Текст книги "«Красное и коричневое» и другие пьесы"
Автор книги: Иван Радоев
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Корчма дона Сильвестра. Зал украшен цветами. Сегодня свадьба Яны и доктора Томова. На авансцене М о л ч а л и в ы й, И в а н и А н т о н и о.
И в а н (держит в руке пачку банкнот). Восемь тысяч песо! Столько денег! Нелегко они даются, нелегко зарабатываются. Чем я смогу вам отплатить?
М о л ч а л и в ы й. На этом свете ничто зря не пропадает. Мы с Антонио как-нибудь справимся. А ты, когда обоснуешься с отцом там, в Болгарии, загляни как-нибудь в наше село. Не может же быть, чтоб там не осталось никого из рода деда Нейко. Скажешь, мол, шлет вам Петко привет и желает всем здоровья. У него все хорошо, скажешь, и зарабатывает, мол, прилично. Только о селе тоскует.
И в а н. Большое вам спасибо, братья. Мы еще увидимся до отъезда. Пойду пока соберусь. (Выходит.)
А н т о н и о. Иван все понял.
М о л ч а л и в ы й. Что он понял?
А н т о н и о. Понял про деньги.
М о л ч а л и в ы й. Ничего он не понял.
А н т о н и о. Антонио говорит – понял.
В дверях появляется С и л ь в е с т р с газетой в руках.
С и л ь в е с т р (читает). «Сегодня в одиннадцать часов состоится бракосочетание Яны Сильвестр Вылчановой и доктора Томы Томова. Приглашаются все болгары…» И так далее. А? Слышишь, Антонио!
А н т о н и о. Слышишь, слышишь!
С и л ь в е с т р. Наше объявление помещено в самом верху. (Смотрит на часы.) Эге, да уже половина двенадцатого! Все, значит, кончено… Эй вы там, готовы? Молодые вот-вот явятся, может, уже выехали. (Суетится.) Ничего не забыли? Патефон! (Уходит в кухню.)
А н т о н и о. Хорошо, хорошо! И цветы много, и вино много. А любовь есть?
С улицы доносятся говор и шум.
Входит С и л ь в е с т р с патефоном в руках.
С и л ь в е с т р. Едут! Братья, едут! (Заводит патефон и ставит пластинку со старым боевым маршем.)
Открывается дверь, помещение заполняют с е з о н н и к и, знакомые нам по первой картине. С ними – О п т и м и с т в куртке.
О п т и м и с т. День добрый, патрон!
А р т е л ь щ и к. Ну, здравствуй еще раз, Сильвестр! Что-то ты уж больно торжественно нас встречаешь. (Осматривается.)
С м е ш л и в ы й. При полном параде!
С и л ь в е с т р (оставляет патефон). Откуда это вы взялись?
С м е ш л и в ы й. А оттуда! Заработали кучу денег и вернулись!
С и л ь в е с т р. Что-то уж слишком скоро.
О п т и м и с т. Они в Ла-Пас направились. Можно ли так, ничего не разузнавши? Я целый месяц проторчал там без работы, а они туда деньги добывать двинули. Поворачивай назад, говорю им, и шагай за мной.
С и л ь в е с т р. Куда же теперь?
О п т и м и с т. В Балкарсе, на картошку.
С и л ь в е с т р. На картошку?
О п т и м и с т. Во-во! Ты послушай! (Достает из кармана письмо, читает.) «Двигай, братец, сюда, да поживее. Бешеные деньги можно загрести. Платят помешочно. Встретишь кого из наших, бери с собой». Он меня еще в прошлом году туда водил. Раз пишет, значит, так оно и есть. Встретил я, значит, этих голодранцев и завернул. Увидишь, они у меня с полными карманами вернутся!
С м е ш л и в ы й. Само собой. Не миновать нам в плантаторы подаваться. А через годик, того и гляди, на пляже Мар-де-Платы объявимся.
М е ч т а т е л ь. С какими женщинами там можно познакомиться! Знаю я одну испанку.
С м е ш л и в ы й. Уж не та ли?
М е ч т а т е л ь. Какая?
С м е ш л и в ы й. Какая! Вот и попался! Не знаешь ты никакой испанки. Врешь больно много.
М е ч т а т е л ь. Нет, знаю. Габриэла ее зовут. Волосы ее текут по плечам медленно, словно воды Параны. Тело у нее твердое, как дерево квебрахо, и прохладное даже летом. Глаза у нее ясные, как лагуны в пампасах. Взглянет – огнем обожжет. Дикарка. Не знает, откуда она, чья… Может быть, ветер Анд тысячи лет полировал камень своей жестокой лаской, пока не изваял ее плечи, пальцы, бедра. А она вырвалась из его объятий и спустилась вниз к Ла-Плате. Эх, люди! Я – бродяга! Мой дом повсюду. Вы читаете газеты, слушаете радио – слышали вы голос Габриэлы? Она ждет меня. Потому я и спешу. Спотыкаюсь. Спешу утонуть во мраке ее волос, в изнеможении упасть к ее ногам и шепнуть: «Успокойся! Я пришел, Габриэла!»
