Текст книги "Том 5. Рудин. Повести и рассказы 1853-1857"

Автор книги: Иван Тургенев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 40 страниц)

Работая над образом Асанова, Тургенев стремился избежать прямых разоблачений этого персонажа. Проведенная с этой целью правка в рукописи была, очевидно, вызвана необходимостью психологической мотивировки возможности того безграничного чувства любви, которое питала к Асанову Софья. Так, вместо текста «Этот человек – нашим обществом» (с. 49, строки 23–29) в черновом автографе читаем: «Он начал беспрестанно проводить рукой по своему лбу, медленно приговаривая: „Как я красив! Какое у меня благородное чело!“ И потом с презрением посматривая на нас, прибавлял: „Боже мой! у меня дядя действительный тайный советник. А я? – с какой шушерой провожу я свое время! Это ужасно! que dirait mon oncle, s’il me voyait!“». A после текста «„Знакомый почерк!..“ – подумал я» (с. 50, строка 16) в автографе были строки, характеризующие Асанова как хвастуна: «Я протянул было руку к письмам, но Асанов их тотчас же спрятал… – То-то и есть! – промолвил он, выпив залпом стакан шампанского – знай сверчок свой шесток! Могут ли быть у вас такие знакомства, как у меня, подумайте сами. – Куда нам! – ответил я и опять налил ему стакан…»

Напротив, создавая образ Софьи, Тургенев подчеркивал прямоту ее характера, честность, внешнюю сухость. В отброшенном варианте черновой рукописи прямолинейность поведения Софьи Тургенев определил как жестокость. Так, вместо текста: «при всей ее сухости, при недостатке живости и воображения» (с. 52, строки 14–15) было: «при всей ее сухости, даже жестокости, при недостатке живости и воображения…» – и строкой ниже вместо: «прелести прямодушия, честной искренности и чистоты душевной» было начато: «честная была».

Очевидно, по первоначальному замыслу Маша должна была занимать в рассказе еще более скромное место, но в ходе работы Тургенев решил познакомить читателя с историей ее жизни в Новгороде. Текст «У вас в Новгороде – Маша помолчала» (с. 86, строки 8 – 17) является дополнительной вставкой на полях чернового автографа.

Как и в рукописях «Затишья» и «Переписки», в первоначальном варианте «Якова Пасынкова» были французские фразы, которые в окончательном тексте заменены русскими.

После опубликования «Якова Пасынкова» в апрельском номере «Отечественных записок» 1855 г. в печати появилось несколько откликов. Критик «С.-Петербургских ведомостей» писал о последнем произведении Тургенева: «Рассказ чрезвычайно прост, но полон задушевной теплоты и наводит невольную тихую грусть. Сам герой и твердая, непреклонная героиня очерчены очень хорошо; но еще лучше их обрисовано одно эпизодическое лицо – мещанка Маша, девушка, которую некоторое время любил Пасынков. Она является всего в одной сцене, но характер ее набросан такой мастерской рукой, что Маша невольно приковывает к себе внимание читателя. Грациозный образ ее напоминает лучшие создания г. Тургенева» ( СПб Вед,1855, № 81, 15 апреля).

Рецензируя в январе следующего 1856 г. лучшие произведения, напечатанные в прошлогодних журналах, Вл. Зотов отметил рассказ Тургенева «Яков Пасынков». Он писал, что «Яков Пасынков», как и вообще все произведения Тургенева, проникнут «искренним сочувствием к изображаемым им типам» и написан «с тою удивительною простотою и безыскусственностью языка, которая дается в удел только истинным художникам» (СПб Вед,1856, № 21, 26 января).

Появление нового рассказа Тургенева было встречено сочувственно также и «Современником». В «Заметках Нового поэта» (И. И. Панаева) говорилось о том, что, создавая «Якова Пасынкова», «г. Тургенев имел счастливую мысль вступиться за романтизм. Вступаться за невинно угнетенных и притесненных – всегда подвиг, и уже одна эта мысль заслуживает полного сочувствия и одобрения». Сказав далее о насущной необходимости разоблачения «торжествующего положительного человека», Новый поэт писал, что «такой подвиг может совершить только такой талант, каким владеет, например, автор „Записок охотника“, ибо для этого подвига необходим, кроме тонкого анализа внутренних ощущений и глубокого поэтического чувства, еще собственный жизненный опыт… Только тот, кто сам поэт, кто пережил все эти романтические порывания, стремления и верования, – только тот может вступиться за них горячо и с успехом».

