Простой стол и несколько лавок в углу, а так же кресло самого епископа составляли все внутреннее убранство. Единственным исключением был большой иконостас, освещенный большим количеством лампад и свечей. Свет их отраженный от дорогих окладов был единственным освещением и придавал всему залу мрачную загадочность. Аникита едва зайдя, долго крестился на иконы, а я же пользуясь своим лютеранством просто осматривался, гадая, откуда появится пригласивший нас церковный иерарх. Долго ждать не пришлось и из неприметной двери устроенной в одной из ниш, к нам вышел, стуча посохом, преосвященный Сильвестр в сопровождении отца Мелентия. Последний изрядно преобразился со времени нашего расставания. Как не темно было в епископских покоях, но не заметить прекрасно сшитую рясу из дорогого материала, покрывшую могучие плечи иеромонаха взамен драного подрясника было совершенно невозможно. Вельяминов земно поклонился вошедшим и попросил благословления, а я изобразил самый почтительный поклон, на который только был способен от усталости.

– Что едва не пропили воеводы наши город? – неожиданно густым басом проговорил Сильвестр, крестя Аникиту и протягивая ему руку для поцелуя.

Тот занятый ритуалом приветствия не ответил, я же тоже промолчал, рассматривая вошедших. Преосвященный был не слишком высок ростом и, нельзя сказать, что бы дороден, но куда более могутный отец Мелентий странным образом терялся на его фоне. На заросшем гутой бородой лице несмотря на плохое освещение особенно выделялись пронзительные глаза которые буквально пронизывали стоявших перед ними.

– Кто ты иноземец? – спросил он меня своим трубным голосом.

– Меня зовут Иоганн Альбрехт Мекленбургский ...

– Я знаю как тебя зовут, – перебил он меня, – я спрашиваю кто ты?

– Наемник! – неожиданно для самого себя ответил я ему.

– Кто тебя нанял?

– Шведский король.

– Для чего?

– Он хочет, чтобы его брат стал вашим царем.

– Чем он тебе платит?

– Он отдал мне в жены свою сестру.

Вологодский епископ недоуменно посмотрел на меня явно удивленный моим ответом.

– Ты столь знатен, что король отдал тебе свою сестру?

– Я князь Священной Римской Империи.

– Ты князь и называешь себя наемником?

– Ваши князья, служившие вашему царю, называли себя его холопами. На мой взгляд, наемник ничем не хуже холопа.

– Почему ты сражаешься за нас?

– Король Сигизмунд враг мне и королю Густаву Адольфу. Враг моего врага мне друг.

– Ты удержишь Вологду?

– Да, но мне нужна ваша помощь.

– Говори.

– Ваше преосвященство, мои люди устали. Им нужен отдых. Я видел у вас довольно много монахов, пошлите их на стены, чтобы мои люди могли отдохнуть.

– Монахи не ратники.

– По тем что охраняют ваш двор этого не скажешь. Впрочем, им не надо сражаться, они должны поднять тревогу, если враги пойдут на приступ. Этого будет довольно, хотя если в случае приступа они нам помогут, я не стану возражать.

– Монахам нельзя проливать кровь.

– Зато им можно кидать камни вниз со стены, а если этот камень упадет, на чью то нечестивую голову, так на то божья воля.

– Хорошо, я пошлю послушников и иноков на стены.

Я поклонился епископу и, дернув за рукав впавшего в прострацию Вельяминова, вышел вон. Тот какое-то время шел за мной как замороженный и лишь во дворе стряхнул с себя оцепенение.

– Что с тобой Аникита?

– Ух, как глянул на меня преосвященный, так точно язык отнялся, стою себя не помню. Чего было то?

– Благословил он нас на подвиг ратный, да обещал монахов дать на подмогу.

– Монахов? Эва как, ангельский же чин.

– Ага, особенно вон тот мордатый с бердышом, серафим просто.

Вскоре к нам присоединился отец Мелентий которому преосвященный и поручил руководить посланной нам на помощь монастырской братией. Вооруженные монахи и послушники шли за ним толпой и вскоре стали занимать места на стенах и башнях, заменяя собой наших ратников, драбантов и казаков.

Ночь прошла спокойно, и ранним утром я посвежевший и отдохнувший снова поднялся на стену.

– Доброе утро батюшка, – поприветствовал я отца Мелентия, – как прошла ночь, не заснули ваши подчиненные?