С м е ш л и в ы й. Врешь!
М е ч т а т е л ь. Вру!
Пауза.
С и л ь в е с т р. Будет вам! Словно дети, право!
Сезонники умолкают.
Не видите разве, как тут все украшено? Цветы не видите?
С м е ш л и в ы й. Видим.
С и л ь в е с т р. Не догадываетесь, что это не просто так?
С м е ш л и в ы й. Догадываемся.
С и л ь в е с т р. Так спросите ж наконец, для чего все это!
С м е ш л и в ы й. Мы думали, что ты нас так встречаешь.
С и л ь в е с т р. Свадьба! Свадьба у нас! Дон Сильвестр свою дочь замуж выдает!
Общее удивление. Некоторые вскидывают на плечи котомки, собираясь уйти.
Стойте! Стойте! Гостями будете! Садитесь! Садитесь, скитальцы!
С м е ш л и в ы й. Ну, поздравляем! В добрый час! А зять кто?
С и л ь в е с т р. Доктор! Один из самых ученых здешних болгар, доктор Томов.
О п т и м и с т. Да я ж его знаю. В прошлом году, когда мы грузили шпалы, он давал мне порошки. Он тогда увлекался тотализатором, а я ему помогал.
С и л ь в е с т р. Ха! Он это, доктор Томов.
О п т и м и с т. Знаю я его. Вначале он не больно-то мне показался, а потом вижу – человек хороший.
С и л ь в е с т р. Да что ж вы стоите? Сто раз вас приглашать?
Автомобильный гудок.
Едут! Едут! Вставайте, едут! Да садитесь же!.. Патефон, патефон… (Снова заводит тот же боевой марш.)
Входят Я н а, Д о к т о р и А н г е л. Кое-кто из сезонников встречает их неуверенным «ура!». Сильвестр бросается навстречу вошедшим, целует всех троих.
Д о к т о р (выходя на авансцену). А я так надеялся, что хоть сегодня выиграю. Вы только посмотрите, господа! Экое несчастье! (Достает газету и лотерейный билет.) Двадцать тысяч песо выиграл билет номер одиннадцать, двенадцать, тринадцать серии ноль. (Показывает свой билет.) Одиннадцать, двенадцать, тринадцать – серия два.
С м е ш л и в ы й. Ничего, доктор, в следующем тираже выиграешь.
С и л ь в е с т р. В лотерею проиграл, зато жену выиграл, да такую, что миллионы стоит. Теперь будете играть вдвоем. Вдвое больше шансов будет. (Ко всем.) Что ж, друзья, пока не пришли гости, опрокинем по стаканчику, поздравим молодых.
Г о л о с а.
Наливай!
Будьте счастливы!
С зятем тебя!
С женой молодой!
О п т и м и с т. Вот отведу я этих голодранцев в Балкарсе, набью им карманы, все переженятся.
С м е ш л и в ы й. На пляж, на пляж.
М е ч т а т е л ь. Только в Ла-Плату, к испанкам.
С и л ь в е с т р. Ну что ж… Дорогой зятюшка! Дорогая доченька! Дорогие гости! В этот радостный для нашего скромного дома день мы собрались, пусть и вдали от милого нашего отечества Болгарии, собрались, чтобы отпраздновать счастливый брак двух молодых людей, детей моих. Пожелаем же им вечного здоровья и молодости, пусть народят нам побольше болгарят, пусть всегда будут с ними радость и счастье, пусть будет все так же… так же… Выпьем!
Все чокаются, поздравляют молодых.
А н г е л. Братья! Дозвольте и мне сказать пару слов.
Молчание.
Гляжу я на вас, и глаза мои заливают слезы. Чокнемся, братья! Гляжу я на вас и вспоминаю Болгарию, которая прогнала нас на чужбину, заставила бродить по чужим дорогам. Но пусть.
В зал входят И в а н и М а к к а в е й. Останавливаются за спиной Ангела, так что тот их не видит.
Пусть, говорю я. Я доволен, я жив-здоров. Доволен тем, что и вы можете тут трудиться, не боясь, что кто-то посягнет на добытый вами кусок хлеба. Ваших отцов и вас из Болгарии гнал голод, гнала нищета, а меня – разбойники. Они отобрали у нас землю, скот, здоровье, заставили бросить родину и пойти искать счастья на чужбине. Тяжело мне глядеть на вас. И все-таки я рад, что вы сейчас не там. Ничего. Моя совесть чиста. Мир так велик, что честный человек всегда может найти себе место.