Приветствуя появление «Якова Пасынкова», критик «Современника» считал, однако, что этот рассказ – «только намек на такой подвиг; это небольшой эскиз, набросанный для будущей картины, эскиз бойкий, но в котором мысль автора еще можно только угадывать» (Совр,1855, № 5, отд. V, с. 121). В художественной незавершенности «Якова Пасынкова» Тургенева, очевидно, обвиняли и в личной беседе его литературные друзья. Учтя критические замечания, Тургенев при подготовке «Якова Пасынкова» к изданию в сборнике «Повестей и рассказов» (1856) дописал несколько страниц, посвященных главному герою.

В прибавленном тексте (см. с. 63–65: «Бывало он придет – к моему рассказу») говорилось о том, что Пасынков любил читать вслух новинки литературы для молодых людей, в обществе которых он бывал, что он любил музыку и особенно романтические «Созвездия» Шуберта, что он застенчив и неловок в обществе. Таким образом, новые штрихи, добавленные Тургеневым к облику Якова Пасынкова, сделали его еще более похожим на Белинского.

Вставленная глава важна также и тем, что в ней содержится несколько намеков на возможность романтического характера отношения к герою Варвары Злотницкой, о преданной любви которой читатель узнавал в первопечатном тексте только в конце рассказа.

Все эти дополнения сделали образ Якова Пасынкова более определенным и художественно завершенным, а композиции рассказа в целом придали стройность и логическую обоснованность.

Во всех последующих прижизненных изданиях, «Яков Пасынков» печатался без существенных поправок, исключение представляет лишь текст этого рассказа во французском издании 1858, Scènes.В этом издании, принимая во внимание, что его читателями будут французы, плохо осведомленные в русской литературе, Тургенев сделал некоторые незначительные изменения и дополнения.

Вместо: «Мечта, мечта… Что такое мечта? Мужик Собакевича – вот мечта. Ох!» (с. 79, строки 7–8) – во французском переводе напечатано: «Ah! les rêves!.. les rêves… Rien de pareil aux rêves… Le mari de Sophie… C’est aussi un rêve» («Ах! мечты, мечты… ничего нет равного мечтам… Муж Софьи… И это тоже мечта…», с. 109). Кроме того, к тому месту рассказа (1858, Scènes,р. 105), где речь идет о стихотворении Лермонтова «Завещание», во французском тексте сделано примечание, в котором приведен полный прозаический перевод этого стихотворения.

После выхода в свет «Повестей и рассказов» (1856) Тургенева рассказ «Яков Пасынков» еще раз привлек внимание критиков.

С. С. Дудышкин в статье, посвященной «Повестям и рассказам» Тургенева, рассматривал образ Якова Пасынкова с точки зрения своего буржуазного идеала «честного труженика», которому этот герой не соответствовал. Дудышкин считал, что романтизм в русской жизни «был случайностью, эпизодом литературным и не относился к жизни народа никогда как ее здоровая часть» (Отеч Зап,1857, № 1, отд. II, с. 20). А раз так, то и в изображении образа романтика критик не видел никакого смысла. Яков Пасынков, по мнению Дудышкина, не может быть ни для кого примером, тем более что его вера «во всё прекрасное» автором «не вознаграждена». «Да, Пасынков верил в любовь, остался ей навсегда верен… следовательно, Пасынков может быть примером кому-нибудь? Но, боже! кто любил Пасынкова: Варвара Николаевна и Маша. И эту награду ему приготовил автор! Так зачем же выведен Пасынков?» (там же).

Дудышкин пришел к выводу, что Яков Пасынков так же, как и все тургеневские «лишние люди», не соответствовал идеалу «народности», проявление которого он сам видел в рабском примирении с русской действительностью, в «постепенности и умеренности».

Критик «Библиотеки для чтения» А. В. Дружинин, в противоположность Дудышкину, видел заслугу Тургенева именно в том, что он создал образ романтика. По его словам: «Новый герой новой тургеневской повести будто сам просился в свет. Он был нужен после Вязовниных, Астаховых и Веретьевых; в нем имела сказаться нам оправдательная милая сторона той среды, из которой вышли лишние люди нашего времени, с их пороками и страданиями. Тургенев должен был вывести на сцену одного из тихих, благородных идеалистов, может быть, последнего из идеалистов в нашем обществе» (Б-ка Чт,1857, № 5, отд. V, с. 23).