– И вам того же сын мой, – отвечал он мне, – наши монахи привычны к ночным бдениям, так что ваши намеки совершенно излишни.

– Ну и славно, а что неприятель?

– Ночью шумели, будто на ярмарке, а к утру немного угомонились.

– К стенам не подступали?

– Нет.

Город постепенно просыпался, наполняя своим шумом окрестности. Где то рядом резали овцу, чтобы приготовить пищу для ратных. С другой стороны доили корову, уцелевшую во вчерашнем переполохе. Слышался стук топоров и звон молота по наковальне, по улицам галдя бегали любопытные мальчишки того и гляди рискуя попасть под копыта наших коней. Мы с Аникитой снова ехали в город, поскольку нам доложили, что воевода проспался и требует себя освободить.

Князь Одоевский, нимало не смущаясь вчерашним происшествием, глядел на нас грозно, глаза пучил и иногда топал ногами. Слава богу, хоть кулаком не грозил.

– Почто меня набольшего здешнего воеводу яко татя взаперти держали, схватив бесчестно? – Грозным тоном вопросил он у нас, едва мы появились.

– Ну что ты Иван Никитич такое говоришь? – почти ласково возразил я ему, – мы тебя со всем вежеством спать проводили, чтобы не ушибся где ненароком. Хотели вязать тебя за измену, да я не дозволил, ибо такого знатного боярина только шелковым шнуром вязать прилично, а у нас его, как на грех, не оказалось.

– Какую измену? – изумился Одоевский, – да я вас...!

– А как назвать, что на Вологду воровские казаки напали, а ты, песий сын, пьян неподобно! – раздался за нашими спинами зычный бас преосвященного Сильвестра.

Неожиданно появившийся епископ быстрыми шагами пересек двор, держа наперевес свой посох явно собираясь воспользоваться им в воспитательных целях. Боярин тут же убавил гонору и, пятясь, запричитал: – Помилуй Владыко!

– Не помилую! Только божьей милостью воры Вологду не разорили и православных христиан бессчетно не погубили, а ты песий сын еще и сквернословишь, да местничаешь! Вот я тебе.

– Болен я Владыко! Болен.

– А раз болен, так молись о выздоровлении, а не лайся на людей кои город спасли!

– Благослови Владыко, – уловил перемену в настроении епископа боярин.

– Не будет тебе моего благословления собака! – снова взвился Сильвестр, но потом все же сменил гнев на милость и, перекрестив боярина, подал ему руку.

Тот рьяно поцеловав ее, заохав, поднялся с колен и страдальчески посмотрел на преосвященного. Тот же не обращая более на него внимания, обратился к нам.

– Князь Одоевский по нездоровью своему исправлять чин воеводы не может и потому передает командование воеводам князю Ивану Мекленбургскому и Аниките Вельяминову – и, обернувшись к воеводе, переспросил, – так ли?

– Так Владыко, – закивал тот головой.

– Вот и славно.

Мы с Аникитой в некотором обалдении смотрели на развернувшееся перед нами действо, не решаясь вмешаться в процесс. Епископ закончив дело ради которого он тут появился благословил всех присутствующих и величественно удалился стуча посохом. Холопы Одоевского, подхватив под руки своего ослабевшего хозяина, и повели его прочь.

– Ну что воевода? – подмигнул я Вельяминову, – принимай хозяйство, а то что-то есть так хочется, что и переночевать негде!

Ближе к обеду перед городскими воротами появилась депутация от осадивших Вологду казаков. Так случилось, что Вельяминов был занят какими-то хозяйственными делами, и встречать парламентеров пришлось мне одному. Выглянув из бойницы в воротной башне и наскоро оглядев прибывших я спросил:

– Чего вам убогие?

Старший в посольстве довольно импозантный казак разодетый не хуже иного шляхтича едва не поперхнулся от моего приветствия. Впрочем, быстро оправившись, подбоченился и стал бойко говорить, что прибыл от славного низового рыцарства и требует, чтобы его провели к главному вологодскому воеводе.

– Нет, ну ты посмотри, каких сановных людей посылает к нам низовое войско, – усмехнулся я в ответ, – на Подоле поди и милостыню просить уже некому, все послами да сенаторами заделались. А какое у тебя дело до воеводы, болезный? А то он молится сейчас и ему недосуг со всякой шелупонью разговаривать. Ты если чего хочешь, мне скажи, а я коли дело важное ему передам. Ну, а если не очень, так и сам отвечу.