М а к к а в е й (из-за спины Ангела). Когда как, господин обходчик.
Ангел оборачивается и неожиданно встречает взгляд Маккавея.
Когда как, говорю.
Все смотрят на него.
Видно, мир достаточно тесен, раз мы с тобой смогли встретиться через тридцать лет здесь, в Санта-Фе, городе «святой веры».
С и л ь в е с т р. Вы сейчас хотите ехать, Маккавей?
М а к к а в е й. Как вы попали сюда, господин обходчик?
А н г е л (смущенно). Я вас не знаю… Но все равно… У нас свадьба… Прошу! (Подает ему бокал.)
М а к к а в е й (берет бокал). За молодых я выпью чуть позже. (Ставит бокал на стол.) Значит, ты меня не знаешь, господин обходчик?
Ангел пожимает плечами.
И никогда не встречал некоего каменщика, который мостил Бойчиновское шоссе? Не помнишь, что тогда в Болгарии вспыхнуло восстание? Не помнишь, как в двадцать третьем народ поднялся против тирании? И конечно, ты совсем забыл, как вы, так сказать, победили… и как однажды ночью вывели на берег Огосты пятерых, чтобы их прикончить. Вот этой самой рукой ты ранил каменщика, когда он прыгнул в реку. Ты ранил его сюда, в плечо, но он хорошо плавал… На груди у него была татуировка, якорь… Ты сам прозвал его Маккавей-моряк… Ты не знаешь Маккавея-моряка, господин обходчик? (Расстегивает рубаху.)
Общая растерянность, недоумение, шепот.
А н г е л (растерянно улыбаясь). Этот человек обознался, братья. (Маккавею.) Я вас в первый раз вижу.
М а к к а в е й. Постарел ты, господин обходчик, как и я. И верно, многие уже забыли, каким ты был в молодости – с усиками, в сапогах, в галифе… Забыли, как ты разъезжал в двуколке, запряженной белой лошадью. Но мы-то с тобой не можем забыть друг друга. Нас с тобой смерть связала, господин обходчик.
Шепот.
А н г е л (нервно). Какая двуколка, какая белая лошадь?
М а к к а в е й. Не совсем белая – в рыжих яблоках. Ангел Вылчанов, долго мне еще тебя испытывать? Гляди, вино разольешь.
А н г е л (смотрит на свою вздрагивающую руку, и ему кажется, что взгляды всех тоже устремлены на нее. Ставит бокал на стол). Что вам от меня нужно? Я вижу вас впервые, неужели непонятно? Никакой белой лошади, никакого моряка я не знаю. (Ко всем.) Не понимаю, братья, свадьба у нас или что? Что нужно этому человеку?
И в а н. Пять дней назад вы вошли к нам в комнату. Отец вас видел. Было это?
А н г е л. Не было! (Кричит.) Что вам нужно, бродяги?
Г о л о с а.
Эй, дядюшка, так нельзя!
Полегче!
Без оскорблений!
А н г е л. Никуда я не входил. Это неправда.
А н т о н и о (решительно выходит вперед). Правда!
Все умолкают.
Я видел. Он туда входил.
А н г е л. Вранье! Никуда я не входил! Дикарь!
А н т о н и о. Ах ты! (Замахивается, но Яна заслоняет Ангела.)
Я н а. Это правда. В ту ночь я встретилась с ним на лестнице. Он солгал мне, сказал, что дежурил на складе.
С и л ь в е с т р. Ян! Что ты говоришь, Ян!
Я н а. Это правда, отец. Еще когда Иван и его отец приехали, дядя сказал мне, что Иван очень похож на одного его приятеля, которого много лет назад убили в Болгарии.
А н г е л. Никуда я не входил. Слышите? Неправда!
Д о к т о р (решившись). Правда! (Ангелу.) А зачем ты тогда заставлял меня… Зачем предлагал: «Если хочешь жениться на Яне, вспрысни больному морфин»?
Прижатый к стенке, Ангел не знает, что ответить. Эмигранты обступают его.
Н е р в н ы й. Это правда?
Г о л о с а.
Правда или нет?
Отвечай, тут, перед всеми!
Ты что, не болгарин?
А н г е л (окруженный возмущенными сезонниками, старается взять себя в руки, чтобы затем вернее перейти в наступление). Ну и что? Правда! Что из того, оборванцы? Чего это вы взъерепенились. Я – Ангел Вылчанов, и мне очень жаль, что тогда я не выстрелил точнее. Всех бы вас пострелять, под корень свести, чтоб и семени не осталось! Разбойники! Все вы одним миром мазаны! Убирайтесь отсюда. Вы не у себя дома! Полицию позову. Тут вам не Болгария! Тут еще есть законы. Убирайтесь! (Наступает на них.)