Однако, с точки зрения Дружинина, при всем благородстве идеи, которую Тургенев стремился воплотить в своем новом произведении, рассказ этот лишен художественной убедительности и цельности. Композицию «Якова Пасынкова» Дружинин считал не только «слабой и неполной, но, вдобавок еще, как бы распавшейся на две груды». Он не находил в рассказе «ни интриги, ни характеров, ни анализа высоких духовных ощущений…» (там же, с. 27).

Заканчивая свою статью о «Повестях и рассказах» Тургенева, Дудышкин писал, что критики разных направлений согласились с автором «Рудина», утверждающим: «вне народности нет искусства, нет жизни, нет истины», но истолковали при этом понятие «народности» каждый по-своему (Отеч Зап,1857, № 4, отд. II, с. 72). И действительно, с точки зрения «народности» Дудышкин осудил образ романтика Пасынкова, а славянофил К. С. Аксаков, руководствуясь опять-таки требованием «народности», писал, что в рассказе «Яков Пасынков» «с сочувствием выставлен человек, вовсе не разочарованный, вовсе не гордый, а, напротив, кроткий и любящий. Недавно было у нас в моде смеяться над такими лицами; эта недостойная насмешка выходила из собственной бедности душевной насмехающихся, и потому тем с большим удовольствием встретили мы сочувствие автора к такому лицу, как Пасынков, – сочувствие, к какому способна лишь добросовестная любящая душа» (Рус беседа,1857, т. I, Обозрение современной литературы, с. 21).

Совершенно иную интерпретацию образ Якова Пасынкова получил в революционно-демократической критике. H. A Добролюбов в статье «Когда же придет настоящий день?» (1860) назвал Якова Пасынкова в числе тех героев Тургенева, для которых были характерными «сборы на борьбу». Эти герои, писал Добролюбов, «были вносители новых идей в известный круг, просветители, пропагандисты, – хоть для одной женской души, да пропагандист» (Добролюбов,т. II, с. 209).

О героине «Якова Пасынкова» Софье на страницах «Современника» писал А. Острогорский в статье «По поводу женских характеров в некоторых повестях» (1862). Автор статьи отметил в характере Софьи «много задатков к доброму влиянию», но причину ее страданий объяснил слишком прямолинейно. Он считал, что героиня имела все задатки для того, чтобы оказать благотворное влияние на Асанова. По мнению А. Острогорского, Софья потерпела крах в «перевоспитании» Асанова только потому, «что она, руководясь воспоминаниями о том, как ее маменька учила ее благонравию и приличию, думала, что перед нею стоит такой же ребенок, каким сама была некогда, что он так же обязан любить ее и слушаться, как некогда она была обязана питать эти похвальные чувства к своей маменьке <…>. Потерпев неудачу, она стала в обществе в положение невинно гонимого существа, она возбуждала сожаление к себе и, кажется, мало-помалу привыкла смотреть на себя с этой же точки зрения, нисколько не подозревая унизительности этих сожалений» (Совр,1862, № 5, отд. VIII, с. 23–24).

Критик «Современника» требовал от Софьи действий, которые соответствовали бы идеалу женщины, сложившемуся в революционно-демократической среде. Между тем Тургенев поставил перед собою иную задачу. Трагедия Софьи – это еще одно проявление тургеневского представления о любви как о стихийной силе, не подвластной человеку.

В этой связи необходимо упомянуть о сестре Софьи Варе, которая тоже молча и безответно любила всю жизнь Якова Пасынкова. Образ Вари не был замечен критикой. Это обстоятельство, очевидно, можно объяснить тем, что в критике не обсуждался тот аспект повести, в связи с которым об образе Вари можно было бы говорить, а именно – трагедийное осмысление роли любви в жизни человека.

«Яков Пасынков» привлекал внимание критиков и исследователей творчества Тургенева и после смерти писателя.

Вопрос о связи рассказа «Яков Пасынков» с воспоминаниями Тургенева о Белинском впервые был поставлен И. Ивановым, который писал, что «Яков Пасынков» – это не рассказ в обычном смысле слова, а «несколько отрывочных воспоминании, очень напоминающих воспоминания, например, о Белинском, – только с большей художественною „вольностью“» (Иванов,с. 219).

О связи образа Якова Пасынкова с личностью Белинского с еще большей определенностью писал С. М. Петров, высказавший мысль, что с «образом Якова Пасынкова в творчество Тургенева входила тема героического < …> Герой тургеневской повести был из тех русских людей, которые в 60 – 70-е годы шли в народ, а затем попадали на каторгу во имя светлой и благородной идеи» ( ПетровС. М. И. С. Тургенев. М., 1961, с. 178–179).