– Низовое рыцарство не желая пролития христианской крови, предлагает вам без боя открыть ворота и заплатить малый выкуп за себя и за свое имущество. Тогда вам не будет никакого утеснения, а если вы не согласитесь на это, то весь ваш город будет предан огню и мечу!

– Да вы как я посмотрю и впрямь люди скромные и богобоязненные! – воскликнул я в ответ, – а что выкуп хотите и вправду малый или обманываете меня по простоте моей?

– О, выкуп мы хотим совсем не большой, всего-то по золотому червонцу за каждого жителя мужского и женского пола, а если золота не достанет, то славное рыцарство будет столь благосклонно что возьмет и серебром.

– Ну, это по-божески! Я, пожалуй, сообщу об этом городскому воеводе, пусть он решает. Ты погоди тут казак, я скоро!

Пока я общался с парламентерами, кто-то сообщил об их прибытии Вельяминову и преосвященному Сильвестру и, спустившись с башни, я наткнулся на епископский возок рядом с которым стоял Аникита. Мое появление они оба встретили вопросительными взглядами, и я рассказал им о предложении казаков. Вельяминов, услышав его, замысловато выругался, но тут же спохватился и виновато посмотрел внутрь возка. Епископ же, не обратив на него внимания, спросил у меня:

– Что делать будешь?

– Не знаю Владыко, будь у нас ратных по более, я-бы просто послал этих разбойников куда подальше. Но сил у нас немного, так что полагаю надо потянуть время и поторговаться. А там, бог даст, об этих ворах узнают в ополчении и пошлют нам подмогу или еще чего случится.

– А как ты узнаешь, что подмога близка?

– Ну, это просто, как они цену сбавят так сразу понятно, что им бежать пора.

Поднявшись вновь на башню, я крикнул казаку.

– Ясновельможный пан! Мы тут подумали и решили, что по скудости нашей выплатить по червонцу за каждого жителя никак не возможно. Вот если бы славное рыцарство удовольствовалось червонцем с каждой сотни, да не требовали открыть ворота, то мы бы, пожалуй, к общему удовольствию договорились.

– Не можно! – воскликнул воспрявший было духом парламентер, – никак не можно червонец с сотни!

– А тебя собака никто не спрашивает можно тебе или не можно! – тут же оборвал я его возражения, – кто ты такой, чтобы решать за все рыцарство? Иди и скажи им о нашем предложении, а то может это тебе не можно, а прочим в самый раз!

– Не хотите добром отдать все возьмем силою! – закричал в ответ, оскорбленный в лучших чувствах казак и, пришпорив своего коня, ускакал прочь.

Похоже, с ответом я все-таки перегнул и вскоре неприятель стал сосредотачиваться для атаки. Пользуясь отсутствием у нас артиллерии, казаки подходили совсем близко к стенам и спешивались. Появились и наспех сделанные из жердей лестницы, впрочем, не слишком много. Мои драбанты заняли места на наиболее опасном участке стены вместе с местными жителями и вновь подошедшими к нам на помощь монахами. Рейтары и казаки Аникиты стояли пока в резерве, готовые подойти на помощь, если враги ворвутся на стены или устроить вылазку, если начнет отступать. Наконец загрохотали запорожские барабаны и осаждавшие кинулись на штурм. Огнестрельного оружия у защитников города было совсем немного, так что можно сказать, что главной огневой мощью оборонявшихся были мои драбанты. Впрочем, драбантов моих было совершенно недостаточно, чтобы остановить атакующих огнем, но изрядно проредить их ряды все-таки получилось. Теряя людей от меткого огня мекленбуржцев, казаки упорно шли вперед, и вскоре достигнув стен, бросились на приступ. Я не зря назвал наш участок наиболее опасным.