С и л ь в е с т р (загораживает ему дорогу). Правда ли все это, Ангел?
Н е р в н ы й (вырывается вперед, замахивается). Какой он ангел!
Г о л о с а.
Подожди!
Оставь его!
Стой!
С и л ь в е с т р (Ангелу, тихо, сдержанно). Правда ли все это, Ангел?
Г о л о с а.
Вон его!
Пусть убирается!
Вон!
М о л ч а л и в ы й (выходит вперед). Братья!
Все умолкают.
Мы должны решить.
Г о л о с а.
Решить!
Решить!
Пошли в полицию!
Н е р в н ы й (пытается прорваться к Ангелу). Да на что нам полиция!
А н г е л (потеряв самообладание, кричит). Все вы коммунисты!
М о л ч а л и в ы й (тихо). Не все. Только я и Антонио… Братья, я предлагаю вынести ему приговор. Именем Болгарии убийца и предатель Ангел Вылчанов приговаривается к смерти. Приговор будет приведен в исполнение в неизвестный день неизвестным человеком.
Г о л о с а. Правильно.
А н г е л (стараясь перекричать всех). Хватит! Никого я не боюсь! А ты, оборванец, знай, меня приговорили к смерти еще там, в Болгарии, целых десять лет назад. Но, как видишь, я до сих пор жив и здоров. Не боюсь я вас. У меня есть письмо… Сам премьер-министр господин Александр Цанков пишет мне из Буэнос-Айреса, здоровьем моим интересуется. Здоровье у меня что надо. Прекрасное здоровье. Я еще поживу… Мы еще с вами встретимся.
Молчаливый поднимает руку, приглашая присутствующих голосовать. Один за другим поднимают руки все, кроме Сильвестра и Яны, Ангел растерян. Он весь сжался, окруженный суровыми лицами и поднятыми руками.
С и л ь в е с т р. Что ж, Ангел… Ты здесь лишний…
Все молча расступаются. Ангел нерешительно направляется к двери, пытаясь найти сочувствие хоть в чьих-нибудь глазах. Молчание. Ангел выходит – униженный, напуганный, осужденный.
Братья! Или у нас не свадьба сегодня? Или я не выдаю дочку замуж? Или вина здесь мало? А может, болгары не умеют веселиться?
Кто-то из эмигрантов запевает. Все стоят неподвижно. Постепенно один за другим все вступают в хоровод, который медленно и тяжело кружится под звуки народной свадебной песни. Вступает в хоровод и Сильвестр. Молчаливый берет за руку Яну и вместе с ней присоединяется к танцующим.
Болгарское хоро, братья! Сильнее бейте ногами, чтоб на той стороне было слышно, в Болгарии! Чтоб землю насквозь продырявить!
Вереница танцующих тянется к двери. Танцуют тихо, без обычных в таких случаях возгласов и смеха. Яна проходит мимо Ивана, взглядом прощается с ним. Наконец в помещении остаются только Иван, Маккавей, Молчаливый и Антонио.
М о л ч а л и в ы й. Скажешь там, большой, мол, привет от Петра. У него все хорошо, скажешь. Зарабатывает прилично. Только о селе, мол, скучает…
Шум хоровода во дворе стихает.
Пауза.
М а к к а в е й. Ну, братья, пора нам расставаться.
А н т о н и о. В добрый час, Иван! В добрый час, дядя Маккавей.
М а к к а в е й. Спасибо вам, братья! Никогда я вас не забуду. Страдания, голод, бесконечные дороги, преследования – все забуду, но вас – никогда. Не так уж он широк, этот мир, еще встретимся. Если не мы, то хоть те, что помоложе. Спустятся с гор твои братья, Антонио. И сядем мы все вместе по-братски и покурим, как бывало после долгой, трудной работы.
И в а н. Пойду возьму вещи.
Выходит в боковую дверь. За ним Антонио и Молчаливый. Со двора входит С и л ь в е с т р, вытирая лицо белым свадебным платком.
М а к к а в е й. Ну, Сильвестр, сегодня по-старому Новый год. Люди друг у друга прощенья будут просить. Прости и ты меня за все, что случилось в эти двадцать дней.
С и л ь в е с т р. Будет тебе, Маккавей… Ты тоже меня прости.
М а к к а в е й. Мне тебя прощать не за что.
С и л ь в е с т р. Да и мне тебя тоже. Лишь бы молодым было хорошо.
М а к к а в е й. У молодых вся жизнь впереди. Одни сегодня, другие завтра – как-нибудь устроятся.
С и л ь в е с т р. Так ты прощаешь меня, Маккавей?
М а к к а в е й. За что?