Г. А. Бялый в монографии о Тургеневе не выделяет Якова Пасынкова из категории «лишних людей». Он считает, что, создав образ «последнего романтика» лишенным черт эгоизма и самолюбия, Тургенев тем самым подготовил читателей к тому, чтобы «они увидели в людях 1840-х годов не только шлак истории, но и предшественников дальнейшего исторического движения» ( БялыйГ. А. Тургенев и русский реализм. М.; Л., 1962, с. 67).

…истина в вине. – Поговорка, восходящая к латинскому выражению In vino veritas.

…ноктюрн Шопена. – Творчество Шопена завоевало широкую популярность в России еще в 1830-е годы. Музыкальный рецензент «Северной пчелы» писал в 1838 г. (№ 107, 14 мая), что Шопен является основателем романтической школы в музыке. Слава Шопена в России еще более упрочилась после концертов Листа, которые он давал в 1842, 1843 и 1847 годах в Петербурге, Москве, Киеве и других городах, включая в программу выступлений произведения Шопена (см.: Русские музыканты и критики о Шопене. – Советская музыка, 1949, № 5, с. 72–76). Ноктюрны были одним из излюбленных жанров Шопена.

…частном пансионе немца Винтеркеллера, в котором и я прожил три года. – Не исключена возможность, что, описывая пансион Винтеркеллера, Тургенев вспоминал пансион немца Вейденгаммера, в котором он провел около двух лет (1827–1828); см.: ТихонравовН. С. И. С. Тургенев в Московском университете. – ВЕ,1894, № 2, с. 710.

…называли его – сыном Ермака… – Ермак Тимофеевич (ум. 1585 г.), казачий атаман, предводитель похода в Сибирь, положившего начало присоединению этих земель к России и их освоению. Раненный в сражении с сибирским ханом, Ермак пытался переплыть приток Иртыша реку Вагай, но утонул. О Ермаке еще в XVI в. были сложены песни, впоследствии его образ неоднократно привлекал внимание писателей и художников.

…перед «святыню красоты…». – Неточная цитата из стихотворения Пушкина «Красавица» (1832).

…любила Маттисона, Уланда… – Маттисон(Matthisson) Фридрих (1761–1831) – немецкий поэт, автор сентиментальных элегий, пользовавшихся популярностью в конце XVIII – начале XIX в.

Уланд(Uhland) Иоганн-Людвиг (1787–1862) – немецкий поэт, автор романтических стихотворений, написанных большей частью на сюжеты средневековых легенд, многие из которых были переведены В. А. Жуковским.

…над нами – звездами их творец… – Тургенев приводит здесь в несколько измененном виде строки, которыми заканчивалось стихотворение И. И. Козлова «К другу В. А. Ж<уковскому>» (1822, опубл. 1825). Источником для стихов Козлова послужил рефрен гимна Шиллера «К радости» (см.: ДанилевскийР. Ю. Стихотворная цитата в повести «Яков Пасынков». – В сб.: Тургенев и его современники. Л., 1977, с. 47–49).

…«Созвездия» Шуберта. – Первоначальный интерес к творчеству Шуберта в России был связан с идейными и философскими исканиями, шедшими в русле романтизма (см.: АлексеевМ. П. Первые встречи с Шубертом. – В кн.: Венок Шуберту (1828–1928). Этюды и материалы. М.: Гос. изд., муз. сектор, 1928, с. 13–23). Именно поэтому Тургенев сделал любимым музыкальным произведением Пасынкова сочинение Шуберта. «Созвездия» («Die Gestirne») – песня, написанная Шубертом на слова Клопштока в 1816 г. Очевидно, в данном случае идет речь об исполнении «Созвездий» в переложении для фортепьяно.

…поехали – в Парголово – кареты взяли с Владимирской. – Парголово– поселок близ Петербурга. Это место Тургенев хорошо знал, так как жил там на даче в 1844 году. Владимирская площадьсуществует под тем же названием и ныне. От нее начинается прямой путь в Парголово.

«Снова тучи надо мною собралися в тишине…»– Первые строки стихотворения Пушкина «Предчувствие» (1828).

«В последний раз твой образ милый дерзаю мысленно ласкать». – Первые строки стихотворения Пушкина «Прощание» (1830).

«Соседка есть у них одна…»– Цитата из стихотворения Лермонтова «Завещание» (1840).