Каменные стены Вологды начали строить еще во времена Ивана Грозного, да так и не достроили. Большая часть укреплений осталась деревянными. Полностью каменной была стена с юго-востока с девятью башнями, тут врагу было не пройти. С севера стены омывались довольно полноводной рекой Вологдой, которая сама по себе была большим препятствием. А вот юго-западное направление внушало серьезные опасения, каменных башен там было всего две с единственным пряслом между ними, да и те на самом углу. Остальные стены и башни были деревянными и изрядно обветшали без должного ухода. Что еще хуже выкопанные перед стенами рвы были абсолютно сухими. Потому что река со странным названием "Золотуха", из которой их должны были наполнять, совершенно обмелела. Как раз здесь небольшой участок между двумя башнями был полуразрушен и наскоро заделан бревнами. Именно сюда неприятель и направил свой главный удар. На наше счастье у казаков было недостаточно материала или подвел глазомер, но большинство лестниц не доставали до края стены. Лишь в проломе их длинны было достаточно, и вскоре там закипела жаркая схватка. Казаки карабкались один за другим и, добравшись до своей цели, вступали в бой. Главными их противниками были монахи под руководством отца Мелентия яростно встречавшие их бердышами и рогатинами. Мои драбанты вели прицельный огонь, пытаясь помешать подходу вражеских подкреплений, а местные жители кидали на головы атакующих камни и бревна.

Мы с Казимиром и Каролем наблюдали за ходом боя с угловой каменной башни, называвшейся Власьевской. Площадка, на которой мы стояли, явно была предназначена для пушки, к сожалению отсутствующей, поскольку она, как и прочие орудия была снята и отправлена в Москву вместе с ополчением. Наблюдая сквозь довольно широкую амбразуру за противником, я не мог отделаться от мысли, что казаки что-то затеяли. Знать бы еще что. Очевидно, две последние фразы я сказал вслух и мои офицеры, обернувшись, вопросительно посмотрели на меня. Первым понял мою мысль Казимир и, тряхнув головой, сказал:

– Они хотят вынудить нас сделать вылазку и атаковать в конном строю.

– Или напасть где в другом месте, пока мы обороняемся здесь, – не согласился с ним фон Гершов.

– Или и то и другое, – задумчиво проговорил я, – эх, хотя бы пару пушек, я бы отсюда добрую половину предполья в обе стороны фланкировал.... А это что такое?!!

Пока мы отражали атаку воровских казаков, Вельяминов не нашел ничего лучше как выйти со своими рейтарами из северо-западных Благовещенских ворот и ударить атакующих нас в тыл. Намеренье его осуществилось самым блестящим образом, увлекшиеся штурмом казаки осознали что их атакуют, лишь тогда когда затрещали выстрелы и им в спину врубились одетые в железные латы всадники. Разгром был полный. Часть атакующих была тут же перебита, остальные метались между рейтарами или прыгали в пересохший ров в тщетной попытке найти спасение. Впрочем, последние тут же попадали под град камней, которые кидали им на голову защитники города. Однако за все нужно платить и, похоже, что Аникита и его люди заплатят по самой высшей оценке. Запорожцы поздно заметили отчаянный маневр Вельяминова, чтобы его предотвратить, но вполне успевали расплатиться за гибель своих товарищей. Рейтары Аникиты продолжали еще рубить застигнутых ими врасплох казаков, когда большой отряд вражеской конницы преградил им дорогу назад к Благовещенским воротам. Казимир внимательно разглядывавший неприятеля выругался вполголоса и буркнул:

– Панцирные казаки.

– Какие казаки?

– Посмотрите, мой герцог, они все в доспехах! Не гусария, конечно, но очень серьезный противник. Будь у Вельяминова втрое больше людей и то, вряд ли бы он с ними сладил!

– Надо дать знак Аниките чтобы прижимался к стенам, – глухим голосом сказал я, – поднимутся по казачьим лестницам, а мы их прикроем огнем. Лошадей, конечно, потеряем, но людей сколько-то спасем.

– Похоже, ваше высочество, у Вельяминова есть какой-то другой план, – подал голос Лёлик, – смотрите он уходит!

Действительно, рейтары дружно развернули своих коней, и на ходу перестраиваясь, рванули вдоль южной стены.

– Какого черта он делает? На всей этой проклятой южной стене нет, не то что ворот, но даже малой калитки! Черт бы тебя побрал Аникита! Повешу, блин, если запорожцы не прибьют.

– Не все так плохо, – спокойно возразил мне Кароль, – казаки так хорошо преградили путь нашим к юго-западным воротам, что совсем забыли про восточные. Там тоже есть ворота и если Вельяминов поторопится, то ему, пожалуй, удастся уйти.