С и л ь в е с т р. За молодых. Иван уедет в Болгарию, встретится там со своими, забудет. А я тут один. Знаешь, как я рад, что Яна остается со мною?
М а к к а в е й. Конечно, прощаю. А Ангелу… Ему простить не могу. Такого не прощают.
С и л ь в е с т р. Бог с ним, с Ангелом. Забудь о нем.
Пауза.
Ты очень тоскуешь по Болгарии, Маккавей?
М а к к а в е й. Тоскую.
С и л ь в е с т р. Я потому… Я тоже тоскую… Ладно, пойдем-ка туда, к молодежи.
Выходят. Появляется И в а н. Заметив входящую Я н у, прижимается к стене. Когда она проходит мимо, он ловит ее за руку. Тихо, бесстрастно, ровно звучат их слова. Повторяется сцена из третьей картины.
И в а н. За один год эта рука почернеет, потрескается от песчаных ветров Патагонии.
Я н а. Я не боюсь.
И в а н. Там, куда мы уедем, нет воздуха. Люди там дышат нефтью. Нефть забивает нос, рот, попадают в горло, потом в легкие, человек начинает кашлять…
Я н а. Я не боюсь.
И в а н. Там нет женщин… кроме тех, что пошли вслед за сильными мужчинами, а потом, чтобы выжить, стали выходить по ночам к уличным фонарям… Начинаются болезни. Вечерами выползают ядовитые насекомые…
Я н а. Я не боюсь.
Иван достает пачку банкнот и кладет ей на ладонь. Яна вздрагивает. Она понимает, что это значит.
И в а н. Если у человека сильные руки, он может прожить и без таких денег.
Входят М о л ч а л и в ы й, А н т о н и о, М а к к а в е й и С и л ь в е с т р.
Пора!
Иван направляется к двери, за ним Маккавей, Молчаливый и Антонио. Все, в том числе и Яна, молча прощаются.
Затемнение. В темноте звучит гитара Антонио. Та самая песня об Андах из первой картины. Она возвращает нас к началу, к рассказу Яны.
Г о л о с П у т н и к а. Где же теперь Иван? Знаете вы о нем что-нибудь?
Г о л о с Я н ы. Иван?
Луч света освещает Яну и Путника, как было в первой картине.
Я н а (заканчивая свой рассказ). Да… Я поехала за ним. Пошла по его следам. Он спускался все ниже на юг. И я тоже. Коммодоро Ривадия. Нефть, нефть… Иван возвращался домой усталым. Тогда дядя Маккавей рассказывал нам о Болгарии, мы слушали, а на следующий день Иван работал за троих. Понемногу к нему возвращалась веселость… Прошел год. Они скопили еще денег и уплыли за океан… Иван выходил на палубу – выходила и я. Спускался в каюту – я тоже. Мы проплыли огромные расстояния. Моря сливались с морями, соединялись в океаны. И однажды под вечер мы причалили к незнакомому берегу. Такого я не видала ни разу в жизни. Вся земля была устлана белоснежной ватой, а деревья словно были сделаны из перлона. Чьи-то голоса приветствовали меня: «Добро пожаловать, Яна! Добро пожаловать!»
П у т н и к. Вы? Вы ездили за океан?
Я н а. Вы не поняли. Никуда я не ездила. Но что могут значить расстояния? Человек каждый день куда-то едет. Иван писал Антонио и Петру Молчаливому. Он сейчас в Софии, учится в тамошнем университете, будет инженером-дорожником. Отец его здоров.
П у т н и к. А вы ему писали?
Я н а. Писала, вместе с мужем.
П у т н и к. А что ваш дядя?
Я н а. Он снял себе другую квартиру. Потом, примерно через месяц после нашей свадьбы, его нашли в одном из бункеров склада. Говорили, столкнул его туда кто-то из наших. Намекали на Петра Молчаливого, но разве докажешь?.. Вот и все. Интересно, правда? Отец мой все забыл. Я ведь с ним. Вон он, за стойкой…
Луч света выхватывает из темноты Сильвестра.
По-прежнему встречает и провожает болгар. Сильно постарел за эти два года.
Свет надает на Петра Молчаливого и Антонио.
А там в углу Петр Молчаливый и Антонио. Антонио теперь без ног – придавило шпалой на погрузке. Но по-прежнему весел, с гитарой не расстается… Суровая у нас тут жизнь. Но люди, как и раньше, деятельные, сильные, трудолюбивые. И это хорошо. (К Антонио.) Антонио!
А н т о н и о. Да, Ян!
Я н а. Ты помнишь Ивана, Антонио?
А н т о н и о. Да, Ян!
С улицы доносится сигнал автомобиля.
Я н а. Муж приехал. Пойду встречу. Извините.
Останавливается около Антонио.