«На свете мало, говорят, мне остается жить…»– Цитата из того же стихотворения Лермонтова.

Вся жизнь паша сон, и лучшее в ней опять-таки сон. – Тургенев здесь перефразирует название драмы Кальдерона «Жизнь есть сон» (1631–1632), восторженный отзыв о которой содержится в его письме к Полине Виардо от 13 (25) декабря 1847 г. В другом письме к Полине Виардо, от 1 (13) августа 1849 г., удивляясь реальности ощущений, испытанных им во сне, Тургенев сказал: «жизнь есть сон, и сон есть жизнь». Об интересе Тургенева к испанской литературе см.: ЛиповскийА. Увлечение И. С. Тургенева Кальдероном. – Лит Вести,1903, т. VI, кн. 5, с. 33–37; АлексеевМ. Тургенев и испанские писатели. – Литературный критик, 1938, № 11, с. 139; ZviguilskyA. Tourguénev et l’Espagne. – Revue de littérature comparée, 1959, t. XXXIII, N 1, p. 50–79; БроньТ. И. Испанские цитаты у Тургенева. – Т сб,вып. 1, с. 303–312.

Мужик Собакевича – вот мечта. – Очевидно, намек на эпизод из пятой главы «Мертвых душ» (1852) Гоголя, где, торгуясь с Чичиковым при продаже умерших крестьян, Собакевич характеризует их высокое мастерство каретника, каменщика, повара и расхваливает каждого из них, как живого.

Фауст

Источники текста

Совр,1856, № 10, отд. I, с. 91–130.

Т, 1856,ч. 3, с. 321–385.

Т, Соч, 1860–1861,т. III, с. 188–230.

Т, Соч, 1865,ч. III, с. 387–435.

Т, Соч, 1868–1871,ч. 3, с. 379–426.

Т, Соч, 1874,ч. 3, с. 377–423.

Т, Соч, 1880,т. VII, с. 173–220.

Т, ПСС, 1883,т. VII, с. 186–238.

Автограф не сохранился.

Впервые опубликовано: Совр,1856, № 10, отд. I, с. 91–130, с подписью: Ив. Тургенев (ценз. разр. 31 августа 1856 г.).

Печатается по тексту Т, ПСС, 1883со следующими исправлениями по другим источникам:

Стр. 90, строки 14–15:«целых девять лет. Чего, чего не перебывало в эти девять лет!» вместо «целых девять лет» (по Совр и Т, 1856).

Стр. 7, строка 24:«весь покривился» вместо «покривился» (по Соври Т, 1856).

Стр. 7, строки 27–28:«она даже вскрикнуть не могла» вместо «она вскрикнуть не могла» (по Соври Т, 1856).

Стр. 96, строки 35–36:«человек, говорят, весьма замечательный» вместо «человек, говорят, замечательный» (по всем другим источникам).

Стр. 99, строки 29–30:«я не увижу более этой милой девушки» вместо «я не увижу этой милой девушки» (по всем другим источникам).

Стр. 99, строка 37:«в руки не дастся» вместо «в руки не дается» (по всем другим источникам).

Стр. 101, строка 5:«сообщить тебе» вместо «сообщить» (по всем другим источникам).

Стр. 112, строка 22:«сама подойдет» вместо «подойдет» (по всем другим источникам).

Стр. 114, строка 4:«точно поселился мирный ангел…» вместо «поселился мирный ангел…» (по всем другим источникам).

Стр. 116, строки 24–25:«Я заглянул в беседку» вместо «Я взглянул в беседку» (по всем источникам до Т, Соч, 1880).

Стр. 119, строка 42:«Теперь я и при ней» вместо «Теперь я при ней» (по Совр, Т, 1856, Т, Соч, 1860–1861, Т, Соч, 1865, Т, Соч, 1868–1871).

Стр. 126, строка 14:«на. постель» вместо «в постель» (по всем источникам до Т, Соч, 1880).

Стр. 129, строка 1:«уж не будет» вместо «уже не будет» (по Совр, Т, 1856, Т, Соч, 1860–1861, Т, Соч, 1865, Т, Соч, 1868–1871).

Стр. 129, строка 14:«сторожила» вместо «оберегала» (по всем источникам до Т, Соч, 1880;указано Тургеневым в списке опечаток Т, Соч, 1880,но не учтено в Т, ПСС, 1883).

В «Современнике» «Фауст» был напечатан с рядом существенных опечаток.