Запорожцы, похоже, тоже сообразили, что добыча может ускользнуть и кинулись в погоню. На их несчастье самый короткий путь пролегал мимо стен, где засели мои драбанты, и их стрельба довольно сильно проредила казачьи ряды. Впрочем, основная часть запорожцев прекрасно поняла, в чем состоит опасность и обошла наших стрелков по дуге, потеряв, правда, при этом время. Так что рейтары Аникты проскакав вдоль стены до Ильинской башни, завернули за угол и вошли в раскрытые для них ворота. Почти догнавшие их казаки попытались было с ходу ворваться на плечах отступающих, но едва нескольким из них это удалось, защитники ворот опустили решетку о которую расшиблись несколько преследователей. Тем временем ворвавшиеся внутрь казаки оказались в западне. Рейтары Вельяминова в который раз продемонстрировав отменную выучку, развернулись и встретили врага плотным огнем из пистолетов. Казаки пытались схватиться с ними в рукопашную, но до сабель дело так не дошло.

Как раз в этот момент к месту схватки подоспели и мы. Большинство казаков было уже убито и лишь трое уцелевших упрямо стояли спина к спине с саблями в руках. В одном из них я с удивлением узнал казака, бывшего парламентером. Раненый в правую руку он держал саблю в левой, и угрюмо озирался. Его товарищи, очевидно, имели еще более тяжелые ранения и едва стояли, но оружия не опускали готовясь, если не продать свою жизнь подороже, то хоть погибнуть с честью. Такая стойкость вызывала уважение, и я поднял руку, приказывая не стрелять.

– Здравствуй пан посол, – обратился я к знакомому казаку, – ты тогда что-то быстро уехал и больше не появлялся. Видать, занят был?

– Занят – занят, – прохрипел он в ответ, – саблю точил! Хочешь спытать?

– Нет, не хочу. Нет в этом ни славы ни доблести чтобы раненого добить. Тебя как зовут казак?

– А тебе на что?

– Да мне и вовсе не зачем. Попам пригодится, когда отпевать будут, если не поумнеешь, конечно.

– А ты кто такой?

– Я герцог Иван Мекленбургский, слыхал поди?

– Это ты острог у Чертопольских ворот оборонял?

– Я.

– И пана Шепетовского ты отправлял узнать сколько в польском войске сена дают?

– Тоже я.

– Надо было догадаться... славная была битва, я тоже там был. Петром меня зовут, Воловичем, я шляхтич. Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы вы ушли. Не будет вам здесь ни славы, ни добычи.

– Это не мне решать.

– Я знаю, но если ты пообещаешь сказать об этом своим товарищам, я вас отпущу.

– Почему?

– Это война не последняя. Кто знает, может во время следующей, мы будем на одной стороне.

Сказав все это, я развернулся и отошел к Аниките.

– Вот что друг мой ситный, первым делом вели этих обалдуев взашей вытолкать за ворота. Что-то мне их рожи нравиться перестали. А вторым расскажи мне кто тебя ирода надоумил эдакие фортеля выкидывать? Я чуть не поседел раньше времени на твои фокусы глядя.

– Княже, чего ты гневаешься, – заюлил Вельяминов, – хорошо же все кончилось. А за ворота их никак нельзя, казаки там еще гарцуют, как бы беды не случилось.

– Ты мне зубы не заговаривай! Нельзя за ворота, спусти со стены на вожжах, только сабли не забирайте, а то их и слушать не станут. Ты мне скажи, почто ты, за малым делом, всех рейтар не погубил? Нас ведь тут и так мало.

– Каюсь князь, уж больно случай был удачный, нельзя было упустить.

– Ну, ладно, хорошо все то, что хорошо кончается.

Больше в тот день попыток штурма не предпринималось. На радостях от одержанной победы преподобный Сильвестр совершил благодарственный молебен в Софийском соборе. Пока православная часть нашего воинства торжественно молилась, я со своими драбантами охранял стены. Потом когда нас сменили, пришло время помолиться и нам. В дневном бою драбанты вели огонь из-за укрытий и почти не пострадали. Почти, потому что молодой парень из Ростока по имени Курт Вольски неосторожно высунувшись из бойницы, поймал стрелу. Мои драбанты гибли и раньше, но в Мекленбурге или Прибалтике под рукой всегда был лютеранский пастор который сделал бы все как полагается к большому удовольствию моих подчиненных. Вообще странное дело, наемники часто и с удовольствием нарушающие все заповеди христовы нередко очень щепетильны в вопросах религиозных обрядов и особенно погребения. Но, как вы понимаете, никакого пастора в Вологде не было, и быть не могло, как и лютеранского кладбища. Поэтому мне пришлось обратиться к епископу Сильвестру, чтобы Курта разрешили похоронить на православном. Тот немного подумав, дал позволение и даже пообещал помянуть новопреставленного раба божия в своих молитвах.