А н т о н и о. Антонио – Аргентина. Иван – Болгария. Есть граница? Нет граница. Хитрый Иван… Хитрый Иван…
Занавес.
Бензоколонка
Перевод Е. Фалькович
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
П а р е н ь.
Д е в у ш к а.
К и с к а.
Л е с н и к.
Перед занавесом на просцениуме большой красный резервуар и рядом маленькая колонка. Выходит П а р е н ь, кланяется им, спрашивает: «Многоуважаемая сеньора колонка! Глубокоуважаемый сеньор бак! Простите за вторжение в вашу интимную жизнь – вы мне доверяете?»
Слышны шум, грохот, сигналы мчащихся мимо автомобилей. Парень уходит за занавес.
Летняя ночь. Небольшое стеклянное здание бензоколонки в стороне от дороги. Снаружи видны насосы, светится множество дорожных знаков и реклам.
За небольшим столиком, загроможденным металлическими коробками и бутылками с пестрыми этикетками, дремлет Парень.
Рядом чуть слышна музыка – это Парень забыл выключить транзистор. Озираясь, тихо входит Д е в у ш к а, путешествующая автостопом. Видит спящего Парня, кашляет, пытаясь его разбудить. Парень не просыпается. Девушка подходит ближе, наклоняется над ним и осторожно берет у него из рук книжку. Поднимает ее к свету и читает: «Ромео энд Джулиет»… И звучит отрывок из «Ромео и Джульетты», записанный на магнитофон. Перемена освещения. Сцена на трагедии сопровождается пантомимой. Это прекрасный сон Парня…
Д ж у л ь е т т а.
Как ты пробрался? Для чего?
Ограда высока и неприступна.
Тебе здесь неминуемая смерть,
Когда тебя найдут мои родные.
Р о м е о.
Меня перенесла сюда любовь,
Ее не останавливают стены.
В нужде она решается на все.
И потому – что мне твои родные?
Д ж у л ь е т т а.
Они тебя увидят и убьют.
Р о м е о.
Твой взгляд опасней двадцати кинжалов.
Взгляни с балкона дружелюбней вниз,
И это будет мне от них кольчугой.
Д ж у л ь е т т а.
Не попадись им только на глаза.
Р о м е о.
Меня плащом укроет ночь. Была бы
Лишь ты тепла со мною. Если ж нет,
Предпочитаю смерть от их ударов,
Чем долгий век без нежности твоей.
Д ж у л ь е т т а.
Кто показал тебе сюда дорогу?
Р о м е о.
Снаружи слышится голос Лесника: «Сашко! Сашко!» Перемена освещения. Девушка быстро положила книгу на стол, юркнула в кровать, стоящую рядом со столом, укрылась одеялом.
Входит Л е с н и к, оглядывается вокруг – увидел Девушку, отпрянул назад, к двери, потом громко кричит оттуда: «Сашко!»
П а р е н ь (испуганно вскакивает). Кто там?
Л е с н и к. Это я, бай Дамян!
П а р е н ь (все еще в полусне). О, леди Макбет, ты ли это?.. Ну вот, как крепко заснул я… Который час?
Л е с н и к. Ноль часов ноль-ноль минут!
П а р е н ь. Тьфу, черт, зажги лампу! (Выходит из-за стола, идет к Леснику.)
Л е с н и к (зажигает лампу). Извини, пожалуйста, но ты не накапаешь мне семь-восемь капель бензина в зажигалку? А то вот иду к заслону. Извини, я ведь не знал…
П а р е н ь (не понимая намека). Чепуха, подумаешь – разбудил! (Берет зажигалку и идет к колонке.)
Л е с н и к. Сегодня ночью наверху орудуют браконьеры.
П а р е н ь. Кто такие?
Л е с н и к. Директор МТС и ветеринар.
П а р е н ь. И ты решил их поймать?
Л е с н и к. Вот поймаю их, узнают кузькину мать!
Парень возвращается.
П а р е н ь (отдавая зажигалку). Слушай, иди лучше домой, что толку-то?
Л е с н и к. Я их поймаю, увидишь! Я ведь знаю, куда они ходят!
П а р е н ь. Почему ж до сих пор не поймал?
Л е с н и к. Потому. А сегодня – поймаю! Решил!
П а р е н ь. Есть наверху серны?
Л е с н и к. Есть, и детеныши есть. Прошлой весной заснул я как-то наверху… Просыпаюсь утром, гляжу: на нарах малюсенькая такая серночка лежит, и на шейке – укусы. Видно, собаки гнались или, может, волки даже. Прибежала ко мне, легла и заснула – совсем обессилела…
П а р е н ь. А волки есть в горах?