В письме к Д. Я. Колбаснну от 2 (14) ноября 1856 г. из Парижа Тургенев привел список этих опечаток и просил его принять меры, чтобы устранить их при включении «Фауста» в издание «Повестей и рассказов» 1856 г. Однако выполнить просьбу Тургенева Колбасину не удалось, так как к тому времени «Повести…» были уже отпечатаны. Указанные Тургеневым опечатки были устранены в издании 1860 г. Список поправок, составленный Тургеневым, был опубликован по его требованию в «Современнике» (1856, № 12, отд. Библиографии, с. 50).

К работе над «Фаустом» Тургенев приступил в конце июня – начале июля 1856 г. Собираясь выехать в Москву и навестить В. П. Боткина, Тургенев писал ему 3 (15) июля 1856 г. из Спасского: «Наговоримся – я тебе кое-что прочту – я-таки сделал что-то, хотя совсем не то, что думал». И 13–14 (25–26) июля Тургенев уже читал Боткину в Кунцеве черновой текст «Фауста», а 16–17 (28–29) июля в Ораниенбауме – Некрасову и Панаеву. Работа над повестью продолжалась и за границей, куда Тургенев выехал 21 июля (2 августа). 18 (30) августа из Парижа Тургенев отослал рукопись «Фауста» в редакцию журнала «Современник». «Вот тебе, милый Панаев, – писал он в сопроводительном письме, – мой „Фауст“, выправленный по замечаниям Боткина, твоим и Некрасова. Желаю, чтоб он в этом виде понравился».

«Фауст» Тургенева был опубликован в октябрьской книжке «Современника» за 1856 г. В том же номере вслед за ним была напечатана 1-я часть «Фауста» Гёте в переводе А. Н. Струговщикова. Н. Г. Чернышевский сообщал об этом Н. А. Некрасову в Рим: «…мне не нравятся два „Фауста“ рядом – не потому, чтобы это было дурно для публики, напротив – но Тургеневу это, может быть, не понравится. Вы оправдайте „Современник“ перед ним в этом совершенною необходимостью – что же было поместить, кроме Струговщикова?» (Чернышевский,т. XIV, с. 312). Некрасов в свою очередь писал Тургеневу: «…рядом с твоим „Фаустом“ в X № „Современника“… поместили „Фауста“ в переводе Струговщикова – понравится ли тебе это? Кажется, ничего, а перевод Стр<уговщикова> довольно хорош, и авось русский читатель прочтет его на этот раз, заинтересованный твоей повестью, которую наверно прочтет. Чернышевский оправдывается в помещении двух „Фаустов“ тем, что нечего было печатать, и очень боится, чтоб ты не рассердился» (Некрасов,т. X, с. 298) [86]86
  Современными исследователями высказывается предположение, что написанные и ненапечатанные, скорее всего, по цензурным причинам примечания Чернышевского к «Фаусту» Гёте, которые критик собирался приложить к переводу Струговщикова, заключали в себе элементы полемики с тургеневской трактовкой трагедии Гёте (см. ниже, с. 417–419) и должны были служить «дополнением» к одноименной повести Тургенева (см.: ФедоровA.A. Чернышевский о «Фаусте» Гёте («Примечания» к «Фаусту»). – Уч. зап. Московского гор. пед. ин-та, вып. 2, кафедра зарубежных литератур, т. LII, 1956, с. 34–35, 46–52, 74).


[Закрыть]. Тургенев в письме к И. И. Панаеву от 3 (15) октября высказывал свои опасения по этому поводу: «Я очень рад, – писал он, – что „Фауст“ в окончательном виде тебе понравился; дай бог, чтобы он понравился также публике. Вы хорошо делаете, что помещаете перевод Гётева „Фауста“; боюсь только, чтобы этот колосс, даже в (вероятно), недостаточном переводе Струговщикова, не раздавил моего червячка; но это участь маленьких; и ей должно покориться». «Неловким» соседство тургеневского и гётевского «Фауста» считал и Е. Я. Колбасин (см.: Т и круг Совр,с. 277).

В связи с опубликованием «Фауста» в «Современнике» возник конфликт между Тургеневым и M. H. Катковым как редактором «Русского вестника». M. H. Катков принял «Фауста» за еще не написанную, но обещанную «Русскому вестнику» осенью 1855 г. повесть «Призраки», работа над которой задержалась, и в объявлении о подписке на журнал в 1857 г. (Моск Вед,1856, № 138, 17 ноября) выступил с обвинением Тургенева в нарушении своего слова. Тургенев опубликовал опровержение, в котором разъяснил возникшее недоразумение (Моск Вед,1856, № 151, 18 декабря), после чего Катков и Тургенев еще раз обменялись открытыми письмами (Моск Вед,1856, № 152, 20 декабря и Моск Вед,1857, № 7, 15 января). «Фауст» в данном случае послужил лишь поводом для столкновения, причиной которого было известие о заключенном Тургеневым «обязательном соглашении» обисключительном сотрудничестве в «Современнике» с января 1857 г.