Драбант Вольски нашел свой последний приют на самом краю кладбища неподалеку от Глухой башни. Его товарищи с фон Гершовым во главе торжественно пропели:

–"Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобресть сердце мудрое." (пс.89.12)

А когда на гроб легла последняя горсть земли, Лёлик прочитал из молитвенника:

– Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему?

Присутствующие на похоронах рейтары и некоторые горожане благоговейно молчали, и лишь отец Мелентий негромко спросил меня:

– Что он читает?

– Евангелие от Иоанна, – машинально ответил я ему.

Тот одобрительно покачал головою и больше не нарушал тишину. Когда все закончилось и люди стали расходится, я протянул монаху несколько серебряных монет.

– Прими отче на храм, с тем дабы о могиле позаботились.

Но Мелентий отведя мою руку ответил.

– О том и просить нечего, сей раб божий за нас живота лишился, а коли хочешь на храм пожертвовать, то вон отец-келарь Ильинского монастыря с кружкой на поясе ходит. Ему и пожертвуй.

– Это монастырский келарь? – Недоверчиво спросил я глядя на невероятно худого монаха в ветхом подряснике и с большой кружкой на цепи больше похожей на вериги.

– Сгорел его монастырь в смуту, – строго ответил мне иеромонах, – вот он обет и дал, что деньги соберет и восстановит. Да где же их соберешь, разор кругом! Никого смута не пощадила.

Ни говоря более, ни слова я подошел к погорельцу и высыпал в прорезь на его кружки пожертвование. Все-таки интересные священники попадаются иной раз на нашей земле. Одни за деньги бордель готовы освятить, другие во исполнение обета жить впроголодь! Подумав это, я вдруг поймал себя на мысли что считаю эту землю своей. Пусть сейчас я немецкий аристократ и родственник шведского короля. Пусть я наемник и как только окончится эта война я уеду отсюда. Пусть я никогда не был здесь прежде ни в это жизни, ни в прошлой. Все равно эта земля моя и люди вокруг мои соотечественники, хоть они так и не считают. Все равно.

На следующий после похорон день к нам снова пожаловали переговорщики от казаков. На сей раз главным парламентером был худой небогато одетый казак лет около сорока или более, с обветренным лицом. На этот раз я не стал говорить с ними один и вышел на стену в сопровождении преподобного Сильвестра и Вельяминова.

– Я хочу говорить с князем Мекленбургским, – заявил он, оглядев нас.

– А что, ты столь знатен, что говорить с епископом и русским боярином тебе не почину? – усмехнулся я в ответ.

– Но ведь ты командуешь здешними ратниками?

– Верно. Но кто ты, что бы я говорил с тобой?

– Мое имя Яков Неродич, а запорожцы прозвали меня – Бородавка. Я кошевой атаман.

– Чего ты хочешь атаман?

– Я хочу, чтобы вы заплатили нам выкуп. Тогда мы уйдем.

– А больше ты вор ничего не хочешь? – воскликнул Аникита.

– Не лайся боярин, я не с тобой речь веду, – ответил Бородавка презрительно.

– Креста на тебе нет разбойник! – возвысил голос епископ.

– Як то нема? – насмешливо изумился тот в ответ, расстегнув ворот, – а ось на шее?

– Прокляну! – почти проревел на это преподобный Сильвестр, но насмешливый казак только хмыкнул в ответ.

– Послушай меня атаман, – вступил в разговор я, – больше того что вы уже сделали, вы ничего сделать не сможете. За стены я вас не пущу, а посады вы уже пограбили, да пожгли. Скоро начнутся дожди, и вам ничего не останется, как уйти, потому что зимовать тут негде. Вы сами все разорили. Поэтому послушай доброго совета, иди отсюда подобру-поздорову. Может там, на Диком поле вы и рыцари, стоящие за христианскую веру против поганых. Но здесь вы просто разбойники, которых наняли польские паны, чтобы не подставляться под пули самим. Это не ваша война и вам тут делать нечего, уходите.

– Ты князь, верно, надеешься получить подмогу от ополчения, только зря. Король Сигизмунд собрал большое войско и скоро будет под Москвой. Так что им не до вас. Заплатите выкуп и мы уйдем, не заплатите, будем стоять здесь, пока вы не начнете дохнуть внутри своих стен.