Л е с н и к. Бьем их, но иногда наведываются. Да ты не бойся, сюда они не явятся, бензин им не нужен… Разве что серночка какая-нибудь…
П а р е н ь. Ага, лет этак семнадцати, верно? Я ведь тут один-одинешенек. Вот пройдет какая-нибудь машина, и…
Л е с н и к. Давай-давай, я молчу…
П а р е н ь. …и выпадет мне случай… Вообще-то, правда, иногда выпадает – тут ведь все-таки не Индия…
Л е с н и к. Конечно, само собой, давай-давай, не бойся… Ну пока, до свидания!
П а р е н ь. И уходи подальше, а то получишь от этих браконьеров порцию черного перца в зад!
Л е с н и к. Ладно, будь здоров! (Уходит.)
Парень подходит к кровати и видит спящую Девушку. Останавливается, разглядывает гостью, укутывает ее одеялом, садится к столику и пристально всматривается в спокойное девичье лицо.
П а р е н ь. По-моему, это шведка. Или итальянка. Или какая-нибудь дура… Три дня назад были здесь две шведки, но те были русые. Итальянки черные. Да, наверняка это какая-нибудь дура психованная. Мне только такие психопатки и попадаются… Слушай, крошка, не делай, пожалуйста, вид, что ты спишь… Я таких автостопов знаешь сколько видел?.. Черт бы их побрал, путешествуют – и хоть бы хны! Приперлась сюда и – нате вам, улеглась! А если и я сейчас влезу под одеяло? Увидишь тогда, что такое автостоп! А все почему? Потому что мы, болгары, всегда должны кого-нибудь жалеть… Гостеприимны мы или просто идиоты?.. Такая злость иногда разбирает… Вот иностранец какой-нибудь проедет – заплатит, возьмет бензин, и будь здоров. И все! А я возьму и дам какой-нибудь чешке яблочко, а проедет англичанка – и ей дам. А зачем? Зачем, спрашиваю? Что, у меня их больше, чем у них? Просто я парень, сильный пол, поэтому…
Парень пинает под столом какой-то баллон из-под масла, баллон дребезжит. Девушка вскрикивает и садится на кровати.
Извините, мы случайно не спали с вами где-нибудь? Ты что, удивляешься, как попала в мою кровать?
Девушка молчит.
Спик инглиш?
Молчание.
Франсе?
То же.
Надо же – итальянка. Коме стате?
Девушка молчит, взгляд ее падает на яблоко, лежащее на подоконнике.
Ясно – голодная. Все иностранцы голодные. (Дает ей яблоко.) На, ешь! Это самое большое яблоко на Балканском полуострове! Плиз!
Девушка с наслаждением вгрызается в яблоко.
Давай съешь яблоко, потом поговорим… Нравятся ли тебе болгарские парни? Мы такие развитые, сильные… Немножко Жан-Жак Руссо… Назад к природе…
Д е в у ш к а. Но пасаран!
П а р е н ь. Пуркуа?
Д е в у ш к а. Был бы ты иностранец – другое дело, а для болгар – но пасаран!
П а р е н ь. Ха, ты же из Софии, зачем же ты налепила этикетки, будто весь мир объездила?
Д е в у ш к а. Это ты злишься из-за яблока…
П а р е н ь. Вот это мы, болгары. Сразу на «ты», как будто мы жили с тобой на этой бензостанции еще до Девятого сентября. Ты кто такая?
Д е в у ш к а (выпаливает). Гулящая!
П а р е н ь. Ну да, это ты так, в шутку говоришь, а как я понимаю…
Д е в у ш к а. Какая там шутка… Вот, оказалась под твоим одеялом в полпервого ночи.
П а р е н ь. Ну-ну, говори, говори…
Д е в у ш к а. Сколько тебе лет?
П а р е н ь. Достаточно!
Д е в у ш к а. А я вот убежала из дома…
П а р е н ь. Это твое дело.
Пауза.
Д е в у ш к а. Тебе сейчас очень хочется спросить – почему. Ну, признайся!
П а р е н ь. И даже нисколечки мне не интересно…
Д е в у ш к а. Ведь я сбежала от своих…
П а р е н ь. Подумаешь, дело великое…
Д е в у ш к а. А ты не сбегал от своих?
П а р е н ь. У меня нет «своих», и «твои» меня тоже не интересуют.
Д е в у ш к а. А одна моя соученица тоже сбежала и десять дней жила со своим любовником в сарае на Витоше…
П а р е н ь. Ты что, собираешься здесь оставаться десять дней?
Д е в у ш к а. Я путешественница… Ты нарочно толкнул баллон?
П а р е н ь. Нарочно!
Д е в у ш к а. Это потому, что я легла в твою кровать… Дай-ка мне бинт, я ногу порезала… А почему и ты не ляжешь, думаешь, я боюсь?