«Фауст» писался Тургеневым в обстановке намечавшегося политического кризиса, после окончания Крымской войны и смерти Николая I. Невеселые впечатления от современной писателю русской действительности дополнялись его личными переживаниями. Внутренние истоки повести, обусловившие ее грустную лирическую тональность, раскрываются Тургеневым в письме к M. H. Толстой от 25 декабря 1856 г. (6 января 1857 г.). «Видите ли, – писал Тургенев, – мне было горько стараться, не изведав полного счастья – и не свив себе покойного гнезда. Душа во мне была еще молода и рвалась и тосковала; а ум, охлажденный опытом, изредка поддаваясь ее порывам, вымещал на ней свою слабость горечью и иронией < …> Когда Вы меня знали, я еще мечтал о счастье, не хотел расстаться с надеждой; теперь я окончательно махнул на всё это рукой < …> „Фауст“ был написан на переломе, на повороте жизни – вся душа вспыхнула посадним огнем воспоминаний, надежд, молодости…»

Изображая душевное состояние героя повести, вернувшегося в родовое имение после долгого отсутствия и полюбившего замужнюю женщину, Тургенев исходил из личного опыта. Те же воспоминания детства, то же грустно-созерцательное настроение (см. письмо к С. Т. Аксакову от 25 мая (6 июня) 1856 г.), та же «внутренняя тревога», мысли об одиночестве, неустроенности и тоска по «счастью» (см. письмо к E. E. Ламберт от 9 (21) мая 1856 г.) овладели им при посещении Спасского в мае-июне 1856 г. «Я не рассчитываю более на счастье для себя, т. е. на счастье в том опять-таки тревожном смысле, в котором оно принимается молодыми сердцами; нечего думать о цветах, когда пора цветения прошла. Дай бог, чтобы плод по крайней мере был какой-нибудь – а эти напрасные порывания назад могут только помешать его созреванию. Должно учиться у природы ее правильному и спокойному ходу, ее смирению…», – писал Тургенев Е. Е. Ламберт 10 (22) июня 1856 г. из Спасского. К такому же заключению в «Фаусте» приходит после крушения своих надежд на счастье Павел Александрович Б.

Воссоздавая образ старинного «дворянского гнезда», Тургенев в первой главе повести описывает Спасское, его окрестности, сад, фамильную библиотеку (см. ниже, реальный комментарий к повести, с. 428). Позднее, в письме к Валентине Делессер от 5 (17) июня 1865 г., Тургенев, желая дать своей корреспондентке представление о Спасском, сослался на описание в «Фаусте». «Немного северо-западнее Мценска как раз и находится деревня, где в убогом деревянном домишке, ветхом, но довольно чистом, стоящем посреди большого сада, сильно запущенного, но от этого еще более прекрасного, я живу уже два дня и откуда вам пишу. Не знаю, помните ли Вы мой небольшой роман в письмах „Фауст“, так вот в первом его письме содержится довольно точное описание Спасского», – указывал Тургенев. То же подтверждал он и в письме к Теодору Шторму от 24 июня (6 июля) – 3 (15) июля 1868 г.

Возможно, что прототипом героини повести, Веры Николаевны Ельцовой, отчасти послужила сестра Л. Н. Толстого M. H. Толстая, с которой Тургенев познакомился осенью 1854 г. в Покровском, имении Толстых, находившемся недалеко от Спасского (см. письмо Тургенева к Некрасову от 29 октября (10 ноября) 1854 г.). Об обстоятельствах знакомства Тургенева с М. Н. Толстой рдесказывает H. H. Толстой в письме к Л. Н. Толстому. «Валерьян <муж M. H. Толстой>, – пишет H. H. Толстой, – познакомился с Тургеневым; первый шаг был сделан Тургеневым, – он им привез номер „Современника“, где помещена повесть <„Отрочество“>, от которой он был в восторге. Маша в восхищении от Тургенева < …> говорит, что это простой человек, он играет с ней в бирюльки, раскладывает с ней гранпасьянс, большой друг с Варенькой <четырехлетней дочерью М. Н. Толстой>…» (Лит Насл,т. 37–38, с. 729). Подобная же ситуация изображается в повести: Приимков, муж Веры Николаевны Ельцовой, знакомится с Павлом Александровичем Б., после чего последний становится частым гостем в их имении, гуляет по саду вместе с Верой и ее маленькой дочерью Наташей; героиня «Фауста», которая не любила читать «выдуманные сочинения», также иногда не отказывалась от невинных игр в карты.

1 (13) ноября 1854 г. Тургенев пишет П. В. Анненкову о М. Н. Толстой после знакомства с ней: «Сестра его <Л. Н. Толстого> < …> – одно из привлекательнейших существ, какие мне только удавалось встретить. Мила, умна, проста – глаз бы не отвел. На старости лет (мне четвертого дня стукнуло 36 лет) – я едва ли не влюбился < …> не могу скрыть, что поражен в самое сердце. Я давно не встречал столько грации, такого трогательного обаяния… Останавливаюсь, чтобы не завраться – и прошу Вас хранить всё это в тайне». Содержащаяся в письме характеристика M. H. Толстой не конкретизирована, однако в ней улавливаются некоторые черты внешнего и внутреннего облика Веры Ельцовой, в которой Тургенев подчеркивает простоту, «спокойствие», умение слушать «внимательно», отвечать «просто и умно», «ясность невинной души» и «трогательное обаяние» ее «детской» чистоты. В начале повести Павел Александрович Б. испытывает такое же чувство тайной симпатии и сообщает о нем в своих письмах другу.

В повести нашел отражение и литературный спор, возникший между Тургеневым и M. H. Толстой, в частности из-за отрицательного отношения ее к поэзии и беллетристике. Сама M. H. Толстая в позднейших воспоминаниях, известных в записи М. А. Стаховича, так рассказывает о возникновении замысла «Фауста»: «Чаще всего мы с ним спорили о стихах. Я с детства не любила и не читала стихов; мне казалось, и я говорила ему, что они все – выдуманные сочинения, еще хуже романов, которых я почти не читала и не любила.

Тургенев волновался и спорил со мною „даже до сердцов“ < …> Раз наш долгий спор так настойчиво разгорячился, что перешел даже как-то в упреки личности. Тургенев сердился, декламировал, доказывал, повторял отдельные стихи, кричал, умолял. Я возражала, ни в чем не сдаваясь и подсмеиваясь. Вдруг я вижу, что Тургенев вскакивает, берет шляпу и, не прощаясь, уходит прямо с балкона не в дом, а в сад < …> Мы с недоумением прождали его несколько дней < …> Вдруг неожиданно приезжает Тургенев, очень взволнованный, оживленный, но без тени недовольства < …> В тот же вечер он прочел нам < …> повесть. Она называлась „Фауст“» (Орловский вестник, 1903, № 224, 22 августа). В хранящихся в ГМТзаписках дочери M. H. Толстой, Е. В. Оболенской, приводится еще один эпизод, нашедший отражение в повести: «Моя мать не была хороша собой, но она была умная, оживленная, непосредственная, необыкновенно правдивая, у нее были прекрасные глаза – лучистые глаза книжны Марьи; она была и прекрасная музыкантша. Ею очень восхищался И. С. Тургенев. Он часто бывал у нас в Покровском, там он любил слушать музыку. Однажды он ей вслух читал „Евгения Онегина“; он поцеловал у ней руку, она отдернула руку и сказала: „Прошу <пропуск в тексте> – сцена эта впоследствии описана в, Фаусте“» (Т сб,вып. 2, с. 250; ср. наст. том, с. 113). На сходство черт внешнего и внутреннего облика M. H. Толстой и героини «Фауста» указывал также в своих мемуарах И. Л. Толстой: «Говорят, что одно время Тургенев был Марьей Николаевной увлечен. Говорят даже, что он описал ее в своем „Фаусте“. Это была рыцарская дань, которую он принес ее чистоте и непосредственности» ( ТолстойИ. Л. Мои воспоминания. Л., 1969, с. 243). Сопоставляет младшую Ельцову и M. H. Толстую и С. Л. Толстой, посвятивший последней в своей книге отдельную главу (см.: ТолстойС. Л. Очерки былого. Тула, 1975, с. 282; см. кроме того статью Н. П. Пузина «Тургенев и М. Н. Толстая», в которой наиболее полно воссоздана история их взаимоотношений: Т сб,вып. 2, с. 248–258).