П а р е н ь. Ты сейчас съела мое яблоко, легла в мою кровать, требуешь бинт, а потом и денег захочешь, потому что тебе не хватает до Бургаса…
Д е в у ш к а. Да, а если я тебе влеплю по физиономии?..
П а р е н ь. В конце концов и это может случиться.
Парень берет из аптечки бинт и бросает его Девушке. Девушка поднимает и без того короткую юбку и пытается перевязать порез над коленом. Парень поворачивается к ней спиной и смотрит сквозь стеклянную витрину на насосы.
Д е в у ш к а (с досадой). Нечего разглядывать колонки, лучше бы помог мне. Не видишь, что ли, мне одной не справиться…
П а р е н ь. Вижу. (Подходит к ней и осторожно берет бинт.)
Д е в у ш к а. Осторожно, ведь больно.
Парень аккуратно перевязывает ей ногу.
Ты где учился делать перевязки?
Парень молчит.
Ну, где ты учился?
Парень ловко продолжает свою работу.
П а р е н ь. У тебя кожа белая, как бинт. А когда загоришь на море, будет черная…
Д е в у ш к а. Черная красивей.
П а р е н ь. Ничего подобного – сейчас у тебя даже капилляры видно…
Д е в у ш к а. Я сегодня лезла на грузовик и ободралась…
П а р е н ь. Готово!
Д е в у ш к а. Спасибо.
Пауза.
А теперь что мы будем делать?
П а р е н ь. Давай перевяжу тебе и другую ногу.
Д е в у ш к а. Хочешь пощупать мои ноги?
П а р е н ь. Чепуху несешь. Мне все равно, твое колено щупать или свое собственное…
Д е в у ш к а. Пройдоха ты…
П а р е н ь. Если б я был пройдоха, я бы не возился с насосами, а учился режиссуре в Лондоне!
Д е в у ш к а. И спал бы под мостами на Сене!
П а р е н ь. Сена течет через Париж, а не через Лондон.
Д е в у ш к а. Подумаешь, дело великое. Тем более что и через Лондон, если хочешь знать, тоже течет река!
П а р е н ь. Темза.
Д е в у ш к а. Сам ты Темза! Если бы я была Темза, я сидела бы дома и смотрела по телевизору «Клуб кинопутешествий», а не тащилась среди ночи в Бургас…
П а р е н ь. Телевидение – это средство массового отупения. Если бы ты не смотрела каждый вечер телевизор, ты бы знала, что Темза – это река, которая течет через Лондон.
Д е в у ш к а. Я видела «Путешествие без паспорта» и знаю это, только ведь ты имеешь в виду совсем другое, правда? Поскольку Темза течет через капиталистический город, а в капиталистическом городе процветает разврат, значит, ты хочешь сказать, что я развратная…
П а р е н ь. Нет, с тобой сбрендить можно, честное слово! Чересчур ты подозрительная!
Д е в у ш к а. Подозрение помогает поддерживать положение…
П а р е н ь. Ты случайно не пишешь эпиграммы?
Д е в у ш к а. Нет, я больше театр люблю…
П а р е н ь. Ты это серьезно? Слушай, хочешь – сыграем сейчас одну пьеску?
Д е в у ш к а. Какую пьеску?
П а р е н ь. «Ромео и Джульетта»!
Д е в у ш к а. С ума сошел…
П а р е н ь. Да, есть немного, но знаешь, как интересно будет! У меня книжка есть. Давай запишемся на магнитофон и потом включим – будет ну совсем как по радио… У меня тут и еще одна пьеска есть, «Макбет» называется. Мы ее играли с бай Дамяном, лесником. Я играл короля, а он – леди Макбет. Вот смеху было!
Д е в у ш к а. Давай пьеску, а то я засну сейчас.
П а р е н ь. Вот молодец! В тебе, значит, все-таки что-то есть! Значит, и ты театралка. Держи пьеску, я налажу магнитофон. (Ставит магнитофон на столик.) Имей в виду – тут очень чувствительная мембрана… Давай я покажу тебе, откуда мы начнем… Ну и ну – увидел бы нас сейчас Шекспир… (Листает книжку.) Вот, погоди… (Читает.)
Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!
Отринь отца да имя измени…
Нет, не отсюда. Погоди, погоди… (Перелистывает страницы, читает.) «Клянись и ты, как клялся я тебе…» Опять не то. А, вот! Отсюда: «Как ты сюда пробрался? Для чего?» Это Джульетта говорит. Только знаешь чего? Сейчас у каждого постановщика есть своя концепция… Я, например, вижу Джульетту в роли Ромео, а Ромео в роли Джульетты. Так что ты будешь играть Ромео… Ну, готово! В саду Капулетти. Поздняя ночь. Там, где пишется «Джульетта», буду читать я, а где «Ромео» – ты. Внимание! Включаю магнитофон! (Включает.)
